– Черт… – пробормотал кто-то, – Танки!
Часть бойцов кинулась по выкопанному в песке переходу в сторону нарастающего рева моторов.
– Танки? – пробормотал Томас, – Но, как же… Они ведь подбитые…
– Такие же, как и мы, дружище, – хохотнул Хосе, – Теперь ничего не остается, кроме как от души подраться!
Томас выглянул из окопа. Его взгляду предстало просто невозможное зрелище: на них огромной приливной волной катились танки.
Мертвые танки.
Они шли со стороны Котла – такие же ржавые, разбитые, выжженные изнутри, стуча трухлявыми двигателями, опутанные бельевыми веревками и разрисованные детворой бродяг, которые долгое время считали эти замершие машины своим домом. Странным образом танки были бледно подсвечены, хотя ночное небо было по-прежнему затянуто тучами.
– Ну, сейчас начнется потеха! – воскликнул Хосе, – Хватай ракетомет – ящики с оружием в центральном бруствере!
Томас повиновался.
Следующий час прошел, как одна страшная и чудовищно напряженная минута. Танки все лезли и лезли, и бойцы едва успевали посылать им навстречу ракеты. Просто подбить такой танк было невозможно – его требовалось обездвижить попаданием в гусеницы, либо просто превратив в ржавую труху.
Орудия наступавших машин почти не стреляли: весь боезапас давно сгнил, либо был разворован мародерами. Лишь пара взрывов громыхнуло на линии обороны. Страшна была сама накатывающаяся чудовищная лавина этого железа, на которое уже не хватало ракет.
– Бери гранаты! – орал Рафаэль, – Бей их на подходе – пусть сами себе устроят здесь свалку!
Приземистое черное чудище выползло откуда-то сбоку, плюхнулось на окоп, из которого яростно отстреливался от огнестрельных «детишек» какой-то солдат. И принялся с проворотами грязных гусениц крутиться над его телом. Томас не услышал крика. Он просто схватил тяжелую кумулятивную гранату и бросился в сторону железного убийцы.
Танк, словно почувствовав его приближние, прекратил свой танец на теле поверженного врага и уставился толстым стволом на Томаса, будто пытаясь узнать того. Застрекотал спаренный с пушкой пулемет и Томасу жгуче опалило бедро.
– Ах ты, сволочь, – прошептал тот и швырнул гранату.
Грохнуло. Лист лобовой брони разорвало, словно кто-то проткнул карандашом стопку бумаги. Но танк, казалось, этого не заметил. И бросился вперед, на обидчика.
– Давай, запрыгивай на него! – заорал рядом знакомый голос, и Томас, вслед за проворным Хосе, бросился на горячую еще лобовую броню.
Больно ударило в грудь. Так, что некоторое время было невозможно вздохнуть. Вдобавок разъяренная машина принялась крутиться на месте, с резкими толчками, словно пытаясь сбросить с себя въедливых паразитов.
Наконец, Томасу удалось нырнуть в люк механика-водителя – благо броневая крышка была сорвана взрывом. Он вцепился в обгоревшие рычаги фрикционов и, что было сил, дернул их на себя.
Что-то громко хрустнуло в многотонном чреве, и танк замер.
– Хо-хо! – крикнул Хосе из башни. – Да тут есть снаряды!
– Что же он не стрелял? – удивился Томас.
– Это совсем уж примитивный агрегат – у нет автомата заряжания. Иди сюда! Я поработаю за наводчика, а ты потаскаешь снаряды…
Следующие минуты прошли под грохот танковой пушки. У них не было шлемофонов, оттого в ушах стоял непрерывный звон и друг другу приходилось кричать, что было мочи:
– Хосе! Они сейчас заровняют позиции! Двинь по крайней самоходке, что размалевана, как детская игрушка.
– Ага, вижу… Сейчас она у нас получит…
…Снаряды кончились. Томас откинул крышку люка и вылез по пояс из башни. Рядом высунулся Хосе.
Посреди дымного смрада замерло бесчисленное количество искореженных танков. Будто они устали от этого дикого сражения. Томас смотрел и не мог отделаться от ощущения, что весь Котел переместился сюда, словно желая напомнить ему о совершенном когда-то злодеянии.
И тут, посреди звенящей тишины раздались треск и шипение радиостанции. Эфир скрипел и подвывал, а сквозь этот шум доносилась полная боли и страдания песня.
– Последний Радист… – проговорил Хосе. – Я встречал его. Там…
– Это плохо, что мы его слышим, – с тоской произнес Томас.
А потом раздался длинный, скрежещущий звук. Они обернулись.
Замершая в отдалении туша погибшего лайнера «Лондон» пришла в движение. Точнее, сдвинулась его часть – огромный паромный люк. Створки его грохнулись, отвалившись, наземь, а следом, из мрачного зловонного чрева хлынул на дюны молчаливый людской поток.
– А вот и самое мерзкое, – произнес Хосе, – Пошли отсюда…
Они спрыгнули на песок и кинулись в полузасыпанный окоп. Отовсюду из пыльных холмиков торчали руки, ноги, автоматные стволы. Никакого движения не наблюдалось.
– Похоже, только мы с тобой и остались, – пробормотал Хосе.
– А Рафаэль? – спросил Томас.
– Рафаэль уж вернулся домой. Ему не привыкать. Ну, что отсиживаться в яме? Пойдем на встречу неизбежности.
Томас молча полез из окопа вслед за другом.
Они стояли на небольшой возвышенности, с одной стороны подпертой грудой искореженной брони. С другой стороны к ним покачиваясь подходили кошмарные полудети. А с третьей – бесчисленными волнами приближались пассажиры погибшего корабля.
– Да, брат, – сказал Хосе, – Тут уже не до стрельбы.
– Да, ладно, – решительно сказал Томас. – Мы с тобой бывали в переделках и похуже. Смотри, что у меня есть…
И он раскрыл ладонь, на которой лежал цилиндрик одинарного термозаряда.
– Хорошая штука, – сказал Хосе. – Правда, не очень приятная, как ребята рассказывали. Как же мне все это надоело…
Хосе взял в руку цилиндрик.
– Ладно, – произнес он, – Я пошел. А ты возвращайся к своей Агнессе. Любое начатое дело надо доводить до конца…
– Погоди, – воскликнул Томас, – Мы пойдем вместе!
– А ты как бы поступил на моем месте, Энрико? – усмехнулся Хосе и неожиданно, с размаху, ударил друга по голове прикладом.
Солдаты подбежали к замершему на земле телу. Командор лежал на спине, раскинув руки, в куче стрелянных гильз. Один кулак у него был крепко сжат.
– Жив?! – сдавленно произнес один из солдат.
– Погоди, не слышу… – отмахнулся сержант, приложив ухо к груди командира, – Жив! Только без сознания – головой обо что-то ударился… Так, а что это у него в руке? Мама, мама…
Из скрюченных пальцев Салазар с осторожностью извлек небольшой цилиндрик.
– О, мой бог! – пробормотал он, – Если бы командор решил пошевелить пальчиками, мы превратились бы в горелые сосиски… Термозаряд – ну надо же!
Командор застонал и поводил головой из стороны в сторону.
– Хосе, это ты? – простонал он, – Подожди, я пойду с тобой…
– Можете называть меня, как угодно, хоть Антонио Лаурито, – хмыкнул сержант, – И можете не беспокоиться, я без вас не уеду!
Командор открыл глаза и недоуменно посмотрел на Салазара.
– А, это ты… А что, мертвые уже отступили?
Солдаты недоуменно переглянулись. Командор, застонав, схватил сержанта за плечо и сел.
– Черт, как же башка трещит, – пожаловался он, – А… А где танки?
– Какие танки? – удивился сержант, – А, вы про голоса в эфире? Это же записи, просто старые записи.
