Зайцев Михаил. Улыбка бультерьера (Час дракона)

   - Ну-ка, Номер Тринадцать, два шага вперед. - Сержант снова был в центре, верные Гной с Жабой рядом. - Лихо ты кувыркаешься. Номер Тринадцать. Где научился?
   - В балетном техникуме, - ответил я, улыбаясь как можно более подобострастно.
   Получилось смешно. Сержант невольно хмыкнул в бороду, спросил игриво:
   - Что, Номер Тринадцать, шутки шутишь?
   А что мне оставалось делать? Рассказать, что отменно владею техникой тайхэн-дзютцу, то есть искусством перемещения в пространстве? Показать, как я умею прыгать, бесшумно ходить, лазать по деревьям и стенам? Поведать Сержанту, что в раздел тайхэн-дзютцу также входит освобождение от кандалов и веревок? Единственное, что мне оставалось, раз уж засветился, так это нагло выпендриваться. Косить под крутого клоуна.
   - Вот что. Тринадцатый. Хотя это и не входило в мои первоначальные планы, но устроим-ка мы перед обедом маленький спектакль с тобой в главной роли.
   Сержант задумчиво почесал щеку.
   - Партнером Тринадцатому будет Номер Пятый. Пятерка бегал лучше всех, ножики кидал справно и дерется неплохо. На сейчас Пятый у нас фаворит. Давай, Пятерка, накостыляй Тринадцатому, и я полюблю тебя окончательно и бесповоротно. Быстро в центр! Жесткий спарринг. Пятый против Тринадцатого. Начинайте, не томите!
   Пятый с непроницаемым лицом, вразвалочку выходит в центр. Кланяется Сержанту, но не из подобострастия. Привычка к церемониальным поклонам у него забита в подкорку. Дураку видно: Пятерка - классный каратека. Как минимум второй дан.
   Пятый чинно оборачивается ко мне. Еще один поклон.
   Я вместо ответного вежливого кивка бью ему пяткой по коленке. Не попадаю. Пятерка уверен - он успел убрать колено. Но это не так. Если бы я действительно хотел, то непременно бы попал.
   Пятый проводит классический маваши-тоби-гири - дуговой удар ногой в прыжке по верхнему уровню. Ухожу вниз, пытаюсь поймать бьющую ногу. Неудачно.
   Пятый приземляется, использует инерцию вращения и бьет меня ногой по затылку - уро-маваши. Я пропускаю удар.
   Теперь самое сложное. Если не смогу филигранно сработать, мне конец. Выкладываюсь на сто процентов. Время для меня замедляется, все движения Пятого воспринимаются будто в замедленной съемке.
   Ороговевшая желтая пятка касается моего затылка. Удар, способный разнести в пыль кирпичную кладку. Двигаюсь вместе с пяткой. Со стороны должно казаться, что Пятый меня достал. Главное, не опережать движение его ноги, не отрываться, следовать миллиметр в миллиметр.
   Кажется, получилось. Как и подобает пропустившему мастерский уро-маваши, падаю ничком на пол. Будет добивать или нет?
   Будет. Спиной чувствую. Пятый опустился на колено, удар кулаком по почке. Мощнейший каратешный цки. Делаю резкий, но бесшумный выдох, мысленно представляю, что выдыхаю не как положено, через нос, а пропускаю воздух и вместе с ним энергию-прану через почку, навстречу тренированному кулаку. Все равно больно ужасно. Ощущение примерно такое же, как удар пулей в бронежилет. Больно, но не смертельно.
   Конвульсивно дергаюсь и замираю обмякшим манекеном.
   Когда я говорю о боли в рукопашном поединке, невольно приходится лукавить. На самом деле во время схватки не чувствуешь никакой боли. Мозг, как бездушный компьютер, лишь отмечает, фиксирует: "Сломано ребро" или "Перебит нос". Болевьге импульсы в теле, конечно, есть, но описать их невозможно. Профессионалы меня поймут, дилетантам нет смысла напрягать воображение. Бесполезно, это надо пережить.
