Страница:
Мы имеем отрезки времени неопределенной длины, поделенные на неопределенные единицы. Единицы эти, однако, не чистая абстракция. Слово "кол" отличается от слова "единица" гораздо большей семантической конкретностью. Кол -- это, конечно, оценка по пятибальной шкале, но это и заостренная палка (смутно отсылающая к сусанинской "дубине" народной войны). В рамках же архаизирующего стиля текста "кол" выступает и как некая пародийная старая реалия. Это как бы единица, но обладающая образной конкретностью деревянного кола. Но это еще и знак некой неподвижности, остановки. Когда что-либо стоит колом, предмет теряет пластичность, текучесть. Кол -- это и полная абстракция в плане обозначения отрезка времени, и некая невнятная конкретность.
Хармсу принадлежит стихотворение, в котором он описывает, каким образом "колы" соотнесены с регулярным, абстрактным временем:
Вечер тихий наступает.
Лампа круглая горит.
За стеной никто не лает
И никто не говорит.
Звонкий маятник, качаясь,
Делит время на куски,
Я лежу задравши ноги,
Ощущая в мыслях кол!
______________
8 The Works of Lewis Carroll. Feltham: Spring Books, 1965. P. 584.
История 139
Помогите мне, о Боги!
Быстро встать и сесть за стол.
(XI, 239)
Маятник членит время на куски, и эти куски, эта дробленая текучесть превращается в сознании в колы. Кол -- это обломок времени, усвоенный сознанием, парализованным членением временного потока. Каждый удар часов -это кол, не позволяющий сдвинуться с места, встать.
Поскольку кол --- это пародийная реалия прошлого, он как бы обозначает историческое время как совершенно особое, специфическое, присущее только определенному историческому периоду. Речь идет об иллюзии историзма, спроецированной на само время истории. Сформулирую иначе: в контексте истории, когда все: речь, нравы, политика и т. д. -- должно быть "историзировано", само время также должно подвергнуться историзации. Время, сохраняя регулярность, теряет свою универсальность. В XVII веке оно движется как-то иначе, колами, а не минутами. Мы, однако, не знаем значения "кола", а потому, историзируясь, время становится еще более абстрактным.
4
Идея, что историческое время, принадлежа минувшему, отличается некими специфическими чертами, обсуждается Хармсом в тексте, условно названном "Я решил растрепать одну компанию". Речь здесь идет о "ловле момента", как если бы момент сам по себе был отмечен некой спецификой:
Я слышал такое выражение: "Лови момент!"
Легко сказать, но трудно сделать. Я ловил момент, но не поймал и только сломал часы. Теперь я знаю, что это невозможно.
Так же невозможно "ловить эпоху", потому что это такой же момент, только побольше.
Другое дело, если сказать: "Запечатлевайте то, что происходит в этот момент". Это совсем другое дело.
Вот например: раз, два, три! Ничего не произошло! Вот я запечатлел момент, в который ничего не произошло.
Я сказал об этом Заболоцкому. Тому это очень понравилось, и он целый день сидел и считал: раз, два, три! И отмечал, что ничего не произошло
(ПВН, 448-449).
В том же тексте Хармс замечает, что он изобрел оригинальный способ "запечатлевать то, что происходит в нашу эпоху, потому что ведь из моментов складывается эпоха" (ПВН, 449).
Этот фрагмент -- хороший комментарий к "Историческому эпизоду". Эпоха, то есть исторически окрашенный отрезок времени, здесь описывается как совокупность моментов, или некий большой момент. Поймать момент означает остановить его, сделать время окаменевшим обломком некоего остановленного становления. Поэтому
140 Глава 5
остановка момента, его фиксация равноценна поломке часов. Это, по существу, "стоп машина" из пушкинского анекдота.
Само понятие эпохи формируется в конце XVIII века и отражает складывающееся ощущение, что история не является безразличным континуумом, но членится на куски, каждый из которых имеет начало и конец. Когда Хармс считает "раз, два, три", он не просто фиксирует что-то, он начинает что-то, он как бы предполагает, что его "раз" -- это начало. Действительно, понятие эпохи тесно связано с ролью наблюдателя, который осознает момент начала и конца, а в некоторых случаях проецирует начало и конец на временной поток.
Кант, например, различал два типа людей в их отношении к течению времени -- "механические умы", которые встроены, как часы, в регулярность временного потока, и гении, прерывающие эту регулярность:
...больше всего способствуют росту искусств и наук механические умы (хотя они и не составляют эпохи) с их будничным рассудком, который медленно продвигается, следуя опыту...9
Механический ум не разрывает временного потока, его деятельность соприродна ему, как деятельность постепенного накопления. Гений составляет эпоху, потому что нарушает ход времени. Иначе говоря, для Канта эпоха -- это разрыв в непрерывности. Джанни Ваттимо в своем комментарии к этому рассуждению Канта указывает, что "историчность, создаваемая механическими умами противостоит видимой антиисторичности гения"10.
В греческом языке epoche означает паузу в движении, а также место, где совершилась остановка. В астрономическом жаргоне epoche-- это специальная точка, в которой следует наблюдать небесное тело, либо когда оно находится в зените, либо когда оно находится на ближайшем расстоянии от другого тела (то есть включено с ним в отношения констелляции)11. Эпоха задается неким совпадением исторического объекта с наблюдателем в некой привилегированной точке остановки истории. Гете, страстно желавший увидеть начало "эпохи", мог заметить в письме Шиллеру (13.7.1796):
Сегодня у меня особый юбилей: со времени моей женитьбы прошло восемь лет, со времени Французской революции -- семь12.
Ганс Блуменберг считает, что сближение исторической эпохи с личной судьбой у Гете -- признак индивидуализации исторического периода13 . Наблюдатель членит эпохи, вписывая в них себя.
Вычленить эпоху означает начать новый счет времени с внеисторической позиции наблюдателя. По отношению к внесобытийному вре
________________________
9 Кант Иммануил. Антропология с прагматической точки зрения // Кант И. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. М.: Мысль, 1966. С. 468.
10 Vattimo Gianni. La fin de la modemite. Paris: Seuil, 1987. P. 98.
11 Blumenberg Hans. The Legitimacy of the Modern Age. Cambridge; London: The MIT Press, 1983. P. 459.
12 Гете И.-В., Шиллер Ф. Переписка/Пер. И. Е. Бабанова. Т. 1. С. 230--231.