Командор не ответил. Он молча посмотрел сначала на распахнувшие двери пустые контейнеры, затем на огромную тень упавшего лайнера. Некоторое время помолчал. И произнес:
– Ну, ладно. Поехали в штаб. Подберите тела бойцов. Там, у контейнера лежит Грей. И Орилла…
– Конечно, командор Томас…
– Томас? А… Ну, да, ну да… И смотрите – берегитесь детей. На этой планете дети совершенно от рук отбились.
С помощью навесного строительного оборудования бронетранспортеров солдаты двигали здоровенные бетонные блоки, собирая из них, словно из огромного детского конструктора, оборонительные укрепления. Сержант бегал меж ними, подвергаясь опасности быть раздавленным в лепешку, и орал, как резанный, пытаясь ускорить ход работ.
Энрико чувствовал, что командир из него стал никудышный. Что-то произошло этой ночью с бывшим железным командором Томасом. Что-то щелкнуло в голове у человека, столько раз сменившего собственное имя и внешность. В странном полусне-полуяви из его души выжгло азартного и беспощадного убийцу Томаса. Он стал прежним, обыкновенным сержантом Энрико. Правда, сильно повзрослевшим и переросшим это звание.
К нему вернулось давно забытое ощущение мира. Он снова знал, за что сражается.
– Эй, бойцы! – бодро крикнул командор Энрико, – Медаль «За взятие небес» страдает без хозяина. Тот, кто переживет эту ночь, может требовать от меня этой награды.
– А что же будет, если мы, чего доброго, вообще все выживем? – весело воскликнул сержант, отвлекаясь от руководства строительством и подсаживаясь к солдатам.
– Э нет, это ты брось – все! – крикнул кто-то, – С какой это стати? Я своей медали не упущу! А то у меня одни взыскания, да полгода в штрафной роте. Ничего не скажешь, есть чем похвастаться перед девушками…
– Надеюсь, что в бою никто не всадит мне пулю в затылок, – задумчиво произнес сержант, – В таком случае черт с ней, с медалью. Пусть мне лучше дадут кусок какой-нибудь планеты под поместье. Только, упаси бог, не этой. Я не хочу выращивать розы на прахе покойников…
– Никакой стрельбы, – заверил командор. – Будете тянуть жребий. А хотя бы – гильзы из сержантской каски. Повезет тому, кому достанется трассирующая, с красным кантом на капсюле.
– Черт, как все-таки, хочется эту медаль, – мечтательно произнес один из солдат, – У меня как раз контракт подходит к концу…
– А у меня – только к середине, – мрачно вставил Картман, что тупо смотрел перед собой на разобранный автомат, – На кой черт вообще нужны эти медали?
– Ну, ты совсем темная личность, Картман, – сказал сержант, – Медаль для солдата, все равно, что сережки в ушах для какой-нибудь смазливой цыпочки. Без медалей демобилизовавшийся солдат выглядит не как герой, а как ощипанная курица. А медаль «За взятие небес» – она вообще особенная. Слышал я одну историю…
Сержант задумчиво закурил. Затем повернулся в сторону бронетранспортеров и заорал:
– А ну, что сопли жуете?! Шевелите булками! Или хотите, чтобы вас там поджарили наши доброжелатели?
Затем повернулся к слушателям и продолжил:
– Точно я не знаю, да и никто, наверное, точно не знает, да только рассказывал мне один знакомый – покойный ныне – майор, а ему еще кто-то рассказал, уж и не знаю кто… В общем, когда Директории никакой и в помине не было, а была только рота голодных солдат во вшивых бараках на одной забытой богом планете, тогда и сам наш Старик (даруй ему Господь еще сто лет жизни) был не Железным Капралом, а самым обыкновенным интендантским капралом. Тогда-то и случилась эта история.
Короче говоря, как часто это бывало в армии разгильдяев-конфедератов (а тогда Старик служил именно в войсках Конфедерации, да и стариком вовсе еще не был). И, как у них это было в порядке вещей, про солдат этих вместе с капралом забыли. Что? А вот так и забыли – это была охранная рота при ретрансляторе космической связи – такой же здоровенной башне, как эта, Иерихонская. И то ли ретранслятор сломался, то ли просто перестал быть кому-то нужным, да только остались солдаты в голой мертвой степи, без жратвы и без связи.
Ну, месяц еще чего-то ждали. Надеялись, небось, что вспомнит про них начальство, пришлет корабль, чтобы починить антенну, да забрать их из чертовой дыры.
Да не тут-то было. Никто про них, конечно, не вспомнил, и корабля никакого не прислали. Солдаты все, конечно, отощали, стали друг на друга волком посматривать. Чуть до людоедства со стрельбой не дошло. Особенно досталось Старику – ведь он, как интендант, отвечал за продовольствие.
В общем, казалось, дело швах. Да только, как известно, голодный желудок обостряет фантазию. И, поскольку времени на еду тратить было уже не нужно, то появилось много свободного времени на размышления. Так наш Старик и начал думать. И, что интересно, придумал.
Связи, как я уже сказал, толком никакой не было. То есть нормальной, голосовой и текстовой связи не было. Но связисты сказали старику, что слабый сигнал послать можно – удобоваримого и внятного сообщения таким макаром не передашь, но какие-то короткие коды передать можно.
И Старик придумал отправить в пространство спецкод для транспортных кораблей – такие применялись в службе логистике, что ведала армейским распределением матчасти и продовольствия. Получив такой код, транспортный автомат должен был поменять направление движения и направиться прямехонько на эту планетку вместе со своим грузом. Сигнал как раз должен был едва касаться единственной ближайшей трассы, по которой только автоматы и летали.
Радисты, естественно, воспылали энтузиазмом, про голод забыли – и давай мастерить какой-то самодельный усилитель. Слепили, в общем. Остался сущий пустяк – залезть на эту чертову вышку и прицепить его к кабелю.
Вот я рассказываю и сразу покойного Пино, вспоминаю, как он, бедный с вышки свалился, упокой Господи его душу… Так Пино был крепкий парень, даром, что ему какие-то гады ступеньку подпилили. А те солдаты с голода уже еле ноги таскали – какое там на вышку лезть, да еще и с грузом. В общем, не хотел никто в эту саму стратосферу подниматься.
Вот построил их наш капрал и говорит: ну, что братцы, кто полезет, того, говорит, отечество не забудет. А если и забудет – то все мы, выжившие, век помнить будем, и никогда этот герой ни в чем нужды знать не будет.
Однако ж, тут не до громких обещаний, лишь бы выжить. Потому как, не полезешь сегодня – завтра не сможешь вообще с койки встать.
Ну и вызвались лезть трое добровольцев. Полезли все вместе, чтобы по очереди груз – усилитель этот – друг другу передавать. А ветер, доложу я вам, там, на этой планетке был страшный. Особенно на такой высоте. И вот где-то на полпути один солдатик не выдержал – сдуло его, несчастного с этой башни. Хорошо еще, что не он в этот момент тащил на себе усилитель. Сдуло, да… Но деваться некуда – двоим оставшимся надо было лезть дальше. Хотя они уже чувствовали: даже, если они и долезут доверху, то вряд ли хватит им сил спуститься обратно.
А снизу смотрели на них голодные товарищи – и, думаю, не друзей они там видели, а последнюю надежду свою. Ведь если бы эти дистрофики уронили усилитель, тогда не было б ни Директории, ни Пустынной Стражи. М-да…
В общем, долезли они доверху. И один солдат передал другому этот самый усилитель, для подключения. Только передал – а тут очередной порыв ветра. В общем, сдуло его. А последний солдат чудом спасся – запутался в кабеле. И подсоединил он этот усилитель, куда надо было.
Ну и радисты тут же за дело взялись: включили запись капральских кодов, зациклили их, и пошли себе лежать на койках, голодать.
