Зубко Алексей. Сокрушительное бегство

   — Это жаба, — отстранив лупоглазый экспонат кабинета зоологии, сказал я. — А мне зеленка нужна. Лекарство такое. Или йод, если есть.
   — А с ней что делать? — взмахнув жабой, спросил джинн.
   — Отпусти.
   — Беги, — опустив ее на траву, приказал джинн.
   Заспиртованное земноводное неуверенно дернуло лапами и, квакнув мне в лицо убойным перегаром, зигзагообразно упрыгало в сторону леса, оглашая окрестности требованиями расступиться и пропустить царицу болот и рек.
   — Нужны обезболивающие препараты.
   — Дай подумать… — попросил джинн, комкая в кулаке тюбетейку и нервно шагая вправо-влево. — Сейчас, сейчас вспомнил!
   Сорванную с головы тюбетейку дух засунул в карман, и а вместо нее достал роскошный шелковый халат, расшитый по золотому полю зелеными и красными драконами.
   — Еще немного, — попросил раб кувшина, запахивая полы халата и опоясываясь широким кушаком. Ухватив себя за подбородок, он потянул его вниз, извлекая на свет куцую козлиную бородку. Затем тем же манером джинн обзавелся длинными, словно у сома, жиденькими усами. Сложив руки и непрестанно кланяясь, он произнес: — Моя готова помося вама.
   И, достав из рукава пригоршню длинных и тонких иголок, он принялся методично втыкать их в шкуру раненого коня.
   Вороной застонал и растянулся, лишившись сознания.
   — Ты ничего не перепутал? — спросил я, подозрительно глядя на джинна в новом обличье.
   — Нисяво, тоськи как в трактате мастера Мяо Дзюаня. Боли совсема нету.
   — Придержи края, — попросил я ультрамаринового духа и, промыв рану спиртом, с решительным вздохом взялся за швейную иглу.
   Я уже закончил большую часть работы, когда услышал требовательное:
   — Спирта.
   Автоматически подав джинну требуемое, я удивленно вскинул глаза.
   Джинн непонятно зачем взболтал оставшуюся в трехлитровой бутылке жидкость и решительно влил в себя изрядную ее часть.
   — Ик!.. Уже лучше, — заявил он, занюхав рукавом. И запел, безбожно перевирая мелодию: «Нисего на свете лучсе нету, Сем блудить друсьям по белу свету…»
   Закончив практическое занятие по шитью и штопке, я с помощь джинна наложил на рану повязку, спеленав жеребца словно мумию, которые неплохо получаются из египетских владык при использовании перевязочных средств «Будущее фараона».
   — Иголки оставим, Ваня-сан. До утра пускай поспит немносько, — решил призрачный дух, указав на вороного коня. Взбодрившись остатками спирта, джинн избавился от халата, напялил на голову тюбетейку и, выщипав усы и бороду, придал своему лицу первозданный вид.
   — Что-то мне плохо, — простонал он, едва приняв свой истинный облик. И закричал в ужасе: — Мои руки в крови! — И бесчувственным комком тумана свалился в траву.
   Не желая оставлять джинна валяться на траве — еще простудится, — я попытался поднять его. Если вы думаете, что это легко, то заблуждаетесь подобно тому, как заблуждался на этот счет я. Просачиваясь сквозь пальцы, растекаясь и клубясь, он сопротивлялся моим попыткам до тех пор, пока я не воспользовался головой, мечом и камнем. Не одновременно, разумеется, а последовательно. Сперва головой сообразил что да как, затем мечом и кибернетическими пальцами разогнул горлышко серебряного сосуда, а камнем немного подровнял. Более пригодным для проживания он от этого не стал, но для второго этапа моего плана вполне сойдет.
   — И тут я на коне, весь такой героический, — рассказывал между тем Улюлюм, расхаживая перед валькириями, восторженно внимающими повествованию об очередном подвиге и одновременно готовящими еду. Судя по запаху, из рогатого носорога выйдет отменный шашлык.
