Я ела и думала: откуда у нее деньги? В аптеке работа-
ет… Это все яды… Она домой полную сумку ядов та-
щит. А сейчас за яды бешеные деньги дают: змей не
хватает… Эх! Мне б яду… Ну, я пошла.
(Семь женщин смотрят ей вслед.)
Вторая. Видели, кофта на ней!.. Муж плавает на
пароходе день и ночь. Никто его не видит… Такие вещи
привозит. Класть некуда. Могла бы сказать мне: «Капа!
Я вижу, ты смотришь… На! Мы поносили, теперь ты
поноси… На!.. Бери!..» Господи, я бы все равно отказа-
лась, разве мне нужны эти тряпки… Но она могла бы
предложить?!. Ну, я пошла…
(Шесть женщин смотрят ей вслед.)
Третья. Отсудила у мужа все… Выбросила его на
улицу голого и босого, там он простудился и слег.
А еще два диплома имеет, образованная… До свидания,
мои любимые!
(Пятеро смотрят ей вслед.)
Четвертая. Образованная… Уж кто бы говорил,
а она б молчала. Сама на свой диплом чайник ставит!
А я, между прочим, без диплома и без аттестата и все со
мной советуются. Потому что все меня любят. Правда,
девочки?
Все. Конечно, милая…
(Четвертая уходит. Четверо смотрят ей вслед.)
Пятая. Ей уже сто лет. Водку пьет, как мужчина,
и ничего. Вот что значит организм… Ну, надо идти.
(Пятая уходит. Трое смотрят ей вслед.)
Шестая. Иди, милая, иди… Сама становится все
старше, а мужья все моложе и моложе… Последний, ка-
жется, в школу ходит. До свидания, девочки.
Д в о е. До свидания, родная.
(Шестая уходит. Двое смотрят ей вслед.)
Седьмая. Ая вам скажу, что у нее комплекс. Знае-
те, теперь есть такой комплекс ненормальности. Все
стучит шваброй в потолок, чтоб перестали мебель дви-
гать. А у нас из мебели ведро воды… Такая дура… За что
ее мужу Ленинскую премию дали?… Пошла.
Восьмая. Пошла, пошла…
(Остается одна. Тоскливо смотрит по сторонам.)
(Себе). Пошла… Пешком… А по ночам на «Волге»
ездит. Скрывает… А от народа скрывать нечего. Народ
ночью видит лучше, чем днем. Верно?.. Верно!.. Точ-
но?.. Точно!
(Уходит направо. С левой стороны поднимается за-
навес. Восемь женщин стоят, смотрят ей вслед.)
Первая. Видели?.. Она улыбнулась. Челюсть
у нее искусственная. А если копнуть глубже, вообще
парик!
Одинокий
Послушай, кацо, нехорошо получается. Сначала все
хохочут, только потом я хохочу. Все плачут, потом я пла-
чу. Иногда все молчат — мне кричать хочется. Что за ха-
рактер такой? А? Все кричат — мне молчать хочется. По-
нимаешь?! Чем больше мне говорят: «Бога нет», — мне
так и хочется сказать: «А ты видел, что его нет? Что ты
кричишь?! Ты не видел, что он есть, и не видел, что его
нет. Что ты вообще видел?»… К невропатологу пойти,
что ли? На анализы лечь… Невыносимо, слушай… Если
все туда побежали, я здесь останусь. Скажи, тип интерес-
ный. Все кепки надели — я должен папаху прицепить…
Мне, серьезно, лечиться надо, на процедуры ходить.
Из-за характера своего я уже без родственников остал-
ся. Мне друзья говорят: «Ты что, действительно хо-
чешь быть ни на кого не похожим?! Что телевизор не
купишь? Что фигурное катание не смотришь? Что от
Райкина не смеешься? Что комнату не обставляешь
внизу для себя, вверху для гостей?! Почему не пьешь
с нами, как мы? Почему женщин не любишь, как мы?
Зачем издеваешься над нами — выделяешься из нас?!
Мы твои друзья, для которых ты дороже жизни — мы
тебя побить можем…» Я им говорю: «Вы мои друзья: вы
меня можете побить. Ну не буду я идти инженером: все
туда пошли. Не могу я! Больной я человек».
Людей стал избегать. Не хочу лучше, чем у соседа, не
хочу хуже, чем у соседа, не хочу вообще, как у соседа, сам
по себе хочу… Людей стал избегать… Из Москвы блон-
динка приезжала — весь Гудаут за ней ходил. Я в землю
уткнулся. На месте остался… Ну, ты видел такого?!. Ла-
ковые туфли не хочу обувать. Кепку сбросил. Брюки-
шаровары надел, рубаху украинскую, трубку. На Тараса
Шевченко стал похож. Все переменил. Сюда переехал.
Друзья приезжали, побили все-таки… А что я могу сде-
лать?.. Больной человек. Хороший врач нужен.
Поменьше юмору, граждане!
Граждане! Чтоб не мешать, пока давайте меньше
юмору, граждане. Давайте пока не острить. Изо всех
сил держаться и не острить. Меньше смеху, меньше
улыбок, товарищи! Больше насупленности и сурьезу.
К насупленнным, драматически сурьезным и траги-
чески сосредоточенным больше доверия. Все пони-
мают, что вы своим юмором хотите сказать… Все бы
хотели сказать. Но низя!!! Рано. Успеем. Проблемы
решать надо в полном молчании… Решим — остри, не
решим — молчи, пока не решим. Свистнем — остри.
Жди свистка.
Сурьезный, насупленный, молчаливый и дикова-
тый вызывает огромное доверие и сверху и снизу. Он
что хочешь выполнит, не что хочешь, а что хочешь
выполнит без издевательских острот и жуткого под-
хихикивания снизу.
При мне от смеха у людей выпадали кувалды, баран-
ки и гвозди. Трясущийся от хохота, со слезящимися
глазами комедиант не может найти оброненный каран-
даш или пассатижи и теряет час-два горячего рабоче-
го времени. Сила удара кувалдой по конструкции
у смеющегося человека вдвое ниже по динамометру,
мы замеряли.
И правильно сейчас просматривается намечаю-
щаяся тенденция, смешанная с концепцией по все-
мерному снижению уровня хохота в организациях
и частных лицах.
Под песню, напрасно непрерывно бодрящую из ди-
намиков, хорошо ходится и входится строем в ворота
производства, хорошо клепается у горячих мартенов.
Так что давайте, давайте, давайте побыстрей без юмора,
граждане. Побыстрей, побыстрей, нечего откладывать.
И прямо сейчас, без этих насмешек и подхихикиваний
под печатающий шаг трудовых отрядов.
И не дай бог насмешки над собой как признака ума,
который, мол, есть в Англии. И езжай. И смейся над
ими же з ими умеете. Все замороченные, все выбивают
друг у друга дефицит и прописку, так что ж их отвле-
кать от этого святого дела.
Ишо над собой смеяться… ишь чего. Дай волю — по-
ловина покатится до судорог, на карачках уползет.
А низя! Разговор должен быть громкий, крепкий, лобо-
вой, без подмигиваний и намеков.
