Выставной Владислав Валерьевич. Месть пожирает звезды

   – Он хочет кое в чем убедиться. Не бойся, с тобой не случится ничего страшного…
   Картман почему-то не поверил этим словам.
   Трико снова принялся отмахиваться от невидимых бабочек.
   – А что это с ним? – спросил Картман.
   Просто спросил, чтобы не молчать. От молчания ему становилось страшно.
   – Его одолевают призраки. Духи. Мы едем его лечить.
   – Какие еще духи?
   – В этом городе много духов.
   – Я ни одного не видел.
   – Ночь придет, увидишь… Просто Трико их видит и днем.
   – А что они делают?
   – Как и все призраки. Кричат. Мешают спать. Ничего страшного.
   – И что же они кричат?
   – Всякое, – пожала плечами Агнесса, – То, что слышала я, мне было непонятно. Только отдельные фразы.
   – Погоди, что ты слышала? Где? Как ты могла слышать? Погибшие в Котле? Это же было очень давно!
   – В танках остались радиостанции. Те, кто там живут, не трогают их. Боятся. Они простые люди, и думают, что нельзя тревожить покой убитых. И они верят, что духи убитых живут в рациях и иногда кричат разными голосами в динамиках – оттуда, из своего последнего боя…
   ….Я ночевала в большом десантном танке, у которого двери распахиваются сзади двумя створками, как в церкви. Меня пустили, было холодно, снег шел, ветер ледяной. Хозяева легли спать в башне, а я внизу, на ящиках. Но мне не спалось, я сидела на холодных досках. А потом я все услышала.
   Динамик на шнуре закачался и оттуда раздался шум, скрежет, крики… Там кто-то просил помощи, снарядов, запчастей. Просил целей для стрельбы, медикаментов, прикрытия. Они называли друг друга разными позывными….Помню: «Стафф», или «Смелый», или «Родриго», или «Абукир». А на фоне криков был грохот и скрежет, и я слышала, как каждую секунду там что-то взрывается, кто-то задыхается и умирает. Очень было страшно…
   – А потом?
   – Потом я в ужасе рассказала это хозяевам, они испугались, но спокойно так сказали, что слышат подобное по ночам часто. А потом они еще спросили меня, не слышала ли я песню Последнего Радиста. Это случилось, когда в одном танке – из этих тысяч танков – термовзрывом поубивало всех, и остался один Радист. Но ему ноги прижало, и он не смог выбраться. И, говорят, он решил перед смертью петь, чтоб было легче умирать от открытого огня. Чего зазря орать, правильно? Ну, вот он и начал петь…И с тех пор, как где услышат где эту песню – там быть покойнику в этом Котле. Ну, примета такая, как собака воет в нормальной деревне, понял?
   Но я эту песню … не слышала, – твердым голосом закончила рассказ Агнесса.
   На все это Картман неожиданно уверенно заявил:
   – Да, ну! Какие там духи! Это просто срабатывают переговорные самописцы на бортах, где еще батареи не сели, и крутят записи. Бывает. А ты уши развесила.
   – Не веришь, тогда замолчи, а то шлем надену и маской закрою….
 
   Такси стояло на невысокой дюне. Капот был откинут, его содержимое, уперев в бок единственную руку и покачивая головой, осматривал Хенаро.
   Томас по рации общался с Базой.
   – Мы опять их упустили. Но я кое-кого видел. Мальчика. Он сидел прямо перед нами. И еще кто-то поменьше. Видимо, тоже ребенок. Вроде девушка с ними была. Они обстреляли нас из танка. Прием.
   – Принял. Я постараюсь выяснить, кто такие. Стой… У них есть танк?!
   – Был. Он развалился от старости у нас на глазах. Та свалка, которую ты мне показывал по спутниковой карте – это, оказывается место танкового сражения восьмилетней давности. Это вроде та история про неудачную высадку, помнишь?
   – Котел? Ну, да, было дело… Ладно. Поспешите, попадете под дождь. Вы должны успеть до дождя, иначе в грязи застрянете.