13 Blumenberg H. Op. cit. P. 459.
История 141
мени это вообще единственная возможность его историзации. Поскольку в момент "счета" не происходит ровным счетом ничего, то событием становится сама фиксация времени: "прошло несколько колов времени" или -- "раз, два, три!". Эти "раз, два, три!" отмечают чистое движение времени, как событие, как случай. Но это движение строится из пауз, из моментов остановки, из "колов". "Раз" -- время остановилось, "два" -- оно замерло снова. Эти паузы, маркированные личным участием наблюдателя, складываются в "эпоху". Включаясь в "эпоху", они перестают быть простым нейтральным счетом, сопоставимым с ходом часов, они становятся исторически индивидуализированными моментами ("колами"). "Раз, два, три" оказываются эквивалентны "колам".
5
В таком контексте "раз, два, три" или "пятнадцать колов времени" выступают не просто как некое числовое обозначение, а как определение некоего свойства исторического времени. Числительные в данном случае становятся определениями. "Раз" -- это обозначение минувшего момента, "два" -- обозначение иного момента. "Раз" и "два" -- это определения моментов, означающие, что момент "раз" отличается от момента "два", что он маркирован как отличный, как индивидуальный, ведь из их совокупности постепенно складывается неповторимое лицо "эпохи". В этом смысле "раз" и "два" могут пониматься как имена отличных друг от друга моментов.
Еще Евклид употреблял слово "монас" и как обозначение объекта, который должен быть исчислен, и как обозначение его свойства. В ситуации, описанной Хармсом, момент маркируется самим процессом его называния. Момент приобретает индивидуальность прежде всего потому, что Я отмечаю его словом "раз". Если бы Заболоцкий не называл один момент за другим разными именами, эпоха не обрела бы индивидуального лица. Называние момента отмечает его прежде всего как настоящий момент, как теперь. Именно этим он отличается от всех остальных моментов, расположенных в прошлом или будущем.
Возможно, взаимодействие с наблюдателем едва ли не единственный критерий выделения момента "теперь" из серии прошлых и будущих моментов. По мнению Дж. Данна, серийность временных моментов означает лишь, что они представали перед наблюдателем в определенной последовательности. А это, в свою очередь,
отделяет наблюдаемую систему от системы наблюдателя наиболее эффективным способом, снабжая каждую из этих систем (и это легко может быть доказано) двумя различными системами времен, взаимодействующих в "теперь"14.
________________
14 Dunne J. W. The Serial Universe. New York: Macmillan, 1938. P. 68. [It separates the observed and observing systems in the most effective fashion possible -- by providing them with what are (as easily may be proved) two different time systems interacting at a "now ".]
142 Глава 5
Действительно, временная система наблюдателя в "запечатлении момента" имеет принципиальное значение, она позволяет маркировать движение времени, отсчитывать "раз, два, три".
6
Между седьмым анекдотом о Пушкине, повествующим о чередовании падений Пушкина и его сына за столом, и седьмым (случайно ли здесь совпадение номеров?) "случаем" "Пушкин и Гоголь" есть много общего, но есть и существенное различие. В обоих случаях время события создается мерным чередованием падений. В "Пушкине и Гоголе", однако, случай представлен в виде пьесы. Он и начинается так, чтобы подчеркнуть его принадлежность театру:
Гоголь падает из-за кулис на сцену и смирно лежит (ПВН, 360).
Он и кончается словом "Занавес".
Пьеса отличается от анекдота тем, что она, хотя и изображает момент минувшего, переносит это минувшее в настоящее, реконструирует его в прямом контакте со зрителями. Театр строится на деятельном соположении двух временных систем (наблюдаемого и наблюдателя), каждая из которых обладает своим независимым временем. Обе системы, однако, встречаются в момент "теперь".
Двадцатый случай -- "Неудачный спектакль" -- маленькая пьеска Хармса, построенная на обыгрывании такого взаимодействия двух систем. Один за другим на сцену выходят актеры, которых тошнит, так что они не могут начать спектакля. Спектакль кончается, не начавшись. События-спектакля не происходит, время пьесы не начинается. Вместо его начала и последующего разворачивания нам предлагаются повторяющиеся попытки начать. Время зрителя строится из чередующихся неудач начать разворачивать время спектакля. Оба времени здесь решительно разъединены и все же встречаются в точке "теперь", которая как бы искусственно удерживается застопорившимся началом. Прерывающееся начало за счет повтора приобретает периодичность, по-своему отмеряющую время несостоявшегося спектакля.
Сразу за "Неудачным спектаклем" в серии "случаев" следует еще одна пьеса "Тюк", разыгрывающая ситуацию раздвоения времени события и времени наблюдателя (как в "Упадании"). В пьесе действуют два персонажа -- Ольга Петровна, колющая колуном полено, и Евдоким Осипович, сидящий в креслах и курящий. Каждый раз, когда Ольга Петровна ударяет колуном по полену, Евдоким Осипович произносит: "Тюк!" Хармс здесь, вероятно, играет на внутренней форме слова "колун", связанной с сусанинским "колом".
"Тюк", произносимое Евдокимом Осиповичем, -- это как бы звук удара колуна, отделившийся от колуна и переданный в виде словца наблюдателем. Одновременно это фиксация момента, аналогичная хармсовским "раз" или "кол". Характерно, что писатель выбирает сло
143 История
во, напоминающее "тик-так" часового механизма, но одновременно ассоциируемое с ударом. Комизм и парадоксальность пьесы заключаются в том, что один человек осуществляет действие, а второй откровенно занимает позицию зрителя, наблюдателя, фиксирующего это действие. При этом действие и его фиксация как будто находятся в одном временном потоке и вместе с тем отделены друг от друга. Это отделение времени наблюдателя от времени события мешает событию свершиться. Событие как бы лишается своего собственного существования, мгновенно абстрагируясь в языковом и хронометрическом мирах Евдокима Осиповича. Полено поэтому обречено оставаться целым.
7
Гуссерль показал, что рефлексия, осознание события возможны только тогда, когда это событие относится к прошлому15. В момент настоящего сознание погружено во временной поток и не способно рефлексировать по его поводу. Возникает характерная раздвоенность наблюдающего, но как бы пассивного сознания, для которого его объект -- это всегда объект воспоминания, существующий в прошлом, и активного сознания, пребывающего внутри деятельности и длительности16 .