Равномерное изложение, равномерно действующее
на окружающих. Слова употреблять знакомые, много
раз слышанные, вроде гудения трансформатора: предо-
ставить, обеспечить, наладить, обратить внимание.
И это правильная тенденция, смешанная с концепци-
ей, — оставить у человека на завтра такое настроение,
какое у него было сегодня.
А чувство юмора выбивать из остряков руками,
и его издали будет видать. Научись острить без наме-
ков и веселиться без юмора, увидишь, как к тебе потя-
нутся люди посмотреть на тебя, юмориста, порадо-
ваться за себя.
Вот так на сегодня. А на завтра посмотрим, когда
подождем! Как подождем, так и посмотрим.
Склероз
Слушайте, это ужасно, слушайте. Только что смотре-
ла картину, оказывается, второй раз. Черт его знает.
Иди запомни название, иди запомни содержание. Сижу,
смотрю. Мне говорят: «Вы уже это видели». Начинаю
присматриваться. Действительно, что-то шляпа знако-
мая. Тайга какая-то, чекисты. Правильно, смотрю вто-
рой раз, если даже не третий. Слушайте, это же ужасно!
Сейчас иду смотреть «Месяц в тайге». Напомните
мне — это там, где она ему изменяет или где он план не
может выполнить? Тоже не помните. Никто не помнит.
У всех склероз. Здоровье ни к черту. Пойду посмотрю.
Вперед
Из человека в шприц что-то можно выдавить.
С листа собрать чернила в авторучку.
С газеты на матрицу буквы снова перевести — в сви-
нец переплавить. Свинец вывезти на Среднерусскую
возвышенность и снова закопать — снова гору возвести
по фотографиям.
Дрова в деревья перевести, нейлон — в уголь,
уголь — в шахты.
Воду из чайников в реки вылить.
Костюмы наши распустить, свалять, стриженым ов-
цам сшить тулупы и надеть на них с извинениями.
Перья у дам выдернуть, снова этим ребяткам страу-
сам вставить.
Гири переплавить, прилавок разобрать, чтоб ему
стоять негде было.
Телевизоры разобрать, медь отдать Хозяйке Медной
горы, стекло растолочь и снова в песок на берег реки.
По проводам пойти, разыскать электростанции, ра-
зобрать, воду слить, мазут в скважину закачать.
Землю по фотографиям и наскальным рисункам
восстановить, пушки в руду перевести и отвезти на
Курскую магнитную аномалию, где и разбросать.
И все это время не стричься и не бриться, зарастать
начать и продолжать зарастать.
И уже этой шерстью согреваться и по деревьям по
оставшимся рассесться.
Ничего не значащие слова «Эй, здоров», «Как де-
ла», «Ты все еще там», «Я все еще здесь» заменить гор-
танными криками и курлыканьем «Эй зоов ка-ак жи-и,
ка-ак де-а-а-а, ты здесь… я т-а-а-а-м…»
Сидеть на деревьях каждый на своем, цепляясь за
ветки сильными рыжими ногами и провожая упавшего
равнодушными взглядами — не приспособился.
За самым заросшим, самым приспособившимся, у ко-
торого уже первые признаки хвоста, мчаться в апельсино-
вую рощу. А-а-ах… и бегать, и спать, и прыгать, и пить,
и снова бояться львов и тигров, а не этих своих това-
рищей…
Не пойму, что с людьми происходит
Не думал никогда, что у нас такие странные люди
есть… Отказаться от жизни, чтоб кидать ядро дальше
другого дурака или выше поднимать ногу на сцене?!.
Что-то я не пойму. Чего они из кожи лезут?.. Этот на
себе микробов выращивает. Это ж надо гадость такую.
Пожилой человек… Тот вообще залез в вулкан. Извер-
гался оттуда с компанией таких же дружков?!. Ну?..
Ей-богу. Как дети… Нет?..
Вроде приличная зарплата. Семья. Так сиди. Не
скачи. Не дергайся… Конечно, кроме себя он никому
вреда не принесет. Но пример дурной показывает…
А тот дурачок на лодочке четыре месяца плавал один.
Ну так ладно, он англичанин. С них не спросишь.
С них, чтоб спросить, надо пролив Ламанческий пере-
плывать… Но чтоб у нас такие дураки были, не ожи-
дал… Еще хорошо, общественность не поддерживает.
А то на лодке каждый бы… От жены. От детей…
На льдине сто дураков сидят, лед щупают, медведей
пугают. Им еще туда зарплату сбрасывают, провиант и за
снег доплачивают… Что, у нас снега мало?.. Несет их…
Другой черепа раскопал, сидит в яме празднует… Дурака
валяют в рабочее время. Собаке вторую голову приши-
ли… Я думал пацанва, а это пожилые люди балуются…
Она тридцать лет цветочки соединяла: фиалочку
с тюльпанчиком. На государственные средства…
Тьфу!.. Дура с пестиком!.. Я без цветов знаешь сколько
живу!.. Я б тебе показал, куда деньги девать.
Счетные машины… А что считать?.. Руб сорок де-
вять плюс руб сорок девять минус посуда.
Прибегает два раза в месяц: дай мне бешеные день-
ги, я микроба нашел… Ох, я б тебе деньги показал бы!!!
Ты бы у меня вагонетку толкал бы в одну сторону,
а другой такой же в другую!..
Между нами говоря. Что мне от той Луны?.. Ни хо-
лодно, ни жарко. Ну светит — светит. Не светит —
спичку зажгу… Чего я должен заглядывать, что у него
со спины.. Что я без этого не жил?.. Ну, между нами го-
воря!.. Что-то я тут не пойму… Что это за националь-
ность людей такая?..
А если народ не понимает. Так и не рыпайся!.. Мо-
жет, это все запретить и посадить их в карцера?.. А?..
Это можно попробовать, а если хорошо получится, то
и держать… Потому что когда все понимают, что ты де-
лаешь, когда самый дурной, тупой поймет, чем ты зани-
маешься в рабочее время, — занимайся… А если я к те-
бе забрел по пьянке проверить, что ты вытворяешь
в государственный рабочий день. А ты мне что-то лопо-
чешь: частицы, нейроны, мембраны. А я ни черта. Ни
в какую. Ни за что. Хоть ты в меня стреляй!.. Тогда
все… Тут тебя и брать надо. Тут тебе пятнадцать суток
и как раз… Эх, я б наломал. Власти у меня мало…
Да не кричите вы!.. Лошадь тут стояла. Надо же убрать.
День, полный жизни
Сидят двое — мрачные, с головной болью.
— А потом куда мы пошли?
— Домой.
— Ну пришли домой…
— Не сразу. Сначала зашли в мебельный магазин.
— Да?.. А чего? Я хотел купить чего… или чего?
— Чего купить. Вы там хотели раздеться и к ним
в шкаф повесить.
— Ну?
— А они не давали.
—Ну?
— Ну, у них ваш зуб остался.
— Да… (щупает) ты смотри. А рукав где?
— В музее.
— Чего?
— А у них кровать стояла, царская, что ли, вы себе
стелить начали.
— А чего это все синее?
— Они протокол составляли, а вы не давали.
