Страница:
– Так вот. Из тысячи четырехсот солдат и карабинеров, принимавших участие в событиях, в живых осталось 72 человека. Во что превратились остальные, лучше не смотреть. Погибло также не менее четырехсот рабочих и служащих электростанции. Картина происшествия, повторяю, если верить показаниям уцелевших, выглядела так: по территории ТЭЦ шел человек, покрытый, как рыба чешуей, металлическими пластинами и в каске с заостренным верхом. В одной руке у него было что-то вроде булавы, в другой – статуэтка…
– И было у него три ноги и рога на голове, – вставила свое веское слово Тесса Беручо, глава коллегии национальной культуры.
Раздался сухой и почти подобострастный смешок первого консула, который широкими улыбками поддержали почти все члены директории. Конечно… Тесса – это процентов тридцать частных взносов на содержание вооруженных сил, Тесса – это окно через Корран для вывоза «белого золота», Тесса – это канал поставки оружия и боеприпасов из Хунну. На всякий случай, прежде чем продолжить доклад, Пьетро тоже улыбнулся.
– К нему подошли два охранника для выяснения, но тут же свалились замертво, а потом статуэтка, которую нес этот тип, выросла до размеров огромного монумента и он упал на колени перед ней, и раскинул руки, как бы приглашая остальных сделать то же самое. Народ начал разбегаться, но тут-то и рассыпался один из производственных корпусов. В 16-10 полковник Хакси связался со мной по прямому каналу и сообщил, что по территории бродит какой-то монстр, рушит здания, убивает взглядом всех подряд, и у вверенных ему подразделений все оружие вышло из строя. В тот момент, еще не понимая всей серьезности происходящего, я приказал нескольким зенитным батареям открыть огонь по неопознанному объекту в районе ТЭЦ-4. Удалось произвести один залп, после которого стрелявшие орудия тут же были уничтожены вместе с расчетами.
– Как уничтожены? – поинтересовался первый консул.
– Они расплавились. Если кто-то не верит, может сходить посмотреть: девять воронок, залитых стальным расплавом – все, что от них осталось! – Теперь уже никто не смеялся, но вся серьезность происходящего едва ли еще дошла до консулов. – Капитан Меринг, командир роты иностранного легиона, видел все в стереотрубу с расстояния в две мили. Он утверждает, что когда началось бегство, статуя топнула ногой, и возникла взрывная волна, которая раздавила толпу. А чтобы развеять ваш скептицизм – вот фотографии с места побоища через час после того, как…
Он обошел всех собравшихся и лично вручил каждому по фотографии. Немая сцена длилась несколько минут – господа консулы рассматривали кучу раздавленных тел в створе выломанных ворот.
– И что это могло быть, по вашему мнению? – Первой вышла из оцепенения Тесса Беручо.
– Я рассказал все. Возможно, это какое-то новое оружие, которое врагу подкинули эверийцы, а может быть, черт из Пекла. Не знаю. Но учтите, меры принимать надо немедленно. В городе назревает паника, а в армии назревает бардак. Только за последние два часа расстреляно полторы сотни дезертиров, почти все расчеты ЗРК покинули позиции и скрылись, кто куда. Необходимо сделать заявле…
Здание тряхнуло, а через мгновение по стенам пробежалась едва заметная вибрация.
– А куда оно потом делось? – испуганно спросил кто-то из консулов, но вопрос явно запоздал.
Все, как загипнотизированные, смотрели на входную дверь, из-за которой, сотрясая все здание, раздавались шаги Командора. Послышалась автоматная очередь, но тут же прервалась коротким вскриком. А потом дверь не распахнулась, не выломалась, а просто растаяла в лучах багрового сияния. Он стоял перед ними, в точности такой же, как описывали свидетели: чешуйчатые латы, островерхий шлем, широкоскулое лицо, в одной руке – статуэтка, изображающая юношу, облаченного в длинную мантию, в другой – сверкающий жезл. Бронзовый юноша соскользнул с его ладони, опустился на пол, начал расти и через пару секунд вышиб головой потолок, который почему-то не обрушился вниз, а вылетел наружу, обнажив сумеречное небо. Чешуйчатый монстр повернулся спиной к окаменевшим консулам и медленно опустился на колени перед изваянием, мыча что-то совершенно неразборчивое.
Первым очнулся Пьетро Сатори. Он сделал шаг вперед и тоже упал на колени в трех метрах от блестящей чешуйчатой спины и склонил голову, не надеясь, впрочем, на сколько-нибудь благоприятный исход. Поза страуса. Лучше уж смотреть на этот стертый паркет, чем видеть то, от чего не может быть спасения. И еще напоследок можно подумать о чем-нибудь приятном, например о полутора миллиардах фунтов в «Дженти-капитале» или о милой татуировочке на попке Лозиты, танцовщицы из ночного клуба «Консул», вход только для членов…
Перед глазами вдруг оказался жезл, зажатый в волосатой руке чудовища. Пьетро долю мгновения глядел на него и вдруг сообразил, что надо делать. Он склонился чуть ниже и приложился к жезлу губами, а когда железка скрылась из виду, скосил глаза влево, и увидел, что рядом в точно такой же позе замерла Тесса Беручо и губы ее тянутся к тому же сувениру дьявола. Пьетро рискнул оглянуться – сзади стояли на коленях еще несколько консулов, а все остальные были мертвы.
Э. Н., день 5, 17 ч. 22 м.
– …ты стоишь – «ит кочваца», он стоит – «эт кочвацэ», мы стоим – «уви кочваюци», вы стоите – «ути кочваюца», они стоят – «эты кочваюцэ». Язык сломаешь! – Тика выбил трубку об край пенька, на котором лежали бумажные листы, с записями краткого ватахско-эверийского словаря, составленного лично Мартином Шукшей в свободное от руководства народом время. – Табак у них неплохой, а вот жизнь у них дерьмовая. Замкнутость ведет к деградации, контакты с внешним миром обогащают. Зеро, как убедить этих дикарей, что цивилизация – это концентрация всех благ, которые наварило человечество за всю свою многострадальную историю.
– Никак, – отозвался Зеро, занятый плетением корзины. – К тому же дегенератов здесь, по-моему, нет вообще, в отличие от цивилизованного общества.
– Это только по-твоему, а по-моему – все они тут со сдвигом. Вот вчера вечером несу это я графин с водой, чтоб, значит, ночью к ручью не бегать, если пить захочется, а навстречу мне идет краснорожий из тех, что нас стерегли, графин у меня отобрал, воду понюхал и вылил. А потом потащил меня к их водопою и показывает, дескать, эта вода пить нельзя, эта вода только умываться, а пить вода другой ручей. Отвел меня – шагов тридцать подальше, а там и вправду другой ручей, точно такой же, но из него, видите ли, можно пить вода, а из того нельзя.