   Достав из сумки бурдюк с водой, я взвалил его на плечо и, пообещав Тихону скоро быть, отправился в степь. То, чем я намереваюсь заняться, лучше производить подальше от людей. А то мало ли… Были прецеденты.
   Устроившись на кочке, я с трудом наполнил водой покореженный джиннов сосуд до краев и, пристроив его среди пучков жесткой травы, направил на него свой палец. Если атакующее заклинание воды сработает подобно тому, как недавно сработало заклинание огня, то лучше было бы заранее нарубить бревен и связать плот. Определенным образом шевеля мизинцем, я принялся насвистывать вербальный код заклинания «сосулька». Если все пойдет как поло… Как же… размечтался! На этой планете порядочная магия просто не может работать так, как положено. Вместо того чтобы замерзать постепенно, от горлышка в глубь сосуда, понемногу распрямляя погнутую поверхность, вода превратилась в лед за считанные мгновения, не дав мне и шанса проконтролировать процесс. Причем она замерзла не только в кувшине, на который я направил палец, но и в бурдюке, лежащем в стороне от потока магии.
   — С моими способностями в жарких краях я могу очень неплохо зарабатывать, продавая коктейли со льдом, — произнес я, рассматривая серебряный шар с коротким горлышком, в который превратилась обитель джинна. «Перестарался… Как теперь его в кармане носить?»
   Подняв покрывшиеся капельками конденсата бурдюк и кувшин, я направился к привалу, решив не рисковать с магией огня и в вопросе оттаивания льда положиться на время и жар от рукотворного костра. Если очередной метеорит превратит обитель джина в облачко испарившегося серебра, он мне этого не простит.
   Глотая слюну, обильно выделяемую от витающих в воздухе ароматов, и слушая рассказ о битве самозваного Сокрушителя с восьминогим приспешником злобных паразитов, я оттаиваю воду в кувшине, медленно поворачивая его то одним боком к костру, то другим. Эпическое повествование Улюлюма вызывает рефлекторные чувства, близкие похмельным страданиям: как от мигрени, ноют мозги, немного мутит, словно от нехватки кислорода в крови, да и общее самочувствие неважное. Первая мысль, пришедшая в голову при этих симптомах, — энергетический вампир. Но он-то не вытягивает энергию, он скорее подавляет ее своей раздутой до безобразия аурой.
   Подготовив сосуд к приему жильца, я вернулся к мирно сопящему жеребцу и сорванным колоском загнал джинна в его жилище, пережившее капитальный ремонт и ставшее просторнее раза в три-четыре.
   Спустя час я самым наглым образом блаженствовал, держа в руках нанизанные на кинжал куски мяса и наслаждаясь короткой минутой тишины: к моей великой радости героический Улюлюм не совмещает пережевывание с повествованием. Ольга с Агатой, быстро насытившись, отдыхают, маленькими глотками смакуя подогретое вино. Тихон урчит над ломтем мяса величиной с его голову. Викториния задумчиво пережевывает сухарик. Рядышком сопит вороной конь, перенесенный к костру усилиями проспавшегося джинна. Оставлять его рядом с тушей носорога, привлекшей со всей округи стервятников, было опасно.
   Идиллия.
   И тут Улюлюм насытился.
   — Фух… нажрался, — облизав пальцы, заявил претендент на спасение Яичницы. — Плоть поверженного врага насыщает победителя. Разве не в этом истинная справедливость бытия? Долго гнался я за ним. Но победил и избавил мир от чудовища злобного и опасного.
   — Судя по зубам, носорог был травоядный, — тихо заметил я.
   Великий герой все больше и больше раздражает меня своим присутствием. Поскорей бы отправлялся по своим геройским делам, а то валькирии не сводят с него восторженного взгляда. И даже Оленька… Ну, конечно, накачанный красавчик самой мужественной внешности, да еще с опытом свершения подвигов куда больше подходит на роль Сокрушителя, чем я.
