– А то знаешь, неизвестно, что ей в голову взбредет.
– Понял, не дурак, – буркнул Протасов.
Ольга позвонила в дверь, большую, как крыло самолета. В ответ щелкнули отодвигаемые замки и на пороге возникла Нина Григорьевна, про которую Валерий достаточно много слышал.
– С Днем Рождения! – громко сказал Протасов, борясь с определенным дисбалансом, возникающим всякий раз, когда мысленный стереотип входит в противоречие со зрительным образом. Нина оказалась моложавой и весьма привлекательной женщиной, какой бы сам Валерий с легким сердцем дал лет 40–45 от силы, хорошо сложенной, с русыми, не без рыжинки волосами и проницательными карими глазами, широко расставленными на скуластом лице, придававшем ей некий пикантный восточный колорит. У славян частенько скуластые лица, напоминающие о трехсот летнем монголо-татарском иге. Нос у Нины Григорьевны был картошкой, но все еще смотрелся довольно мило, вопреки не девичьему возрасту. Портрет хозяйки довершал ярко красный спортивный костюм, показавшийся Протасову совершенно не к месту. Он даже невольно подумал о какой-нибудь спасательной операции в исполнении американской службы «911». Впрочем, костюм подчеркивал фигуру, которую, по мнению Протасова, глупо было скрывать. «Вот тебе и стараякарга», – сказал сам себе Протасов, неловко топчась на месте.
– Заходите пожалуйста, – приветливо улыбнувшись гостям, Нина отступила в глубь прихожей.
– Круто выглядите, – брякнул Протасов, и мог бы поклясться, что Нина Григорьевна польщенно улыбнулась этому аляповатому комплименту. Невестка и свекровь радушно поздоровались. Протасов протянул имениннице розы, приобретенные по пути на Олькины деньги.
– Спасибо, тронута, – сказала Нина. Ольга, спохватившись, представила бывшего мужа настоящей свекрови:
– Валерий, мой старинный товарищ по институту. Нина Григорьевна. Моя свекровь.
Здравствуйте, Валерий. Очень приятно. Заходите, пожалуйста. – Нина Григорьевна сопроводила приглашение таким откровенно оценивающим взглядом, что Валерию стало не по себе. «Можно подумать, что я племенной жеребец», – решил Протасов, концентрируясь на изучении обстановки прихожей, внушающей уважение, в первую очередь, геометрическими размерами. Валерий помог Ольге разоблачиться, водрузив верхнюю одежду на румынскую вешалку, относящуюся к эпохе молодого Чаушеску.[38] А затем, под требовательным Ольгиным взором, сбросил туфли и нырнул в тапочки.
«Ну надо, так надо, – пробормотал Валерий. – Спасибо, хоть сообразил потняки новые одеть. Без дырок, в натуре».
Вместо двери прихожую и гостиную разделяла старомодная бамбуковая занавеска. Отодвинув рукой многочисленные лески с нанизанными палочками, Протасов заглянул в комнату.
– Ты чему ухмыляешься? – вполголоса поинтересовалась Ольга. Нина Григорьевна скрылась на кухне.
– Да штор таких тысячу лет не видел. – Бамбуковые занавески сомкнулись за ними, как морские волны.
«Кабачок «Тринадцать стульев»[39] помнишь? – усмехнулась Ольга.
– Это там, где… – Протасов наморщил лоб, – подожди, подожди, – добавил он, усиленно копаясь в памяти, – там, где пан Спортсмен был?
– Своего вспомнил, – хихикнула Ольга.
– Пан Гималайский, пан Профессор, пани Моника… – сам себе удивляясь, затараторил Протасов.
– А говоришь, память плохая.
– Пан Зюзя, пани Зося…
– Склероз тебе не грозит.
– Да, были там такие жалюзи, в телестудии. – Валерий расплылся в улыбке. – Мой старик от «Кабачка» торчал. Каждую субботу, как штык, у ящика зависал. Да, – Протасов вздохнул, – вот, были времена… – Он сменил тему. – Тут потолки метра четыре, в натуре? – поинтересовался Валерий, задрав подбородок.
– Чтобы не пять.
– Я гляжу, блин, вся мебель какая-то подстреленная.
Мебель в квартире Капониров не достигала и половины стен, отчего действительно создавалось нелепое впечатление, что то ли шкафы какие-то детские, для кукол, то ли с потолками не все в порядке.
– Хоть на дельтаплане летай. – Развил мысль Протасов. Лампу перегоревшую заменить – смертельный, блин, номер. С такой верхотуры колдырнешься, и в гипс на пол года. Костей, в натуре, не соберешь.