   – Понял. Конец связи.
   Томас криво усмехнулся и покачал головой своим мыслям. Появился Норьега. Он нес под мышкой грязный шар разбитого модуля.
   – Смотрите, командаторе! Вот хитрые обезьяны: они залепили глаза модуля резинкой…
   Томас равнодушно глянул на ослепленный модуль и обратил взор в сторону танковой мешанины Котла.
 
   Агнесса продолжала свой разговор с Картманом. Они по-прежнему неслись по пустыне и беседа напрашивалась сама собой.
   – Нам сказали, что генерал Монкада командует множеством каких-то радиоактивных карликов, – нервно дернув плечом, сказал Картман, – И нас предупреждали, что они чрезвычайно опасны.
   – Ты наслушался ерунды, солдат. В городе и впрямь был приют для лилипутов. Ну, да, для карликов! Они стали часто рождаться у рабочих семей с рудников, который копали зеленый песок. Он радиоактивный. Ну, а детей приносили в приют. Все равно от них в рудниках толку нет. И так накопилось человек тридцать, этих уродцев. И у них был свой настоятель, и два воспитателя. Я сама там работала, на кухне. Я с ними дружила, они были такие маленькие, крохотные, ну, как бы… дважды дети.
   – Как это – «дважды дети»?
   – А вот так. А потом за одну ночь они исчезли из города. Сукин хвост, Френсис Татвайлер, ну, который возил свой «Звездный цирк» по мирам, приземлился тут, на Иерихоне, раскинул шатер. И мы повели лилипутов смотреть на дрессированных игуан. А Френсис как увидел наших, так чуть не ослеп. Они же смешные, да еще веселые, все умеют. И петь, и танцевать, стихи там всякие… Я их сама учила. На барабане вчетвером… Умора! Да, уж… Он сразу загорелся – это же готовая цирковая труппа! И втайне от нас уговорил, каждого, сбежать с ним. И они согласились. Наверное, потому что лучше жить весело, чем, грустно, даже если над тобой смеются. Он уговорил их выступать всей шайкой, поздно ночью прислал своего поверенного – заклинателя игуан. Тот, распихал их по коробкам, и смылся с Иерихона. На утро не нашли ни настоятеля, ни воспитателей. Те сбежали следом, с казенными деньгами. Правильно решили, что уж супом и куском сахара ворюга Френсис их обеспечит. И меня не нашли тоже сначала.
   А потом нашли. Я была на площадке, где стоял шатер. Там валялось цирковое знамя. Желтое, с бубенчиками… Мне было так жалко…. Знамя я взяла на память… И еще – плакала.
 
   Коцепус продолжал допрос Огилви. Тот отрешенно затягивался сигаретой и посмеивался.
   – Глупости и бредни это все про украденных карликов. Страшные сказки на ночь. Никакой цирк никуда их не уводил.
   Циркачи приезжали, правда, но Монкада их не пустил в город, они раскинули свой шатер в Старом Порту. А потом перемирие закончилось и Монкада их отправил к чертям собачьим – на орбиту. А лилипуты исчезли позже, гораздо позже. Их сам Монкада и увел. Они очень удобны для диверсионной работы. Выглядят как дети, не отличишь, могут запросто подорвать что-нибудь, или испортить. Когда Директория победила, Монкада собрал всех верных ему и увел в горы и поклялся не складывать оружия до тех пор, пока Директория не признает его законным губернатором Иерихона.
   До сих пор прячется и запугивает нас своим Белым Эскадроном. И своим знаменем, которое вы пытаетесь снять…
   – Опять этот Белый Эскадрон… И что это за знамя? Давно оно там висит?
   – Говорят, – понизил голос и оглянулся Мэрр, – говорят Монкада повесил его перед уходом – сказал, что он разотрет в дорожную пыль любого, кто будет сотрудничать с Директорией до тех пор, пока его опять не признают губернатором. Те, кто был перед вами, пытались его снять, но знамя всегда появлялось снова, никакая охрана не помогала. Снимать его тяжело, оно очень высоко, не всякий полезет. С верхней площадки Релейной Башни можно в хорошую погоду видеть и Палангу, и даже архипелаг.
