Страница:
Аристофана, как под влиянием этого духовного направления многие порвали с прежними наивными верованиями в богов и как вследствие того, что они не могли выразить своих вольнодумных мнений во всеуслышанье, двуличие вторглось в их жизнь. Честный, по старинке верующий, строго нравственный патриот, подобный Никию, который мерилом всего существующего считал не свой личный произвол, а и законы божьи, и обычаи родного города, — к такому человеку люди, подобные Алкивиаду, Критию, Ферамену или Лисандру относились уже с насмешкой и пренебрежением. Это настроение широко распространилось в обществе. Оно стало модным настолько же, насколько материализм в прошлом или даже в нынешнем столетии. А во всем том, в чем это настроение не согласовалось с существующими воззрениями, новейшие мудрецы старались отделаться ловко вывернутой фразой, путем диалектики и риторики, которыми софисты усердно занимались и при посредстве которых, по меткому замечанию древних, они учили искусству «обращать слабейшую речь в сильнейшую».
Сократ. Античный мраморный бюст
Не подлежит никакому сомнению, что этот замечательный человек был проникнут влечением к истине, к полному самосознанию и к согласованию самосознания с волей, и проникнут в такой степени, что духовная сторона преобладала над всем его существом.
Афродита Милосская
Оригинал этой античной мраморной статуи хранится в Лувре.
Аполлон Бельведерский.
Оригинал этой знаменитой античной мраморной статуи хранится в Ватикане.
Прекрасно характеризует Сократа известный случай, когда один из самых восторженных поклонников запросил Дельфийского оракула о своем учителе и получил ответ, что «ни один из эллинов не может по уму тягаться с Сократом». Но Сократ не поверил божеству, которое говорило устами оракула, и всем своим философским рассуждениям придавал такую странную форму, как будто искал человека, который бы очевидно был умнее его. При этом поиске, который привел его к чисто афинскому оспориванию всех и каждого, он пришел к парадоксальному, весьма знаменательному положению: «Иные, — говорил он, — считают себя знающими даже то, что им вовсе неизвестно; я же, по крайней мере, твердо знаю одно — что ничего не знаю». И это положение послужило как бы первым шагом к действительному, осязательному знанию и полному познаванию. Излюбленной предшествующими исследователями натуральной философии Сократ избегал, решив, что она не может привести его к выводам, которых он добивался, и он обратился к этике, к созерцанию человека и его обязанностей, стараясь в этой области добиться верных определений. Это привело его к беспощадной критике обычного миросозерцания. В своем философском учении он ясно различал четыре стороны: положительную и отрицательную, созидательную и критическую. Этой последней он дал название иронии, а положительную сторону в шутку сравнивал с ремеслом своей матери, т. к. она предназначена вызывать к жизни здравые понятия о вещах. Он назвал эту сторону своей маевтикой. Наиболее важным выводом из всех его этических воззрений следует считать выдвинутое им положение: «Добродетель сама по себе есть знание. Тот, кто уяснил себе ее сущность, сущность всего доброго, уже должен быть добродетельным». И в нем самом теоретическая и практическая стороны находились в гораздо большем соответствии, чем когда-либо до того времени в ком-либо из смертных.