– А мы здесь, точно, выглядим абсолютными кретинами. Может быть, для них из того ручья напиться, все равно, что для нас из – унитаза.
Тика достал из нагрудного кармана бумажник, а из бумажника – крохотное зеркальце, и начал внимательно рассматривать фрагменты собственного лица.
– Ищешь признаки кретинизма? – поинтересовался Валлахо, желая веселой шуткой разнообразить угрюмый быт и суровую правду жизни.
– Сам ты кретин! – почему-то шепотом отозвался Тика. – Не слышишь что ли: по-эверийски кто-то треплется.
– А почему просто не посмотреть?
– Тихо…
"… а мне, кстати, даже любопытно. Провести остаток жизни, что у дикарей, что в Гардарике – для меня почти одно и то же.
– Доктор, если мне и придется оставить вас здесь, то только в виде трупа.
– Дженти Савел, я, конечно, не буду утверждать, что мне абсолютно все равно, когда умереть – сейчас или несколько позже…"
Пленников провели мимо, и Тика, убрав зеркальце, посмотрел им вслед.
– Это же элементарно: пока они считают, что здесь их никто не понимает, у них одни разговоры, а в присутствии еще кого-то – совсем другие.
– Это же Савел.
– Сам вижу. Нас подставил, скотина. Хорошо хоть сам влип.
– А с ним кто?
– А с ним доктор Лола Гобит. Не знаю точно, чем она на самом деле занимается, но шишка большая. Пока в ее конторе зверскую медкомиссию не пройдешь, на службу в Департамент устроиться – дохлый номер, и любой, кто на повышение идет, проходит экспертизу в Центре доктора Гобит. Специалистка по мозгам… А где ты научился корзины плести? – вдруг поинтересовался Тика.
– Детско-юношеский клуб «Лесные братья». А что?
– Да ничего… Вот и будешь теперь их плести всю оставшуюся жизнь.
Вся оставшаяся жизнь действительно рисовалась совершенно беспросветной, хотя бы потому, что ватахи за всю свою историю так и не изобрели холодного пива и контрастного душа, а ватахские женщины смотрели на пришельцев, как на заблудившихся в городе обезьян. Третий день они здесь, а дети так и продолжают показывать на них пальцами с безопасного расстояния, а одна девочка лет пяти вчера, пробегая мимо Зеро, показала ему язык, и сказала на общедоступном наречии: «Бе-е-е-е-е…»
Вождь-шаман-император уже двое суток пленников не беспокоил, видимо, был занят разговорами с духами и прочими важными государственными делами. Явной охраны к ним тоже приставлено не было, но когда Зеро однажды сделал вид, что собирается прогуляться до реки, которая протекала в полумиле от резиденции вождя, через несколько минут рядом обнаружилась троица ватахов, которые как бы невзначай, шли тем же курсом. Итак, надежд на избавление не было и не предвиделось. Оставалось вплотную заняться народными промыслами, земледелием и этнологией. Добыть завтра же бумаги (наверняка у них где-нибудь завалялось) и завтра же начать уникальное исследование: на что намекает ватахская девушка, если прогуливается в красных тапочках возле жилища ватахского юноши, и что означает, если ватахский юноша возвращается с поля битвы в белых тапочках. «Эты кочваюцэ», они стоят, понимаешь… А Бакса надо придушить! Подставил, так подставил, сдал со всеми потрохами. Интересно, хобби у него такое или это просто работа… А теперь он здесь, и Мартину, надо думать, наплевать, на кого Савел работал. Кстати, а почему эту парочку не пристрелили, как только они нарушили границу неприкасаемых владений?
– Что с Баксом делать будем? – спросил он Тику, который сосредоточенно набивал очередную трубку, и, усердно шевеля губами, повторял ватахские слова.
– С ним и без нас что-нибудь сделают. – Казалось, Тику этот вопрос вообще не занимает. – Не думаю, что Мартину требуется больше двух собеседников… Кстати, Красный Беркут человечинку до сих пор жалует. Я сегодня с утра пораньше за угол заглянул. Там у храма, оказывается, есть запасной выход, а возле него плита лежит. Любой музей за ту плиту, не глядя, отвалил бы штук пятьсот, если не больше. Жертвенный камень, залитый свеженькой кровью. Может, и нас для него откармливают.
– А ты, оказывается, мрачный тип. – Зеро вдруг почувствовал какое-то беспокойство, хоть и не было для того видимых причин, ну совсем никаких…
– Нет, я просто ценный кадр. Главное в любом положении – наладить контакты, обзавестись связями, оценить ситуацию, а потом вести себя соответственно. Так что, бросил бы ты свою корзину, здесь этим никого не удивишь, а учил бы язык – нет сейчас для нас более полезного занятия. Или ты все еще надеешься, что все это не надолго? Надейся, надейся! Корзины плети. Каждому ватаху-урдику – по корзинке лично в руки! Может быть, тогда в этих джунглях грибы-подберезовики заведутся. – Тика нервничал, Тика что-то чуял.
Зеро не успел ответить, как из ворот храма в сопровождении дюжины пернатых бойцов вышли два жреца и направились непосредственно к пленникам.
– Накаркал. – Зеро почувствовал, как недобрый холодок ползет вверх по позвонкам, хотя мало ли чего могло понадобиться этим ребятам, может, просто решили табачку стрельнуть.
Жрецы прошли мимо, даже не посмотрев на бледнолицых, но какой-то уж очень неопрятный ватах, замыкающий процессию, показал пришельцам оттопыренный мизинец и небрежно бросил: «Койцэ!».
– Пошли. – Тика легонько хлопнул Зеро по плечу. – Он сказал нам следовать за ними и помалкивать, пока нас о чем-нибудь не спросят или просто не позволят говорить.
– Когда он успел столько наболтать? – поинтересовался Зеро, с некоторым сожалением глядя на незавершенную корзину.
– Я же говорил, у них каждое слово имеет массу значений, а иногда – по нескольку одновременно. – Заметив, что замыкающий ватах оглянулся, Тика умолк и торопливым шагом бросился вдогонку.
