Зайцев Михаил. Улыбка бультерьера (Час дракона)

   Я принял из рук торговца тати в тот момент, когда звякнул колокольчик подле входной двери и возвестил, что в магазин вошли новые посетители. Мельхиоровый поднос на торговой полке напротив отразил четыре расплывчатые фигуры. Кретины-амбалы не стали дожидаться подмоги, решили сами взять Папу, мечтают о славе и почестях, выслуживаются перед своим боссом. Ну-ну...
   Поворачиваясь к противнику лицом, делаю короткий шаг навстречу. Меч держу правой рукой за рукоятку, левой - за ножны. Рукояткой к себе, так, что тупой конец ножен смотрит точно в лицо ближайшему амбалу.
   - На пол! - командую Папе, и мой подзащитный послушно падает на брюхо.
   Выхватываю меч и одновременно бросаю ножны в лицо противника. По-японски этот прием называется "сайа-атэ". Исключительно рациональный прием. Правая рука, сжимающая рукоятку, уходит назад, "заряжается" для удара. Левая, после броска, готова к блокировке контратаки, ежели таковая последует.
   Достаточно тяжелые ножны попадают тупым концом с массивным набалдашником точно в лицо ближайшему амбалу. Делаю длинный выпад, лезвием сувенирного оружия прокалываю толстую шею ушибленного бандита. Выдергиваю клинок, припадаю на одно колено и снова делаю выпад. Сувари-цуки - тычок снизу вверх в промежность. Цель - гениталии следующего в очереди на тот свет амбала. Получается не столько укол, сколько удар, но удар точный и сильный. Смертельный.
   Встаю в стойку "рюсу-но камаэ" - позиция "водяного дракона". Меч отведен назад к опорной ноге, кончик лезвия касается пола, режущая кромка клинка обращена вверх. Идеальная позиция для нанесения широких маховых ударов по диагонали - как сверху, так и снизу.
   Клинок свистит в воздухе и бьет по шее третьего амбала. Будь в моей руке настоящее боевое оружие, голова противника слетела бы с плеч, но вместо этого ломается хрупкая никелированная сталь японского сувенира. Однако амбалу хватило - падает на пол уже трупом. А в моей руке остается рукоятка, увенчанная коротким трехсантиметровым обрубком лезвия.
   Остался последний живой противник. Безликое большое тело, сытое и потное. Можно, конечно же, поумничать, пофилософствовать: дескать, у бедняги не было выбора, жизнь заставила его стать преступником. Мол, перед нами "жертва социальных катаклизмов", а я, убийца, мерзавец, человеконенавистник, не оставляю несчастному шанса на то, чтобы исправиться. Бред! Во-первых, я не жесток, я рационален, и убиваю я не добропорядочных обывателей, а бандитов. Во-вторых, они сами подписали себе смертный приговор, встав на кровавый путь криминала. Человек тем и отличается от животного, что наделен правом выбора. Вот у поистине несчастных бездомных собак нет выбора, они обречены на жуткое полуголодное существование. Когда-то человек отучил дикого предка нынешней собаки от самостоятельности, накрепко привязал к себе, сделал зависимым, и теперь брошенные человеком потомки гордых и независимых животных сотнями слоняются по улицам городов, не имея ни одного шанса выжить, разве что кто пожалеет. Мне их жалко, до слез, до щемящей боли под левой лопаткой. А вот сытого, тупого бандюгу мне не жалко нисколечко. Возможно, я не прав, но что делать, не подставлять же лоб под пулю.
   Амбал успевает выхватить из спортивной сумки, что болтается у него на плече, фирменный "гвардейский" "узи". Нажать на спуск не успевает. Я уже рядом. Левая рука бьет по израильской скорострельной игрушке. "Узи" улетает далеко в угол. Правая рука с рукояткой японской игрушки бьет снизу вверх, в небритый подбородок. Осколок лезвия оставляет красную полоску на щеке, от подбородка до уха.
