ски. Тебе уже года четыре есть?.. Беги… И я тронусь,
пожалуй… Ждут уже… Эти…
Что делать человеку, который не делает зарядку.
Который сонно сидит перед зеркалом не в силах со-
брать мышцы в пресловутое лицо.
Не в силах собрать мысли в форму головы.
Так и тянет лечь.
И поручить дивану!..
Пусть диван создает форму.
А я не вижу смысла ни в чем. Вот беда. И случилось
это со мной как-то после обеда и тянется до сих пор.
Любовь проходит. Жизнь проходит. Борьба становится
времяпровождением. Квартира местом для этого. Бо-
лезни поддаются лечению, но сменяют друг друга. А са-
молюбие вообще ни к чему. Как и ум, крупно осложня-
ющий нашу и без того сложную, рассчитанную на про-
стое восприятие жизнь. Есть смысл, допустим, лечить
чужие болезни, но в том случае, если он не умрет. Есть
смысл сытно поесть. Ненадолго. Внимательно посмот-
реть, но вглубь, и изменить не ей, а что-то. А если все,
что ты делаешь, приводит к смерти, а ты еще спе-
шишь… Поневоле задумаешься, есть ли смысл. Но если
ничего не делать, тогда и смысла никакого нет.
Может быть, кому-то и приятней жить в мире, где
от тебя ничего не зависит, а ты зависишь от всех?!
Переход от девушки к женщине, от телятины к го-
вядине.
Сколько натерпишься обвинений в хамстве, прежде
чем узнают, что ты глухонемой.
Интересная штука возраст.
Так. Мне недалеко. Это в пятидесяти метрах отсю-
да. Валокордин я взял, пирамидон при мне, вата есть.
Тампоны здесь. Бинты в кармане. Жгут кровоостанав-
ливающий. Бриллиантовая зелень. Бальзам Шостаков-
ского. Вазелин. Группа крови. Справка о группе кро-
ви… Резус-фактор. Езус Мария… Да… Клизму…
Хочу быть физиком
Через открытые окна летит информация и оседает
на лице морщинами. Приемник переполнен. Станции
лезут друг на друга. А я один… Хочу быть ученым. Ти-
шина. Лаборатория. Каталоги. Мы все думаем. Или
спорим до хрипоты. Физику нужно двигать вперед, по-
этому мы спорим. И уважаем того, кто против, и любим
того, кто против. Нам нужен Эренфест, который стал
великим, потому что был против… Хочу быть ученым.
Придумал экран, дал звук. А кто должен разнообразить
изображение?.. Ах, это не твое дело. Опять не думаешь
о последствиях! Хочу быть ученым… Хочу жить в от-
дельном городке с такими же учеными. Хочу непонят-
ное говорить. Хочу сквозь очки иметь задумчивый
взгляд, сидеть без пиджака с такими же задумчивыми
умницами в закатанных рукавах. Хочу рассчитывать
траекторию, прикидывать что-то на доске, чертить что-
то палочкой на песке и не замечать, как палит солнце
в дивном бору. Господи, хочу иметь начальником уче-
ного, крупного, очень крупного и уже поэтому умного.
Хоть у него все в прошлом, а у нас наоборот. Хочу
иметь руководителя, с которым можно валяться на пе-
ске, или ездить рядом на велосипеде, или спорить до
той хрипоты, до которой спорят только физики. В дру-
гих областях все ясно.
Хочу острить на ученом совете. Хочу туманно смот-
реть окрест. Хочу быть рассеянным в магазине и не
знать, какой мне, потому что я милый чудак и ничего
в этом не понимаю. Я всегда понимаю, что я делаю, но
иногда не понимаю, куда это идет. Пусть мое изобрете-
ние шумит и воет. Я уж не знаю для чего, главное, чтоб
было хорошо. Пусть я задумчивый и грустный приду-
мываю резиновые палки, уж не знаю для чего — значит,
нужны… Ладно — пусть я атом в мирных целях, пусть
я сложные колебания криволинейной поверхности
в упругой среде, пусть я двигатель «Киви» для ядерной
мирной ракеты. Она будет летать, и мы втиснем страш-
ное количество приборов в спускаемый отсек… Я хочу
быть уверенным, начиная задачу, что мы эту задачу ре-
шим. Ну а если не решим, тоже ничего страшного. Зна-
чит, мы не решили эту задачу в своем прохладном го-
родке. Я тоже хочу говорить в интервью о Бредбери
и не припомнить ни одной нашей пьесы… Просто редко
хожу — нет времени: втискиваю страшное количество
приборов в спускаемый отсек, и изящно решаю, и острю
на ученом совете, и еще копаюсь немножко в саду…
Любимый мой, как тебе повезло с бомбой… Я тоже
хочу после бомбы получить все. Я хочу быть самым за-
видным женихом. Тридцати двух лет. Теоретик. Доктор
наук. Я тоже хочу спрашивать у своих сверстников,
сдуру пошедших в другое более легкое и понятное
всем… Почему вы такие грустные, опять что-то не так?..
Отстаете от дня… Конечно, мой милый, если все идут
впереди, должен же кто-то отставать, иначе не будет ни
зада, ни переда. Ну это уже не значит лучше… В едини-
цу времени, в пространстве пси на игрек, на эпсилон,
корень квадратный из ку, помноженный на десять в ми-
нус восьмой степени, принимаемый за константу. Фи-
зики шутят непрофессионально. Я не пожалею време-
ни, я стану физиком, я стану шутить, пусть меня тоже
напечатают. Я хочу придумывать, я хочу спорить, я хо-
чу быть ученым, я хочу поменять свой широкий про-
филь на узкий уважаемый…
Ну хорошо, пусть физиком будет моя жена!
Физкультурно одаренный
Ну что?!.. Кому здесь дать по роже?.. Вон тому, что
ли?.. Или этому?.. Интеллигенция. Доктора наук. Ты
мне мускулы покажи. Бицепс у тебя играет?.. Нет?..
Фу!.. Ха!.. Хо!.. Гантельки с утра. Днем эспандерчик.
В сумерках плечевой пояс разрабатываю…
Ху!.. Хо!.. Ха!.. Ни одного микроба. Всех бацилл
в себе перебила… Нам нужны такие, как я. Крепкие,
здоровые! Вчера тут один без пропуска норовил. Я его
один раз взяла на себя. Не видать его чего-то… Физиче-
ская культура в людях — прежде всего. Ты мне физиче-
ски растолкуй! Не можешь — все! Береги челюсть! Глу-
хих человек десять оставила. Подготовка у меня крэп-
кая. Скула несокрушимая!.. От любой вдарь!.. А?..
А потом?.. Ну?.. Чего?.. Нет желающих. Ну прижми
мне что-нибудь, а потом я тебе… Ну?.. Ага!.. Да вы бу-
дете выходить, я одна в дверях стану, не пробьетесь! Таз
крэпкий чрезвычайно.