— Ну и чего?
— Ну и чернила выпили.
— Ага… Ну спасибо, проясняется. (Вынимает из
кармана гирлянду лампочек и шариков.) Наверное, на
елку налетел.
— Да нет… Сейчас лето.
— Да?.. А то тут буквы какие-то. Чувствую, давит.
(Вынимает буквы ГАСТРО.)
— Реклама, наверное. Вы с кем-то спорили, что вы
альпинист.
— Какой я альпинист?
— Разве поймешь. Вы по-немецки говорили.
— По-немецки… И немцы меня понимали?
— Наверное… Они тоже русские, кроме того — вы-
пимши.
— Да… А кто ты такой?
— Так, Витя…
— Витя… Мы что, с тобой в школе учились?
— Не…
— А что, работаем вместе?
— Не… Мы только вчера познакомились.
— А?.. Ты Костя?
— Не — Витя.
— Ну ладно… Повеселились, на работу надо.
— Не надо. Вы уволились.
— Когда?
— Вчера… Вы ходили к директору домой…
— И ты ходил?
— Ну да… Я же вам денег одолжил.
— Много?
— Сорок рублей. Вы их своим друзьям отдали.
— Каким друзьям? Ты их запомнил?
— Не… На вокзале, они уезжали.
— А я что, их провожал?
— Я думал, они вас провожают. Вначале вы сели
в вагон — они вас целовали, потом они сели — вы их це-
ловали.
— А поезд куда ушел?
— Да быстро ушел…
— Ну ладно… Домой попробую. (Встает, вынимает
буквы НОМ.)
— Чего вам дома делать? Вы жене сказали, что ухо-
дите к Зине.
— К какой Зине?
— Не знаю. Вон ваши вещи я помог перенести с ми-
лиционером.
— С милиционером?
— Ну, у которого вы коляску оторвали.
— Он с ребенком был?
— С мотоциклом.
— Ну ладно, я пойду все-таки. Мне молоко надо бы-
ло купить…
— Как же вы пойдете?
— Спасибо, что приютил. Сколько у тебя можно си-
деть?
— Во-первых, вы не у меня сидите, а во-вторых,
сколько дадут, столько и будете сидеть. Это уже от нас
не зависит!
Не надо было
Когда-то казалось, что все по чуть-чуть.
Мы уже почти добились этого.
Интеллигенция еще сопротивлялась, но непосред-
ственные производные и большая часть крестьянства
были охвачены этим подъемом.
И все, как вы помните, с утра, поэтому сложная на-
ша техника до сих пор страдает такой точностью.
Теперь участились случаи трезвой сборки, тогда вы-
явились конструктивные недостатки.
А порой стало случаться, что и конструктивно ниче-
го, тогда выявили некачественные элементы смежников.
А теперь случается, что и сборка трезвая, конструк-
тивных недостатков нет и смежники ничего изготови-
ли, и тут полезли недостатки организации.
А теперь все чаще сборка трезвая, и конструктивно
хорошо, и смежники, и организация хороша — полезли
огрехи всей системы жизни в стране.
Не надо было водку трогать.
Только приятное
Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Вы все
чудесно выглядите. Какой здоровый цвет лица… Какие
могучие плечи!.. Я рад, что у всех все хорошо… Я рад!
Мне приятно!.. Когда все хорошо. Когда я ко всем хо-
рошо. Когда все ко мне хорошо. Когда вокруг все чу-
десно…
Ой! А это чей это очаровательный ребенок?.. Ой,
какая прелесть. А тю-тю! Агусеньки! Амаленьки! Ару-
ченьки! Аноженьки! Амиленьки! Ну, иди к дяде! Иди
сейчас же к дяде! Сейчас же иди к дяде! Немедленно
иди!..
Не хочешь? Ну отвали… А это кто это сшил кос-
тюм?.. Ты сшил костюм? Себе?.. Ему!.. Изумительный.
Кто сказал, что плохо сидит?.. Врет он все, врет… Меня
слушайте, как влитой, облитой, вылитый… Иди вдаль.
Ой! Невозможно сидит! Невероятно лежит!.. Все! Не
возвращайся! Доставь наслаждение — иди вдаль!
Скройся! Ура… А это что? Стихи?.. Ну-ка, ну-ка… (Слу-
шает.) Все! Хватит! Мне мало нужно. Две рифмы…
У вас талант, женщина. Искра. Идите отсюда. Учи-
тесь… Нет, не надо учиться. Пишите, и носите с собой,
и читайте всем. Все не выдержат, все умрут.
Здорово! Цю! (Целует.) Радостно! Цю! (Целует.)
Благостно! Цю! (Целует.) Мой любимый поэт!..
Здравствуйте, мой дорогой!.. Чудесно выглядите!
Здоровяк! Могуч! Так и хочется хлопнуть по необъят-
ному плечу. Хлоп… Э-э вы что падаете?.. После ин-
фаркта… Цвет лица изумительный… Ну идите… Изви-
ните, пожалуйста, я вас не толкнул, когда обнимал?..
Простите…
Каждому приятное… У меня нет врагов… Только
друзья… Весь мир за меня, и я за весь мир… Каждому,
каждому, каждому — тысячу извинений! Здравствуйте,
доброй ночи, с днем рождения. Как здоровье? С празд-
ником!.. Вас также!.. Вас также!.. И вас, вон там, так-
же!.. До свидания! Доброе утро! Долгие лета!..
Oй! Кого я вижу! Ой, какая прелесть! Ой, вы чудо!
Ой, я потрясен! Доброй ночи! Здравствуйте! Привет
всем! Ура… Вас также!.. И вам также… И вас, вон там,
также!.. Ай… Ой!.. А это кто это идет? А это кто-то
движется?! Здравствуйте, старик! Здравствуйте, при-
ятель! Смотрел вчера твою работу… Гениально! Абсо-
лютно! Непривычно! Смертельно! Буйно! Меня
унесли… Я здесь с трудом!.. Прибегай, жду!..
А это кто идет!.. А это кто движется?!.. Моя пре-
лесть, моя радость! Мое чудо!.. Что?.. Нет ни копейки…
К сожалению… Последние семь копеек отдал на город-
ское озеленение… Бегу! Ты здесь? Я прибегу… Ая-яй!..
Ой-ой-ой!.. Ха-ха-ха, Хо-хо-хо… Мой хороший!..
Здравствуй, моя дорогая… Дай поцелую! Дай поце-
лую… А это кто это? Ребенок?.. Какой прелестный ре-
бенок… И вы от меня скрывали?.. У тю-тю… А тю-тю…
Oй! Он улыбается… Ой, умница… Нет, не могу, к сожа-
лению… Ни копейки, то есть ни минутки. Все на бегу…
(Вдруг сурово.) Ага! Это ты, старик… Мы о тебе говори-
ли. Скажу тебе откровенно. Ты, если без дураков, без
трепотни — гордость нашего машиностроения. Даже
мирового. Я о тебе четыре часа говорил. Меня откачи-
вали. Нельзя так долго говорить. Судороги начались.
(Смахивает слезу.) Ты немыслимо талантлив. Иди!
Я с тобой навсегда.