   – Как выглядит этот генерал Монкада?
   – Этого никто не знает. Он всегда скрывал свою внешность, даже рост и все такое прочее. Вы что же, не знали, какие порядки у нас здесь царили? Солдатам гарнизона под угрозой смерти запрещено было показывать свои лица. Да же мы, чиновники, не могли этого делать на людях. До сих пор никто не знает как он выглядел. И, как оказалось, не напрасно. Говорят, что он сбежал. Но я думаю – он где-то здесь. У него слишком много добра накоплено. Я думаю, он хочет начать мирные переговоры с правительством Директории. И рано или поздно он вернется на свой пост. А чтобы никто другой его не занял, он напоминает о себе своим Белым Эскадроном. Ну, и своим знаменем на релейной башне.
   – То есть никто не может узнать его в лицо?
   Огилви жалобно посмотрел на контрразведчика, отчаянно затягиваясь сигаретой. Мятая жестяная лампа светила тусклым конусом. В бункере царил полумрак.
   – За все время правления Монкады было только два человека, которые видели его в лицо, – нехотя произнес Огилви, – Но, боюсь одного, скульптора, уже нет в живых. Зато второй… Здесь произошла одна история, в этом городе. Не слышали про ту историю с Прощеной средой? Ох, а я припоминаю. И то с ужасом.
   В гарнизоне Монкады был сержант, из молодых. Он закрутил шашни с местной гражданской девкой. А тут военное положение, Директория объявляет нам войну, и все такое прочее. А эти до того увлеклись друг дружкой, что решили, небось, незаметно удрать вместе от войны и забот подальше.
   Но, понятное дело, их выловили сразу же. Сержанта заочно судил полевой трибунал, а девку – гражданский суд. Причем председателем и там, и там был сам Монкада. Он присудил в обоих случаях пятьдесят ударов по спине плтью для экзекуций, и, чтобы не канителиться, наказание объединил для наглядности – чтобы другим неповадно было. В среду их привели во двор Красных Казарм, раздели до пояса, поставили на колени лицом друг к другу, связали запястья в одну связку и начали сечь. Вообще-то наказание плетью применяют только для отъявленных каторжников, чтобы хоть как то усмирить. А тут – целых пятьдесят ударов.
   Короче говоря, сержант потерял сознание на первом ударе. А Монкада потребовал, чтобы оставшееся количество досталось девке. С одной стороны, вполне логично… Но… Сержант не упал – что и спасло ему жизнь. Потому что по местным законам лежачего не бьют. Лежачего убивают…
   Он не упал. Потому что держала его, чтобы он не упал, и получала свои девяносто девять ударов. Но, как говориться, шрамы у мужчины означают неумение избегать ударов, а у женщины – умение их терпеть. Сам я не видел, но, говорят, после экзекуции двое солдат оцепления упали в обморок, случайно поглядев на спину этой девки. Экзекутор вряд ли бил в полную силу. Но приятного мало, конечно…
   – Она умерла?
   – Стал бы я вам рассказывать все это, если она умерла. Нет, выжила. Говорят, даже осталась в Иерихоне.
   – А почему – именно Прощеная среда?
   – Монкада, говорят, вышел во двор, и при всех простил наказанных. А что бы ни одна баба в этом городе не покушалась во время войны на моральный облик его гарнизона, высыпал ей на спину пригоршню морской соли. Ублюдок! Я вижу, вас впечатлило? Самое главное – когда Монкада вышел, и, остановившись, наклонился над ней, и она ухватилась за его маску. И она глядела прямо в его лицо, чуть ли не минуту. Не на своего сержанта, а на него, на Монкаду. Поэтому она единственный человек, кто знает его в лицо. Единственный!
   – Вы знаете ее? Можете показать?!
   – Ни лица, ни имени ее я не помню.
 
   – Нет, ну зачем я вам нужен? – ныл Картман, – Вы покажете меня Монкаде? И что дальше?