На счастье, сработала задумка Старика: какой-то автомат попался на эту удочку и через три дня солдатики объедались краденой тушенкой.
А капрал наш, тогда, вроде, и осерчал сильно на Конфедерацию. И эту штуку с кодами использовал еще не раз – сначала для снабжения своих отрядов, а после, говорят, и вообще, начал вертеть армейской системой, как хотел, пока не стал всем известным Железным Капралом…
– А медаль-то здесь причем? – нетерпеливо спросил Картман. Он собрал свой автомат, но в руке осталась какая-то лишняя деталь, которую он теперь вертел с недоумением у себя перед носом.
– Так я и рассказываю, – спокойно продолжил сержант, – Прицепил, значит, солдатик этот усилитель и обратно полез. И где-то уже почти в самом низу, надо думать, расслабился – после такого-то напряжения. И тут же сорвался. Упал.
Все к нему бросились. А тот лежит, встать не может. Но живой.
И тогда капрал прослезился, встал перед солдатом на колени. И сорвал со своей шинели большую медную пуговицу. Взял он эту пуговицу и в руку солдатика вложил.
И сказал: «Солдат, ради своих товарищей, ты совершил подвиг, поднявшись в самое небо. И за это я награждаю тебя первой медалью „За взятие небес“. И отныне ты не будешь знать нужды ни в чем, и дети твои тоже не будут знать нужды. Ты только выживи, солдат». С тех пор каждый, кто получает медаль «За взятие небес», становится на полное обеспечение Директории, и дети его – тоже… А медаль, говорят, до сих пор похожа на ту пуговицу с капральской шинели старого образца…
– Странно, – сказал один из бойцов, – А я слышал, что никто в чине ниже полковника такой медали не получал…
– После этого солдата – точно, – заверил сержант, – Да и солдат этот, говорят, стал первым начальником Генерального штаба Директории. Такие вот дела.
…Тот, кто стоит напротив нее со скрытым маской лицом, говорит:
«– Чтобы ты знала, что я в городе, я сниму твой желтый флаг с дурацкими бубенчиками и подниму вместо него свой. Пусть он будет синий. Ведь ни у кого больше нет синего флага. Вечером того же дня жди меня под башней, я приду. Не спутаешь?
– Мне не с кем тебя путать. Ведь это только наша тайна, – отвечает она, улыбаясь.
– Только ты храни свой флаг. До моего возвращения…»
Она карабкалась все выше и выше, а капли дождя больно били ее по лицу. Она двигалась на ощупь – в полной темноте: прожектора теперь не освещали башню. Они нервно шарили в поисках ожидаемого врага.
Пусть они не сомневаются: враг придет и разберется с этими незваными гостями.
Думала ли она о том, чего стоит ее любовь? Вряд ли. В этом она мало чем отличалась от того, кого любила. И ничего в этом странного нет: не зря ведь совпали две программы, спрятанные в глубине их взглядов.
У нее не было врагов, не было друзей. Были только помощники и препятствия. Помощников она берегла, пока они могли ей пригодиться. Препятствия же безжалостно устраняла.
Видимо, так уж устроила судьба, чтобы воли этих двоих эгоистов слились в один великий, чуть ли не вселенский эгоизм. Оправдывает ли любовь те поступки, которые они совершили?
Вряд ли.
Только нужно ли чье-либо мнение двум величайшим эгоистам?
…Свой флаг она нашла по звуку. Веселому звону бубенцов, которыми играл ветер.
Флаг не упал на землю, сброшенный рукой командора. Он зацепился за кусок арматуры.
Она развернула порванное полотнище и примотала тесемками к шершавому мокрому металлу.
Надо было бы еще сорвать проклятый флаг Директории… Но в черноте ночи уже не было сил его искать…
Пора было спускать вниз. Хорошо, что эти солдаты починили лестницу. Спасибо им. Хоть они и заслуживают смерти.
Тревожно запищали установленные на боевых роботах радары дальномеров: они нащупали приближение множественных целей.
– Внимание! Приготовиться к бою! Без приказа огонь не открывать! – рявкнул Энрико в микрофон переговорного устройства.
Солдаты защелкали затворами и замерли в готовности встретить атаку неведомого противника. Они рассредоточились за массивными бетонными блоками, расставленными по всем правилам современной фортификации. Каждый солдат был обученной, натренированной и совершенно безжалостной машиной войны. Почти все были обожжены в жестоких сражениях. Но даже они теперь испытывали непреодолимый страх. И не столько страх пред смертью, сколько страх перед неизвестностью.
Ведь никто еще не знал, с каким врагом им предстоит сейчас столкнуться.
Они ждали всякого. Но то, что надвигалось на них сейчас, было страшнее всего, что приходилось им встречать на полях сражений до этого. Это нечто обладало необъяснимой властью над волей и самообладанием солдат, потому что было окутано неизвестностью и несло необъяснимый, почти мистический ужас.
Ведь бойцы Пустынной Стражи еще не знали, что…
…на укрепленный и ощетинившийся оружием блокпост накатывалась огромная волна роботов. Обыкновенных промышленных роботов. Правда, с некоторыми модификациями, обусловленными необходимостью противодействия агрессивной фауне.
На каждом из этих устаревших, ржавых устройств, стояла маркировка:
«Горнорудная компания Тринадцатого Промышленного Района».
Объединенный мозг партии механических горноразработчиков определил прибытие в назначенный район добычи. Взвыли буры и ультразвуковые дробилки. Поднялись ковши и клешни-загребатели. Повысилось давление в водяных пушках.
Чуткие приборы зафиксировали в заданном секторе добычи нежелательное движение. Пришли в готовность дополнительные устройства.
И тут хлынул ливень.
Тут же на бетонные укрытия Пустынной Стражи обрушился шквал огня.
– О, черт! – заорал сержант, глядя на экран радара своего робота, – Это какие-то твари из преисподней! Они железные! Если это боевые роботы, то почему я не могу определить их тип? Может, это, наконец, пришельцы?
– Отставить панику! – рявкнул Энрико, – Следить за периметром!
Пустынная Стража яростно отбивала атаку железных монстров. Помимо стрельбы по «физическим помехам» ржавые чудища не забывали об основной работе: они дробили в щебень бетонные блоки, распиливая их и растаскивая в каком-то лишь им ведомом порядке, вгрызались в землю, подымая тучи пыли и засыпая все вокруг фонтанами земли вперемешку с хлещущей с неба водой, отчего видимость, и без того слабая в свете бронированных прожекторов, упала почти до нуля. Все это делало общую картину похожей на самый настоящий ад…
– Проклятье! – кричал кто-то, – Они грызут бетон, как орешки! Еще немного – и они сточат нашу крепость, словно крысы!
Пули отскакивали от металлических тел, как горох. Изредка удавалось очередью перерезать шланг гидроприводов, и механизм начинал метаться, норовя разорвать в клочки попавшегося под руку бойца.
– Не дожить нам до утра, – визжал кто-то, – Их слишком много!
– Держать периметр! – кричал Энрико, вытирая рукавом лицо, которое заливала вода, – Не давать им прорваться внутрь!
Раздался электрический треск и надсадный вой гидравлики: один из боевых роботов попал под ультразвуковой бур. Он задергался в конвульсиях и рухнул на железных собратьев по ту сторону баррикад. Машины не обратили на него никакого внимания, продолжая заниматься бетоном и «физическими помехами».
– А ну, расступись! – прокричал сержант.
Солдаты, не прекращая стрелять, сместились к флангам. Некоторые, попадали, поскользнувшись на неведомо откуда взявшихся потоках воды. Робот с Салазаром на борту тяжелым шагом вышел к объеденному вражескими машинами бетонному блоку. Еще секунда – и бетон брызнул в стороны, обнажая огромную брешь. В нее незамедлительно ползла агрессивная, исходящая горячим паром, промышленная техника.