Существенные поводы к подаче этой жалобы недостаточно известны. По существу выдвигаемых претензий и по тому, что известно о лицах, являвшихся инициаторами судебного процесса, можно прийти к заключению, что эта жалоба исходила из староафинской демократической среды: «Сократ не верит в богов — покровителей города, вводит новые божества и портит юношество». Суд был чисто тенденциозным. В лице Сократа, который неодобрительно отзывался о некоторых основных учреждениях афинского государства, например, о замещении должностей по жребию, хотели, видимо, поразить всех недовольных или, может быть, дать им некоторое предостережение. По крайней мере, из всего хода процесса с полной очевидностью явствует, что Сократ весьма легко мог бы избегнуть своей участи. Ему стоило только смиренно покаяться, подобно всем другим обвиняемым, перед судом гелиастов — сборищем самых простых афинских граждан. Он этого не сделал, а напротив, воспользовался этим случаем только для того, чтобы во всеуслышанье возвестить новую, великую истину, а именно — что существует возложенная божеством на него и на всякого другого человека безусловная, непременная обязанность, которую следует почитать выше всякой политической прихоти. «Я буду повиноваться богу, а не вам!» — воскликнул он в заключение своей защитной речи, и хотя эта мысль должна была показаться массе простых афинских граждан мятежной, обвинительный приговор был вынесен лишь весьма незначительным большинством. Этот факт может служить доказательством того, что в Афинах еще умели ценить свободу слова, а может быть, даже и того, что новые идеи уже успели пустить глубокие корни. Только тогда, когда Сократ с явной насмешкой отнесся к аттическому закону, допускавшему различные снисхождения в пользу осужденного, смертный приговор был произнесен значительным большинством, и едва ли какой бы то ни было суд мог бы поступить иначе в данных условиях. Но еще до приведения приговора в исполнение Сократу предоставлялась возможность спастись. Ни одна казнь не могла быть совершена в дни древнего панионийского празднества в честь Аполлона — в то время, когда отплывший в Делос корабль с афинскими феорами(священными послами) находился на пути к острову и обратно в Афины. Притом никому из друзей Сократа не препятствовали посещать его в темнице и, судя по этому, есть основание предположить, что в правящих кругах ничего не имели бы против того, чтобы Сократ избег смертной казни посредством бегства или добровольного изгнания. Партия, признававшая деятельность Сократа вредной, была бы гораздо более довольна подобным исходом, чем той геройской смертью, которой он увенчал свой величавый, спокойный и уверенный образ действий. Но Сократ и не подумал избегать смерти. В стенах афинской тюрьмы произошла та неописуемо торжественная сцена, которую так трогательно описывает Платон, называя Сократа «лучшим, справедливейшим, мудрейшим из людей». Смертью, которой он не искал, но которую свободно принял, мудрец запечатлел святость обязанности повиноваться законам родной земли и неколебимость своих убеждений (399 г. до н. э.).
Эта смерть, в кругу ближайших к Сократу людей представлявшаяся громадным событием, была едва замечена среди течения жизни большого города и вскоре забыта. Почти смешно слышать, когда говорят, будто афиняне впоследствии оплакивали смертный приговор, произнесенный над Сократом. Не следует забывать, что не афиняне присудили Сократа к смерти, а афинский суд присяжных, и, надо полагать, каждый гелиаст подал свой голос на основании той клятвы, которую они приносили, вступая в должность: «Клянемся судить по законам, а в тех случаях, где нельзя применить закон — по чистой совести». Но люди, подобные Сократу, не от афинского суда присяжных получают свое оправдание. Не только в Афинах, но и во всей Греции смерть Сократа была замечена только в немногих кружках мыслящих и ученых людей.
Греческие всадники. С барельефов Парфенона
Низкое коварство сатрапа Тиссаферна лишило греков всех их начальников, и они очутились за много километров от родины в самом отчаянном положении. У них не было ни проводников, ни кавалерии, ни продовольствия. Казалось, что они обречены на неизбежную гибель посреди враждебной им страны. Но, к счастью, порядки в Персидском царстве оказались настолько плохими, что при всем своем военном могуществе оно не в силах было уничтожить 10-тысячный отряд греческих воинов. Греки избрали себе новых начальников, и, преодолев нескончаемое множество препятствий, достигли все же берегов «гостеприимного» Черного моря, усеянного греческими колониями. В Трапезунде они принесли жертву Гераклу и Зевсу-спасителю и по эллинскому обычаю отпраздновали свое избавление от опасности большими воинскими играми и спортивными состязаниями. Эта экспедиция самым блестящим образом доказала, какими превосходными качествами Эллада наделяла своих сынов, и служит замечательным примером эллинского единства в такое время, когда на греческой почве все было полно тайной злобы и явных междоусобий.
Едва ли соглашение со Спартой, давшей Киру возможность осуществить свой мятеж, приняло бы какие-либо более определенные формы впоследствии. Если бы попытка Кира окончилась удачей, то, вероятно, малоазийские греческие города были бы возвращены Персии, а господство Спарты надолго утвердилось бы над всей европейской Грецией. Но неудача повлекла за собой естественные последствия: к Спарте при персидском дворе стали относиться враждебно, и, напротив, весьма охотно принимали всяких интриганов из враждебных Спарте греческих городов. С другой стороны, спартанцы получили возможность воочию убедиться в жалком положении воинской силы Персии. Политические условия окончательно изменились, когда сатрап Тиссаферн, враг Кира, вернулся в свою сатрапию и стал готовиться к завоеванию ионийских городов. Для спартанского правительства защита этих городов стала непременной обязанностью. Спартанские войска появились в Азии, и возвращавшиеся из своего похода наемники Кира послужили им желанным подкреплением.