   Больше ударов не должно быть. Ипон, чистая победа. В карате предусмотрен один добивающий удар. Мастера татами привыкли получать дополнительные баллы за "чистоту" и "красоту". Эх, ребята, дурят вас японцы, ой дурят!
   - Молодец, Пятерка! - Голос Сержанта сверху, справа, гулкие шаги возле уха. Кованый ботинок переворачивает мое тело. - Ну чего, сдох, акробат?
   Изрыгаю из себя стон, открываю слезящиеся глаза.
   - Надо же! Живучка какая...
   Сажусь, моргаю глазами, мелко трясу головой и хрипло прошу:
   - Водички бы попить. Сержант...
   - Ага, и пожрать! - Сержант смеется. - Ладно, топай к остальным. Если сможешь доковылять до столовой, подарю тебе жизнь. Будем считать, у меня начался сентиментальный период. Вставай, вставай, козел, и марш быстро!
   Хватаюсь руками то за почку, то за затылок, иду на нетвердых ногах. Видите - контузило меня. Верите?
   Кажется, верят. Отлично! Теперь будут думать: дескать, с перепугу в экстазе получился у мужичка чересчур мастерский приемчик, даже для профи-гладиатора уж слишком мастерский, а потом спекся живчик, не устоял супротив каратмена-супермена. Опустили гладиатора, и поделом! Скромнее надо быть, Семен Андреич. Раскрыть все свои таланты у вас еще будет время.
   В столовой открылась страшная тайна цифр на лицах. Оказывается, каждая цифра обозначала количество условных единиц. За условные единицы можно было "купить" еду. Юмористы хреновы! Не поленились даже меню написать.
   Четверо счастливцев молча жевали. Остальным, вместе со мной, ведено было смотреть и "завидовать". Больше всех сумел "купить" Номер Пятый. Его обед состоял из стакана воды, куска хлеба, кусочка сахара и двух квадратиков печенья.
   Про остальных, менее обеспеченных, и говорить нечего. Хотя даже жалкая ржаная горбушка, безусловно, лучше, чем ничего.
   Отобедав, привычно, почти рутинно, двинулись в подвал.
   - Подведем промежуточные итоги.
   Сержант говорит несколько мягче обычного. Может быть, он просто устал изображать маньяка-садиста?
   - Лидер первой половины дня, безусловный фаворит и мой любимчик - Номер Пятый. Попрошу героя подойти ближе.
   Пятый уверенно шагнул к Сержанту. Остановился. Руки в кулаках, собран, подтянут. На лице философское безразличие буддийского монаха.
   - За отличные показатели Номер Пятый получает право на отдых... вечный отдых!
   Сержант щелкнул пальцами.
   Никто, в том числе и я, не заметил, когда Жаба успел достать пистолет. Выстрел, как это уже было однажды, слился со щелчком пальцев Сержанта.
   Пятый упал. Вместо правого глаза у него на лице зияла буро-красная дыра.
   Не пропусти я уро-маваши по затылку, лежал бы сейчас на полу с пулей в черепе.
   - Господин Сержант! - В подвал вбежал один из Иванов с трубкой сотового телефона в руке. - Вас, срочно!
   - Слушаю. - Сержант прижал трубку к уху. - Да, понял, сейчас выезжаю.
   Закончив короткий разговор. Сержант окинул нас взглядом исподлобья.
   - Повезло скотам! Гной и Жаба едут со мной. Иван! Отведи скотину в стойло. Объявляю тихий час. Пусть передохнут, ночка им предстоит длинная и веселая!
   Сержант резко развернулся на каблуках и почти выбежал из подвала. Гной и Жаба потрусили следом.
   Добрая дюжина Иванов с автоматами погнали нас, скотину бессловесную, из подвала на четвертый этаж.
   В конце длинного коридора с многочисленными дверями номеров, возле лестницы, стояли архаичный дубовый стол и два продавленных кресла.
   Иван со связкой ключей в руках принялся открывать номера, заталкивать внутрь каждого по одному "скоту", после чего дверь снова запиралась. Маленькая деталь: замки в номерах были переставлены изнутри наружу - так, чтобы дверь можно было открыть только из коридора. Причем переставлены замки небрежно, наспех. Шурупы забивались молотком. Я засек - запор коряво входил в неаккуратную, выдолбленную стамеской щель.
