Загребельный Павел. Изгнание из рая

наша многострадальная тоже имеет предел выдержки и терпения.
Веселоярцы тоже имели такой предел и твердо решили найти
анонима-псевдонима, презренного клеветника Шпугутькало, вывести его на
чистую воду, поймать за хвост и повесить сушиться на солнце.
- Для музея? А может, и так.
Вновьизбрать, по праву давнего знакомства, пригласил в Веселоярск
автора этого повествования, предупредив, что на этот раз речь идет не о
радостных переменах в жизни его односельчан, а о явлении позорном, вредном и
таком непонятном, как долгоносик, колорадский жук, неблагоприятные погодные
условия, гонка вооружений, империалистические угрозы миру и жизни на Земле
или, скажем, домовой в новом доме, где есть электричество, газ, телефон и
телевизор, мебель, не боящаяся жука-древоточца, ковры, которым не страшна
моль, магнитофоны, которые навеки опозорили и задавили старосветского
сверчка.
Автор как раз страдал от приступа люмбаго и не то что ехать
куда-нибудь, а даже пройти от кровати до письменного стола не мог, а только
как-то по-обезьяньи передвигался. Люмбаго - это такая болезнь, когда мышцы
на твоей спине словно бы парализованы змеиным ядом клеветников и оговорщиков
и ты не можешь пошевелиться, твой хребет искривлен, как старославянская
"ижица", ты пронизан такой болью, будто собрал ее со всего того мира, где
еще царит эксплуатация, неправда, неравенство, но одновременно ты хочешь
отмежеваться от своего тела, потому что для тебя главное - дух, мысль,
правда, красота и будущее!
Поэтому письмо дядьки Вновьизбрать подействовало на автора целебно - и
люмбаго исчезло, будто какой-то примитивный чертик при могучем пении
предрассветных петухов.
Автор побежал на почту и послал в Веселоярск телеграмму, состоящую из
одного слова: "Еду!"
Скажем прямо: телеграмма эта не была такой уж исторической, - никто не
обратил на нее внимания, жизнь шла своим чередом, заводы выполняли свои
планы, колхозы не забывали своих обязательств перед государством, труженики
продолжали трудиться, бездельники и не думали что-нибудь делать, умные
становились еще умнее, невежды еще основательнее углублялись в незнание и
темноту. Будем реалистами: что такое Веселоярск, пусть даже это образцовое
село, и что такое автор этого повествования, пускай даже он что-то там и
понаписывал! Есть вещи во сто крат важнее, о них и заботятся те, кому
надлежит.

НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Автор не учел того обстоятельства, что может найтись человек, который
состоит приблизительно в таких же дружеских взаимоотношениях с почтой, как
Гриша Левенец, но уже не в областном, а в республиканском масштабе. Иначе
чем объяснить, что о телеграмме автора в Веселоярск уже утром следующего дня
знал хуторянский классик Весеннецветный. Зная же, он, конечно, немедленно
примчался к автору (ведь это было второе "я" автора, то есть alter ego). Как
всегда, был бледен от вдохновения, голос его дрожал, впечатление было такое,
будто после каждого слова ставится восклицательный знак. Автор со страхом
подумал, что если кто-нибудь внезапно украдет из пишущей машинки
Весеннецветного восклицательный знак, то человечество никогда уже не будет
иметь счастья каждый год знакомиться с новыми бессмертными произведениями.
Подумав об этом, автор вздрогнул, и Весеннецветный, обладая исключительным
даром наблюдательности, вмиг заметил это и воскликнул:
- Ага! Уже! Опомнились!
- Не совсем вас понимаю, - немного растерялся автор.
- В Веселоярск! Хотели!
- Собираюсь.
- Не надо ехать!
- Просят люди. Завелся там какой-то кляузник, хотят вывести на чистую
воду.
- Не езжайте! Не пишите!
- Да почему?
- Ваше "Львиное сердце"! Что о нем!
- Кто?
- Зарубежные! Газеты!
- Не слышал.
- "Зиг-заг"! "Туда и сюда"! "Вдоль и поперек"!