Это раздвоение сознания характерно для каждого человека, но в литературе оно может принимать форму оппозиции действующего и наблюдающего персонажей, как в "Тюк" или в "Упадании", или как в "Зависти" Олеши, где Кавалеров рефлексирует, а Бабичев действует. Я вспомнил Олешу потому, что кавалеровская рефлексирующая бездеятельность связана с совершенно определенной формой видения -- а именно с членением действия на фрагменты, превращающие его в совокупность почти не связанных между собой моментов. Вот как Кавалеров видит, например, прыжок:
Юноша, взлетев, пронес свое тело над веревкой боком, почти скользя, вытянувшись параллельно препятствию, -- точно он не перепрыгивал, а перекатывался через препятствие, как через вал. И, перекатываясь, он подкинул ноги и задвигал ими подобно пловцу, отталкивающему воду. В следующую долю секунды мелькнуло его опрокинутое искаженное лицо, летящее вниз, и тут же Кавалеров увидел его стоящим на земле, причем, столкнувшись с землей, он издал звук, похожий на "афф"...17
Двумя абзацами ниже Олеша описывает увиденный Кавалеровым проход Бабичева по галерее:
______________
15 Husseri Edmund. Lemons pour une phenomenologie de la conscience intime du temps. Paris: PUF, 1964. P. 158-167.
16 Schutz Alfred. The Phenomenology of the Social World. Evanston: Northwestern University Press, 1967. P. 45-96.
17 Олеша Юрий. Избранные сочинения. М.: Худлит, 1956. С. 112.
144 Глава 5
По галерее идет кто-то. Окошки расчленяют идущего. Части тела движутся самостоятельно. Происходит оптический обман. Голова опережает туловище18.
Расфазирование действия и расчленение тела свидетельствуют о том, что событие распадается на паузы, что мгновенное действие, как и "эпоха" членятся на останавливающие движения картинки. Это членение у Олеши принимает форму расчленения тела. Ответственность за это накопление пауз и "разрезов", за эти "тюки" и "колы" лежит на наблюдателе.
8
Некоторые "исторические" тексты Хармса написаны в виде пьес. Их отличие от исторических анекдотов заключено в гораздо более радикальном введении анахронизмов. Принцип их обыкновенно -- совершенно откровенное смешение реалий разных эпох. В 1933 году Хармс написал пьеску с участием Николая II. Она начинается монологом царя:
Я запер дверь.
Теперь сюда никто войти не сможет.
Я сяду возле форточки
и буду наблюдать на небе ход планет.
Взмахну крылами и на воздух
с землей простившись, отлечу.
Прощай, земля! Прощай, Россия!
Прощай, прекрасный Петербург!
Народ бросает кверху шапки,
и артиллерия гремит,
и едет в лентах князь Суворов,
и князь Кутузов едет следом,
и Ломоносов громким басом
зовет солдат на поле брани,
и средь кустов бежит пехота,
и едет по полю фельдмаршал.
(ПВН, 153)
Эта смесь персонажей разных исторических эпох, конечно, отражает общую мифологию российской "славы", смешивающей воедино Суворова, Кутузова и Ломоносова. Но еще в большей степени (и это особенно хорошо видно в более ранней "Комедии города Петербурга") здесь релевантна та литературная традиция (Лукиан, Данте и т.д.), которая сводит в царстве мертвых героев разных эпох. Лукиан, между прочим, был одним из источников хлебниковских "Детей выдры", вероятно, важных для Хармса.
Однако у Хармса это смешение времен обусловлено определенной позицией наблюдателя. В приведенном фрагменте 1933 года Нико
_____________
18 Там же. С. 112.
История 145
лай II запирает дверь, чтобы никто не мог зайти к нему в комнату, и садится у форточки, служащей ему чем-то вроде телескопа для наблюдения за небесными телами19. История, как "эпоха", как остановка времени, обеспечивающая сосуществование некоего сообщества, задается в результате помещения наблюдателя вне наблюдаемого универсума.
Царь превращает себя в наблюдателя, способного скользить по временной оси и маркировать в качестве "теперь" любой момент минувшего. Эта изоляция и позволяет времени слоиться, слоям перемещаться, перемешиваться и соединять воедино разные временные пласты.
В "Комедии города Петербурга", писавшейся ранее (начата в 1926 году) и, к сожалению не полностью сохранившейся, очевидны мотивы, прямо связывающие ее с цитируемым фрагментом. Там также действует Николай II, также первостепенное значение имеет тема Петербурга-Ленинграда. "Комедия города Петербурга" в гораздо большей степени, чем более поздние тексты, ориентирована на заумь и поэтику абсурда. Здесь и смешение времен куда более радикальное. Петр I, Николай II тут действуют одновременно с комсомольцем Вертуновым, чье имя отсылает к вращению, возможно, светил или часов.
9
Одна из загадочных тем "Комедии" -- тема сторожа. Фигура сторожа, Цербера (в "Божественной комедии" -- фурий, Медузы) от античности до Кафки воплощает неприкосновенность границы между мирами, обычно миром живых и миром мертвых, а в интересующем меня аспекте -- мира минувшего и мира актуального. ,
В Библии роль сторожей выполняют ангелы-хранители. Например, в "Исайе": "На стенах твоих, Иерусалим, я поставил сторожей, которые не будут умолкать ни днем, ни ночью" (62, 6). Хранитель возникает и в особенно значимой для Хармса книге Ветхого завета -- "Книге Даниила": "И видел я в видениях головы моей на ложе моем, и вот, нисшел с небес Бодрствующий и Святый" (4,10). "Бодрствующий" -- все тот же ангел-часовой. Ангел впервые играет такую роль именно в "Книге Даниила"20. Неподвижность ангела позволяет времени состояться. Обэриутская метаморфоза ангелов, придуманная Липавским,-- "вестники". Они также совершенно неподвижны и существуют вне времени. Друскин записал в 1933 году:
Жизнь вестников проходит в неподвижности. У них есть начала событий или начало одного события, но у них ничего не происходит. Происхождение принадлежит времени (Логос, 91)21.
____________
19 В "Детях выдры" в начале второго "паруса" упоминается Боскович -русский астроном XVIII века.
20 LacocqueAndre. The Book of Daniel. Atlanta: John Knox Press, 1979. P. 78-79.
21 О неподвижности вестников см.: Жаккар, 125.
146 Глава 5
Сторожем в "Комедии" могут быть разные персонажи. Николай II, например, говорит:
Вон рыцарь ходит с алебардой
хранит покой чиновника.
Вон сторож, комсомолец Вертунов... (1, 97)
Одновременно в пьесе фигурируют Сторож и Часовой. В одном из эпизодов комсомолец Вертунов назначает сторожем Крюгера, гибель которого -- один из основных мотивов второго действия:
Царь не волнуйся.