– Это точно. – Подхватила Ольга. – Я Нине Григорьевне обои клеить помогала, так пришлось стремянку на прокат брать. И обоев пошло втрое больше, чем рассчитывали.
– Второй этаж можно забадяжить, – сказал Протасов, подтвердив, что практичность порождение бедности.
– Зачем Нине второй этаж? – возразила Ольга. – Она и так, в трех комнатах одна живет.
– Угу, – согласился Протасов. – Заблудиться, е-мое, недолга.
Посреди гостиной располагался длинный раскладной стол, по случаю приема гостей застланный нарядной бархатной скатертью с бахромой, солидной и старомодной одновременно. На скатерти размещались столовые приборы, установленные в образцовом порядке: тарелки по две, одна в другой, вилки слева, ножи справа, селедочницы с салатницами – посредине, рядышком с распечатанными бутылками.
– Нина из себя белую косточку любит строить, хотя сама она, насколько я знаю, из детдома. – Шепотом сообщила Ольга. Валерий потянул носом, уловил острый запашок селедки пряного посола с нарезанным тончайшими колечками луком, и сглотнул слюну.
– Эх, а мы с батей, помню, по воскресеньям картошку жарили. Батя лечо болгарское покупал. Помнишь, было такое, в голубых жестянках? И скумбрию в масле открывали. Подливка там, блин была…
Ольга встрепенулась:
– Ой, ты же голодный, зайчик. Располагайся. Я Нине на кухне помогу. Чтобы быстрее за стол.
Протасов прошелся вдоль старинного книжного шкафа. Полки были плотно уставлены книгами, среди которых выделялись собрания сочинений Джека Лондона, Вальтера Скотта и Герберта Уэллса, «Библиотека приключений» и «Библиотека современного романа». Книги явно принадлежали отступившей в прошлое советской эпохе, безусловно олицетворяя то лучшее, что только можно было собрать в шкафу. Впрочем, Протасов не мог оценить этого по достоинству. Скользнув безразличным взглядом по тусклыми, невыразительным обложкам, он, наконец, пробормотал «О!», остановив выбор на канареечно ярком корешке.
– «Бешеный комбат против сексуальной машины», – прочитал по слогам Протасов и извлек книжку из шкафа. Обнаженная дива с глянцевой суперобложки щедрыми формами напомнила Ирину. Вздрогнув, Протасов мимоходом подумал об оставленном в Пустоши Вовчике, а потом перелистал книгу в поисках картинок. К сожалению, последние отсутствовали. Тогда Валерий углубился в текст. «Долорес походкой прирожденной манекенщицы вышагивала по берегу таежной реки. Сибирский гнус не докучал девушке, видимо, она воспользовалась суппер-спреем от насекомых. Крошечные розовые соски, бархатистая атласная кожа урожденной афро-американки и ослепительно белые трусики стринги, отражаясь в студеной воде, на фоне вековых российских кедров и пихт, казались таким пронзительным диссонансом, что капитан ФСБ Непобедимцев непроизвольно затаил дыхание. „Вот так да! – констатировал он, по привычке прокачав ситуацию. – Три месяца по тайге крадемся, очищая родную глубинку от разной вражеской нечисти, а я и представить не мог, какая фигурка у этой бравой ЦеэРУшницы“. Сапог обвешанного пластидами моджахеда придавил затылок капитана к земле. „Ченожопые, ненавижу черножопых“, – стиснул челюсти Непобедимцев, готовясь к молниеносному броску. Пока моджахеды, высунув языки, пялились на приближающуюся Долорес, капитан нанес пять смертоносных ударов скрученными веревкой руками. Удары были отработаны до автоматизма еще в Афгане, и пятеро террористов, даже не ойкнув, замертво повалились в высокую траву…»
– Тьфу, б-дь, – сказал Протасов, и отложил книгу, тем более, что в гостиной появилась именинница. Она переоделась в шикарное вечернее платье, и теперь была особенно хороша. Лицо Нины Григорьевны светилось торжеством, а в руках находилось здоровенное блюдо с утопающим в собственном соку гусем.
– Заждались? – приветливо осведомилась Нина, одарив Валерия такой улыбкой, какая обыкновенно достается старинным и верным друзьям, с которыми, кстати, везет далеко не каждому. Валерий заметался, освобождая место для блюда, и от избытка старания даже перевернул стул.