Савел шел впереди по колено в алом тумане, за ним семенил Тика, гордо подпирая низкое черное небо бело-голубым флагом Конфедерации, а старушка почему-то была полупрозрачной и все время озиралась по сторонам, как будто повсюду было не одно и то же. Сколько времени прошло с тех пор, как их затолкали в черный дверной проем, увенчанный барельефом Беркута, Красного Беркута, Великого Ватаху – мгновение или вечность. Какая разница… «Ват» – хищная птица, «ху» – красный, красное, красная, красные, "а" – просто для связки слов… Тика лучше знает, но он занят. Шуточное ли дело – нести знамя сверхдержавы… Интересно, зачем оно ему. Может быть, заключив союз с Красным Беркутом, Конфедерация подчинит себе вселенную и установит повсеместное торжество здравого смысла и свободного предпринимательства, а потом приведет мир к торжеству демократии… Может быть. Все может быть. Путь к Ватаху освещает небесное светило – Яйцо, из которого вылупился Красный Беркут… Но если Яйцо еще существует, значит Ватаху пока что у него внутри, значит, освещай – не освещай, а придется дожидаться, пока птенец не вырвется на волю. А старушка, похоже, ослепла. Не видит ни хрена, ни красного тумана, ни Яйца – светилы небесного. А то чего бы ей оглядываться – равнение на знамя!
Савел провалился в туман по грудь, а потом и совсем исчез, но шаги его не смолкли, они продолжали шаркать где-то внизу. Кстати, а где Тика со знаменем? Тика – шут с ним, а вот знамя жалко. Трудно жить, не имея впереди другого ориентира, кроме Яйца, которое вот-вот треснет. А может быть, сначала появился Ватаху, а потом уже Яйцо? Это многое объясняет и наполняет смыслом движение вперед – и Красный Беркут где-то есть, и Яйцо путь освещает. Но и в этом случае нет полной ясности: если Беркут уже есть, зачем тогда Яйцо…
Спокойно, Зеро… Главное, не забывать, что все это – бред, галлюцинация, перекресток пути колдуна и пути воина. Алый туман под ногами – это всего лишь язык Беркута, дорога, которая ведет в бездну его клюва, уже давно поглотившего все вопросы и все ответы. Они, четверо бледнолицых – что-то вроде рвотного для утробы священной птицы. Они войдут в эти бездонные недра, и оттуда исторгнется ответ, которого ждут. Колдун, который сидит сейчас по правую руку от Мартина, все поймет и скажет, что делать, как усмирить обезумевших духов Каркуситантхи и заставить пещеру забрать Посланца обратно. Чушь какая! Может, помолиться Единому-Всемогущему. Нет, от души не получится, а без души смысла нет – не поможет. Вот и старушки не стало, чтоб ее… Нет, вот она, совсем прозрачная, как будто из стекла. Любопытно было бы узнать, а если по ней стукнуть, она разобьется? А ну-ка! В Лолу стремительно полетел скомканный носовой платок, но доктор мастерски поймала его зубами, проглотила и исчезла совсем, мерзко ухмыльнувшись на прощание. Ноги потеряли зыбкую опору, и Зеро полетел вниз, туда, где возле небольшой речушки горел костер, и над ним дымился котелок. Уха. Запах, не то чтобы забытый, а просто не было повода вспомнить. Куда делись все эти годы? Может быть, Красный Беркут сожрал?
У костра сидел он сам, тот, который был лет двадцать назад, и прочие «Лесные Братья», причем половина из них – сестры. Давняя поездка в северный Хэлс, в заповедную зону… Квота на посещение – десять тысяч в год, не более пяти дней каждому, стоимость путевки 5 000 фунтов, но те, кто помогает строить кормушки для лосей – вне лимита и бесплатно. Вот уха сварится, можно будет притушить костер, закопать картошечку в раскаленные угли, и начнется самое интересное, то самое, для чего все это затевалось…
– Здесь совсем не то, что там. – Малыш Брокки указывает рукой в ту сторону, где расположен далекий мегаполис. – И даже совсем не то, что на восточном побережье. В Бонди-Хоме люди вкалывают, в Новой Александрии – развлекаются, и только здесь… Только здесь остались немногие, которые живут.
Через несколько лет он там и поселился. Выдержал конкурс – триста двадцать претендентов на одну вакансию, и с тех пор ни ногой оттуда. Сейчас, наверное, уже старший смотритель…
– Когда белка прыгает с ветки мне на плечо и начинает тыкаться мордочкой прямо в ухо, как будто хочет поделиться со мной своими тайнами, я начинаю больше ценить себя. Если зверек мне доверяет, значит, я не совсем уж плохая… – Это Лина, умница-красавица. Ее не станет года через два – выбросилась из окна, наглотавшись галлюцигенов.
– У каждого из нас есть предназначение. Только выполнив его, человек может умереть счастливым. – А это говорит он сам, Зеро Валлахо. Нет, не он, а тот, кем он был лет двадцать назад. Точнее, тот, кем он был лет двадцать назад в северном Хэлсе. Здравствуй, мальчик. Здравствуй и прощай!
Тощий колдун смотрел в упор на его зрачок, оттянув веко костлявыми длинными пальцами. Заметив, что бледнолицый реагирует на внешние раздражители, он что-то буркнул вождю-шаману-императору, который, поджав под себя ноги, сидел на каменном постаментике, словно памятник самому себе. Зеро чувствовал спиной сквозь мокрую от пота рубаху шероховатости каменного столба, а еще – что его запястья связаны там, за этим самым столбом. Руки и ноги затекли. Стоило пошевелиться, как в них вонзались тысячи крохотных иголок, но хуже всего было странное чувство неудовлетворенности – не голод, не жажда, не то ощущение досады, когда не получаешь то, на что рассчитываешь, не сожаление о напрасно потерянном времени – хуже, гораздо хуже… Пустота. Бесконечная вереница дней, полных событий и людей, крохотных радостей и мелких неприятностей, скоротечных надежд и мелких разочарований, ничего не значащих слов и якобы многозначительного молчания – пустота, холодная и ребристая, как тот камень за спиной.
Зеро заставил себя оглядеться, желая найти зацепку, точку опоры, чтобы выкарабкаться из той беспросветности, в которую проклятые колдуны погрузили его сознание. И Тика, и Савел, и даже эта старуха, которая наверняка пьет на завтрак кровь юных девственниц (иначе, откуда в ее возрасте такая осанка, столько бодрости и зубов) – все были в том же положении, что и он сам. А может быть (даже, скорее всего), в таком же состоянии. Нет, на них смотреть тоже не хотелось…
– Красный Беркут дал нам знак! – Вождь, казалось, обращается вовсе не к ним, а к холодным камням за их спинами. – Вам надлежит исполнить его волю.
– Мартин, я тебя умоляю, ну что ты несешь! – очнулся Тика. – Ну что тебе стоит объяснить толком, в чем дело… И прикажи нас развязать. Чтоб тебя Красный Беркут клювом да по темечку!