   — Вот я и говорю, опасная тварюга, — почему-то приняв мое заявление за подтверждение его речей, сказал Улюлюм. — А я ее сперва копьем в сердце. Копье вдребезги. Тогда я обломком ее по голове.
   — Не ее, а меня, — поправил я. — Хорошо, древние мастера на совесть доспехи делали.
   — И тебя спас. А то съел бы тебя зверь.
   — Его съел? — высунувшись из кувшина, переспросил джинн, указывая на меня. — Не смеши мои копыта.
   — У тебя есть копыта? — удивился здоровяк, воспринявший самовольное появление джинна как должное. Видимо, видел, как мы совместно штопали бок его вороному я затем переносили его к костру.
   — А сколько нужно? Могу и рога организовать…
   — Мне не нужно. Но только если бы я не убил тварь…
   — Ты убил?! — возмутился джинн.
   — Я, — растерянно подтвердил Улюлюм.
   — Своей зубочисткой? Ха!
   — А кто же?
   — Вот он, — указал джинн на меня. Я чуть не подавился, услышав это наглое заявление.
   — Но как? — возмутился будущий Сокрушитель.
   — Легко. Что, по-твоему, он делал на шее зверя?
   — Не знаю.
   — Он его душил, — заявил джинн. — И задушил-таки. Голыми руками.
   Признаюсь, челюсть отвисла не только у растерявшегося героя, но и у меня.
   — Но ведь я его обломком по…
   — По голове, — перебил джинн. — Вот его. И даже шлем не помял. Тоже мне, ударил…
   — Но… я…
   — Спокойной ночи, — заявил призрачный дух, ныряя в значительно увеличившееся объемом жилище. Минутой спустя оттуда раздался храп.
   — Я первая на страже, — сказала Агата. — Спите спокойно.
   Укрывшись покрывалом, я положил голову на кулак и постарался, отогнав невеселые думы, уснуть.
   Далеко-далеко закричала сова, этакий петух вечерней зари, оповещающий мир о наступлении времени тьмы, когда нечисть вступает в свои права и устремляется на поиски человеческих слабостей.
   — Фрук? — донесся откровенный вопрос-предложение Тихона
   Гневно фыркнула в ответ Викториния. Или не так уж и гневно? Кто разберет этих женщин…

ГЛАВА 25
Рогатые преследователи

   Лишь побывав в чужой шкуре, можно понять, как тебе дорога своя собственная.

Царевна-лягушка

   — Что это? — невольно сорвалось с моих губ при виде чернеющего посреди степи выжженного круга, окруженного частоколом копий, на острие каждого из которых насажено по выбеленному ветрами и солнцем человеческому черепу. Все черепа эти — на глаз их пять-шесть сотен — при всем своем разнообразии как по размерам, так и по форме, имеют одну неизменную деталь: размашисто начертанный на лобной доле трехзначный символ красного цвета. Словно кто-то прошедший подготовку ведения учета инвентаря в старорежимных учреждениях провел инвентаризацию по всем правилам того времени и с неудержимым к этому рвением.
   — Черепа, — пояснил Улюлюм. И хмыкнул, таким образом выразив свое мнение о моей сообразительности.
   — И как я не догадался! — посмотрев на рыцаря сверху вниз, чему очень способствует несущая меня на своей спине принцесса, проворчал я. И не удержавшись, спросил: — Неужели настоящие?
   — А какие еще бывают?
   — Искусственные.
   — Чьи-чьи?
   — Искусственные. Из бумаги, из пластмассы, да из чего угодно.
   — Да кому понадобится их мастерить?
   — Спрос. — Поведав рыцарю прописную истину рыночных отношений, я почувствовал себя злостным плагиатором. — Так вот, спрос порождает предложение. И если есть желающие приобретать их, найдется и тот, кто будет их изготавливать.
   — Зачем?
   — Чтобы продавать.