Доброй ночи! Здравствуйте! А вам до свидания за
вчера… А вам чудесно выглядите за позавчера… Про-
стите, я, кажется, стою к вам спиной. Ой, теперь к вам
спиной!.. Ой, теперь к вам!.. (Вертится.) Теперь
к вам!.. Как же стать, чтобы ни к кому спиной. Личиком
ко всем, грудкою… Разрешите прижаться к стеночке…
(Развел руки, прижался, озирается со слезами.) Ой,
простите, толкнул вас… А, это стена. Это вы, стеночка?
Спасибо. Простите…
Ой, сколько людей?.. Спасибо, простите… Извини-
те… Здравствуйте… Вы гениальны! Вы чудесны!.. Вы
прелесть!.. Вы очарование!.. Приятного аппетита, как
провели ночь?.. (Пауза.) Чудесно… Почему вы молчи-
те?.. Вы, кажется, хотите похудеть? Вы скелет… Почему
вы на меня так смотрите?.. Не надо ненависти… У меня
нет врагов… Я всю жизнь говорил только приятное…
Каждому… Не идите на меня… Я опасаюсь… Не надо!..
Стойте там… Я вам сказал, что вы поэт… Вы поэт! Вы ге-
ний… Что? Вам шестьдесят. Вы поняли, что напрасно…
Но вы поэт… Не трогайте меня! Мне нечем дышать!.. Да.
Я что-то чувствовал… Но я хотел вам приятное… Отпу-
стите меня… А вы кто?.. Какой прелестный ребенок?..
Да, я повторял «прелестный ребенок», отпустите… Да,
я понимал… Но хотел приятное вашим родителям… Фу!
Такому зарезать ничего не стоит, хулиганье!.. А тебя
я узнал. Ты гордость машиностроения.. Ты изобретаешь
всю жизнь. Таланта у тебя нет… Я понял… Ну и работай
спокойно. Люби жену, радуйся… Не добивай эту про-
клятую диссертацию… Уже поздно?.. Но ты веришь, что
я хотел тебе добра… Ты веришь?!
Честное слово! Честное слово!.. Я всех любил. Меня
все любили. И я такой молодой, красивый, сильный…
(Шепчет.) Здравствуйте… с днем рождения… приятно-
го аппетита… вас также… вас также… и вас также… И вас
также!!. И вас, вон там, также!.. Тьфу! Благодарность
человеческая… Ненавижу!
Молчание вслух
Мальчик, подожди я тебе что-то скажу. Понимаешь,
мальчик, мне как-то нехорошо на работе и дома. Слы-
шишь, мальчик, они, оказывается, не желают меня ви-
деть. Они говорят, что я очень молчалив. Мальчик, ты
слышишь… Почему же я прослыл молчаливым… А по-
тому, что я молчу… А вот почему я молчу… Как я острил
раньше… Думаю, вот скоро заострю опять… Не начи-
наю… Как они умеют веселиться. Их веселит все. Кто-
то обгоняет их на лодке. Они кого-то обгоняют: «Эй вы,
ренегаты, куда повернули? Давай с нами. Ха-ха-ха-ха!
Куда он гребет, там мелко, ха-ха-ха. Ничего там нет. Ха-
ха-ха-ха! Ой! Танька с Манькой перевернулись! Ой!
Ха-ха-ха! Ай! Ха-ха-ха-ха!»
Да, Господи, хорошо же им. Это мне плохо. Это мне
несмешно. Молчалив я, крошка… Шутить как-то уже…
Все старые, все шутят. Все острят, Господи… И ещё с же-
ной у меня как-то глупо… прости, ты не спешишь?.. Я хо-
чу, чтобы она что-то делала, добивалась, умела. А когда
она добивается и умеет, как я хочу, мне обидно и я очень
раздражаюсь. Мужское какое-то самолюбие… Когда-то
ко мне на свидание приезжала девушка в «Волге», за ру-
лем. Это было красиво, а я не мог этого перенести…
Ты знаешь, с товарищем близким моим мы поссо-
рились. Он считает, что я его предаю, я не сдерживаю
своих слов… Да, не сдерживаю… Плохо это, правда?..
Ну и что, если я это мог объяснить. Это плохо… но…
Пойми меня… Знаешь, какие слова я не сдерживаю…
Вот эти по времени… В общем, я непунктуален. Я поче-
му-то вбил себе в голову, что знаю, когда мне быть точ-
ным, а когда нет… И еще не держу слов. Почему… Пони-
маешь, мальчик, я не умею отказывать. Мне бы сразу
сказать «нет», и я бы это слово сдержал. А не могу, гля-
дя в глаза, отказать, думаю, а вдруг, а попробую, а если
я попрошу этого. И говорю: «Позвоните, я попробую».
Как хочется разойтись с хорошим впечатлением
друг о друге. Это очень недальновидно. Обязатель-
ность, точность — это жестокость. Это понимание сво-
ей важной роли или какой-то роли. Правильно?.. Нет.
А более жалкой личности, чем я, я не видел.
Знаешь, когда я становлюсь смелым? Когда много
людей. Я думаю — это не смелость. Это тщеславие. Или
мышление раскованное. Многие молчат. Я могу ляп-
нуть. Я уже не знаю «раскованное» два «н» или одно?
Ужас. Я был отличником. А ты?.. Ты еще не ходишь
в школу…
Я бы с тобой, конечно, о женщинах поговорил…
Нет, нет, это не больная тема. Просто… Когда мало
красоты в жизни, они выходят на первый план. Они
начинают занимать огромное место в жизни мужчины
из-за нехватки красоты… Вот этой красоты, знаешь ка-
кой, деревянной, зеленой, каменной. Красоты того
времени, когда все было индивидуально и красиво. Де-
ревянная ложка, резной дом, церковь, ступенька, гото-
вальня. Нельзя же жить в одинаковых домах, лежать
на одинаковых диванах, есть одинаковую пищу, чи-
тать одинаковые книги и ничего при этом не потерять.
Дети и собаки не могут восполнить этот пробел,
и у мужчины появляется много женщин. Или водка.
Что, кстати, одно и то же. Они приходят вместе…
Я многословен, правда, это потому, что ты молча-
лив. На работе я молчалив. Конечно, я там молчалив,
когда через две минуты любая моя жалкая мысль ста-
новится ему известна… Так вот о женщинах. Ну, ма-
ленькие, с ними не о чем говорить, а большие они ста-
рые. То есть знаешь, что старость, наверное, стирает эти
чудесные различия между ними и нами… Правильно?..
Нет… Внутренние остаются…
Вот так, знаешь, я говорю, я не могу прийти к како-
му-то выводу, я не могу прийти к какому-то взгляду,
быть цельной сталистой личностью. Казались правы
те, которых нет. Сейчас кажутся правы те, кто есть.
Я не могу сказать, где хорошо, где плохо. Я не могу под-
твердить вечную пословицу — хорошо там, где нас нет.
Я могу только очень ограниченно: в это время, в этом
месте, на этот период. Вот тебе и взгляды. Ну что ты,
что ты… Беги, конечно… Извини, я просто по-человече-
ет… Это все яды… Она домой полную сумку ядов та-
щит. А сейчас за яды бешеные деньги дают: змей не
хватает… Эх! Мне б яду… Ну, я пошла.