Я приказал стоять у входа Крюгеру
он смел и безобразен
мальчишка не пройдет
и ветер не промчится22
он всякого поймает за рукав
толкнет в кибитку
свистнет пальцем,
не бойтесь!
Крюгер воин.
Он хранит.
(1, 101)
Гибель Крюгера -- событие невероятной важности. Факельщики связывают с его смертью наступление ночи:
В небе лампа потухает
освещая Ленинград.
(1, 103)
Петр произносит отчаянно-трагические монологи, в которых странным образом путается минувшее и настоящее. И сам Петр как бы двоится, представая и императором российским, и апостолом, охраняющим небесные врата -- также своего рода часовым. Во всяком случае, его обратимость в часового очевидна:
С тех пор как умер Крюгер
я опечален
.
Тогда у Зимнего дворца печален
стоит как прежде Крюгер на часах
глядит в безоблачное небо Крюгер...
Тпфу-ты!
не Крюгер в небо посмотрел
а ты.
Ч а с о в о й -- Который час?
П е т р -- Четыре.
(1, 104-105)
То, что смерть Крюгера равнозначна исчезновению солнца, а сам он описывается как человек, глядящий "в безоблачное небо", связывает
________________
22 О мотиве ветра, противостоящего часовому, см. ниже.
История 147
Крюгера с темой астрономии, тем более что сам выбор фамилии отсылал к русскому астроному XIX века Адальберту Крюгеру -- директору обсерватории в Гельсингфорсе. Крюгер Хармса протягивает руку Босковичу Хлебникова.
Когда-то Аристотель видел в Боге своего рода неподвижного наблюдателя за космическими часами, обеспечивающего наличие объективного времени. Часовой у Хармса выполняет отчасти сходную роль. Неподвижность часового постоянно подчеркивается, как едва ли не основное его качество. В тексте 1933 года часовой выведен в качестве героя, постепенно замерзающего и превращающегося в кучу снега и льда (3, 68--69). Такое же одеревенение часового описано в стихотворении Заболоцкого "Часовой" (1927), который "стоит как башня" и одновременно ассоциируется с часами:
Там вой кукушки полковой
Угрюмо тонет за стеной.
(Заболоцкий, 22)
Наблюдение за планетами, конечно, связано с мотивом наблюдения и измерения времени. Такова основная и почти единственная функция хармсовского часового. В качестве наблюдателя-великана Крюгер появляется в загадочном стихотворении 1929 года "Папа и его наблюдатели". При этом "папа" в конце стихотворения оказывается просто "золотой звездочкой", летающей по небу (1, 78--79).
Сторож или часовой у Хармса охраняет ход времени. Часовой должен следить за временем, но быть, как "вестник", вне времени и движения. При этом переход из вневременного состояния к тикающим часам может пониматься как переход из позитивного в негативное. В стихотворении "Дни клонились к вечеру" (1931) упоминается дьявол, разгуливающий "по улицам в образе часовщика" (3, 104). От ангела-часового до дьявола-часовщика -- один шаг. Выражение "стоять на часах" понимается в пьесе буквально. Характерно, что часовой при этом сам не знает времени, вместо пароля он спрашивает: "Который час?" -- а Петр машинально отвечает: "Четыре".
В первоначальных вариантах пьесы связь Крюгера со временем еще более очевидна. Хармс обнажает ассоциацию Крюгера с пушкой, как известно, выстрелами отмечавшей ход времени в Петербурге. Петр в первоначальном варианте своего монолога замечает о Крюгере: "Не человек, а пушка!" (1, 190). Смерть Крюгера в черновых набросках связывалась с выстрелом отмечавшего ход времени орудия. Комсомолец Вертунов так характеризует Крюгера:
Смотрите.
Как свечка стоит и не вздыхает
пушку слушает, ушами востроглаз...
(выстрел. Крюгер падает.)
(1, 189)
При этом пушка не просто отмеряет время, она "называет" его. Хармс пишет в одном из стихотворений 1931 года: "...на Неве грохотала пушка, называя полдень..." (3, 104). Выстрел -- это имя, подоб
148 Глава 5
ное "раз" или "тюк". Выстрел "называет" момент и одновременно останавливает ход времени. В небольшом фрагменте 1933 года говорится:
Остановка истории!
На Неве стреляют из пушек! (Х2, 60)
10
Крюгер -- это своего рода часы "при оружии", своим ходом производящие подобие временного порядка. Одним из его "метрических" орудий, которыми он отмеряет время и охраняет его с чрезвычайной пунктуальностью, является сабля. Сабля, конечно, -- очень странная мера времени. Возможно, первоначально она возникает как русская трансформация французского слова sable -- "песок" и ассоциируется с песочными часами (sablier).
Сабля формой несколько напоминает часовую стрелку. В "Елизавете Бам", где тема времени играет существенную роль, Петр Николаевич сражается с Папашей Елизаветы за ее жизнь. И сабли, столкнувшиеся в поединке, напоминают стрелки часов, отмеряющих жизнь:
Прошу внимательно следить За колебаньем наших сабель, -- Куда которая бросает острие И где которая приемлет направленье... (ПВН, 200)
Это сражение соотносимо с несколькими литературными сражениями сразу, например с битвой Смеха и Горя в хлебниковском "Зангези"23, где сражение двух аллегорических персонажей описано как временной механизм. Смех говорит:
Час усталый, час ленивый!
Ты кресало, я огниво!
Час и череп, чет и нечет!
И, удары за ударом,
Искры сьшятся пожаром,
Искры сьшятся костром.
Время катится недаром,
Ах, какой полом!24
Смерть Смеха ("полом") предстает как поломка часового механизма. Иным литературным аналогом "сражения двух богатырей" является
________________
23 Зависимость эпизода "сражение двух богатырей" от "Зангези" отмечена А. Александровым (ПВН, 523).
24 Хлебников Велимир. Творения. М.: Сов. писатель, 1987. С. 503--504.
История 149
битва Твидлдама25 и Твидлди в "Алисе в Зазеркалье" Льюса Кэрролла. Где перед битвой сражающиеся смотрят на часы, на которых "четыре тридцать", и решают биться до шести.
Идея связи битвы со временем была выражена Кэрроллом в форме каламбура из "Алисы в стране чудес": to beat time -- отбивать ритм и одновременно "бить время".
