Страница:
Вода лежит всегда внизу и от воды мы измеряем горные возвышенности. Водой мы пользуемся как единицей в определении тепла и плотности. Вода несет свои законы и уплотняется до водяного лишь предела, а дальше в твердом состояньи вода опять стремится выиграть место Вода всегда отражает только то, что выше воды (3, 123).
Иными словами, вода -- это начало счисления, минимальная его единица, подобная нолю. Быть в воде и быть в цисфините -- отчасти одно и то же. Именно воде Хармс в первом варианте стихотворения дает яблоко (шар, ноль) и меч -- орудие рассечения (вычеркивания). Стихотворение Хармса "Падение вод", уже неоднократно мною упоминавшееся, в таком контексте можно читать не просто как падение в ноль, но как падение ноля в ноль -- типично хармсовское усложнение ситуации.
8
Я уже упоминал о том, что буквы получают дополнительный смысл из их формы, из начертаний графа. Буква О впрямую связана с нолем и является его звуковым и графическим выражением.
В 1930 году Хармс пишет стихотворение "Третья цисфинитная логика бесконечного небытия", в котором через оппозицию букв "о" и "у" воспроизводится (хотя и в скрытой форме) оппозиция нуля и ноля:
Вокруг ноля 307
Вот и Вут час.
Вот час всегда только был, теперь только полчаса.
Нет полчаса всегда только было, а теперь только четверть часа.
Нет четверть часа, всегда только было, а теперь только восьмушка часа.
Нет все части часа всегда только были, а теперь их нет.
Вот час.
Вут час.
Вот час всегда только был.
Вут час всегда теперь быть.
Вот и Вут час.
(2, 45)
В описании "Вот часа" мы обнаруживаем известный нам процесс членения, образующий исчезающую серию, стремящуюся к нулю, нечто вроде того, что описано в тексте Введенского. Это процесс исчезновения. Поэтому "Вот час" "всегда только был". Но само исчезновение этого часа задано наличием буквы О (то есть ноля) в его наименовании.
Другое дело "Вут час" -- он функционирует как нуль, то есть как не имеющая длительности точка, разделяющая прошлое и будущее, как метазнак отсутствия. "Вут час" -- это точка на линейной оси, отмечающая настоящий момент, а потому ей положено "всегда теперь быть".
"Вут час" разделяет миры прошлого и будущего и тем самым вписывается в характерную для Хармса дуальность миров ("это-то", "тут-там"), позволяющую говорить о хармсовском гностицизме. Образом границы между этими мирами у гностиков было Красное море, расступившееся надвое во время исхода евреев из Египта. Слово "красное" -- suf -- заменой одной буквы могло превратиться в sof -- конец17 . Таким образом, символом разделения двух миров оказывался конец -- смерть, а страной такого разделения считался Египет (мотив, разработанный Хармсом в "Лапе"). Можно предположить, что Хармс позаимствовал игру звуков "о" и "у" у гностиков.
Сказанное позволяет обратиться к такому загадочному тексту Хармса, как "Он и Мельница" (1930). Тут беседуют два персонажа: Он и Мельница. В паре Он/Мельница Мельница играет роль женщины и, вероятно, отсылает к немецкой фантастической этимологии мельницы (Muhle) от латинского слова "женщина"(mulier)18. С другой стороны, Хармс в одном из вариантов однажды записывает "Он" по-немецки, как ohne (2,197), то есть "без", как знак отсутствия. Немецкое слово в подтексте лишь подчеркивает то, что вносится в слово буквой О. Текст буквально перенасыщен этой буквой.
Текст начинается так:
_______________
17 Jonas Hans. The Gnostic Religion. The Message of the Alien God and the Beginnings of Christianity. Boston: Beacon Press, 1963. P. 51, 98, 117--118.
18 См.: Fraenger Wilhelm. Bosch. Dresden: Verlag der Kunst, 1975. S. 412. О двусмысленности слова "мельница" у Хармса см.: Perlina Nina. Daniil Kharms's Poetic System: Text, Context, In-tertext // Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd / Ed. by Neil Cornwell, New York: St. Martin's Press, 1991. P. 183-185.
308 Глава 10
О н: ПрОстите, где дОрОга в КлОнки?
М е л ь н и ц а: Не знаю.
Шум вОды Отбил мне память.
О н: Я вижу путь железнОй кОнки.
Где Остановка?
М е л ь н и ц а: ПОд липОй
Там даже мОй Отец слОмал себе нОгу.
(ПВН, 114)
Писатель подписал "Он и Мельница" необычным для себя псевдонимом ХОРМС (2, 197), ради того чтобы ввести в него букву О -- ноль. Хармса, безусловно, интересует сближение в подписи О -- круга -- и Х -- креста (известны и другие варианты такой трансформации, например Ххоермс).
Загадочные Клонки, по-видимому, образованы из сочетания слов "Кол" (единица) и "Он". В этом названии также слышны "уклон", "наклоняться" -- как некие первоначальные фазы падения. Он ищет дорогу, в основу которой ложится единица. "Путь железной конки", размеченный шпалами на "единицы", дает хорошую модель такой "дороги". "Остановка" отсылает к пределу, конечности.
Мельница между тем не знает этого пути. Память ее отбита шумом воды, обозначающей в системе Хармса время вечности как бесконечности. Мельница объясняет, что ее отец сломал ногу на пути в Клонки там, где находится остановка.
Эта тема ноги навязчиво проходит через весь текст. В ранних вариантах стихотворения это особенно хорошо видно: "Ах мельница / сотрете ножку / о валуны" (2, 195); "Мельник -- вон мелькает ножка" (2, 196) и т. д. В данном случае речь, конечно, идет о шаге как единице измерения (том самом шаге, который исчезает в бегущей мыши Введенского). Сломанная нога -- это знак невозможности деления на "шаги", дискретные единицы. Но это и просто образ сломанной прямой, образующей круг, это образ членения прямой. В "Лапу" Хармс включает диаграмму-план, изображающую Аменхотепа, у которого две ноги -"финит" и "цисфинит" (2, 93). Нога "цисфинит", как я уже упоминал, указывает на то, что Аменхотеп находится в вечности, в небытии, которое в "Лапе" определяется как Нил (смесь египетских подтекстов и латинского nihil, nil -- ничто и нуля).
