Страница:
— Спасибо, — хрипло проговорил Анри де Монморанси.
— Если бы я не проник в вашу тайну, — продолжил он, немного придя в себя, — если бы не увидел, что вы готовы во имя любви пожертвовать и своей, и чужой жизнью, я бы не стал рассказывать вам о той страсти, которая сжигает мою душу. Теперь одолжение, о котором я попрошу вас, будет для меня гарантией вашего молчания, а секреты, отныне известные мне, послужат гарантией молчания моего.
Алиса! Я похитил ту женщину, в которую влюблен, увез ее и ее дочь. Сейчас я прячу их в своем доме, но это очень опасно. Я хотел бы поселить их у вас — на несколько дней, возможно, на неделю. Но я должен быть уверен, что они не ускользнут отсюда…
— Вы хотите превратить меня в тюремщицу?..
— Да! — решительно кивнул Данвиль.
Они взглянули друг другу в глаза.
— Помните, Алиса, — прошептал Анри, — если я донесу на вашего возлюбленного, вы сумеете страшно отомстить мне: вам нужно лишь отправиться к моему брату и сообщить ему, что у вас в доме находится похищенная мной Жанна де Пьенн и что она не совершала того преступления, в котором я много лет назад обвинил ее.
Последние слова маршала отрезвили Алису; до нее дошло, какая омерзительная роль отведена ей в этой трагедии.
— Вы изумлены? — усмехнулся маршал де Данвиль. — Да, я люблю жену своего брата, я разлучил их и до сих пор преследую эту женщину! Это поражает даже меня самого! Итак, Алиса, вы будете стеречь их, не смыкая глаз, стеречь бдительно и неподкупно… Или…
— Или что?
— Или ваш дружок будет болтаться на виселице! Я привезу вам заложниц, сам же беру в заложники графа де Марийяка. Если вы отвергнете мое предложение, значит, он не дорог вам!
Алиса де Люс выпрямилась, обратила к небу умоляющий взор и в отчаянии произнесла:
— О мой любимый! Деодат, во имя твоей безопасности мне придется до дна испить эту скорбную чашу, чашу гнусности и позора!
Маршал низко поклонился плачущей женщине.
— Итак, до завтра! — сказал он. — Ночью я привезу дам сюда. Ждите нас.
С этими словами маршал удалился, Алиса же, закрыв лицо руками, рухнула на колени и в ужасе простонала:
— О Боже, Боже, меня толкают в бездну! Кругом только ложь и злодейство! Кто же защитит меня, кто протянет руку помощи?!
— Я! — прозвучал вдруг чей-то голос.
Алиса вскочила на ноги и оглянулась.
В дверях стоял Панигарола.
— Святой отец! — прошептала несчастная женщина, чувствуя, что теряет рассудок.
Да, на Алису смотрел маркиз де Пани-Гарола, ее первый любовник!..
XXXV
— Если бы я не проник в вашу тайну, — продолжил он, немного придя в себя, — если бы не увидел, что вы готовы во имя любви пожертвовать и своей, и чужой жизнью, я бы не стал рассказывать вам о той страсти, которая сжигает мою душу. Теперь одолжение, о котором я попрошу вас, будет для меня гарантией вашего молчания, а секреты, отныне известные мне, послужат гарантией молчания моего.
Алиса! Я похитил ту женщину, в которую влюблен, увез ее и ее дочь. Сейчас я прячу их в своем доме, но это очень опасно. Я хотел бы поселить их у вас — на несколько дней, возможно, на неделю. Но я должен быть уверен, что они не ускользнут отсюда…
— Вы хотите превратить меня в тюремщицу?..
— Да! — решительно кивнул Данвиль.
Они взглянули друг другу в глаза.
— Помните, Алиса, — прошептал Анри, — если я донесу на вашего возлюбленного, вы сумеете страшно отомстить мне: вам нужно лишь отправиться к моему брату и сообщить ему, что у вас в доме находится похищенная мной Жанна де Пьенн и что она не совершала того преступления, в котором я много лет назад обвинил ее.
Последние слова маршала отрезвили Алису; до нее дошло, какая омерзительная роль отведена ей в этой трагедии.
— Вы изумлены? — усмехнулся маршал де Данвиль. — Да, я люблю жену своего брата, я разлучил их и до сих пор преследую эту женщину! Это поражает даже меня самого! Итак, Алиса, вы будете стеречь их, не смыкая глаз, стеречь бдительно и неподкупно… Или…
— Или что?
— Или ваш дружок будет болтаться на виселице! Я привезу вам заложниц, сам же беру в заложники графа де Марийяка. Если вы отвергнете мое предложение, значит, он не дорог вам!
Алиса де Люс выпрямилась, обратила к небу умоляющий взор и в отчаянии произнесла:
— О мой любимый! Деодат, во имя твоей безопасности мне придется до дна испить эту скорбную чашу, чашу гнусности и позора!
Маршал низко поклонился плачущей женщине.
— Итак, до завтра! — сказал он. — Ночью я привезу дам сюда. Ждите нас.
С этими словами маршал удалился, Алиса же, закрыв лицо руками, рухнула на колени и в ужасе простонала:
— О Боже, Боже, меня толкают в бездну! Кругом только ложь и злодейство! Кто же защитит меня, кто протянет руку помощи?!
— Я! — прозвучал вдруг чей-то голос.
Алиса вскочила на ноги и оглянулась.
В дверях стоял Панигарола.
— Святой отец! — прошептала несчастная женщина, чувствуя, что теряет рассудок.
Да, на Алису смотрел маркиз де Пани-Гарола, ее первый любовник!..
XXXV
ОТЕЦ И СЫН
Примерно тогда же, когда Анри де Монморанси вышел из дома на улице де Ла Аш и отправился в свою резиденцию, то есть приблизительно в девять вечера, по улице Сен-Дени сломя голову мчался какой-то человек. Похоже, он очень спешил. Врезавшись в спину случайного прохожего и едва не сбив того с ног, бегущий мужчина выругался и, не останавливаясь, понесся дальше.
Оказавшись возле постоялого двора «У ворожеи», странный человек чуть помедлил, покосился на ворота и тяжко вздохнул: ему явно хотелось заглянуть в заведение почтеннейшего Ландри. Однако бегун сурово сжал зубы и проследовал дальше, прошептав:
— Ничего, увижусь с ним позже! Главное — осторожность!
Мужчина юркнул в проулок, ведущий к темнице Тампль, и через десять минут уже поднимался по парадной лестнице дворца Мем. На стук посетителя в двери открылся глазок, и чей-то сердитый голос осведомился, кому и что тут надо.
— Передайте господину маршалу, что явился тот самый человек, с которым монсеньор беседовал в харчевне местечка Пон-де-Се; я желал бы встретиться с господином де Данвилем, — проговорил поздний гость.