Греческие всадники. С барельефов Парфенона
Агесилай, которому тотчас по вступлении на престол удалось подавить весьма опасный заговор низших, угнетенных классов народа против знати, решил эти опасные силы использовать для реализации определенной цели и ради этого создал целый план внушительной внешней политики. Он собрал отличное войско и приготовился к чисто национальному, общеэллинскому походу. Впервые появилось в спартанской политике нечто романтическое: Агесилай решился посадить свое войско на корабли в той самой Авлиде (в Беотии), откуда Агамемнон некогда пустился в свой легендарный поход против Трои.
Прибыв в Азию, Агесилай занял там весьма видное положение. Он ловко отделался от Лисандра и заставил его уважать себя. С какого рода противниками ему приходилось иметь дело, можно видеть по тому характерному обстоятельству, что один из двоих местных персидских сатрапов ежемесячно платил Агесилаю известную сумму только за то, чтобы тот не воевал в пределах его провинции. Между тем Агесилай стал готовиться к настоящим завоеваниям и зимой 396/395 г. до н. э. принялся в Эфесе за обширные приготовления к походу внутрь Персии. Однако выполнение этого замысла, по крайней мере под спартанским руководством, почти тотчас же оказалось невозможным. При персидском дворе нашлись необходимые денежные средства и ловкий эллин, и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать в Греции вооруженное восстание, которое и вынудило Агесилая вернуться в отечество. «Для того, чтобы произвести это чудо, — говорил насмешливо Агесилай, — достаточно было тридцати тысяч стрелков!». [27]
Бронзовая спартанская монета.
В центре палица Геракла, по кругу венок.
Шесть лет тянулась эта война, при переменном счастье и всяких случайностях, и получила название Коринфскойпотому, что Коринф был главным центром всех военных действий. Озлобленные противники при довольно равных силах не могли прийти к примирению, и потому случилось нечто совсем невероятное: мир был предписан обеим сторонам персидским царем (387 г. до н. э.). Анталкиду, ловкому посреднику, отправленному спартанцами в Сузы, вновь удалось переманить персидский двор на сторону Спарты. Расположение Персии было куплено формальным отречением Спарты от всякого общения с греческими городами в Азии. С другой стороны, все большие и малые города в Элладе были объявлены вполне автономными — следовательно, этим самым были уничтожены все союзы. Этим путем Спарте, как городу, владевшему двумя большими землями — Лаконией и Мессенией — была обеспечена гегемония. Внешняя форма этого мирного трактата была в высшей степени унизительна для эллинской национальной гордости. «Царь Артаксеркс за благо рассудил», — так начинался этот документ и заканчивался угрозой войны против всех тех, кто вздумал бы не принять этого мира. Афиняне, которым за несколько лет перед тем (393 г. до н. э.) удалось на персидские деньги восстановить стены своего города, подчинились условиям этого мира, тем более, что по трактату они получали кое-какие новые приобретения: острова Лемнос, Имброс, Скирос. Согласились на мир и фиванцы, после того как Агесилай пригрозил им, что будет действовать по отношению к ним на основании заключительной статьи договора. Этот Анталкидов мир, рассчитанный на прирожденное стремление греческого народа к разъединению, еще раз подкрепил гегемонию Спарты. Ближайшим последствием этого трактата было почти повсеместное возвышение олигархической партии. Между двух строев спартанских воинов предводители демократической партии направились из аркадского города Мантинеи в изгнание, а само население города, после срытия стен, было распределено по нескольким деревням. Самой дурной стороной этого трактата, подписанного персидским царем, было то, что его редакция была изложена спартанцами, которые ради своих выгод допустили позорное вмешательство варваров во внутренние дела Греции.