Из дальнейшего развития текста становится ясным, что Мельница принадлежит миру ноля, а Он -- нет. Так, например, Он признается, что его зрению недоступны мелкие детали, то есть что он нечувствителен к миру цисфинитных величин, все уменьшающихся, исчезающих объектов:
М е л ь н и ц а: Поднесите к очкам
мотылька.
Вы близоруки?
О н: Очень.
Вижу среди тысячи предметов...
М е л ь ни ц а: Извините, среди сколька?
О н: Среди тысячи предметов
только очень крупные штуки.
Вокруг ноля 309
М е л ь н и ц а: В мотыльке
и даже в мухе есть коробочки,
расположенные в ухе.
На затылке -- пробочки.
Поглядите.
(ПВН, 115)
Эфемерный мотылек постоянно выступает в качестве некоего создания, которое требуется заприходовать, измерить, классифицировать (ср. с ловлей бабочек знаками, буквами, числами, о которой недавно упоминалось). Мельница, однако, предлагает поднести мотылька к очкам, -- вероятно, также знаку нуля (в силу хотя бы круглой формы и сходства с буквой О, с которой начинается это слово). Мотьшек должен в такой ситуации начинать дробиться, как бы исчезая в сфере цисфинита, для которой слово "тысяча" нонсенс. Но Он очень близорук и может различить "только очень крупные штуки". "Коробочки" и "пробочки" (существенна эта навязчивость буквы О), обнаруживаемые в мотыльке Мельницей. Все это -- геометрические формы, представляющие движение процесса членения. Он ничего не видит, Мельница советует ему тереть глаз слева направо, но в результате лопается оправа, и Он утверждает, что ослеп. Оправа также, вероятно, -- одна из ипостасей ноля, разламывающегося в процессе беспрерывного членения.
Мельница -- эквивалент цисфинитной бесконечности еще и потому, что она мелет формы, потому что ее колесо (круг, ноль) -- это колесо измельчающее, производящее все более мелкие единицы. Внутренняя форма слова "мельница" подключена к ее метафизическому функционированию. Сюда же следует прибавить, что ветряная мельница имеет крылья-руки (образ важный для Хармса). Кстати, то, что кидающий камни Пушкин в "Анекдотах" "руками машет", сближает его с мельницей.
10
Мельница мелет, делит и трансформирует. Этот процесс втягивает в себя все слои текста -- графемы, буквы, слова, тело.
Хармсу принадлежит изумительное стихотворение "I Разрушение" (1929). Как установил Лазарь Флейшман, стихотворение это было написано в связи с введением календарной реформы, переходом на пятидневную неделю 1 октября 1929 года19. Но, конечно, Хармса интересует не столько реформа календаря, сколько иное деление времени, с ней связанное.
Как свидетельствует само название стихотворения, оно имеет апокалипсический смысл, отсылающий к финальному разрушению мира.
_________
19 Реформа была отменена в 1931 году. Флейшман Л. Об одном загадочном стихотворении Хармса// Stanford Slavic Studies. I. 1987. Р. 247-258.
310 Глава 10
Апокалипсис, как известно, в своей структуре в перевернутой форме воспроизводит сотворение мира. Семь печатей, семь ангелов, откровение семи церквам и т.д. воспроизводят структуру творения, которое заняло шесть дней, вместе с днем отдыха Бога составляющих седьмицу недели. Именно в таком контексте и следует понимать первую строку стихотворения:
Неделя -- вкратце духа путь.
Неделя -- вешка, знак семи.
Неделя -- великана дуля.
Неделя в буквах неделима.
Так неделимая неделя
для дела дни на доли делит,
в буднях дела дикой воли
наше тело в ложе тянет.
(2, 13)
"Путь духа" здесь и путь творения, и путь финального разрушения.
Сложности, связанные с неделей как седьмицей, очевидны уже в Апокалипсисе Св. Иоанна. Остин Фаррер обратил внимание на тот факт, что дважды перечисление седьмиц в "Откровении" прерывается после шести. Так, в видении семи печатей неожиданно после шестой печати и описания землетрясения, отметившего "великий день гнева Его", изложение "прерывается" описанием четырех Ангелов и спасенных из 12-ти колен Израилевых, а затем описанием "великого множества из всех народов". И лишь после этого следует седьмая печать, знаменующая безмолвие. То же самое повторяется и в перечислении труб. После шестой трубы и перед седьмой опять следуют "отступления".
Фаррер связал такую странную структуру с двусмысленностью понятия недели у евреев и христиан. У евреев неделя начинается в воскресение и кончается в субботу. Именно суббота -- седьмой день творения и день отдыха. У христиан же день отдыха -- воскресение, то есть, по существу, восьмой день недели или первый день новой недели. По мнению Фаррера, Св. Иоанн как бы соединяет в своем тексте еврейскую и христианскую недели. Шестой день выступает как кульминация действия, после которой наступает пауза субботы -которой соответствуют "отступления", а затем следует день новой "теофании" -- воскресение, которому соответствуют седьмая печать и седьмая труба20. Нечто сходное наблюдается и в сюжете страстей Господних. Христа распинают в пятницу, воскресает он в воскресение. Суббота оказывается своеобразной паузой, "нулевым" днем.
Такая же сложная структура счисления характерна и для славянского (российского) календаря. Историки противопоставляли церковную неделю так называемой славянской. Считалось, что церковная неделя начинается с воскресения, а славянская -- с понедельника, о чем говорят названия дней недели, производные от числительных.
_____________
20 Farrer Austin. A Rebirth of Images. The Making of St. John's Apocalypse. Boston: Beacon Press, 1963. P. 39.
Вокруг ноля 311
Такому счету, однако, противоречит среда, ибо ее срединное положение оправдано только для недели, начинающейся с воскресения. Это противоречие либо устраняется ссылкой на неисконность, заимствованность названия среда, либо объясняют контаминацией двух типов недельного счета: от воскресения и от понедельника21.
С. М. Толстая показала, что и рамках церковного календаря счет дней недели не унифицирован. Недели от Пасхи до Троицы начинаются в воскресение и носят названия по начальному дню, -- например, светлая неделя начинается Светлым воскресением. Недели же троицкого цикла, отсчитываемые от Троицы, начинаются с понедельника и называются по воскресению, их завершающему (вербная неделя предшествует Вербному воскресению). Первый тип недель Толстая назвала "проспективным", второй -- "ретроспективным". Последняя же неделя цикла -- страстная -- вообще не имеет воскресения22.