(В доме маршала де Данвиля, как и в резиденциях герцога де Гиза и других важных сеньоров, царили те же порядки, что и в Лувре, при королевском дворе. У маршала были свои приближенные, своя свита, собственная охрана и офицеры. Во дворце Мем Данвиль властвовал подобно Карлу IX в его монарших апартаментах.
Ведь до эпохи Людовика XIII французский король был всего лишь первым дворянином страны. Только Ришелье положил конец спесивым замашкам всесильных вельмож, и Людовик XIV унаследовал уже не просто королевство, но абсолютную монархию.)
Двери тут же открылись, и выросший на пороге офицер переспросил:
— Значит, это вы прибыли из Пон-де-Се?
— Я, черт побери, хотя и ехал кружным путем.
— В таком случае вы — господин де Пардальян.
— Да, именно так и звучит мое имя. А не хотите ли и вы представиться?
— Я Ортес, виконт д'Аспремон. Монсеньор уже ждет вас, хотя мне совершенно непонятно, зачем вы ему понадобились, — отозвался виконт, окинув Пардальяна презрительным взглядом.
— А вы не боитесь отпускать подобные шуточки? Моя шпага быстро разъяснит вам, почему маршал де Данвиль любезно пригласил меня в свою резиденцию!
— Господа, господа, прекратите! — прикрикнул на мужчин второй офицер. — Вам же известно, монсеньор не терпит раздоров у себя в доме.
Пардальян и виконт утихомирились, но дружбы между ними явно не возникло.
Исполняя свои обязанности, Ортес отвел посетителя на третий этаж и распахнул перед ним дверь большой светлой комнаты.
— Это ваши апартаменты, — объявил виконт. — Желаете поужинать?
— Спасибо, но я недурно пообедал.
— Если так, я могу лишь пожелать вам спокойной ночи.
— У меня и впрямь слипаются глаза, так что если я сейчас лягу, то не встану до самого утра. Но разве маршал не желает поговорить со мной?
— Монсеньор уехал. Но он ожидал вашего появления, и как только он прибудет, я сообщу ему о том, что вы здесь.
Ортес вышел из комнаты, и Пардальян услышал, как дважды повернулся ключ в замке.
— Это еще что? — удивился Пардальян. — Я пленник?
Он кинулся к двери и сразу понял, что вышибить ее не сможет. Тогда он подбежал к окну, но комната, как мы уже знаем, находилась на третьем этаже. Если бы он решился спрыгнуть вниз, он, несомненно, сломал бы себе шею, а это в его планы вовсе не входило. Пардальян в ярости бросил шляпу на кровать и сердито прошипел:
— Господи, какой же я глупец! Попался как последний дурак… Черт возьми, теперь-то мне все ясно: вот почему господин маршал был так снисходителен и любезен, вот почему не скупился в Пон-де-Се на деньги и посулы. Ничтожный трус, сам побоялся связываться со мной и потому приказал убить меня своим слугам! А я-то, я… заглотнул приманку, словно глупый жирный карась… Но ничего! Клянусь Пилатом и Вараввой! Мы еще поглядим, чья возьмет!
Но, поразмыслив, Пардальян понял, что, кажется, все-таки неправ. Ведь маршал честно признался ему, что собирается свергнуть с престола короля Франции, а от таких слов попахивает виселицей…
— А вдруг он все это придумал, чтобы заманить меня сюда? Как ни крути, а я под замком!
Спать Пардальян боялся и принялся лихорадочно мерить шагами комнату, чтобы не свалиться и случайно не задремать. Так прошел целый час. Бывалый вояка уже еле двигался, покачиваясь и даже не пытаясь разлепить веки.
Наконец силы его иссякли. Он отстегнул шпагу и, не выпуская ее из рук, рухнул на постель. С чувством величайшего облегчения он зевнул и пробормотал:
— Пошли они все к черту! А я спать буду… Может, дадут мне отдохнуть хоть часа два, прежде чем зарежут? Подумаешь, проткнут кинжалом во сне, я ничего и не замечу, ведь сон и смерть так похожи!..
И не сомневаясь, что ночью его прикончат, Пардальян с наслаждением растянулся на кровати; десять минут спустя комнату огласил его богатырский храп.
Невозможно было поверить, что человек в ожидании неминуемой смерти может так храпеть!
После встречи с маршалом де Данвилем в Пон-де-Се Пардальян-старший оделся с головы до ног во все новое, купил себе коня и опять отправился бродяжничать. Он о многом передумал, прикидывал и так, и сяк, все колебался, пока в одно прекрасное утро не обнаружил, что уже наступило седьмое апреля, кошелек его пуст, а до города Парижа ему скакать восемнадцать лье.
Он покрыл это расстояние в один день, добрался до Парижа в тот момент, когда городские ворота уже закрывали, и решил подождать, пока совсем не стемнеет. Зайдя в первый попавшийся трактир, Пардальян как следует подкрепился и даже выпил два графина бордо. После ужина трактирщик заявил, что еда, вино и овес для коня обойдутся посетителю в одиннадцать ливров три су. У Пардальяна был лишь один ливр. Он оставил в залог коня и бегом помчался к дворцу Мем.
Мы знаем, как он прибыл туда и как завалился спать, измученный долгим путешествием.
Утром ветеран открыл глаза — и очень удивился:
— Странно! Я еще жив! Почему-то не убили…
Не успел он вылезти из постели, как ему нанес визит сам Анри де Монморанси. Маршал явно скверно провел эту ночь и выглядел теперь бледным и измученным.
— Итак, вы появились точно в срок.
— Да, монсеньор, хотя уже начал сожалеть об этом.
— Почему?.. А-а, ясно: потому что вас тут заперли. Но это обычная мера предосторожности. Так что вы должны меня извинить. Я не хотел, чтобы вы столкнулись в моем доме с одной особой, эта встреча не обрадовала бы вас.
— Я не вполне понял вас, монсеньор…
— А этого и не нужно. Но у меня есть к вам одна просьба, дорогой мой Пардальян. Будьте так любезны, посидите под замком и сегодня. Поверьте, вам ничто не угрожает.
Пардальян сердито насупился.
— Поклянитесь, что не покинете этой комнаты. Если обещаете, я не стану вас запирать.
— Ну, это другое дело. Обещаю, монсеньор.
— А теперь о главном. Мне необходимо переправить отсюда некие прекрасные драгоценности. Тут, во дворце, я опасаюсь за их сохранность и думаю укрыть их в более надежном месте. Отправляемся в одиннадцать вечера. Вы поможете мне?
— Монсеньор, если уж я решил служить вам, то обязан всегда и везде защищать вашу особу. Разумеется, я выполню все ваши распоряжения. Похоже, вы боитесь, что в пути драгоценности могут похитить.