- Пускай себе пишут.
- А критики!
- Какие?
- Слимаченко! Говорит! Или автор сдурел! Или хулиганствует!
- Пускай бы лучше занимался сельским хозяйством этот Слимаченко.
Спросить бы у него: где сельскохозяйственная энциклопедия, где энциклопедии
механизатора, садовода, полевода, где книга ферм? Вот о чем бы ему...
Весеннецветный, видя, что ничем не испугает автора, прибег к своему
последнему аргументу:
- Многие узнали себя!
- В "Львином сердце"?
- В львином же!
- На здоровье! Могу ответить словами Гете, который удивлялся, когда
некоторые люди поднимали шум:

Чего вы всполошились, дураки?!
Про вас
Не написал я ни строки!
Я, может,
Вспоминал про вас
Не раз.
Но писано все это
Не про вас!
(Перевод Б.Заходера)

- И все-таки поедете? - от восклицаний перешел на вопросы
Весеннецветный.
- Поеду.
- Там ведь такая землица, такие людоньки, такая пшениченька, такие
пчелки! А сало, а паляницы, а колбасы - ведь все вот такое!
- Вот и надо защищать "все вот такое" от еще больших наговоров
кляузника. Как говорил еще Козьма Прутков: "В глубине всякой груди есть своя
змея".
Весеннецветный решил убить автора эрудицией.
- А вы знаете, что в начале семнадцатого столетия появилось у нас
произведение с названием словно бы специально для вас - "Предостережение"?
- Так это же против униатских епископов и против папы римского. А я что
- папа римский? Это давнее предостережение не для меня. Если уж завели речь
о древности, могу посоветовать вам погрузиться в нее еще глубже. Скажем, в
пятнадцатое столетие. К французскому поэту Франсуа Вийону. Прочтите его
балладу о том, как следует варить злые языки. Кого интересует, пожалуйста!

В горячем соусе с приправой мышьяка,
В помоях сальных с падалью червивой,
В свинце кипящем, - чтоб наверняка! -
В кровях нечистых ведьмы похотливой,
С обмывками вонючих ног потливых,
В слюне ехидны, смертоносных ядах,
В помете птиц, в гнилой воде из кадок,
В янтарной желчи бешеных волков,
Над серным пламенем клокочущего ада
Да сварят языки клеветников!
(Перевод Ф.Мендельсона и И.Эренбурга)

Песенно-приподнятая душа хуторянского классика не выдержала натиска
такой грубой поэзии. Весеннецветный побледнел еще больше, так что автору
пришлось отпаивать его водой. Чего не сделаешь для самосохранения.
- Поедете? - придя в себя, прохрипел Весеннецветный.
- Поеду.
- Ну, я предупреждал! Предостерегал!
- Благодарю за предостережение, но долг!
И автор поехал в милый его сердцу Веселоярск. Знал, что увидит
раздольные прекрасные поля и роскошные сады, отягощенные плодами. Что
услышит родные песни в стиле провансальских менестрелей одиннадцатого
столетия: "На вгородi ве-е-герба ря-а-гасна! На вгородi ве-е-герба
рягасна-а! Там стояла дiв-i-гiвка крага-гасна-а-а!" Что встретит знакомых,
чье происхождение уходит своими корнями дальше, чем провансальские
менестрели и услышит...
Тут автор ужаснулся: неужели он не услышит веселоярского смеха? Неужели
не углубится в это клокочущее море, брызги которого долетают до самого
господа бога?
И неужели же в Веселоярске мог возобладать только притаенный смех
анонима, кляузника, ябедника и пасквилянта!