   Агнесса не ответила. Джип занесло, и он остановился в тучах пыли. Трико и Хорхе вылетели на песок.
   – Лопнула покрышка, – проворчал Хорхе, – Я же говорил, нельзя ездить на этом барахле, – У нас даже нет запаски! Что теперь делать?!
   Агнесса поднялась на ноги. Оглянулась.
   – Ничего страшного. Вокруг просто куча старого хлама. Глядишь – найдется и пара запасных колес. Оглянись. А лучше – пригляди за солдатом. Мы прикатим новое колесо.
   Хорхе с ворчанием скрипя домкратом, принялся снимать спустившее колесо.
   – Вот так всегда! Выезжаем к черту на рога на этой рухляди и в самый интересный момент, у нее лопается колесо. Хорошо, хоть пустынные ящерицы нас пока не настигли…
   Хорхе снял колесо и откатил в сторону. Картман лежал рядом на песке.
   – Хоть ты можешь мне сказать, далеко ли еще ехать? – жалобно спросил он.
   – Не так далеко, что бы задавать этот вопрос десять раз… – ворчливо ответил Хорхе.
   – В этом железе я зажарюсь. Снимите, а?
   – Нельзя. Потому что убежишь.
   – Не убегу, честное слово.
   – Еще как убежишь. К своим. Только если подумать – зачем мы тебя с собой тащим? Я не знаю.
   – Я не хочу бежать. Дело в том, что, я все равно давно собирался снять форму.
   – Ого, – хохотнув, ответил Хорхе, – Интересное дельце. Ты знаешь как это называется в армии? Если снимаешь форму без разрешения?
   – Само собой…
   – Это называется – дезертирство!
   – Да, я собирался дезертировать! Я собирался добраться до Паланги, там спрятаться на каком-нибудь корабле и свалить с этой планеты навсегда. Я не настоящий военный, меня насильно забрали в армию. Меня невеста ждет…
   – Всех ненастоящих военных ждут настоящие невесты. И скажи мне, какое ждет тебя наказание, если тебя при этом вдруг схватят?
   – Ничего приятного. Расстрел.
   – Да уж. Приятного мало. К твоему сведению, генерал Монкада, которого тут все с ног сбились искать, к дезертирам был куда как мягче.
   Картман продолжал гнуть свою линию:
   – Мне почему-то кажется, что и тебе не так уж охота ехать в это место. Как оно, там, кстати называется?
   – Оно называется просто – Ангар. Стоит такой старый огромный облезлый гараж, и вечно сидит перед входом старик. И все. Там ничего больше нет. И я, признаться, действительно не слишком рад туда ехать, особенно после того как выяснилось, что у тебя нет нужного нам зуба.
   – А почему это ты не рад?
   – Потому что я слишком привык к бару «Констриктос», клиентам и своему коктейльному аппарату, хоть я и горел в нем два раза, как в танке. Но это все из-за сгнившей электропроводки, ее-то можно заменить. И еще потому, что мне очень хочется сохранить комплектацию.
   – Погоди, что значит – сохранить комплектацию?
   – То же самое, что для тебя – избежать расстрела. Ладно, чего-то мы разболтались, тебе все это знать не обязательно. Знай себе лежи…. Ого, вот это колесо!
   Агнесса вместе с Трико с усилием подкатывали к джипу какое-то огромное, тяжелое колесо, что больше походило на каток от танка..
   – Так вот, Хорхе, ты славные малый, и тебе я скажу тебе то, что ей знать пока не обязательно. Зуб у меня есть – но не во рту.
   Хорхе застыл, как громом пораженный.
   – Что?!
   Но тут подошла Агнесса. Колесо с глухим стуком завалилось на бок.
   – А поменьше ничего не могли найти? – задумчиво поинтересовался Трико.
 
   Такси по-прежнему стояло на холме. На горячий капот спинами опирались Томас и Хенаро. Курили.
   – Как ты думаешь, куда они едут? – спросил Томас.
   – Котел мы проехали. Пустыня. Там нет ничего интересного, – ответил Хенаро и выпустил в небо толстую струю дыма.