— Вы совершенно правы, — хмуро кивнул Анри. — Мы поступим так: экипаж выедет из ворот в одиннадцать…
— Значит, ваш клад погрузят в экипаж?
— Да, в карете будет д'Аспремон; я поскачу верхом впереди, а вы пойдете пешком вслед за экипажем; в одной руке — шпага, в другой — пистолет. Любого, кто попробует приблизиться к карете, приканчивайте, не раздумывая.
— Ясно, монсеньор. Позвольте спросить: эта экспедиция имеет какое-нибудь отношение к тому, о чем мы толковали в Пон-де-Се? Иными словами, это ваше сокровище… не ходит ли оно на двух ногах?
— Что вы имеете в виду? Кто-то уже разболтал вам?..
— Никто мне ничего не разболтал, — пожал плечами Пардальян, не сводя с Анри своих острых глаз. — Я просто предположил, не отвезем ли мы… ну, скажем… королевский венец?
«Он думает, что речь идет о государе!» — остолбенел маршал и поторопился разубедить Пардальяна.
— Просто в таком случае, монсеньор, я удвоил бы свое рвение, — объяснил ветеран.
Маршал не стал больше спорить со старым воякой, но и не опроверг до конца его подозрений.
— Вот что, Пардальян. Вы же понимаете: я не могу рассказывать вам обо всем… Но охраняйте карету так, словно там и впрямь находятся королевские регалии!
«Кажется, я прав! — ухмыльнулся Пардальян. — Король уже у них в руках».
Тут его осенило, и он воскликнул:
— Значит, монсеньор, меня держат под замком потому, что опасаются, как бы я не дознался, кого именно вы скрываете в своем доме?
— Совершенно верно, — согласился маршал.
— Ну что ж! — твердо произнес Пардальян. — Клянусь, что весь день просижу в комнате, а вечером приступлю к своим обязанностям.
Маршал де Данвиль удалился, а Пардальян вновь погрузился в раздумья:
— Что-то тут концы с концами не сходятся. Если маршал не хотел, чтобы мне стало известно, кого он тут прячет, почему же он сейчас открыл мне этот секрет? А если я теперь все уже знаю, отчего не должен выходить из комнаты?.. Нет, его пленник — вовсе не Карл IX… Меня обманывают… опасаются, как бы я не разнюхал чего-нибудь раньше времени. А раз так — нужно срочно во всем разобраться!
Приняв такое решение, Пардальян поспешил к двери и убедился, что она не заперта. Старый воин выскользнул в коридор и вскоре оказался у широкой парадной лестницы, по которой можно было спуститься в обширный двор резиденции Данвиля.
Но этого Пардальян делать не стал, не желая никому попадаться на глаза. Он двинулся в обратную сторону, дошел до конца коридора и увидел маленькую дверь, за которой обнаружил узкую винтовую лесенку.
Порадовавшись этому открытию, ветеран вернулся в свои апартаменты и принялся слоняться из угла в угол, мурлыча охотничьи марши и косясь на окно.
Так он томился все утро. В одиннадцать пришел слуга и подал Пардальяну прекрасный завтрак; появились на изящно сервированном столе и столь милые сердцу закаленного бойца графины с вином.
Пардальян сел за стол и начал поглощать пищу с аппетитом, достойным двадцатилетнего юноши. Слуга вышел и вскоре вернулся с туго набитым мешочком в руках. Лицо Пардальяна расплылось в довольной улыбке:
— Вот это да! — вскричал он. — Это что такое?
— Управляющий монсеньора приказал мне вручить господину офицеру жалованье за первый месяц службы!
«Экая тут обходительная челядь!» — ухмыльнувшись, подумал Пардальян, вслух же произнес:
— А тебе известно, сколько денег в этом мешочке?
— Да, господин офицер, шестьсот экю.
— Шестьсот? Но монсеньор обещал мне пятьсот…
— Господин управляющий велел уведомить вас: сто экю — это компенсация дорожных издержек.
— Отлично, развяжи мешочек, вынь пять экю и забери их себе. Выпей сегодня за мое здоровье.
— Спасибо, господин офицер, — замер в глубоком поклоне слуга. — Даю слово, что завтра же осушу за ваше здоровье целую бутылку.
— Завтра? А отчего не сегодня?
— Я получил распоряжение до вечера ни на минуту не оставлять вас, господин офицер.
— Да? И что же ты должен делать? — удивился Пардальян.
— Быть с вами и прислуживать вам, не отлучаясь от вашей особы.
«Однако этот расторопный парень нравится мне все меньше и меньше», — поморщился ветеран.
Но внезапно он подскочил, будто вспомнив о каком-то важном деле, и сразу разволновался:
— Моя лошадь! Как я мог забыть о ней! — И Пардальян повернулся к слуге: — Мой друг, бери еще пять экю и — не откажи старику — слетай в трактир «Сосунок», что рядом с Лувром. Я задолжал хозяину десять ливров, так ты отдай их ему и приведи сюда моего скакуна. Ты найдешь его у них на конюшне. Ну давай, одна нога здесь, другая там!
Однако слуга застыл как истукан.
— Чего же ты ждешь? — рассердился Пардальян.
— Сбегаю завтра, господин офицер, а пока вы можете пользоваться лошадьми монсеньора.
Пардальян бросил на любезного слугу возмущенный взгляд, но | быстро придумал еще кое-что.
— Как твое имя, сынок? — осведомился он.
— Дидье, господин офицер.
— Знаешь, Дидье, если тебе нельзя выпить за мое здоровье в харчевне, я сам поднесу тебе стаканчик! — И ветеран протянул слуге полный бокал вина.
— Господин управляющий сказал мне, что если я выпью у вас хоть каплю, мне здорово достанется. Монсеньор не заплатит мне жалованье, а то и просто шкуру спустит.
— Умница! — восхитился Пардальян. — Отлично служишь своему господину! Сразу видно, какой ты преданный и неподкупный! После смерти ангелы вознесут тебя прямо на небеса.
Пока парень убирал со стола посуду, Пардальян шагнул к двери и запер ее изнутри. Потом нежно приобнял Дидье за плечи:
— Значит, так и не отойдешь от меня сегодня ни на шаг? Будешь топтаться по комнате, раздражать меня, отвлекать от размышлений?
— Нет, господин офицер, мне приказано ждать ваших распоряжений в коридоре.
— А если мне захочется побродить по улицам, ты последуешь за мной?
— Нет, господин офицер, но я обязан тут же доложить об этом господину управляющему.
— А как ты обязан поступить в том случае, если я попробую свернуть тебе шею?
— Никак, господин офицер, но я подниму крик.
— Крик? Так ты, и правда, надеешься, что я разрешу тебе хоть пискнуть?
И не успел Дидье опомниться, как Пардальян, схватив свой широкий шарф, быстренько соорудил кляп, засунул его любезному слуге в рот и затянул узлом на затылке.