Остановившиеся часы -- мотив "Безумного чаепития" из "Алисы", где, между прочим, фигурируют часы, показывающие не часы, а дни месяца. Здесь же Алиса, отмеряющая время по часам кролика, сообщает, что сейчас "четвертое". Цифра "четыре" систематически возникает у Хармса в контексте измерения времени. "Четыре", -- отвечает Петр на вопрос часового "Который час?" в "Комедии". Эта сцена буквально повторена в "Елизавете Бам" с явной отсылкой к Кэрроллу:
Хармсу принадлежит стихотворение, в котором он описывает, каким образом "колы" соотнесены с регулярным, абстрактным временем:
Вечер тихий наступает.
Лампа круглая горит.
За стеной никто не лает
И никто не говорит.
Звонкий маятник, качаясь,
Делит время на куски,
Я лежу задравши ноги,
Ощущая в мыслях кол!
______________
8 The Works of Lewis Carroll. Feltham: Spring Books, 1965. P. 584.
История 139
Помогите мне, о Боги!
Быстро встать и сесть за стол.
(XI, 239)
Маятник членит время на куски, и эти куски, эта дробленая текучесть превращается в сознании в колы. Кол -- это обломок времени, усвоенный сознанием, парализованным членением временного потока. Каждый удар часов -это кол, не позволяющий сдвинуться с места, встать.
Поскольку кол --- это пародийная реалия прошлого, он как бы обозначает историческое время как совершенно особое, специфическое, присущее только определенному историческому периоду. Речь идет об иллюзии историзма, спроецированной на само время истории. Сформулирую иначе: в контексте истории, когда все: речь, нравы, политика и т. д. -- должно быть "историзировано", само время также должно подвергнуться историзации. Время, сохраняя регулярность, теряет свою универсальность. В XVII веке оно движется как-то иначе, колами, а не минутами. Мы, однако, не знаем значения "кола", а потому, историзируясь, время становится еще более абстрактным.
4
Идея, что историческое время, принадлежа минувшему, отличается некими специфическими чертами, обсуждается Хармсом в тексте, условно названном "Я решил растрепать одну компанию". Речь здесь идет о "ловле момента", как если бы момент сам по себе был отмечен некой спецификой:
Я слышал такое выражение: "Лови момент!"
Легко сказать, но трудно сделать. Я ловил момент, но не поймал и только сломал часы. Теперь я знаю, что это невозможно.
Так же невозможно "ловить эпоху", потому что это такой же момент, только побольше.
Другое дело, если сказать: "Запечатлевайте то, что происходит в этот момент". Это совсем другое дело.
Вот например: раз, два, три! Ничего не произошло! Вот я запечатлел момент, в который ничего не произошло.
Я сказал об этом Заболоцкому. Тому это очень понравилось, и он целый день сидел и считал: раз, два, три! И отмечал, что ничего не произошло
(ПВН, 448-449).
В том же тексте Хармс замечает, что он изобрел оригинальный способ "запечатлевать то, что происходит в нашу эпоху, потому что ведь из моментов складывается эпоха" (ПВН, 449).
Этот фрагмент -- хороший комментарий к "Историческому эпизоду". Эпоха, то есть исторически окрашенный отрезок времени, здесь описывается как совокупность моментов, или некий большой момент. Поймать момент означает остановить его, сделать время окаменевшим обломком некоего остановленного становления. Поэтому
140 Глава 5
остановка момента, его фиксация равноценна поломке часов. Это, по существу, "стоп машина" из пушкинского анекдота.
Само понятие эпохи формируется в конце XVIII века и отражает складывающееся ощущение, что история не является безразличным континуумом, но членится на куски, каждый из которых имеет начало и конец. Когда Хармс считает "раз, два, три", он не просто фиксирует что-то, он начинает что-то, он как бы предполагает, что его "раз" -- это начало. Действительно, понятие эпохи тесно связано с ролью наблюдателя, который осознает момент начала и конца, а в некоторых случаях проецирует начало и конец на временной поток.
Кант, например, различал два типа людей в их отношении к течению времени -- "механические умы", которые встроены, как часы, в регулярность временного потока, и гении, прерывающие эту регулярность:
...больше всего способствуют росту искусств и наук механические умы (хотя они и не составляют эпохи) с их будничным рассудком, который медленно продвигается, следуя опыту...9
Механический ум не разрывает временного потока, его деятельность соприродна ему, как деятельность постепенного накопления. Гений составляет эпоху, потому что нарушает ход времени. Иначе говоря, для Канта эпоха -- это разрыв в непрерывности. Джанни Ваттимо в своем комментарии к этому рассуждению Канта указывает, что "историчность, создаваемая механическими умами противостоит видимой антиисторичности гения"10.
В греческом языке epoche означает паузу в движении, а также место, где совершилась остановка. В астрономическом жаргоне epoche-- это специальная точка, в которой следует наблюдать небесное тело, либо когда оно находится в зените, либо когда оно находится на ближайшем расстоянии от другого тела (то есть включено с ним в отношения констелляции)11. Эпоха задается неким совпадением исторического объекта с наблюдателем в некой привилегированной точке остановки истории. Гете, страстно желавший увидеть начало "эпохи", мог заметить в письме Шиллеру (13.7.1796):
Сегодня у меня особый юбилей: со времени моей женитьбы прошло восемь лет, со времени Французской революции -- семь12.
Ганс Блуменберг считает, что сближение исторической эпохи с личной судьбой у Гете -- признак индивидуализации исторического периода13 . Наблюдатель членит эпохи, вписывая в них себя.
Вычленить эпоху означает начать новый счет времени с внеисторической позиции наблюдателя. По отношению к внесобытийному вре
________________________
9 Кант Иммануил. Антропология с прагматической точки зрения // Кант И. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. М.: Мысль, 1966. С. 468.
10 Vattimo Gianni. La fin de la modemite. Paris: Seuil, 1987. P. 98.
11 Blumenberg Hans. The Legitimacy of the Modern Age. Cambridge; London: The MIT Press, 1983. P. 459.
12 Гете И.-В., Шиллер Ф. Переписка/Пер. И. Е. Бабанова. Т. 1. С. 230--231.
13 Blumenberg H. Op. cit. P. 459.
История 141
мени это вообще единственная возможность его историзации. Поскольку в момент "счета" не происходит ровным счетом ничего, то событием становится сама фиксация времени: "прошло несколько колов времени" или -- "раз, два, три!". Эти "раз, два, три!" отмечают чистое движение времени, как событие, как случай. Но это движение строится из пауз, из моментов остановки, из "колов". "Раз" -- время остановилось, "два" -- оно замерло снова. Эти паузы, маркированные личным участием наблюдателя, складываются в "эпоху". Включаясь в "эпоху", они перестают быть простым нейтральным счетом, сопоставимым с ходом часов, они становятся исторически индивидуализированными моментами ("колами"). "Раз, два, три" оказываются эквивалентны "колам".