Мой любимый герой — Ленчик Жаботинский. На
всесоюзных с ним встречались. Я его взяла на себя — не
идет. Тоже крэпкий. А тут ходит эта хилая лысая фигура
на кривых ножках. Ничего не может. Ни морду набить.
Ни пьяного скрутить, ни через себя перебросить. Про-
фессор! Газету поднять не может. Для чего люди живут?!
Фу!.. Хо!.. Ха!.. Хе!..
После республиканских один ко мне подкатил:
— А вы читали про человеческий интеллект…
Я его взяла за ключицу: «Не загромождай проход,
лебедь. Я тебе сейчас всю статейку перепишу на личи-
ке твоем, ассистент! Не можешь со мной физически по-
говорить, тогда я тебя морально искалечу! Дезоргани-
зую работу твоего организма».
Стране нужны физкультурно образованные люди.
Одаренные физически. Чтоб кулак пудовый. Голова, как
камень. Грудь, как кирпич! Все мои сотрудники здоровые
такие ребятки… Председатель завкома такой дядя… А ну,
говорит, возьми меня на себя… Я беру — не идет. Крэп-
кий… Чего ж, спрашиваю, вокруг себя этих интеллиген-
тов держите?.. Его ж линейкой можно перешибить…
— Что делать, он же на линейке считать умеет. Это
тоже нужно, к сожалению. Ты в микроскоп глядела?
— Та на черта мне тот микроскоп. У меня глаз
крэпкий…
— А ты глянь, там микробов полно, а их убивать надо!
А ты в телескоп глядела?
— Та на черта мне тот телескоп. У меня глаз крэпкий…
— А там звезд полно, а их достигать надо!
Ой, Господи! Жили без микроскопа, еще жить бу-
дем! Разве это молодежь — каждый второй на палке.
Каждый четвертый из поликлиники не вылезает. Пой-
ти по поликлиникам, собрать всех хиляков. Дать им
заступ, и руби! На глазах окрепнут! А если его у мик-
роскопа держать — от ветра будет падать. Вот так я все
сообразила несокрушимо.
А кто не согласен — можем поговорить! Кулаки
у меня всегда при себе!
Лежачих не бьют
Лежат на сцене, головами в разные стороны, люди.
Укрыты простынями белыми. Один рассматривает
свою руку, пальцами шевелит.
П е р в ы й. Вот я лежу в потолок смотрю… Разве так
надо строить потолки. Ось!.. Я же архитектор. У меня та-
кие прикидки, такие расчеты. Потолочек получается… под
кроватью… Если бы я залез туда! Вот там… Вам видно?
Кто-то. Белеет.
Первый. Это оно… мой потолок. Чудо!
Кто-то. Ну стройте.
П е р в ы й. Да?.. Сейчас! Меня ждут. Только покажи
идею. Вцепятся, как собаки. Вотрутся в доверие, потом
меня и не найдешь. А я хочу, чтобы меня нашли… Ось!..
Да разве сделаешь, как хочешь?
В с е. Не сделаешь.
Первый. Поэтому я здесь лежу.
Все. Понятно.
Второй. В одной пьесе тоже такая ситуация… но
как она поставлена?! Какая убийственная ординар-
ность… Я режиссер!
К т о - т о. А что вы поставили?
Режиссер. Много чего поставил, мои бедные. Но все
это в голове. В наше время крупные режиссеры не ста-
вят, они мечтают ставить. А ставит бездарь роем жуж-
жащим. У меня великолепная голова!.. Если б я надел
штаны и встал, вы бы увидели, какой я крупный ре-
жиссер. Мне бы пройти через дорогу, войти в театр!
Разметать бездарь! Рассеять ее! И поставить свою
вещь острую, неистовую… На мировой скандеж!.. Что
я горячусь?.. Вы же знаете, что не дадут.
В с е. Не дадут.
Все. Разве им нужны крупные режиссеры?
Все. Не нужны.
Режиссер. С вашего разрешения я повернусь на
левый бок.
Первый. Это все веники, ребята! Я писатель!..
Я, ребятки, роман накарякал в душе. Мне его — встать!
И записать! Ребята. Будет пожар! Будет авария! Если
я дойду до ручки, Толстого никто читать не будет… Это
уже не шутки. Это мина! А если я, не дай бог, усугублю
звучание, ребятки, мне себя не жалко, мне и вас не жал-
ко. Истина мне дороже, а вы дешевле. Но, ребята, мы
же не дураки лежим. Ну, откровенно, разве пропустят?
Все. Не пропустят.
Режиссер. Разве выпустят?
В с е. Не выпустят.
Режиссер. Это все веники, ребята.
Четвертый. Все наверх!.. Видите карниз под по-
толком?
Кто-то. Ну?
Четвертый. Ну?!. Ха-ха! Ежели б я разбежался…
разбежался и сиганул уверх, так тот ваш Брумель ос-
тался бы у меня под кормой.
Все. Не дадут.
О н. Дадут… Сам не хочу.
Все. Чего?
О н. Чего?!. Ха-ха… Лежите вы тут по двадцать лет,
а дурные как пни. Ну сиганул я на три метра. Прошел
над пленкой с запасом в метр. Ну приземлился. Ну зо-
лотая медаль, одна, две, десять. А дальше что?
Кто-то. Что?
Он. Обед закатывай. Триумф устраивай. Пить на-
чинай. Ну сколько можно пригласить на обед? Ну со-
рок человек… Ну пятьдесят! А остальные куда войдут?
Кто-то. Куда?
Он. Никуда. Обиды пойдут. Интриги. Зазнался,
прыгает выше всех! Девки облепят, живого места не най-
дешь. Пацаны проходу не дадут. Разве так протянешь?
Все. Не протянешь.
О н. Протянешь… но не долго.
Пятый. Хотите, я сейчас попаду в лампочку каль-
сонами?.. Сейчас размахнусь… О!.. Мимо… Руку отле-
жал. А я боксер. У меня удар сумасшедший. Справа,
слева, вперед, назад и боком бью и давлю с одинаковой
силой. Но разве пробьешься.
Все. Не пробьешься.
О н. А я и не пробиваюсь.
Шестой. Я по призванию общественник. Помню,
лежал в восемнадцатом. Разруха, голод, паровозы без
угля. А мы лежим. В жутких условиях лежали, не то
что теперь… А потом пятилетки, война, целина. Где
я только не лежал. Кругом все бушует, а я лежу. Прин-
ципиальность, сила воли у меня огромные. Жуткие.
Я бунтарь, непоседа! Мне напрячься. Силу воли на-
прячь… Не стоит…
Все. Не стоит.
Кто-то. Эх, если б я сейчас…
Псих. Тихо вы! Закройте рты! Не раздражайте меня!