   - Уходим, Папа! - крикнул я распластавшемуся на полу мафиози. - В темпе, шевелись!
   Папа из положения "низкого старта" рванул к дверям, споткнулся о мертвое тело, упал. Я помог ему подняться, попутно через плечо проинструктировал парнишку-продавца:
   - Запомни, купец, будут спрашивать, говори, что я двухметрового роста, одноглазый и лысый, а мой попутчик и вовсе негр, понял?
   - А-а-а-га... - Продавец склонился в глубоком поклоне. Сейчас у него начнется рвота. Неудивительно. Я бы тоже с удовольствием блеванул от всех сегодняшних приключений, жаль, на это времени нету.
   Я выволок наконец Папу на улицу, подхватил его под руку и поволок за собой вдоль стен раскаленных полуденным солнцем домов.
   - Слышь, Папаша, снимай-ка с шейки медальончик и давай сюда.
   - Зачем?
   - Надо. Как, ты говоришь, зовут этого, ребятишек которого я уже устал мочить, ну, того, который заговорщик?
   - Мурзик.
   - Хорошее имя, красивое. Ты в баню с ним часто ходил? В сауну?
   - А ты откуда знаешь?
   - Догадался. Ну, давай медальон, не тяни.
   Папа снял через голову цепочку, протянул мне медальон-маячок. Как раз проезжал редкий гость центральных московских улиц - старенький грузовичок, груженный кучей песка. Я размахнулся и забросил медальон в кузов.
   - Ты чего, он знаешь сколько стоит?!
   - Не суетись. Папа! Я знаю. Он мог стоить нам жизни. Не понял? Хорошо, объясню...
   По дороге до метро я читал мафиози лекцию о современных методах слежки. Слушатель попался на редкость сообразительный и понятливый.
   - Стальной, если выпутаемся, я тебя озолочу! - заверил Папа после того, как я закончил свой ликбез.
   - Ты уже говорил...
   - Нет, правда, сукой буду, озолочу.
   - Ты, кстати, не в обиде, что я тебе тыкаю? На брудершафт мы не пили, к тому же ты ПАПА, а я кто? Мелкий фраер, рядовой боец.
   - Что ты. Стальной! Командуй, не стесняйся. Я тебе так благодарен! Я ведь по природе своей аналитик, управленец. Драться не умею совершенно. Стрелять учился, но только время зря потратил. Я интеллигент до корней волос.
   - Откуда тогда у тебя такой приблатненный сленг, интеллигент?
   - Так ведь с кем общаюсь? С мразью, с чернью!
   - Я тоже чернь?
   - Нет, ты не быдло. Ты гений своего рода. Я таких еще не встречал. И речь твоя сразу выдает интеллигентного человека.
   Вот тебе раз! Я стараюсь, коверкаю слова, ломаю фразы - и нате вам: речь интеллигента.
   - Но ведь ты же знаешь, я, как и все твои приемные сыночки, родом из бомжей.
   - Ну и что? Я раньше тоже был знаешь кем? Бухгалтером в тресте столовых!
   - Кончаем треп, на горизонте метрополитен. Говори, куда поедем.
   - Нужно добраться до Медведкова. Там поймаем такси и через час приедем туда, откупая выехав сегодня утром. Мурзик туповат, в исходной точке маршрута меня не ждет... Вот зараза, и своим нельзя позвонить...
   - Почему?
   - Потому что не знаю точно, кто сейчас свой, а кто чужой.
   - Логично мыслишь, аналитик. Держи жетон, значит - до "Медведкова", пересадка на "Проспекте Мира", до проспекта по Кольцу...
   В метро Папа постоянно озирался. Не бывал, видать, под землей со времен службы в тресте столовых.
   Летом, да еще жарким, в московской подземке народу немного. Спокойно можно сесть даже в час пик. Мы же ехали днем, и я с удовольствием развалился посередине вагонного диванчика.