Таким образом, для недель вообще нехарактерно стабильное членение, они представляют собой образования, напоминающие нерасчленимость троичности у Флоренского (см. главу "Троица существования"). Неделя, будучи совокупностью дискретных фрагментов времени (дней), в действительности не поддается рассечению, членению. Не случайно срединный день недели как бы ускользает из середины. "I Разрушение" написано в ноябре 1929 года, а в декабре Хармс пишет новогодний стих, который кончает следующей строчкой: "Но тут наступает 0 часов и начинается Новый Год" (2, 17). Неделя как раз не имеет нулевой отметки, позволяющей членить время. Такая отметка похожа на условную линию рассечения, не имеющую толщины.
Возможно, четвертый "случай", "Сонет", в котором обсуждается, когда следует цифра семь, перед или после восьми, также связан с этой двусмысленностью понимания недели у христиан -- одновременно и семи-, и восьмидневной, и с неясностью места воскресения
в этом ряду.
Из этой неурядицы следует то, что неделя не может быть логически поделена. Место еврейской субботы в Апокалипсисе вообще поэтому пропускается, как пауза, как ноль. Для Хармса существенен тот факт, что само слово "неделя" означает неделимость и что цифра семь, которая с ней связана, не имеет делителей.
Деление недели происходит за счет выделения из этого слова неких "составляющих". То, что представлялось неделимым, обнаруживает внутри себя членения. Первая строфа уснащается некими частями, так или иначе заключенными в неделю, если и не в качестве прямых анаграмм, то, во всяком случае, в качестве параграмм: дуля, дело, доля, делит. Длительность и неделимость недели, однако, кончаются, когда она начинает строиться не вокруг цифры семь, а вокруг цифры
_______________
21 Толстая С. М. К соотношению христианского и народного календаря у славян: счет и оценка дней недели // Языки культуры и проблемы переводимости / Под ред. Б. А. Успенского. М.: Наука, 1987. С. 156.
22 Тамже.С. 157.
312 Глава 10
пять. Эта неожиданная делимость связана с антропоморфностью пяти23, с тем, что пять -- число пальцев на руке.
Название стихотворения "I Разрушение" -- загадочно. Штрих перед словом "разрушение" -- это и знак рассечения, линия разреза, разрушения, вычеркивания, и цифра один, то есть единица как основание счисления. Но это, возможно, и указание на некий первый тип разрушения. Название могло быть скалькировано с загадочного дюреровского "Меланхолия I", которое, по мнению Панофского, означает как раз "первый тип меланхолии"24.
Тогда "I Разрушение" -- это именно перевертыш первого дня творения в апокалипсическом ключе. Первый день творения с точки зрения теологии представляет непростую проблему. Напомню текст книги "Бытие", касающийся первого дня:
В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один (Бытие, 1, 1--5).
Проблема, с которой столкнулись теологи, касалась порядка творения с точки зрения темпоральности. В Библии говорится, что Бог сотворил землю до того, как отделил свет от тьмы, то есть до того, как возникла смена дня и ночи, а следовательно, до сотворения времени. Это значит, что сотворение земли следует поместить до времени, то есть вне пределов первого дня. Существенно в этом контексте также и то, что земля первоначально определяется как "безвидная", а в версии И. Ш. Шифмана -"неупорядоченная"25. Этим словом переводится древнееврейское tohu wabohu -- то есть первоначальный хаос, "безобразное" состояние материи. Бесформенность материи соответствует нерасчлененности дня и ночи, отсутствию различий, обеспечивающих существование времени.
Парадокс первого дня творения может быть сформулирован следующим образом: как бесформенная материя может предшествовать возникновению дистинкций и времени, если времени, то есть самого отношения предшествования, еще не существовало?
Фома Аквинский так формулирует эту дилемму:
Если бесформенная материя во времени предшествовала, то это уже было действие; это вытекает из самого понятия времени, так как завершение творения -- это действие, а то, что является действием, уже является формой. Таким образом, сказать, что материя предшествовала, но
_____________________________
23 Ежи Фарино интерпретировал все стихотворение как описание перехода от модели вселенной -- макрокосма -- к антропоморфному микрокосму (Faryno Jerzy. Kharms's "1st Destruction" // Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd / Ed. by Neil Cornwell. New York: St. Martin's Press, 1991. P. 171-173).
24 Panofsky Erwin. The Life and Art ofAlbrecht Durer. Princeton: Princeton University Press, 1955. P. 169-170.
25 Учение. Пятикнижие Моисееве/ Пер. И. Ш. Шифмана. М.: Республика, 1993. С. 57.
Вокруг ноля 313
без формы, все равно что сказать, что было действие без действия, а это -- противоречие в терминах26.
Поэтому "неделимая неделя", о которой пишет Хармс, -- это то время, которое как бы существует до различия, до времени. Неделю следует метафорически расчленить, рассечь посредине. Поэтому переход на пятидневную, членимую, сосчитываемую по пальцам неделю может пониматься и как переход от безвременья к времени:
...видишь, новая неделя
стала разумом делима,
как ладонь из пяти пальцев -
стало время течь неумолимо.
Так мы строим время счет
по закону наших тел.
Время заново течет
для удобства наших дел. (2, 13)
Парадоксальность хармсовского текста заключается в том, что "разрушение" представляется творением времени. Разрушение это строится как членение нерасчленимой первоначальности, как известно, ассоциировавшейся Хармсом с истоком и состоянием продуктивной амнезии, пребыванием в "середине".
Сотворение времени неотделимо от постулирования нуля -- точки отсчета, рассечения, разрезания, а следовательно, и цисфинитного мира -- мира умирания. Хармс кончает стихотворение, казалось бы, неожиданно, но в действительности логично:
Неделя -- в путь летит как пуля.
Ура, короткая неделя,
ты все утратила!
И теперь можно приступать к следующему разрушению.
(2, 13-14)
Неделя укорачивается, сжимается к нулю. Время превращается в пулю и, возникнув, приводит к "исчезновению" -- "ты все утратила". Смерть, то есть "разрушение", оказывается функцией творения, которое, в свою очередь, можно описать как разрушение неделимости.
____________
26 Saint Thomas Aquinas. The Summa Theologica, 1, 66, 1. Chicago; London; Toronto: Encyclopaedia Britanica, 1952. P. 344.