– Вы свободны. – Мартин, казалось, и не слышал его, а если и слышал, то не счел сказанное достойным своего слуха и величия текущего момента. И не было здесь никакого Мартина. На гладко обтесанном камне сидел, поджав под себя ноги, Седуватахучепанипарду – Сын Красного Беркута Поразивший Серебристого Барса. Одно слово – имя, титул, воинское звание, место под небом, судьба и предназначение.
Зеро почувствовал, что нет никаких веревок, стягивающих запястья. Нет, и не было. Все, что он чувствовал мгновение назад, оказалось продолжением иллюзии, которая его поглотила, как только позади остался порог жилища идолов, святилища Красного Беркута…
– Вы свободны, – повторил вождь совершенно бесстрастным голосом. – Вы свободны в землях ватаху-урду, вы свободны за пределами этих земель, но отныне вы не свободны друг от друга, от пути, который вскоре изберете, и от цели, которую сами себе поставите.
– Мы можем уйти? – Доктор Гобит первой обрела контроль над собой и уже поднялась с колен. А может быть, ей вообще удалось избежать транса или хотя бы какой-то частью сознания удержаться за реальность. То-то она была там, на алом языке беркута, такой полупрозрачной, такой расплывчатой.
– Вы должны уйти. Но вы можете и не уходить. Вы уже принесены в жертву Красному Беркуту, и только Великий Ватаху отныне властен над вашей жизнью и судьбой…
Э. Н., 6 день, 6 ч. 45 м.
– Четыре – скверное число. Нет в нем никакой магии и никакого тайного смысла. То ли дело – три или семь, или двенадцать, или даже тринадцать. – Вовсе не казалось, что Савел чем-то очень уж озабочен, или что-то доставляет ему неудобства.
Посредине поляны высился гигантский папоротник. Четыре небольших рюкзачка, приткнувшись друг к другу, лежали под раскидистыми ветвями – прожиточный минимум на ближайшие несколько дней… Ватахи-провожатые исчезли, как только сдернули черные повязки с глаз недавних пленников – ни шороха, ни шелеста – как будто где стояли – там и растаяли.
Зеро решил, что уже пора – никогда раньше не приходилось никого убивать, но теперь ему вдруг показалось, что иного выхода нет. Вновь оказаться на борту подводного крейсера Гардарики не было никакого желания, а если Савел умрет, они с Тикой будут чисты перед родиной и Департаментом. Если повезет, можно будет закончить работу, получить свое, согласно подписанным соглашениям и обрести, наконец, покой и волю. А про чудище в пещере Савел лихо придумал – сказка для ватахов младшего, среднего и старшего возраста. Но это ему не поможет… Зеро нащупал в кармане костяную заточку, которую нашел на площади перед храмом – она-то и натолкнула его на мысль…
Останется только выбраться хотя бы к Хавли – а там пусть кто угодно задерживает… Вот только одно непонятно: как Роза сюда угодила. Савел врет, что ее сюда привезли, чтобы в пещеру слазила за дочкой команданте, а она с монстром сразилась, и тот ее по стенкам размазал, а потом появилась мать Сандры и отправилась в лобовую атаку – чушь какая. Интересно, что он теперь скажет, когда не перед ватахами надо будет объясняться. Хотя нет, не успеет он ничего сказать, и не надо, чтобы успел, а то еще вывернется…
Зеро приблизился к Савелу почти вплотную. Еще пара шагов – и все. Может быть, Тика сообразит помочь. Вы его подержите – я его зарежу! Ха!
Выхватить заточку одним резким движением не удалось – карман оказался тесноват. Когда треснула ткань, и орудие убийства все-таки вырвалось на волю, навстречу подбородку уже летел кулак советника Бакса. Бывшего советника… Папоротник перед глазами повалился набок, а почти все поле зрения занял ботинок, большой, коричневый, с высокой шнуровкой.
– Я же говорил, что четыре – скверное число… – Бакс присел перед ним на корточки и подул на сбитые костяшки. – Зеро, дружище, это бесполезно… Даже если пушкой разживешься – не советую…
– Советник хренов… – Зеро ощупал подбородок – челюсть была не месте.
Рядом оказался Тика и помог ему подняться, но Зеро, постояв пару секунд, вновь опустился на траву – голова гудела, а спешить было некуда. Ни картой, ни компасом, ни оружием ватахи их не снабдили, а искать дорогу обратно было бесполезно: даже пройдя в трех шагах от резиденции Мартина-Седуватахучепанипарду, они бы ничего не заметили без позволения хозяев… Иллюзии, иллюзии… А если и то, что происходит здесь и сейчас – тоже иллюзия? Хотя нет – челюсть-то болит…
– Я полагаю, нам хотя бы на некоторое время стоит забыть все взаимные претензии и просто постараться выбраться отсюда как можно быстрей. – Тика мгновенно вошел в роль дипломата. – Совершенно ясно, что всем нам, кроме, может быть, доктора Гобит, нельзя показываться на глаза нашему дорогому начальству. А тебе, Савел, должно быть известно, что все уважающие себя спецслужбы уничтожают засветившихся агентов, и тут на заслуги никто не смотрит. Засветился – под нож. У нас у всех только один выход…
– Тика, замолчи. – Бакс уселся рядом с поверженным Зеро и обхватил голову руками. – Бред… Тика, ты бредишь. Ты прекрасно знаешь, что и вы с Валлахо теперь можете вернуться под крылышко дженти Гресса, и мне, если выберусь отсюда к своим, ничего не будет, кроме почета и вознаграждения за труды… Особенно если доктора доставлю. – Он взглянул на Лолу, и та слегка попятилась. – Да, доктор Гобит, вам есть чего бояться. Мне очень хочется вас придушить, но я сдержусь. Сейчас все это не имеет значения… Хотим мы этого или не хотим, но сейчас мы – одна команда, и Красный Беркут позаботится о том, чтобы мы сделали все, как надо.
– И ты веришь в эту чушь? – не сдержался Зеро, хотя челюсть еле двигалась, а перед глазами продолжали плясать электрические разряды.
– Верю ли я? – Бакс все еще сидел рядом, не меняя позы. – Да я просто боюсь не верить. Не знаю, что тебе там привиделось, а мне показали достаточно, чтобы я поверил. Пусть не в Беркута, а хотя бы в то, что в этом что-то есть. И еще я видел того кретина из Бездны. Мне хватило. Меня мои страхи никогда не подводили… Однажды мне предложили службу в Департаменте, и я побоялся отказаться. Потом гардарикцы меня подловили на пустяшной интрижке… На ерунде. Ну, перевели бы меня в курьеры года на два – и все. Нет – побоялся светиться, биографию пачкать. Зато теперь два оклада – один в фунтах, другой – в гривнах, один – на карманные расходы, другой – на черный день, если раньше не подвесят… Так что, верю я или нет – это никого волновать не должно. Все равно вы все со мной пойдете. А если кто артачиться будет… – Он вытащил из бокового кармана черный пистолет и приставил ствол ко лбу старого приятеля Зеро Валлахо, специалиста по спасению цивилизации от природы и природы от цивилизации, независимого эксперта в изгнании.