   – А дальше что?
   – Паланга, порт. Там загружаются рудой грузовики. Дальше опять пустыня.
   – Значит, они едут в Палангу.
   – Черт их разбрет, командир. Хотя так в Палангу не ездят… Мама моя, не к Ангару же они направились?!
   – А что это – Ангар?
   – Ну, как вам сказать… Точно никто не знает. Говорят, в этих горах есть такое нехорошее место. Называется Ангар. Мы туда не ходим. Мы вообще, если хотите знать, дальше города давно уже носа не показываем. Здесь после последней Газовой Войны вообще появилось много таких нехороших мест.
   – Мне иногда кажется, что этот ваш чертов Тринадцатый промышленный Район одно сплошное нехорошее место, – задумчиво и мрачно сказал Томас.
   Зашипела рация.
   – …Сантьяго вызывает Банду.
   – Банда на связи.
   – Я провел тут пару разговоров, с местными чиновниками. Они, все как один, твердят, что генерал Монкада в городе. Что он прячется среди населения и притворяется простым мирным жителем. Просто его никто и никогда не видел в лицо, и потому ему легко затеряться.
   – Да? Интересно. Проверьте, насколько это возможно. Вернусь – сам плотно займусь этим вопросом. А пока у нас здесь свои заморочки…
   Томас подошел к Норьеге, который в электронные окуляры осматривал местность.
   – Глядите, командаторе, – сказал Норьега, – Там, между двумя отвесными скалами дорога в горы. Больше я не вижу ни одной паршивой тропинки. Это широкая дорога, судя по колее, по ней раньше шли карьерные самосвалы. Свежих следов нет.
   – Предположим, мы их обогнали. И они, судя по всему, движутся сюда.
   – Хотите устроить засаду…
   – Само собой. Не пропустим их в горы.
   – А если они сюда и не собирались?
   – Другого пути я не знаю. Или есть варианты?
   Хенаро произнес снизу упрямым голосом:
   – Я в горы не поеду. Во-первых, на «серпантине» моя старушка может и не выдюжить с таким грузом ответственности. Во-вторых, я не уверен, что этот самый «серпантин» там еще остался. Ну и вообще – там, в горах, за нашу жизнь никто и сорванной гайки не даст. Были такие умники уже. И флаг на «релейке» лазили вешать. И считали себя королями пустыни…Одно я вам скажу: Монкада шуток не любит. Кроме вас были всякие – и Эдуардо Пинтозо со своей Бешеной бандой, и Полковник со своим Черным Октябрем, те еще гады, и Панчо, у которого вместо мозгов был тостер, и даже этот… как его… Короче, пока они лепили на стены декреты, называли себя вечными правителями, награждали сами себя орденами размером с тарелку и даже меняли режим работы пивных заведений, все шло как по маслу.
   Но, – Хенаро значительно поднял указательный палец уцелевшей руки, – как только кто-то из них загорался желанием увековечить себя флагом на релейной башне, так все – хлоп, и готово. Ночью приходила неведомая группа энтузиастов, а утром мы видели новую власть в холодном виде и с синими ногами в разобранном здании. И все, все, до единого в этом городе четко уяснили – желтый флаг с бубенчиками на релейной башне, которую прозывают Магда, трогать нельзя. И потому, когда вы приехали, здесь больше нет ни «черных полковников», ни бессмертных диктаторов – потому что нет никакого удовольствия от власти, когда ты можешь расставлять себе памятники, но жалкое желтое знамя незримой власти трогать нельзя.
   – А теперь я говорю, тебе, таксист, – выслушав тираду Хенаро, спокойно произнес Томас, – и передай мои слова остальным: нынче же будет висеть на вашей Магде синий флаг Стражи, и будет висеть столько времени и на такой высоте, как я, командор Пустынной Стражи, сочту нужной. И если даже ты здесь – глаза и уши самого генерала Монкады собственной персоной, чего исключать нельзя, или знаешь его, или трясешься от одного упоминания о нем, то слушай и передавай остальным: теперь на Магде будет мой флаг! И знаешь почему? Потому, что я в свое время дал кое-кому клятву вешать свой флаг взамен всех остальных. Ясно тебе?