Глава 11. ПЕРЕВОРАЧИВАНИЕ
1
Одна из главных тем Хармса -- исчезновение предметов, истончение реальности, достижение трансцендентного. В перспективе, с которой играет Хармс, такое движение от материальности к идеальности -- не что иное, как перевернутое творение. Творение мира Богом происходит из ничто и описывается как явление "предметов". Хармс как бы переворачивает процесс, он играет в Бога наоборот. В стихотворении "I Разрушение", о котором шла речь, конец буквально описывается как перевернутое начало. Перевертни Хлебникова, например, -- это тоже тексты, вписывающие в себя обратный ход творения как генетический принцип.
Мельничное колесо, круг интересны Хармсу и тем, что они, вписывая в себя бесконечность, производят ее как повтор. Колесо обращает вспять порядок. В черновике письма К. В. Пугачевой Хармс записывает:
Я не знаю каким словом выразить ту силу, которая радует меня в Вас. Я называю ее чистотой (далее в черновике зачеркнуто: "или водой или вертящимся колесом")1.
Вертящееся колесо сходно с водой тем, что оно, как и вода, преодолевает линеарность. Поворот колеса -- это обращение невидимого порядка. Связь с колесом помогает осуществить вечное возвращение, исчезновение как творение, творение как исчезновение.
Обращенное вспять творение воплощается в мотиве "мистической мельницы"2. По-видимому, непосредственным источником хармсовской интерпретации мотива мельницы стал цикл стихотворений Гете 1797 года о дочке мельника, юноше и ручье. Один из мотивов этого
_____________
1 Приведено в комментариях Анны Герасимовой к "Разговорам" Липавского (Логос, 70). В беловом варианте "чистота" определяется как порядок (Х2, 202).
2 Один из ее вариантов -- мельница гостий, связанная с евангельской метафорой Христа как пшеничного зерна (Иоанн, 12, 24). Эта мельница -- часть ритуала евхаристического пресуществления. В Европе существовал устойчивый мотив уподобления мельницы кресту распятия. Возрождение человечества в ряде текстов связывается с топосом мельницы, в том числе и в форме простой реверсии времени (например, в "мельнице старых жен", "перемалывающей" старух в юных дев). См.: Соколов М. Я. Христос у подножья мельницы-фортуны: К интерпретации одного пейзажного мотива Питера Брейгеля Старшего // Искусство Западной Европы и Византии. М.: Наука, 1978. С. 137--140.
Переворачивание 315
цикла -- страдания ручья, влюбленного в дочь мельника. Ручей не может покоиться у ног возлюбленной, потому что его собственное течение и мельничное колесо уносят его прочь3.
Поворот колеса мельницы оказывается связанным у Хармса с темой поворота реки, ручья, рассмотренной Жаккаром (Жаккар, 56). Невозможность увидеть течение ручья за поворотом -- эквивалентна невозможности видеть будущее или прошлое.
Связь колеса с обращением времени вспять прослеживается в стихотворении 1931 года:
То-то скажу тебе брат от колеса не отойти тебе
то-то засмотришься и станешь пленником колеса
то-то вспомнишь как прежде приходилось жить
да и один ли раз? может много
в разных обличиях путешествовал ты, но забыл все
вот смутно вспоминаешь Бога
отгадываешь незнакомые причины по колесу
чуешь выход в степь, в луг, в море, но живешь пока в лесу
где чудные деревья растут едва заметно глазу
то голые стоят, то прячут ствол в зеленую вазу
то закрывают небо лиственной пагодой...
(3, 107)
В это стихотворение следует внимательно вчитаться. Вращение колеса может открыть нам прошлое, помочь постичь скрытый от нас принцип вечного возвращения. Возвращение же происходит на стадию "до памяти", в область первичной амнезии, туда, где пребывает Бог. Такой выход в область обращенного времени уподобляется Хармсом выходу в степь, в луг, к морю. Речь идет об открытом пространстве, которое в любой своей точке равно само себе и по которому поэтому можно двигаться в любом направлении, не нарушая иерархичности его структуры потому, что такое пространство не знает иерархии. Беспредельное пространство -- это и метафора возможности движения как такового, с которым Святой Августин сравнивал "путешествие" по ландшафту памяти4. Движение в область забытого -- это как бы
_____________
3 Речь идет о конфликте времени и любви:
Прильнув к нагим ее ногам
Блаженно,
Безумным становлюсь я сам
Мгновенно,-
Тогда на колесо вскочу -
И с громом мельницу верчу!
С тоскою расстаюсь я с ней
всечасно,
Струя потоки из очей
Напрасно,
О, счастье, если бы я мог
Лежать всегда у милых ног!
(Гете И. В. Юноша и мельничный ручей / Пер. А. Глобы // Гете И. В. Собр. соч. Т. 1. М.: Худлит, 1975. С. 282-283).
4 Память обладает странным свойством, она хранит впечатления, большая часть которых, однако, скрыта от нашего сознания забвением. Августин спрашивал:
Значит, мой ум не достаточно велик, чтобы вмещать самого себя. Но где может находиться эта не включенная в нас часть? Находится ли она вне себя самой, а не внутри? Как же в таком случае может она не быть в состоянии содержать саму себя? (The Confessions of St. Augustine. New York; Scarborough: New American Library, 1963. P. 219).
316 Глава 11
выход из себя самого, метафорическое движение вовне, в неограниченное пространство амнезии. Пространство это не знает времени.
Иное дело лес, заслоняющий от нас прошлое. Жить во времени, как в четвертом измерении, для Хармса все равно что жить в лесу, среди деревьев. Почему? Да потому, что деревья растут. Рост -- один из основных признаков необратимости времени. В степи без деревьев, на море колесо времени крутится, погружая наблюдателя в безвременье простора. В лесу иначе. Деревья -- своеобразные диаграммы темпоральности. Сохраняя в своем теле след линеарности времени, деревья блокируют свободное неиерархическое движение. Время репрезентируется телом, а не пустым пространством. Деревом-временем можно манипулировать, как телом, -- двигаться вдоль него, вперед или вспять, переворачивать...