Автор вызвал силой своего воображения образ хуторянского классика
Весеннецветного, материализовал этот образ и на какое-то время упразднился
из повествования, уступив ему свое место, потому что Весеннецветный, видимо,
как никто другой владел бесценным даром: мыслить не целыми словами, а только
их окончаниями. Товарищ Весеннецветный, какие бывают анонимы? Анонимы? Да
какие же? Вот прошу: аноним брехливый и аноним кичливый, аноним добрейший и
аноним презлейший, аноним нахальный и аноним банальный, аноним спесивый и
аноним плаксивый, аноним сладчайший и аноним редчайший, аноним отменный и
аноним почтенный, аноним злобный и аноним овцеподобный, аноним болезный и
аноним железный, аноним бездумный и аноним разумный, аноним истерик и аноним
холерик, аноним надменный и аноним бессменный, аноним безличный и аноним
лиричный, аноним эстетский и аноним простецкий, аноним плюгавый и аноним
картавый, аноним смиренный и аноним презренный, аноним халтурный и
литературный, аноним напрасный и аноним несчастный, аноним подлейший и
аноним вреднейший, аноним опасный и аноним согласный, аноним примитивный и
аноним паразитивный, аноним въедливый и аноним привередливый, аноним
облыжный и аноним сквалыжный...
Знатоки поэзии могут возмутиться. Дескать, это вовсе не стиль
Весеннецветного, а стиль нашего прославленного модерного поэта!
Весеннецветный, вне всякого сомнения, даже слов таких не знает, он мог бы
сказать разве лишь вот так: аноним хорошенький и аноним пригоженький, аноним
радехонький и аноним тихохонький, ласковенький и так далее.
Что тут скажешь, чем оправдаешься? Разве лишь сошлешься на старинную
книгу, в которой написано: "Ешь, что перед тобою лежит, а инде не хватай".

ШПИОНЬОПШОНИЯ

Тем временем в Веселоярске произошло ретардирующее* событие. В книге
автора "Львиное сердце" (глава II) со ссылкой на классиков объясняется, что
такое "ретардирующий". Тут же можем сказать только, что это событие немного
затормозило ход дел и нашего повествования, но остановить не могло никак.
______________
* Ретардация - задержка или замедление развития сюжета, действия в
художественном произведении.

Что же это за событие? Может, отказ (с криками и угрозами) нового
преподавателя физкультуры Пшоня идти с учениками в поле на уборку кукурузы?
Или первая открытка от Недайкаши в ответ на ежедневные Гришины послания
(Недайкаша ответил: "Ваш вопрос решается")? Или весть о том, что товарищ
Жмак не может прибыть в Веселоярск на третью жатву по состоянию здоровья?
Да нет. Событие, собственно, было мелкое, случайное, просто
бессмысленное, но задевало оно главного нашего героя, поэтому приходится о
нем рассказывать.
В одно прекрасное утро (такой роскошный зачин выдуман в литературе
очень давно, и грех было бы не воспользоваться им!) в Гришином кабинете
появился человек, который был точной копией преподавателя физкультуры Пшоня
и отличался от него только одеждой: на нем был костюм в широченную полоску,
галстук в полоску еще более широкую, в руках он держал импортный плащ (серый
в полоску) и черный берет.
- Здравствуйте, - сказал мужчина чуточку измененным (не таким
скрипучим, как у Пшоня) голосом.
- Здравствуйте, - ответил Гриша.
- Шпинь, - сказал человек.
- Пшонь? - уточнил Гриша.
- Нет, Шпинь, - улыбнулся гость.
- А я говорю, может, все-таки Пшонь? - упрямо повторил Гриша.
- Я вам по буквам, - еще искреннее улыбнулся Шпинь-Пшонь, - вот
слушайте: шило, пилка, ирха, нос, мягкий знак. Шпинь. Очень просто.
- А что такое ирха? - поинтересовался Гриша.
- Специально нашел слово на "и", означает: замша из козьей кожи.
Деликатнейшая замша.
- Одну минуточку, - попросил Гриша. - Подождите, я сейчас.
- Да, пожалуйста! - воскликнул тот, пристраивая свой плащ, свой берет и
поудобнее располагаясь на диване.
Гриша выскочил к Ганне Афанасьевне.
- Наш исполнитель здесь?
- На месте.
- Пошлите его, пожалуйста, в школу, пусть посмотрит, где там этот
Пшонь.
- Сейчас и послать?
- Немедленно!