   В свою очередь заперли и меня.
   Я огляделся. Стандартный третьесортный номер. Кровать с голым матрасом, девственно пустая тумбочка, простецкий деревянный стул. Сортира нет, удобства в конце коридора.
   Подошел к окну без занавесок. Прекрасный вид на озеро. Четверо Иванов дразнят овчарку. Истоптанная грязная земля с буро-серыми ошметками травы прямо под окном. А вдалеке, за озером - лес, свобода!
   Я плюхнулся на матрас и расслабился, отдыхая каждой косточкой, всеми до единой мышцами, сплетениями и сухожилиями. За что мне такой подарок? Не может быть, чтобы просто так, на халяву. Дают время повеситься? Удавиться резинкой от штанов на спинке кровати? Рассчитывают на прыжок в окно, резкий уход в пике с высоты четвертого этажа? Ладно, шутки в сторону! Будем рассуждать логически. Попробуем решить коан и сдать экзамен на "хорошо".
   Иногда очень плохо быть лучшим из лучших, еще хуже - наивно демонстрировать свое превосходство.
   Что происходит с отличником, исправно выполняющим все задания, мне только что показали. Награда - пуля.
   К тому же смешно тестировать нас на физическом уровне. Что есть, то есть. Всем претендентам на миллион долларов далеко за тридцать. Поздно тренироваться, учиться, переучиваться. Другое дело - тест на психическую устойчивость. Не раз я видел в своей жизни, как здоровенные бугаи, эдакие Илюши Муромцы "бьются в истерике и рыдают, как дети.
   Между прочим, знакомый психолог рассказывал, что именно богатыри-красавцы, косая сажень в плечах, кулаки пудовые и прочее, первые ломаются в критической ситуации. Привыкли, понимаешь, с детства к непобедимости. В школе их хулиганы на переменках не били, в армии деды уважали и так далее.
   Ну да я отвлекся, к тому же среди подопытных былинные богатыри не наблюдаются. Кровь и жестокость почти все восприняли спокойно, как данность. Шок поначалу был и у меня тоже, не скрою, но адаптировались и я, и остальные быстро.
   Очень примитивно играет свою роль Сержант. В том, что он имеет садистские наклонности, сомневаться не приходится, как и в высоком профессионализме касательно обращения с оружием и техники боя голыми руками.
   Однако Сержант временами с перебором корчит из себя этакого голливудского злодея, антигероя дешевого кинобоевика. И так ведь, по жизни, сволочь порядочная, мог бы и не лицедействовать.
   Вопрос первый: зачем он это делает?
   Ответ: роль заштатного злодея предусматривает изрядную тупость последнего. Только полный идиот мог погнать нас на пробежку по территории. Мы же не слепые - Иванов сосчитали, стенки и ворота рассмотрели, собачку опять-таки одну и на цепи приметили. И фордовский микроавтобус подле клумбы взяли на заметку. Не кто иной, как Сержант, подчеркнуто демонстративно показал свое презрение к Иванам: это лишь лохи с автоматами. Ни больше ни меньше.
   А весь этот шизоидный бред со столовой? Зарабатываешь себе на хлеб втыканием ножей в трупы друзей по несчастью, какая глупость!..
   Да и прочие "аттракциончики" не блещут остроумием. Вопрос для дебила: к чему нас пытаются сподвигнуть? Ответ дебила: к побегу, к чему же еще! Все очевидно. Смерть отличника Номер Пять ставит последнюю точку. Высоких результатов от вас не ждут. Вас, ребята, хотят разозлить, и только.
   Единственное, что смущает, - уж слишком все очевидно. Сержант, Гной, Жаба якобы уехали, Иваны - противники несерьезные. Достаточно одного положить - и ты вооружен. Кончать Иванов можно без зазрения совести, по принципу "вы начали первые". Куда бежать, тоже очевидно: к воротам, другого пути как бы и нет... Слишком! Слишком, черт побери, все очевидно, с перебором.