2
Сохранился текст, в котором Хармс представляет телесное время деревьев. Это рисунок с сопровождающим его текстом (1931), воспроизведенный А. Александровым (ПВН, 129)5 (вариант этого рисунка воспроизведен М. Мейлахом и В. Эрлем на вкладке к Третьей книге Собрания произведений). Внизу листа расположена монограмма "окно", над ней дерево вниз кроной и вверх корнями. На ветви дерева висит человек, но, поскольку дерево перевернуто, кажется, что он стоит на одной ноге, вторую согнув в колене. Над корнями дерева нарисован цветок, а над ним египетский иероглиф -- буква "тау", над "тау" три загадочных знака. Слева от рисунка написан текст, свободно цитирующий Откровение Св. Иоанна (6, 14; 21, I):
Иными словами, вода -- это начало счисления, минимальная его единица, подобная нолю. Быть в воде и быть в цисфините -- отчасти одно и то же. Именно воде Хармс в первом варианте стихотворения дает яблоко (шар, ноль) и меч -- орудие рассечения (вычеркивания). Стихотворение Хармса "Падение вод", уже неоднократно мною упоминавшееся, в таком контексте можно читать не просто как падение в ноль, но как падение ноля в ноль -- типично хармсовское усложнение ситуации.
8
Я уже упоминал о том, что буквы получают дополнительный смысл из их формы, из начертаний графа. Буква О впрямую связана с нолем и является его звуковым и графическим выражением.
В 1930 году Хармс пишет стихотворение "Третья цисфинитная логика бесконечного небытия", в котором через оппозицию букв "о" и "у" воспроизводится (хотя и в скрытой форме) оппозиция нуля и ноля:
Вокруг ноля 307
Вот и Вут час.
Вот час всегда только был, теперь только полчаса.
Нет полчаса всегда только было, а теперь только четверть часа.
Нет четверть часа, всегда только было, а теперь только восьмушка часа.
Нет все части часа всегда только были, а теперь их нет.
Вот час.
Вут час.
Вот час всегда только был.
Вут час всегда теперь быть.
Вот и Вут час.
(2, 45)
В описании "Вот часа" мы обнаруживаем известный нам процесс членения, образующий исчезающую серию, стремящуюся к нулю, нечто вроде того, что описано в тексте Введенского. Это процесс исчезновения. Поэтому "Вот час" "всегда только был". Но само исчезновение этого часа задано наличием буквы О (то есть ноля) в его наименовании.
Другое дело "Вут час" -- он функционирует как нуль, то есть как не имеющая длительности точка, разделяющая прошлое и будущее, как метазнак отсутствия. "Вут час" -- это точка на линейной оси, отмечающая настоящий момент, а потому ей положено "всегда теперь быть".
"Вут час" разделяет миры прошлого и будущего и тем самым вписывается в характерную для Хармса дуальность миров ("это-то", "тут-там"), позволяющую говорить о хармсовском гностицизме. Образом границы между этими мирами у гностиков было Красное море, расступившееся надвое во время исхода евреев из Египта. Слово "красное" -- suf -- заменой одной буквы могло превратиться в sof -- конец17 . Таким образом, символом разделения двух миров оказывался конец -- смерть, а страной такого разделения считался Египет (мотив, разработанный Хармсом в "Лапе"). Можно предположить, что Хармс позаимствовал игру звуков "о" и "у" у гностиков.
Сказанное позволяет обратиться к такому загадочному тексту Хармса, как "Он и Мельница" (1930). Тут беседуют два персонажа: Он и Мельница. В паре Он/Мельница Мельница играет роль женщины и, вероятно, отсылает к немецкой фантастической этимологии мельницы (Muhle) от латинского слова "женщина"(mulier)18. С другой стороны, Хармс в одном из вариантов однажды записывает "Он" по-немецки, как ohne (2,197), то есть "без", как знак отсутствия. Немецкое слово в подтексте лишь подчеркивает то, что вносится в слово буквой О. Текст буквально перенасыщен этой буквой.
Текст начинается так:
_______________
17 Jonas Hans. The Gnostic Religion. The Message of the Alien God and the Beginnings of Christianity. Boston: Beacon Press, 1963. P. 51, 98, 117--118.
18 См.: Fraenger Wilhelm. Bosch. Dresden: Verlag der Kunst, 1975. S. 412. О двусмысленности слова "мельница" у Хармса см.: Perlina Nina. Daniil Kharms's Poetic System: Text, Context, In-tertext // Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd / Ed. by Neil Cornwell, New York: St. Martin's Press, 1991. P. 183-185.
308 Глава 10
О н: ПрОстите, где дОрОга в КлОнки?
М е л ь н и ц а: Не знаю.
Шум вОды Отбил мне память.
О н: Я вижу путь железнОй кОнки.
Где Остановка?
М е л ь н и ц а: ПОд липОй
Там даже мОй Отец слОмал себе нОгу.
(ПВН, 114)
Писатель подписал "Он и Мельница" необычным для себя псевдонимом ХОРМС (2, 197), ради того чтобы ввести в него букву О -- ноль. Хармса, безусловно, интересует сближение в подписи О -- круга -- и Х -- креста (известны и другие варианты такой трансформации, например Ххоермс).
Загадочные Клонки, по-видимому, образованы из сочетания слов "Кол" (единица) и "Он". В этом названии также слышны "уклон", "наклоняться" -- как некие первоначальные фазы падения. Он ищет дорогу, в основу которой ложится единица. "Путь железной конки", размеченный шпалами на "единицы", дает хорошую модель такой "дороги". "Остановка" отсылает к пределу, конечности.
Мельница между тем не знает этого пути. Память ее отбита шумом воды, обозначающей в системе Хармса время вечности как бесконечности. Мельница объясняет, что ее отец сломал ногу на пути в Клонки там, где находится остановка.
Эта тема ноги навязчиво проходит через весь текст. В ранних вариантах стихотворения это особенно хорошо видно: "Ах мельница / сотрете ножку / о валуны" (2, 195); "Мельник -- вон мелькает ножка" (2, 196) и т. д. В данном случае речь, конечно, идет о шаге как единице измерения (том самом шаге, который исчезает в бегущей мыши Введенского). Сломанная нога -- это знак невозможности деления на "шаги", дискретные единицы. Но это и просто образ сломанной прямой, образующей круг, это образ членения прямой. В "Лапу" Хармс включает диаграмму-план, изображающую Аменхотепа, у которого две ноги -"финит" и "цисфинит" (2, 93). Нога "цисфинит", как я уже упоминал, указывает на то, что Аменхотеп находится в вечности, в небытии, которое в "Лапе" определяется как Нил (смесь египетских подтекстов и латинского nihil, nil -- ничто и нуля).
Из дальнейшего развития текста становится ясным, что Мельница принадлежит миру ноля, а Он -- нет. Так, например, Он признается, что его зрению недоступны мелкие детали, то есть что он нечувствителен к миру цисфинитных величин, все уменьшающихся, исчезающих объектов:
М е л ь н и ц а: Поднесите к очкам
мотылька.