Дидье рухнул на колени и с мольбой посмотрел на офицера. Этот взгляд без всяких слов говорил о том, что слуга подчиняется грубой силе.
— Вот так-то, — удовлетворенно улыбнулся Пардальян. — Похоже, ты меня понял. Перестанешь наконец действовать мне на нервы своим постоянным «господин офицер, господин офицер… «? Будешь слушаться?
Бедный слуга преданно выкатил глаза.
— Ну то-то. Раздевайся и давай сюда свою ливрею с гербами, желтые чулки и шляпу с эгретом… Натягивай мой камзол и сапоги, а я облачусь в твой дивный наряд. Уж очень мне хочется побыть в слугах у господина управляющего монсеньора маршала де Данвиля.
Ветеран помог трясущемуся Дидье освободиться от ливреи, и вскоре оба совершенно преобразились: на слуге теперь был серый камзол, а на Пардальяне — лакейское платье.
— А теперь соблаговолите лечь, господин офицер, — скомандовал Пардальян.
Он бросил Дидье на кровать и с головой укутал его одеялом.
— Если кто-нибудь сюда заглянет, храпи погромче, — распорядился он. — И не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель! А то я тебя на куски разрублю! И уши отрежу!
С этими словами Пардальян осторожно выскользнул из комнаты и на миг замер в коридоре.
Тут царил полумрак, и Пардальян начал ощупью пробираться к винтовой лестнице. Но не успел он сделать и двух шагов, как маленькая дверь распахнулась и из темноты вынырнул тот самый лакей, который был с маршалом де Данвилем в Пон-де-Се.
Пардальян молниеносно отпрыгнул к двери своей комнаты.
— Чем занимается господин офицер? — осведомился лакей.
— Спит! — лаконично сообщил Пардальян.
Лакей заглянул в комнату, услышал раскатистый храп мужчины, уютно устроившегося в постели, и тихо проговорил:
— Все в порядке. Никуда не отлучайся, а когда он встанет, доложи мне.
Лакей маршала, осторожно ступая, двинулся к парадной лестнице.
— Пронесло! — отер пот со лба Пардальян. — У меня аж волосы дыбом встали! Ну, теперь наверняка сюда часа два никто не придет. Я свободен! Вперед!
И Пардальян бросился к винтовой лесенке.
— Тьма — хоть глаз выколи! — бормотал он, спускаясь вниз.
Наконец ветеран очутился на втором этаже и уткнулся в узкую дверь, за которой, видимо, располагались апартаменты хозяина дворца. Пардальян уже хотел проследовать дальше, на первый этаж, но вдруг услышал за дверью голоса.
Пардальян прижал ухо к замочной скважине, и первое слово, которое донеслось до старого вояки, оказалось его собственным именем.
Примерно тогда, когда Пардальян препирался в своей комнате с любезным Дидье, перед входом во дворец Мем остановился экипаж. Судя по всему, приехала какая-то важная персона: лакей тут же помчался докладывать маршалу о госте — и его немедленно проводили в покои Анри де Монморанси. Взволнованный хозяин сам встретил посетителя на пороге своего кабинета.
— Вы здесь?.. Какая неосмотрительность! — с упреком прошептал Анри.
— Произошло чрезвычайно важное событие. Но отправиться прямо к герцогу Гизу было бы еще более неосмотрительно. А мне нужно как можно быстрее известить всех. Это дело жизни и смерти. Нашей жизни и смерти! Я постарался выбраться из Бастилии тайком, чтобы не поползли слухи…
— А вы не преувеличиваете опасность, Гиталан? — с сомнением взглянул на него Данвиль.
Ибо Анри осчастливил визитом комендант Бастилии, уже известный нам господин де Гиталан.
— Так что же случилось? Объясните толком.
— Нас здесь не подслушивают?
— Разумеется, нет. Но из предосторожности мы можем поговорить в другом месте.
Маршал и Гиталан прошли в крошечную комнатку за кабинетом.
— Теперь, — усмехнулся Анри де Монморанси, — между нами и моей челядью фехтовальный зал, кабинет и приемная. А эта дверка всегда на запоре, она ведет на потайную лестницу. Можете спокойно рассказывать мне все.
Гиталан упал в кресло.
— Так вот, — промолвил он, — в Париже есть человек, которому известно о нашем заговоре. Думаю, это конец…
— Известно о заговоре? Невероятно! — вскричал маршал.
— Увы! Это чистая правда! Он сумел незаметно проникнуть на наше последнее совещание — помните, на постоялом дворе «У ворожеи»?
— И кто же этот человек? Как его имя?
— Пардальян.
— Пардальян? — удивился маршал. — Мужчина, которому на вид лет пятьдесят, хотя ему на самом деле за шестьдесят, высокого роста, тощий, с жесткими седыми усами?
— Да нет же! Это юноша!
— Ага, стало быть, его сын. Конечно же, у него есть сын!
— Какой сын? — захлопал глазами Гиталан.
— Неважно… Значит, Пардальян подглядывал за нами на постоялом дворе «У ворожеи»… Вы считаете, что он никому не сообщил о наших планах?
— Думаю, никому…
— Тогда перестаньте волноваться. Я сумею заткнуть мальчишке рот. Но каким образом вы все это узнали?
— Так он несколько дней провел у меня, в Бастилии. Его доставили и велели запереть в одиночку…
— Так в чем же дело? В вашей тюрьме больше нет каменных подземелий?
— Но он уже на воле! Я вынужден был отпустить его!
Маршал решил, что Гиталан рехнулся.
— Возьмите себя в руки, мой милый. Объясните мне, как это случилось? В любом случае этот юноша не представляет для нас большой опасности.
— О, если бы вы были правы! — простонал Гиталан.
И комендант Бастилии изложил наконец трагикомическую историю освобождения Пардальяна из вверенной заботам Гиталана крепости.
— Так что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался он у маршала, закончив свою печальную повесть.
— Талантливый малыш! — хмыкнул Анри де Монморанси. — Неплохо бы заполучить его к себе на службу. Но сначала необходимо найти вашего нового друга. Что ж, я это сделаю.
— Так вы знакомы с ним, господин маршал?
— Нет, но я знаю, кто нам поможет его найти. Ступайте, любезный Гиталан, и забудьте о своих страхах. Если над нами нависнет какая-то угроза, я сам поставлю в известность герцога Гиза. Однако, по-моему, пока опасаться нечего. Со дня на день Пардальян-младший будет у меня в руках.
— Меня ободрило ваше хладнокровие, — проговорил Гиталан. — Если вам и впрямь удастся добраться до этого негодяя, везите его прямо ко мне… Я самолично посажу его в уютнейший каземат…
— Не переживайте, он завтра же окажется в Бастилии. Хотя, возможно, мы придумаем для него что-нибудь другое…
Садясь в экипаж, Гиталан чувствовал явное облегчение…
А Пардальян-старший по той же темной лесенке поспешил обратно в свою комнату, отдал Дидье его лакейский наряд, развязал незадачливого слугу и объявил:
— Дорогой мой, выбирай: или ты сохранишь все в тайне и положишь в карман сто экю, или сообщишь об этом происшествии и расстанешься с жизнью.