Но тут же напоролась на плотный огонь крупнокалиберных пулеметов и скорострельных пушек. Моментально брешь была ликвидирована, забитая дергающимися в агонии механическими телами.
Однако же радоваться не приходилось: через некоторое время рядом с первой брешью пришлось ликвидировать точно такую же, вновь прогрызенную дыру. Судя по крикам с противоположной стороны, дела там обстояли не намного лучше.
Где-то в небо взметнулись искры: тупоголовые, но упорные роботы пытались распилить бронетранспортер. Тот, отчаянно крутя башенкой, расстреливал врагов в упор.
Но горнорудная компания владела не одной сотней добывающих машин.
…Картман оскалившись от напряжения, вколачивал все новые короба с лентами боевому роботу сержанта. Тот, не прекращая кричать, стриг подползающую ржавую массу огнем скорострельных пушек.
– Прикрой правый бок, сынок! – орал сержант, ворочая стволами.
Картман отчаянно взвизгнув, сделал несколько выстрелов, и его автомат отозвался резкими щелчками.
– Все! – крикнул Картман, отбрасывая оружие. – В этом банке кредит мне закрыли! Нет патронов! Патронов, говорю, не осталось! Ты слышишь меня, Салазар?!
Салазар не ответил. Картман полными ужас глазами уставился на сержанта.
Только что яростно паливший из всех стволов сержант теперь свесился из кабины вниз головой, и окровавленные руки болтало, словно маятники каких-то жутких часов. Кровь не долго оставалась на его теле, быстро смытая тугими дождевыми струями. Его робот, словно по какому-то внутреннему электронному порыву, шатаясь, поднялся с колен и принялся монотонно, страшно, бродить кругами по заваленному железом и телами полю боя.
Роботы не обращали внимания на собрата с вражеской стороны.
Ведь физическая помеха внутри него уже была устранена…
Наступало мрачное утро. Дождь прекратился, но откуда-то со стороны моря еще доносились раскаты грома. Словно там все еще продолжался бой. Город дымился от недавнего пожарища. На улицах лежали груды развороченных роботов, изуродованные тела убитых солдат.
После нещадного грохота битвы казалось, что вокруг царит гробовая тишина.
Агнесса стояла среди дымящейся смерти и смотрела на верхушку башни. Туда, где под порывами неощущаемого здесь ветра развевались ДВА флага.
Сверху – желтый, с незаметными снизу бубенцами. Под ним – другой, синий…
– Синий… – прошептала Агнесса, – Но… Как же…Как же так… Это же не флаг Директории… Это… Это же его флаг! Но… Ведь он должен был… Только сегодня…
Лицо ее исказила гримаса ужаса. Она, задыхаясь, бросилась в сторону основания Старой Магды…
У бетонного фундамента башни, лежало тело человека в обожженной военной форме. Лежало лицом вниз, и по растворенному в лужах кровавому следу было видно, как полз сюда этот человек.
Это был Энрико.
Агнесса со сдавленным криком бросилась к нему и упала к его ногам, корчась от рыданий. Потом, не переставая захлебываться в слезах, она перевернула его на спину.
Лицо Энрико было залито уже запекшейся кровью, так что узнать его было почти невозможно.
Но Агнесса все равно не знала его в лицо.
– Ты! – кричала она, – Это ты! Но почему, почему?.. Я ведь не знала… Я не знала… Как ты мог! Как я могла…
…По площади шел Трико, позванивая пустыми лентами, свисающими из карманов, и продолжая играть на своем карманном «тетрисе», что снова стал простой игрушкой. Кругами ходил боевой робот, неся своего мертвого пассажира. Вдали чадно дымил разобранный до основания блокпост Пустынной Стражи.
А невдалеке, на набережную, величественно спускался с небес огромный транспортный корабль со сверкающей эмблемой Директории. Он сел в старом порту, и тут же, как горох из банки, рассыпал по красному бетону технику и людей.
В небе со свистом пронеслось звено истребителей. Следом неторопливо проплыло несколько юрких маленьких шаров-разведчиков.
В воздухе пискнуло, и раздалась бодрая маршевая музыка.
– «Не создавайте излишних трудностей работе социальных служб. Пусть представители администрации выйдут на центральную площадь города, имея в руках что-нибудь белое – кусок ткани, лист бумаги. К вам подойдут представители военной администрации!»
…Картман, целый и невредимый, стоял рядом с также уцелевшим самоходным горнорудным буром, и в бессильной ярости бил его ногой.
– Стреляй в меня сволочь, стреляй!
Тот крутил в ответ маленькой ржавой головой, продолжая сверлить кусок красного бетона и монотонно хрипел в ответ:
– Введена неприкосновенность прототипа физических помех. Введена неприкосновенность прототипа физических помех…
На башне развевались два флага. Один – желтый с бубенцами выше, а другой, синий, с незаметным значком Пустынной Стражи, чуть ниже.
С крыши отеля город рассматривал офицер с крупными знаками отличия и бодро говорил в переговорное устройство:
– Внимание! Операция «Желтый сезон» завершена. Поздравляю и благодарю всех участников операции, отличная работа…
Группа военных заметила бредущего по улице слепо, словно лунатик, Картмана. Его тут же окружили, подхватили под руки.
– Это единственный, кто остался в живых? – поинтересовался военный в форме полковника.
– Похоже, что так и есть, – ответил другой офицер.
– Эй, боец, ты меня слышишь? – поводя перед лицом Картмана рукой в черной перчатке, сказал полковник.
– Да, слышу, – бесцветно отозвался Картман.
– У меня для тебя кое-что есть, солдат, – сказал полковник и достал из кармана маленькую атласную коробочку, – Сам командующий отдал приказ. И раз ты единственный, кто остался…
Полковник раскрыл коробочку и вынул оттуда маленькую сверкающую золотом медаль.
… – то по праву награждаешься самой почетной наградой Директории. Это медаль «За взятие небес». Она твоя.
Картман взглянул на медаль безумными глазами, затем взглянул на полковника. И вдруг, закричав, словно безумный, вырвался из рук поддерживавших его солдат и, шатаясь, неровными зигзагами бросился прочь.
…Мэрр Огилви, и таксист Хенаро стояли на площади под памятником. Мэрр с печальным видом держал в руках белые штаны.
– Сдается мне, Мэрр, – сказал Хенаро, задумчиво глядя на трепещущие в небесах флаги, – что старые башни сносят не потому что они старые или стоят у кого-то на пути, а потому что на них навешано слишком много тряпок. Как считаешь?
– Знаешь что, Монкада, – ответил Мэрр решительно. – Странный ты, все-таки, человек. Вот так взять – да и оттяпать самому себе руку. Пускай даже и для маскировки… Бр-р! Вот раз ты такой смелый – так бери-ка штаны и маши им сам. А мне пора возвращаться на арену…
К ним, улыбаясь, подходили солдаты…
…Хорхе осторожно подобрался поближе к Агнессе и положил на песок рядом с ней куклу с коряво пришитым лицом. Он старался не смотреть на странных людей, которые ради каких-то, совершенно ему не понятных вещей, готовы нарушить комплектацию стольких себе подобных. Нет, он решительно ничего не понимал.
Кроме одной простой вещи: они, наконец-то, встретились.
– В темноте не было видно, что он синий… – всхлипывала Агнесса. – Если бы я знала…
Энрико молча разлепил склеенные кровью веки.
– А как красиво было задумано… – прошептал он.
На башне по-прежнему развевались два флага – синий и желтый, с бубенцами.
А они молча сидели под башней, не глядя друг другу в глаза, и только ладони их склеивала остывающая липкая кровь.
Часть бойцов кинулась по выкопанному в песке переходу в сторону нарастающего рева моторов.