Гриша возвратился в кабинет. В черта-дьявола, в переселение душ, в
ведьм и домовых не верил, но все же мог предположить, что на него наслано
какое-то наваждение, что на самом деле ничего не было, только примерещилось,
показалось ему, и в кабинете никого нет и не было вообще никого, только
видение двойника Пшоня и мерцание воздуха от слов, будто сказанных, а на
самом деле лишь воображаемых.
К сожалению, мистика и чертовщина продолжались. Пшонь (или кто там
такой?), рассевшись на диване, закинул ногу на ногу и помахивал нечищеным,
правда из добротной кожи, башмаком.
- Государственные дела? - посочувствовал он Грише. - Знаю, знаю, сам не
раз...
Гриша посмотрел на этого нахала. В самом деле Пшонь, только переодетый!
- Послушайте, - сказал он, - вы ведь по физкультуре, если не ошибаюсь?
- Ошибаетесь, да еще и глубоко! - добродушно хохотнул тот. - Я по
культуре, но без всяких "физ"! А про вас откуда? Очень просто. Был тут такой
товарищ - Тавромахиенко?
"Ну, гадство, - подумал Гриша, - уже, наверное, и об этом есть
заявление. А Пшонь откуда-то пронюхал - и потому весь этот маскарад".
Вслух он произнес:
- Я уже и не помню...
- Да он тут у вас метеорно! Промелькнул - и нет. Несерьезный человек.
Но запомнил. Все там, говорит, самое передовое и показательное. Только,
говорит, ощущается нехватка чего-то, а чего именно, говорит, не пойму.
Гриша слушал и не слушал, потому что в голове у него вертелось только
одно: "Пшонь или не Пшонь? Еще одно заявление или не заявление?"
- Послушайте, - неожиданно прервал он пришельца, - вы тут что-то
говорили о козьей замше...
- Про ирху?
- Вот-вот... Может, вы относительно козьей фермы?
- Козьей фермы? Не интересуюсь. У меня сферы намного выше. Благороднее.
Вот я вас спрошу. Каким должно быть искусство?
- Искусство?
Переход от коз к искусству был таким неожиданным, что Гриша растерялся.
- Вот именно: искусство! - торжествовал Шпинь-Пшонь. - Не можете
сказать? И не требую. Никто так сгоряча не скажет. А я скажу. Искусство
должно быть чистым. Никаких примесей! Чистым и гордым. Это вам говорю я!
В дверь заглянул дядька Обелиск, и Гриша, даже не извинившись перед
своим незваным гостем, выскочил к исполнителю.
- Ну что? Были? - шепотом спросил он.
- Был, - переминаясь в тесных туфлях, которые обувал только в
сельсовете, бегая по селу босиком, сказал дядька Обелиск.
- И что? Пшонь где, в школе?
- А где же ему быть? Спит под телевизором, хоть ты над ним обелиск
водружай.
- Спит? В самом деле? Вы сами видели?
- Да сам же.
- И вы убеждены, что это он?
- Видел, как вот вас.
- Пшоня?
- Да Пшоня же. Вы бы сказали, я бы его сюда привел, если надо.
- Нет, не надо. Благодарю. Все в порядке.
Гриша снова возвратился в кабинет, снова надеясь, что видение исчезнет
и можно будет разве что вспоминать обо всем как о бессмысленном сне.
Гай-гай! Шпинь сидел на диване.
- Так как, говорите, ваша фамилия? - еще раз переспросил Гриша.
- Шпинь. Неужели никогда не слышали? У меня вот полный портфель
рекомендаций, грамот, дипломов, наград и благодарностей. Пожалуйста!
Он соскочил с дивана, щелкнул замками портфеля и вывалил на стол перед
Гришей настоящую скирду бумаг, у которых был такой вид, будто их жевал целый
коровий комплекс.