Кто не дает? Кто не пропускает? Вы поднимите свои за-
ды! И пробивайте! И песню пойте! И счастье знайте! Вам
надо встать и развернуться! Вам надо биться, не надо
гнуться! А вы лежите, как свиньи эти… Как свиньи эти…
В общем, противно мне на вас смотреть! Боксеры.
Седьмой. Лежат… Сколько мыслей, сколько идей
пропадает. Лежачие деятели. Неподвижные мечтатели.
Это становится болезнью. Об этом нужно говорить
сейчас, пока не поздно, нужно кричать, бить в колоко-
ла!.. Думаете, дадут?
Все. Не дадут…
Седьмой: Не дадут. (Ложится, укрывается.)
Безграничные возможности
Мы добились колоссальных успехов в потреблении
ряда товаров первой необходимости. Это было непро-
сто, но теперь мы впереди всех в этой важной области.
Мы также впереди всех по посещаемости обществен-
ного транспорта и по готовности употребить любой
продукт. Наши возможности в готовности принять
любое количество туалетной бумаги — безграничны.
Рост потребления постоянный! Емкости для сбра-
сывания любых количеств дефицитных товаров ог-
ромный. Сложность точного определения, какой товар
дефицитен сегодня, какой — завтра, образует неогра-
ниченные возможности для сбрасывания вниз, что тут
же расфасовывается, растаскивается и дает возмож-
ность снова сбрасывать туда же.
Выражение лиц населения свидетельствует о нали-
чии самых неожиданных предметов в самых неожидан-
ных местах. Отправляясь в другой город на два дня, ко-
мандировочный берет трехдневный запас продуктов,
мыло, питьевую воду, лекарство, стиральные порошки.
Промахи торгующих органов население восполняет са-
мо, таким образом стерлась разница между товарными
и пассажирскими поездами.
К мелким просчетам жители приспособились дав-
но, откладывая запасы еды непосредственно в орга-
низм, о чем свидетельствует размер талии, бедер, дела-
ющий фигуры мужчин и женщин после пятидесяти
практически неотличимыми.
Благодарю за внимание!
Наш старичок
У нас во дворе есть старичок, который может пла-
вать в воздухе, но невысоко от поверхности двора. Он
вытягивается, как солдат, падает лицом вниз и двигает
себя только ногами. Он плавает низко, на уровне собак,
и мешает. Вначале его просто отталкивали, а потом би-
ли. Собаки кусают прямо за щеки, но он привык.
Хуже, что он куда-то исчезает и появляется весь
в заграничном, с американскими сигаретами.
— Что же вы там не останетесь?
— Машины мыть?.. Здесь интереснее. Здесь еще
столько неиспользованных возможностей. Прямо це-
лая страна! Вы не поверите…
— А вино? Не можете?
— Во-первых, наше лучше. Кроме того, бутылки тя-
нут вниз. Вы думаете, я в противоречии с физикой?
Нет, я чуть-чуть легче воздуха… Ночные смены.
Пачка сигарет, галстук… Платформы уже не могу —
тянут… Никакой авоськи, сетки… Лишнее сопротивле-
ние и след на земле. Но слушайте, бандитизм — это да.
Здесь морду бьют, там — стреляют. Что вам привезти?
«Пэлл Мэлл»?
— Я не курю.
— Девушке подарите.
— Тогда «Пэлл Мэлл», пожалуйста, и коробку спичек.
У меня все хорошо
У меня все хорошо. Со мной все хорошо. Не знаю,
у кого как, у меня все хорошо. Все у меня замечательно,
не знаю, как у всех. Думаю, что плохо. Не может быть так
хорошо, как у меня. Плохо, как у всех, вполне может
быть. Но так хорошо, как у меня, — ни у кого. Исключе-
но. Ненормально хорошо. Чудовищно. Гипертрофиро-
ванно хорошо. Меня даже не интересует, как дела у окру-
жаюших. Какие у них могут быть дела? Развал! Нищета.
Борьба за кусок хлеба. Копейки, секунды, крошки. Воро-
бьиная жизнь. А я взлетел орлом. У меня внешность.
Я героически красив — все плюгавы. Я строен и силен,
как шпага, — все безобразны. И я рад, что у всех все очень
плохо, а у меня так все хорошо. У меня все хорошо, все
хорошо, все очень здорово. Ой, ай, не могу, как все хоро-
шо. Ибо все больны — я здоров. Все бедны — я богат.
Я богат, богат, богат. Все это мелочи. Я богат, богат. А все
бедны, бедны, нищи! Ой! Как все больны, бедны и несча-
стны. Ой-ой-ой! Ни у кого ничего нет. Ни у кого. У меня
кружка, у них ничего. У меня чашка — у них ничего.
У меня чайник, кипяток, заварка, хлеб, яблоко — у них
ничего, ничего у них нет. Ничего. У меня все-все-все.
Все у меня, у меня. Только у меня. У меня одеяло,
подушка, свет и вода, а у них — ничего. И я буду всегда
жив, здоров и ничего им не отдам, ничего. И эту булоч-
ку я съем сам и намажу повидлом, потому что я так
люблю, и у меня есть все! У меня есть одежда, есть
обувь, есть своя небольшая комната, и там есть радио
и музыка, а у них нет ничего. Та-ра-ра-ра, у них ничего;
ни еды, ни воды, ни радио. И пусть все так и живут,
именно так и именно все. Потому что я им ничего не от-
дам, потому что дай одному — и все налетят. А я нико-
му не дам, и никто не налетит. И никто не узнает, что
у меня есть кое-что из еды, немного есть денег, что-то из
одежды, что-то из музыки, кое-что из посуды. Короче,
есть все! Я страшно, крепко, безумно здоров, но это пер-
вая половина дела. А вторая половина дела — что все
страшно, жутко неизлечимо больны. И всем нельзя ни
кушать, ни спать, ни ходить, ни лежать, а мне можно.
Им запрещено ходить в парк, а мне разрешено и бегать
по дороге туда и сюда. Мне одному положено. Я один
бегаю без разрешения, а им всем нужно разрешение.
Они больны, бедны и завистливы. Я богат. Все пешком,
я бегом. Все смотрят вниз — я вверх. Свободно, вольно.
Я здоров, красив, удачлив. Удачлив, потому что
жизнь сложилась на редкость. Кто еще имеет то, что я?
Никто. Все плачут — я смеюсь. Все меня целуют — я ни-
кого. Я очень рад, что у меня так все хорошо. Я могу от-
крыть окно, когда хочу. А все остальные — нет. Правда,
сестричка? Я могу. Я могу сойти вниз, подняться на-
верх, я могу взять что-нибудь и купить, были бы деньги,
а все остальные — нет, нет. Поэтому я выздоровею,
я обязательно выздоровею, а все остальные — нет, нет.
Потому что им не для чего выздоравливать. А мне есть
для чего. Чтоб видеть, как они болеют, болеют, и муча-
ются, и мучаются. А я прекрасно, невыразимо счастли-
во одинок. И не делюсь своим здоровьем и счастьем.