– Пардон, – пробормотал Протасов. Совместными усилиями они обустроили гуся на пятачке между бутылками «Муската» и «Мадеры».
– Не ушиблись? – снизу вверх спросила Нина Григорьевна. Ее пронзительные карие глаза так и лучились неподдельной заботой.
«Кажется, я пользуюсь у банкирши симпатией», – отметил Валерий, подыскивая любезные слова в ответ. Положение следовало немедленно закрепить.
– Дайте, я погляжу. Если синяк, приложим холодненькое.
– Никак нет. – Пробасил Протасов. Ничего иного в голову не пришло.
– Были офицером, Валерий?
– В армии служил. – Отчеканил Протасов. – Как мужчине без этого?
– Нынешняя молодежь считает по-другому. – Нина Григорьевна отступила на шаг и теперь внимательно наблюдала за собеседником. – Теперь от армии принято откручиваться, и это безобразие – норма жизни. Как вам, Валерий?
– Беспредел! – рявкнул Протасов. – Того, понимаете… – на языке вертелось определение «козла, блин», но Протасов вовремя припомнил предупреждение Ольги. Нина не выносила брани. По крайней мере, по утверждению экс-жены, – …уклониста, в сапоги не загонишь, а того пацифиста легче повесить, чем постричь. И как пошел такой бардак, так страна и развалилась, к… гм, полностью. – Это было его совершенно искреннее мнение. Собственные лишения, перенесенные некогда в армии, причем толком не ясно, во имя чего, (во имя Мира и Социализма, как гласили коммунистические плакаты), на мировоззрение Протасова никоим образом не повлияли. Даже наоборот. Да и развала Союза Протасов не одобрял, как-то не задумываясь над тем фактом, что случись коммунистам вернуться за руль, лично его бы шлепнули у первой же стенки. Тщательно подбирая слова, Валерий высказался в таком духе, что, мол, каждый юноша обязан отслужить, Потому Как долг платежом красен. Иначе, кому Родину защищать, когда империалистические гады навалятся? – Я бы этих пацифистов с уклонистами… – добавил Протасов и стиснул кулаки.
– Верно, как верно вы говорите! – подхватила, в свою очередь Нина Григорьевна. Потом она помянула отца, по ее словам, офицера-истребителя, сражавшегося на Сталинградском фронте и павшего в неравном бою с размалеванными свастиками фашистскими стервятниками. Такой версии Нина Григорьевна придерживалась всю жизнь, услыхав от кого-то в детдоме про героя-истребителя-отца. Герой безусловно предпочтительнее алкоголика, точно так же как самолет симпатичнее бутылки. С годами герой-истребитель превратился в фишку, но его пропеллер временами настойчиво жужжал в ее голове.
– Вы знаете, – горячо продолжала Нина, – так за наших стариков обидно! Мало того, что пенсии у них мизерные и никому их подвиг бессмертный как бы уже не нужен. Так еще разная малолетняя дрянь из щелей повылазила. С черепами да свастиками. Мол, Великая Победа ничего не дала народу! Да чтобы языки у них отсохли! Договорились уже и до того, что лучше бы той войны вообще не было! Представляете, Валерий, какое святотатство?!
– Я бы убивал, – честно признался Протасов, у которого в данном вопросе оставались отцовские ориентиры. Когда каждого «Девятого мая» по радио объявлялась минута молчания, Виктор Харитонович всегда вставал, и не дай Бог Валерке хотя бы пол звука проронить. – Убивал, и без разговоров, – повторил Протасов, и для верности потер руки. Ладони у него были огромными. Нина поглядела на них с теплотой и надеждой. Когда подоспела Ольга с жарким, Нина Григорьевна и Валерий оживленно беседовали, расположившись на широком диване. В основном, говорила Нина, Валерий то поддакивал, то кивал.
– Посмотрите, Валерий, что в стране творится. Ее же разворовывают, почем зря. Вы посмотрите на заводы, они же все стоят. Товары только импортные. Никто ничего отечественного не делает. Эту верхушку нынешнюю, ее же в полном составе расстрелять нужно. Как вредителей и врагов народа.
– Точно, – эхом откликнулся Протасов.
Ольга плавно прошлась по комнате с жарким, грациозная, как индийская танцовщица. Этого никто не оценил. Ольгу попросту не заметили. Протасов увлеченно следил за Ниной Григорьевной. Та, с упоением продолжала.