   — Зачем изготавливать? Если нет желания искать готовый, то возьми любого жмурика, отруби голову, положи на муравейник на пару дней — и всего делов-то. Местные так кубки победителя изготавливают.
   — Ты хочешь сказать, это фабрика по изготовлению посуды? — спросил я, покосившись на монотонно гудящие на ветру черепа. — Их на просушку оставили?
   — Это не ханийцы сделали, — покачала головой Ольга. — Или, вернее, уже не ханийцы.
   — А кто?
   — Пришельцы оттуда. — Палец валькирии указал на зеленеющую вдали горную гряду, отделяющую Ханию от Диких пустошей и, собственно, самого драконьего гнезда. Именно из-за ее непроходимости мы и вынуждены терпеть присутствие Улюлюма. Впрочем, если быть откровенным, то его присутствие тяготит лишь меня, да еще, возможно, черного вороного, хромающего нога к ноге с Викторинией. Валькирии же просто в восторге от его непосредственной героической натуры. Непоколебимая уверенность в собственной правоте, решимость идти к Великой цели, невзирая на преграды и искушения, а уж про веру в собственную избранность я и не говорю — она прет из всех пор его могучего тела обильнее вонючего пота. Интересно, откуда он такой взялся? Вот только интересоваться не буду, поскольку если он знает предание — а он его знает, — то его ответ предугадать несложно. Но едва ли он будет правдив. Вороной устало опустился на землю и, прикрыв глаза, мгновенно задремал.
   — А что это за знаки? — поинтересовался я.
   — Это символы всего и ничего, расположенные вперемешку.
   — И что должно обозначать это замысловатое послание главных врагов всего прогрессивного человечества Яичницы этому самому человечеству?
   — Они безумны, — напомнила Ольга. — И все, с чем они соприкасаются, тоже теряет рассудок. Так что едва ли эти знаки что-то означают. А если даже и так, то понять извращенный смысл знаков нашему разуму не под силу.
   — А блестит что? — спросил я, указывая на отразившую солнечный свет металлическую поверхность, почти скрытую под слоем пепла.
   — Где?
   — Сейчас покажу. — Я спрыгнул с единорога.
   — Не нужно…
   Но я уже взмахнул мечом, намереваясь расчистить себе проход в огороже пепелища, перерубив пару копий. Первое же древко разлетелось от удара на мелкие щепки, издав при этом звонкий треск, совсем непохожий на хруст древесины, а скорее напоминающий звон стекла. Слетевший с копья череп упал внутрь круга, погрузившись в пепел, почему-то черный как смоль, по самые глазные впадины.
   — У-у-у… — разом завыли-застонали черепа, подпрыгивая на своих насестах.
   Заклубился пепел над пепелищем, накрыв попавший в него белесый череп по макушку. Лишь красный символ просвечивал сквозь черную пелену.
   — Вауррр! — зарычал Тихон.
   Ольга не обронила ни звука, если не считать за таковой свист вылетевшей из ножен стали, и в прыжке попыталась сбить меня с ног.
   Но не успела.
   Клубящийся над пепелищем пепел с ревом ураганного порыва ветра устремился в проход, образованный срубленным у основания копьем. Черный поток с силой ударил меня в грудь, опрокинув на спину и, пройдясь по мне, словно сапожник ваксой по штиблетам, иссяк.
   Откашливаясь и протирая глаза, я поднялся на ноги. Там, где мгновение назад лежало пепелище, теперь виднелся котлован, на дне которого на каменном пьедестале блестела металлическими боками статуя, изображающая скелет кентавра. Блеск ее гладкой лысины, выступающей над пеплом, и привлек мое внимание. Теперь же статуя видна полностью. Первой ассоциацией, пришедшей мне на ум, было сходство с одним из всадников апокалипсиса. Тот был выполнен в несколько нетрадиционной манере. Широкие копыта, шарнирные соединения костей ног, крутые дуги ребер, мощный позвоночный столб, в шейном отделе резко изгибающийся кверху и переходящий в позвоночник человеческого верха статуи.