Я лежу и принимаю лекарство, а у них ничего нет, они
не могут ни лежать, ни принимать. Я как только выздо-
ровлю, сразу сойду с койки, и буду бегать и упражнять-
ся на батуте и брусьях, и прыгать через коня, потому что
я дико, страшно здоров, а они больны, больны, больны,
и у меня все заживет, уже заживает, заживает, заживает,
вот я уже чувствую, как у меня появляется и второе лег-
кое, и вторая почка, и позвоночник срастается, и сердце
снова бьется ритмично, потому что я здоров, здоров,
чтоб сосредоточиться и понять, как я здоров, силен, ус-
троен, одобрен, принят, обласкан и богат. А все еле ды-
шат, и туда им и дорога. Доктор, я засыпаю.
Холодно
Шли мы в Черновцах по базару. Искали шубу для
меня. Холод собачий, а я черт его знает в чем. Мы ему
сказали: «Ищи шубу. Как увидишь, кричи».
Разошлись. Он вдруг как заорет с другого конца:
— Санька!..
Пробиваемся через толпу.
— Смотрите, какие часы интересные!
— Ты что, сдурел, — говорю. — Холод такой. Ты шу-
бу ищи!
Разошлись. Ищем. Вдруг:
— Ребята, сюда! Санька, Витька!
Пробиваемся на крик.
— Смотрите, как железная дорога в горы уходит.
— Ну, дам по шее! Ну, ты у меня допрыгаешься! Хо-
лод собачий. Мы шубу ищем.
Разошлись. Опять орет:
— Санька!..
Пробиваюсь. Стоит перед собакой. Треснул я его.
Пошел один. Купил тулуп. Надел. Вижу, гора красивая,
а в нее железная дорога уходит под ветки заснеженные,
и пес ужасно смешной, и Володька стоит, плачет…
Слова. Слова…
— О! Боже мой, боже мой, кого я вижу, какой чело-
век! Очень рад вас видеть.
— И я очень рад.
— И я очень рад вас видеть.
— И я очень рад.
— И я вас…
— И я вас…
— И я…
— И я…
— Очень рад.
— Очень рад.
— Вы надолго к нам?
— Надолго к вам.
— Вот это хорошо.
— Да, это хорошо.
— Надолго — это хорошо.
— Надолго — это хорошо.
— Надолго — хорошо.
— Да, надолго — хорошо.
— Хорошо — надолго.
— Надолго — это хорошо.
— Да-а.
— Да-а.
— Вот ненадолго — плохо.
— Плохо, да.
— Надолго — это хорошо.
— Надолго — это хорошо.
— Да-а.
— Да-а… А вы знаете, я вам больше скажу: надолго
это хорошо.
— Нам очень нравится ваша работа.
—Ну да?
— Да.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Пожалуйста.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Слушайте, давайте попробуем поработать вместе.
Вот вы хотите работать для нас?
— С удовольствием.
— Попробуем, да?
— А что, давайте попробуем.
— Попробуем. Вы набросайте свой планчик-конспек-
тик будущей работы принесите, мы обсудим и сделаем.
— И все?..
— И все!..
— Планчик-конспектик?
— Будущей работы.
— В двух страничках.
— В двух страничках.
— Я знаю, я делал.
— Я знаю, вы делали.
— Я помню.
— И я помню.
— Планчик-конспектик…
— В двух страничках…
— А можно в одной.
— Давайте в шести.
— Давайте.
— Я знаю, я делал.
— Я знаю, вы делали.
— Я помню, я делал.
— Я помню, что вы помните.
— А вам это очень нужно?
— Очень, так что сделайте.
— Обязательно.
— Договорились.
— Непременно.
— Я могу быть уверен?
— Как вам не стыдно?!
— Не подведете?
— Как вам не стыдно?!
— Я могу быть уверен?
— Я обижусь.
— Ну все-таки могу быть уверен?
— А я могу быть уверен?
— Как вам не стыдно!
— Мы оба уверены. Вы чувствуете?
— Да, я чувствую.
— Почувствовали?
— Вот сейчас почувствовал.
— Так что сделаете?
— Обязательно.
— Договорились.
— Если вам нужно — обязательно.
— Очень нужно, мы без вас не можем.
— Договорились?
— Договорились.
— Сделаете?
— Обязательно.
— К четвертому.
— К пятому.
— К четвертому.
— К пятому.
— К четвертому.
— К пятому.
— Ну ладно, к пятому.
— Ну ладно, к четвертому.
— Только обязательно.
— Обязательно. Если я обещаю, вы же знаете…
— Знаем, мы уже тогда никого не приглашаем, рас-
считываем только на вас.
— Рассчитывайте обязательно на меня. Обязательно.
— Я же знаю.
— Ну что вы.
— Только на вас.
— Только на меня.
— Ну, до четвертого.
— До пятого… То есть до четвертого.
— До четвертого… То есть до пятого.
— Не сделаю я ему ни черта.
— А мне это и не нужно.
В мире животных
Я, конечно, царь зверей. Никто меня звания не лишал.
Это за мной пожизненно. Ну, прыгнул один раз через об-
руч… А что я мог сделать? Другие цари все прыгали…
А до меня сколько народу прыгало. Никто не умер… Все
равно уж… Раз пришел… Вернее… Чего ж не прыгнуть.
Кстати, просили нормально, без угроз. Так. Только кнут
показывали. Ричарда один раз огрели. Честно, я хотел
вмешаться. Но он уже полетел, хотя зарычал страшно.
Я сам очень спокойный. Ко мне отношение самое до-
брожелательное. Лично ко мне. Я слышал, там толкают,
там кого-то пихают. А ко мне лично. Лично ко мне. Изу-
мительно. Я не потому там… Я себя боюсь. Чуть раньше
прыгну и не иду на конфликт. Еще не успеют свистнуть,
я уже бегу… Боюсь вспылить. Психануть! Это смерть!
Гибну я — гибнут все, или гибнут двое — я в живых. Тут
уже все равно, когда психуешь и разгоняешься. А я по
ночам — упражнения! Зубы об прутья наточил до невоз-
можности. Когти все время сжимаю и распускаю, сжи-
маю — распускаю. Очень укрепляет лапчатые мышцы.
Фигурка дай бог. Налитой весь.
Правда, на сытый желудок прыжок не тот. И я так
скажу. Они интеллигентные люди. Вчера новенькая по-
дошла: войдите, мол, в мое положение. С меня же, мол,
тоже спрашивают. Вы в крайнем случае сделали вид,
что не поняли, а я? Я бы очень не хотела применять
другие меры воздействия: брандспойт или сигаретой
в зад…
Ну, понятно, Господи. С нами только поговори, и мы
запрыгаем. Не надо только наши хвосты на палку нама-
тывать. Хотя со стороны может быть и красиво. Но…
пожалуй… Ждут уже… Эти…
Что делать человеку, который не делает зарядку.