– Танки? – пробормотал Томас, – Но, как же… Они ведь подбитые…
– Такие же, как и мы, дружище, – хохотнул Хосе, – Теперь ничего не остается, кроме как от души подраться!
Томас выглянул из окопа. Его взгляду предстало просто невозможное зрелище: на них огромной приливной волной катились танки.
Мертвые танки.
Они шли со стороны Котла – такие же ржавые, разбитые, выжженные изнутри, стуча трухлявыми двигателями, опутанные бельевыми веревками и разрисованные детворой бродяг, которые долгое время считали эти замершие машины своим домом. Странным образом танки были бледно подсвечены, хотя ночное небо было по-прежнему затянуто тучами.
– Ну, сейчас начнется потеха! – воскликнул Хосе, – Хватай ракетомет – ящики с оружием в центральном бруствере!
Томас повиновался.
Следующий час прошел, как одна страшная и чудовищно напряженная минута. Танки все лезли и лезли, и бойцы едва успевали посылать им навстречу ракеты. Просто подбить такой танк было невозможно – его требовалось обездвижить попаданием в гусеницы, либо просто превратив в ржавую труху.
Орудия наступавших машин почти не стреляли: весь боезапас давно сгнил, либо был разворован мародерами. Лишь пара взрывов громыхнуло на линии обороны. Страшна была сама накатывающаяся чудовищная лавина этого железа, на которое уже не хватало ракет.
– Бери гранаты! – орал Рафаэль, – Бей их на подходе – пусть сами себе устроят здесь свалку!
Приземистое черное чудище выползло откуда-то сбоку, плюхнулось на окоп, из которого яростно отстреливался от огнестрельных «детишек» какой-то солдат. И принялся с проворотами грязных гусениц крутиться над его телом. Томас не услышал крика. Он просто схватил тяжелую кумулятивную гранату и бросился в сторону железного убийцы.
Танк, словно почувствовав его приближние, прекратил свой танец на теле поверженного врага и уставился толстым стволом на Томаса, будто пытаясь узнать того. Застрекотал спаренный с пушкой пулемет и Томасу жгуче опалило бедро.
– Ах ты, сволочь, – прошептал тот и швырнул гранату.
Грохнуло. Лист лобовой брони разорвало, словно кто-то проткнул карандашом стопку бумаги. Но танк, казалось, этого не заметил. И бросился вперед, на обидчика.
– Давай, запрыгивай на него! – заорал рядом знакомый голос, и Томас, вслед за проворным Хосе, бросился на горячую еще лобовую броню.
Больно ударило в грудь. Так, что некоторое время было невозможно вздохнуть. Вдобавок разъяренная машина принялась крутиться на месте, с резкими толчками, словно пытаясь сбросить с себя въедливых паразитов.
Наконец, Томасу удалось нырнуть в люк механика-водителя – благо броневая крышка была сорвана взрывом. Он вцепился в обгоревшие рычаги фрикционов и, что было сил, дернул их на себя.
Что-то громко хрустнуло в многотонном чреве, и танк замер.
– Хо-хо! – крикнул Хосе из башни. – Да тут есть снаряды!
– Что же он не стрелял? – удивился Томас.
– Это совсем уж примитивный агрегат – у нет автомата заряжания. Иди сюда! Я поработаю за наводчика, а ты потаскаешь снаряды…
Следующие минуты прошли под грохот танковой пушки. У них не было шлемофонов, оттого в ушах стоял непрерывный звон и друг другу приходилось кричать, что было мочи:
– Хосе! Они сейчас заровняют позиции! Двинь по крайней самоходке, что размалевана, как детская игрушка.
– Ага, вижу… Сейчас она у нас получит…
…Снаряды кончились. Томас откинул крышку люка и вылез по пояс из башни. Рядом высунулся Хосе.
Посреди дымного смрада замерло бесчисленное количество искореженных танков. Будто они устали от этого дикого сражения. Томас смотрел и не мог отделаться от ощущения, что весь Котел переместился сюда, словно желая напомнить ему о совершенном когда-то злодеянии.
И тут, посреди звенящей тишины раздались треск и шипение радиостанции. Эфир скрипел и подвывал, а сквозь этот шум доносилась полная боли и страдания песня.
– Последний Радист… – проговорил Хосе. – Я встречал его. Там…
– Это плохо, что мы его слышим, – с тоской произнес Томас.
А потом раздался длинный, скрежещущий звук. Они обернулись.
Замершая в отдалении туша погибшего лайнера «Лондон» пришла в движение. Точнее, сдвинулась его часть – огромный паромный люк. Створки его грохнулись, отвалившись, наземь, а следом, из мрачного зловонного чрева хлынул на дюны молчаливый людской поток.
– А вот и самое мерзкое, – произнес Хосе, – Пошли отсюда…
Они спрыгнули на песок и кинулись в полузасыпанный окоп. Отовсюду из пыльных холмиков торчали руки, ноги, автоматные стволы. Никакого движения не наблюдалось.
– Похоже, только мы с тобой и остались, – пробормотал Хосе.
– А Рафаэль? – спросил Томас.
– Рафаэль уж вернулся домой. Ему не привыкать. Ну, что отсиживаться в яме? Пойдем на встречу неизбежности.
Томас молча полез из окопа вслед за другом.
Они стояли на небольшой возвышенности, с одной стороны подпертой грудой искореженной брони. С другой стороны к ним покачиваясь подходили кошмарные полудети. А с третьей – бесчисленными волнами приближались пассажиры погибшего корабля.
– Да, брат, – сказал Хосе, – Тут уже не до стрельбы.
– Да, ладно, – решительно сказал Томас. – Мы с тобой бывали в переделках и похуже. Смотри, что у меня есть…
И он раскрыл ладонь, на которой лежал цилиндрик одинарного термозаряда.
– Хорошая штука, – сказал Хосе. – Правда, не очень приятная, как ребята рассказывали. Как же мне все это надоело…
Хосе взял в руку цилиндрик.
– Ладно, – произнес он, – Я пошел. А ты возвращайся к своей Агнессе. Любое начатое дело надо доводить до конца…
– Погоди, – воскликнул Томас, – Мы пойдем вместе!
– А ты как бы поступил на моем месте, Энрико? – усмехнулся Хосе и неожиданно, с размаху, ударил друга по голове прикладом.
4
– Вот он! – крикнул сержант, спрыгивая с джипа.Солдаты подбежали к замершему на земле телу. Командор лежал на спине, раскинув руки, в куче стрелянных гильз. Один кулак у него был крепко сжат.
– Жив?! – сдавленно произнес один из солдат.
– Погоди, не слышу… – отмахнулся сержант, приложив ухо к груди командира, – Жив! Только без сознания – головой обо что-то ударился… Так, а что это у него в руке? Мама, мама…
Из скрюченных пальцев Салазар с осторожностью извлек небольшой цилиндрик.
– О, мой бог! – пробормотал он, – Если бы командор решил пошевелить пальчиками, мы превратились бы в горелые сосиски… Термозаряд – ну надо же!
Командор застонал и поводил головой из стороны в сторону.
– Хосе, это ты? – простонал он, – Подожди, я пойду с тобой…
– Можете называть меня, как угодно, хоть Антонио Лаурито, – хмыкнул сержант, – И можете не беспокоиться, я без вас не уеду!
Командор открыл глаза и недоуменно посмотрел на Салазара.
– А, это ты… А что, мертвые уже отступили?
Солдаты недоуменно переглянулись. Командор, застонав, схватил сержанта за плечо и сел.
– Черт, как же башка трещит, – пожаловался он, – А… А где танки?
– Какие танки? – удивился сержант, – А, вы про голоса в эфире? Это же записи, просто старые записи.