   — Нужно бежать, — простонала Ольга, перевернувшись на бок.
   — Ты ушиблась? — подав ей руку, с беспокойством спросил я.
   — А-а-а! — взревел Улюлюм, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности, и, подняв над головой меч, бросился на статую.
   Треснули вставшие на его пути копья, захрустели разлетевшиеся в стороны черепа, загудел от удара позвоночник кентавра.
   — Получай! — обрушивая удар за ударом, кричал рыцарь. — Я Улюлюм — Великий Сокрушитель.
   Он запрыгнул кентавру на спину и попытался пробить его металлический череп.
   Статуя содрогнулась. Со страшным скрипом нижняя челюсть опустилась вниз, и раздался совершенно безликий голос, прерываемый грохотом обрушивающегося на металл металла:
   — Я пришел сделать вас… Бум! — …такими, как я, и сам ста… — Бах! — …ть такими, как вы. Бум!
   — Мы вместе станем… — Ба-бах!
   — …на тропу высшего разума и…
   — Дзинь!
   — …вместе достигнем его вершин.
   Не выдержав выпавших на его долю испытаний, меч самозваного Сокрушителя преломился у рукояти. Растерянно посмотрев на обломок, Улюлюм отбросил его прочь и, схватив кентавра за ребра человеческой половины, попытался оторвать одну составляющую от другой. От нечеловеческих усилий вздулись бугры мышц, затрещал металл… Я бросился на помощь рыцарю, выкрикивая советы:
   — Скручивай! Дави под углом!
   Следуя за мной, на дно котлована спрыгнули воительницы.
   Сорвавшись на визг, кентавр встрепенулся, словно пес после купания, и, подпрыгнув, ударил одновременно всеми четырьмя копытами о каменную плиту. Шрапнелью брызнули осколки.
   Закрыв лицо рукой, я поспешно опустил забрало. Закричали от боли валькирии, покатившись по черной выжженной земле. Исчез со спины спрыгнувшего с пьедестала кентавра рыцарь. А сам металлический паразит Великого дракона, скользнув по мне красными лазерами сканера, сжал кулаки и принял боксерскую стойку, не прекращая верещать, словно от короткого замыкания.
   Скользнув по мне тенью, над головой пронесся Тихон. Кентавр, уклонившись от пикирующего демона, бросился ко мне.
   Я, следовательно, от него.
   Назовем это тактическим отступлением, поскольку термин «бегство» не подходит к героическому образу, который положен Сокрушителю.
   Выбравшись из котлована, я кувырком ушел вправо, увернувшись от копыт несущегося по пятам робота.
   Он резко затормозил, взбороздив копытами землю, и обернулся.
   Схватившись за рукоять меча, я замер.
   — Ой! У-у-у… — Кентавр тоже замер. Опустив тянущиеся ко мне руки, робот прикоснулся к позвоночному столбу как раз в том месте, где его человеческая часть переходит в лошадиную. Мелькающие в линзах его глаз красноватые отблески лазерных сканеров, мигнув, погасли. Надсадный вой сменился хрипом и тоже смолк. Содрогнувшись, кентавр переломился в поясе, если исходить из анатомии его человеческой половины, и, взмахнув руками, уткнулся затылком в землю.
   — Кажется, с кем-то радикулит приключился, — произнес джинн, стремительно вырастая на спине поверженного робота. Подув на зажатые в руке плоскогубцы, словно на дымящийся ствол кольта, он крутанул их на пальце и засунул в карман.
   Я, отшвырнув меч, бросился на дно котлована, где, постанывая, начали приходить в себя валькирии.
   — Оленька, милая…
   — Со мной все в порядке, только голова…
   — Агата, ты как?
   — Жива.
   Просунув голову сквозь частокол копий, Викториния мотнула рогом из стороны в сторону и фыркнула.
   — Тихон? Тихон!