(Семь женщин смотрят ей вслед.)
Вторая. Видели, кофта на ней!.. Муж плавает на
пароходе день и ночь. Никто его не видит… Такие вещи
привозит. Класть некуда. Могла бы сказать мне: «Капа!
Я вижу, ты смотришь… На! Мы поносили, теперь ты
поноси… На!.. Бери!..» Господи, я бы все равно отказа-
лась, разве мне нужны эти тряпки… Но она могла бы
предложить?!. Ну, я пошла…
(Шесть женщин смотрят ей вслед.)
Третья. Отсудила у мужа все… Выбросила его на
улицу голого и босого, там он простудился и слег.
А еще два диплома имеет, образованная… До свидания,
мои любимые!
(Пятеро смотрят ей вслед.)
Четвертая. Образованная… Уж кто бы говорил,
а она б молчала. Сама на свой диплом чайник ставит!
А я, между прочим, без диплома и без аттестата и все со
мной советуются. Потому что все меня любят. Правда,
девочки?
Все. Конечно, милая…
(Четвертая уходит. Четверо смотрят ей вслед.)
Пятая. Ей уже сто лет. Водку пьет, как мужчина,
и ничего. Вот что значит организм… Ну, надо идти.
(Пятая уходит. Трое смотрят ей вслед.)
Шестая. Иди, милая, иди… Сама становится все
старше, а мужья все моложе и моложе… Последний, ка-
жется, в школу ходит. До свидания, девочки.
Д в о е. До свидания, родная.
(Шестая уходит. Двое смотрят ей вслед.)
Седьмая. Ая вам скажу, что у нее комплекс. Знае-
те, теперь есть такой комплекс ненормальности. Все
стучит шваброй в потолок, чтоб перестали мебель дви-
гать. А у нас из мебели ведро воды… Такая дура… За что
ее мужу Ленинскую премию дали?… Пошла.
Восьмая. Пошла, пошла…
(Остается одна. Тоскливо смотрит по сторонам.)
(Себе). Пошла… Пешком… А по ночам на «Волге»
ездит. Скрывает… А от народа скрывать нечего. Народ
ночью видит лучше, чем днем. Верно?.. Верно!.. Точ-
но?.. Точно!
(Уходит направо. С левой стороны поднимается за-
навес. Восемь женщин стоят, смотрят ей вслед.)
Первая. Видели?.. Она улыбнулась. Челюсть
у нее искусственная. А если копнуть глубже, вообще
парик!
Одинокий
Послушай, кацо, нехорошо получается. Сначала все
хохочут, только потом я хохочу. Все плачут, потом я пла-
чу. Иногда все молчат — мне кричать хочется. Что за ха-
рактер такой? А? Все кричат — мне молчать хочется. По-
нимаешь?! Чем больше мне говорят: «Бога нет», — мне
так и хочется сказать: «А ты видел, что его нет? Что ты
кричишь?! Ты не видел, что он есть, и не видел, что его
нет. Что ты вообще видел?»… К невропатологу пойти,
что ли? На анализы лечь… Невыносимо, слушай… Если
все туда побежали, я здесь останусь. Скажи, тип интерес-
ный. Все кепки надели — я должен папаху прицепить…
Мне, серьезно, лечиться надо, на процедуры ходить.
Из-за характера своего я уже без родственников остал-
ся. Мне друзья говорят: «Ты что, действительно хо-
чешь быть ни на кого не похожим?! Что телевизор не
купишь? Что фигурное катание не смотришь? Что от
Райкина не смеешься? Что комнату не обставляешь
внизу для себя, вверху для гостей?! Почему не пьешь
с нами, как мы? Почему женщин не любишь, как мы?
Зачем издеваешься над нами — выделяешься из нас?!
Мы твои друзья, для которых ты дороже жизни — мы
тебя побить можем…» Я им говорю: «Вы мои друзья: вы
меня можете побить. Ну не буду я идти инженером: все
туда пошли. Не могу я! Больной я человек».
Людей стал избегать. Не хочу лучше, чем у соседа, не
хочу хуже, чем у соседа, не хочу вообще, как у соседа, сам
по себе хочу… Людей стал избегать… Из Москвы блон-
динка приезжала — весь Гудаут за ней ходил. Я в землю
уткнулся. На месте остался… Ну, ты видел такого?!. Ла-
ковые туфли не хочу обувать. Кепку сбросил. Брюки-
шаровары надел, рубаху украинскую, трубку. На Тараса
Шевченко стал похож. Все переменил. Сюда переехал.
Друзья приезжали, побили все-таки… А что я могу сде-
лать?.. Больной человек. Хороший врач нужен.
Поменьше юмору, граждане!
Граждане! Чтоб не мешать, пока давайте меньше
юмору, граждане. Давайте пока не острить. Изо всех
сил держаться и не острить. Меньше смеху, меньше
улыбок, товарищи! Больше насупленности и сурьезу.
К насупленнным, драматически сурьезным и траги-
чески сосредоточенным больше доверия. Все пони-
мают, что вы своим юмором хотите сказать… Все бы
хотели сказать. Но низя!!! Рано. Успеем. Проблемы
решать надо в полном молчании… Решим — остри, не
решим — молчи, пока не решим. Свистнем — остри.
Жди свистка.
Сурьезный, насупленный, молчаливый и дикова-
тый вызывает огромное доверие и сверху и снизу. Он
что хочешь выполнит, не что хочешь, а что хочешь
выполнит без издевательских острот и жуткого под-
хихикивания снизу.
При мне от смеха у людей выпадали кувалды, баран-
ки и гвозди. Трясущийся от хохота, со слезящимися
глазами комедиант не может найти оброненный каран-
даш или пассатижи и теряет час-два горячего рабоче-
го времени. Сила удара кувалдой по конструкции
у смеющегося человека вдвое ниже по динамометру,
мы замеряли.
И правильно сейчас просматривается намечаю-
щаяся тенденция, смешанная с концепцией по все-
мерному снижению уровня хохота в организациях
и частных лицах.
Под песню, напрасно непрерывно бодрящую из ди-
намиков, хорошо ходится и входится строем в ворота
производства, хорошо клепается у горячих мартенов.
Так что давайте, давайте, давайте побыстрей без юмора,
граждане. Побыстрей, побыстрей, нечего откладывать.
И прямо сейчас, без этих насмешек и подхихикиваний
под печатающий шаг трудовых отрядов.
И не дай бог насмешки над собой как признака ума,
который, мол, есть в Англии. И езжай. И смейся над
ими же з ими умеете. Все замороченные, все выбивают
друг у друга дефицит и прописку, так что ж их отвле-
кать от этого святого дела.
Ишо над собой смеяться… ишь чего. Дай волю — по-
ловина покатится до судорог, на карачках уползет.
А низя! Разговор должен быть громкий, крепкий, лобо-
вой, без подмигиваний и намеков.