— Предпочитаю сто экю, господин офицер! — не задумываясь, вскричал Дидье. Он был очень рад, что отделался лишь испугом.
— А теперь ступай, скажи господину управляющему, что я изволил пробудиться.
Пардальян устроился в кресле, потягивая винцо и с интересом ожидая, что же будет дальше.
Читатель уже догадался, что Пардальян услышал самую занятную часть разговора маршала де Данвиля и коменданта Бастилии. После этого планы ветерана изменились.
Итак, Пардальян не выяснил, кого же прячет в своем дворце маршал де Данвиль. Взялся ли бы он за освобождение Жанны де Пьенн и ее дочери, если бы узнал, что их держат в заточении? Мы не хотим, чтобы наш герой выглядел лучше, чем был на самом деле, и должны признаться: мы очень сомневаемся в том, что он поспешил бы на помощь бедным пленницам, дорогой читатель.
Действительно, кем был Пардальян-старший? Авантюристом и наемным солдатом. Трудно сказать, представлял ли он, что такое мораль. Правда, природа наделила его добрым сердцем и способностью отличать хорошее от плохого. В Маржанси, как мы помним, жалость толкнула его на благородный поступок. Но Бог знает, осталось ли теперь в его огрубевшей душе хоть немного сострадания к несчастным?
Но в одном мы уверены: сына своего старик Пардальян любил. Тревога и боль захлестнули отца, когда он услышал, что Жан рискует вновь угодить в подземелье Бастилии. Правда, проявились светлые чувства Пардальяна-старшего лишь в нечленораздельном ворчании, тихих проклятиях да раздражении, с которым он осушил несколько стаканов вина.
Теперь старика совершенно не волновало, кого заточил в своем дворце Анри де Монморанси. Сын попал в беду, и отец хотел как можно скорее предостеречь его.
— Я немедленно отправлюсь на постоялый двор «У ворожеи», — решил Пардальян, — и сверну шею любому, кто вздумает меня остановить. А там посмотрим!
Он схватил шпагу и собрался уже покинуть свои апартаменты, как вдруг на пороге вырос маршал де Данвиль.
— Ну что? Отдохнули? Готовы вечером приступить к выполнению своих обязанностей?
— Однако, монсеньор, вам докладывают о каждом моем шаге! Черт возьми, от вашей челяди ничего не утаишь! Будьте спокойны: теперь, если будет нужно, я не сомкну глаз три дня и три ночи!
— Пока вы понадобитесь мне лишь до двенадцати часов.
— А затем я смогу располагать собой?
— Сколько угодно! Можете делать, что хотите. Хотя, разумеется, эта комната остается за вами… Да, вы, по-моему, рассказывали о своем сыне…
Оказавшись возле постоялого двора «У ворожеи», странный человек чуть помедлил, покосился на ворота и тяжко вздохнул: ему явно хотелось заглянуть в заведение почтеннейшего Ландри. Однако бегун сурово сжал зубы и проследовал дальше, прошептав:
— Ничего, увижусь с ним позже! Главное — осторожность!
Мужчина юркнул в проулок, ведущий к темнице Тампль, и через десять минут уже поднимался по парадной лестнице дворца Мем. На стук посетителя в двери открылся глазок, и чей-то сердитый голос осведомился, кому и что тут надо.
— Передайте господину маршалу, что явился тот самый человек, с которым монсеньор беседовал в харчевне местечка Пон-де-Се; я желал бы встретиться с господином де Данвилем, — проговорил поздний гость.
(В доме маршала де Данвиля, как и в резиденциях герцога де Гиза и других важных сеньоров, царили те же порядки, что и в Лувре, при королевском дворе. У маршала были свои приближенные, своя свита, собственная охрана и офицеры. Во дворце Мем Данвиль властвовал подобно Карлу IX в его монарших апартаментах.
Ведь до эпохи Людовика XIII французский король был всего лишь первым дворянином страны. Только Ришелье положил конец спесивым замашкам всесильных вельмож, и Людовик XIV унаследовал уже не просто королевство, но абсолютную монархию.)
Двери тут же открылись, и выросший на пороге офицер переспросил:
— Значит, это вы прибыли из Пон-де-Се?
— Я, черт побери, хотя и ехал кружным путем.
— В таком случае вы — господин де Пардальян.
— Да, именно так и звучит мое имя. А не хотите ли и вы представиться?
— Я Ортес, виконт д'Аспремон. Монсеньор уже ждет вас, хотя мне совершенно непонятно, зачем вы ему понадобились, — отозвался виконт, окинув Пардальяна презрительным взглядом.
— А вы не боитесь отпускать подобные шуточки? Моя шпага быстро разъяснит вам, почему маршал де Данвиль любезно пригласил меня в свою резиденцию!
— Господа, господа, прекратите! — прикрикнул на мужчин второй офицер. — Вам же известно, монсеньор не терпит раздоров у себя в доме.
Пардальян и виконт утихомирились, но дружбы между ними явно не возникло.
Исполняя свои обязанности, Ортес отвел посетителя на третий этаж и распахнул перед ним дверь большой светлой комнаты.
— Это ваши апартаменты, — объявил виконт. — Желаете поужинать?
— Спасибо, но я недурно пообедал.
— Если так, я могу лишь пожелать вам спокойной ночи.
— У меня и впрямь слипаются глаза, так что если я сейчас лягу, то не встану до самого утра. Но разве маршал не желает поговорить со мной?
— Монсеньор уехал. Но он ожидал вашего появления, и как только он прибудет, я сообщу ему о том, что вы здесь.
Ортес вышел из комнаты, и Пардальян услышал, как дважды повернулся ключ в замке.
— Это еще что? — удивился Пардальян. — Я пленник?
Он кинулся к двери и сразу понял, что вышибить ее не сможет. Тогда он подбежал к окну, но комната, как мы уже знаем, находилась на третьем этаже. Если бы он решился спрыгнуть вниз, он, несомненно, сломал бы себе шею, а это в его планы вовсе не входило. Пардальян в ярости бросил шляпу на кровать и сердито прошипел:
— Господи, какой же я глупец! Попался как последний дурак… Черт возьми, теперь-то мне все ясно: вот почему господин маршал был так снисходителен и любезен, вот почему не скупился в Пон-де-Се на деньги и посулы. Ничтожный трус, сам побоялся связываться со мной и потому приказал убить меня своим слугам! А я-то, я… заглотнул приманку, словно глупый жирный карась… Но ничего! Клянусь Пилатом и Вараввой! Мы еще поглядим, чья возьмет!