   Бросившись за пьедестал, я обнаружил там Улюлюма, потирающего разбитый лоб и пытающего достать из ножен отсутствующий меч.
   — Тихо-о-он!!!
   — Ваур, — донесся приглушенный ответ откуда-то из-под земли.
   — Где ты? — ползая по земле и бороздя ее обломком рыцарского меча в поисках скрытого люка, прокричал я.
   Валькирии присоединились к поискам, выстукивая пустоты, но обнаружил искомое Улюлюм. Он, все еще пошатываясь, поднялся на ноги и, попытавшись опереться рукой о пьедестал, попал в пустоту.
   — Здесь дыра!
   Пьедестал оказался старым колодцем, накрытым каменной плитой, которую беснующийся металлический кентавр расколол, открыв полутораметрового диаметра отверстие, в которое и влетел мой демон.
   — Тихон! — крикнул я, заглядывая в шахту колодца.
   — Ваур, — поскуливая, отозвался он.
   Добившись от компьютера включения инфракрасного зрения, я рассмотрел потрескавшийся камень стенок, уходящий вглубь метров на пять, и небольшую полость, некогда заполненную водой, от которой нынче остались лишь волны высохших водорослей на стенках и зеленоватая лужа на дне. Да еще Тихона, забившегося в дальний, единственно сухой угол.
   — Сейчас, малыш, я что-нибудь придумаю…
   Обвязавшись веревкой, я сунул ее свободный конец Улюлюму:
   — Опускай помаленьку.
   — Легко, — заверил он меня. — И спустим, и поднимем… Ты, главное, зверя своего за уши крепко держи, чтобы не вырвался.
   Опустил он меня и правда легко — в том смысле, что не напрягаясь особо, — спуск я преодолел почти в свободном падении, несколько замедляемом трением о шероховатый камень.
   — Ну как? — прокричал он, когда веревка в его руках ослабла. — Ты уже внизу?
   — Уже, — ответил я, сплевывая попавшую в рот воду, которой и без того успел вдоволь наглотаться, пытаясь подняться с покрытого скользким илом дна, но раз за разом оскальзываясь и возвращаясь в первоначальное положение. То есть плашмя в грязи и по уши в воде, с каждым разом становящейся все грязнее и зловоннее. Ну прямо мечта хрюшки. — Не тяни пока.
   — Что ты там делаешь? — поинтересовалась Агата, заглянув в колодец.
   — Ползаю.
   — Ага.
   Кое-как добравшись до Тихона, жалобно глядящего на меня своими огромными оранжевыми глазами, я сумел подняться на ноги и попытался стереть со щитка грязь, но добился лишь того, что вместо частично покрытого черными пятнами изображения получил однородно мутную картинку. Пришлось поднять забрало и ориентироваться преимущественно на ощупь. Обхватив Тихона под крыльями, я прокричал:
   — Тяни!
   — Эй, ухнем! — ответил конкурент на стезе героического возвращения дракона. И веревка, выбив из меня дух, стремительно поползла вверх. Подхватив демона за лапы, валькирии вытянули его из колодца. Улюлюм, удерживая веревку одной рукой, свободной схватил меня за шиворот и вытянул на-гора. Викториния, сунувшаяся было ко мне, наморщила нос и отвернулась.
   С трудом передвигая ноги, я с помощью Ольги выбрался из котлована. И замер, переводя дух. Следовавшие за мной Улюлюм и Агата тоже остановились, рассматривая поверженного кентавра.
   — Ну наконец-то! — воскликнул джинн, растянувшийся на крупе робота. — А то здесь герой над поверженным врагом со скуки помирает, а они и в ус не дуют.
   — Спасибо, джинн!
   — И это все? Рискуешь для них, без оплаты внеурочно пашешь, а они — спасибо, джинн, — и все.
   — И чего же ты хочешь? — поинтересовалась Агата.
   — У меня здесь списочек, — достав из кармана рулон туалетной или очень похожей на нее бумаги, покрытый мелкими каракулями, ответил джинн. — Итак. Пункт первый. Хочу звездочку на боку.