   Мышцы ныли, болели костяшки правого кулака, зудела спина. Регулярно тренироваться последнее время я не имел возможности, и вот, пожалуйста, дает себя знать возраст. Малоприятный "зрелый возраст". Переходный период от юности к старости. Мудрые индийские старцы запрещают человеку начинать практиковать йогу в зрелом возрасте. Заниматься йогой можно начинать либо в детстве, либо в старости. Китайские мудрецы, мастера у-шу, полагают, что в середине жизни следует отказаться от физических упражнений и сосредоточиться на дыхательной гимнастике. Ниндзя в зрелости, если доживают до нее, оставляют диверсионную работу и переходят в клан тактиков, совмещая чин стратега с титулом мастера-наставника. Я же вынужден продолжать активные игрища на свежем воздухе. Сам себе и генерал, и офицер, и солдат. У меня нет ученика. Я - одиночка. На Востоке говорят: "Когда ученик готов" появляется учитель". В применении к моей скромной персоне, видимо, все наоборот: "Когда будет готов учитель, появится ученик". Наверное, я еще не готов, не дозрел.
   Мою дремоту в жестком кресле пассажира метрополитена прервал грубой толчок в плечо. Я разлепил уставшие глаза, рядом стоял смутно знакомый молодой жлоб с бритой головой.
   - Просыпайся, деловой, и ручонками, гляди, не дергай, не то мой кореш твоего друга на пику посадит.
   Папа сидел справа, рядом со мной. Еще правее сидел недобрый молодец в черной футболке с белым крестом. Крестоносец улыбнулся мне, продемонстрировал зажатое в кулаке шило и вернул его на прежнее место прижал острие к тощему Папиному животу.
   Хреново, крестоносец сидит далековато от меня, просто так не достанешь, успеет, гаденыш, всадить пику в Папин аппендикс. Хреново.
   - Выходим на следующей, - бритоголовый жлоб наклонился к моему уху, на "Новослободской".
   Я наконец вспомнил, где я его видел. Парень присутствовал вчера во время моего боя со спортсменом-боксером. Он был одним из членов проигравшей команды.
   Когда мы вышли на "Новослободской" и я увидел две знакомые рожи, все на той же скамейке. Лысого и Усатого, мои догадки относительно причины наезда подтвердились.
   - Какая встреча! - съехидничал Усатый. - Давно не общались, соскучился небось?
   - Че за базар, пацаны? - распустил я пальцы веером. - Вчера все по понятиям было! Сомневаетесь, устроим правилок. Дешевые понты я не люблю, ясно?
   - Спокуха, деловой! - гаркнул мне в ухо Бритоголовый. - Будешь ершиться, твоему корешу абзац. Щас пойдем на хату, побазарим. Не бзди, деловой, за просто так резать не будем. Должок за Сову отдашь по понятиям.
   Из вагона метропоезда нас с Папой вывели через разные двери, и сейчас мой "кореш" хлопал глазами на значительном расстоянии от нас с Бритоголовым. Крестоносец прилип к Папе сбоку. Одной рукой обнял мафиози за плечи, другая в кармане.
   Вот смеху бы было, узнай бандюки, кого они взяли в заложники. К сожалению, приходится хранить тайну относительно Папиной личности. Нынче мой Император конкурирует с их Начальником. Две мафиозные семьи не поделили нищих на Кольцевой линии Московского метрополитена. Грядет очередная война. Пока пленных берут, вот только зачем? Может быть, чтобы отправить противной стороне бандероль с отрезанной буйной головушкой пленного бойца? Слышал, последнее время это вошло в моду у столичных бандитов.
   В полном молчании я покидал самое красивое в мире московское метро. На улице мы с Папой так же, как и под землей, могли поддерживать лишь визуальный контакт, и то нечасто. Папу держали шагах в двадцати от меня, и его низкорослая фигурка то и дело терялась в редкой толпе прохожих. Бандиты довольно оперативно организовали две тачки. Мне было предложено занять место в потрепанном "Мерседесе" (какая честь!). Папу посадили в ушастый "Запорожец".