Но, поразмыслив, Пардальян понял, что, кажется, все-таки неправ. Ведь маршал честно признался ему, что собирается свергнуть с престола короля Франции, а от таких слов попахивает виселицей…
— А вдруг он все это придумал, чтобы заманить меня сюда? Как ни крути, а я под замком!
Спать Пардальян боялся и принялся лихорадочно мерить шагами комнату, чтобы не свалиться и случайно не задремать. Так прошел целый час. Бывалый вояка уже еле двигался, покачиваясь и даже не пытаясь разлепить веки.
Наконец силы его иссякли. Он отстегнул шпагу и, не выпуская ее из рук, рухнул на постель. С чувством величайшего облегчения он зевнул и пробормотал:
— Пошли они все к черту! А я спать буду… Может, дадут мне отдохнуть хоть часа два, прежде чем зарежут? Подумаешь, проткнут кинжалом во сне, я ничего и не замечу, ведь сон и смерть так похожи!..
И не сомневаясь, что ночью его прикончат, Пардальян с наслаждением растянулся на кровати; десять минут спустя комнату огласил его богатырский храп.
Невозможно было поверить, что человек в ожидании неминуемой смерти может так храпеть!
После встречи с маршалом де Данвилем в Пон-де-Се Пардальян-старший оделся с головы до ног во все новое, купил себе коня и опять отправился бродяжничать. Он о многом передумал, прикидывал и так, и сяк, все колебался, пока в одно прекрасное утро не обнаружил, что уже наступило седьмое апреля, кошелек его пуст, а до города Парижа ему скакать восемнадцать лье.
Он покрыл это расстояние в один день, добрался до Парижа в тот момент, когда городские ворота уже закрывали, и решил подождать, пока совсем не стемнеет. Зайдя в первый попавшийся трактир, Пардальян как следует подкрепился и даже выпил два графина бордо. После ужина трактирщик заявил, что еда, вино и овес для коня обойдутся посетителю в одиннадцать ливров три су. У Пардальяна был лишь один ливр. Он оставил в залог коня и бегом помчался к дворцу Мем.
Мы знаем, как он прибыл туда и как завалился спать, измученный долгим путешествием.
Утром ветеран открыл глаза — и очень удивился:
— Странно! Я еще жив! Почему-то не убили…
Не успел он вылезти из постели, как ему нанес визит сам Анри де Монморанси. Маршал явно скверно провел эту ночь и выглядел теперь бледным и измученным.
— Итак, вы появились точно в срок.
— Да, монсеньор, хотя уже начал сожалеть об этом.
— Почему?.. А-а, ясно: потому что вас тут заперли. Но это обычная мера предосторожности. Так что вы должны меня извинить. Я не хотел, чтобы вы столкнулись в моем доме с одной особой, эта встреча не обрадовала бы вас.
— Я не вполне понял вас, монсеньор…
— А этого и не нужно. Но у меня есть к вам одна просьба, дорогой мой Пардальян. Будьте так любезны, посидите под замком и сегодня. Поверьте, вам ничто не угрожает.
Пардальян сердито насупился.
— Поклянитесь, что не покинете этой комнаты. Если обещаете, я не стану вас запирать.
— Ну, это другое дело. Обещаю, монсеньор.
— А теперь о главном. Мне необходимо переправить отсюда некие прекрасные драгоценности. Тут, во дворце, я опасаюсь за их сохранность и думаю укрыть их в более надежном месте. Отправляемся в одиннадцать вечера. Вы поможете мне?
— Монсеньор, если уж я решил служить вам, то обязан всегда и везде защищать вашу особу. Разумеется, я выполню все ваши распоряжения. Похоже, вы боитесь, что в пути драгоценности могут похитить.
— Вы совершенно правы, — хмуро кивнул Анри. — Мы поступим так: экипаж выедет из ворот в одиннадцать…
— Значит, ваш клад погрузят в экипаж?
— Да, в карете будет д'Аспремон; я поскачу верхом впереди, а вы пойдете пешком вслед за экипажем; в одной руке — шпага, в другой — пистолет. Любого, кто попробует приблизиться к карете, приканчивайте, не раздумывая.
— Ясно, монсеньор. Позвольте спросить: эта экспедиция имеет какое-нибудь отношение к тому, о чем мы толковали в Пон-де-Се? Иными словами, это ваше сокровище… не ходит ли оно на двух ногах?
— Что вы имеете в виду? Кто-то уже разболтал вам?..
— Никто мне ничего не разболтал, — пожал плечами Пардальян, не сводя с Анри своих острых глаз. — Я просто предположил, не отвезем ли мы… ну, скажем… королевский венец?
«Он думает, что речь идет о государе!» — остолбенел маршал и поторопился разубедить Пардальяна.
— Просто в таком случае, монсеньор, я удвоил бы свое рвение, — объяснил ветеран.
Маршал не стал больше спорить со старым воякой, но и не опроверг до конца его подозрений.
— Вот что, Пардальян. Вы же понимаете: я не могу рассказывать вам обо всем… Но охраняйте карету так, словно там и впрямь находятся королевские регалии!
«Кажется, я прав! — ухмыльнулся Пардальян. — Король уже у них в руках».
Тут его осенило, и он воскликнул:
— Значит, монсеньор, меня держат под замком потому, что опасаются, как бы я не дознался, кого именно вы скрываете в своем доме?
— Совершенно верно, — согласился маршал.
— Ну что ж! — твердо произнес Пардальян. — Клянусь, что весь день просижу в комнате, а вечером приступлю к своим обязанностям.
Маршал де Данвиль удалился, а Пардальян вновь погрузился в раздумья:
— Что-то тут концы с концами не сходятся. Если маршал не хотел, чтобы мне стало известно, кого он тут прячет, почему же он сейчас открыл мне этот секрет? А если я теперь все уже знаю, отчего не должен выходить из комнаты?.. Нет, его пленник — вовсе не Карл IX… Меня обманывают… опасаются, как бы я не разнюхал чего-нибудь раньше времени. А раз так — нужно срочно во всем разобраться!
Приняв такое решение, Пардальян поспешил к двери и убедился, что она не заперта. Старый воин выскользнул в коридор и вскоре оказался у широкой парадной лестницы, по которой можно было спуститься в обширный двор резиденции Данвиля.
Но этого Пардальян делать не стал, не желая никому попадаться на глаза. Он двинулся в обратную сторону, дошел до конца коридора и увидел маленькую дверь, за которой обнаружил узкую винтовую лесенку.
Порадовавшись этому открытию, ветеран вернулся в свои апартаменты и принялся слоняться из угла в угол, мурлыча охотничьи марши и косясь на окно.
Так он томился все утро. В одиннадцать пришел слуга и подал Пардальяну прекрасный завтрак; появились на изящно сервированном столе и столь милые сердцу закаленного бойца графины с вином.