Равномерное изложение, равномерно действующее
на окружающих. Слова употреблять знакомые, много
раз слышанные, вроде гудения трансформатора: предо-
ставить, обеспечить, наладить, обратить внимание.
И это правильная тенденция, смешанная с концепци-
ей, — оставить у человека на завтра такое настроение,
какое у него было сегодня.
А чувство юмора выбивать из остряков руками,
и его издали будет видать. Научись острить без наме-
ков и веселиться без юмора, увидишь, как к тебе потя-
нутся люди посмотреть на тебя, юмориста, порадо-
ваться за себя.
Вот так на сегодня. А на завтра посмотрим, когда
подождем! Как подождем, так и посмотрим.
Склероз
Слушайте, это ужасно, слушайте. Только что смотре-
ла картину, оказывается, второй раз. Черт его знает.
Иди запомни название, иди запомни содержание. Сижу,
смотрю. Мне говорят: «Вы уже это видели». Начинаю
присматриваться. Действительно, что-то шляпа знако-
мая. Тайга какая-то, чекисты. Правильно, смотрю вто-
рой раз, если даже не третий. Слушайте, это же ужасно!
Сейчас иду смотреть «Месяц в тайге». Напомните
мне — это там, где она ему изменяет или где он план не
может выполнить? Тоже не помните. Никто не помнит.
У всех склероз. Здоровье ни к черту. Пойду посмотрю.
Вперед
Из человека в шприц что-то можно выдавить.
С листа собрать чернила в авторучку.
С газеты на матрицу буквы снова перевести — в сви-
нец переплавить. Свинец вывезти на Среднерусскую
возвышенность и снова закопать — снова гору возвести
по фотографиям.
Дрова в деревья перевести, нейлон — в уголь,
уголь — в шахты.
Воду из чайников в реки вылить.
Костюмы наши распустить, свалять, стриженым ов-
цам сшить тулупы и надеть на них с извинениями.
Перья у дам выдернуть, снова этим ребяткам страу-
сам вставить.
Гири переплавить, прилавок разобрать, чтоб ему
стоять негде было.
Телевизоры разобрать, медь отдать Хозяйке Медной
горы, стекло растолочь и снова в песок на берег реки.
По проводам пойти, разыскать электростанции, ра-
зобрать, воду слить, мазут в скважину закачать.
Землю по фотографиям и наскальным рисункам
восстановить, пушки в руду перевести и отвезти на
Курскую магнитную аномалию, где и разбросать.
И все это время не стричься и не бриться, зарастать
начать и продолжать зарастать.
И уже этой шерстью согреваться и по деревьям по
оставшимся рассесться.
Ничего не значащие слова «Эй, здоров», «Как де-
ла», «Ты все еще там», «Я все еще здесь» заменить гор-
танными криками и курлыканьем «Эй зоов ка-ак жи-и,
ка-ак де-а-а-а, ты здесь… я т-а-а-а-м…»
Сидеть на деревьях каждый на своем, цепляясь за
ветки сильными рыжими ногами и провожая упавшего
равнодушными взглядами — не приспособился.
За самым заросшим, самым приспособившимся, у ко-
торого уже первые признаки хвоста, мчаться в апельсино-
вую рощу. А-а-ах… и бегать, и спать, и прыгать, и пить,
и снова бояться львов и тигров, а не этих своих това-
рищей…
Не пойму, что с людьми происходит
Для Р. Карцева
Не думал никогда, что у нас такие странные люди
есть… Отказаться от жизни, чтоб кидать ядро дальше
другого дурака или выше поднимать ногу на сцене?!.
Что-то я не пойму. Чего они из кожи лезут?.. Этот на
себе микробов выращивает. Это ж надо гадость такую.
Пожилой человек… Тот вообще залез в вулкан. Извер-
гался оттуда с компанией таких же дружков?!. Ну?..
Ей-богу. Как дети… Нет?..
Вроде приличная зарплата. Семья. Так сиди. Не
скачи. Не дергайся… Конечно, кроме себя он никому
вреда не принесет. Но пример дурной показывает…
А тот дурачок на лодочке четыре месяца плавал один.
Ну так ладно, он англичанин. С них не спросишь.
С них, чтоб спросить, надо пролив Ламанческий пере-
плывать… Но чтоб у нас такие дураки были, не ожи-
дал… Еще хорошо, общественность не поддерживает.
А то на лодке каждый бы… От жены. От детей…
На льдине сто дураков сидят, лед щупают, медведей
пугают. Им еще туда зарплату сбрасывают, провиант и за
снег доплачивают… Что, у нас снега мало?.. Несет их…
Другой черепа раскопал, сидит в яме празднует… Дурака
валяют в рабочее время. Собаке вторую голову приши-
ли… Я думал пацанва, а это пожилые люди балуются…
Она тридцать лет цветочки соединяла: фиалочку
с тюльпанчиком. На государственные средства…
Тьфу!.. Дура с пестиком!.. Я без цветов знаешь сколько
живу!.. Я б тебе показал, куда деньги девать.
Счетные машины… А что считать?.. Руб сорок де-
вять плюс руб сорок девять минус посуда.
Прибегает два раза в месяц: дай мне бешеные день-
ги, я микроба нашел… Ох, я б тебе деньги показал бы!!!
Ты бы у меня вагонетку толкал бы в одну сторону,
а другой такой же в другую!..
Между нами говоря. Что мне от той Луны?.. Ни хо-
лодно, ни жарко. Ну светит — светит. Не светит —
спичку зажгу… Чего я должен заглядывать, что у него
со спины.. Что я без этого не жил?.. Ну, между нами го-
воря!.. Что-то я тут не пойму… Что это за националь-
ность людей такая?..
А если народ не понимает. Так и не рыпайся!.. Мо-
жет, это все запретить и посадить их в карцера?.. А?..
Это можно попробовать, а если хорошо получится, то
и держать… Потому что когда все понимают, что ты де-
лаешь, когда самый дурной, тупой поймет, чем ты зани-
маешься в рабочее время, — занимайся… А если я к те-
бе забрел по пьянке проверить, что ты вытворяешь
в государственный рабочий день. А ты мне что-то лопо-
чешь: частицы, нейроны, мембраны. А я ни черта. Ни
в какую. Ни за что. Хоть ты в меня стреляй!.. Тогда
все… Тут тебя и брать надо. Тут тебе пятнадцать суток
и как раз… Эх, я б наломал. Власти у меня мало…
Да не кричите вы!.. Лошадь тут стояла. Надо же убрать.
День, полный жизни
Для Р. Карцева и В. Ильченко
Сидят двое — мрачные, с головной болью.
— А потом куда мы пошли?
— Домой.
— Ну пришли домой…
— Не сразу. Сначала зашли в мебельный магазин.
— Да?.. А чего? Я хотел купить чего… или чего?
— Чего купить. Вы там хотели раздеться и к ним
в шкаф повесить.
— Ну?
— А они не давали.
—Ну?
— Ну, у них ваш зуб остался.
— Да… (щупает) ты смотри. А рукав где?
— В музее.
— Чего?
— А у них кровать стояла, царская, что ли, вы себе
стелить начали.
— А чего это все синее?
— Они протокол составляли, а вы не давали.