   Ехали недолго. Минут десять. Припарковались подле громадного серого домины в стиле "петербургская трущоба", причем "Запорожец" продолжал держать дистанцию.
   Пленившие меня справедливо полагали, что мне "западло друга подставлять". Они были правы. Пока Папа у них в заложниках, я вынужден вести себя паинькой.
   Под присмотром Бритоголового и Усатого я вошел в парадную. Там меня уже ждали. У меня такое впечатление, что мобильная Связь специально придумана для облегчения бандитской жизни. В живот уперся ствол обреза, в шею лезвие ножа. "Эх, братцы-разбойнички, да кабы не заложник, я бы вас со всем вашим бандитским вооружением уделал в шесть секунд!" Мелькнула шальная мыслишка воспользоваться теснотой подъезда, уложить группу встречающих и подождать в засаде, пока поведут Папу. Вовремя одумался, боковым зрением заметил, что двери парадной нараспашку и Крестоносец с Папой в обнимку внимательно за мной наблюдает с безопасного расстояния.
   Делать нечего, бреду по лестнице вверх к предусмотрительно открытой двери квартиры номер пятьдесят на третьем этаже.
   Ввели в квартиру, шесть шагов по просторному коридору, и я в "зале". В углу, вплотную к стене, стоит шикарный кожаный диван, возле окна громадный обеденный стол с остатками дорогих яств и множеством бутылок, а прямо посередине многометровой комнаты, под люстрой, фирменный столик для занятий армреслингом.
   Испокон веков в России "тягались на руках", мерились силой, упершись локтями в стол и сцепив кисти. И вот, лет десять назад, оказалось, что борьба на руках не просто забава, а вид спорта, нареченный за океаном армреслингом.
   Вместе с колой и жвачкой в страну приехали специальные столики для армреслинга, похожие на допотопные школьные парты. С обеих сторон столешницы - две намертво приваренные к ней скамейки для спортсменов. На столе торчит пара штырей, чтобы хвататься за них свободными от борьбы руками, вот, пожалуй, и все премудрости.
   Меня отконвоировали прямиком к заморскому столику. Усадили на широкую лавку, наручниками пристегнули руку к торчавшему из столешницы стальному штырю. Дело в том, что штырь с моей стороны стола оказался несколько модернизированным. К его основанию было приварено массивное металлическое кольцо, как раз в него бандиты и продели один из браслетов наручников, другой браслет сковал мое левое запястье. Таким образом, мы со столом составили одно целое, единый монолит железа и плоти. Неожиданно я ощутил себя галерным рабом, прикованным цепью к веслу. Неприятное ощущение, сразу хочется бунтовать, поднимать восстание и бороться за права угнетенных.
   Еще в бытность мою гладиатором, участником боев без правил, я отыскал в жизни сегодняшней столицы множество параллелей с эпохой упадка Древнего Рима. Судите сами: мужеложство в среде патрициев процветает (внимательней смотрите телевизор, убедитесь сами). Любой плебей может по телефону заказать гетеру на дом, о "новых русских" в римских банях я уже говорил, а про то, что "Спартак" - чемпион", вы и сами знаете. Зачем, думаете, бандиты приковали меня к столу? Помучить хотят? Просто так убивать неинтересно. Хлеба у них полно, им подавай зрелищ!
   Я размышлял на вечные темы и наблюдал, как комната постепенно наполняется народом. Привели Папу, пристегнули наручниками к батарее под подоконником, рядом с громадой обеденного стола. Вошли еще какие-то незнакомые небритые личности, сели на диван. Всем места не хватило, из коридора притащили стулья. Рассаживаются напротив меня, как в театре, и галдят, будто перед спектаклем. Сведущие зрители рассказывают новоприбывшим, кто я такой и как меня взяли, а те понятливо, многозначительно кивают и ждут, когда же наконец начнется представление.
   В комнату вошел молодой парень, удивительно приличный на вид, аккуратно подстриженный, в очках. Бандиты примолкли, а парнишка не спеша подошел ко мне, опустился на скамеечку с другой стороны стола и вежливо представился:
   - Добрый день. Меня зовут Дирижер. Я друг убитого вами вчера человека...