   А где, интересно, Пал Палыч? Привез меня и ушел пешком? И доктора я больше не видел. Кстати, предварительный обыск полностью ложится в заданную схему. Шмонали, как в тюрьме. Воля и неволя, побег и тюрьма - понятия одного круга. Белые костюмы - из той же оперы, хорошие мишени, почти полосатые робы.
   Думаю, Пал Палыч и Айболит спрятались за кулисами, чтобы не смущать, не портить общую примитивно-лобовую драматургию.
   Ну так что, значит, бежать? Вопрос на засыпку: возможно ли это? Ответ: на первый взгляд да. Руки-ноги свободны, номер-камера заперт на смешной замочек. Один удар по двери, довольно слабый, между прочим, и ты в коридоре. Там, не таясь, гомонят... раз, два... три... пять Иванов. Вооружившись стулом, заботливо поставленным возле койки, есть шанс затеять кучу малу, завладеть оружием - и вперед, с песней, дальше, к воротам, потом в лес - и ищи-свищи ветра в поле. Пардон, в чаше.
   Все прекрасно, но есть одно маленькое "но": весь план превосходно, с большой долей вероятности, реализуется в случае, если действуешь не в одиночку...
   Мои размышления прервал тихий стук в стенку.
   - Тринадцатый! Слышишь меня?
   Громкий шепот соседа. Номера Восемь, из-за тонкой переборки, отделяющей номера, меня ничуть не удивил. Комнаты обставили стандартно. Восьмой просчитал местоположение моей кровати, прикинул, где надлежит лежать моей потной голове, и сейчас, сложив руки "домиком", прижав их к стенке, пытается "докричаться".
   Я тоже смастерил из ладоней домик, приставил его к стене, и пробасил в ответ:
   - Слышу!
   - Тише, Тринадцатый! Надо линять отсюда, ты как?
   - Вдвоем будем линять?.
   - Нет, я поговорил с Четвертым, он мой второй сосед. Четвертый передал дальше по цепочке. Все согласны.
   Отчего же, интересно. Восьмой разговаривает со мной в последнюю очередь? Провокация? Вряд ли. Усложняете, Семен Андреич. Если и есть провокатор, то он один-одинешенек. И к тому же ничего уже не попишешь. Мужики всем скопом решили делать ноги. Ваша позиция, милейший, следовать за коллективом. Во всяком случае, до сих пор вы изо всех сил старались не выделяться. Может быть, пора кончать со стадным чувством? Пожалуй, что пора. Но не сразу, памятуя о возможной подсадной утке.
   - Хорошо, Восьмой, линяем.
   - Тогда слушай. Твоя дверь крайняя от лестницы. Ты первый вламываешься в коридор, стулом делаешь ближайшего Ивана, двигаешься все время вдоль стенки, чтобы мне не мешать. Я с задержкой в пару секунд появлюсь, потом остальные. Попробуй продержаться хотя бы секунд десять.
   Понятно, я крайний. Здорово придумано! Я отвлеку на себя возможный огонь, дружки тем временем атакуют врага табуретками. Позвольте представиться: камикадзе Номер Тринадцать.
   - Ты чего молчишь. Тринадцатый?
   - Думаю.
   - Струхнул?
   - Есть немного. Ну да хрен с вами, пойду первым. Авось прорвемся. Потом-то куда дергаем?
   - К воротам и в лес. Пехом, машины на месте скорее всего нет. Сержант-то уехал. Ну как, согласен?
   - Лады.
   - Тогда давай не тяни. Неизвестно, сколько у нас времени в запасе до возвращения этой бородатой суки. Считай в уме до двухсот и вперед. Я пока остальным дам команду "на старт". Удачи, братишка!