– И было у него три ноги и рога на голове, – вставила свое веское слово Тесса Беручо, глава коллегии национальной культуры.
Раздался сухой и почти подобострастный смешок первого консула, который широкими улыбками поддержали почти все члены директории. Конечно… Тесса – это процентов тридцать частных взносов на содержание вооруженных сил, Тесса – это окно через Корран для вывоза «белого золота», Тесса – это канал поставки оружия и боеприпасов из Хунну. На всякий случай, прежде чем продолжить доклад, Пьетро тоже улыбнулся.
– К нему подошли два охранника для выяснения, но тут же свалились замертво, а потом статуэтка, которую нес этот тип, выросла до размеров огромного монумента и он упал на колени перед ней, и раскинул руки, как бы приглашая остальных сделать то же самое. Народ начал разбегаться, но тут-то и рассыпался один из производственных корпусов. В 16-10 полковник Хакси связался со мной по прямому каналу и сообщил, что по территории бродит какой-то монстр, рушит здания, убивает взглядом всех подряд, и у вверенных ему подразделений все оружие вышло из строя. В тот момент, еще не понимая всей серьезности происходящего, я приказал нескольким зенитным батареям открыть огонь по неопознанному объекту в районе ТЭЦ-4. Удалось произвести один залп, после которого стрелявшие орудия тут же были уничтожены вместе с расчетами.
– Как уничтожены? – поинтересовался первый консул.
– Они расплавились. Если кто-то не верит, может сходить посмотреть: девять воронок, залитых стальным расплавом – все, что от них осталось! – Теперь уже никто не смеялся, но вся серьезность происходящего едва ли еще дошла до консулов. – Капитан Меринг, командир роты иностранного легиона, видел все в стереотрубу с расстояния в две мили. Он утверждает, что когда началось бегство, статуя топнула ногой, и возникла взрывная волна, которая раздавила толпу. А чтобы развеять ваш скептицизм – вот фотографии с места побоища через час после того, как…
Он обошел всех собравшихся и лично вручил каждому по фотографии. Немая сцена длилась несколько минут – господа консулы рассматривали кучу раздавленных тел в створе выломанных ворот.
– И что это могло быть, по вашему мнению? – Первой вышла из оцепенения Тесса Беручо.
– Я рассказал все. Возможно, это какое-то новое оружие, которое врагу подкинули эверийцы, а может быть, черт из Пекла. Не знаю. Но учтите, меры принимать надо немедленно. В городе назревает паника, а в армии назревает бардак. Только за последние два часа расстреляно полторы сотни дезертиров, почти все расчеты ЗРК покинули позиции и скрылись, кто куда. Необходимо сделать заявле…
Здание тряхнуло, а через мгновение по стенам пробежалась едва заметная вибрация.
– А куда оно потом делось? – испуганно спросил кто-то из консулов, но вопрос явно запоздал.
Все, как загипнотизированные, смотрели на входную дверь, из-за которой, сотрясая все здание, раздавались шаги Командора. Послышалась автоматная очередь, но тут же прервалась коротким вскриком. А потом дверь не распахнулась, не выломалась, а просто растаяла в лучах багрового сияния. Он стоял перед ними, в точности такой же, как описывали свидетели: чешуйчатые латы, островерхий шлем, широкоскулое лицо, в одной руке – статуэтка, изображающая юношу, облаченного в длинную мантию, в другой – сверкающий жезл. Бронзовый юноша соскользнул с его ладони, опустился на пол, начал расти и через пару секунд вышиб головой потолок, который почему-то не обрушился вниз, а вылетел наружу, обнажив сумеречное небо. Чешуйчатый монстр повернулся спиной к окаменевшим консулам и медленно опустился на колени перед изваянием, мыча что-то совершенно неразборчивое.
Первым очнулся Пьетро Сатори. Он сделал шаг вперед и тоже упал на колени в трех метрах от блестящей чешуйчатой спины и склонил голову, не надеясь, впрочем, на сколько-нибудь благоприятный исход. Поза страуса. Лучше уж смотреть на этот стертый паркет, чем видеть то, от чего не может быть спасения. И еще напоследок можно подумать о чем-нибудь приятном, например о полутора миллиардах фунтов в «Дженти-капитале» или о милой татуировочке на попке Лозиты, танцовщицы из ночного клуба «Консул», вход только для членов…
Перед глазами вдруг оказался жезл, зажатый в волосатой руке чудовища. Пьетро долю мгновения глядел на него и вдруг сообразил, что надо делать. Он склонился чуть ниже и приложился к жезлу губами, а когда железка скрылась из виду, скосил глаза влево, и увидел, что рядом в точно такой же позе замерла Тесса Беручо и губы ее тянутся к тому же сувениру дьявола. Пьетро рискнул оглянуться – сзади стояли на коленях еще несколько консулов, а все остальные были мертвы.
Э. Н., день 5, 17 ч. 22 м.
– …ты стоишь – «ит кочваца», он стоит – «эт кочвацэ», мы стоим – «уви кочваюци», вы стоите – «ути кочваюца», они стоят – «эты кочваюцэ». Язык сломаешь! – Тика выбил трубку об край пенька, на котором лежали бумажные листы, с записями краткого ватахско-эверийского словаря, составленного лично Мартином Шукшей в свободное от руководства народом время. – Табак у них неплохой, а вот жизнь у них дерьмовая. Замкнутость ведет к деградации, контакты с внешним миром обогащают. Зеро, как убедить этих дикарей, что цивилизация – это концентрация всех благ, которые наварило человечество за всю свою многострадальную историю.
– Никак, – отозвался Зеро, занятый плетением корзины. – К тому же дегенератов здесь, по-моему, нет вообще, в отличие от цивилизованного общества.
– Это только по-твоему, а по-моему – все они тут со сдвигом. Вот вчера вечером несу это я графин с водой, чтоб, значит, ночью к ручью не бегать, если пить захочется, а навстречу мне идет краснорожий из тех, что нас стерегли, графин у меня отобрал, воду понюхал и вылил. А потом потащил меня к их водопою и показывает, дескать, эта вода пить нельзя, эта вода только умываться, а пить вода другой ручей. Отвел меня – шагов тридцать подальше, а там и вправду другой ручей, точно такой же, но из него, видите ли, можно пить вода, а из того нельзя.
– А мы здесь, точно, выглядим абсолютными кретинами. Может быть, для них из того ручья напиться, все равно, что для нас из – унитаза.