   - Все по понятиям было! - перебил я. - Он сам драться захотел. Я не виноват, что у меня рука тяжелая!
   - А я вас и не виню. Наоборот, я хочу доказать всем, что у вас действительно тяжелая рука, а то многие говорят про какой-то кастет...
   - Не было кастетов! - Я разыгрывал истерику, брызгал слюной, визжал. Пусть поверят, что я испугался, почувствуют свою силу. - Падлой буду, кастетов не было!!!
   - Тихо, тихо! Без нервов, пожалуйста. Сам я вчера вас не видел, но почему-то верю, что действительно не было кастетов...
   - Падлой буду!
   - Конечно, будешь, дорогой. Куда ж ты денешься!
   Смех в зале. Симпатичное лицо Дирижера расплывается в доброй улыбке. Встречал я уже таких милых мальчиков-бандитов. Отсутствие накачанных бицепсов подобные типы компенсируют показной жестокостью, подчас граничащей с садизмом.
   - Слушай, что будет. - Дирижер перешел на "ты", говорил ласково, как с ребенком. - Сейчас приведут Борю. Он человек от рождения очень сильный. Сумеешь побороть его на руках, докажешь свою невиновность. А чтобы тебе жизнь медом не казалась, мы привяжем к твоей правой, "рабочей", клешне веревку, перекинем ее через рожок люстры и к другому концу присобачим банку с серной кислотой. Чем ниже Боря нагнет твою руку, тем выше поднимется банка, а если он тебя победит, прижмет клешню к столу, банка перевернется и свалится на твою дурную голову. Сообразил?
   - Но, позвольте, если он победит вашего Борю, банка все равно перевернется!
   Последнюю реплику подал прикованный к батарее, не в меру сообразительный Папа. Про него давно забыли и теперь таращились на пленника с немалым удивлением.
   - Что, хочешь помочь дружку? - спросил Дирижер у Папы. - Может, сядешь на его место?
   - Нет, я в том смысле, что вашего Борю тоже обрызгает кислотой, - дал задний ход Папа. - Вы об этом не подумали...
   - А ты Борьку не жалей, ты себя пожалей. Боря не переносит боли, проверено. От боли он звереет, и ему необходим объект для разрядки. Догадываешься, что за объект я имею в виду?
   Папа догадался, что было сразу видно по его стремительно побледневшему лицу.
   Снова дружный смех, веселые приготовления к уморительному спектаклю. Суета и неразбериха перед премьерой.
   Четверо наваливаются мне на плечи, пятый тащит из коридора лестницу-стремянку. Дом старый, потолки трехметровые, до люстры просто так не дотянуться. Дирижер опутывает мое правое запястье толстой бельевой веревкой. Подсобник на стремянке перебрасывает свободный конец веревки через блестящую завитушку люстры и мастерит петлю. Принесли стеклянную литровую банку с этикеткой "Шампиньоны". Вопреки ярлыку, в банке держали отнюдь не грибочки. Дирижер артистично плеснул из банки на пол. Паркет зашипел, как живой.
   Веревочная петля захлестнула баночное горло. Проверили натяг. Все нормально. Пока моя рука стоит на столе в строго вертикальном положении, банка смотрит мне в макушку. Если рука смещается вправо или влево, веревка подтягивает банку вверх. Есть риск, что стеклянный край упрется в медный завиток люстры и банка застрянет. Тогда наклонится люстра, и вместо обильного кислотного душа мне на плечи прольется жидкий ручеек. Меня это вряд ли спасет, зато публику повеселит.
   - Готово! - Дирижер окинул придирчивым взглядом незамысловатую конструкцию. - Все по местам. К стенкам ближе отодвиньтесь, брызнуть может... Ну, начнем, пожалуй. Паша! Паша Криворучко, к тебе обращаюсь! Давай веди сюда Борю.