Сократ
Наиболее опасным в этих настроениях было то, что в них была частичка истины и справедливости, и главной заслугой Сократа было именно то, что он сумел сохранить это для человечества. Он родился в 469 г. до н. э. и был сыном простого скульптора, каких было много в Афинах. Мать Сократа была повивальной бабкой. Первоначально он тоже занимался скульптурой, а затем под влиянием мощных духовных побуждений времени вступил на дорогу, для которой на современном языке нет определенного названия: он занялся философствованием, исканием мудрости и истины. Этому исканию он тем более мог предаться, что сумел ограничить свои потребности наименее возможным: «К божеству, не имеющему никаких потребностей, — так утверждал он, — более всего приближается тот, кто умеет наиболее ограничить свои потребности».Не подлежит никакому сомнению, что этот замечательный человек был проникнут влечением к истине, к полному самосознанию и к согласованию самосознания с волей, и проникнут в такой степени, что духовная сторона преобладала над всем его существом.
Оригинал этой античной мраморной статуи хранится в Лувре.
Оригинал этой знаменитой античной мраморной статуи хранится в Ватикане.
Прекрасно характеризует Сократа известный случай, когда один из самых восторженных поклонников запросил Дельфийского оракула о своем учителе и получил ответ, что «ни один из эллинов не может по уму тягаться с Сократом». Но Сократ не поверил божеству, которое говорило устами оракула, и всем своим философским рассуждениям придавал такую странную форму, как будто искал человека, который бы очевидно был умнее его. При этом поиске, который привел его к чисто афинскому оспориванию всех и каждого, он пришел к парадоксальному, весьма знаменательному положению: «Иные, — говорил он, — считают себя знающими даже то, что им вовсе неизвестно; я же, по крайней мере, твердо знаю одно — что ничего не знаю». И это положение послужило как бы первым шагом к действительному, осязательному знанию и полному познаванию. Излюбленной предшествующими исследователями натуральной философии Сократ избегал, решив, что она не может привести его к выводам, которых он добивался, и он обратился к этике, к созерцанию человека и его обязанностей, стараясь в этой области добиться верных определений. Это привело его к беспощадной критике обычного миросозерцания. В своем философском учении он ясно различал четыре стороны: положительную и отрицательную, созидательную и критическую. Этой последней он дал название иронии, а положительную сторону в шутку сравнивал с ремеслом своей матери, т. к. она предназначена вызывать к жизни здравые понятия о вещах. Он назвал эту сторону своей маевтикой. Наиболее важным выводом из всех его этических воззрений следует считать выдвинутое им положение: «Добродетель сама по себе есть знание. Тот, кто уяснил себе ее сущность, сущность всего доброго, уже должен быть добродетельным». И в нем самом теоретическая и практическая стороны находились в гораздо большем соответствии, чем когда-либо до того времени в ком-либо из смертных.
Деятельность Сократа
Невозможно представить себе исследования помимо книг и учительской, проповеднической деятельности — без университетской или церковной кафедры. Сократ же просто пользовался свободными формами отношений и общественной жизни в современных ему Афинах, стараясь многих привлечь к участию в его собственной духовной деятельности. С каждым приходившим к нему и с теми, от кого он надеялся услышать нечто дельное, Сократ вступал в беседу и спор, причем многие люди самых разнообразных наклонностей, например, Платон и Ксенофонт, Алкивиад и Критий, вскоре уже поняли, что можно извлечь из общения с этим своеобразным мыслителем. Наиболее своеобразным в нем было то, что он не стремился ни к одной из обычных человеческих целей, не брал за свои занятия никакой платы и вовсе не желал быть софистом, т. е. учителем мудрости по профессии. При этом бросалась в глаза его внешность, лицо, напоминавшее Силена, умные большие глаза. Вскоре он всем стал известен в Афинах, где и без того все полноправные граждане так часто встречались, что все сколько-нибудь выдающиеся люди наверняка были лично знакомы.Смерть Сократа