Тика достал из нагрудного кармана бумажник, а из бумажника – крохотное зеркальце, и начал внимательно рассматривать фрагменты собственного лица.
– Ищешь признаки кретинизма? – поинтересовался Валлахо, желая веселой шуткой разнообразить угрюмый быт и суровую правду жизни.
– Сам ты кретин! – почему-то шепотом отозвался Тика. – Не слышишь что ли: по-эверийски кто-то треплется.
– А почему просто не посмотреть?
– Тихо…
"… а мне, кстати, даже любопытно. Провести остаток жизни, что у дикарей, что в Гардарике – для меня почти одно и то же.
– Доктор, если мне и придется оставить вас здесь, то только в виде трупа.
– Дженти Савел, я, конечно, не буду утверждать, что мне абсолютно все равно, когда умереть – сейчас или несколько позже…"
Пленников провели мимо, и Тика, убрав зеркальце, посмотрел им вслед.
– Это же элементарно: пока они считают, что здесь их никто не понимает, у них одни разговоры, а в присутствии еще кого-то – совсем другие.
– Это же Савел.
– Сам вижу. Нас подставил, скотина. Хорошо хоть сам влип.
– А с ним кто?
– А с ним доктор Лола Гобит. Не знаю точно, чем она на самом деле занимается, но шишка большая. Пока в ее конторе зверскую медкомиссию не пройдешь, на службу в Департамент устроиться – дохлый номер, и любой, кто на повышение идет, проходит экспертизу в Центре доктора Гобит. Специалистка по мозгам… А где ты научился корзины плести? – вдруг поинтересовался Тика.
– Детско-юношеский клуб «Лесные братья». А что?
– Да ничего… Вот и будешь теперь их плести всю оставшуюся жизнь.
Вся оставшаяся жизнь действительно рисовалась совершенно беспросветной, хотя бы потому, что ватахи за всю свою историю так и не изобрели холодного пива и контрастного душа, а ватахские женщины смотрели на пришельцев, как на заблудившихся в городе обезьян. Третий день они здесь, а дети так и продолжают показывать на них пальцами с безопасного расстояния, а одна девочка лет пяти вчера, пробегая мимо Зеро, показала ему язык, и сказала на общедоступном наречии: «Бе-е-е-е-е…»
Вождь-шаман-император уже двое суток пленников не беспокоил, видимо, был занят разговорами с духами и прочими важными государственными делами. Явной охраны к ним тоже приставлено не было, но когда Зеро однажды сделал вид, что собирается прогуляться до реки, которая протекала в полумиле от резиденции вождя, через несколько минут рядом обнаружилась троица ватахов, которые как бы невзначай, шли тем же курсом. Итак, надежд на избавление не было и не предвиделось. Оставалось вплотную заняться народными промыслами, земледелием и этнологией. Добыть завтра же бумаги (наверняка у них где-нибудь завалялось) и завтра же начать уникальное исследование: на что намекает ватахская девушка, если прогуливается в красных тапочках возле жилища ватахского юноши, и что означает, если ватахский юноша возвращается с поля битвы в белых тапочках. «Эты кочваюцэ», они стоят, понимаешь… А Бакса надо придушить! Подставил, так подставил, сдал со всеми потрохами. Интересно, хобби у него такое или это просто работа… А теперь он здесь, и Мартину, надо думать, наплевать, на кого Савел работал. Кстати, а почему эту парочку не пристрелили, как только они нарушили границу неприкасаемых владений?
– Что с Баксом делать будем? – спросил он Тику, который сосредоточенно набивал очередную трубку, и, усердно шевеля губами, повторял ватахские слова.
– С ним и без нас что-нибудь сделают. – Казалось, Тику этот вопрос вообще не занимает. – Не думаю, что Мартину требуется больше двух собеседников… Кстати, Красный Беркут человечинку до сих пор жалует. Я сегодня с утра пораньше за угол заглянул. Там у храма, оказывается, есть запасной выход, а возле него плита лежит. Любой музей за ту плиту, не глядя, отвалил бы штук пятьсот, если не больше. Жертвенный камень, залитый свеженькой кровью. Может, и нас для него откармливают.
– А ты, оказывается, мрачный тип. – Зеро вдруг почувствовал какое-то беспокойство, хоть и не было для того видимых причин, ну совсем никаких…
– Нет, я просто ценный кадр. Главное в любом положении – наладить контакты, обзавестись связями, оценить ситуацию, а потом вести себя соответственно. Так что, бросил бы ты свою корзину, здесь этим никого не удивишь, а учил бы язык – нет сейчас для нас более полезного занятия. Или ты все еще надеешься, что все это не надолго? Надейся, надейся! Корзины плети. Каждому ватаху-урдику – по корзинке лично в руки! Может быть, тогда в этих джунглях грибы-подберезовики заведутся. – Тика нервничал, Тика что-то чуял.
Зеро не успел ответить, как из ворот храма в сопровождении дюжины пернатых бойцов вышли два жреца и направились непосредственно к пленникам.
– Накаркал. – Зеро почувствовал, как недобрый холодок ползет вверх по позвонкам, хотя мало ли чего могло понадобиться этим ребятам, может, просто решили табачку стрельнуть.
Жрецы прошли мимо, даже не посмотрев на бледнолицых, но какой-то уж очень неопрятный ватах, замыкающий процессию, показал пришельцам оттопыренный мизинец и небрежно бросил: «Койцэ!».
– Пошли. – Тика легонько хлопнул Зеро по плечу. – Он сказал нам следовать за ними и помалкивать, пока нас о чем-нибудь не спросят или просто не позволят говорить.
– Когда он успел столько наболтать? – поинтересовался Зеро, с некоторым сожалением глядя на незавершенную корзину.
– Я же говорил, у них каждое слово имеет массу значений, а иногда – по нескольку одновременно. – Заметив, что замыкающий ватах оглянулся, Тика умолк и торопливым шагом бросился вдогонку.
Савел шел впереди по колено в алом тумане, за ним семенил Тика, гордо подпирая низкое черное небо бело-голубым флагом Конфедерации, а старушка почему-то была полупрозрачной и все время озиралась по сторонам, как будто повсюду было не одно и то же. Сколько времени прошло с тех пор, как их затолкали в черный дверной проем, увенчанный барельефом Беркута, Красного Беркута, Великого Ватаху – мгновение или вечность. Какая разница… «Ват» – хищная птица, «ху» – красный, красное, красная, красные, "а" – просто для связки слов… Тика лучше знает, но он занят. Шуточное ли дело – нести знамя сверхдержавы… Интересно, зачем оно ему. Может быть, заключив союз с Красным Беркутом, Конфедерация подчинит себе вселенную и установит повсеместное торжество здравого смысла и свободного предпринимательства, а потом приведет мир к торжеству демократии… Может быть. Все может быть. Путь к Ватаху освещает небесное светило – Яйцо, из которого вылупился Красный Беркут… Но если Яйцо еще существует, значит Ватаху пока что у него внутри, значит, освещай – не освещай, а придется дожидаться, пока птенец не вырвется на волю. А старушка, похоже, ослепла. Не видит ни хрена, ни красного тумана, ни Яйца – светилы небесного. А то чего бы ей оглядываться – равнение на знамя!