   — Зачем тебе звезда на боку? Ладно бы во лбу…
   — Не на мне, а на кувшине. Пункт второй. Хочу, чтобы уважительно относились к…
   — Отныне только на «вы».
   — Это был пункт пятый. А во втором — уважение к поэзии.
   — Сделаем, — пообещал я. — Только сначала мне бы смыть с себя грязь и переодеться, вернее, завернуться в чистое покрывало.
   — Вот так всегда, — обиделся джинн. — Совершил за них, лодырей, подвиг, и у них времени даже спасибо сказать нет.
   — Но я же сказал спасибо…
   — Ну и сказал, а что, повторить трудно?
   — Нетрудно. Огромное тебе спасибо, джинн.
   — Да что там, не стоит благодарности… — засмущался призрачный дух.
   — Как это не стоит?! Ты нас от напасти, что страшнее самой смерти, спас.
   — Ну прям… Кстати, там, в лощинке, — джинн вытянул руку, — да не смотрите, отсюда ее и не видно, хотя она совсем рядом. Так вот, там есть небольшой ручеек, если кому-то нужно.
   — Нужно, — заявил я, направляясь в указанном направлении.
   — Обязательно нужно, — подтвердили валькирии.
   — Разве у нас закончилось вино? — удивился Улюлюм.
   — Идите первыми, — предложил я.
   — Тебе нужнее, — справедливо заметили девушки.
   — Да уж, — согласился я. — Кстати, джинн, как ты это сделал?
   С гордостью посмотрев на поверженного кентавра, джинн достал из кармана плоскогубцы:
   — При помощи вот этого.
   — Я не об этом… Хотя решение смелое и неожиданное. Ты ведь убежденный пацифист.
   — С чего ты взял?
   — Ну так ты же сам говорил, что не приемлешь кровопролития.
   — Это да, — подтвердил дух, — не приемлю. Но он-то железный. Какая там кровь?
   — Понятно, — ответил я. И, достав из сумки свежее покрывало, сообщил: — Ладно, я пошел.
   Отыскав обещанную джинном лощину, я спустился в нее и, избавившись от кольчужного доспеха, с наслаждением смыл с себя грязь и пепел кристально чистой родниковой водой, покусывавшей тело ледяной свежестью. Источник, небольшим фонтанчиком выбиваясь из-под камня, узким ручейком сбегает на дно ложбинки и там собирается в крохотное озерцо размером с небольшую лужу. Прополоскав грязное покрывало и кольчугу в озерце, я, дрожа от холода, склонился над фонтанчиком и напился, ощущая на губах сладковатый привкус полевых трав.
   Постреливая глазками в режиме дуплета, на дно ложбины соскочила кобылица единорога.
   Смутившись под ее откровенным взглядом, я торопливо обернулся сменным покрывалом.
   Она фыркнула и играючи задела меня крупом, оставив на руке широкую черную полосу грязи и сажи.
   Едва удержав рвущийся из груди вопль, я выбрался из обжигающе-холодного озерца и, плюнув на приличия, — все же кобылица не девица, — ухватил ее за рог и принялся вытирать ее мокрым покрывалом.
   Викториния, брыкаясь при каждом обжигающем прикосновении, тем не менее позволила превратить ее из вороного единорога в белого.
   Я следом за кобылицей выбрался из лощины.
   Пока валькирии мылись, я избавил несколько копий от их страшных украшений и развесил мокрые вещи сохнуть.
   — Ваур! — Тихон, навострив ушки, вскочил на лапы.
   — У нас гости, — сообщил я Улюлюму, не видя еще того, что потревожило моего демона. У него спектр восприятия окружающей среды значительно шире человеческого.
   Рыцарь мгновенно оказался на ногах и, не найдя более подходящего оружия, выдернул из ограды одно из копий.
   — Ваур! — Расправив крылья, Тихон стремительно ринулся вперед.