Командор не ответил. Он молча посмотрел сначала на распахнувшие двери пустые контейнеры, затем на огромную тень упавшего лайнера. Некоторое время помолчал. И произнес:
– Ну, ладно. Поехали в штаб. Подберите тела бойцов. Там, у контейнера лежит Грей. И Орилла…
– Конечно, командор Томас…
– Томас? А… Ну, да, ну да… И смотрите – берегитесь детей. На этой планете дети совершенно от рук отбились.
С помощью навесного строительного оборудования бронетранспортеров солдаты двигали здоровенные бетонные блоки, собирая из них, словно из огромного детского конструктора, оборонительные укрепления. Сержант бегал меж ними, подвергаясь опасности быть раздавленным в лепешку, и орал, как резанный, пытаясь ускорить ход работ.
Энрико чувствовал, что командир из него стал никудышный. Что-то произошло этой ночью с бывшим железным командором Томасом. Что-то щелкнуло в голове у человека, столько раз сменившего собственное имя и внешность. В странном полусне-полуяви из его души выжгло азартного и беспощадного убийцу Томаса. Он стал прежним, обыкновенным сержантом Энрико. Правда, сильно повзрослевшим и переросшим это звание.
К нему вернулось давно забытое ощущение мира. Он снова знал, за что сражается.
– Эй, бойцы! – бодро крикнул командор Энрико, – Медаль «За взятие небес» страдает без хозяина. Тот, кто переживет эту ночь, может требовать от меня этой награды.
– А что же будет, если мы, чего доброго, вообще все выживем? – весело воскликнул сержант, отвлекаясь от руководства строительством и подсаживаясь к солдатам.
– Э нет, это ты брось – все! – крикнул кто-то, – С какой это стати? Я своей медали не упущу! А то у меня одни взыскания, да полгода в штрафной роте. Ничего не скажешь, есть чем похвастаться перед девушками…
– Надеюсь, что в бою никто не всадит мне пулю в затылок, – задумчиво произнес сержант, – В таком случае черт с ней, с медалью. Пусть мне лучше дадут кусок какой-нибудь планеты под поместье. Только, упаси бог, не этой. Я не хочу выращивать розы на прахе покойников…
– Никакой стрельбы, – заверил командор. – Будете тянуть жребий. А хотя бы – гильзы из сержантской каски. Повезет тому, кому достанется трассирующая, с красным кантом на капсюле.
– Черт, как все-таки, хочется эту медаль, – мечтательно произнес один из солдат, – У меня как раз контракт подходит к концу…
– А у меня – только к середине, – мрачно вставил Картман, что тупо смотрел перед собой на разобранный автомат, – На кой черт вообще нужны эти медали?
– Ну, ты совсем темная личность, Картман, – сказал сержант, – Медаль для солдата, все равно, что сережки в ушах для какой-нибудь смазливой цыпочки. Без медалей демобилизовавшийся солдат выглядит не как герой, а как ощипанная курица. А медаль «За взятие небес» – она вообще особенная. Слышал я одну историю…
Сержант задумчиво закурил. Затем повернулся в сторону бронетранспортеров и заорал:
– А ну, что сопли жуете?! Шевелите булками! Или хотите, чтобы вас там поджарили наши доброжелатели?
Затем повернулся к слушателям и продолжил:
– Точно я не знаю, да и никто, наверное, точно не знает, да только рассказывал мне один знакомый – покойный ныне – майор, а ему еще кто-то рассказал, уж и не знаю кто… В общем, когда Директории никакой и в помине не было, а была только рота голодных солдат во вшивых бараках на одной забытой богом планете, тогда и сам наш Старик (даруй ему Господь еще сто лет жизни) был не Железным Капралом, а самым обыкновенным интендантским капралом. Тогда-то и случилась эта история.
Короче говоря, как часто это бывало в армии разгильдяев-конфедератов (а тогда Старик служил именно в войсках Конфедерации, да и стариком вовсе еще не был). И, как у них это было в порядке вещей, про солдат этих вместе с капралом забыли. Что? А вот так и забыли – это была охранная рота при ретрансляторе космической связи – такой же здоровенной башне, как эта, Иерихонская. И то ли ретранслятор сломался, то ли просто перестал быть кому-то нужным, да только остались солдаты в голой мертвой степи, без жратвы и без связи.
Ну, месяц еще чего-то ждали. Надеялись, небось, что вспомнит про них начальство, пришлет корабль, чтобы починить антенну, да забрать их из чертовой дыры.
Да не тут-то было. Никто про них, конечно, не вспомнил, и корабля никакого не прислали. Солдаты все, конечно, отощали, стали друг на друга волком посматривать. Чуть до людоедства со стрельбой не дошло. Особенно досталось Старику – ведь он, как интендант, отвечал за продовольствие.
В общем, казалось, дело швах. Да только, как известно, голодный желудок обостряет фантазию. И, поскольку времени на еду тратить было уже не нужно, то появилось много свободного времени на размышления. Так наш Старик и начал думать. И, что интересно, придумал.
Связи, как я уже сказал, толком никакой не было. То есть нормальной, голосовой и текстовой связи не было. Но связисты сказали старику, что слабый сигнал послать можно – удобоваримого и внятного сообщения таким макаром не передашь, но какие-то короткие коды передать можно.
И Старик придумал отправить в пространство спецкод для транспортных кораблей – такие применялись в службе логистике, что ведала армейским распределением матчасти и продовольствия. Получив такой код, транспортный автомат должен был поменять направление движения и направиться прямехонько на эту планетку вместе со своим грузом. Сигнал как раз должен был едва касаться единственной ближайшей трассы, по которой только автоматы и летали.
Радисты, естественно, воспылали энтузиазмом, про голод забыли – и давай мастерить какой-то самодельный усилитель. Слепили, в общем. Остался сущий пустяк – залезть на эту чертову вышку и прицепить его к кабелю.
Вот я рассказываю и сразу покойного Пино, вспоминаю, как он, бедный с вышки свалился, упокой Господи его душу… Так Пино был крепкий парень, даром, что ему какие-то гады ступеньку подпилили. А те солдаты с голода уже еле ноги таскали – какое там на вышку лезть, да еще и с грузом. В общем, не хотел никто в эту саму стратосферу подниматься.
Вот построил их наш капрал и говорит: ну, что братцы, кто полезет, того, говорит, отечество не забудет. А если и забудет – то все мы, выжившие, век помнить будем, и никогда этот герой ни в чем нужды знать не будет.
Однако ж, тут не до громких обещаний, лишь бы выжить. Потому как, не полезешь сегодня – завтра не сможешь вообще с койки встать.
Ну и вызвались лезть трое добровольцев. Полезли все вместе, чтобы по очереди груз – усилитель этот – друг другу передавать. А ветер, доложу я вам, там, на этой планетке был страшный. Особенно на такой высоте. И вот где-то на полпути один солдатик не выдержал – сдуло его, несчастного с этой башни. Хорошо еще, что не он в этот момент тащил на себе усилитель. Сдуло, да… Но деваться некуда – двоим оставшимся надо было лезть дальше. Хотя они уже чувствовали: даже, если они и долезут доверху, то вряд ли хватит им сил спуститься обратно.
А снизу смотрели на них голодные товарищи – и, думаю, не друзей они там видели, а последнюю надежду свою. Ведь если бы эти дистрофики уронили усилитель, тогда не было б ни Директории, ни Пустынной Стражи. М-да…
В общем, долезли они доверху. И один солдат передал другому этот самый усилитель, для подключения. Только передал – а тут очередной порыв ветра. В общем, сдуло его. А последний солдат чудом спасся – запутался в кабеле. И подсоединил он этот усилитель, куда надо было.
Ну и радисты тут же за дело взялись: включили запись капральских кодов, зациклили их, и пошли себе лежать на койках, голодать.