   Бандит по имени Паша исчез в недрах квартиры. На минуту наступила гнетущая тишина, сменившаяся бурными овациями, ознаменовавшими приход Бори.
   Я человек хладнокровный, но, увидев Борю, я испытал легкий шок.
   Боря был дебилом в медицинском смысле этого понятия. Кажется, у врачей это заболевание называется "олигофрения в стадии дебильности", хотя я могу и ошибаться. Говоря проще, Боря был умственно отсталым от рождения. Биологически сейчас ему, наверное, лет тридцать. Гигантское, ну просто фантастически огромное тело. Таких мастодонтов мне еще не приходилось встречать. Представляете баскетболиста с мышечной массой Арнольда Шварценеггера? Трудно себе представить. А между тем этот кошмар стоял сейчас передо мной. Ручищи толщиной с мою ногу, бугры мышц, будто апельсины под кожей. Неправдоподобно большой торс венчала голова величиной со спелый арбуз с оттопыренными лопухами ушей и завитками рыжих волос. Но больше всего впечатляло лицо. Личико ребенка, почти младенца, было настолько неуместно, настолько не соответствовало всему остальному, что невольно охватывал ужас. Открытый, наивный взгляд выдавал почти полное отсутствие мозговой деятельности. От красных, толстых губ по подбородку ручейком текла слюна. Вздернутый, недоразвитый носик простуженно хлюпал.
   - Боря! Садись за стол! - четко, с расстановкой сказал Дирижер.
   - Да-ашь ко-онфе-ету?.. - спросил Боря и улыбнулся неподражаемой улыбкой малыша. Говорил он плохо, растягивая слова и морщась.
   - Дам, садись!
   Боря, ведомый бандитом Пашей, неловко устроился за столом для армреслинга напротив меня.
   - Боря, сейчас будем играть! - прокричал в ухо великану Дирижер.
   - Игра-ать! - обрадовался Боря. Струйка слюны уплотнилась, достигла необъятной груди, потекла по животу.
   Примечательно, что гигант был не одет. Сомневаюсь, что вообще возможно подобрать ему одежду. Таких размеров промышленность не выпускает. Просторные семейные трусы, единственное, что прикрывало плоть, обтягивали Борину необъятную задницу подобно облегающему спортивному трико. Между тем из ткани, пошедшей на изготовление Бориного исподнего, мне, например, запросто можно было бы пошить просторную рубаху-размахайку.
   - Боря! Смотри! - Дирижер вытащил из кармана маленькую коробочку, открыл ее и высыпал на стол справа от Бори горстку канцелярских кнопок. Помнишь эту игру?
   - Больно бу-удет... - захныкал Боря.
   - Если он твою руку на кнопки положит, тебе будет больно.
   - Не хочу больно, хо-очу ко-онфе-ету!
   - Если ты его положишь, дам конфету! Ну! Борис, ты же знаешь эту игру!
   - О-он о-один?
   - Да, сегодня будешь бороться с одним. Ну, что ты смотришь, куда ты уставился? А, понял. Ты смотришь на стол, удивлен, что с его стороны ничего не лежит.
   - Ему больно не будет. Не-ечестно!
   - Борька привык бороться сразу с двумя-тремя противниками и так, чтобы класть их руки на что-нибудь острое, - специально для меня пояснил Дирижер и опять заговорил с дебилом: - Ему будет очень больно, Боря, я тебе обещаю! Ну, я же тебя никогда не обманывал! Ведь нет? Давай, Борис, начинай игру.
   - Дирижер, а если, в натуре, на Борьку кислотой капнет, он бушевать не начнет? - напрягся один из зрителей.
   - Не бойся. Ты новенький, Борьку еще не успел изучить. Он боли не выносит, сразу плакать начинает. Проплачется и требует выдать кого-нибудь себе на растерзание. Он считает, что так будет честно. Отмудохает свою жертву, получит конфету и успокаивается... Ну, Боря! Давай! Бери его за руку, смелее!