Савел провалился в туман по грудь, а потом и совсем исчез, но шаги его не смолкли, они продолжали шаркать где-то внизу. Кстати, а где Тика со знаменем? Тика – шут с ним, а вот знамя жалко. Трудно жить, не имея впереди другого ориентира, кроме Яйца, которое вот-вот треснет. А может быть, сначала появился Ватаху, а потом уже Яйцо? Это многое объясняет и наполняет смыслом движение вперед – и Красный Беркут где-то есть, и Яйцо путь освещает. Но и в этом случае нет полной ясности: если Беркут уже есть, зачем тогда Яйцо…
Спокойно, Зеро… Главное, не забывать, что все это – бред, галлюцинация, перекресток пути колдуна и пути воина. Алый туман под ногами – это всего лишь язык Беркута, дорога, которая ведет в бездну его клюва, уже давно поглотившего все вопросы и все ответы. Они, четверо бледнолицых – что-то вроде рвотного для утробы священной птицы. Они войдут в эти бездонные недра, и оттуда исторгнется ответ, которого ждут. Колдун, который сидит сейчас по правую руку от Мартина, все поймет и скажет, что делать, как усмирить обезумевших духов Каркуситантхи и заставить пещеру забрать Посланца обратно. Чушь какая! Может, помолиться Единому-Всемогущему. Нет, от души не получится, а без души смысла нет – не поможет. Вот и старушки не стало, чтоб ее… Нет, вот она, совсем прозрачная, как будто из стекла. Любопытно было бы узнать, а если по ней стукнуть, она разобьется? А ну-ка! В Лолу стремительно полетел скомканный носовой платок, но доктор мастерски поймала его зубами, проглотила и исчезла совсем, мерзко ухмыльнувшись на прощание. Ноги потеряли зыбкую опору, и Зеро полетел вниз, туда, где возле небольшой речушки горел костер, и над ним дымился котелок. Уха. Запах, не то чтобы забытый, а просто не было повода вспомнить. Куда делись все эти годы? Может быть, Красный Беркут сожрал?
У костра сидел он сам, тот, который был лет двадцать назад, и прочие «Лесные Братья», причем половина из них – сестры. Давняя поездка в северный Хэлс, в заповедную зону… Квота на посещение – десять тысяч в год, не более пяти дней каждому, стоимость путевки 5 000 фунтов, но те, кто помогает строить кормушки для лосей – вне лимита и бесплатно. Вот уха сварится, можно будет притушить костер, закопать картошечку в раскаленные угли, и начнется самое интересное, то самое, для чего все это затевалось…
– Здесь совсем не то, что там. – Малыш Брокки указывает рукой в ту сторону, где расположен далекий мегаполис. – И даже совсем не то, что на восточном побережье. В Бонди-Хоме люди вкалывают, в Новой Александрии – развлекаются, и только здесь… Только здесь остались немногие, которые живут.
Через несколько лет он там и поселился. Выдержал конкурс – триста двадцать претендентов на одну вакансию, и с тех пор ни ногой оттуда. Сейчас, наверное, уже старший смотритель…
– Когда белка прыгает с ветки мне на плечо и начинает тыкаться мордочкой прямо в ухо, как будто хочет поделиться со мной своими тайнами, я начинаю больше ценить себя. Если зверек мне доверяет, значит, я не совсем уж плохая… – Это Лина, умница-красавица. Ее не станет года через два – выбросилась из окна, наглотавшись галлюцигенов.
– У каждого из нас есть предназначение. Только выполнив его, человек может умереть счастливым. – А это говорит он сам, Зеро Валлахо. Нет, не он, а тот, кем он был лет двадцать назад. Точнее, тот, кем он был лет двадцать назад в северном Хэлсе. Здравствуй, мальчик. Здравствуй и прощай!
Тощий колдун смотрел в упор на его зрачок, оттянув веко костлявыми длинными пальцами. Заметив, что бледнолицый реагирует на внешние раздражители, он что-то буркнул вождю-шаману-императору, который, поджав под себя ноги, сидел на каменном постаментике, словно памятник самому себе. Зеро чувствовал спиной сквозь мокрую от пота рубаху шероховатости каменного столба, а еще – что его запястья связаны там, за этим самым столбом. Руки и ноги затекли. Стоило пошевелиться, как в них вонзались тысячи крохотных иголок, но хуже всего было странное чувство неудовлетворенности – не голод, не жажда, не то ощущение досады, когда не получаешь то, на что рассчитываешь, не сожаление о напрасно потерянном времени – хуже, гораздо хуже… Пустота. Бесконечная вереница дней, полных событий и людей, крохотных радостей и мелких неприятностей, скоротечных надежд и мелких разочарований, ничего не значащих слов и якобы многозначительного молчания – пустота, холодная и ребристая, как тот камень за спиной.
Зеро заставил себя оглядеться, желая найти зацепку, точку опоры, чтобы выкарабкаться из той беспросветности, в которую проклятые колдуны погрузили его сознание. И Тика, и Савел, и даже эта старуха, которая наверняка пьет на завтрак кровь юных девственниц (иначе, откуда в ее возрасте такая осанка, столько бодрости и зубов) – все были в том же положении, что и он сам. А может быть (даже, скорее всего), в таком же состоянии. Нет, на них смотреть тоже не хотелось…
– Красный Беркут дал нам знак! – Вождь, казалось, обращается вовсе не к ним, а к холодным камням за их спинами. – Вам надлежит исполнить его волю.
– Мартин, я тебя умоляю, ну что ты несешь! – очнулся Тика. – Ну что тебе стоит объяснить толком, в чем дело… И прикажи нас развязать. Чтоб тебя Красный Беркут клювом да по темечку!
– Вы свободны. – Мартин, казалось, и не слышал его, а если и слышал, то не счел сказанное достойным своего слуха и величия текущего момента. И не было здесь никакого Мартина. На гладко обтесанном камне сидел, поджав под себя ноги, Седуватахучепанипарду – Сын Красного Беркута Поразивший Серебристого Барса. Одно слово – имя, титул, воинское звание, место под небом, судьба и предназначение.