На счастье, сработала задумка Старика: какой-то автомат попался на эту удочку и через три дня солдатики объедались краденой тушенкой.
А капрал наш, тогда, вроде, и осерчал сильно на Конфедерацию. И эту штуку с кодами использовал еще не раз – сначала для снабжения своих отрядов, а после, говорят, и вообще, начал вертеть армейской системой, как хотел, пока не стал всем известным Железным Капралом…
– А медаль-то здесь причем? – нетерпеливо спросил Картман. Он собрал свой автомат, но в руке осталась какая-то лишняя деталь, которую он теперь вертел с недоумением у себя перед носом.
– Так я и рассказываю, – спокойно продолжил сержант, – Прицепил, значит, солдатик этот усилитель и обратно полез. И где-то уже почти в самом низу, надо думать, расслабился – после такого-то напряжения. И тут же сорвался. Упал.
Все к нему бросились. А тот лежит, встать не может. Но живой.
И тогда капрал прослезился, встал перед солдатом на колени. И сорвал со своей шинели большую медную пуговицу. Взял он эту пуговицу и в руку солдатика вложил.
И сказал: «Солдат, ради своих товарищей, ты совершил подвиг, поднявшись в самое небо. И за это я награждаю тебя первой медалью „За взятие небес“. И отныне ты не будешь знать нужды ни в чем, и дети твои тоже не будут знать нужды. Ты только выживи, солдат». С тех пор каждый, кто получает медаль «За взятие небес», становится на полное обеспечение Директории, и дети его – тоже… А медаль, говорят, до сих пор похожа на ту пуговицу с капральской шинели старого образца…
– Странно, – сказал один из бойцов, – А я слышал, что никто в чине ниже полковника такой медали не получал…
– После этого солдата – точно, – заверил сержант, – Да и солдат этот, говорят, стал первым начальником Генерального штаба Директории. Такие вот дела.
5
Перед глазами Агнессы проплывали туманные образы прошлого.…Тот, кто стоит напротив нее со скрытым маской лицом, говорит:
«– Чтобы ты знала, что я в городе, я сниму твой желтый флаг с дурацкими бубенчиками и подниму вместо него свой. Пусть он будет синий. Ведь ни у кого больше нет синего флага. Вечером того же дня жди меня под башней, я приду. Не спутаешь?
– Мне не с кем тебя путать. Ведь это только наша тайна, – отвечает она, улыбаясь.
– Только ты храни свой флаг. До моего возвращения…»
Она карабкалась все выше и выше, а капли дождя больно били ее по лицу. Она двигалась на ощупь – в полной темноте: прожектора теперь не освещали башню. Они нервно шарили в поисках ожидаемого врага.
Пусть они не сомневаются: враг придет и разберется с этими незваными гостями.
Думала ли она о том, чего стоит ее любовь? Вряд ли. В этом она мало чем отличалась от того, кого любила. И ничего в этом странного нет: не зря ведь совпали две программы, спрятанные в глубине их взглядов.
У нее не было врагов, не было друзей. Были только помощники и препятствия. Помощников она берегла, пока они могли ей пригодиться. Препятствия же безжалостно устраняла.
Видимо, так уж устроила судьба, чтобы воли этих двоих эгоистов слились в один великий, чуть ли не вселенский эгоизм. Оправдывает ли любовь те поступки, которые они совершили?
Вряд ли.
Только нужно ли чье-либо мнение двум величайшим эгоистам?
…Свой флаг она нашла по звуку. Веселому звону бубенцов, которыми играл ветер.
Флаг не упал на землю, сброшенный рукой командора. Он зацепился за кусок арматуры.
Она развернула порванное полотнище и примотала тесемками к шершавому мокрому металлу.
Надо было бы еще сорвать проклятый флаг Директории… Но в черноте ночи уже не было сил его искать…
Пора было спускать вниз. Хорошо, что эти солдаты починили лестницу. Спасибо им. Хоть они и заслуживают смерти.
Тревожно запищали установленные на боевых роботах радары дальномеров: они нащупали приближение множественных целей.
– Внимание! Приготовиться к бою! Без приказа огонь не открывать! – рявкнул Энрико в микрофон переговорного устройства.
Солдаты защелкали затворами и замерли в готовности встретить атаку неведомого противника. Они рассредоточились за массивными бетонными блоками, расставленными по всем правилам современной фортификации. Каждый солдат был обученной, натренированной и совершенно безжалостной машиной войны. Почти все были обожжены в жестоких сражениях. Но даже они теперь испытывали непреодолимый страх. И не столько страх пред смертью, сколько страх перед неизвестностью.
Ведь никто еще не знал, с каким врагом им предстоит сейчас столкнуться.
Они ждали всякого. Но то, что надвигалось на них сейчас, было страшнее всего, что приходилось им встречать на полях сражений до этого. Это нечто обладало необъяснимой властью над волей и самообладанием солдат, потому что было окутано неизвестностью и несло необъяснимый, почти мистический ужас.
Ведь бойцы Пустынной Стражи еще не знали, что…
…на укрепленный и ощетинившийся оружием блокпост накатывалась огромная волна роботов. Обыкновенных промышленных роботов. Правда, с некоторыми модификациями, обусловленными необходимостью противодействия агрессивной фауне.
На каждом из этих устаревших, ржавых устройств, стояла маркировка:
«Горнорудная компания Тринадцатого Промышленного Района».
Объединенный мозг партии механических горноразработчиков определил прибытие в назначенный район добычи. Взвыли буры и ультразвуковые дробилки. Поднялись ковши и клешни-загребатели. Повысилось давление в водяных пушках.
Чуткие приборы зафиксировали в заданном секторе добычи нежелательное движение. Пришли в готовность дополнительные устройства.
И тут хлынул ливень.
Тут же на бетонные укрытия Пустынной Стражи обрушился шквал огня.
– О, черт! – заорал сержант, глядя на экран радара своего робота, – Это какие-то твари из преисподней! Они железные! Если это боевые роботы, то почему я не могу определить их тип? Может, это, наконец, пришельцы?
– Отставить панику! – рявкнул Энрико, – Следить за периметром!
Пустынная Стража яростно отбивала атаку железных монстров. Помимо стрельбы по «физическим помехам» ржавые чудища не забывали об основной работе: они дробили в щебень бетонные блоки, распиливая их и растаскивая в каком-то лишь им ведомом порядке, вгрызались в землю, подымая тучи пыли и засыпая все вокруг фонтанами земли вперемешку с хлещущей с неба водой, отчего видимость, и без того слабая в свете бронированных прожекторов, упала почти до нуля. Все это делало общую картину похожей на самый настоящий ад…
– Проклятье! – кричал кто-то, – Они грызут бетон, как орешки! Еще немного – и они сточат нашу крепость, словно крысы!
Пули отскакивали от металлических тел, как горох. Изредка удавалось очередью перерезать шланг гидроприводов, и механизм начинал метаться, норовя разорвать в клочки попавшегося под руку бойца.
– Не дожить нам до утра, – визжал кто-то, – Их слишком много!
– Держать периметр! – кричал Энрико, вытирая рукавом лицо, которое заливала вода, – Не давать им прорваться внутрь!
Раздался электрический треск и надсадный вой гидравлики: один из боевых роботов попал под ультразвуковой бур. Он задергался в конвульсиях и рухнул на железных собратьев по ту сторону баррикад. Машины не обратили на него никакого внимания, продолжая заниматься бетоном и «физическими помехами».
– А ну, расступись! – прокричал сержант.
Солдаты, не прекращая стрелять, сместились к флангам. Некоторые, попадали, поскользнувшись на неведомо откуда взявшихся потоках воды. Робот с Салазаром на борту тяжелым шагом вышел к объеденному вражескими машинами бетонному блоку. Еще секунда – и бетон брызнул в стороны, обнажая огромную брешь. В нее незамедлительно ползла агрессивная, исходящая горячим паром, промышленная техника.