Который сонно сидит перед зеркалом не в силах со-
брать мышцы в пресловутое лицо.
Не в силах собрать мысли в форму головы.
Так и тянет лечь.
И поручить дивану!..
Пусть диван создает форму.
А я не вижу смысла ни в чем. Вот беда. И случилось
это со мной как-то после обеда и тянется до сих пор.
Любовь проходит. Жизнь проходит. Борьба становится
времяпровождением. Квартира местом для этого. Бо-
лезни поддаются лечению, но сменяют друг друга. А са-
молюбие вообще ни к чему. Как и ум, крупно осложня-
ющий нашу и без того сложную, рассчитанную на про-
стое восприятие жизнь. Есть смысл, допустим, лечить
чужие болезни, но в том случае, если он не умрет. Есть
смысл сытно поесть. Ненадолго. Внимательно посмот-
реть, но вглубь, и изменить не ей, а что-то. А если все,
что ты делаешь, приводит к смерти, а ты еще спе-
шишь… Поневоле задумаешься, есть ли смысл. Но если
ничего не делать, тогда и смысла никакого нет.
Может быть, кому-то и приятней жить в мире, где
от тебя ничего не зависит, а ты зависишь от всех?!
Переход от девушки к женщине, от телятины к го-
вядине.
Сколько натерпишься обвинений в хамстве, прежде
чем узнают, что ты глухонемой.
Интересная штука возраст.
Так. Мне недалеко. Это в пятидесяти метрах отсю-
да. Валокордин я взял, пирамидон при мне, вата есть.
Тампоны здесь. Бинты в кармане. Жгут кровоостанав-
ливающий. Бриллиантовая зелень. Бальзам Шостаков-
ского. Вазелин. Группа крови. Справка о группе кро-
ви… Резус-фактор. Езус Мария… Да… Клизму…
Хочу быть физиком
Через открытые окна летит информация и оседает
на лице морщинами. Приемник переполнен. Станции
лезут друг на друга. А я один… Хочу быть ученым. Ти-
шина. Лаборатория. Каталоги. Мы все думаем. Или
спорим до хрипоты. Физику нужно двигать вперед, по-
этому мы спорим. И уважаем того, кто против, и любим
того, кто против. Нам нужен Эренфест, который стал
великим, потому что был против… Хочу быть ученым.
Придумал экран, дал звук. А кто должен разнообразить
изображение?.. Ах, это не твое дело. Опять не думаешь
о последствиях! Хочу быть ученым… Хочу жить в от-
дельном городке с такими же учеными. Хочу непонят-
ное говорить. Хочу сквозь очки иметь задумчивый
взгляд, сидеть без пиджака с такими же задумчивыми
умницами в закатанных рукавах. Хочу рассчитывать
траекторию, прикидывать что-то на доске, чертить что-
то палочкой на песке и не замечать, как палит солнце
в дивном бору. Господи, хочу иметь начальником уче-
ного, крупного, очень крупного и уже поэтому умного.
Хоть у него все в прошлом, а у нас наоборот. Хочу
иметь руководителя, с которым можно валяться на пе-
ске, или ездить рядом на велосипеде, или спорить до
той хрипоты, до которой спорят только физики. В дру-
гих областях все ясно.
Хочу острить на ученом совете. Хочу туманно смот-
реть окрест. Хочу быть рассеянным в магазине и не
знать, какой мне, потому что я милый чудак и ничего
в этом не понимаю. Я всегда понимаю, что я делаю, но
иногда не понимаю, куда это идет. Пусть мое изобрете-
ние шумит и воет. Я уж не знаю для чего, главное, чтоб
было хорошо. Пусть я задумчивый и грустный приду-
мываю резиновые палки, уж не знаю для чего — значит,
нужны… Ладно — пусть я атом в мирных целях, пусть
я сложные колебания криволинейной поверхности
в упругой среде, пусть я двигатель «Киви» для ядерной
мирной ракеты. Она будет летать, и мы втиснем страш-
ное количество приборов в спускаемый отсек… Я хочу
быть уверенным, начиная задачу, что мы эту задачу ре-
шим. Ну а если не решим, тоже ничего страшного. Зна-
чит, мы не решили эту задачу в своем прохладном го-
родке. Я тоже хочу говорить в интервью о Бредбери
и не припомнить ни одной нашей пьесы… Просто редко
хожу — нет времени: втискиваю страшное количество
приборов в спускаемый отсек, и изящно решаю, и острю
на ученом совете, и еще копаюсь немножко в саду…
Любимый мой, как тебе повезло с бомбой… Я тоже
хочу после бомбы получить все. Я хочу быть самым за-
видным женихом. Тридцати двух лет. Теоретик. Доктор
наук. Я тоже хочу спрашивать у своих сверстников,
сдуру пошедших в другое более легкое и понятное
всем… Почему вы такие грустные, опять что-то не так?..
Отстаете от дня… Конечно, мой милый, если все идут
впереди, должен же кто-то отставать, иначе не будет ни
зада, ни переда. Ну это уже не значит лучше… В едини-
цу времени, в пространстве пси на игрек, на эпсилон,
корень квадратный из ку, помноженный на десять в ми-
нус восьмой степени, принимаемый за константу. Фи-
зики шутят непрофессионально. Я не пожалею време-
ни, я стану физиком, я стану шутить, пусть меня тоже
напечатают. Я хочу придумывать, я хочу спорить, я хо-
чу быть ученым, я хочу поменять свой широкий про-
филь на узкий уважаемый…
Ну хорошо, пусть физиком будет моя жена!
Физкультурно одаренный
Для Л. Полищук
Ну что?!.. Кому здесь дать по роже?.. Вон тому, что
ли?.. Или этому?.. Интеллигенция. Доктора наук. Ты
мне мускулы покажи. Бицепс у тебя играет?.. Нет?..
Фу!.. Ха!.. Хо!.. Гантельки с утра. Днем эспандерчик.
В сумерках плечевой пояс разрабатываю…
Ху!.. Хо!.. Ха!.. Ни одного микроба. Всех бацилл
в себе перебила… Нам нужны такие, как я. Крепкие,
здоровые! Вчера тут один без пропуска норовил. Я его
один раз взяла на себя. Не видать его чего-то… Физиче-
ская культура в людях — прежде всего. Ты мне физиче-
ски растолкуй! Не можешь — все! Береги челюсть! Глу-
хих человек десять оставила. Подготовка у меня крэп-
кая. Скула несокрушимая!.. От любой вдарь!.. А?..
А потом?.. Ну?.. Чего?.. Нет желающих. Ну прижми
мне что-нибудь, а потом я тебе… Ну?.. Ага!.. Да вы бу-
дете выходить, я одна в дверях стану, не пробьетесь! Таз
крэпкий чрезвычайно.