Вы близоруки?
О н: Очень.
Вижу среди тысячи предметов...
М е л ь ни ц а: Извините, среди сколька?
О н: Среди тысячи предметов
только очень крупные штуки.
Вокруг ноля 309
М е л ь н и ц а: В мотыльке
и даже в мухе есть коробочки,
расположенные в ухе.
На затылке -- пробочки.
Поглядите.
(ПВН, 115)
Эфемерный мотылек постоянно выступает в качестве некоего создания, которое требуется заприходовать, измерить, классифицировать (ср. с ловлей бабочек знаками, буквами, числами, о которой недавно упоминалось). Мельница, однако, предлагает поднести мотылька к очкам, -- вероятно, также знаку нуля (в силу хотя бы круглой формы и сходства с буквой О, с которой начинается это слово). Мотьшек должен в такой ситуации начинать дробиться, как бы исчезая в сфере цисфинита, для которой слово "тысяча" нонсенс. Но Он очень близорук и может различить "только очень крупные штуки". "Коробочки" и "пробочки" (существенна эта навязчивость буквы О), обнаруживаемые в мотыльке Мельницей. Все это -- геометрические формы, представляющие движение процесса членения. Он ничего не видит, Мельница советует ему тереть глаз слева направо, но в результате лопается оправа, и Он утверждает, что ослеп. Оправа также, вероятно, -- одна из ипостасей ноля, разламывающегося в процессе беспрерывного членения.
Мельница -- эквивалент цисфинитной бесконечности еще и потому, что она мелет формы, потому что ее колесо (круг, ноль) -- это колесо измельчающее, производящее все более мелкие единицы. Внутренняя форма слова "мельница" подключена к ее метафизическому функционированию. Сюда же следует прибавить, что ветряная мельница имеет крылья-руки (образ важный для Хармса). Кстати, то, что кидающий камни Пушкин в "Анекдотах" "руками машет", сближает его с мельницей.
10
Мельница мелет, делит и трансформирует. Этот процесс втягивает в себя все слои текста -- графемы, буквы, слова, тело.
Хармсу принадлежит изумительное стихотворение "I Разрушение" (1929). Как установил Лазарь Флейшман, стихотворение это было написано в связи с введением календарной реформы, переходом на пятидневную неделю 1 октября 1929 года19. Но, конечно, Хармса интересует не столько реформа календаря, сколько иное деление времени, с ней связанное.
Как свидетельствует само название стихотворения, оно имеет апокалипсический смысл, отсылающий к финальному разрушению мира.
_________
19 Реформа была отменена в 1931 году. Флейшман Л. Об одном загадочном стихотворении Хармса// Stanford Slavic Studies. I. 1987. Р. 247-258.
310 Глава 10
Апокалипсис, как известно, в своей структуре в перевернутой форме воспроизводит сотворение мира. Семь печатей, семь ангелов, откровение семи церквам и т.д. воспроизводят структуру творения, которое заняло шесть дней, вместе с днем отдыха Бога составляющих седьмицу недели. Именно в таком контексте и следует понимать первую строку стихотворения:
Неделя -- вкратце духа путь.
Неделя -- вешка, знак семи.
Неделя -- великана дуля.
Неделя в буквах неделима.
Так неделимая неделя
для дела дни на доли делит,
в буднях дела дикой воли
наше тело в ложе тянет.
(2, 13)
"Путь духа" здесь и путь творения, и путь финального разрушения.
Сложности, связанные с неделей как седьмицей, очевидны уже в Апокалипсисе Св. Иоанна. Остин Фаррер обратил внимание на тот факт, что дважды перечисление седьмиц в "Откровении" прерывается после шести. Так, в видении семи печатей неожиданно после шестой печати и описания землетрясения, отметившего "великий день гнева Его", изложение "прерывается" описанием четырех Ангелов и спасенных из 12-ти колен Израилевых, а затем описанием "великого множества из всех народов". И лишь после этого следует седьмая печать, знаменующая безмолвие. То же самое повторяется и в перечислении труб. После шестой трубы и перед седьмой опять следуют "отступления".
Фаррер связал такую странную структуру с двусмысленностью понятия недели у евреев и христиан. У евреев неделя начинается в воскресение и кончается в субботу. Именно суббота -- седьмой день творения и день отдыха. У христиан же день отдыха -- воскресение, то есть, по существу, восьмой день недели или первый день новой недели. По мнению Фаррера, Св. Иоанн как бы соединяет в своем тексте еврейскую и христианскую недели. Шестой день выступает как кульминация действия, после которой наступает пауза субботы -которой соответствуют "отступления", а затем следует день новой "теофании" -- воскресение, которому соответствуют седьмая печать и седьмая труба20. Нечто сходное наблюдается и в сюжете страстей Господних. Христа распинают в пятницу, воскресает он в воскресение. Суббота оказывается своеобразной паузой, "нулевым" днем.
Такая же сложная структура счисления характерна и для славянского (российского) календаря. Историки противопоставляли церковную неделю так называемой славянской. Считалось, что церковная неделя начинается с воскресения, а славянская -- с понедельника, о чем говорят названия дней недели, производные от числительных.
_____________
20 Farrer Austin. A Rebirth of Images. The Making of St. John's Apocalypse. Boston: Beacon Press, 1963. P. 39.
Вокруг ноля 311
Такому счету, однако, противоречит среда, ибо ее срединное положение оправдано только для недели, начинающейся с воскресения. Это противоречие либо устраняется ссылкой на неисконность, заимствованность названия среда, либо объясняют контаминацией двух типов недельного счета: от воскресения и от понедельника21.
С. М. Толстая показала, что и рамках церковного календаря счет дней недели не унифицирован. Недели от Пасхи до Троицы начинаются в воскресение и носят названия по начальному дню, -- например, светлая неделя начинается Светлым воскресением. Недели же троицкого цикла, отсчитываемые от Троицы, начинаются с понедельника и называются по воскресению, их завершающему (вербная неделя предшествует Вербному воскресению). Первый тип недель Толстая назвала "проспективным", второй -- "ретроспективным". Последняя же неделя цикла -- страстная -- вообще не имеет воскресения22.