Конечно, подобные знакомства были весьма поверхностны: по-настоящему понять такого человека могли очень немногие. А что большинство знало Сократа весьма поверхностно, доказывается той комедией Аристофана, в которой он был выведен на сцену в качестве представителя того самого учения, против которого боролся. Он предстает перед зрителями ярым софистом, которому ничего не стоит доказать, что сын должен сечь отца. Но эти нападки Аристофана не повредили философу, и он еще четверть века продолжал свою деятельность. Он был женат, и у него были сыновья. Частная домашняя жизнь не была доступна афинскому гражданину, и о Сократе слышно и во время суда над полководцами, и во время правления тридцати тиранов, которым он был особенно неудобен. До серьезного столкновения между тиранами и этим представителем свободного слова не дошло только потому, что олигархия пала очень быстро, и только после восстановления демократии на Сократа, уже переступившего предел старости, была подана жалоба.Существенные поводы к подаче этой жалобы недостаточно известны. По существу выдвигаемых претензий и по тому, что известно о лицах, являвшихся инициаторами судебного процесса, можно прийти к заключению, что эта жалоба исходила из староафинской демократической среды: «Сократ не верит в богов — покровителей города, вводит новые божества и портит юношество». Суд был чисто тенденциозным. В лице Сократа, который неодобрительно отзывался о некоторых основных учреждениях афинского государства, например, о замещении должностей по жребию, хотели, видимо, поразить всех недовольных или, может быть, дать им некоторое предостережение. По крайней мере, из всего хода процесса с полной очевидностью явствует, что Сократ весьма легко мог бы избегнуть своей участи. Ему стоило только смиренно покаяться, подобно всем другим обвиняемым, перед судом гелиастов — сборищем самых простых афинских граждан. Он этого не сделал, а напротив, воспользовался этим случаем только для того, чтобы во всеуслышанье возвестить новую, великую истину, а именно — что существует возложенная божеством на него и на всякого другого человека безусловная, непременная обязанность, которую следует почитать выше всякой политической прихоти. «Я буду повиноваться богу, а не вам!» — воскликнул он в заключение своей защитной речи, и хотя эта мысль должна была показаться массе простых афинских граждан мятежной, обвинительный приговор был вынесен лишь весьма незначительным большинством. Этот факт может служить доказательством того, что в Афинах еще умели ценить свободу слова, а может быть, даже и того, что новые идеи уже успели пустить глубокие корни. Только тогда, когда Сократ с явной насмешкой отнесся к аттическому закону, допускавшему различные снисхождения в пользу осужденного, смертный приговор был произнесен значительным большинством, и едва ли какой бы то ни было суд мог бы поступить иначе в данных условиях. Но еще до приведения приговора в исполнение Сократу предоставлялась возможность спастись. Ни одна казнь не могла быть совершена в дни древнего панионийского празднества в честь Аполлона — в то время, когда отплывший в Делос корабль с афинскими феорами(священными послами) находился на пути к острову и обратно в Афины. Притом никому из друзей Сократа не препятствовали посещать его в темнице и, судя по этому, есть основание предположить, что в правящих кругах ничего не имели бы против того, чтобы Сократ избег смертной казни посредством бегства или добровольного изгнания. Партия, признававшая деятельность Сократа вредной, была бы гораздо более довольна подобным исходом, чем той геройской смертью, которой он увенчал свой величавый, спокойный и уверенный образ действий. Но Сократ и не подумал избегать смерти. В стенах афинской тюрьмы произошла та неописуемо торжественная сцена, которую так трогательно описывает Платон, называя Сократа «лучшим, справедливейшим, мудрейшим из людей». Смертью, которой он не искал, но которую свободно принял, мудрец запечатлел святость обязанности повиноваться законам родной земли и неколебимость своих убеждений (399 г. до н. э.).
Эта смерть, в кругу ближайших к Сократу людей представлявшаяся громадным событием, была едва замечена среди течения жизни большого города и вскоре забыта. Почти смешно слышать, когда говорят, будто афиняне впоследствии оплакивали смертный приговор, произнесенный над Сократом. Не следует забывать, что не афиняне присудили Сократа к смерти, а афинский суд присяжных, и, надо полагать, каждый гелиаст подал свой голос на основании той клятвы, которую они приносили, вступая в должность: «Клянемся судить по законам, а в тех случаях, где нельзя применить закон — по чистой совести». Но люди, подобные Сократу, не от афинского суда присяжных получают свое оправдание. Не только в Афинах, но и во всей Греции смерть Сократа была замечена только в немногих кружках мыслящих и ученых людей.
Гнет спартанского господства.