Мой любимый герой — Ленчик Жаботинский. На
всесоюзных с ним встречались. Я его взяла на себя — не
идет. Тоже крэпкий. А тут ходит эта хилая лысая фигура
на кривых ножках. Ничего не может. Ни морду набить.
Ни пьяного скрутить, ни через себя перебросить. Про-
фессор! Газету поднять не может. Для чего люди живут?!
Фу!.. Хо!.. Ха!.. Хе!..
После республиканских один ко мне подкатил:
— А вы читали про человеческий интеллект…
Я его взяла за ключицу: «Не загромождай проход,
лебедь. Я тебе сейчас всю статейку перепишу на личи-
ке твоем, ассистент! Не можешь со мной физически по-
говорить, тогда я тебя морально искалечу! Дезоргани-
зую работу твоего организма».
Стране нужны физкультурно образованные люди.
Одаренные физически. Чтоб кулак пудовый. Голова, как
камень. Грудь, как кирпич! Все мои сотрудники здоровые
такие ребятки… Председатель завкома такой дядя… А ну,
говорит, возьми меня на себя… Я беру — не идет. Крэп-
кий… Чего ж, спрашиваю, вокруг себя этих интеллиген-
тов держите?.. Его ж линейкой можно перешибить…
— Что делать, он же на линейке считать умеет. Это
тоже нужно, к сожалению. Ты в микроскоп глядела?
— Та на черта мне тот микроскоп. У меня глаз
крэпкий…
— А ты глянь, там микробов полно, а их убивать надо!
А ты в телескоп глядела?
— Та на черта мне тот телескоп. У меня глаз крэпкий…
— А там звезд полно, а их достигать надо!
Ой, Господи! Жили без микроскопа, еще жить бу-
дем! Разве это молодежь — каждый второй на палке.
Каждый четвертый из поликлиники не вылезает. Пой-
ти по поликлиникам, собрать всех хиляков. Дать им
заступ, и руби! На глазах окрепнут! А если его у мик-
роскопа держать — от ветра будет падать. Вот так я все
сообразила несокрушимо.
А кто не согласен — можем поговорить! Кулаки
у меня всегда при себе!
Лежачих не бьют
Лежат на сцене, головами в разные стороны, люди.
Укрыты простынями белыми. Один рассматривает
свою руку, пальцами шевелит.
П е р в ы й. Вот я лежу в потолок смотрю… Разве так
надо строить потолки. Ось!.. Я же архитектор. У меня та-
кие прикидки, такие расчеты. Потолочек получается… под
кроватью… Если бы я залез туда! Вот там… Вам видно?
Кто-то. Белеет.
Первый. Это оно… мой потолок. Чудо!
Кто-то. Ну стройте.
П е р в ы й. Да?.. Сейчас! Меня ждут. Только покажи
идею. Вцепятся, как собаки. Вотрутся в доверие, потом
меня и не найдешь. А я хочу, чтобы меня нашли… Ось!..
Да разве сделаешь, как хочешь?
В с е. Не сделаешь.
Первый. Поэтому я здесь лежу.
Все. Понятно.
Второй. В одной пьесе тоже такая ситуация… но
как она поставлена?! Какая убийственная ординар-
ность… Я режиссер!
К т о - т о. А что вы поставили?
Режиссер. Много чего поставил, мои бедные. Но все
это в голове. В наше время крупные режиссеры не ста-
вят, они мечтают ставить. А ставит бездарь роем жуж-
жащим. У меня великолепная голова!.. Если б я надел
штаны и встал, вы бы увидели, какой я крупный ре-
жиссер. Мне бы пройти через дорогу, войти в театр!
Разметать бездарь! Рассеять ее! И поставить свою
вещь острую, неистовую… На мировой скандеж!.. Что
я горячусь?.. Вы же знаете, что не дадут.
В с е. Не дадут.
Все. Разве им нужны крупные режиссеры?
Все. Не нужны.
Режиссер. С вашего разрешения я повернусь на
левый бок.
Первый. Это все веники, ребята! Я писатель!..
Я, ребятки, роман накарякал в душе. Мне его — встать!
И записать! Ребята. Будет пожар! Будет авария! Если
я дойду до ручки, Толстого никто читать не будет… Это
уже не шутки. Это мина! А если я, не дай бог, усугублю
звучание, ребятки, мне себя не жалко, мне и вас не жал-
ко. Истина мне дороже, а вы дешевле. Но, ребята, мы
же не дураки лежим. Ну, откровенно, разве пропустят?
Все. Не пропустят.
Режиссер. Разве выпустят?
В с е. Не выпустят.
Режиссер. Это все веники, ребята.
Четвертый. Все наверх!.. Видите карниз под по-
толком?
Кто-то. Ну?
Четвертый. Ну?!. Ха-ха! Ежели б я разбежался…
разбежался и сиганул уверх, так тот ваш Брумель ос-
тался бы у меня под кормой.
Все. Не дадут.
О н. Дадут… Сам не хочу.
Все. Чего?
О н. Чего?!. Ха-ха… Лежите вы тут по двадцать лет,
а дурные как пни. Ну сиганул я на три метра. Прошел
над пленкой с запасом в метр. Ну приземлился. Ну зо-
лотая медаль, одна, две, десять. А дальше что?
Кто-то. Что?
Он. Обед закатывай. Триумф устраивай. Пить на-
чинай. Ну сколько можно пригласить на обед? Ну со-
рок человек… Ну пятьдесят! А остальные куда войдут?
Кто-то. Куда?
Он. Никуда. Обиды пойдут. Интриги. Зазнался,
прыгает выше всех! Девки облепят, живого места не най-
дешь. Пацаны проходу не дадут. Разве так протянешь?
Все. Не протянешь.
О н. Протянешь… но не долго.
Пятый. Хотите, я сейчас попаду в лампочку каль-
сонами?.. Сейчас размахнусь… О!.. Мимо… Руку отле-
жал. А я боксер. У меня удар сумасшедший. Справа,
слева, вперед, назад и боком бью и давлю с одинаковой
силой. Но разве пробьешься.
Все. Не пробьешься.
О н. А я и не пробиваюсь.
Шестой. Я по призванию общественник. Помню,
лежал в восемнадцатом. Разруха, голод, паровозы без
угля. А мы лежим. В жутких условиях лежали, не то
что теперь… А потом пятилетки, война, целина. Где
я только не лежал. Кругом все бушует, а я лежу. Прин-
ципиальность, сила воли у меня огромные. Жуткие.
Я бунтарь, непоседа! Мне напрячься. Силу воли на-
прячь… Не стоит…
Все. Не стоит.
Кто-то. Эх, если б я сейчас…
Псих. Тихо вы! Закройте рты! Не раздражайте меня!
Кто не дает? Кто не пропускает? Вы поднимите свои за-
ды! И пробивайте! И песню пойте! И счастье знайте! Вам
надо встать и развернуться! Вам надо биться, не надо
гнуться! А вы лежите, как свиньи эти… Как свиньи эти…
В общем, противно мне на вас смотреть! Боксеры.