5
В таком контексте "раз, два, три" или "пятнадцать колов времени" выступают не просто как некое числовое обозначение, а как определение некоего свойства исторического времени. Числительные в данном случае становятся определениями. "Раз" -- это обозначение минувшего момента, "два" -- обозначение иного момента. "Раз" и "два" -- это определения моментов, означающие, что момент "раз" отличается от момента "два", что он маркирован как отличный, как индивидуальный, ведь из их совокупности постепенно складывается неповторимое лицо "эпохи". В этом смысле "раз" и "два" могут пониматься как имена отличных друг от друга моментов.
Еще Евклид употреблял слово "монас" и как обозначение объекта, который должен быть исчислен, и как обозначение его свойства. В ситуации, описанной Хармсом, момент маркируется самим процессом его называния. Момент приобретает индивидуальность прежде всего потому, что Я отмечаю его словом "раз". Если бы Заболоцкий не называл один момент за другим разными именами, эпоха не обрела бы индивидуального лица. Называние момента отмечает его прежде всего как настоящий момент, как теперь. Именно этим он отличается от всех остальных моментов, расположенных в прошлом или будущем.
Возможно, взаимодействие с наблюдателем едва ли не единственный критерий выделения момента "теперь" из серии прошлых и будущих моментов. По мнению Дж. Данна, серийность временных моментов означает лишь, что они представали перед наблюдателем в определенной последовательности. А это, в свою очередь,
отделяет наблюдаемую систему от системы наблюдателя наиболее эффективным способом, снабжая каждую из этих систем (и это легко может быть доказано) двумя различными системами времен, взаимодействующих в "теперь"14.
________________
14 Dunne J. W. The Serial Universe. New York: Macmillan, 1938. P. 68. [It separates the observed and observing systems in the most effective fashion possible -- by providing them with what are (as easily may be proved) two different time systems interacting at a "now ".]
142 Глава 5
Действительно, временная система наблюдателя в "запечатлении момента" имеет принципиальное значение, она позволяет маркировать движение времени, отсчитывать "раз, два, три".
6
Между седьмым анекдотом о Пушкине, повествующим о чередовании падений Пушкина и его сына за столом, и седьмым (случайно ли здесь совпадение номеров?) "случаем" "Пушкин и Гоголь" есть много общего, но есть и существенное различие. В обоих случаях время события создается мерным чередованием падений. В "Пушкине и Гоголе", однако, случай представлен в виде пьесы. Он и начинается так, чтобы подчеркнуть его принадлежность театру:
Гоголь падает из-за кулис на сцену и смирно лежит (ПВН, 360).
Он и кончается словом "Занавес".
Пьеса отличается от анекдота тем, что она, хотя и изображает момент минувшего, переносит это минувшее в настоящее, реконструирует его в прямом контакте со зрителями. Театр строится на деятельном соположении двух временных систем (наблюдаемого и наблюдателя), каждая из которых обладает своим независимым временем. Обе системы, однако, встречаются в момент "теперь".
Двадцатый случай -- "Неудачный спектакль" -- маленькая пьеска Хармса, построенная на обыгрывании такого взаимодействия двух систем. Один за другим на сцену выходят актеры, которых тошнит, так что они не могут начать спектакля. Спектакль кончается, не начавшись. События-спектакля не происходит, время пьесы не начинается. Вместо его начала и последующего разворачивания нам предлагаются повторяющиеся попытки начать. Время зрителя строится из чередующихся неудач начать разворачивать время спектакля. Оба времени здесь решительно разъединены и все же встречаются в точке "теперь", которая как бы искусственно удерживается застопорившимся началом. Прерывающееся начало за счет повтора приобретает периодичность, по-своему отмеряющую время несостоявшегося спектакля.
Сразу за "Неудачным спектаклем" в серии "случаев" следует еще одна пьеса "Тюк", разыгрывающая ситуацию раздвоения времени события и времени наблюдателя (как в "Упадании"). В пьесе действуют два персонажа -- Ольга Петровна, колющая колуном полено, и Евдоким Осипович, сидящий в креслах и курящий. Каждый раз, когда Ольга Петровна ударяет колуном по полену, Евдоким Осипович произносит: "Тюк!" Хармс здесь, вероятно, играет на внутренней форме слова "колун", связанной с сусанинским "колом".
"Тюк", произносимое Евдокимом Осиповичем, -- это как бы звук удара колуна, отделившийся от колуна и переданный в виде словца наблюдателем. Одновременно это фиксация момента, аналогичная хармсовским "раз" или "кол". Характерно, что писатель выбирает сло
143 История
во, напоминающее "тик-так" часового механизма, но одновременно ассоциируемое с ударом. Комизм и парадоксальность пьесы заключаются в том, что один человек осуществляет действие, а второй откровенно занимает позицию зрителя, наблюдателя, фиксирующего это действие. При этом действие и его фиксация как будто находятся в одном временном потоке и вместе с тем отделены друг от друга. Это отделение времени наблюдателя от времени события мешает событию свершиться. Событие как бы лишается своего собственного существования, мгновенно абстрагируясь в языковом и хронометрическом мирах Евдокима Осиповича. Полено поэтому обречено оставаться целым.
7
Гуссерль показал, что рефлексия, осознание события возможны только тогда, когда это событие относится к прошлому15. В момент настоящего сознание погружено во временной поток и не способно рефлексировать по его поводу. Возникает характерная раздвоенность наблюдающего, но как бы пассивного сознания, для которого его объект -- это всегда объект воспоминания, существующий в прошлом, и активного сознания, пребывающего внутри деятельности и длительности16 .