   – Да уж куда ясней. Воля ваша, господин военный. В любом случае я жду вас здесь.
   – Валяй, ветеранос. Только смотри, дождись, и не вздумай крутить руль раньше моей команды.
   Хенаро сделал в ответ неопределенный жест рукой, но ничего не ответил.
   С крыши машины донесся голос Грея:
   – Командаторе! Низкая облачность с моря. К закату может начаться дождь.
   – Так, слушайте меня, Пустынная Стража! Наша задача – не пропустить противника в эти ворота между скалами. Если они прорвутся – преследовать до полного уничтожения.
   – Там у них ребенок. Или даже два… – осторожно сказал Орилла.
   – И Картман, – добавил Норьега, – Хоть он и пер на нас в танке, но думаю, это он не со зла…
   Томас не ответил на эти реплики. Вместо этого продолжал отдавать приказы:
   – Норьега, ты – за камнями. Постарайся разбить двигатель их колымаге. Грей, дуй на тот гребень. Мы их отрежем. Постарайтесь никого не убить, главное – остановить машину. И смотрите внимательно, не перестреляйте друг друга, ветераны.
   – Норьега, отстрелить тебе усы? – хохотнул Грей.
   – Смотри сам себе не отстрели чего из своей кривульки, умник, – отозвался Норьега, оглядывая базуку и удобно укладываясь за камнем.
 
   – С этим ремонтом потеряли кучу времени. Хорошо хоть оторвались от твоих дорогих друзей, – сказала Агнесса.
   Джип несся, задравшись на одном из колес, как какое-то хромое животное.
   – Хорхе, сколько осталось?
   – Километра три, не больше.
   Внезапно лицо Агнессы перекосила страшная гримаса. Агнесса вскочила на своем месте.
   – Я вижу такси Хенаро у Красных Дверей! Они нас опередили!
   – Ох, – слезно застенал Хорхе, – Все, нам конец. Что теперь, а?
   – Хорхе, садись за руль! Трико, на пол! Хорхе, газуй…
   – Как едем? «Восемь – восемь»?
   – Нет, Хорхе. Теперь нам без «восемь – девять» и не обойтись, – пробормотала Агнесса. – Гони! Надо им вымотать им нервы…
   – Это у тебя всегда получалось! – отвечает Хорхе вполголоса, дергая ручку переключения скоростей.
 
   Джип тихо вынырнул из сумрака рядом с задумчиво стоящим у такси Хенаро. Таксист не выказал ни малейшего удивления. Он лишь украдкой отдал честь Агнессе, закурил свежую сигару и сел на капот своей машины.
   – Тебя опять мобилизовали, Хенарито? – язвительно поинтересовалась Агнесса.
   Взгляд ее был недобр, казалось, один миг – и она в ярости сорвется на таксиста.
   Тот только развел руками, с прищуром разглядывая Агнессу.
   – Хм… А ты, я вижу, спешишь на танцы? Откуда ты меня знаешь? Хотя меня все в Иерихоне знают… Мне кажется, и я тебя где-то видел… Не на вечеринке у Пончо, случайно? А что это у тебя в руках?
   – Мои заветные кастаньеты, – сказала Агнесса, надевая шлем Картмана, и выудила из-под сидений два гигантских ржавых, похожих на старинные «маузеры», пистолета, передернула затворы один об другой и подняла прицельные рамки.
   – Не скажешь ли ты мне, Хенарито, у кого нынче на руках «флэш»? Другими словами, не найдется ли мне подходящих кавалеров?