Седьмой. Лежат… Сколько мыслей, сколько идей
пропадает. Лежачие деятели. Неподвижные мечтатели.
Это становится болезнью. Об этом нужно говорить
сейчас, пока не поздно, нужно кричать, бить в колоко-
ла!.. Думаете, дадут?
Все. Не дадут…
Седьмой: Не дадут. (Ложится, укрывается.)
Безграничные возможности
Мы добились колоссальных успехов в потреблении
ряда товаров первой необходимости. Это было непро-
сто, но теперь мы впереди всех в этой важной области.
Мы также впереди всех по посещаемости обществен-
ного транспорта и по готовности употребить любой
продукт. Наши возможности в готовности принять
любое количество туалетной бумаги — безграничны.
Рост потребления постоянный! Емкости для сбра-
сывания любых количеств дефицитных товаров ог-
ромный. Сложность точного определения, какой товар
дефицитен сегодня, какой — завтра, образует неогра-
ниченные возможности для сбрасывания вниз, что тут
же расфасовывается, растаскивается и дает возмож-
ность снова сбрасывать туда же.
Выражение лиц населения свидетельствует о нали-
чии самых неожиданных предметов в самых неожидан-
ных местах. Отправляясь в другой город на два дня, ко-
мандировочный берет трехдневный запас продуктов,
мыло, питьевую воду, лекарство, стиральные порошки.
Промахи торгующих органов население восполняет са-
мо, таким образом стерлась разница между товарными
и пассажирскими поездами.
К мелким просчетам жители приспособились дав-
но, откладывая запасы еды непосредственно в орга-
низм, о чем свидетельствует размер талии, бедер, дела-
ющий фигуры мужчин и женщин после пятидесяти
практически неотличимыми.
Благодарю за внимание!
Наш старичок
У нас во дворе есть старичок, который может пла-
вать в воздухе, но невысоко от поверхности двора. Он
вытягивается, как солдат, падает лицом вниз и двигает
себя только ногами. Он плавает низко, на уровне собак,
и мешает. Вначале его просто отталкивали, а потом би-
ли. Собаки кусают прямо за щеки, но он привык.
Хуже, что он куда-то исчезает и появляется весь
в заграничном, с американскими сигаретами.
— Что же вы там не останетесь?
— Машины мыть?.. Здесь интереснее. Здесь еще
столько неиспользованных возможностей. Прямо це-
лая страна! Вы не поверите…
— А вино? Не можете?
— Во-первых, наше лучше. Кроме того, бутылки тя-
нут вниз. Вы думаете, я в противоречии с физикой?
Нет, я чуть-чуть легче воздуха… Ночные смены.
Пачка сигарет, галстук… Платформы уже не могу —
тянут… Никакой авоськи, сетки… Лишнее сопротивле-
ние и след на земле. Но слушайте, бандитизм — это да.
Здесь морду бьют, там — стреляют. Что вам привезти?
«Пэлл Мэлл»?
— Я не курю.
— Девушке подарите.
— Тогда «Пэлл Мэлл», пожалуйста, и коробку спичек.
У меня все хорошо
Для Р. Карцева
У меня все хорошо. Со мной все хорошо. Не знаю,
у кого как, у меня все хорошо. Все у меня замечательно,
не знаю, как у всех. Думаю, что плохо. Не может быть так
хорошо, как у меня. Плохо, как у всех, вполне может
быть. Но так хорошо, как у меня, — ни у кого. Исключе-
но. Ненормально хорошо. Чудовищно. Гипертрофиро-
ванно хорошо. Меня даже не интересует, как дела у окру-
жаюших. Какие у них могут быть дела? Развал! Нищета.
Борьба за кусок хлеба. Копейки, секунды, крошки. Воро-
бьиная жизнь. А я взлетел орлом. У меня внешность.
Я героически красив — все плюгавы. Я строен и силен,
как шпага, — все безобразны. И я рад, что у всех все очень
плохо, а у меня так все хорошо. У меня все хорошо, все
хорошо, все очень здорово. Ой, ай, не могу, как все хоро-
шо. Ибо все больны — я здоров. Все бедны — я богат.
Я богат, богат, богат. Все это мелочи. Я богат, богат. А все
бедны, бедны, нищи! Ой! Как все больны, бедны и несча-
стны. Ой-ой-ой! Ни у кого ничего нет. Ни у кого. У меня
кружка, у них ничего. У меня чашка — у них ничего.
У меня чайник, кипяток, заварка, хлеб, яблоко — у них
ничего, ничего у них нет. Ничего. У меня все-все-все.
Все у меня, у меня. Только у меня. У меня одеяло,
подушка, свет и вода, а у них — ничего. И я буду всегда
жив, здоров и ничего им не отдам, ничего. И эту булоч-
ку я съем сам и намажу повидлом, потому что я так
люблю, и у меня есть все! У меня есть одежда, есть
обувь, есть своя небольшая комната, и там есть радио
и музыка, а у них нет ничего. Та-ра-ра-ра, у них ничего;
ни еды, ни воды, ни радио. И пусть все так и живут,
именно так и именно все. Потому что я им ничего не от-
дам, потому что дай одному — и все налетят. А я нико-
му не дам, и никто не налетит. И никто не узнает, что
у меня есть кое-что из еды, немного есть денег, что-то из
одежды, что-то из музыки, кое-что из посуды. Короче,
есть все! Я страшно, крепко, безумно здоров, но это пер-
вая половина дела. А вторая половина дела — что все
страшно, жутко неизлечимо больны. И всем нельзя ни
кушать, ни спать, ни ходить, ни лежать, а мне можно.
Им запрещено ходить в парк, а мне разрешено и бегать
по дороге туда и сюда. Мне одному положено. Я один
бегаю без разрешения, а им всем нужно разрешение.
Они больны, бедны и завистливы. Я богат. Все пешком,
я бегом. Все смотрят вниз — я вверх. Свободно, вольно.
Я здоров, красив, удачлив. Удачлив, потому что
жизнь сложилась на редкость. Кто еще имеет то, что я?
Никто. Все плачут — я смеюсь. Все меня целуют — я ни-
кого. Я очень рад, что у меня так все хорошо. Я могу от-
крыть окно, когда хочу. А все остальные — нет. Правда,
сестричка? Я могу. Я могу сойти вниз, подняться на-
верх, я могу взять что-нибудь и купить, были бы деньги,
а все остальные — нет, нет. Поэтому я выздоровею,
я обязательно выздоровею, а все остальные — нет, нет.
Потому что им не для чего выздоравливать. А мне есть
для чего. Чтоб видеть, как они болеют, болеют, и муча-
ются, и мучаются. А я прекрасно, невыразимо счастли-
во одинок. И не делюсь своим здоровьем и счастьем.