Демократическое правление утвердилось в Афинах, не приведя к столкновению со Спартой. Афины не тревожили Спарту, и в течение целого двадцатилетия спартанцы беспрепятственно поддерживали свое господство над всей Грецией. Эта гегемониядержалась не на общем довольстве подчиненных ей государств и городов, а более напоминало чужеземное господство. Во многих местах небольшие отряды спартанского войска под командой гармостов, как правило, людей простых и малообразованных, поддерживали господство незначительной кучки местных олигархов и тем самым способствовали не только многим насилиям со стороны олигархии, но и широко распространяющейся порче нравов. К тому же каждый спартиат в городах, занятых спартанскими гарнизонами, привыкал смотреть на себя как на господина и повелителя, вследствие чего всюду существовало полное бесправие, невольно заставлявшее сожалеть о прежней афинской гегемонии. Разумеется, у спартанцев всюду были свои добровольные шпионы, и они своевременно узнавали, где именно недовольные пытались сплотиться для того, чтобы произвести насильственный переворот. Пока во главе спартанского управления стоял зоркий и энергичный Лисандр, он умел заранее предвидеть и предупреждать все опасности. Так, например, не ушел от его руки опасный враг Спарты, Алкивиад, который пал от предательской стрелы во владениях сатрапа Фарнабаза. Алкивиада устранили из опасения, что он мог бы воспрепятствовать выполнению большого плана, к осуществлению которого при помощи Лисандра готовился старый союзник Спарты — Кир Младший.Персидские дела. Артаксеркс II и Кир
Брат Кира, Артаксеркс II, еще в 404 г. до н. э. вступил на персидский престол. Кир Младший принадлежит к числу немногих личностей позднейшего персидского мира, способных возбудить к себе живейший интерес. Он известен не только по имени, но и по отзывам очевидцев, лично знавших его. После несчастного для афинян сицилийского похода наступило время для Персии вступить в войну, столь гибельную для эллинского мира, и Кир с величайшей готовностью начал борьбу с ненавистными Афинами. Он не только горел желанием отомстить за все зло, которое афиняне когда-то сделали Персии, но и одновременно питал гораздо более обширные планы, мечтая о восстановлении древнеперсидского могущества и величия. С братом он жил не в ладах и однажды дерзнул в такой степени прогневить царя, что его смогло спасти только преобладающее влияние царицы, их общей матери. Артаксеркс был настолько слаб, что вновь отправил его в Сарды, в его сатрапию. Но, конечно, сообразно общепринятым воззрениям всех восточных монархий, Кир, провинившийся и навлекший на себя подозрение брата-царя, должен был постоянно опасаться за свою жизнь. И вот он задумал свергнуть своего брата с престола, и, твердо уверенный в том, что Спарта поможет ему в выполнении этого намерения, надеялся на успех своего замысла. Это и было прелюдией к знаменитому походу греков в Персию.Битва при Кунаксе.
Продолжительная Пелопоннесская война очень многих греков во всех местностях Эллады выбила из обычной колеи и таким образом способствовала развитию наемничества на военную службу, которое еще до войны в некоторых местностях, например, в Аркадии, было делом обычным. При помощи такого наемного греческого войска Кир Младший и задумал осуществить свой план. 13 тысяч греков-наемников собрал он под свои знамена и присоединил к гораздо более многочисленному варварскому войску. Наиболее влиятельным начальником греческого отряда был бежавший из Спарты Клеарх, которого Ксенофонт изображает способным и мужественным военачальником. Он был изгнан из отечества, но спартанское правительство, тайно поддерживавшее с Киром отношения, не противилось тому, чтобы Клеарху было поручено начальство над греками. Поход, весьма опасный для греков, вскоре закончился неудачей, в которой большинство персов было почти уверено. В нескольких днях пути от Вавилона, при деревне Кунакса, на левом берегу Евфрата, войско Кира сошлось с царским войском, при котором находился сам Артаксеркс. Это войско было громадно по численности; однако и здесь, и с гораздо большим блеском, чем в великих битвах Персидских войн, выказалось военное превосходство греков. Неприятель не выдержал их натиска и бежал как стадо баранов перед хорошо обученными воинами, которыми командовал Клеарх. Но на результаты битвы это не повлияло. На другое утро после битвы, из которой греки вышли победителями, они узнали, что в центре сражения между обоими братьями, царем Артаксерксом и Киром Младшим, и их ближайшей свитой произошла ожесточенная схватка, в которой Кир был убит. Положение греков-победителей оказалось вдруг совсем безнадежным. Дальнейший ход событий продемонстрировал полную несостоятельность персидских порядков и доказал, что та неподражаемая нравственная сила греков, на которой, главным образом, и основывал свои расчеты потерпевший неудачу Кир, должна была в конечном счете привести к победе.Низкое коварство сатрапа Тиссаферна лишило греков всех их начальников, и они очутились за много километров от родины в самом отчаянном положении. У них не было ни проводников, ни кавалерии, ни продовольствия. Казалось, что они обречены на неизбежную гибель посреди враждебной им страны. Но, к счастью, порядки в Персидском царстве оказались настолько плохими, что при всем своем военном могуществе оно не в силах было уничтожить 10-тысячный отряд греческих воинов. Греки избрали себе новых начальников, и, преодолев нескончаемое множество препятствий, достигли все же берегов «гостеприимного» Черного моря, усеянного греческими колониями. В Трапезунде они принесли жертву Гераклу и Зевсу-спасителю и по эллинскому обычаю отпраздновали свое избавление от опасности большими воинскими играми и спортивными состязаниями. Эта экспедиция самым блестящим образом доказала, какими превосходными качествами Эллада наделяла своих сынов, и служит замечательным примером эллинского единства в такое время, когда на греческой почве все было полно тайной злобы и явных междоусобий.