– Я читала Солженицына. Я все эти журналы перечитала. – Нина с ненавистью махнула в сторону секретера, забитого высоченными стопками периодики. – Вы вспомните, как мы радовались, идиоты несчастные, слушая этих Ельциных и прочих Собчаков. Как мы им, иудам сочувствовали. А пока мы, как кретины, в ладошки хлопали, они нас всех беспардонно обокрали. Так вот что я вам, Валерий скажу: Нас обманули, как лопухов. Украина при Союзе считалась житницей. Где она теперь? Тушенка польская, куры от Буша, чернила, – Нина оглянулась к письменному столу, где красовалась разрисованная иероглифами баночка, – чернила и те, китайские. А что дальше, Валерий? Рождаемость сокращается, народ вымирает. Я вам так скажу, – Нина понизила голос, в то время как в глазах заиграл адский огонь, – это заговор. Тут без Дяди Сэма не обошлось. Мы снова в состоянии Холодной войны. Только теперь нас просто добивают.
– Международный сионизм, – брякнул Протасов, и угодил в самую точку. Лучше бы подлил бензина в огонь.
– Вы правы, Валерий, – подхватила Нина, и Протасов представил ее на митинге. – Так и есть. Без сионистов ни одна гадость на Земле не обходится. Они полностью контролируют Америку, а теперь еще и Союз под себя подмяли. Вы посмотрите, кто нами правит. Это же…
– Зато мы добровольно отдали ядерное оружие, – встряла Ольга, охваченная комплексом третьей лишней.
– Ты соображаешь, о чем говоришь?! – как порох вспыхнула Нина. – Да в этом вся соль измены. Они же атомные бомбы как взятку отдали, чтобы на будущее карт-бланш получить. Американцам что важно было? Разоружение. И делайте потом, что хотите!
– Полностью с вами согласен, – рассудительно сказал Протасов.
– Давайте к столу, – предложила Ольга. – А то остынет все.
– Да, действительно, заговорила я вас. – Нина Григорьевна завладела тарелкой Валерия и принялась нагружать ее салатами, гарнирами и мясом с не меньшей энергией, чем только что толкала речи. – Давайте-ка, я за вами поухаживаю. А то Ольга у меня такая непутевая.
Ольга открыла рот.
– Непутевая, говорю, – с нажимом повторила банкирша. – Ты мне лучше скажи, как у Богдана с математикой обстоит? Подтянулся?
– Вот Валерий как раз с ним сегодня занимался, – с набитым ртом сообщила Ольга.
– Правда? – Нина в упор посмотрела на Протасова. Во взгляде одобрение соседствовало с подозрениями. Даже Валерка это распознал.
– Точно. – Сказал Протасов, вовремя вспомнив, что краткость сестра таланта.
– Похвально, – протянула Нина, и переправила в рот маслину. А потом резко сменила тему. – Вы, Валерий, бизнесом занимаетесь?
– Так точно, – сказал Протасов, и запил отбивную ситро.
– Каким, если не секрет?
– Производственным, – не моргнув глазом, соврал Протасов. – «Оказываем всевозможные услуги. Производим и разводим лохов. Решаем вопросы с быками и ментами. Трем до победного конца. Выбиваем долги и мозги».
Они выпили за детей.
– Производством чего? – спросила Нина Григорьевна, занятая расчленением гуся. Протасов пустился в путаные объяснения, мол, много, чем заняты. Так сказать забот полон рот. Поставили в пригороде пилораму, меняем спецодежду собственного пошива на кругляк, который пилим, сушим и строгаем. Делаем двери и окна. – Окна у нас, любо-дорого поглядеть, е-мое.
– Правда? – переспросила Нина Григорьевна, и в ее карих глазах зажегся неподдельный интерес. В квартире банкирши столярка была ровесницей дома. Снега и дожди трудились над ней долгие годы, превратив притворы оконных рам в трещины, куда без проблем можно вставить нос. При хорошем ветре по комнатам разгуливали такие сквозняки, что имелся риск оказаться выдутым наружу.
«Ах ты, старая мздоимица, – потрясенно подумала Ольга Капонир. – Не успел человек переступить порог, как ты уже тут как тут, взяла его в оборот. Ну и ну. Вот так да». – Эта сторона характера свекрови открылась Ольге впервые. «Хотя, ничего удивительного. Нина всю жизнь одна, а дом полная чаша. Не то, что у тебя, растяпы».
Пока Ольга занималась самобичеванием, Протасов решился перейти в наступление. Интерес Нины Григорьевны к столярке не остался незамеченным и он обрадовался неожиданной удаче. «Ловко я, в натуре, нужное русло нащупал. Теперь банкирша моя».
