Страница:
Другой не будет.
Последнее 8 марта
Красивая женщина
Что с тобой, друг мой?
Как я бегу
Из чего состоит писатель
На переходе
Страна талантов
Автопортрет в цифрах
Софья Генриховна
* * *
Возьми за правило прерывать беременность еще в период знакомства.* * *
Не можешь любить – сиди дружи!
Последнее 8 марта
В межнациональной борьбе женщины забыты окончательно. 8 Марта вызывает какие-то воспоминания. Цветы, духи кому-то. Но кому – ни черта. Память отшибло начисто. В воспаленном мозгу плавают какие-то чеки, газовые баллоны.
В 9 утра я должен быть на углу Боснии и Герцеговины, там соберутся чужие. С какой стороны – не помню, я за кого – тоже не помню. Надо будет выстрелить, кто откликнется, – с тем и будем воевать.
Разве сейчас можно к мужику подойти, он весь зарос бородой от пяток до шеи. В этой бороде не то что рот, автомат не нащупаешь. Грудь в опилках, зад в навозе, в глазах желтый огонь: «Крым наш и никогда не будет вашим», – и куда-то помчался. Вернулся в шашке, в шпорах с лампасами и нагайкой. Заорал на всю однокомнатную: «Бабы, на стол накрывай, туды-ть твою, атамана сегодня принимаем! Я кому гутарю, бабье поганое!!!» Опять, значит, подол подтыкай, пол мой, в реке белье полощи. С их конями опять надо знакомиться. Ой, бабоньки, как бы при атаманах коммунистов не вспоминать. Как дадут по десять плетей к 8 Марта, чтоб любила. Впредь. А за борщ недосоленый может шашкой пощекотать.
Сьчас к мужику не подходи, сьчас он в стрессе. Он сьчас сам к тебе не подойдет и сама к нему не подходи. Они нонче в стаи сбиваются, розги мочать, костры жгуть, бегают пригнувшись, прищуриваются и куда-то стреляют из бердани, некоторые, нехорошо улыбаясь, на съезде говорят и пытливо в штаны смотрят: свой али чужой. Про любовь даже поэты не пишут, а если с женщиной что и творят, то только в лифтах и электричках, и то, если она говорит «нет». Если скажет «да», его и след простыл.
Трудно, бабоньки, трудно, казачки наши неустроенные. Свято место пусто не бывает. Как мужики на фронт ушли, так из другого лагеря эти перебежали, молодцы в серьгах, кольцах, завивках и красных юбках. Такие ребята славные. Экран ноне весь голубой, такая одна-вторая-третья!… И передачу ведет нежная он, и поет, смущенная, и танцует, тряся слабенькой бороденкой сквозь серьги и монисты, и ляжечками худосочными сквозь юбочку снует, и глазки с поволокой в угол, на нос, на предмет.
Ой, бабоньки, напасть какая. За что ж на нас такое. Вам самим одеть нечего, а тут еще с ними делись. Духами, кремами. В волосатую грудь втирают. Ноги бреют, страдальцы божьи. Мужчин воруют, отовсюду норовят. И ты ж смотри, билетов на голубой этот огонек, билетов не достать. Во всех театрах бывшей столицы слабым мужским телом крепкое женское потеснили, и спрос есть. Потому что правильно, зачем мужикам эти хлопоты? Дети, подарки, колготки, роддомы? Оно ж никогда не беременеет. Само себе зарабатывает… На улице само отобьется, да на него никто и не полезет. А оно, кстати, на холоде в мужском, оно в тепле в женском. То есть выгодно со всех сторон. В гостиницу входи свободно.
– Куда вы с дамой?
– Какой дамой? – оба обернулись. И все. И нет вопросов. Два матроса.
И равноправие. Сегодня ты жена, завтра – я. И самое главное, люди от них не размножаются. А сегодня людей размножать – это вопросы размножать. К себе, семье и правительству. На хрена нам эти проблемы? Где этот волосатый? Иди сюда. Дай я тебя поцелую в эту… Во что ж я тебя поцелую? Ой, Господи, куда ж я его поцелую? Неужели в эту шею волосатую? Иди пока, купи себе что-нибудь к 8 Марта.
Девочки, женщины, дамочки, девушки, птицы милые, через этих голубых кто-то хочет стереть разницу промеж мужчиной и женщиной. Да только в той разнице такая сила, такой конфликт, такой пожар, такое сладкое несчастье, что никогда не поймешь, почему от одной ты на стенку лезешь, а другую на расстоянии вытянутой руки держишь.
И что в той разнице? И почему так меркнут и государство, и родина, и работа, и сидящий спикер? И что ты так рвешься к ней, и почему у тебя зуб на зуб не попадает, и руки дрожат, и ты пьешь, пьешь, чтоб успокоиться, и такую чушь несешь – не дай Бог, чтоб она тебе ее повторила. А она становится все умнее, умнее, потому что никогда тебе не скажет: «Где же то, что ты мне в первый день обещал?»
В 9 утра я должен быть на углу Боснии и Герцеговины, там соберутся чужие. С какой стороны – не помню, я за кого – тоже не помню. Надо будет выстрелить, кто откликнется, – с тем и будем воевать.
Разве сейчас можно к мужику подойти, он весь зарос бородой от пяток до шеи. В этой бороде не то что рот, автомат не нащупаешь. Грудь в опилках, зад в навозе, в глазах желтый огонь: «Крым наш и никогда не будет вашим», – и куда-то помчался. Вернулся в шашке, в шпорах с лампасами и нагайкой. Заорал на всю однокомнатную: «Бабы, на стол накрывай, туды-ть твою, атамана сегодня принимаем! Я кому гутарю, бабье поганое!!!» Опять, значит, подол подтыкай, пол мой, в реке белье полощи. С их конями опять надо знакомиться. Ой, бабоньки, как бы при атаманах коммунистов не вспоминать. Как дадут по десять плетей к 8 Марта, чтоб любила. Впредь. А за борщ недосоленый может шашкой пощекотать.
Сьчас к мужику не подходи, сьчас он в стрессе. Он сьчас сам к тебе не подойдет и сама к нему не подходи. Они нонче в стаи сбиваются, розги мочать, костры жгуть, бегают пригнувшись, прищуриваются и куда-то стреляют из бердани, некоторые, нехорошо улыбаясь, на съезде говорят и пытливо в штаны смотрят: свой али чужой. Про любовь даже поэты не пишут, а если с женщиной что и творят, то только в лифтах и электричках, и то, если она говорит «нет». Если скажет «да», его и след простыл.
Трудно, бабоньки, трудно, казачки наши неустроенные. Свято место пусто не бывает. Как мужики на фронт ушли, так из другого лагеря эти перебежали, молодцы в серьгах, кольцах, завивках и красных юбках. Такие ребята славные. Экран ноне весь голубой, такая одна-вторая-третья!… И передачу ведет нежная он, и поет, смущенная, и танцует, тряся слабенькой бороденкой сквозь серьги и монисты, и ляжечками худосочными сквозь юбочку снует, и глазки с поволокой в угол, на нос, на предмет.
Ой, бабоньки, напасть какая. За что ж на нас такое. Вам самим одеть нечего, а тут еще с ними делись. Духами, кремами. В волосатую грудь втирают. Ноги бреют, страдальцы божьи. Мужчин воруют, отовсюду норовят. И ты ж смотри, билетов на голубой этот огонек, билетов не достать. Во всех театрах бывшей столицы слабым мужским телом крепкое женское потеснили, и спрос есть. Потому что правильно, зачем мужикам эти хлопоты? Дети, подарки, колготки, роддомы? Оно ж никогда не беременеет. Само себе зарабатывает… На улице само отобьется, да на него никто и не полезет. А оно, кстати, на холоде в мужском, оно в тепле в женском. То есть выгодно со всех сторон. В гостиницу входи свободно.
– Куда вы с дамой?
– Какой дамой? – оба обернулись. И все. И нет вопросов. Два матроса.
И равноправие. Сегодня ты жена, завтра – я. И самое главное, люди от них не размножаются. А сегодня людей размножать – это вопросы размножать. К себе, семье и правительству. На хрена нам эти проблемы? Где этот волосатый? Иди сюда. Дай я тебя поцелую в эту… Во что ж я тебя поцелую? Ой, Господи, куда ж я его поцелую? Неужели в эту шею волосатую? Иди пока, купи себе что-нибудь к 8 Марта.
Девочки, женщины, дамочки, девушки, птицы милые, через этих голубых кто-то хочет стереть разницу промеж мужчиной и женщиной. Да только в той разнице такая сила, такой конфликт, такой пожар, такое сладкое несчастье, что никогда не поймешь, почему от одной ты на стенку лезешь, а другую на расстоянии вытянутой руки держишь.
И что в той разнице? И почему так меркнут и государство, и родина, и работа, и сидящий спикер? И что ты так рвешься к ней, и почему у тебя зуб на зуб не попадает, и руки дрожат, и ты пьешь, пьешь, чтоб успокоиться, и такую чушь несешь – не дай Бог, чтоб она тебе ее повторила. А она становится все умнее, умнее, потому что никогда тебе не скажет: «Где же то, что ты мне в первый день обещал?»
Красивая женщина
Красивая женщина лучше своей внешности.
Глубже своего содержания. И выше всей этой компании.
Ее появление мужчины не видят, а чувствуют.
Некоторые впадают в молчание.
Кто-то вдруг становится остроумным.
Большинство, вынув авторучки, предлагают помощь в работе и учебе.
Даже врачи декламируют что-то забытое.
У некоторых освежается память. Кто-то садится к роялю.
Неожиданно – «Брызги шампанского» с полным текстом.
Сосед волокет диапроектор, жена с присвистом сзади: «С ума сошел!…».
И наконец, самый главный посылает своего помощника: «Тут должна быть распродажа…».
Если есть проблемы… по этому телефону лучше не звонить, а по этому всегда…
Мы спонсоры конкурсов красоты.
Если есть проблемы, у нас влияние. Я член жюри.
Тем более, если вас это интересует…
– Мы, извините, снимаем фильм… Мне сдается, вы не без способностей. Не хотите ли на фотопробы… в любое время… я как раз режиссер… Нет… не самый он, но я его самый непосредственный помощник.
Говоря откровенно, он уже… Так что милости просим – 233-28-22. Грех скрывать такую красоту 233-28-22…
Я еще хотел… Извините… Может, вам чего-то налить?…
Молодой человек, я же разговариваю…
Дама попросила меня… Нет, позвольте… 233-28-22…
Вы так не запомните… 28… Нет… 28 предыдущая…
Молодой человек, позвольте подойти, дама сама просила…
Нет-нет, 413-й не мой… А 28, предыдущая… там 22…
Ну, хорошо…
У нее один недостаток – ею нельзя наслаждаться одному.
У нее одно достоинство – она не бывает счастливой.
Красивая женщина – достояние нации.
Их списки и телефоны хранятся в специальных отделах ЦРУ, КГБ, интелиджентсервис.
Красивая женщина разъединяет мужчин и сплачивает женщин.
Она творит историю и меняет ход войны.
Она, она, она…
Она, оказывается, еще и поет на некотором расстоянии при ближайшем рассмотрении.
И неожиданно что-то вкусно взболтает в кастрюльке в фартучке, который так обнимает ее своими ленточками, что каждый мужчина на его бы месте висел бы, свесив голову, обжигая спину горячими брызгами и молчал, принимая на себя все пятна и упрёки…
Красивая женщина пройдет по столам, не опрокинув бокалы, и опустит взгляд, под который ты ляжешь.
У нее нет хозяина, но есть поклонники…
– А что делать некрасивым? Повеситься? – спросила меня какая-то студентка и посмотрела с такой ненавистью, что мы не расстаемся до сих пор.
Глубже своего содержания. И выше всей этой компании.
Ее появление мужчины не видят, а чувствуют.
Некоторые впадают в молчание.
Кто-то вдруг становится остроумным.
Большинство, вынув авторучки, предлагают помощь в работе и учебе.
Даже врачи декламируют что-то забытое.
У некоторых освежается память. Кто-то садится к роялю.
Неожиданно – «Брызги шампанского» с полным текстом.
Сосед волокет диапроектор, жена с присвистом сзади: «С ума сошел!…».
И наконец, самый главный посылает своего помощника: «Тут должна быть распродажа…».
Если есть проблемы… по этому телефону лучше не звонить, а по этому всегда…
Мы спонсоры конкурсов красоты.
Если есть проблемы, у нас влияние. Я член жюри.
Тем более, если вас это интересует…
– Мы, извините, снимаем фильм… Мне сдается, вы не без способностей. Не хотите ли на фотопробы… в любое время… я как раз режиссер… Нет… не самый он, но я его самый непосредственный помощник.
Говоря откровенно, он уже… Так что милости просим – 233-28-22. Грех скрывать такую красоту 233-28-22…
Я еще хотел… Извините… Может, вам чего-то налить?…
Молодой человек, я же разговариваю…
Дама попросила меня… Нет, позвольте… 233-28-22…
Вы так не запомните… 28… Нет… 28 предыдущая…
Молодой человек, позвольте подойти, дама сама просила…
Нет-нет, 413-й не мой… А 28, предыдущая… там 22…
Ну, хорошо…
У нее один недостаток – ею нельзя наслаждаться одному.
У нее одно достоинство – она не бывает счастливой.
Красивая женщина – достояние нации.
Их списки и телефоны хранятся в специальных отделах ЦРУ, КГБ, интелиджентсервис.
Красивая женщина разъединяет мужчин и сплачивает женщин.
Она творит историю и меняет ход войны.
Она, она, она…
Она, оказывается, еще и поет на некотором расстоянии при ближайшем рассмотрении.
И неожиданно что-то вкусно взболтает в кастрюльке в фартучке, который так обнимает ее своими ленточками, что каждый мужчина на его бы месте висел бы, свесив голову, обжигая спину горячими брызгами и молчал, принимая на себя все пятна и упрёки…
Красивая женщина пройдет по столам, не опрокинув бокалы, и опустит взгляд, под который ты ляжешь.
У нее нет хозяина, но есть поклонники…
– А что делать некрасивым? Повеситься? – спросила меня какая-то студентка и посмотрела с такой ненавистью, что мы не расстаемся до сих пор.
* * *
Трудно расстаться только с первым мужем, а потом они мелькают, как верстовые столбы.* * *
Насколько все упростилось: измену я прощаю, но если во время измены она плохо обо мне говорила – нет ей прощения.* * *
У нас с женой договор: поймаешь – стреляй!
Что с тобой, друг мой?
Просыпаюсь, он стоит.
– Где она?
– Мы же с тобой ее прогнали. О ком ты?
– Где она?
– Мы вчера ей объяснили, что она нам не нравится, причем ты меня поддержал.
– Где она?
– Я убежден, что она нам не нужна. Мы должны действовать согласованно. Я приглашал к тебе девушек умных, образованных, умеющих вести себя. Почему ты меня не поддерживал? До каких пор я буду краснеть, оправдываться, говорить о каких-то болезнях? Вспомни, сколько раз ты подводил меня. Она пришла, а тебя нет. Ты не хочешь появляться? У тебя характер! Если б я мог обойтись без тебя…
– Где она?
– Ты никогда таким не был. Ты раньше вообще на меня не обращал внимания. Ты помнишь, что с нами творилось при приближении дамы, при простом приближении… Мы оба вставали, приглашали ее на танец. Ты не выбирал тогда, и в городе у нас был авторитет. Вспомни, как они уходили от нас. Господи, разве это можно назвать словом уходили. Мы их отклеивали, мы отрывали их руками. Ты разболтался первым. Раньше я тебя мог уговорить один. Потом мы могли уговорить тебя вдвоем. А сейчас ты не подчиняешься никому. Хочешь жить один?
– Где она?
– Я спрашиваю, хочешь жить один?
– Где она?
– Болван. Вкус рыночного спекулянта. Обожаешь свидания в лавках и на помойках. Если б я тебе поддался, нас бы давно обворовали. Если нам симпатизирует врач, ты вцепляешься в санитарку. Все, хватит. Моим компасом ты больше не будешь.
– Она говорит со мной.
– Да, говорит, но что она говорит. Ты думаешь, ты у нее первый?
– Где она?
– Мне стыдно ее искать. Мне стыдно появляться в этой трущобе. Я сделаю это только для тебя. Принимай ее сам. Нам нужна помощница. Нам нужен советчик. Пошли в Дом ученых. Да постой ты!…
– Не хочу.
В Доме ученых я был без него.
– Где она?
– Мы же с тобой ее прогнали. О ком ты?
– Где она?
– Мы вчера ей объяснили, что она нам не нравится, причем ты меня поддержал.
– Где она?
– Я убежден, что она нам не нужна. Мы должны действовать согласованно. Я приглашал к тебе девушек умных, образованных, умеющих вести себя. Почему ты меня не поддерживал? До каких пор я буду краснеть, оправдываться, говорить о каких-то болезнях? Вспомни, сколько раз ты подводил меня. Она пришла, а тебя нет. Ты не хочешь появляться? У тебя характер! Если б я мог обойтись без тебя…
– Где она?
– Ты никогда таким не был. Ты раньше вообще на меня не обращал внимания. Ты помнишь, что с нами творилось при приближении дамы, при простом приближении… Мы оба вставали, приглашали ее на танец. Ты не выбирал тогда, и в городе у нас был авторитет. Вспомни, как они уходили от нас. Господи, разве это можно назвать словом уходили. Мы их отклеивали, мы отрывали их руками. Ты разболтался первым. Раньше я тебя мог уговорить один. Потом мы могли уговорить тебя вдвоем. А сейчас ты не подчиняешься никому. Хочешь жить один?
– Где она?
– Я спрашиваю, хочешь жить один?
– Где она?
– Болван. Вкус рыночного спекулянта. Обожаешь свидания в лавках и на помойках. Если б я тебе поддался, нас бы давно обворовали. Если нам симпатизирует врач, ты вцепляешься в санитарку. Все, хватит. Моим компасом ты больше не будешь.
– Она говорит со мной.
– Да, говорит, но что она говорит. Ты думаешь, ты у нее первый?
– Где она?
– Мне стыдно ее искать. Мне стыдно появляться в этой трущобе. Я сделаю это только для тебя. Принимай ее сам. Нам нужна помощница. Нам нужен советчик. Пошли в Дом ученых. Да постой ты!…
– Не хочу.
В Доме ученых я был без него.
* * *
А вы когда-нибудь лежали с красивой балериной параллельно, совершенно не пересекаясь?
Как я бегу
Для Р. Карцева
И вот я бегу! Как я бегу! Господи!
Прохожие оглядываются на меня.
Собаки останавливаются, обнюхивают и помечают.
На часы нельзя смотреть: падает тонус.
Еще, еще, еще – не выдерживаю, смотрю на часы: две минуты.
Обещал всем 30 минут бега.
Они хотят, чтоб я был здоров.
А я хочу жить.
Еще, еще, еще, что-то надломилось в стопе.
Снова потерял темп.
Правая стопа отошла, надломилось левое колено.
Еще раз потерял темп…
Главное – психика.
Если она сдаст, я эту собаку, что приняла меня за дерево, убью.
Еще упал темп…
Сползаю к обочине.
Нет сил рулить.
Направление держать не могу.
Сила тяжести, будь она проклята.
Кто там? Ньютон и это 9,8; 1,3 и 2; и 7; 40,1; 39,6; 16,50; 28,90… остальное себе.
Глаза залиты, рот сухой, как дупло.
Они просили носом.
Нос железнодорожно свистит.
Сердце стучит в носовом платке, зажатом в руке и в этой сволочи – в правом колене.
Они на бегу думают о чем-то.
Они готовятся к докладу.
Я их ненавижу…
Врут!
Жить. Надо жить.
Не смотреть на часы. Не смотреть на часы.
А вдруг уже час бега…
Нет, нет, бабуля возле которой я бегу, даже не успела набрать ведро воды.
Бегу долго, но на час не похоже.
Для здоровья.
Сволочи! «Добеги, будешь здоров».
От чего только его не теряешь.
Оздоровился – и под машину.
А закаленные отчего помирают?
От чего… от чего… от бега! от бега! от бега!
От… от, от, от, от…
Чем они просили дышать – не помню.
Чем они рекомендовали бежать?…
Неужели это внизу мое…
Нельзя смотреть.
Мелькает. Дробится. Вверх.
Где они меня ждут?… А, да.
Я бегу не на… не на… ненавижу, нет на… не на расстояние, а на… а на… сволочи, а на время!
Какой ужас! Боже…
Лучше на расстояние из пункта «скорой помощи» в пункт…
Зачем я побежал на время?…
Господа, позвольте.
Товарищи… Господа… Эй, кто-нибудь.
На часы, на часы…
Нельзя… Нет, можно.
Нельзя… нельзя…
Вот они слева… Сволочи…
Первый часовой завод, что ж вы делаете, что ж вы не можете для бегунов на длинные расстояния специальные часы, сволочи, это не «Полет» – это конец.
Что-то загремело.
А!., а!., а!., а!… Гремит…
Может, неплотно застегнут.
Черт! Гремит… и подзвани… и подзванивает…
Ребра что ли?…
Я им обещал полчаса.
Сколько раз обе… обе… обещал же… жени… жениться и ничего…
А сейчас зачем?…
Лучше бы тогда… я б… я б… я б… лежал и жил не так долго, но счастливо…
И время бы летело, не то что… «Полет»…
Ох! 18 минут…
Душу… душу оставьте… Душа без воздуха…
Что там мелькает вдалеке?…
Боже, мои ноги…
Одна! И это все?!
Вот вторая… Есть…
А где первая?… Вот… Тогда ничего.
Тогда ничего…
Если б без ног, черта с два б на время пошел.
Только на расстояние.
Не для своего. Для вашего здоровья бегу.
Этот Гена – большое дерьмо… Карьерист…
Ромка, сволочь… Тупой…
Не тупой, но дуррак, дуррак…
Куда это я вырвался…
Местность какая-то… под ноги смотреть легче… раз, раз… нет…
Вдоль легче… раз, раз, нет…
Под ноги легче… раз, раз, нет вдаль…
Куда ж смотреть?
Пока не думал, само получалось.
А этот гад… Толюня. «Полтора часа бегу».
Всю жизнь врал, всю жизнь брехал и мускулов у него нет, и часов нет…
Я вам без часов три часа пробегу…
А-а-а-а… камень, камень как обогнуть?…
Не обогну… Прошел над ним…
Видимо, он все-таки неболь… неболь…
И все их жены…
И дети… и тети.
Ребята, я вспомнил – тут, где-то, ребята, тут, где-то должно быть второе дыхание…
Вы ж обещали…
Вот тут я буду неумолим…
Жду несколько секунд…
Если не появится – снимаю себя с дистанции…
Они все разговаривают на бегу…
Они сказали, если можешь говорить, значит мчишь… мчишь… ся… правильно.
Эй… эй… Куда вы?… Обогнали… Двое… В рюкзаках…
Всех там ждет смерть…
Все на расстоя… а я один среди всех на время…
25… Нет… Чуть больше… это… же почти 26…
А это… же почти двадцать… восемь… Неужели я еще бегу…
Нечем подтянуть штаны…
Нечем сплюнуть…
Все, ребята, нечем мыслить…
Табулеграмма пуста…
Энцефало… дерево… асфаль – асфальт – асфальт – трещина крупная…
Только не вдоль… асфальт – асфальт – трава – асфальт.
Я понял. Бегут от семьи… от детей…
После такого бега любая жизнь покажется раем.
Теперь я понял, почему они бегут… Теперь я понял…
Асфальт – асфальт – асфальт – асфальт.
Ничего, в следующий раз перед бегом наемся – ваши дела будут совсем швах.
Все… все… уже полчас… без каких-то десяти минут… Ой… Ой… Жив…
На обратный путь пешком ушло тоже полчаса…
Что-то связанное с Эйнштейном.
И вот я бегу! Как я бегу! Господи!
Прохожие оглядываются на меня.
Собаки останавливаются, обнюхивают и помечают.
На часы нельзя смотреть: падает тонус.
Еще, еще, еще – не выдерживаю, смотрю на часы: две минуты.
Обещал всем 30 минут бега.
Они хотят, чтоб я был здоров.
А я хочу жить.
Еще, еще, еще, что-то надломилось в стопе.
Снова потерял темп.
Правая стопа отошла, надломилось левое колено.
Еще раз потерял темп…
Главное – психика.
Если она сдаст, я эту собаку, что приняла меня за дерево, убью.
Еще упал темп…
Сползаю к обочине.
Нет сил рулить.
Направление держать не могу.
Сила тяжести, будь она проклята.
Кто там? Ньютон и это 9,8; 1,3 и 2; и 7; 40,1; 39,6; 16,50; 28,90… остальное себе.
Глаза залиты, рот сухой, как дупло.
Они просили носом.
Нос железнодорожно свистит.
Сердце стучит в носовом платке, зажатом в руке и в этой сволочи – в правом колене.
Они на бегу думают о чем-то.
Они готовятся к докладу.
Я их ненавижу…
Врут!
Жить. Надо жить.
Не смотреть на часы. Не смотреть на часы.
А вдруг уже час бега…
Нет, нет, бабуля возле которой я бегу, даже не успела набрать ведро воды.
Бегу долго, но на час не похоже.
Для здоровья.
Сволочи! «Добеги, будешь здоров».
От чего только его не теряешь.
Оздоровился – и под машину.
А закаленные отчего помирают?
От чего… от чего… от бега! от бега! от бега!
От… от, от, от, от…
Чем они просили дышать – не помню.
Чем они рекомендовали бежать?…
Неужели это внизу мое…
Нельзя смотреть.
Мелькает. Дробится. Вверх.
Где они меня ждут?… А, да.
Я бегу не на… не на… ненавижу, нет на… не на расстояние, а на… а на… сволочи, а на время!
Какой ужас! Боже…
Лучше на расстояние из пункта «скорой помощи» в пункт…
Зачем я побежал на время?…
Господа, позвольте.
Товарищи… Господа… Эй, кто-нибудь.
На часы, на часы…
Нельзя… Нет, можно.
Нельзя… нельзя…
Вот они слева… Сволочи…
Первый часовой завод, что ж вы делаете, что ж вы не можете для бегунов на длинные расстояния специальные часы, сволочи, это не «Полет» – это конец.
Что-то загремело.
А!., а!., а!., а!… Гремит…
Может, неплотно застегнут.
Черт! Гремит… и подзвани… и подзванивает…
Ребра что ли?…
Я им обещал полчаса.
Сколько раз обе… обе… обещал же… жени… жениться и ничего…
А сейчас зачем?…
Лучше бы тогда… я б… я б… я б… лежал и жил не так долго, но счастливо…
И время бы летело, не то что… «Полет»…
Ох! 18 минут…
Душу… душу оставьте… Душа без воздуха…
Что там мелькает вдалеке?…
Боже, мои ноги…
Одна! И это все?!
Вот вторая… Есть…
А где первая?… Вот… Тогда ничего.
Тогда ничего…
Если б без ног, черта с два б на время пошел.
Только на расстояние.
Не для своего. Для вашего здоровья бегу.
Этот Гена – большое дерьмо… Карьерист…
Ромка, сволочь… Тупой…
Не тупой, но дуррак, дуррак…
Куда это я вырвался…
Местность какая-то… под ноги смотреть легче… раз, раз… нет…
Вдоль легче… раз, раз, нет…
Под ноги легче… раз, раз, нет вдаль…
Куда ж смотреть?
Пока не думал, само получалось.
А этот гад… Толюня. «Полтора часа бегу».
Всю жизнь врал, всю жизнь брехал и мускулов у него нет, и часов нет…
Я вам без часов три часа пробегу…
А-а-а-а… камень, камень как обогнуть?…
Не обогну… Прошел над ним…
Видимо, он все-таки неболь… неболь…
И все их жены…
И дети… и тети.
Ребята, я вспомнил – тут, где-то, ребята, тут, где-то должно быть второе дыхание…
Вы ж обещали…
Вот тут я буду неумолим…
Жду несколько секунд…
Если не появится – снимаю себя с дистанции…
Они все разговаривают на бегу…
Они сказали, если можешь говорить, значит мчишь… мчишь… ся… правильно.
Эй… эй… Куда вы?… Обогнали… Двое… В рюкзаках…
Всех там ждет смерть…
Все на расстоя… а я один среди всех на время…
25… Нет… Чуть больше… это… же почти 26…
А это… же почти двадцать… восемь… Неужели я еще бегу…
Нечем подтянуть штаны…
Нечем сплюнуть…
Все, ребята, нечем мыслить…
Табулеграмма пуста…
Энцефало… дерево… асфаль – асфальт – асфальт – трещина крупная…
Только не вдоль… асфальт – асфальт – трава – асфальт.
Я понял. Бегут от семьи… от детей…
После такого бега любая жизнь покажется раем.
Теперь я понял, почему они бегут… Теперь я понял…
Асфальт – асфальт – асфальт – асфальт.
Ничего, в следующий раз перед бегом наемся – ваши дела будут совсем швах.
Все… все… уже полчас… без каких-то десяти минут… Ой… Ой… Жив…
На обратный путь пешком ушло тоже полчаса…
Что-то связанное с Эйнштейном.
Из чего состоит писатель
Из чего состоит писатель?
Из мыслей, ходьбы, еды, прочитанных и написанных книг, болезней, выпивки, писем, таланта.
Из чего состоит актер?
Из текстов, репетиций, застолий, таланта, бессонницы, комплиментов.
Из чего состоит солдат?
Из желания спать, из желания есть, из бега, стрельбы, вскакивания, маршей, тревог, ненависти к офицерам чужим и своим.
Из чего состоит девушка?
Из часов, телефонов, помады, глубокого знания своего лица, из походки, любопытных глаз…
Из чего состоит мужчина?
Из выпивки, бань, друзей, вариантов политики, рассказов о себе, подхалимажа и утренней, едрен вошь, зарядки!
Из чего состоит руководство?
Из жратвы, выпивки, подхалимажа, ломания подчиненных, смены настроений, улавливания ветра, ориентации в темноте, ухода от проблем, умения отдохнуть, невзирая на все и вопреки всему…
Из чего состоит старушка?
Из лекарств, внуков, тревоги, желудка и жевания, жевания:
– Слушай меня, дочка, слушай…
Из чего состоит старичок?
Из ордена, выпивки, заслуг, строгачей, удостоверения и одного зуба.
Из чего состоит ребенок?
Из мамы, папы, солнца, моря, бабочек, голубого озноба, бега, и царапин…
Из чего состоит американец?
Из улыбки, фигуры, зубов и путешествий…
Из чего состоит немец?
Из работы, спорта, расписания, показания приборов.
Из чего состоит наш?
Из галстука, выпивки и оправданий.
Из чего состоит кот?
Из одиночества, умывания, наблюдения, поисков солнышка, рыбы и блох.
Из чего состоит мышь?
Из коллектива, страха, поисков тьмы.
Из чего состоят убеждения?
Из характера, момента, места жительства и коалиции.
Из чего состоим мы все?
Из разговоров и проклятий.
Из чего состоит любовь?
Из разницы.
Из мыслей, ходьбы, еды, прочитанных и написанных книг, болезней, выпивки, писем, таланта.
Из чего состоит актер?
Из текстов, репетиций, застолий, таланта, бессонницы, комплиментов.
Из чего состоит солдат?
Из желания спать, из желания есть, из бега, стрельбы, вскакивания, маршей, тревог, ненависти к офицерам чужим и своим.
Из чего состоит девушка?
Из часов, телефонов, помады, глубокого знания своего лица, из походки, любопытных глаз…
Из чего состоит мужчина?
Из выпивки, бань, друзей, вариантов политики, рассказов о себе, подхалимажа и утренней, едрен вошь, зарядки!
Из чего состоит руководство?
Из жратвы, выпивки, подхалимажа, ломания подчиненных, смены настроений, улавливания ветра, ориентации в темноте, ухода от проблем, умения отдохнуть, невзирая на все и вопреки всему…
Из чего состоит старушка?
Из лекарств, внуков, тревоги, желудка и жевания, жевания:
– Слушай меня, дочка, слушай…
Из чего состоит старичок?
Из ордена, выпивки, заслуг, строгачей, удостоверения и одного зуба.
Из чего состоит ребенок?
Из мамы, папы, солнца, моря, бабочек, голубого озноба, бега, и царапин…
Из чего состоит американец?
Из улыбки, фигуры, зубов и путешествий…
Из чего состоит немец?
Из работы, спорта, расписания, показания приборов.
Из чего состоит наш?
Из галстука, выпивки и оправданий.
Из чего состоит кот?
Из одиночества, умывания, наблюдения, поисков солнышка, рыбы и блох.
Из чего состоит мышь?
Из коллектива, страха, поисков тьмы.
Из чего состоят убеждения?
Из характера, момента, места жительства и коалиции.
Из чего состоим мы все?
Из разговоров и проклятий.
Из чего состоит любовь?
Из разницы.
* * *
Сейчас наступило время, когда акомпанемент віступает с сольными концертами.* * *
Концов счастливых не бывает. Если счастливый, значит не конец.
На переходе
Господа, жуть берет. Ни одного свободного дня. В пятницу пьешь, в субботу больной, в воскресенье отходишь от пятницы. Отошедши к вечеру воскресенья, добавляешь, потому что отошел. От этого и первый кусок понедельника не проступает.
Глаза смотрят, но не видят. Палец пишет крупно по одеялу. Дикая тревога: то ли подорвал железную дорогу, то ли неудачно выступил в нижней палате, то ли обещал жениться… Полдня в тревоге. Двадцать минут просмотра газет по диагонали, потом три часа ужаса и паники, пока кто-то не предложит выпить сразу после новостей. Паника сменяется злостью, злость раздражением, раздражение переходит в скорбь, скорбь в слезы. «Плачь, – говорит незнакомец, – плачь, старый».
Плачу, плачу. Полночи на чужом костлявом плече. Нету у меня ничего. А было! Была страна, была публика. От такой потери не скоро придешь в себя. Так что понедельник псу под хвост. Еще хорошо, что газет не было.
Газеты во вторник. Пробежал глазами. Пока обзвонил, пока узнал, кто пьет сегодня. Бил чечетку в котельной, стучал лбом в такт Пугачевой. Ручонки стакан не держат, сосем из заварного чайника. В глазах упорно кружится земной шар.
Парализовано движение в Маниле. Карасон Акино? Тревога! Что я ей сказал? Это сон? Нет… Сон, сон. Да нет же, вот ее рука, больше того, вот ее нога… Ну прямо вот… Почему же она не просыпается? Неужели мертва? Нет… А на чем я бегаю вокруг нее?… Сон?… Нет же. Вот, щипаю. Больно. Хотя я ущипнул не себя. Но ущипнул я… Но не себя… Ты что, Карасон? Спи себе… Где же мы познакомились? За границей?… Или у нас где-то?… Точно, где-то здесь. И эта тоже ничего… Беназир Бхуто… пусть спят. Главное их не трогать. Меру пресечения применить – сон. Такие цифры всплывают. И дикие слова: Тиара, эксудативный… Сон… Но вкус питья чувствуется и, конечно, это не Карасон, а Беназир… Пакистан… Она сбежала от военных… Пусть спит. Где же мы с ней? Неважно… Это сон… Пусть спит. Если проснется, очень будет удивлена… Россия, снега, туманы… Почему снега? Вокруг пески… Пакистан, точно. Пакистан. Значит не она, а я буду удивлен, когда проснусь. Надо упрямо спать. Все дрожит… Беназир исчезла. И не поговорили. Я безутешен. Не надо было просыпаться, не надо было газет. Не хочу быть с вами. И не хочу уезжать. Просто отъеду здесь же при вас. Поплыву… Плыви, плыви!… Плыву, плыву… Вторник забыт. Не читать, не слушать, не поддаваться. Неконструктивно сижу… Один… Выгнал себя отовсюду, перегнал сюда… Методом угасающего алкоголизма довел субботу до командирских 100 грамм. Но в пятницу дал по полной программе. Чтоб в воскресенье что-то изменилось. Пил, пью и буду пить, пока всем, буквально всем не станет хорошо. Как всегда ваш и очень подробно твой М.
Глаза смотрят, но не видят. Палец пишет крупно по одеялу. Дикая тревога: то ли подорвал железную дорогу, то ли неудачно выступил в нижней палате, то ли обещал жениться… Полдня в тревоге. Двадцать минут просмотра газет по диагонали, потом три часа ужаса и паники, пока кто-то не предложит выпить сразу после новостей. Паника сменяется злостью, злость раздражением, раздражение переходит в скорбь, скорбь в слезы. «Плачь, – говорит незнакомец, – плачь, старый».
Плачу, плачу. Полночи на чужом костлявом плече. Нету у меня ничего. А было! Была страна, была публика. От такой потери не скоро придешь в себя. Так что понедельник псу под хвост. Еще хорошо, что газет не было.
Газеты во вторник. Пробежал глазами. Пока обзвонил, пока узнал, кто пьет сегодня. Бил чечетку в котельной, стучал лбом в такт Пугачевой. Ручонки стакан не держат, сосем из заварного чайника. В глазах упорно кружится земной шар.
Парализовано движение в Маниле. Карасон Акино? Тревога! Что я ей сказал? Это сон? Нет… Сон, сон. Да нет же, вот ее рука, больше того, вот ее нога… Ну прямо вот… Почему же она не просыпается? Неужели мертва? Нет… А на чем я бегаю вокруг нее?… Сон?… Нет же. Вот, щипаю. Больно. Хотя я ущипнул не себя. Но ущипнул я… Но не себя… Ты что, Карасон? Спи себе… Где же мы познакомились? За границей?… Или у нас где-то?… Точно, где-то здесь. И эта тоже ничего… Беназир Бхуто… пусть спят. Главное их не трогать. Меру пресечения применить – сон. Такие цифры всплывают. И дикие слова: Тиара, эксудативный… Сон… Но вкус питья чувствуется и, конечно, это не Карасон, а Беназир… Пакистан… Она сбежала от военных… Пусть спит. Где же мы с ней? Неважно… Это сон… Пусть спит. Если проснется, очень будет удивлена… Россия, снега, туманы… Почему снега? Вокруг пески… Пакистан, точно. Пакистан. Значит не она, а я буду удивлен, когда проснусь. Надо упрямо спать. Все дрожит… Беназир исчезла. И не поговорили. Я безутешен. Не надо было просыпаться, не надо было газет. Не хочу быть с вами. И не хочу уезжать. Просто отъеду здесь же при вас. Поплыву… Плыви, плыви!… Плыву, плыву… Вторник забыт. Не читать, не слушать, не поддаваться. Неконструктивно сижу… Один… Выгнал себя отовсюду, перегнал сюда… Методом угасающего алкоголизма довел субботу до командирских 100 грамм. Но в пятницу дал по полной программе. Чтоб в воскресенье что-то изменилось. Пил, пью и буду пить, пока всем, буквально всем не станет хорошо. Как всегда ваш и очень подробно твой М.
* * *
Нормальный человек, в нашей анкете откликается на окружающее только одним – он пьет. По-этому непьющий все-таки сволочь.
Страна талантов
Россия – страна талантов. Талантов масса, работать некому. Идеи у нас воруют все. Больше воровать нечего. Они у нас – идеи, мы у них – изделия.
Иногда всей страной произведем в одном экземпляре. Оно, конечно, летает, но без удобств. Шесть врачей кладут военного летчика в теплую воду, чтоб мог справить нужду после полета. По 16 часов летает. 40 тонн возит, а писать некуда. Всюду ракеты. Есть у меня, конечно, идея, как по крупному сделать, а потом по мелкому смыть. Не высказываю, чтоб не сперли. По нашим идеям ракету на луну запустили. Глухой, слепой, но ученый, в Калуге просто – просто в Калуге, это все придумал, но не осуществил. Потому что Калуга вокруг.
Более простое у нас – более эффективное. Топор. Молоток. Кувалда. С рукоятки слетают и попадают точно в лоб рубящему, либо наблюдающему.
Не было случая, чтоб, слетев с рукоятки, топор или молоток промахнулись. Это очень эффективно. А то, что чуть сложнее, не работает: чайник, утюг, «Москвич».
Игрушку детскую над младенцем у нас вешают на резинке через коляску: чтоб играл счастливый. Как только он ее оттянет, так она тут же обратным ходом ему в лобик и дает. Тоже остроумная штучка.
Товаропроизводители бастуют, обращая на себя внимание не товаром, а забастовкой. Конечно, из гуманных соображений надо бы у них что-то купить. Трактор или самолет. Но даже сами авиастроители просят по возможности над ними на их самолетах… по возможности, конечно, не летать. Это ж геноцид – летать на нашем, ездить. Носить наше.
Уничтожение нации.
Все игры по телевидению американские и все призы. Можно представить азартную игру за наш приз: пылесос или ведро.
Ну, что получилось за 70 лет власти товаропроизводителя?
Может, чемодан или портфель, или пара туфель, или унитаз, куда не надо бы лезть рукой в самый неподходящий момент. Может, какая-нибудь деталь в моторе нашу фамилию носит, как кардан или дизель. Мол, потапов барахлит, карпенко искру не дает…
С нашей стороны Распутин, Смирнов, Горбачев, но это водка. Беф-Строганов – закуска.
В общем, наша страна – родина талантов, но наша Родина их кладбище.
Иногда всей страной произведем в одном экземпляре. Оно, конечно, летает, но без удобств. Шесть врачей кладут военного летчика в теплую воду, чтоб мог справить нужду после полета. По 16 часов летает. 40 тонн возит, а писать некуда. Всюду ракеты. Есть у меня, конечно, идея, как по крупному сделать, а потом по мелкому смыть. Не высказываю, чтоб не сперли. По нашим идеям ракету на луну запустили. Глухой, слепой, но ученый, в Калуге просто – просто в Калуге, это все придумал, но не осуществил. Потому что Калуга вокруг.
Более простое у нас – более эффективное. Топор. Молоток. Кувалда. С рукоятки слетают и попадают точно в лоб рубящему, либо наблюдающему.
Не было случая, чтоб, слетев с рукоятки, топор или молоток промахнулись. Это очень эффективно. А то, что чуть сложнее, не работает: чайник, утюг, «Москвич».
Игрушку детскую над младенцем у нас вешают на резинке через коляску: чтоб играл счастливый. Как только он ее оттянет, так она тут же обратным ходом ему в лобик и дает. Тоже остроумная штучка.
Товаропроизводители бастуют, обращая на себя внимание не товаром, а забастовкой. Конечно, из гуманных соображений надо бы у них что-то купить. Трактор или самолет. Но даже сами авиастроители просят по возможности над ними на их самолетах… по возможности, конечно, не летать. Это ж геноцид – летать на нашем, ездить. Носить наше.
Уничтожение нации.
Все игры по телевидению американские и все призы. Можно представить азартную игру за наш приз: пылесос или ведро.
Ну, что получилось за 70 лет власти товаропроизводителя?
Может, чемодан или портфель, или пара туфель, или унитаз, куда не надо бы лезть рукой в самый неподходящий момент. Может, какая-нибудь деталь в моторе нашу фамилию носит, как кардан или дизель. Мол, потапов барахлит, карпенко искру не дает…
С нашей стороны Распутин, Смирнов, Горбачев, но это водка. Беф-Строганов – закуска.
В общем, наша страна – родина талантов, но наша Родина их кладбище.
* * *
Как же надо ненавидеть эту страну, чтобы бросить квартиру после такого ремонта.
Автопортрет в цифрах
Как только растрезвонился, что пишу, так и перестал.
Характер подскочил и взорвался.
Обиды не пролезают в дверь.
Новости оседают крупно.
Дальнозоркость не переходит в дальновидность.
Организм отменил рабочие дни.
Паника выросла и распустилась.
Обувь, одежда не употребляется и не изнашивается.
Кольцо покойников сужается, температура падает и давление растет.
В цифрах происходит следующее:
интерес к дамам ниже обычного на несколько пунктов.
Сила в руках на сжатие 15 ангстрем, на растяжение – 62,8 джоуля!
Удар в стену с размаху 12 атмосфер, задом в дверь с разбегу 15,6 кг/см2.
Удар кулаком с плачем и слезами 3,6 атмосферы. На замечание огонь в глазах ответный – 11 свечей.
Подъемное усилие на чемоданной ручке 38 кг.
Спиной подъем с разгибом 9,6 кг/см2.
Тяговое усилие на тележку всем телом до 70 кг на колесо.
Сила звука при скандале 98 децибел, выброс слюны при этом 6,3 метра.
Уход в себя за 1 час 15 минут.
Выход из себя 0,3 секунды.
Приемистость от нуля до точки кипения 16 секунд.
Давление на стул в покое 13 атмосфер, в волнении – 3 атмосферы, давление на перо при описании жизни – 234,6 атмосферы.
Дружеские объятия 12,6 атмосферы, с поцелуем токсичностью 4-й степени.
Ходовые характеристики:
продолжительность бега по равнине на скорости 2 км/час – 30 секунд.
По пересеченной местности 20 секунд на скорости 1 км/час.
Скорость при подманивании – 2 метра в минуту.
Добывание пищи – 3 часа.
Пережевывание – 1 час.
Переваривание – 4 часа.
Переживания – 3 часа.
Лечение – 6 дней.
Умственные характеристики:
Принятие правильных решений 5,6 секунды, неправильных 24 часа.
Принятие неприятностей на свою голову
0,2 секунды, избавление от неприятностей 1,5 – 2 года.
Итого: вошел в медленную часть быстротекущей жизни по желанию родителей, вышел в середине бурного потока по велению сердца.
Характер подскочил и взорвался.
Обиды не пролезают в дверь.
Новости оседают крупно.
Дальнозоркость не переходит в дальновидность.
Организм отменил рабочие дни.
Паника выросла и распустилась.
Обувь, одежда не употребляется и не изнашивается.
Кольцо покойников сужается, температура падает и давление растет.
В цифрах происходит следующее:
интерес к дамам ниже обычного на несколько пунктов.
Сила в руках на сжатие 15 ангстрем, на растяжение – 62,8 джоуля!
Удар в стену с размаху 12 атмосфер, задом в дверь с разбегу 15,6 кг/см2.
Удар кулаком с плачем и слезами 3,6 атмосферы. На замечание огонь в глазах ответный – 11 свечей.
Подъемное усилие на чемоданной ручке 38 кг.
Спиной подъем с разгибом 9,6 кг/см2.
Тяговое усилие на тележку всем телом до 70 кг на колесо.
Сила звука при скандале 98 децибел, выброс слюны при этом 6,3 метра.
Уход в себя за 1 час 15 минут.
Выход из себя 0,3 секунды.
Приемистость от нуля до точки кипения 16 секунд.
Давление на стул в покое 13 атмосфер, в волнении – 3 атмосферы, давление на перо при описании жизни – 234,6 атмосферы.
Дружеские объятия 12,6 атмосферы, с поцелуем токсичностью 4-й степени.
Ходовые характеристики:
продолжительность бега по равнине на скорости 2 км/час – 30 секунд.
По пересеченной местности 20 секунд на скорости 1 км/час.
Скорость при подманивании – 2 метра в минуту.
Добывание пищи – 3 часа.
Пережевывание – 1 час.
Переваривание – 4 часа.
Переживания – 3 часа.
Лечение – 6 дней.
Умственные характеристики:
Принятие правильных решений 5,6 секунды, неправильных 24 часа.
Принятие неприятностей на свою голову
0,2 секунды, избавление от неприятностей 1,5 – 2 года.
Итого: вошел в медленную часть быстротекущей жизни по желанию родителей, вышел в середине бурного потока по велению сердца.
* * *
Я остановился на показаниях врача, утверждающего, что я здоров.* * *
Мне не идет всё, поэтому покупки не вызывают затруднений.
Софья Генриховна
Я говорю теще:
– Софья Генриховна, скажите, пожалуйста, не найдется ли у вас свободной минутки достать швейную машинку и подшить мне брюки?
Ноль внимания.
Я говорю теще:
– Софья Генриховна! Я до сих пор в неподшитых брюках. Люди смеются. Я наступаю на собственные штаны. Не найдется ли у вас свободная минутка достать швейную машинку и подшить мне брюки?
Опять ноль внимания.
Тогда я говорю:
– Софья Генриховна! Что вы носитесь по квартире, увеличивая беспорядок? Я вас второй день прошу найти для меня свободную минутку, достать швейную машинку и подшить мне брюки.
– Да-да-да.
Тогда я говорю теще:
– Что «да-да»? Сегодня ровно третий день, как я прошу вас достать швейную машинку. Я, конечно, могу подшить брюки за 5 шекелей, но если вы, старая паскуда, волокли на мне эту машинку 5000 километров, а я теперь должен платить посторонним людям за то, они что подошьют мне брюки, то я не понимаю, зачем я вез вас через три страны, чтобы потом мыкаться по чужим дворам?
– Ой, да-да-да…
– Что «ой, да-да-да»? И тогда я сказал жене:
– Лора! Ты моя жена. Я к тебе ничего не имею. Это твоя мать. Ты ей можешь сказать, чтоб она нашла для меня свободную минутку, достала швейную машинку и подшила мне брюки?! Ты хоть смотрела, как я хожу, в чем я мучаюсь?!
– Да-да.
– Что «да-да»? Твоя мать отбилась от всех.
– Да-да.
– Что «да-да»?
Я тогда сказал теще:
– Софья Генриховна! Сегодня пятый день, как я мучаюсь в подкатанных штанах. Софья Генриховна, я не говорю, что вы старая проститутка. Я не говорю, что единственное, о чем я жалею, что не оставил вас там гнить, а взял сюда, в культурную страну. Я не говорю, что вы испортили всю радость от эмиграции, что вы отравили каждый день и что я вам перевожу все, что вы видите и слышите, потому что такой тупой и беспамятной коровы я не встречал даже в Великую Отечественную войну.
Я вам всего этого не говорю просто потому, что не хочу вас оскорблять. Но если вы сейчас не найдете свободную минутку, не возьмете швейную машинку и не подошьете мне брюки, я вас убью без оскорблений, без нервов, на глазах моей жены Лоры, вашей бывшей дочери.
– Да-да-да. Пусть Лора возьмет…
– Софья Генриховна, скажите, пожалуйста, не найдется ли у вас свободной минутки достать швейную машинку и подшить мне брюки?
Ноль внимания.
Я говорю теще:
– Софья Генриховна! Я до сих пор в неподшитых брюках. Люди смеются. Я наступаю на собственные штаны. Не найдется ли у вас свободная минутка достать швейную машинку и подшить мне брюки?
Опять ноль внимания.
Тогда я говорю:
– Софья Генриховна! Что вы носитесь по квартире, увеличивая беспорядок? Я вас второй день прошу найти для меня свободную минутку, достать швейную машинку и подшить мне брюки.
– Да-да-да.
Тогда я говорю теще:
– Что «да-да»? Сегодня ровно третий день, как я прошу вас достать швейную машинку. Я, конечно, могу подшить брюки за 5 шекелей, но если вы, старая паскуда, волокли на мне эту машинку 5000 километров, а я теперь должен платить посторонним людям за то, они что подошьют мне брюки, то я не понимаю, зачем я вез вас через три страны, чтобы потом мыкаться по чужим дворам?
– Ой, да-да-да…
– Что «ой, да-да-да»? И тогда я сказал жене:
– Лора! Ты моя жена. Я к тебе ничего не имею. Это твоя мать. Ты ей можешь сказать, чтоб она нашла для меня свободную минутку, достала швейную машинку и подшила мне брюки?! Ты хоть смотрела, как я хожу, в чем я мучаюсь?!
– Да-да.
– Что «да-да»? Твоя мать отбилась от всех.
– Да-да.
– Что «да-да»?
Я тогда сказал теще:
– Софья Генриховна! Сегодня пятый день, как я мучаюсь в подкатанных штанах. Софья Генриховна, я не говорю, что вы старая проститутка. Я не говорю, что единственное, о чем я жалею, что не оставил вас там гнить, а взял сюда, в культурную страну. Я не говорю, что вы испортили всю радость от эмиграции, что вы отравили каждый день и что я вам перевожу все, что вы видите и слышите, потому что такой тупой и беспамятной коровы я не встречал даже в Великую Отечественную войну.
Я вам всего этого не говорю просто потому, что не хочу вас оскорблять. Но если вы сейчас не найдете свободную минутку, не возьмете швейную машинку и не подошьете мне брюки, я вас убью без оскорблений, без нервов, на глазах моей жены Лоры, вашей бывшей дочери.
– Да-да-да. Пусть Лора возьмет…