Едва ли соглашение со Спартой, давшей Киру возможность осуществить свой мятеж, приняло бы какие-либо более определенные формы впоследствии. Если бы попытка Кира окончилась удачей, то, вероятно, малоазийские греческие города были бы возвращены Персии, а господство Спарты надолго утвердилось бы над всей европейской Грецией. Но неудача повлекла за собой естественные последствия: к Спарте при персидском дворе стали относиться враждебно, и, напротив, весьма охотно принимали всяких интриганов из враждебных Спарте греческих городов. С другой стороны, спартанцы получили возможность воочию убедиться в жалком положении воинской силы Персии. Политические условия окончательно изменились, когда сатрап Тиссаферн, враг Кира, вернулся в свою сатрапию и стал готовиться к завоеванию ионийских городов. Для спартанского правительства защита этих городов стала непременной обязанностью. Спартанские войска появились в Азии, и возвращавшиеся из своего похода наемники Кира послужили им желанным подкреплением.
Спарта. Царь Агесилай
Эта политика стала проводиться более решительно при новом спартанском царе Агесилае. Это был один из немногих спартанских царей, личность которого предстает в точном описании современников: небольшого роста, некрасивый, на одну ногу хромой сорокалетний мужчина, очень привлекательный по характеру, чрезвычайно простой в жизни, очень остроумный и в то же время превосходный воин и искусный дипломат, пожалуй, еще хитрее самого Лисандра, который тем временем вынашивал далеко идущие планы. Будучи сам Гераклидом, но не из царского рода, он задумал добиться того, чтобы при посредстве народного избрания царское достоинство могло быть доступно всем Гераклидам, следовательно, и ему. Однако удовлетворение его честолюбивых желаний оказалось невозможным, и он задумал править царством через лично ему обязанного Агесилая, в котором он опять-таки жестоко ошибся. В этих видах, в 398 г. до н. э., Лисандр даже сумел возвести Агесилая на трон при первом удобном случае и даже в обход действовавшего порядка престолонаследия.Поход Агесилая в Азию
Агесилай, которому тотчас по вступлении на престол удалось подавить весьма опасный заговор низших, угнетенных классов народа против знати, решил эти опасные силы использовать для реализации определенной цели и ради этого создал целый план внушительной внешней политики. Он собрал отличное войско и приготовился к чисто национальному, общеэллинскому походу. Впервые появилось в спартанской политике нечто романтическое: Агесилай решился посадить свое войско на корабли в той самой Авлиде (в Беотии), откуда Агамемнон некогда пустился в свой легендарный поход против Трои.
Прибыв в Азию, Агесилай занял там весьма видное положение. Он ловко отделался от Лисандра и заставил его уважать себя. С какого рода противниками ему приходилось иметь дело, можно видеть по тому характерному обстоятельству, что один из двоих местных персидских сатрапов ежемесячно платил Агесилаю известную сумму только за то, чтобы тот не воевал в пределах его провинции. Между тем Агесилай стал готовиться к настоящим завоеваниям и зимой 396/395 г. до н. э. принялся в Эфесе за обширные приготовления к походу внутрь Персии. Однако выполнение этого замысла, по крайней мере под спартанским руководством, почти тотчас же оказалось невозможным. При персидском дворе нашлись необходимые денежные средства и ловкий эллин, и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать в Греции вооруженное восстание, которое и вынудило Агесилая вернуться в отечество. «Для того, чтобы произвести это чудо, — говорил насмешливо Агесилай, — достаточно было тридцати тысяч стрелков!». [27]
В центре палица Геракла, по кругу венок.