   Хенаро широко развел руками, словно собираясь взлететь:
   – Сразу предупреждаю, я сторона нейтральная. А в чужие карты я не гляжу! Хотя совсем недавно у меня полный багажник таких кавалеров. Правда не все из них живые…
   В отдалении сверкнула базука, и, расстилая дым, понеслась ракета, огибая крупные камни над самой землей, норовя нырнуть под капот джипа. Хорхе неожиданно резко ударил по «газу», и джип прыгнул вперед и в бок, от чего едва не опрокинулся. Хорхе отбросило в противоположную сторону, а ракета слегка отклонилась, и, чиркнув бок джипа, взорвалась в некотором отдалении. Агнесса и мальчишка растянулись на заднем сиденье. Картман в качестве комментария к происшедшему сумел лишь тонко ойкнуть.
   – Пуля – дура, – вскакивая, заявил Хорхе и снова прыгнул за руль, после чего заложил взревевший джип по большой «восьмерке».
   Норьега тихо ругаясь, засовывал в базуку новую ракету.
   Грей с макушки камня целился из пулемета.
   Снова грохнула базука, и началась стрельба. Хенаро упал на песок и спрятался за колесо с пижонской белой полосой на протекторе.
   – Ох, вот же неймется людям, – пробормотал он.
   Джип носился «восьмерками» и «девятками», не выходя их управляемых заносов и вздымая тучи пыли, словно дымовую завесу, а Агнесса поливала камни, за которыми укрылись Стражи, из своих пистолетов. Солдаты несколько опешив от подобной агрессивной тактики, отстреливались короткими очередями.
   Очередную ракету Норьега запустил совсем криво, и та помчалась прямиком в сторону такси.
   – Идиот! – крикнул Томас, а Хенаро, с воплем бросился в сторону. Ракета, пробив насквозь боковые стекла задних дверей, улетела в пустыню.
   – Хорхе, они нас не пропустят! – прокричала Агнесса, опустошая очередную обойму. – Пока не попали, но игры кончились! До Ангара рукой подать. Давай напрямик!
   Машина понеслась по волнам вспененного пулями песка.
 
   Пулеметчик Грей, свирепо отдувая ус, прилаживался стрелять. Лежащий рядом Орилла тревожно заметил:
   – Ствол то кривой!
   – Только легче будет стрелять с упреждением, – отозвался Грей и передернул тяжелый затвор. – Ах ты, сука!
   И открыл огонь. С утеса вниз обрушился дождь стреляных гильз.
   Томас выскочил из укрытия.
   – Все в машину! – крикнул он Хенаро. – Ты чего ждешь?!
   Хенаро успокоительно выставил ладони, и запрыгнул в машину. Солдаты загружались на ходу туда же, зашвыривая вперед оружие.
   Такси углубилось в коридор между отвесными скалами.
   – Ну, теперь им деваться некуда, – сипел Норьега, выползая в имевшийся в крыше люк. Он был очень зол на собственную бестолковую стрельбу. Грей, подвинься!
   Агнесса нервно оглядывалась, перезаряжая пистолеты.
   – Хорхе, я думаю, пора сажать за руль Трико. Ты мне пригодишься. Сдается мне, если бы нас и вправду хотели пристрелить – у нас не было бы шанса прорваться…
   – Это точно! – ответил Хорхе, подхватывая Трико и усаживая того за руль. Сам он перебрался через Картмана назад и раскрыл два ржавых жестяных ящика.
   – Давай! – сказал он деловым тоном, наблюдая, как Агнесса достает из ящиков и вправляет в тяжелые пистолеты маслянистые ленты с патронами, прикручивает скотчем пистолеты к его гофрированным рукам.
   Эту картину и увидели пассажиры дикого такси, вылетевшего прямо на мелькающий в узком проходе джип.
   Хенаро выпучил глаза, и погрозил Агнессе кулаком.
   – Ты что задумала? Убери эти дудки! Это нечестно!
   Агнесса прищурилась.
   – Новая власть все оплачивает! – усмехнулась она. – Хотела бы я сказать, что ничего личного, Хенарито!
   Трико вовсю крутил руль, и джип болтало, как лодку на волнах в узком коридоре между скал. Пули дождем состригали щебень со стен коридора.
   – …А эта песня звучит для наших гостей с солнечного Центуриона! – объявил Хорхе и спустил курки.