Таким образом, для недель вообще нехарактерно стабильное членение, они представляют собой образования, напоминающие нерасчленимость троичности у Флоренского (см. главу "Троица существования"). Неделя, будучи совокупностью дискретных фрагментов времени (дней), в действительности не поддается рассечению, членению. Не случайно срединный день недели как бы ускользает из середины. "I Разрушение" написано в ноябре 1929 года, а в декабре Хармс пишет новогодний стих, который кончает следующей строчкой: "Но тут наступает 0 часов и начинается Новый Год" (2, 17). Неделя как раз не имеет нулевой отметки, позволяющей членить время. Такая отметка похожа на условную линию рассечения, не имеющую толщины.
Возможно, четвертый "случай", "Сонет", в котором обсуждается, когда следует цифра семь, перед или после восьми, также связан с этой двусмысленностью понимания недели у христиан -- одновременно и семи-, и восьмидневной, и с неясностью места воскресения
в этом ряду.
Из этой неурядицы следует то, что неделя не может быть логически поделена. Место еврейской субботы в Апокалипсисе вообще поэтому пропускается, как пауза, как ноль. Для Хармса существенен тот факт, что само слово "неделя" означает неделимость и что цифра семь, которая с ней связана, не имеет делителей.
Деление недели происходит за счет выделения из этого слова неких "составляющих". То, что представлялось неделимым, обнаруживает внутри себя членения. Первая строфа уснащается некими частями, так или иначе заключенными в неделю, если и не в качестве прямых анаграмм, то, во всяком случае, в качестве параграмм: дуля, дело, доля, делит. Длительность и неделимость недели, однако, кончаются, когда она начинает строиться не вокруг цифры семь, а вокруг цифры
_______________
21 Толстая С. М. К соотношению христианского и народного календаря у славян: счет и оценка дней недели // Языки культуры и проблемы переводимости / Под ред. Б. А. Успенского. М.: Наука, 1987. С. 156.
22 Тамже.С. 157.
312 Глава 10
пять. Эта неожиданная делимость связана с антропоморфностью пяти23, с тем, что пять -- число пальцев на руке.
Название стихотворения "I Разрушение" -- загадочно. Штрих перед словом "разрушение" -- это и знак рассечения, линия разреза, разрушения, вычеркивания, и цифра один, то есть единица как основание счисления. Но это, возможно, и указание на некий первый тип разрушения. Название могло быть скалькировано с загадочного дюреровского "Меланхолия I", которое, по мнению Панофского, означает как раз "первый тип меланхолии"24.
Тогда "I Разрушение" -- это именно перевертыш первого дня творения в апокалипсическом ключе. Первый день творения с точки зрения теологии представляет непростую проблему. Напомню текст книги "Бытие", касающийся первого дня:
В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один (Бытие, 1, 1--5).
Проблема, с которой столкнулись теологи, касалась порядка творения с точки зрения темпоральности. В Библии говорится, что Бог сотворил землю до того, как отделил свет от тьмы, то есть до того, как возникла смена дня и ночи, а следовательно, до сотворения времени. Это значит, что сотворение земли следует поместить до времени, то есть вне пределов первого дня. Существенно в этом контексте также и то, что земля первоначально определяется как "безвидная", а в версии И. Ш. Шифмана -"неупорядоченная"25. Этим словом переводится древнееврейское tohu wabohu -- то есть первоначальный хаос, "безобразное" состояние материи. Бесформенность материи соответствует нерасчлененности дня и ночи, отсутствию различий, обеспечивающих существование времени.
Парадокс первого дня творения может быть сформулирован следующим образом: как бесформенная материя может предшествовать возникновению дистинкций и времени, если времени, то есть самого отношения предшествования, еще не существовало?
Фома Аквинский так формулирует эту дилемму:
Если бесформенная материя во времени предшествовала, то это уже было действие; это вытекает из самого понятия времени, так как завершение творения -- это действие, а то, что является действием, уже является формой. Таким образом, сказать, что материя предшествовала, но
_____________________________
23 Ежи Фарино интерпретировал все стихотворение как описание перехода от модели вселенной -- макрокосма -- к антропоморфному микрокосму (Faryno Jerzy. Kharms's "1st Destruction" // Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd / Ed. by Neil Cornwell. New York: St. Martin's Press, 1991. P. 171-173).
24 Panofsky Erwin. The Life and Art ofAlbrecht Durer. Princeton: Princeton University Press, 1955. P. 169-170.
25 Учение. Пятикнижие Моисееве/ Пер. И. Ш. Шифмана. М.: Республика, 1993. С. 57.
Вокруг ноля 313
без формы, все равно что сказать, что было действие без действия, а это -- противоречие в терминах26.
Поэтому "неделимая неделя", о которой пишет Хармс, -- это то время, которое как бы существует до различия, до времени. Неделю следует метафорически расчленить, рассечь посредине. Поэтому переход на пятидневную, членимую, сосчитываемую по пальцам неделю может пониматься и как переход от безвременья к времени:
...видишь, новая неделя
стала разумом делима,
как ладонь из пяти пальцев -
стало время течь неумолимо.
Так мы строим время счет
по закону наших тел.
Время заново течет
для удобства наших дел. (2, 13)
Парадоксальность хармсовского текста заключается в том, что "разрушение" представляется творением времени. Разрушение это строится как членение нерасчленимой первоначальности, как известно, ассоциировавшейся Хармсом с истоком и состоянием продуктивной амнезии, пребыванием в "середине".
Сотворение времени неотделимо от постулирования нуля -- точки отсчета, рассечения, разрезания, а следовательно, и цисфинитного мира -- мира умирания. Хармс кончает стихотворение, казалось бы, неожиданно, но в действительности логично:
Неделя -- в путь летит как пуля.
Ура, короткая неделя,
ты все утратила!
И теперь можно приступать к следующему разрушению.
(2, 13-14)
Неделя укорачивается, сжимается к нулю. Время превращается в пулю и, возникнув, приводит к "исчезновению" -- "ты все утратила". Смерть, то есть "разрушение", оказывается функцией творения, которое, в свою очередь, можно описать как разрушение неделимости.
____________
26 Saint Thomas Aquinas. The Summa Theologica, 1, 66, 1. Chicago; London; Toronto: Encyclopaedia Britanica, 1952. P. 344.
Глава 11. ПЕРЕВОРАЧИВАНИЕ
1
Одна из главных тем Хармса -- исчезновение предметов, истончение реальности, достижение трансцендентного. В перспективе, с которой играет Хармс, такое движение от материальности к идеальности -- не что иное, как перевернутое творение. Творение мира Богом происходит из ничто и описывается как явление "предметов". Хармс как бы переворачивает процесс, он играет в Бога наоборот. В стихотворении "I Разрушение", о котором шла речь, конец буквально описывается как перевернутое начало. Перевертни Хлебникова, например, -- это тоже тексты, вписывающие в себя обратный ход творения как генетический принцип.