— Ну и чего?
— Ну и чернила выпили.
— Ага… Ну спасибо, проясняется. (Вынимает из
кармана гирлянду лампочек и шариков.) Наверное, на
елку налетел.
— Да нет… Сейчас лето.
— Да?.. А то тут буквы какие-то. Чувствую, давит.
(Вынимает буквы ГАСТРО.)
— Реклама, наверное. Вы с кем-то спорили, что вы
альпинист.
— Какой я альпинист?
— Разве поймешь. Вы по-немецки говорили.
— По-немецки… И немцы меня понимали?
— Наверное… Они тоже русские, кроме того — вы-
пимши.
— Да… А кто ты такой?
— Так, Витя…
— Витя… Мы что, с тобой в школе учились?
— Не…
— А что, работаем вместе?
— Не… Мы только вчера познакомились.
— А?.. Ты Костя?
— Не — Витя.
— Ну ладно… Повеселились, на работу надо.
— Не надо. Вы уволились.
— Когда?
— Вчера… Вы ходили к директору домой…
— И ты ходил?
— Ну да… Я же вам денег одолжил.
— Много?
— Сорок рублей. Вы их своим друзьям отдали.
— Каким друзьям? Ты их запомнил?
— Не… На вокзале, они уезжали.
— А я что, их провожал?
— Я думал, они вас провожают. Вначале вы сели
в вагон — они вас целовали, потом они сели — вы их це-
ловали.
— А поезд куда ушел?
— Да быстро ушел…
— Ну ладно… Домой попробую. (Встает, вынимает
буквы НОМ.)
— Чего вам дома делать? Вы жене сказали, что ухо-
дите к Зине.
— К какой Зине?
— Не знаю. Вон ваши вещи я помог перенести с ми-
лиционером.
— С милиционером?
— Ну, у которого вы коляску оторвали.
— Он с ребенком был?
— С мотоциклом.
— Ну ладно, я пойду все-таки. Мне молоко надо бы-
ло купить…
— Как же вы пойдете?
— Спасибо, что приютил. Сколько у тебя можно си-
деть?
— Во-первых, вы не у меня сидите, а во-вторых,
сколько дадут, столько и будете сидеть. Это уже от нас
не зависит!
Не надо было
Когда-то казалось, что все по чуть-чуть.
Мы уже почти добились этого.
Интеллигенция еще сопротивлялась, но непосред-
ственные производные и большая часть крестьянства
были охвачены этим подъемом.
И все, как вы помните, с утра, поэтому сложная на-
ша техника до сих пор страдает такой точностью.
Теперь участились случаи трезвой сборки, тогда вы-
явились конструктивные недостатки.
А порой стало случаться, что и конструктивно ниче-
го, тогда выявили некачественные элементы смежников.
А теперь случается, что и сборка трезвая, конструк-
тивных недостатков нет и смежники ничего изготови-
ли, и тут полезли недостатки организации.
А теперь все чаще сборка трезвая, и конструктивно
хорошо, и смежники, и организация хороша — полезли
огрехи всей системы жизни в стране.
Не надо было водку трогать.
Только приятное
Для Р. Карцева
Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Вы все
чудесно выглядите. Какой здоровый цвет лица… Какие
могучие плечи!.. Я рад, что у всех все хорошо… Я рад!
Мне приятно!.. Когда все хорошо. Когда я ко всем хо-
рошо. Когда все ко мне хорошо. Когда вокруг все чу-
десно…
Ой! А это чей это очаровательный ребенок?.. Ой,
какая прелесть. А тю-тю! Агусеньки! Амаленьки! Ару-
ченьки! Аноженьки! Амиленьки! Ну, иди к дяде! Иди
сейчас же к дяде! Сейчас же иди к дяде! Немедленно
иди!..
Не хочешь? Ну отвали… А это кто это сшил кос-
тюм?.. Ты сшил костюм? Себе?.. Ему!.. Изумительный.
Кто сказал, что плохо сидит?.. Врет он все, врет… Меня
слушайте, как влитой, облитой, вылитый… Иди вдаль.
Ой! Невозможно сидит! Невероятно лежит!.. Все! Не
возвращайся! Доставь наслаждение — иди вдаль!
Скройся! Ура… А это что? Стихи?.. Ну-ка, ну-ка… (Слу-
шает.) Все! Хватит! Мне мало нужно. Две рифмы…
У вас талант, женщина. Искра. Идите отсюда. Учи-
тесь… Нет, не надо учиться. Пишите, и носите с собой,
и читайте всем. Все не выдержат, все умрут.
Здорово! Цю! (Целует.) Радостно! Цю! (Целует.)
Благостно! Цю! (Целует.) Мой любимый поэт!..
Здравствуйте, мой дорогой!.. Чудесно выглядите!
Здоровяк! Могуч! Так и хочется хлопнуть по необъят-
ному плечу. Хлоп… Э-э вы что падаете?.. После ин-
фаркта… Цвет лица изумительный… Ну идите… Изви-
ните, пожалуйста, я вас не толкнул, когда обнимал?..
Простите…
Каждому приятное… У меня нет врагов… Только
друзья… Весь мир за меня, и я за весь мир… Каждому,
каждому, каждому — тысячу извинений! Здравствуйте,
доброй ночи, с днем рождения. Как здоровье? С празд-
ником!.. Вас также!.. Вас также!.. И вас, вон там, так-
же!.. До свидания! Доброе утро! Долгие лета!..
Oй! Кого я вижу! Ой, какая прелесть! Ой, вы чудо!
Ой, я потрясен! Доброй ночи! Здравствуйте! Привет
всем! Ура… Вас также!.. И вам также… И вас, вон там,
также!.. Ай… Ой!.. А это кто это идет? А это кто-то
движется?! Здравствуйте, старик! Здравствуйте, при-
ятель! Смотрел вчера твою работу… Гениально! Абсо-
лютно! Непривычно! Смертельно! Буйно! Меня
унесли… Я здесь с трудом!.. Прибегай, жду!..
А это кто идет!.. А это кто движется?!.. Моя пре-
лесть, моя радость! Мое чудо!.. Что?.. Нет ни копейки…
К сожалению… Последние семь копеек отдал на город-
ское озеленение… Бегу! Ты здесь? Я прибегу… Ая-яй!..
Ой-ой-ой!.. Ха-ха-ха, Хо-хо-хо… Мой хороший!..
Здравствуй, моя дорогая… Дай поцелую! Дай поце-
лую… А это кто это? Ребенок?.. Какой прелестный ре-
бенок… И вы от меня скрывали?.. У тю-тю… А тю-тю…
Oй! Он улыбается… Ой, умница… Нет, не могу, к сожа-
лению… Ни копейки, то есть ни минутки. Все на бегу…
(Вдруг сурово.) Ага! Это ты, старик… Мы о тебе говори-
ли. Скажу тебе откровенно. Ты, если без дураков, без
трепотни — гордость нашего машиностроения. Даже
мирового. Я о тебе четыре часа говорил. Меня откачи-
вали. Нельзя так долго говорить. Судороги начались.
(Смахивает слезу.) Ты немыслимо талантлив. Иди!