Пардальян сел за стол и начал поглощать пищу с аппетитом, достойным двадцатилетнего юноши. Слуга вышел и вскоре вернулся с туго набитым мешочком в руках. Лицо Пардальяна расплылось в довольной улыбке:
— Вот это да! — вскричал он. — Это что такое?
— Управляющий монсеньора приказал мне вручить господину офицеру жалованье за первый месяц службы!
«Экая тут обходительная челядь!» — ухмыльнувшись, подумал Пардальян, вслух же произнес:
— А тебе известно, сколько денег в этом мешочке?
— Да, господин офицер, шестьсот экю.
— Шестьсот? Но монсеньор обещал мне пятьсот…
— Господин управляющий велел уведомить вас: сто экю — это компенсация дорожных издержек.
— Отлично, развяжи мешочек, вынь пять экю и забери их себе. Выпей сегодня за мое здоровье.
— Спасибо, господин офицер, — замер в глубоком поклоне слуга. — Даю слово, что завтра же осушу за ваше здоровье целую бутылку.
— Завтра? А отчего не сегодня?
— Я получил распоряжение до вечера ни на минуту не оставлять вас, господин офицер.
— Да? И что же ты должен делать? — удивился Пардальян.
— Быть с вами и прислуживать вам, не отлучаясь от вашей особы.
«Однако этот расторопный парень нравится мне все меньше и меньше», — поморщился ветеран.
Но внезапно он подскочил, будто вспомнив о каком-то важном деле, и сразу разволновался:
— Моя лошадь! Как я мог забыть о ней! — И Пардальян повернулся к слуге: — Мой друг, бери еще пять экю и — не откажи старику — слетай в трактир «Сосунок», что рядом с Лувром. Я задолжал хозяину десять ливров, так ты отдай их ему и приведи сюда моего скакуна. Ты найдешь его у них на конюшне. Ну давай, одна нога здесь, другая там!
Однако слуга застыл как истукан.
— Чего же ты ждешь? — рассердился Пардальян.
— Сбегаю завтра, господин офицер, а пока вы можете пользоваться лошадьми монсеньора.
Пардальян бросил на любезного слугу возмущенный взгляд, но | быстро придумал еще кое-что.
— Как твое имя, сынок? — осведомился он.
— Дидье, господин офицер.
— Знаешь, Дидье, если тебе нельзя выпить за мое здоровье в харчевне, я сам поднесу тебе стаканчик! — И ветеран протянул слуге полный бокал вина.
— Господин управляющий сказал мне, что если я выпью у вас хоть каплю, мне здорово достанется. Монсеньор не заплатит мне жалованье, а то и просто шкуру спустит.
— Умница! — восхитился Пардальян. — Отлично служишь своему господину! Сразу видно, какой ты преданный и неподкупный! После смерти ангелы вознесут тебя прямо на небеса.
Пока парень убирал со стола посуду, Пардальян шагнул к двери и запер ее изнутри. Потом нежно приобнял Дидье за плечи:
— Значит, так и не отойдешь от меня сегодня ни на шаг? Будешь топтаться по комнате, раздражать меня, отвлекать от размышлений?
— Нет, господин офицер, мне приказано ждать ваших распоряжений в коридоре.
— А если мне захочется побродить по улицам, ты последуешь за мной?
— Нет, господин офицер, но я обязан тут же доложить об этом господину управляющему.
— А как ты обязан поступить в том случае, если я попробую свернуть тебе шею?
— Никак, господин офицер, но я подниму крик.
— Крик? Так ты, и правда, надеешься, что я разрешу тебе хоть пискнуть?
И не успел Дидье опомниться, как Пардальян, схватив свой широкий шарф, быстренько соорудил кляп, засунул его любезному слуге в рот и затянул узлом на затылке.
Дидье рухнул на колени и с мольбой посмотрел на офицера. Этот взгляд без всяких слов говорил о том, что слуга подчиняется грубой силе.
— Вот так-то, — удовлетворенно улыбнулся Пардальян. — Похоже, ты меня понял. Перестанешь наконец действовать мне на нервы своим постоянным «господин офицер, господин офицер… «? Будешь слушаться?
Бедный слуга преданно выкатил глаза.
— Ну то-то. Раздевайся и давай сюда свою ливрею с гербами, желтые чулки и шляпу с эгретом… Натягивай мой камзол и сапоги, а я облачусь в твой дивный наряд. Уж очень мне хочется побыть в слугах у господина управляющего монсеньора маршала де Данвиля.
Ветеран помог трясущемуся Дидье освободиться от ливреи, и вскоре оба совершенно преобразились: на слуге теперь был серый камзол, а на Пардальяне — лакейское платье.
— А теперь соблаговолите лечь, господин офицер, — скомандовал Пардальян.
Он бросил Дидье на кровать и с головой укутал его одеялом.
— Если кто-нибудь сюда заглянет, храпи погромче, — распорядился он. — И не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель! А то я тебя на куски разрублю! И уши отрежу!
С этими словами Пардальян осторожно выскользнул из комнаты и на миг замер в коридоре.
Тут царил полумрак, и Пардальян начал ощупью пробираться к винтовой лестнице. Но не успел он сделать и двух шагов, как маленькая дверь распахнулась и из темноты вынырнул тот самый лакей, который был с маршалом де Данвилем в Пон-де-Се.
Пардальян молниеносно отпрыгнул к двери своей комнаты.
— Чем занимается господин офицер? — осведомился лакей.
— Спит! — лаконично сообщил Пардальян.
Лакей заглянул в комнату, услышал раскатистый храп мужчины, уютно устроившегося в постели, и тихо проговорил:
— Все в порядке. Никуда не отлучайся, а когда он встанет, доложи мне.
Лакей маршала, осторожно ступая, двинулся к парадной лестнице.
— Пронесло! — отер пот со лба Пардальян. — У меня аж волосы дыбом встали! Ну, теперь наверняка сюда часа два никто не придет. Я свободен! Вперед!
И Пардальян бросился к винтовой лесенке.
— Тьма — хоть глаз выколи! — бормотал он, спускаясь вниз.
Наконец ветеран очутился на втором этаже и уткнулся в узкую дверь, за которой, видимо, располагались апартаменты хозяина дворца. Пардальян уже хотел проследовать дальше, на первый этаж, но вдруг услышал за дверью голоса.
Пардальян прижал ухо к замочной скважине, и первое слово, которое донеслось до старого вояки, оказалось его собственным именем.
Примерно тогда, когда Пардальян препирался в своей комнате с любезным Дидье, перед входом во дворец Мем остановился экипаж. Судя по всему, приехала какая-то важная персона: лакей тут же помчался докладывать маршалу о госте — и его немедленно проводили в покои Анри де Монморанси. Взволнованный хозяин сам встретил посетителя на пороге своего кабинета.