Мельничное колесо, круг интересны Хармсу и тем, что они, вписывая в себя бесконечность, производят ее как повтор. Колесо обращает вспять порядок. В черновике письма К. В. Пугачевой Хармс записывает:
Я не знаю каким словом выразить ту силу, которая радует меня в Вас. Я называю ее чистотой (далее в черновике зачеркнуто: "или водой или вертящимся колесом")1.
Вертящееся колесо сходно с водой тем, что оно, как и вода, преодолевает линеарность. Поворот колеса -- это обращение невидимого порядка. Связь с колесом помогает осуществить вечное возвращение, исчезновение как творение, творение как исчезновение.
Обращенное вспять творение воплощается в мотиве "мистической мельницы"2. По-видимому, непосредственным источником хармсовской интерпретации мотива мельницы стал цикл стихотворений Гете 1797 года о дочке мельника, юноше и ручье. Один из мотивов этого
_____________
1 Приведено в комментариях Анны Герасимовой к "Разговорам" Липавского (Логос, 70). В беловом варианте "чистота" определяется как порядок (Х2, 202).
2 Один из ее вариантов -- мельница гостий, связанная с евангельской метафорой Христа как пшеничного зерна (Иоанн, 12, 24). Эта мельница -- часть ритуала евхаристического пресуществления. В Европе существовал устойчивый мотив уподобления мельницы кресту распятия. Возрождение человечества в ряде текстов связывается с топосом мельницы, в том числе и в форме простой реверсии времени (например, в "мельнице старых жен", "перемалывающей" старух в юных дев). См.: Соколов М. Я. Христос у подножья мельницы-фортуны: К интерпретации одного пейзажного мотива Питера Брейгеля Старшего // Искусство Западной Европы и Византии. М.: Наука, 1978. С. 137--140.
Переворачивание 315
цикла -- страдания ручья, влюбленного в дочь мельника. Ручей не может покоиться у ног возлюбленной, потому что его собственное течение и мельничное колесо уносят его прочь3.
Поворот колеса мельницы оказывается связанным у Хармса с темой поворота реки, ручья, рассмотренной Жаккаром (Жаккар, 56). Невозможность увидеть течение ручья за поворотом -- эквивалентна невозможности видеть будущее или прошлое.
Связь колеса с обращением времени вспять прослеживается в стихотворении 1931 года:
То-то скажу тебе брат от колеса не отойти тебе
то-то засмотришься и станешь пленником колеса
то-то вспомнишь как прежде приходилось жить
да и один ли раз? может много
в разных обличиях путешествовал ты, но забыл все
вот смутно вспоминаешь Бога
отгадываешь незнакомые причины по колесу
чуешь выход в степь, в луг, в море, но живешь пока в лесу
где чудные деревья растут едва заметно глазу
то голые стоят, то прячут ствол в зеленую вазу
то закрывают небо лиственной пагодой...
(3, 107)
В это стихотворение следует внимательно вчитаться. Вращение колеса может открыть нам прошлое, помочь постичь скрытый от нас принцип вечного возвращения. Возвращение же происходит на стадию "до памяти", в область первичной амнезии, туда, где пребывает Бог. Такой выход в область обращенного времени уподобляется Хармсом выходу в степь, в луг, к морю. Речь идет об открытом пространстве, которое в любой своей точке равно само себе и по которому поэтому можно двигаться в любом направлении, не нарушая иерархичности его структуры потому, что такое пространство не знает иерархии. Беспредельное пространство -- это и метафора возможности движения как такового, с которым Святой Августин сравнивал "путешествие" по ландшафту памяти4. Движение в область забытого -- это как бы
_____________
3 Речь идет о конфликте времени и любви:
Прильнув к нагим ее ногам
Блаженно,
Безумным становлюсь я сам
Мгновенно,-
Тогда на колесо вскочу -
И с громом мельницу верчу!
С тоскою расстаюсь я с ней
всечасно,
Струя потоки из очей
Напрасно,
О, счастье, если бы я мог
Лежать всегда у милых ног!
(Гете И. В. Юноша и мельничный ручей / Пер. А. Глобы // Гете И. В. Собр. соч. Т. 1. М.: Худлит, 1975. С. 282-283).
4 Память обладает странным свойством, она хранит впечатления, большая часть которых, однако, скрыта от нашего сознания забвением. Августин спрашивал:
Значит, мой ум не достаточно велик, чтобы вмещать самого себя. Но где может находиться эта не включенная в нас часть? Находится ли она вне себя самой, а не внутри? Как же в таком случае может она не быть в состоянии содержать саму себя? (The Confessions of St. Augustine. New York; Scarborough: New American Library, 1963. P. 219).
316 Глава 11
выход из себя самого, метафорическое движение вовне, в неограниченное пространство амнезии. Пространство это не знает времени.
Иное дело лес, заслоняющий от нас прошлое. Жить во времени, как в четвертом измерении, для Хармса все равно что жить в лесу, среди деревьев. Почему? Да потому, что деревья растут. Рост -- один из основных признаков необратимости времени. В степи без деревьев, на море колесо времени крутится, погружая наблюдателя в безвременье простора. В лесу иначе. Деревья -- своеобразные диаграммы темпоральности. Сохраняя в своем теле след линеарности времени, деревья блокируют свободное неиерархическое движение. Время репрезентируется телом, а не пустым пространством. Деревом-временем можно манипулировать, как телом, -- двигаться вдоль него, вперед или вспять, переворачивать...
2
Сохранился текст, в котором Хармс представляет телесное время деревьев. Это рисунок с сопровождающим его текстом (1931), воспроизведенный А. Александровым (ПВН, 129)5 (вариант этого рисунка воспроизведен М. Мейлахом и В. Эрлем на вкладке к Третьей книге Собрания произведений). Внизу листа расположена монограмма "окно", над ней дерево вниз кроной и вверх корнями. На ветви дерева висит человек, но, поскольку дерево перевернуто, кажется, что он стоит на одной ноге, вторую согнув в колене. Над корнями дерева нарисован цветок, а над ним египетский иероглиф -- буква "тау", над "тау" три загадочных знака. Слева от рисунка написан текст, свободно цитирующий Откровение Св. Иоанна (6, 14; 21, I):