   Моя пятерня утонула в ладони великана. Дирижер отскочил подальше от стола. Тихий треп зрителей мгновенно утих, и установилась та глухая, настороженная тишина, про которую принято говорить: "Слышно, как муха пролетела".
   Исход встречи был очевиден для всех, кроме меня. Мне совсем не улыбалось принимать кислотный душ.
   План предстоящих действий у меня созрел уже давно, как только над головой повисла банка с кислотой. Лет несколько тому назад я познакомился с бразильцем, мастером капоэйры. Я вел секцию рукопашного боя в спортивно-оздоровительном клубе "Дао", и наш директор, Миха Коробов, приволок в клуб бразильского чемпиона для обмена опытом. Капоэйра - это такое оригинальное боевое искусство, созданное в восемнадцатом веке чернокожими рабами, вывезенными из Африки испанскими конкистадорами для подневольного труда на плантациях сахарного тростника.
   Бразильский чемпион владел капоэйрой в совершенстве и, не скупясь, демонстрировал нам свое искусство. Меня особенно заинтересовала техника нанесения ударов ногами, опираясь на руки, называется банданейра - "сажание бананов".
   Темнокожий гость согласился обучить меня нескольким приемам из арсенала банданейры и был немало удивлен талантами своего ученика. Через два часа занятий я "сажал бананы" вполне прилично. Новая техника мне понравилась, я взял ее на вооружение и несколько месяцев надоедал бразильцу просьбами "покажите еще", таскался к нему в гостиницу, как на работу. И вот пришел час "сажать бананы". Приемы, изобретенные рабами-африканцами, должны помочь и мне, прикованному цепью к столу пыток.
   Браслет наручника оставлял моей левой руке некоторую минимальную степень свободы. Я уперся левой ладонью в столешницу. Изловчился и большим пальцем правой руки нащупал на Борином запястье точку с длинным названием "сотоякудзава". Надавил сильно и резко, как учили. Борю передернуло. Я знал, что он испытал резкую боль и заработал травму сустава. Помимо прочего, умелое воздействие на точку сотоякудзава парализовало противника минуты на две.
   Итак, моя правая рука с веревочной петлей на запястье свободна, левая ладонь уперлась в стол. Я подпрыгнул и выполнил стойку на одной руке. Ноги обращены к потолку, свободная, правая, рука вытянута вдоль тела. Бандиты правильно рассчитывали - если тянуть вниз, веревка перетянет банку через перекладину люстры, но не подумали о том, что если я подниму руку вверх, то банка под собственной тяжестью опустится.
   "Стою" на руке вниз головой. Смотрю на свои ноги. Вижу потолок, люстру и треклятую банку с этикеткой "Шампиньоны" возле своих пяток. Выполняю движение, которое бразильцы называют "снять банан" - шлепок пяткой по донышку банки, не сильно, но точно.
   Веревка качнулась далеко вперед, банка наклонилась и выплеснула свое содержимое на головы зрителям. Не даю маятнику со стеклянным грузом возвратиться обратно, бью обутой в сандалию ногой. Второй удар уже не из арсенала угнетенных африканцев. Его придумали на Востоке. Китайские мастера выбивали этим ударом зубы у ядовитых змей. Правда, китайцам было проще, они при этом стояли на земле, а не балансировали на одной руке. Но, несмотря на неудобную стойку, моя нога быстра и точна. Банка разбивается вдребезги, а я успеваю отдернуть стопу, и ни одна капля кислоты на меня не попадает. Все! На другом конце веревки осталась лишь безобидная веревочная петля. Подтягиваю колени к животу, сгибаю опорную руку и сажусь верхом на стол, сижу неудобно, на корточках, занимаюсь сковавшим запястье браслетом наручников. Время есть: в стане врага паника и суматоха, да еще парализованный Боря ревет белугой - несколько обжигающих кислотных капель упало на его широкую спину, хотя я честно старался, чтобы этого не случилось. Никаких других чувств, кроме жалости, к дебилу я не испытывал.