— Вы здесь?.. Какая неосмотрительность! — с упреком прошептал Анри.
— Произошло чрезвычайно важное событие. Но отправиться прямо к герцогу Гизу было бы еще более неосмотрительно. А мне нужно как можно быстрее известить всех. Это дело жизни и смерти. Нашей жизни и смерти! Я постарался выбраться из Бастилии тайком, чтобы не поползли слухи…
— А вы не преувеличиваете опасность, Гиталан? — с сомнением взглянул на него Данвиль.
Ибо Анри осчастливил визитом комендант Бастилии, уже известный нам господин де Гиталан.
— Так что же случилось? Объясните толком.
— Нас здесь не подслушивают?
— Разумеется, нет. Но из предосторожности мы можем поговорить в другом месте.
Маршал и Гиталан прошли в крошечную комнатку за кабинетом.
— Теперь, — усмехнулся Анри де Монморанси, — между нами и моей челядью фехтовальный зал, кабинет и приемная. А эта дверка всегда на запоре, она ведет на потайную лестницу. Можете спокойно рассказывать мне все.
Гиталан упал в кресло.
— Так вот, — промолвил он, — в Париже есть человек, которому известно о нашем заговоре. Думаю, это конец…
— Известно о заговоре? Невероятно! — вскричал маршал.
— Увы! Это чистая правда! Он сумел незаметно проникнуть на наше последнее совещание — помните, на постоялом дворе «У ворожеи»?
— И кто же этот человек? Как его имя?
— Пардальян.
— Пардальян? — удивился маршал. — Мужчина, которому на вид лет пятьдесят, хотя ему на самом деле за шестьдесят, высокого роста, тощий, с жесткими седыми усами?
— Да нет же! Это юноша!
— Ага, стало быть, его сын. Конечно же, у него есть сын!
— Какой сын? — захлопал глазами Гиталан.
— Неважно… Значит, Пардальян подглядывал за нами на постоялом дворе «У ворожеи»… Вы считаете, что он никому не сообщил о наших планах?
— Думаю, никому…
— Тогда перестаньте волноваться. Я сумею заткнуть мальчишке рот. Но каким образом вы все это узнали?
— Так он несколько дней провел у меня, в Бастилии. Его доставили и велели запереть в одиночку…
— Так в чем же дело? В вашей тюрьме больше нет каменных подземелий?
— Но он уже на воле! Я вынужден был отпустить его!
Маршал решил, что Гиталан рехнулся.
— Возьмите себя в руки, мой милый. Объясните мне, как это случилось? В любом случае этот юноша не представляет для нас большой опасности.
— О, если бы вы были правы! — простонал Гиталан.
И комендант Бастилии изложил наконец трагикомическую историю освобождения Пардальяна из вверенной заботам Гиталана крепости.
— Так что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался он у маршала, закончив свою печальную повесть.
— Талантливый малыш! — хмыкнул Анри де Монморанси. — Неплохо бы заполучить его к себе на службу. Но сначала необходимо найти вашего нового друга. Что ж, я это сделаю.
— Так вы знакомы с ним, господин маршал?
— Нет, но я знаю, кто нам поможет его найти. Ступайте, любезный Гиталан, и забудьте о своих страхах. Если над нами нависнет какая-то угроза, я сам поставлю в известность герцога Гиза. Однако, по-моему, пока опасаться нечего. Со дня на день Пардальян-младший будет у меня в руках.
— Меня ободрило ваше хладнокровие, — проговорил Гиталан. — Если вам и впрямь удастся добраться до этого негодяя, везите его прямо ко мне… Я самолично посажу его в уютнейший каземат…
— Не переживайте, он завтра же окажется в Бастилии. Хотя, возможно, мы придумаем для него что-нибудь другое…
Садясь в экипаж, Гиталан чувствовал явное облегчение…
А Пардальян-старший по той же темной лесенке поспешил обратно в свою комнату, отдал Дидье его лакейский наряд, развязал незадачливого слугу и объявил:
— Дорогой мой, выбирай: или ты сохранишь все в тайне и положишь в карман сто экю, или сообщишь об этом происшествии и расстанешься с жизнью.
— Предпочитаю сто экю, господин офицер! — не задумываясь, вскричал Дидье. Он был очень рад, что отделался лишь испугом.
— А теперь ступай, скажи господину управляющему, что я изволил пробудиться.
Пардальян устроился в кресле, потягивая винцо и с интересом ожидая, что же будет дальше.
Читатель уже догадался, что Пардальян услышал самую занятную часть разговора маршала де Данвиля и коменданта Бастилии. После этого планы ветерана изменились.
Итак, Пардальян не выяснил, кого же прячет в своем дворце маршал де Данвиль. Взялся ли бы он за освобождение Жанны де Пьенн и ее дочери, если бы узнал, что их держат в заточении? Мы не хотим, чтобы наш герой выглядел лучше, чем был на самом деле, и должны признаться: мы очень сомневаемся в том, что он поспешил бы на помощь бедным пленницам, дорогой читатель.
Действительно, кем был Пардальян-старший? Авантюристом и наемным солдатом. Трудно сказать, представлял ли он, что такое мораль. Правда, природа наделила его добрым сердцем и способностью отличать хорошее от плохого. В Маржанси, как мы помним, жалость толкнула его на благородный поступок. Но Бог знает, осталось ли теперь в его огрубевшей душе хоть немного сострадания к несчастным?
Но в одном мы уверены: сына своего старик Пардальян любил. Тревога и боль захлестнули отца, когда он услышал, что Жан рискует вновь угодить в подземелье Бастилии. Правда, проявились светлые чувства Пардальяна-старшего лишь в нечленораздельном ворчании, тихих проклятиях да раздражении, с которым он осушил несколько стаканов вина.
Теперь старика совершенно не волновало, кого заточил в своем дворце Анри де Монморанси. Сын попал в беду, и отец хотел как можно скорее предостеречь его.
— Я немедленно отправлюсь на постоялый двор «У ворожеи», — решил Пардальян, — и сверну шею любому, кто вздумает меня остановить. А там посмотрим!
Он схватил шпагу и собрался уже покинуть свои апартаменты, как вдруг на пороге вырос маршал де Данвиль.
— Ну что? Отдохнули? Готовы вечером приступить к выполнению своих обязанностей?
— Однако, монсеньор, вам докладывают о каждом моем шаге! Черт возьми, от вашей челяди ничего не утаишь! Будьте спокойны: теперь, если будет нужно, я не сомкну глаз три дня и три ночи!
— Пока вы понадобитесь мне лишь до двенадцати часов.
— А затем я смогу располагать собой?
— Сколько угодно! Можете делать, что хотите. Хотя, разумеется, эта комната остается за вами… Да, вы, по-моему, рассказывали о своем сыне…