Это раздвоение сознания характерно для каждого человека, но в литературе оно может принимать форму оппозиции действующего и наблюдающего персонажей, как в "Тюк" или в "Упадании", или как в "Зависти" Олеши, где Кавалеров рефлексирует, а Бабичев действует. Я вспомнил Олешу потому, что кавалеровская рефлексирующая бездеятельность связана с совершенно определенной формой видения -- а именно с членением действия на фрагменты, превращающие его в совокупность почти не связанных между собой моментов. Вот как Кавалеров видит, например, прыжок:
Юноша, взлетев, пронес свое тело над веревкой боком, почти скользя, вытянувшись параллельно препятствию, -- точно он не перепрыгивал, а перекатывался через препятствие, как через вал. И, перекатываясь, он подкинул ноги и задвигал ими подобно пловцу, отталкивающему воду. В следующую долю секунды мелькнуло его опрокинутое искаженное лицо, летящее вниз, и тут же Кавалеров увидел его стоящим на земле, причем, столкнувшись с землей, он издал звук, похожий на "афф"...17
Двумя абзацами ниже Олеша описывает увиденный Кавалеровым проход Бабичева по галерее:
______________
15 Husseri Edmund. Lemons pour une phenomenologie de la conscience intime du temps. Paris: PUF, 1964. P. 158-167.
16 Schutz Alfred. The Phenomenology of the Social World. Evanston: Northwestern University Press, 1967. P. 45-96.
17 Олеша Юрий. Избранные сочинения. М.: Худлит, 1956. С. 112.
144 Глава 5
По галерее идет кто-то. Окошки расчленяют идущего. Части тела движутся самостоятельно. Происходит оптический обман. Голова опережает туловище18.
Расфазирование действия и расчленение тела свидетельствуют о том, что событие распадается на паузы, что мгновенное действие, как и "эпоха" членятся на останавливающие движения картинки. Это членение у Олеши принимает форму расчленения тела. Ответственность за это накопление пауз и "разрезов", за эти "тюки" и "колы" лежит на наблюдателе.
8
Некоторые "исторические" тексты Хармса написаны в виде пьес. Их отличие от исторических анекдотов заключено в гораздо более радикальном введении анахронизмов. Принцип их обыкновенно -- совершенно откровенное смешение реалий разных эпох. В 1933 году Хармс написал пьеску с участием Николая II. Она начинается монологом царя:
Я запер дверь.
Теперь сюда никто войти не сможет.
Я сяду возле форточки
и буду наблюдать на небе ход планет.
Взмахну крылами и на воздух
с землей простившись, отлечу.
Прощай, земля! Прощай, Россия!
Прощай, прекрасный Петербург!
Народ бросает кверху шапки,
и артиллерия гремит,
и едет в лентах князь Суворов,
и князь Кутузов едет следом,
и Ломоносов громким басом
зовет солдат на поле брани,
и средь кустов бежит пехота,
и едет по полю фельдмаршал.
(ПВН, 153)
Эта смесь персонажей разных исторических эпох, конечно, отражает общую мифологию российской "славы", смешивающей воедино Суворова, Кутузова и Ломоносова. Но еще в большей степени (и это особенно хорошо видно в более ранней "Комедии города Петербурга") здесь релевантна та литературная традиция (Лукиан, Данте и т.д.), которая сводит в царстве мертвых героев разных эпох. Лукиан, между прочим, был одним из источников хлебниковских "Детей выдры", вероятно, важных для Хармса.
Однако у Хармса это смешение времен обусловлено определенной позицией наблюдателя. В приведенном фрагменте 1933 года Нико
_____________
18 Там же. С. 112.
История 145
лай II запирает дверь, чтобы никто не мог зайти к нему в комнату, и садится у форточки, служащей ему чем-то вроде телескопа для наблюдения за небесными телами19. История, как "эпоха", как остановка времени, обеспечивающая сосуществование некоего сообщества, задается в результате помещения наблюдателя вне наблюдаемого универсума.
Царь превращает себя в наблюдателя, способного скользить по временной оси и маркировать в качестве "теперь" любой момент минувшего. Эта изоляция и позволяет времени слоиться, слоям перемещаться, перемешиваться и соединять воедино разные временные пласты.
В "Комедии города Петербурга", писавшейся ранее (начата в 1926 году) и, к сожалению не полностью сохранившейся, очевидны мотивы, прямо связывающие ее с цитируемым фрагментом. Там также действует Николай II, также первостепенное значение имеет тема Петербурга-Ленинграда. "Комедия города Петербурга" в гораздо большей степени, чем более поздние тексты, ориентирована на заумь и поэтику абсурда. Здесь и смешение времен куда более радикальное. Петр I, Николай II тут действуют одновременно с комсомольцем Вертуновым, чье имя отсылает к вращению, возможно, светил или часов.
9
Одна из загадочных тем "Комедии" -- тема сторожа. Фигура сторожа, Цербера (в "Божественной комедии" -- фурий, Медузы) от античности до Кафки воплощает неприкосновенность границы между мирами, обычно миром живых и миром мертвых, а в интересующем меня аспекте -- мира минувшего и мира актуального. ,
В Библии роль сторожей выполняют ангелы-хранители. Например, в "Исайе": "На стенах твоих, Иерусалим, я поставил сторожей, которые не будут умолкать ни днем, ни ночью" (62, 6). Хранитель возникает и в особенно значимой для Хармса книге Ветхого завета -- "Книге Даниила": "И видел я в видениях головы моей на ложе моем, и вот, нисшел с небес Бодрствующий и Святый" (4,10). "Бодрствующий" -- все тот же ангел-часовой. Ангел впервые играет такую роль именно в "Книге Даниила"20. Неподвижность ангела позволяет времени состояться. Обэриутская метаморфоза ангелов, придуманная Липавским,-- "вестники". Они также совершенно неподвижны и существуют вне времени. Друскин записал в 1933 году:
Жизнь вестников проходит в неподвижности. У них есть начала событий или начало одного события, но у них ничего не происходит. Происхождение принадлежит времени (Логос, 91)21.
____________
19 В "Детях выдры" в начале второго "паруса" упоминается Боскович -русский астроном XVIII века.
20 LacocqueAndre. The Book of Daniel. Atlanta: John Knox Press, 1979. P. 78-79.
21 О неподвижности вестников см.: Жаккар, 125.
146 Глава 5
Сторожем в "Комедии" могут быть разные персонажи. Николай II, например, говорит:
Вон рыцарь ходит с алебардой
хранит покой чиновника.
Вон сторож, комсомолец Вертунов... (1, 97)
Одновременно в пьесе фигурируют Сторож и Часовой. В одном из эпизодов комсомолец Вертунов назначает сторожем Крюгера, гибель которого -- один из основных мотивов второго действия:
Царь не волнуйся.
Я приказал стоять у входа Крюгеру
он смел и безобразен
мальчишка не пройдет
и ветер не промчится22
он всякого поймает за рукав
толкнет в кибитку
свистнет пальцем,
не бойтесь!
Крюгер воин.
Он хранит.