- Для подтверждения и ознакомления, - усаживаясь снова на диван, кивнул
на бумаги Шпинь. - Сам же я скажу что? В прошлом я, так же как и вы, тоже
механизатор. Не удивляйтесь! Бригадир тракторной бригады. Честь имею. К
вашим услугам. Выходит, мы оба механизаторы и оба работаем не по
специальности. Не надо объяснений и оправданий! Сам пережил и знаю. Может,
до сих пор бы еще бы... Хотя - заслуженный отдых... Но что такое бригадир
тракторной? Горючее не привезли, смазочные не доставили, три трактора стоят,
а запчастей даже не предвидится... Кто это может выдержать? Я не выдержал и
кинулся в искусство. Организовал хор механизаторов, разучили три модных,
четыре народных и пять международных песен, пошили нам парадные комбинезоны,
разработали мы процедуру, выступили на смотре самодеятельности - рванули
премию! Потом поехали на олимпиаду - выгрызли премию зубами! После олимпиады
на фестиваль - тут уже премию в ожесточенных боях завоевали! Эге, сказали в
нашем районе, товарища Шпиня надо бросать на культуру! Забрали меня из
тракторной бригады - и в райцентр. А что райцентр? Барабана путного нет. А
уж про медные инструменты для духового оркестра можете и не мечтать.
Спрашиваю: как же так? Отвечают: ждем разнарядку и запланированные поставки.
Объясняю: культура по плану не развивается. И разнарядки на искусство никто
никогда не дождется. Ибо что такое культура и искусство? Это вознесение
духа! А как развивается дух? Никто этого не может сказать, а я скажу. Он
развивается так: скок-перескок, скок-перескок! Лучше перескочить, чем
недоскочить, и лучше я тебя перескочу, чем ты меня. Поэтому не будем ждать
милостей для нашей культуры, а возьмем их сами! Что я задумываю? Я задумываю
Всемирный фестиваль искусств в нашем районе. Посылаю телеграммы всем
президентам.
Приглашаю, приветствую, обещаю. Крупные государственные деятели, дела
не дают им возможности лично, но все отвечают, благодарят, желают,
поздравляют. Наш район гремит. Все областные ассигнования на его
благоустройство, столица берет на контроль, мне - благоприятствование,
поддержка, удовлетворение всех нужд, пожеланий и дерзаний! А? Как это вам
нравится? Меня приглашают, спрашивают, предлагают. Можно туда, можно сюда, а
можно и еще дальше. Но я человек скромный. В области нет директора театра?
Пожалуйста, я вас выручу. Возглавлю вам театр. А что такое возглавить?
Смотреть, какие пьесы ставят и как актеры произносят со сцены свои слова?
Для этого есть главный режиссер. А директор отвечает за театр. Я смотрю на
этот театр. Вы думаете, я его вижу? Так себе: хатка перед нею - толстые
столбики, называющиеся колоннами, есть там и то и се, когда-то, может, этого
было и достаточно, но только не теперь! Не в такое время, дорогие товарищи,
живем. Тут надо что-нибудь необычное. Одним словом, я иду куда надо и говорю
то, что надо сказать. А мне отвечают: в искусстве главное содержание, а не
форма, товарищ Шпинь! После таких слов у человека опускаются руки, и это
абсолютно закономерно, но у меня руки не опустились! - Энтузиазм прибывшего
не угасал: - Я сел и подумал что сказали о театре наши корифеи Станиславский
и Немирович-Данченко? Они сказали: театр начинается с вешалки. Прекрасно! Я
мобилизую лучших столяров и художников из всей области, и мы делаем вешалку
для театра, не вешалку, а монумент, который не влезет даже в Большой театр!
Дальше - я еду к лесникам и заказываю напилить толстенные сосновые бревна.
Напилили, привезли. Теперь подпираем этими бревнами театр снаружи и изнутри,
ставим их как можно плотнее, а перед театром выставляем свою грандиозную
вешалку и приглашаем в гости самого министра культуры республики. И он
приезжает, вежливый, культурный. "Друзья мои, - говорит всем нам, - для того
чтобы развивать искусство..." А я ему: "Театр валится. Подперли бревнами,
иначе давно бы уже завалился... Вешалку новую соорудили, а вносить в театр
боимся... А с чего начинается театр?" Одним словом, что? Деньги получили,
театр построили, а кто сделал? Шпинь сделал и достиг! А вы говорите -
плановая культура! Теперь я смотрю на ваш Веселоярск. Чего ему не хватает?