Зеро почувствовал, что нет никаких веревок, стягивающих запястья. Нет, и не было. Все, что он чувствовал мгновение назад, оказалось продолжением иллюзии, которая его поглотила, как только позади остался порог жилища идолов, святилища Красного Беркута…
– Вы свободны, – повторил вождь совершенно бесстрастным голосом. – Вы свободны в землях ватаху-урду, вы свободны за пределами этих земель, но отныне вы не свободны друг от друга, от пути, который вскоре изберете, и от цели, которую сами себе поставите.
– Мы можем уйти? – Доктор Гобит первой обрела контроль над собой и уже поднялась с колен. А может быть, ей вообще удалось избежать транса или хотя бы какой-то частью сознания удержаться за реальность. То-то она была там, на алом языке беркута, такой полупрозрачной, такой расплывчатой.
– Вы должны уйти. Но вы можете и не уходить. Вы уже принесены в жертву Красному Беркуту, и только Великий Ватаху отныне властен над вашей жизнью и судьбой…
Э. Н., 6 день, 6 ч. 45 м.
– Четыре – скверное число. Нет в нем никакой магии и никакого тайного смысла. То ли дело – три или семь, или двенадцать, или даже тринадцать. – Вовсе не казалось, что Савел чем-то очень уж озабочен, или что-то доставляет ему неудобства.
Посредине поляны высился гигантский папоротник. Четыре небольших рюкзачка, приткнувшись друг к другу, лежали под раскидистыми ветвями – прожиточный минимум на ближайшие несколько дней… Ватахи-провожатые исчезли, как только сдернули черные повязки с глаз недавних пленников – ни шороха, ни шелеста – как будто где стояли – там и растаяли.
Зеро решил, что уже пора – никогда раньше не приходилось никого убивать, но теперь ему вдруг показалось, что иного выхода нет. Вновь оказаться на борту подводного крейсера Гардарики не было никакого желания, а если Савел умрет, они с Тикой будут чисты перед родиной и Департаментом. Если повезет, можно будет закончить работу, получить свое, согласно подписанным соглашениям и обрести, наконец, покой и волю. А про чудище в пещере Савел лихо придумал – сказка для ватахов младшего, среднего и старшего возраста. Но это ему не поможет… Зеро нащупал в кармане костяную заточку, которую нашел на площади перед храмом – она-то и натолкнула его на мысль…
Останется только выбраться хотя бы к Хавли – а там пусть кто угодно задерживает… Вот только одно непонятно: как Роза сюда угодила. Савел врет, что ее сюда привезли, чтобы в пещеру слазила за дочкой команданте, а она с монстром сразилась, и тот ее по стенкам размазал, а потом появилась мать Сандры и отправилась в лобовую атаку – чушь какая. Интересно, что он теперь скажет, когда не перед ватахами надо будет объясняться. Хотя нет, не успеет он ничего сказать, и не надо, чтобы успел, а то еще вывернется…
Зеро приблизился к Савелу почти вплотную. Еще пара шагов – и все. Может быть, Тика сообразит помочь. Вы его подержите – я его зарежу! Ха!
Выхватить заточку одним резким движением не удалось – карман оказался тесноват. Когда треснула ткань, и орудие убийства все-таки вырвалось на волю, навстречу подбородку уже летел кулак советника Бакса. Бывшего советника… Папоротник перед глазами повалился набок, а почти все поле зрения занял ботинок, большой, коричневый, с высокой шнуровкой.
– Я же говорил, что четыре – скверное число… – Бакс присел перед ним на корточки и подул на сбитые костяшки. – Зеро, дружище, это бесполезно… Даже если пушкой разживешься – не советую…
– Советник хренов… – Зеро ощупал подбородок – челюсть была не месте.
Рядом оказался Тика и помог ему подняться, но Зеро, постояв пару секунд, вновь опустился на траву – голова гудела, а спешить было некуда. Ни картой, ни компасом, ни оружием ватахи их не снабдили, а искать дорогу обратно было бесполезно: даже пройдя в трех шагах от резиденции Мартина-Седуватахучепанипарду, они бы ничего не заметили без позволения хозяев… Иллюзии, иллюзии… А если и то, что происходит здесь и сейчас – тоже иллюзия? Хотя нет – челюсть-то болит…
– Я полагаю, нам хотя бы на некоторое время стоит забыть все взаимные претензии и просто постараться выбраться отсюда как можно быстрей. – Тика мгновенно вошел в роль дипломата. – Совершенно ясно, что всем нам, кроме, может быть, доктора Гобит, нельзя показываться на глаза нашему дорогому начальству. А тебе, Савел, должно быть известно, что все уважающие себя спецслужбы уничтожают засветившихся агентов, и тут на заслуги никто не смотрит. Засветился – под нож. У нас у всех только один выход…
– Тика, замолчи. – Бакс уселся рядом с поверженным Зеро и обхватил голову руками. – Бред… Тика, ты бредишь. Ты прекрасно знаешь, что и вы с Валлахо теперь можете вернуться под крылышко дженти Гресса, и мне, если выберусь отсюда к своим, ничего не будет, кроме почета и вознаграждения за труды… Особенно если доктора доставлю. – Он взглянул на Лолу, и та слегка попятилась. – Да, доктор Гобит, вам есть чего бояться. Мне очень хочется вас придушить, но я сдержусь. Сейчас все это не имеет значения… Хотим мы этого или не хотим, но сейчас мы – одна команда, и Красный Беркут позаботится о том, чтобы мы сделали все, как надо.
– И ты веришь в эту чушь? – не сдержался Зеро, хотя челюсть еле двигалась, а перед глазами продолжали плясать электрические разряды.
– Верю ли я? – Бакс все еще сидел рядом, не меняя позы. – Да я просто боюсь не верить. Не знаю, что тебе там привиделось, а мне показали достаточно, чтобы я поверил. Пусть не в Беркута, а хотя бы в то, что в этом что-то есть. И еще я видел того кретина из Бездны. Мне хватило. Меня мои страхи никогда не подводили… Однажды мне предложили службу в Департаменте, и я побоялся отказаться. Потом гардарикцы меня подловили на пустяшной интрижке… На ерунде. Ну, перевели бы меня в курьеры года на два – и все. Нет – побоялся светиться, биографию пачкать. Зато теперь два оклада – один в фунтах, другой – в гривнах, один – на карманные расходы, другой – на черный день, если раньше не подвесят… Так что, верю я или нет – это никого волновать не должно. Все равно вы все со мной пойдете. А если кто артачиться будет… – Он вытащил из бокового кармана черный пистолет и приставил ствол ко лбу старого приятеля Зеро Валлахо, специалиста по спасению цивилизации от природы и природы от цивилизации, независимого эксперта в изгнании.