   Вот и появился в нашей группе командир. Лидер, так сказать. Служил, наверное, раньше Восьмой где-то в "горячей точке", офицерил, привык командовать. И не нужны уже ему обещанные баксы. Он снова в строю, себя спасает, выводит взвод из окружения. Принял решение пожертвовать Номером Тринадцать, значит, так тому и быть. Эх, братцы, попади я с вами в этот поганый гадючник случайно, не было в вопросов. Забыли вы, ребятки, что отреклись от прошлого, от друзей, любимых женщин, родственников и по собственной воле приехали сюда сдавать экзамен на миллионера, не зная даже, какую пакость за обещанный "лимон" придется сделать. Вы заранее на все согласны, осточертела вам нищета, необустроенность внутри несчастной, загнанной в угол страны. Все обрыдло, понимаю. И не осуждаю, я вам не судья. Только уж извините, я вам не "братишка". Так уж сложилось, я сам по себе. Тем более что я-то как раз подписался на эту авантюру не ради обещанного миллиона...
   ...Сто три, сто четыре, сто пять... отламываю от стула ножку, стараюсь делать это очень тихо... сто двадцать, сто двадцать один... подхожу к двери, прислушиваюсь... сто двадцать пять, сто двадцать шесть... Иваны в конце коридора, подле канцелярского стола. Двое, должно быть, сидят в креслах... сто тридцать... кто-нибудь обязательно облокотился о стол - сто пятьдесят три... вряд ли автоматы готовы к бою... сто шестьдесят восемь - могу успеть... сто восемьдесят один... но спешить не буду... сто девяносто семь, сто девяносто восемь - Пора!
   Бью в дверь плечом. Замок ломается легко до смешного.
   Выпрыгиваю в коридор. Левая рука вооружена стреноженным стулом. Отломанная ножка в правой спрятана за спиной.
   Иванов я посчитал правильно. Пятеро. Действительно, двое в креслах. Один сидит на столе, свесив ноги. Еще один подпирает стену, и еще один стоит ко мне спиной. Автоматы у сидящих небрежно валяются на коленях, у остальных болтаются на плечах. Бросаю стул в того, что стоит ко мне спиной. Попадаю. Иван теряет равновесие и валится на стол, мешает другому Ивану (то.му, что сидел на столешнице) взять меня на прицел.
   Самым расторопным оказывается Иван возле стены. Еще чуть-чуть - и он прошьет меня очередью. Швыряю припасенную ножку стула. Расторопный Ваня, забыв про автомат, хватается руками за лицо. Ножка перебила ему переносицу, секунды на четыре он лишится зрения, из глаз польются слезы, гарантирую, проверено на практике. Времени прошло - вагон, шутя мог бы положить всех. Жалко, что нельзя, а то очень уж хочется. Как полный придурок, отскакиваю к стене вместо того, чтобы нападать. Ну, наконец-то. Иван в кресле стреляет. Снайпер, япона мать! Задел своего, угодил пулей в плечо Ванюше с перебитым носом. Не зря подобных кретинов прозвали "быками". Только на мясокомбинате им и место, лобастеньким.
   Невольно ощущаю себя тореадором. Ну, стреляй же, гад! Видишь, торчу тополем в степи. Стреляй!.. Молодчина, парень. Умеешь жать на курок. Герой! Попадать не умеешь, ну и ладно, зато я умею притворяться. Пули прошли в метре над головой - и я упал. Меня "убили". Детская игра в войну продолжается без Семена Андреича. Хрустит дверь под натиском Номера Восемь. Стул Восьмерки летит в гущу быков, его хозяин прыгает следом.
   Хлопает дверь Четвертого. Четвертый кидается в общую свалку, на руку мне наступил! Хорошо, нас в свое время разули, а то сломал бы пальцы мимоходом.
   Хлопают двери, фыркают автоматы, бегут в атаку неудавшиеся миллионеры. Один я лежу убитый... Ну вот, все и закончилось, хвала Всевышнему!
   - Отлично, орлы! - Голос Третьего полон юношеского задора. - Потери минимальные, оружие есть, за мной на лестницу, рассредоточились...
   Удаляющийся топот голых пяток по ступенькам, можно оживать. Воровато приоткрываю глаза. Быки мертвы. В отличие от меня не понарошку. Троих придушили, двоих пристрелили. Сами виноваты, не надо было в свое время косить от армии, а если уж закосил, нечего баловаться с автоматическим оружием, коли не умеешь.
   Жду контрольные две минуты. Вскакиваю, возвращаюсь в свой номер, осторожно выглядываю в окно.