Не хватает культуры! А кто ее может сюда принести? Объясняю популярно: если
не принесет Шпинь, то не принесет никто! Для этого и прибыл!
- Сами и прибыли? - изобразил любопытство Гриша.
- Сам.
- А брата у вас нет?
- Брата? Нет.
- И никогда не было?
- Не было.
- Странно, - сказал Гриша. А сам подумал: ну неужели люди избрали его
только для того, чтобы он сидел, а ему на голову падали если не Пшони, то
Шпини? И почему он должен их терпеть? Разве лишь потому, что государство у
нас большое, людей много, автобусы ходят исправно, свобода перемещений и
передвижений торжествует и этой свободой щедро пользуются всякие
бездельники, проходимцы, обманщики и просто негодяи? Откуда взялся на его
бедную голову этот Шпинь? Приехал автобусом. Сегодня автобусом можно
проехать от Бреста до Владивостока. Рейсы такие регулярные, что при
пересадках даже времени не надо терять. Садись и поезжай. Садись и поезжай.
Неважно, какой ты - такой нахально-агрессивный, как Пшонь, или
скользко-вазелиновый, как Шпинь, - можешь сидеть и ехать.
Гриша встал, подошел к окну, поманил Шпиня пальцем. Тот вскочил с
дивана, заинтересованно приблизился.
- Вы видите клумбу? - спросил Гриша.
- Хотите объяснить, кто ее устроил?
- Не то. Тут второй этаж, но не высоко. Клумба как раз под окном.
Высокая и мягкая. Окно открывается очень просто. Гляньте: раз - и уже!
Объяснять дальше?
- Вы хотите иметь балкон над клумбой? Это я вам организую не сходя с
места!
- Опять не то. Я хочу вам сказать, что если бы не моя должность, то вы
бы у меня полетели из этого окна прямо на клумбу! Как там вы говорили?
Промелькнул - и нет его? К сожалению, выбросить я вас не могу, так что
имеете возможность выйти отсюда своим ходом. Автобус - через час.
Счастливого пути!
Шпинь еще не верил.
- Вы, наверное, шутите? Сейчас вся молодежь такая пошла. Весельчаки,
насмешники.
Гриша подошел к двери, открыл ее, позвал дядьку Обелиска:
- Товарищ Надутый, проводите, пожалуйста, товарища Шпиня до автобуса и
проследите, чтобы он не заблудился!
Шпинь собирал свои бумаги, запихивал в портфель, оглядываясь не столько
напуганно, сколько удивленно.
- Куда я попал! С таким опытом и попасть к такому некультурному
руководителю! Ай-яй-яй! Объяснить вам, кто вы такой?
- Не надо. Знаю и сам.
Дядька Обелиск смотрел на Шпиня и не мог прийти в себя:
- Это кто ж он такой?
- Шпинь, - засмеялся Гриша.
- И тоже окаянствует и дурачествует, как наш Пшонь?
- Точно.
- Так, может, это нашего Пшоня переименовали? - потер ногу о ногу
дядька Обелиск.
- Может, и переименовали, - выпроваживая Шпиня за дверь, согласился
Гриша.
- Хулиганствуете! - со злостью помахал портфелем Шпинь. - А кто
культуру будет развивать?
- Разовьем, разовьем! - успокоил его Гриша. - Не ваши заботы. Нам
теперь главное - отбиться от этой шпиньопшонии, которая наползает на
Веселоярск как стихийное бедствие!
Дядька Обелиск, осторожненько подталкивая Шпиня к лестнице, бормотал
себе под нос: "Шпиньопшо... Шпиньопшон... тьфу!"