Я лежу и принимаю лекарство, а у них ничего нет, они
не могут ни лежать, ни принимать. Я как только выздо-
ровлю, сразу сойду с койки, и буду бегать и упражнять-
ся на батуте и брусьях, и прыгать через коня, потому что
я дико, страшно здоров, а они больны, больны, больны,
и у меня все заживет, уже заживает, заживает, заживает,
вот я уже чувствую, как у меня появляется и второе лег-
кое, и вторая почка, и позвоночник срастается, и сердце
снова бьется ритмично, потому что я здоров, здоров,
чтоб сосредоточиться и понять, как я здоров, силен, ус-
троен, одобрен, принят, обласкан и богат. А все еле ды-
шат, и туда им и дорога. Доктор, я засыпаю.
Холодно
Шли мы в Черновцах по базару. Искали шубу для
меня. Холод собачий, а я черт его знает в чем. Мы ему
сказали: «Ищи шубу. Как увидишь, кричи».
Разошлись. Он вдруг как заорет с другого конца:
— Санька!..
Пробиваемся через толпу.
— Смотрите, какие часы интересные!
— Ты что, сдурел, — говорю. — Холод такой. Ты шу-
бу ищи!
Разошлись. Ищем. Вдруг:
— Ребята, сюда! Санька, Витька!
Пробиваемся на крик.
— Смотрите, как железная дорога в горы уходит.
— Ну, дам по шее! Ну, ты у меня допрыгаешься! Хо-
лод собачий. Мы шубу ищем.
Разошлись. Опять орет:
— Санька!..
Пробиваюсь. Стоит перед собакой. Треснул я его.
Пошел один. Купил тулуп. Надел. Вижу, гора красивая,
а в нее железная дорога уходит под ветки заснеженные,
и пес ужасно смешной, и Володька стоит, плачет…
Слова. Слова…
Для Р. Карцева и В. Ильченко
— О! Боже мой, боже мой, кого я вижу, какой чело-
век! Очень рад вас видеть.
— И я очень рад.
— И я очень рад вас видеть.
— И я очень рад.
— И я вас…
— И я вас…
— И я…
— И я…
— Очень рад.
— Очень рад.
— Вы надолго к нам?
— Надолго к вам.
— Вот это хорошо.
— Да, это хорошо.
— Надолго — это хорошо.
— Надолго — это хорошо.
— Надолго — хорошо.
— Да, надолго — хорошо.
— Хорошо — надолго.
— Надолго — это хорошо.
— Да-а.
— Да-а.
— Вот ненадолго — плохо.
— Плохо, да.
— Надолго — это хорошо.
— Надолго — это хорошо.
— Да-а.
— Да-а… А вы знаете, я вам больше скажу: надолго
это хорошо.
— Нам очень нравится ваша работа.
—Ну да?
— Да.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Пожалуйста.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Слушайте, давайте попробуем поработать вместе.
Вот вы хотите работать для нас?
— С удовольствием.
— Попробуем, да?
— А что, давайте попробуем.
— Попробуем. Вы набросайте свой планчик-конспек-
тик будущей работы принесите, мы обсудим и сделаем.
— И все?..
— И все!..
— Планчик-конспектик?
— Будущей работы.
— В двух страничках.
— В двух страничках.
— Я знаю, я делал.
— Я знаю, вы делали.
— Я помню.
— И я помню.
— Планчик-конспектик…
— В двух страничках…
— А можно в одной.
— Давайте в шести.
— Давайте.
— Я знаю, я делал.
— Я знаю, вы делали.
— Я помню, я делал.
— Я помню, что вы помните.
— А вам это очень нужно?
— Очень, так что сделайте.
— Обязательно.
— Договорились.
— Непременно.
— Я могу быть уверен?
— Как вам не стыдно?!
— Не подведете?
— Как вам не стыдно?!
— Я могу быть уверен?
— Я обижусь.
— Ну все-таки могу быть уверен?
— А я могу быть уверен?
— Как вам не стыдно!
— Мы оба уверены. Вы чувствуете?
— Да, я чувствую.
— Почувствовали?
— Вот сейчас почувствовал.
— Так что сделаете?
— Обязательно.
— Договорились.
— Если вам нужно — обязательно.
— Очень нужно, мы без вас не можем.
— Договорились?
— Договорились.
— Сделаете?
— Обязательно.
— К четвертому.
— К пятому.
— К четвертому.
— К пятому.
— К четвертому.
— К пятому.
— Ну ладно, к пятому.
— Ну ладно, к четвертому.
— Только обязательно.
— Обязательно. Если я обещаю, вы же знаете…
— Знаем, мы уже тогда никого не приглашаем, рас-
считываем только на вас.
— Рассчитывайте обязательно на меня. Обязательно.
— Я же знаю.
— Ну что вы.
— Только на вас.
— Только на меня.
— Ну, до четвертого.
— До пятого… То есть до четвертого.
— До четвертого… То есть до пятого.
— Не сделаю я ему ни черта.
— А мне это и не нужно.
В мире животных
Лев рычащий
Я, конечно, царь зверей. Никто меня звания не лишал.
Это за мной пожизненно. Ну, прыгнул один раз через об-
руч… А что я мог сделать? Другие цари все прыгали…
А до меня сколько народу прыгало. Никто не умер… Все
равно уж… Раз пришел… Вернее… Чего ж не прыгнуть.
Кстати, просили нормально, без угроз. Так. Только кнут
показывали. Ричарда один раз огрели. Честно, я хотел
вмешаться. Но он уже полетел, хотя зарычал страшно.
Я сам очень спокойный. Ко мне отношение самое до-
брожелательное. Лично ко мне. Я слышал, там толкают,
там кого-то пихают. А ко мне лично. Лично ко мне. Изу-
мительно. Я не потому там… Я себя боюсь. Чуть раньше
прыгну и не иду на конфликт. Еще не успеют свистнуть,
я уже бегу… Боюсь вспылить. Психануть! Это смерть!
Гибну я — гибнут все, или гибнут двое — я в живых. Тут
уже все равно, когда психуешь и разгоняешься. А я по
ночам — упражнения! Зубы об прутья наточил до невоз-
можности. Когти все время сжимаю и распускаю, сжи-
маю — распускаю. Очень укрепляет лапчатые мышцы.
Фигурка дай бог. Налитой весь.
Правда, на сытый желудок прыжок не тот. И я так
скажу. Они интеллигентные люди. Вчера новенькая по-
дошла: войдите, мол, в мое положение. С меня же, мол,
тоже спрашивают. Вы в крайнем случае сделали вид,
что не поняли, а я? Я бы очень не хотела применять
другие меры воздействия: брандспойт или сигаретой
в зад…
Ну, понятно, Господи. С нами только поговори, и мы
запрыгаем. Не надо только наши хвосты на палку нама-
тывать. Хотя со стороны может быть и красиво. Но…