   Четверо Иванов все еще дразнят овчарку. Увлекательное, должно быть, занятие, по уму. Четыре танкиста и собака, мать их...
   Ага! С другой стороны здания послышались выстрелы. Овчарка забыта, все четверо гуськом побежали за угол. Красиво бегут, черти! Первогодок-салабон в полрожка снимет со ста метров.
   Все, двор внизу пуст. Одинокий пес навострил уши, не выдержал, залаял.
   Я запрыгиваю на подоконник, щелкаю шпингалетами, открываю окно. Попутно снимаю с себя белые одежды. Отбрасываю их за спину. Делаю шаг на карниз. Босые ноги неприятно холодит ржавый металл. Подо мной пропасть глубиной в четыре этажа, внизу мерзлая земля. Надо прыгать. Мне страшно.
   * * *
   ...Подросток застыл на самом краю крутого, почти вертикального каменного откоса. Стальной лентой далеко внизу блестела река. Солнечные блики лениво играли на тихой, тягучей массе воды. Беззаботно щебетали птицы. Шустрая белка мелькнула в изумрудной зелени векового кедра. На небе ни облачка. Солнце в зените. Хорошо...
   Подростку очень не хотелось умирать в такой день и в такой час. Вот если бы шел дождь и смеркалось, тогда ладно. Тогда к утру кто-нибудь из обитателей тайги точно перетащит тело с открытого пространства в колючие заросли подлеска. И не придется лежать на виду у глупых пичуг и любопытных белок.
   Подросток стыдился смерти, как иные стыдятся наготы.
   Мертвым он будет абсолютно беззащитен. Любой сможет подойти и посмеяться, поиздеваться над ним. А второй попытки уже не будет...
   - Ты боишься прыгать?
   Бесцветный голос деда за спиной подталкивал вперед, в пустоту, отнимая последние секунды жизни. Подросток не мог придумать для себя большего унижения, чем демонстрация собственной слабости перед дедом.
   - Ты слишком гордый, - сказал дед. - Тебе стыдно умирать.
   Дед, как всегда, читал его мысли.
   - Ты боишься страха. Боишься признаться в собственной слабости. Трусость не позволяет тебе ослушаться моего приказа и отказаться от прыжка. Ты боишься выглядеть трусом. Я прав?
   Подросток замер. Кажется, от удивления он даже забыл, что надо дышать. В глазах побежали серые мухи. Впервые за всю его короткую жизнь дед обратился с вопросом. Раньше дед только приказывал. Мнение мальчика, его мысли и переживания никогда до этого момента не интересовали деда.
   - Что, удивлен? - Дед подошел ближе. - Я знаю, ты меня ненавидишь. Если бы было по-другому, ты бы не дожил до сегодняшнего дня. Ненависть бездонный источник силы. Ненависть порождает гордость. Я всегда смеялся над твоими неудачами, и ты научился не бояться неудач. Они для тебя теперь лишь ступень к успеху. Я добился своего: страх и боль не смогут тебя остановить.
   Помнишь, однажды я приказал тебе забраться на дерево со связанными за спиной руками и ты упорно полз вверх, падал, поднимался и снова полз. Помнишь, ты чуть не сломал шею? Я в последний момент поймал тебя, опустил на землю и залез на верхушку, сцепив пальцы за спиной. Помнишь, как ты заплакал, убежал в лес, а вернувшись через две недели, залез на то же дерево - как и я, без помощи рук, но не головой, а ногами вверх? Не забыл последующее наказание? Я наказал тебя за то, что ты ослушался моего приказа, нарушил мою волю. Я ведь ничего не говорил про то, что лезть надо головой вниз! Сутки ты сидел в выгребной яме по уши в коровьем дерьме, и тогда ты решил убить меня.
   Подросток повернулся лицом к деду. Их глаза встретились. Узкие по-восточному, с седыми ресницами, глаза деда - и голубые, почти детские, глаза его приемного внука.