Но тут же напоролась на плотный огонь крупнокалиберных пулеметов и скорострельных пушек. Моментально брешь была ликвидирована, забитая дергающимися в агонии механическими телами.
Однако же радоваться не приходилось: через некоторое время рядом с первой брешью пришлось ликвидировать точно такую же, вновь прогрызенную дыру. Судя по крикам с противоположной стороны, дела там обстояли не намного лучше.
Где-то в небо взметнулись искры: тупоголовые, но упорные роботы пытались распилить бронетранспортер. Тот, отчаянно крутя башенкой, расстреливал врагов в упор.
Но горнорудная компания владела не одной сотней добывающих машин.
…Картман оскалившись от напряжения, вколачивал все новые короба с лентами боевому роботу сержанта. Тот, не прекращая кричать, стриг подползающую ржавую массу огнем скорострельных пушек.
– Прикрой правый бок, сынок! – орал сержант, ворочая стволами.
Картман отчаянно взвизгнув, сделал несколько выстрелов, и его автомат отозвался резкими щелчками.
– Все! – крикнул Картман, отбрасывая оружие. – В этом банке кредит мне закрыли! Нет патронов! Патронов, говорю, не осталось! Ты слышишь меня, Салазар?!
Салазар не ответил. Картман полными ужас глазами уставился на сержанта.
Только что яростно паливший из всех стволов сержант теперь свесился из кабины вниз головой, и окровавленные руки болтало, словно маятники каких-то жутких часов. Кровь не долго оставалась на его теле, быстро смытая тугими дождевыми струями. Его робот, словно по какому-то внутреннему электронному порыву, шатаясь, поднялся с колен и принялся монотонно, страшно, бродить кругами по заваленному железом и телами полю боя.
Роботы не обращали внимания на собрата с вражеской стороны.
Ведь физическая помеха внутри него уже была устранена…
Наступало мрачное утро. Дождь прекратился, но откуда-то со стороны моря еще доносились раскаты грома. Словно там все еще продолжался бой. Город дымился от недавнего пожарища. На улицах лежали груды развороченных роботов, изуродованные тела убитых солдат.
После нещадного грохота битвы казалось, что вокруг царит гробовая тишина.
Агнесса стояла среди дымящейся смерти и смотрела на верхушку башни. Туда, где под порывами неощущаемого здесь ветра развевались ДВА флага.
Сверху – желтый, с незаметными снизу бубенцами. Под ним – другой, синий…
– Синий… – прошептала Агнесса, – Но… Как же…Как же так… Это же не флаг Директории… Это… Это же его флаг! Но… Ведь он должен был… Только сегодня…
Лицо ее исказила гримаса ужаса. Она, задыхаясь, бросилась в сторону основания Старой Магды…
У бетонного фундамента башни, лежало тело человека в обожженной военной форме. Лежало лицом вниз, и по растворенному в лужах кровавому следу было видно, как полз сюда этот человек.
Это был Энрико.
Агнесса со сдавленным криком бросилась к нему и упала к его ногам, корчась от рыданий. Потом, не переставая захлебываться в слезах, она перевернула его на спину.
Лицо Энрико было залито уже запекшейся кровью, так что узнать его было почти невозможно.
Но Агнесса все равно не знала его в лицо.
– Ты! – кричала она, – Это ты! Но почему, почему?.. Я ведь не знала… Я не знала… Как ты мог! Как я могла…
…По площади шел Трико, позванивая пустыми лентами, свисающими из карманов, и продолжая играть на своем карманном «тетрисе», что снова стал простой игрушкой. Кругами ходил боевой робот, неся своего мертвого пассажира. Вдали чадно дымил разобранный до основания блокпост Пустынной Стражи.
А невдалеке, на набережную, величественно спускался с небес огромный транспортный корабль со сверкающей эмблемой Директории. Он сел в старом порту, и тут же, как горох из банки, рассыпал по красному бетону технику и людей.
В небе со свистом пронеслось звено истребителей. Следом неторопливо проплыло несколько юрких маленьких шаров-разведчиков.
В воздухе пискнуло, и раздалась бодрая маршевая музыка.
– «Не создавайте излишних трудностей работе социальных служб. Пусть представители администрации выйдут на центральную площадь города, имея в руках что-нибудь белое – кусок ткани, лист бумаги. К вам подойдут представители военной администрации!»
…Картман, целый и невредимый, стоял рядом с также уцелевшим самоходным горнорудным буром, и в бессильной ярости бил его ногой.
– Стреляй в меня сволочь, стреляй!
Тот крутил в ответ маленькой ржавой головой, продолжая сверлить кусок красного бетона и монотонно хрипел в ответ:
– Введена неприкосновенность прототипа физических помех. Введена неприкосновенность прототипа физических помех…
На башне развевались два флага. Один – желтый с бубенцами выше, а другой, синий, с незаметным значком Пустынной Стражи, чуть ниже.
С крыши отеля город рассматривал офицер с крупными знаками отличия и бодро говорил в переговорное устройство:
– Внимание! Операция «Желтый сезон» завершена. Поздравляю и благодарю всех участников операции, отличная работа…
Группа военных заметила бредущего по улице слепо, словно лунатик, Картмана. Его тут же окружили, подхватили под руки.
– Это единственный, кто остался в живых? – поинтересовался военный в форме полковника.
– Похоже, что так и есть, – ответил другой офицер.
– Эй, боец, ты меня слышишь? – поводя перед лицом Картмана рукой в черной перчатке, сказал полковник.
– Да, слышу, – бесцветно отозвался Картман.
– У меня для тебя кое-что есть, солдат, – сказал полковник и достал из кармана маленькую атласную коробочку, – Сам командующий отдал приказ. И раз ты единственный, кто остался…
Полковник раскрыл коробочку и вынул оттуда маленькую сверкающую золотом медаль.
… – то по праву награждаешься самой почетной наградой Директории. Это медаль «За взятие небес». Она твоя.
Картман взглянул на медаль безумными глазами, затем взглянул на полковника. И вдруг, закричав, словно безумный, вырвался из рук поддерживавших его солдат и, шатаясь, неровными зигзагами бросился прочь.
…Мэрр Огилви, и таксист Хенаро стояли на площади под памятником. Мэрр с печальным видом держал в руках белые штаны.
– Сдается мне, Мэрр, – сказал Хенаро, задумчиво глядя на трепещущие в небесах флаги, – что старые башни сносят не потому что они старые или стоят у кого-то на пути, а потому что на них навешано слишком много тряпок. Как считаешь?
– Знаешь что, Монкада, – ответил Мэрр решительно. – Странный ты, все-таки, человек. Вот так взять – да и оттяпать самому себе руку. Пускай даже и для маскировки… Бр-р! Вот раз ты такой смелый – так бери-ка штаны и маши им сам. А мне пора возвращаться на арену…
К ним, улыбаясь, подходили солдаты…
…Хорхе осторожно подобрался поближе к Агнессе и положил на песок рядом с ней куклу с коряво пришитым лицом. Он старался не смотреть на странных людей, которые ради каких-то, совершенно ему не понятных вещей, готовы нарушить комплектацию стольких себе подобных. Нет, он решительно ничего не понимал.
Кроме одной простой вещи: они, наконец-то, встретились.
– В темноте не было видно, что он синий… – всхлипывала Агнесса. – Если бы я знала…
Энрико молча разлепил склеенные кровью веки.
– А как красиво было задумано… – прошептал он.
На башне по-прежнему развевались два флага – синий и желтый, с бубенцами.
А они молча сидели под башней, не глядя друг другу в глаза, и только ладони их склеивала остывающая липкая кровь.
Краснодар, 2007