Гриша не знал, плакать ему или смеяться. Один француз написал книгу
"Философия смеха и плача", в которой говорится, что в момент смеха
высвобождается избыток нервной энергии. Если бы Гриша знал об этом избытке,
он мог бы попробовать применить его при копании свеклы, в кормопроизводстве
или, по крайней мере, во взаимоотношениях с Дашунькой. Но, не владея
иностранными языками, он не мог читать всего написанного о смехе и слезах,
единственное, что мог, это махнуть рукой вслед Шпиню и добродушно
промолвить:
- Вот гадство!
После этого позвонил Зиньке Федоровне, чтобы узнать, как идет уборка
кукурузы, но Зинька Федоровна сказала, что сегодня с утра она занимается не
кукурузой, а колесом на столбе.
- Колесом на столбе? - удивился Гриша.
- А ты такой святой да божий, что и не знаешь ничего! Разве это не ты
втащил старое колесо "Беларуси" на бетонный столб возле чайной, чтобы там
аисты гнездились? Столб стоит, лампы дневного освещения на нем горят,
гнездо, украшенное вербовыми веточками, торчит на столбе, аисты там не
гнездятся, а у меня комиссия по этому колесу!
Гриша не поверил.
- Не может быть, Зинька Федоровна!
- А ты прискачи, посмотри да послушай!
- И что же они говорят?
- Что, что? Шьют мне разбазаривание сельхозтехники.
- Но ведь это колесо выбраковано!
- Попробуй докажи. Колесо вверху, а комиссия внизу.
- Зинька Федоровна, - крикнул в трубку Гриша. - Я сейчас прибуду и
рассею все сомнения и подозрения!
- Рассей, рассей, - похмыкала многомудрая Зинька Федоровна.
Гриша направился к Ганне Афанасьевне предупредить, где его можно найти
в случае необходимости, но тут возник дядька Обелиск, запыхавшийся и
очумевший, молча раскинул руки, потом показал вниз.
- Проводили? - спросил Гриша.
- Этого вытолкал, а уже новые нагрянули и требуют вас.
- Кто? Где?
- Не говорят кто, а бегают по двору перед сельсоветом и требуют!
- Сколько их?
- Двое.
- Хотя бы откуда они?
- Наверное, издалека, потому что запыхавшиеся и потные.
"Ну, гадство! - подумал Гриша. - Когда же закончится эта шпиньопшония?"
Он шел за дядькой Обелиском как вол под обух. Казалось, все уже видел
за эти несколько месяцев, всего испытал, но такого...
Вокруг клумбы, лелеемой Ганной Афанасьевной, бегали двое лысых мужчин в
спортивных костюмах (как у Пшоня, как у Пшоня!), выпячивая грудь, сгибая
калачиками руки, раздувая ноздри, разметывая веселоярскую гальку новенькими
импортными кроссовками, которые веселоярцам еще и не снились.
- Председатель сельсовета? - выдохнул первый, увидев Гришу.
- Тов-варищ Лев-венец? - подключился и второй.
- Ну я, - сказал Гриша, - в чем дело, товарищи?
Но они уже отбежали от него на ту сторону клумбы и вряд ли услышали,
что он сказал.
- Вы не бегаете? - спросил передний, поравнявшись с Гришей.
- Нет, а что?
- А то, что даже египетские фараоны бегали, чтобы демонстрировать перед
народом свою живость и кондицию, - произнес, тяжело переводя дыхание, второй
бегун.
- Да кто вы такие? - удивился Гриша.
- Мы из добровольного общества "Бег трусцой", - объяснил первый.
- И с возмущением узнали, что у вас здесь никто не бегает! - добавил
второй.
- И для этого вы сюда прибежали? - не поверил Гриша.
- У нас заявление, и мы обязаны его закрыть! - воскликнул первый. - Вы
можете подписаться, что здесь никто не бегает?
- Собаки бегают, люди - работают.
- А интеллигенция?
- Интеллигенция тоже работает.
- А пенсионеры?
- И пенсионеры работают. Или вы не знаете, как в селе люди живут?
- Тогда распишитесь.
- Сколько угодно!
- Ну, мы побежали!
- Бегите, да не спотыкайтесь!
Идти к Зиньке Федоровне перехотелось. После Шпиня и этих бегунов еще
смотреть на колесо проверяльщиков?