Коринфская война
Тимократ из Родоса отправился с этими «стрелками» в Фивы, Коринф, Аргос, где и без того довольно было поводов для недовольства Спартой. Оказалось, что и на Афины можно было рассчитывать. Прежде всего разразилась война между Спартой и Фивами. Перед вратами беотийского городка Галиартапал Лисандр (395 г. до н. э.), и останки этого знаменитого воина и вождя аристократической партии пришлось выкупать у победителей при посредстве позорного для спартанцев договора. Эта удача Беотии послужила для других больших городов вместе с примкнувшими к ним меньшими городами сигналом к восстанию. Коринф принял на себя руководство этим движением, и там собралось войско новой коалиции, которое быстро направилось к Спарте для того, чтобы, по выражению одного коринфского оратора, «сжечь шершня в самом гнезде его». Спартанцы оказались достаточно сильными для того, чтобы одержать над союзными войсками победу при Немее (июнь 394 г. до н. э.). Победа вывела спартанцев из затруднительного положения; однако к Агесилаю уже было отправлено предписание — немедленно возвратиться из Азии в отечество, которому угрожала неминуемая опасность. Агесилай повиновался. Быстро перейдя с войском через Фракию, Македонию и Фессалию, он достиг Беотии. Он сознавал, что ему надо будет мечом проложить себе дорогу в Пелопоннес сквозь ряды стройного союзного войска. И вдруг он узнал, что его зять Писандр с 120 триерами при о. Книде вступил в битву с персидским флотом, которым командовал афинский выходец Конон, потерпел поражение и сам пал в битве (август 394 г. до н. э.). Он скрыл дурную весть от своего войска и двинулся вперед. При Коронее, на большой дороге, пролегающей через Беотию, он вынужден был принять неизбежную битву. Произошла ожесточенная сеча между фиванскими и спартанскими гоплитами, которые, по описанию Ксенофонта, «сходились, сшибались щитами, рубились, убивали и падали мертвые», и окончилась победой, которая открыла Агесилаю путь к Истму.Шесть лет тянулась эта война, при переменном счастье и всяких случайностях, и получила название Коринфскойпотому, что Коринф был главным центром всех военных действий. Озлобленные противники при довольно равных силах не могли прийти к примирению, и потому случилось нечто совсем невероятное: мир был предписан обеим сторонам персидским царем (387 г. до н. э.). Анталкиду, ловкому посреднику, отправленному спартанцами в Сузы, вновь удалось переманить персидский двор на сторону Спарты. Расположение Персии было куплено формальным отречением Спарты от всякого общения с греческими городами в Азии. С другой стороны, все большие и малые города в Элладе были объявлены вполне автономными — следовательно, этим самым были уничтожены все союзы. Этим путем Спарте, как городу, владевшему двумя большими землями — Лаконией и Мессенией — была обеспечена гегемония. Внешняя форма этого мирного трактата была в высшей степени унизительна для эллинской национальной гордости. «Царь Артаксеркс за благо рассудил», — так начинался этот документ и заканчивался угрозой войны против всех тех, кто вздумал бы не принять этого мира. Афиняне, которым за несколько лет перед тем (393 г. до н. э.) удалось на персидские деньги восстановить стены своего города, подчинились условиям этого мира, тем более, что по трактату они получали кое-какие новые приобретения: острова Лемнос, Имброс, Скирос. Согласились на мир и фиванцы, после того как Агесилай пригрозил им, что будет действовать по отношению к ним на основании заключительной статьи договора. Этот Анталкидов мир, рассчитанный на прирожденное стремление греческого народа к разъединению, еще раз подкрепил гегемонию Спарты. Ближайшим последствием этого трактата было почти повсеместное возвышение олигархической партии. Между двух строев спартанских воинов предводители демократической партии направились из аркадского города Мантинеи в изгнание, а само население города, после срытия стен, было распределено по нескольким деревням. Самой дурной стороной этого трактата, подписанного персидским царем, было то, что его редакция была изложена спартанцами, которые ради своих выгод допустили позорное вмешательство варваров во внутренние дела Греции.