   - Да, я знаю, не удивляйся. Ты хотел меня убить. Ночью, когда я спал, ты подошел с ножом в руках. Ты стоял подле меня час, то поднимая нож для удара, то опуская его. Поверь, мальчик, если бы ты ударил, я не стал бы защищаться. Обучая кого-то, мы берем на себя ответственность за него. Я лепил тебя, зная, что настанет переломный момент - и ты либо убьешь меня, либо решишь унизить еще больше, чем я унижал тебя. Первый путь - путь слабого, второй - дорога воина. Ты решил победить меня, но по молодости лет не понял, что для этого прежде всего придется победить себя! Когда ты ушел той ночью, я плакал от счастья. Я учил тебя правильно, мальчик, и я был достоин жить дальше!
   В душе подростка происходили сложные, незнакомые катаклизмы. Отчего-то защипало в горле. Силуэт деда раздвоился и поплыл. По щекам подростка катились слезы. Он внезапно понял, что любит этого старого узкоглазого человека. Новое знание пронзало все естество с неизведанной ранее силой.
   - Ну вот, мальчик... - дед притянул его к себе, обнял, - ты только что испытал сатори! Пойдем...
   - А как же прыжок?
   Вопрос мальчика прозвучал почти жалобно.
   - Прыжок? Рановато тебе прыгать, внук.
   Внук... Внук! Никогда дед не называл его внуком!
   - Да, рановато. Будем считать, ты закончил период обучения дзюнан-тайсо. Теперь твое тело готово воспринять тайхэн-дзютцу. Прыжки со скал - лишь малая доля этого искусства. Ты крепок, как камень. Но если камень ударится о скалу, он рассыплется в пыль. Тебе, внук, предстоит научиться быть подобным воде. Изменчивым, податливым и неуловимым для демонов смерти. Ты сам станешь одним из демонов мрака. Что, непонятно? Или непривычно? Конечно, непривычно! Разболтался старый дед. Мелет и мелет языком, да? Привыкай, внук, с этого дня мы будем много и подолгу с тобой разговаривать...
   Старик и подросток шли прочь от обрыва над рекой, ни на секунду не прекращая оживленной беседы. Мальчик... хотя нет, уже не мальчик, что-то неуловимо изменилось в облике подростка, превратив его в юношу, молодого мужчину.
   Рыжая белка глупо таращилась с ветки кедра. Два существа, обычно такие настороженные и пахнущие опасностью, топчут сухие ветки, будто новорожденные лосята, да лопочут, как неразумные птенцы. Не дано было понять белке, что эти двое действительно только что родились друг для друга и просто радуются миру вокруг, как любой новорожденный.
   * * *
   Мой страх отступает назад, на подоконник, а я прыгаю.
   Головой вниз, руками вперед. Крутая дуга в воздухе. Раскрытые ладони встречаются с карнизом окошка этажом ниже. Амортизируя удар, сгибаю локти, гнусь в позвоночнике. Моя задача - прилипнуть хоть на секунду к опоре, зависнуть, задержать падение. Принцип прост: лучше плохо прыгать с третьего этажа, чем хорошо с четвертого.
   Получилось лучше, чем рассчитывал. Клубочком, так, что колени уперлись в лоб. Завис на две (целые две!) секунды. О том, чтобы зафиксироваться в столь неустойчивом положении, и речи быть не может. Главное - не дать карт-бланш Его Величеству ускорению свободного падения.
   Не надо спешить, но и медлить нельзя. Великий Гете утверждал: человек не умеет летать лишь потому, что не успевает в нужный момент времени правильно расположить свое тело в пространстве. В чем-то классик немецкой поэзии, безусловно, прав. Успеть сложно. Отсчет идет на сотые доли секунды. Летать я, к сожалению, не умею, но тело располагаю правильно, а главное, в ту единственную, почти неуловимую, искомую долю секунды.
   Скатываюсь колобком с карниза, ногами отталкиваюсь от стены вперед и, главное, вверх. По траектории пушечного ядра приближаюсь к земле. Распластавшись в воздухе птицей, снова сворачиваюсь клубком, вращаюсь в полете, гашу скорость. С землей встречаюсь, вытянувшись дутой, в позиции "садящегося в гнездо журавля".