Я с тобой навсегда.
Доброй ночи! Здравствуйте! А вам до свидания за
вчера… А вам чудесно выглядите за позавчера… Про-
стите, я, кажется, стою к вам спиной. Ой, теперь к вам
спиной!.. Ой, теперь к вам!.. (Вертится.) Теперь
к вам!.. Как же стать, чтобы ни к кому спиной. Личиком
ко всем, грудкою… Разрешите прижаться к стеночке…
(Развел руки, прижался, озирается со слезами.) Ой,
простите, толкнул вас… А, это стена. Это вы, стеночка?
Спасибо. Простите…
Ой, сколько людей?.. Спасибо, простите… Извини-
те… Здравствуйте… Вы гениальны! Вы чудесны!.. Вы
прелесть!.. Вы очарование!.. Приятного аппетита, как
провели ночь?.. (Пауза.) Чудесно… Почему вы молчи-
те?.. Вы, кажется, хотите похудеть? Вы скелет… Почему
вы на меня так смотрите?.. Не надо ненависти… У меня
нет врагов… Я всю жизнь говорил только приятное…
Каждому… Не идите на меня… Я опасаюсь… Не надо!..
Стойте там… Я вам сказал, что вы поэт… Вы поэт! Вы ге-
ний… Что? Вам шестьдесят. Вы поняли, что напрасно…
Но вы поэт… Не трогайте меня! Мне нечем дышать!.. Да.
Я что-то чувствовал… Но я хотел вам приятное… Отпу-
стите меня… А вы кто?.. Какой прелестный ребенок?..
Да, я повторял «прелестный ребенок», отпустите… Да,
я понимал… Но хотел приятное вашим родителям… Фу!
Такому зарезать ничего не стоит, хулиганье!.. А тебя
я узнал. Ты гордость машиностроения.. Ты изобретаешь
всю жизнь. Таланта у тебя нет… Я понял… Ну и работай
спокойно. Люби жену, радуйся… Не добивай эту про-
клятую диссертацию… Уже поздно?.. Но ты веришь, что
я хотел тебе добра… Ты веришь?!
Честное слово! Честное слово!.. Я всех любил. Меня
все любили. И я такой молодой, красивый, сильный…
(Шепчет.) Здравствуйте… с днем рождения… приятно-
го аппетита… вас также… вас также… и вас также… И вас
также!!. И вас, вон там, также!.. Тьфу! Благодарность
человеческая… Ненавижу!
Молчание вслух
Мальчик, подожди я тебе что-то скажу. Понимаешь,
мальчик, мне как-то нехорошо на работе и дома. Слы-
шишь, мальчик, они, оказывается, не желают меня ви-
деть. Они говорят, что я очень молчалив. Мальчик, ты
слышишь… Почему же я прослыл молчаливым… А по-
тому, что я молчу… А вот почему я молчу… Как я острил
раньше… Думаю, вот скоро заострю опять… Не начи-
наю… Как они умеют веселиться. Их веселит все. Кто-
то обгоняет их на лодке. Они кого-то обгоняют: «Эй вы,
ренегаты, куда повернули? Давай с нами. Ха-ха-ха-ха!
Куда он гребет, там мелко, ха-ха-ха. Ничего там нет. Ха-
ха-ха-ха! Ой! Танька с Манькой перевернулись! Ой!
Ха-ха-ха! Ай! Ха-ха-ха-ха!»
Да, Господи, хорошо же им. Это мне плохо. Это мне
несмешно. Молчалив я, крошка… Шутить как-то уже…
Все старые, все шутят. Все острят, Господи… И ещё с же-
ной у меня как-то глупо… прости, ты не спешишь?.. Я хо-
чу, чтобы она что-то делала, добивалась, умела. А когда
она добивается и умеет, как я хочу, мне обидно и я очень
раздражаюсь. Мужское какое-то самолюбие… Когда-то
ко мне на свидание приезжала девушка в «Волге», за ру-
лем. Это было красиво, а я не мог этого перенести…
Ты знаешь, с товарищем близким моим мы поссо-
рились. Он считает, что я его предаю, я не сдерживаю
своих слов… Да, не сдерживаю… Плохо это, правда?..
Ну и что, если я это мог объяснить. Это плохо… но…
Пойми меня… Знаешь, какие слова я не сдерживаю…
Вот эти по времени… В общем, я непунктуален. Я поче-
му-то вбил себе в голову, что знаю, когда мне быть точ-
ным, а когда нет… И еще не держу слов. Почему… Пони-
маешь, мальчик, я не умею отказывать. Мне бы сразу
сказать «нет», и я бы это слово сдержал. А не могу, гля-
дя в глаза, отказать, думаю, а вдруг, а попробую, а если
я попрошу этого. И говорю: «Позвоните, я попробую».
Как хочется разойтись с хорошим впечатлением
друг о друге. Это очень недальновидно. Обязатель-
ность, точность — это жестокость. Это понимание сво-
ей важной роли или какой-то роли. Правильно?.. Нет.
А более жалкой личности, чем я, я не видел.
Знаешь, когда я становлюсь смелым? Когда много
людей. Я думаю — это не смелость. Это тщеславие. Или
мышление раскованное. Многие молчат. Я могу ляп-
нуть. Я уже не знаю «раскованное» два «н» или одно?
Ужас. Я был отличником. А ты?.. Ты еще не ходишь
в школу…
Я бы с тобой, конечно, о женщинах поговорил…
Нет, нет, это не больная тема. Просто… Когда мало
красоты в жизни, они выходят на первый план. Они
начинают занимать огромное место в жизни мужчины
из-за нехватки красоты… Вот этой красоты, знаешь ка-
кой, деревянной, зеленой, каменной. Красоты того
времени, когда все было индивидуально и красиво. Де-
ревянная ложка, резной дом, церковь, ступенька, гото-
вальня. Нельзя же жить в одинаковых домах, лежать
на одинаковых диванах, есть одинаковую пищу, чи-
тать одинаковые книги и ничего при этом не потерять.
Дети и собаки не могут восполнить этот пробел,
и у мужчины появляется много женщин. Или водка.
Что, кстати, одно и то же. Они приходят вместе…
Я многословен, правда, это потому, что ты молча-
лив. На работе я молчалив. Конечно, я там молчалив,
когда через две минуты любая моя жалкая мысль ста-
новится ему известна… Так вот о женщинах. Ну, ма-
ленькие, с ними не о чем говорить, а большие они ста-
рые. То есть знаешь, что старость, наверное, стирает эти
чудесные различия между ними и нами… Правильно?..
Нет… Внутренние остаются…
Вот так, знаешь, я говорю, я не могу прийти к како-
му-то выводу, я не могу прийти к какому-то взгляду,
быть цельной сталистой личностью. Казались правы
те, которых нет. Сейчас кажутся правы те, кто есть.
Я не могу сказать, где хорошо, где плохо. Я не могу под-
твердить вечную пословицу — хорошо там, где нас нет.
Я могу только очень ограниченно: в это время, в этом
месте, на этот период. Вот тебе и взгляды. Ну что ты,
что ты… Беги, конечно… Извини, я просто по-человече-