(1, 101)
Гибель Крюгера -- событие невероятной важности. Факельщики связывают с его смертью наступление ночи:
В небе лампа потухает
освещая Ленинград.
(1, 103)
Петр произносит отчаянно-трагические монологи, в которых странным образом путается минувшее и настоящее. И сам Петр как бы двоится, представая и императором российским, и апостолом, охраняющим небесные врата -- также своего рода часовым. Во всяком случае, его обратимость в часового очевидна:
С тех пор как умер Крюгер
я опечален
.
Тогда у Зимнего дворца печален
стоит как прежде Крюгер на часах
глядит в безоблачное небо Крюгер...
Тпфу-ты!
не Крюгер в небо посмотрел
а ты.
Ч а с о в о й -- Который час?
П е т р -- Четыре.
(1, 104-105)
То, что смерть Крюгера равнозначна исчезновению солнца, а сам он описывается как человек, глядящий "в безоблачное небо", связывает
________________
22 О мотиве ветра, противостоящего часовому, см. ниже.
История 147
Крюгера с темой астрономии, тем более что сам выбор фамилии отсылал к русскому астроному XIX века Адальберту Крюгеру -- директору обсерватории в Гельсингфорсе. Крюгер Хармса протягивает руку Босковичу Хлебникова.
Когда-то Аристотель видел в Боге своего рода неподвижного наблюдателя за космическими часами, обеспечивающего наличие объективного времени. Часовой у Хармса выполняет отчасти сходную роль. Неподвижность часового постоянно подчеркивается, как едва ли не основное его качество. В тексте 1933 года часовой выведен в качестве героя, постепенно замерзающего и превращающегося в кучу снега и льда (3, 68--69). Такое же одеревенение часового описано в стихотворении Заболоцкого "Часовой" (1927), который "стоит как башня" и одновременно ассоциируется с часами:
Там вой кукушки полковой
Угрюмо тонет за стеной.
(Заболоцкий, 22)
Наблюдение за планетами, конечно, связано с мотивом наблюдения и измерения времени. Такова основная и почти единственная функция хармсовского часового. В качестве наблюдателя-великана Крюгер появляется в загадочном стихотворении 1929 года "Папа и его наблюдатели". При этом "папа" в конце стихотворения оказывается просто "золотой звездочкой", летающей по небу (1, 78--79).
Сторож или часовой у Хармса охраняет ход времени. Часовой должен следить за временем, но быть, как "вестник", вне времени и движения. При этом переход из вневременного состояния к тикающим часам может пониматься как переход из позитивного в негативное. В стихотворении "Дни клонились к вечеру" (1931) упоминается дьявол, разгуливающий "по улицам в образе часовщика" (3, 104). От ангела-часового до дьявола-часовщика -- один шаг. Выражение "стоять на часах" понимается в пьесе буквально. Характерно, что часовой при этом сам не знает времени, вместо пароля он спрашивает: "Который час?" -- а Петр машинально отвечает: "Четыре".
В первоначальных вариантах пьесы связь Крюгера со временем еще более очевидна. Хармс обнажает ассоциацию Крюгера с пушкой, как известно, выстрелами отмечавшей ход времени в Петербурге. Петр в первоначальном варианте своего монолога замечает о Крюгере: "Не человек, а пушка!" (1, 190). Смерть Крюгера в черновых набросках связывалась с выстрелом отмечавшего ход времени орудия. Комсомолец Вертунов так характеризует Крюгера:
Смотрите.
Как свечка стоит и не вздыхает
пушку слушает, ушами востроглаз...
(выстрел. Крюгер падает.)
(1, 189)
При этом пушка не просто отмеряет время, она "называет" его. Хармс пишет в одном из стихотворений 1931 года: "...на Неве грохотала пушка, называя полдень..." (3, 104). Выстрел -- это имя, подоб
148 Глава 5
ное "раз" или "тюк". Выстрел "называет" момент и одновременно останавливает ход времени. В небольшом фрагменте 1933 года говорится:
Остановка истории!
На Неве стреляют из пушек! (Х2, 60)
10
Крюгер -- это своего рода часы "при оружии", своим ходом производящие подобие временного порядка. Одним из его "метрических" орудий, которыми он отмеряет время и охраняет его с чрезвычайной пунктуальностью, является сабля. Сабля, конечно, -- очень странная мера времени. Возможно, первоначально она возникает как русская трансформация французского слова sable -- "песок" и ассоциируется с песочными часами (sablier).
Сабля формой несколько напоминает часовую стрелку. В "Елизавете Бам", где тема времени играет существенную роль, Петр Николаевич сражается с Папашей Елизаветы за ее жизнь. И сабли, столкнувшиеся в поединке, напоминают стрелки часов, отмеряющих жизнь:
Прошу внимательно следить За колебаньем наших сабель, -- Куда которая бросает острие И где которая приемлет направленье... (ПВН, 200)
Это сражение соотносимо с несколькими литературными сражениями сразу, например с битвой Смеха и Горя в хлебниковском "Зангези"23, где сражение двух аллегорических персонажей описано как временной механизм. Смех говорит:
Час усталый, час ленивый!
Ты кресало, я огниво!
Час и череп, чет и нечет!
И, удары за ударом,
Искры сьшятся пожаром,
Искры сьшятся костром.
Время катится недаром,
Ах, какой полом!24
Смерть Смеха ("полом") предстает как поломка часового механизма. Иным литературным аналогом "сражения двух богатырей" является
________________
23 Зависимость эпизода "сражение двух богатырей" от "Зангези" отмечена А. Александровым (ПВН, 523).
24 Хлебников Велимир. Творения. М.: Сов. писатель, 1987. С. 503--504.
История 149
битва Твидлдама25 и Твидлди в "Алисе в Зазеркалье" Льюса Кэрролла. Где перед битвой сражающиеся смотрят на часы, на которых "четыре тридцать", и решают биться до шести.
Идея связи битвы со временем была выражена Кэрроллом в форме каламбура из "Алисы в стране чудес": to beat time -- отбивать ритм и одновременно "бить время".
Остановившиеся часы -- мотив "Безумного чаепития" из "Алисы", где, между прочим, фигурируют часы, показывающие не часы, а дни месяца. Здесь же Алиса, отмеряющая время по часам кролика, сообщает, что сейчас "четвертое". Цифра "четыре" систематически возникает у Хармса в контексте измерения времени. "Четыре", -- отвечает Петр на вопрос часового "Который час?" в "Комедии". Эта сцена буквально повторена в "Елизавете Бам" с явной отсылкой к Кэрроллу: