Жванецкий Михаил Михайлович. Мой портфель

   А вот и жена. Моя Маша. Мой единственный переводчик. Маша, скажи им, что я не понимаю их жизни. Куда они побежали? Зачем им эта «Дарья»? Скажи им, что я фантаст… Сказала?… Они поняли?… В любом случае пошли. Я тебе нужен, Маш?… Да. Ну идем домой, Геба. Идем, моя единственная связь. Гаснет комета Когоутека.

Обнимемся, братья

   Уж сколько говорили, сколько писали об этом, что страдает у нас обслуживание другом друга. Что хромает у нас хорошее отношение человека к человеку.
   Товарищи! Братья! Сотрудники! Соученики!
   Я обращаюся к вам, дети мои! Автоинспекторы и владельцы! Официанты и голодные! Кассиры и безденежные! Вахтеры и те, кто предъявляет в развернутом виде! Перестаньте враждовать, дети мои! Прекратим междоусобицы и распри! Протянем друг другу руки!
   Сегодня ты ко мне пришел, завтра я к тебе. Сегодня ты мне даешь щи, завтра я вырываю тебе зуб. Зачем нам калечить друг друга, братья?!
   Воспитатели, которые ненавидят детей, сложите оружие и выходите на площадь строиться – страна задыхается без дрессировщиков.
   Администраторы, не переваривающие живых людей, тайге нужны лесники, от вас до ближайшего жилья будет пятьсот километров непроходимых болот.
   Кассир, дитятко мое, выглянь в амбразуру, я сегодня в новом галстуке.
   Ай-яй-яй… Официанточка, сестричка, девушка! Чего ж ты на меня из кухни со штыком наперевес?… Кто ж тебя разъярил с утра, страстная ты моя, что тебе самое лучшее сделать, какой самый дорогой подарок поднести? Уйти к чертовой матери? Ухожу, родная, ухожу! Не нарушу ничем, не потревожу. Пойду в магазин…
   Здравствуй, друг мой и брат, продавец. За что ты меня не любишь? Посмотри на меня, я же точно такой, как и ты. Пальтишко, шапочка, ботиночки, шнурочки. Куда ж я пойду? Только к тебе. Нас много?… Верно. А я в чем виноват? Ты же тоже размножаешься. Любимый брат! Обними меня через прилавок. Всплакни и обслужи. Куда ж деваться нам обоим? И пишут об этом и говорят, а пока мы сами не договоримся, никто нам не поможет. Нарежь, птичка моя и взвесь.
   А потом закроешь магазинчик и все расскажешь: и что яблочки не твои, и колбаса не твоя, и выручка не твоя. А я тебе скажу, что и завод не мой, и станок не мой, и ты не мой, и я не свой. Все наше, все родимое, все свое.
   Чего ж мы друг на друга кидаться будем? Уж обслужи, кудрявый! А я тебе гаечку подберу, в холодильничек твой вставим, и застучит он, запоет, как канареечка, и ты будешь доволен. и я. И хорошо нам всем станет, и сойдет на нас великая благодать!
   Обнимемся, братья! Облегчим душу!
   Иди ко мне, таксист! Иди, родной!… Иди сам!… Мне недалеко… Если не подойдёшь, я подожгу тебя с твоим таксопарком… Стой!…
   С чем у нас ещё плохо, – так это с такси.

* * *

   Что делать человеку, который не делает зарядку.
   Который сонно сидит перед зеркалом, не в силах coбрать мышцы в пресловутое лицо.
   Не в силах собрать мысли в форму головы.
   Так и тянет лень.
   И поручить дивану!…
   Пусть диван создает форму.

Слова, слова

   Для Р. Карцева и В. Ильченко

   – О! Боже мой, Боже мой, кого я вижу, какой человек! Очень рад вас видеть.
   – И я очень рад.
   – И я очень рад вас видеть.
   – И я очень рад.
   – И я вас…
   – И я вас…
   – И я…
   – И я…
   – Очень рад.
   – Очень рад.
   – Вы надолго к нам?
   – Надолго к вам.
   – Вот это хорошо.
   – Да, это хорошо.
   – Надолго это хорошо
   – Надолго это хорошо.
   – Надолго – хорошо.
   – Да, надолго – хорошо.
   – Хорошо – надолго.
   – Надолго это хорошо.
   – Да-а.
   – Да-а.
   – Вот ненадолго – плохо.
   – Плохо, да.
   – Надолго это хорошо.
   – Надолго это хорошо.
   – Да-а.
   – Да-а… А вы знаете, я вам больше скажу: надолго это хорошо.
   Нам очень нравится ваша работа.
   – Ну да?
   – Да.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста.
   – Пожалуйста.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста.
   – Слушайте, давайте попробуем поработать вместе. Вот вы хотите работать для нас?
   – С удовольствием.
   – Попробуем, да?
   – А что, давайте попробуем.
   – Попробуем. Вы набросайте свой планчик-конспектик будущей работы, принесите, мы обсудим и сделаем.
   – И все?…
   – И все!…
   – Планчик-конспектик?
   – Будущей работы.
   – В двух страничках.
   – В двух страничках.
   – Я знаю, я делал.
   – Я знаю, вы делали.
   – Я помню.
   – И я помню.
   – Планчик – конспектик…
   – В двух страничках…
   – А можно в одной.
   – Давайте в шести.
   – Давайте.
   – Я знаю, я делал.
   – Я знаю, вы делали.
   – Я помню, я делал.
   – Я помню, что вы помните.
   – А вам это очень нужно?
   – Очень, так что сделайте.
   – Обязательно.
   – Договорились.
   – Непременно.
   – Я могу быть уверен?
   – Как вам не стыдно?
   – Не подведете?
   – Как вам не стыдно.
   – Я могу быть уверен?
   – Я обижусь.
   – Ну все-таки, могу быть уверен?
   – А я могу быть уверен?
   – Как вам не стыдно.
   – Мы оба уверены. Вы чувствуете?
   – Да, я чувствую.
   – Почувствовали?
   – Вот сейчас почувствовал.
   – Так что сделаете?
   – Обязательно.
   – Договорились.
   – Если вам нужно – обязательно.
   – Очень нужно, мы без вас не можем.
   – Договорились?
   – Договорились.
   – Сделаете?
   – Обязательно.
   – К четвертому.
   – К пятому.
   – К четвертому.
   – К пятому.
   – К четвертому.
   – К пятому.
   – Ну ладно, к пятому.
   – Ну ладно, к четвертому.
   – Только обязательно.
   – Обязательно. Если я обещаю, вы же знаете…
   – Знаем, мы уже тогда никого не приглашаем, рассчитываем только на вас.
   – Рассчитывайте обязательно на меня. Обязательно.
   – Я же знаю.
   – Ну что вы.
   – Только на вас.
   – Только на меня.
   – Ну, до четвертого.
   – До пятого…То есть до четвертого.
   – До четвертого…То есть до пятого.
   – Не сделаю я ему ни черта.
   – А мне это и не нужно.

* * *

   Вам не повезло. Специалист, который лечит, в отъезде, но есть второй – не хуже.
   Лучше договориться лично. Хотя можно и по направлению.
   У нас только по пропискам. Хотя можно пройти и так.
   Лечение стоит дорого, но можно и не платить.
   Нянечкам, сестрам обычно платят, но они ухаживают и так.
   Поэтому я вам советую подождать специалиста, договориться с нянечкой и заплатить.
   Но можно этого и не делать. Если вас не интересует результат

Попугай

   Я вам хочу рассказать историю про попугая. У одного знаменитого профессора украли все. Обокрали, в общем. В том числе украли и этого самого… ну… попугая. Да…
   Он заявил в милицию. Милиция искала… И вдруг попала на «малину», где было много из вещей, в том числе и клетка с этим… самым… ну…
   – Попугаем.
   – Да!… Но вещи нашли, а этот, ну в клетке…
   – Попугай.
   – Да. Он совершенно жутко… ну…
   – Летал?
   – Нет.
   – Кричал?
   – Нет… Выражался… Ну… он там наслушался. И профессор вещи обратно принял, а отказался взять этого самого…
   – Попугая?
   – Да. Магазин тоже принять отказался, там дети посещают. Домой все взять отказались и милиция, знаете, что сделала?… Ну…
   – Застрелила?
   – Нет.
   – Съела?
   – Нет… Ну, выпустила… И теперь сверху над городом, время от времени с неба несется мат… На весь… Ну… город и на все начальство… конкретно, с фамилиями… участками… к матери там и на… ну… Посланные истребители вернулись ни с чем. Вот… А потом слышали: «Пролетая над Череповцом, посылаю всех к такой-то матери…»
   И что самое страшное – ему только 50 лет!

Давайте копать!

   Для Р. Карцева

   Все мне говорят: «Не ищите легкую жизнь». Но никто не объясняет, почему я должен искать тяжелую?!…
   У каждого свое увлечение. Один марки коллекционирует, другой – монеты старинные. А я хочу современные. У меня свое. Хочет человек иметь много денег. Это же не преступление, это увлечение. Так ведь сейчас все зажали. У академиков мне оклад как раз нравится, но это труды какие-то надо иметь, искрить, в дыму сидеть, червей скрещивать. Как у них там: сначала – кандидат, потом – доцент, потом – профессор. Пока тебе дадут этот оклад – позеленеешь. Им всем по сто лет. Абсурд!
   Государственная премия сравнительно неплохая, если так вдруг сразу получить. Но тоже всю идею испортили. Открытия какие-то надо сделать. Причем я бы сделал, не жалко, но как? Где? В какой области? Поподробнее давай! Может, месторождения какие открыть? Скажи, куда ехать. По карте, к сожалению, не могу, не ориентируюсь. Укажи транспорт, местность, там уже, в конце концов, пацаны покажут. Если алмазы, тоже могу на жилу попасть, золото промою, если блестит. А они не говорят, где искать, сами, мол, копайтесь.
   Ну, я за город выехал на трамвае, немного покопал. Дождь пошел, а я в костюме. Миску набрал, под краном перемывал. Ни черта! Засорил водопровод.
   Открытия тоже могу сделать… Что значит фундаментальные? Какие могу, во-первых, а во-вторых, давай поподробнее, поподробнее давай. Что-нибудь из химии? Что-то куда-то накапать? Скажи что куда. У меня посуда кое-какая есть. Ты же дай человеку заработать.
   Песню предлагали писать для радио – первая премия пятьсот рублей. Ну, пятьсот так пятьсот – тоже не валяются. Я сел за этот, за стол. Долго так сидел. Часа два. Напевчик намурлыкал. Словами так отобразил. И там подвох. Ноты, оказывается, надо знать. Я им позвонил по телефону. Напел в трубу. Скандал вышел. Девушка молодая, еще слабая. Она упала, что ли. А трубку не могут у нее из рук. Я-то пою… голос у меня сам знаешь, но пятьсот рублей – дозарезу. А тут – очередь. А я в автомате пою и прошу, чтоб записали. Конфликтнули мы с одним из очереди, так что я уже на работу не пошел.
   Пробовал роман. Но тоже: если уволиться и писать, то жить на что? А если работать и писать, то жить когда? Может, сначала премию?!
   Актером можно было бы стать. Но тоже надо, чтобы народ на тебя пошел. По рублю же надо собрать с народа. Я ж тоже не дам рубль за первого встречного.
   Видишь, как все зажали. Только на себя надежда.
   Я тут ночью вскочил как ужаленный. Мы же все забыли. Здесь же был Петербург. Все графы, князья в золоте ходили. Куда это все исчезло? Сейчас же ни у кого ничего… Значит, все закопано. Я одного старика поймал, он мне все рассказал и обещал показать место, где восемь кирпичей лежат золотых. Только копать у него сил нет. Это один старичок восемь кирпичей указал! А сколько их тут бегает по поверхности!… Копать надо! Все перекопать. Фонарь, лопата, кусок колбасы – и вглубь.
   А что сидеть?!… Может, у кого иначе, а у меня как от получки до получки время тянется!… Не знаешь ты…

* * *

   «– Михал Михалыч, как вы все запоминаете?
   – Забыть не могу».

Города

   Для Р. Карцева

   Каждый город имеет свое лицо, и в каждом городе на один и тот же вопрос вам ответят по-разному. Ну, вот представьте себе Рига. Высокие, вежливые люди. Здесь даже в трамваях разговаривают шепотом…
   – Девушка, скажите, пожалуйста, как проехать на бульвар Райниса?
   – Бульвар Райниса? Извините пожалюста… я плехо говорю по-рюсски. Бульвар Райниса…как это будет по-рюсски…
   – Что, на следующей, да?
   – Нет, пожалюста, извините, будьте любезны, как это по-рюсски…
   – Что, через одну, да?
   – Нет, пожалюста, будьте любезны, как это будет по-рюсски… на предыдущей… пожалюста, но вы уже проехали. Тогда сойдете на следующей, пройдете, пожалюста, два квартала, пойдете пожалюста прямо, извините пожалюста, будьте любезны, вы опять проехали. Тогда сойдете на следующей, пройдете пять кварталов назад, повернете направо… пожалюста, извините будьте любезны, вы опять проехали… Простите мне сейчас выходить, вы вообще из трамвая не выходите, на обратном пути спросите… до свидания, пожалюста.
   А вот и Тбилиси! Ух, Тбилиси! Эх, Тбилиси! Ах, Тбилиси! Ох, Тбилиси!
   – Скажите, пожалуйста, это проспект Шота Руставели?
   – Ты что, нарочно, да?
   – Нет, понимаете, я впервые в этом городе…
   – Я, понимаете, впервые… Ты думаешь, если грузин вспыльчивый, его дразнить можно, да?
   – Нет, понимаете, я на самом деле впервые…
   – Я понимаете впервые… Слушай, как ты мог своей головой подумать, что грязный, кривой, паршивый переулок красавец проспект Руставели?! Слушай не делай, чтоб я вспилил, скажи, что ты пошутил.
   – Ну, хорошо, я пошутил.
   – Все! Ты мой гость. Ты ко мне приехал, я тебя с мамой познакомлю. Возьмем бутылку вина, у тебя глаз будет острый, как у орла. Возьмем вторую бутылку – будешь прыгать по горам, как горный козел. Возьмем третью бутылку – и ты вброд перейдешь Куру. И схватишься с самым сильным человеком Вано Цхартешвили. А потом на руках мы понесем тебя показывать красавец Тбилиси. Ты скажешь: «Дорогой Дидико, я не хочу отсюда уезжать, я хочу умереть от этой красоты». Я скажу: «Зачем умирать? Жена есть? Дети есть? Давай всех ко мне! Мой дом – твой дом. Моя лошадь – твоя лошадь. Идем скорей, дорогой, я тебя с мамой познакомлю…»
   А вот и Одесса.
   – Скажите, пожалуйста, как пройти на Дерибасовскую?
   – А сами с откудова будете?
   – Я из Москвы.
   – Да? Ну, и что там слышно?
   – Ничего. А что вас интересует?
   – Нет, я просто так. Все хорошо. А в чем дело? Я просто так интересуюсь. У вас Москва, у них Воронеж, у нас Одесса, чтоб мы были все здоровы… Вы работаете?
   – Конечно, я работаю, но я попросил бы вас: где Дерибасовская?
   – Молодой человек, куда вы спешите? По Дерибасовской гуляют постепенно.
   – Вы понимаете, мне нужна Дерибасовская…
   – Я понимаю больше того. Гораздо больше того – я вас туда провожу невзирая на жестокий ревматизм. Но меня волнует положение в Родезии. Этот Смитт такой головорез, такое вытворяет, у меня уже было два приступа…
   – Послушайте, если вы не знаете, где Дерибасовская, я спрошу у другого!
   – Вы меня обижаете. Вы меня уже обидели. Такой культурный человек, я вижу у вас значок, у меня такого значка нет. Я всю жизнь работал. Прямо с горшка на работу. Ой, нам было очень тяжело, нас было у мамы восемь душ детей. Вы сейчас можете себе позволить восемь душ детей? Нет. Это моя мама себе позволяла. Она была совсем без образования, а сейчас мои дети учатся в университете, а моя бедная мама, она сейчас с братом и дядей лежат на кладбище. Почему бы вам туда не съездить?
   – Вы понимаете, мне нужна Дерибасовская…
   – Я понимаю, но разве так можно относиться к родителям? Если ваши дети не приедут к вам на могилу, они тоже будут правы, вы поняли меня? Куда вы пошли? Дерибасовская за углом.
   А вот и Москва!
   – Ух, машин сколько! Таксей сколько! Людей сколько! Прокормить же всех надо! Ничего, всех прокормим! Где ж у меня адресок был, ах ты Господи. Ага.
   – Гражданин, будьте так добры, я сам не местный, я из Котовска, у нас, знаете, на улицах курей больше, чем машин. Так вы не подскажете, как лучше всего пройти или проехать на Садовое кольцо?… А где вы?… Тю!… Утек… Чи то гонится за ним кто? От дурной!
   – Гражданочка! Будьте, пожалуйста, так добры. Я не местный. Я из Котовска. Вы не подскажете, как… Куда ж ты бежишь? Что, я на тебе женюся! Что ж за народ?!
   – О! Гражданинчик! Я из Котовска. Будьте так добры… Ненормальный! Ой-ой-ой!… Чи, може, у них здесь заработки такие, что боится секунду потерять?!
   – О! Пацанчик! Я из Котовска… Чтоб ты подавился своим мороженым!
   – Алле! Москвич! Гражданин в шляпе с портфелем! Я из Котовска… Дети мои! Не оставляйте старика посередь дороги!
   – Дочь моя! Куды ж тебе несеть, может, тебе уже давно уволили. Остановись, поговорим. Мне нужно на Садовое кольцо! Скаженная! Беги-беги… добегаешься!
   – О, бабка! Бабка, стой, рассыпешься! Фью-ю!… Ходовая старушенция. Граждане, православные! Рупь дам тому, кто остановится! Помчалися неподкупные!… Гони, гони! Давай, давай! улю-лю-лю!

В век техники

   Мы живем в век техники. Выходим на международные рынки. Машины у нас хорошие, отличные, но их надо рекламировать.
   Вот на заводе номер восемь дробь шесть, в общем, на одном из наших предприятий, изобретатель Серафим Михайлович… В общем, один чудак изобрел машину для этого… В общем, не дураки сидят!
   Целый год работал над машиной, и решили машину в Париж на выставку отправить! Правда, самого не пустили, у него кому-то чего-то не понравилось в рентгене, анализы у него не те. Так что поехал я, у меня в этом смысле не придерешься – все качественное и количественное. И девчушка еще из колхоза поехала, ей давно обещали во Францию. Девчушка как раз еще кое-что в физике помнила. А я сам, понимаешь, подустал… Все это мотаешься, гоняешься, перевариваешь эти процессы, все это осваиваешь, так что уже элементарные законы начинаешь подзабывать. Не то что там Джоуля-Ленца или Ома, но и Архи… этого… меда уже конкретно себе в лицо представить не можешь. Вот так! Но дядя я представительный, сами видите, черная тройка, баретки, шляпа сидит как на гвозде.
   Перед отъездом с изобретателем переговорили: выяснили там, какие заряды, какие притягиваются, какие оттягиваются… Ну, в общем, сели, поехали! Приезжаем, слышу на платформе: «Пардон, пардон». Что же это, уже Париж? Ну, прибыли в павильон, распаковались. Народу набежала уйма. Машина – всеобщий восторг!
   Я уже речь толкнул и закончил по-французски. Так и сказал: «Селяви!» В смысле – есть что показать! Народ мне кричит: «Включайте!» Я уже через переводчика говорю: «Нам понятно, граждане французы, ваше нетерпение…»
   Только это я сказал…
   И вот тут мы куда-то что-то воткнули…
   Потом меня спрашивали: «Куда ты воткнул, вспомни давай!»
   Комиссия приехала из Москвы, меня спрашивала: «Куда ты втыкал, ты можешь вспомнить?» Какое вспомнить, когда врачи ко мне вообще два месяца не допускали, у меня состояние было тяжелое.
   Девчушка, та покрепче оказалась, но у нее что-то с речью случилось и не может вспомнить, как доить. Принцип начисто забыла! Откуда молоко берется, не помнит. Сейчас ее колхоз за свой счет лечит, врачи говорят, есть надежда.
   Ну, павильон-то быстро отремонтировали, там ерунда, только крышу снесло.
   Машину собрали… в мешок и привезли уже другие люди. Хотели изобретателя под стражу взять, но я в это время в больнице лежал, тут за него коллектив поручился, так что просто взяли подписку о невыезде. Легко отделался…
   Я вот, как видите… Маленько перекос, и вот не сгинается. Говорят, могло быть и хуже. Ну, ничего, я подлечусь. Живем в век техники! Так что, может, еще и в Японию поеду!
   А что вы думаете? Селяви!

* * *

   Сколько нужно при капитализме денег, столько при социализме – знакомых.

Фельдегерь

   Все спрашивают: где я сейчас работаю. Это неважно, важно что я сейчас делаю. Верно, вот он понимает, хоть и седой. Сейчас важно не работать, сейчас важно халтурить. Работа – так, от дзинь до блям. Мне давай работу на шестьдесят, а халтуру я себе найду. Оно же и предполагается: если есть работа на шестьдесят, значит, предполагается, что человек ещё где-то должен добрать двести сорок. Предполагается хобби. На двести сорок. Ты мои руки видел? Руки мои видел? Рашпиль! Коленвал рукой полирую. Это всё она, хобби.
   Ну а сама работа моя очень интересная. Ты платные стоянки знаешь? Вот работа моя – взглядом «Жигули» провожать из будки. И взглядом встречать. Ночь дежуришь, три – твои. А меня, чтоб разбудить, четыре частника всем телом бились в окно. На дежурстве так спишь – трое суток потом глаз не смыкаешь… Во, крадут, он правильно говорит, хоть и пожилой. С меня удерживают, верно. Посмотри на меня внимательно. Ты не торопись, в глаза посмотри. Как ты думаешь, много ты с меня удержишь? Вот он верно говорит.
   А мне умные люди сказали: сядь в будку на семьдесят, и халтура… Какая?
   Вот этот догадывается страшно. Не надрывайся. Ну, рисую я, например.
   У тебя Гойя, «Маха голая» есть? Значит, говорю медленно: Гойя – художник, «Маха» – картина. А как «Маха голая» идёт в Донбассе не знаешь? Сорок рублей – вещь. Нас четыре сторожа Мах размножали. Первый месяц – по восемьсот, второй – по четыреста, третий – по триста, четвёртый – по двести. Значит, спрос удовлетворили.
   Я будку заколотил – пошёл работать в музей, старушкой. Шестьдесят пять рублей и халтура. День дремлешь, два – твои. Ну пока они там удава сушёного рассматривают, я на трубе тихонько в углу: ис-та-та. Видишь, у меня нос – си-бемоль. Свадьбы играем, похороны. Похороны веселей и, что главное, гораздо короче, гораздо короче. Проводил – и домой. Сколотил бригаду полупроводников… Ну, верно догадался, потому что в одну сторону.
   А сейчас фельдъегерем пошёл. Ну, егерь – по бекасам, а то – фельдъегерь. Не ты один, я тоже не знаю, что это такое. Сказали: девяносто рублей и халтура. Печки начал складывать по сёлам. А что, секрет утерян, а греться надо… Не-е, баба – одно, а печка – другое. Печка – до старости. Я так сложу, такая тяга – дрова вытягивает. Обои наклею – дом развалится, – мои обои стоят.
   Вот он улыбается. Ух, щербатый, что, у тебя передних зубов нет? Грустить тебе идёт больше. Вот так зафиксируй, вот так. А что ж ты в мои документы заглядываешь: сторож, истопник, смотритель, курьер. Ты на мои руки посмотри: художник-живописец, строитель, конструктор. Но это всё увлечения… Студент прав, главное – это работа интересная. А в работе самое интересное —
   это график: сутки работаешь, трое отдыхаешь. Я за те трое так наработаюсь, что за эти еле отосплюсь.
   Для меня зарплата – прямо сюрприз. Специалист высочайшего класса. Есть жалобы, конечно, есть. Не всегда знаем работу. «Махи голые» и печки получаются хорошо, цветные телевизоры ремонтировали – до сих пор ни один не заработал. Ещё подождём.
   Но халтура – тоже не всё, пока деликатеса нет. Краба нет, икры нет, печени нет и такси нельзя поймать – хоть ты ему тысчей махай. Так что работа – не всё, и халтура – не всё. Должность нужна, чтоб милиция не подходила. А чтоб должность была – халтура не получается. А получается замкнутый круг, разомкнутый в виде прямой.

Белый свет

   До чего мне хорошо в Ульянке. Стремлюсь куда-то и все время остаюсь. Одиноко.
   И прозрачно. Какая-то тишина. Какой-то чистый, ясный белый свет.
   Хорошо на белом свете. На юге синий, голубой, черно-бархатный… Совершенно беззвучно проезжают троллейбусы. Безмолвные, неподвижные дома. Здесь они действительно неподвижные.
   Солнце не греет и не светит, а освещает. Четко-четко. +5 °С… Апрель. И не сумерки, а ясный, светлый вечер. Ни одного телефонного звонка. Обманами, скандалами, холодностью добился своего – сообщения перестали поступать.
   А этот холодный белый свет входит в душу.
   Один-один средь бела света с белым светом, что придерживаешь губами и веками, и выпускаешь из себя только на бумагу, чтобы сохранился подольше.
   Целую.

В греческом зале

   Для А. Райкина

   Дали этим женщинам два выходных, так они прямо с ума посходили. Убивают время как попало. Вместо того чтобы отдохнуть… В прошлое воскресенье потянула она меня на выставку. Вернисаж какой-то… Я думал – музей как музей. А это не музей, а хуже забегаловки: горячего нет, один сыр и кофе. В Третьяковке хоть солянка была, а на вернисаже одна минеральная. Нет, думаю, тут не отдохнешь…
   А воскресенье проходит.
   Пока экскурсия таращилась на статую, я выскочил, прихватил на углу. Только разложился, газетку постелил, вахтерша прицепилась:
   – В Греческом зале, в Греческом зале, как вам не стыдно!
   Аж пенсне раскалилось.
   Я ей так тихо возражаю:
   – Чего орешь, ты, мышь белая?… Ты здесь каждый день дурака валяешь. А мне завтра на работу. Стакан бы лучше вынесла… Видишь, человек из горлышка булькает?!
   …Что селедку?… Кто селедку?… Какую селедку?… Ну, селедку развернул у него на плече… А что ему сделается? Двести лет стоял, еще простоит, а у меня выходной кончается, поймешь ты, коза старая?!
   …Кто Аполлон?… Я – Аполлон? Он – Аполлон? Ну и нехай себе Аполлон… Повесил я ему авоську на руку, а куда вешать, на шею?!
   От народ!… Никакой культуры. Еле от нее отбился. Хорошо еще, ребята поддержали… А на часах уже три! А я еще с продуктами и ни в одном глазу. А уже три на часах.
   Стал искать, чем консервы открыть. Бычки в томате прихватил. От умора! От смех! Музей, музей – нечем банку открыть! Хоть убейся. Куда я только не лазил. Приспособился под конем… Железку какую-то оторвал… Только ударил – как заверещит!… У меня даже банка выпала.
   Вахтерша с указкой…
   Ну я ей из-под коня так тихо замечаю:
   – Чего ты дребезжишь?! Что я, тебя трогаю или кусаю кого?! Ты себе, я себе, они себе…
   Хорошо, ребята меня поддержали, вроде все уладилось… Так штопора нет! Вот музей…
   Тут я ей совсем тихо, ну тихо совсем:
   – Слышь, штопор есть?
   – Это итальянская живопись семнадцатого века!
   – Ты не поняла, – говорю, – я тебя не спрашиваю, где брала живопись, я спрашиваю, штопор есть?