Тут следует оговориться, что начав врать про лесопилку, Протасов действовал согласно какому-то подсознательному, но властному наитию, какие порой оказываются полезнее самого тщательного анализа и расчета. Впрочем, Валерий знал, о чем говорить. В свое время рэкетиры Олега Правилова не делали разницы между торговыми и производственными предприятиями, наезжая на кого попало. С торговцами, правда, как правило, было легче. И денег у них водилось побольше, и ныли они не так пронзительно. С производственниками же вечно начинались проблемы, то все средства на ремонт оборудования ушли, то рабочим таки довелось выплатить зарплату, то продукция произведена, да заказчики не спешат с расчетом.
– Берите товаром, – безнадежно опускали руки производственники. – Все одно продукция неоплаченная лежит.
Да и попадались производственники с каждым годом все реже. Видимо, вымирали, как североамериканские индейцы, разные там бедные, но гордые апачи, команчи и ирокезы, увековеченные теперь марками «штатовских» боевых вертолетов. В целях контроля финансовой деятельности подопечных фирм любых форм собственности, какие только в состоянии изобрести МинСтат, группировка Правилова содержала в штате так называемых «умников». «Умники» щелкали финансовые отчеты и балансы как орехи, выводя кого надо на чистую воду получше инспекторов налогового ведомства. Протасов к их числу не принадлежал, но, мотаясь по городам и весям, многое видел и мотал на ус. Пробелы в образовании заменялись приобретаемым на практике опытом, которого не купишь за деньги. Тем более, что ни в одном институте не научат, например, заливать горючее в бензовоз на рассвете, чтобы к обеду температурное расширение топлива принесло замечательную надбавку к жалованию. Термодинамика, что называется, на лицо, только вот знают ли профессора подноготную, рассказывая о жизни по черно-белым картинкам.
Так что, когда Нина заинтересовалась «его производством», Протасов мог с легкостью состряпать десяток правдоподобных легенд о чем только душа пожелает, от взятых в аренду арбузных бахчей до цеха по упаковке сыпучих продуктов. Но, он почему-то упомянул деревообработку, накрыв цель первым же снарядом. Такие удачи время от времени случались с Протасовым, не благодаря уму и дедуктивным способностям, а скорее в силу какого-то природного чутья, развитого у него неимоверно.
– Окна загляденье, Нина Григорьевна, – скромно сказал Протасов. – Клиенты не жалуются. Новые технологии, наша, отечественная разработка. Десять лет гарантии, а прослужат все двадцать пять.
– Десять лет! – восхитилась Нина Григорьевна. – Ну, что же, это внушает, внушает…
«Ты их вначале проживи», – подумал Валера, принимаясь за гусиную ножку. Янтарный яблочный сок закапал в его тарелку, лучезарный, словно расплавленный янтарь. Протасов подобрал капельки ломтем лаваша.
– Давайте выпьем за этот дом, – предложила Ольга, подымая бокал. Протасов с готовностью поддержал эксжену. – С новыми окнами и дверями, – широко улыбаясь, добавил здоровяк. – Мы вам в два счета окошки поставим.
Нина для виду запротестовала, но по всему чувствовалось, что она польщена:
– Ну, что вы, Валерий. У меня и денег таких нету.
– Никаких денег и не потребуется, – заверил банкиршу Протасов. – «Ты мне столько лавандоса насыплешь, что тебе эти двери золотымипокажутся». – Для Ольгиных друзей я в лепешку расшибусь. А для родни, в натуре, тем паче. Вы ж ей все равно, что за мать. Все бесплатно и в наилучшем виде.
После этих слов Нина Григорьевна смахнула слезу. Они выпили и закусили селедочкой. Потом снова, за Ольгу и за Богдасика. Чтобы рос здоровеньким и не огорчал маму и бабушку.
– И чтобы про спорт не забывал, – от себя добавил Протасов. – А то, в натуре, нынешняя молодежь какая-то хилая пошла, не отжаться, ни поджаться, е-мое. Клей нюхают, план курят. Да мы слов таких, в натуре, не знали.
– Замечательные слова, – горячо подхватила Нина Григорьевна. – А то что выходит? Нынешней верхушке на молодежь плевать, за исключением собственных внучат, разумеется. Все только своими счетами в Швейцарии озабочены, а дети как сорная трава растут.
– Спасибо! – выкрикнул Протасов, и, потеряв самообладание от переполнивших его чувств, потряс ладошки Нины Григорьевны своими богатырскими лапами. На какую-то секунду Ольге показалось, что Нина вот-вот прильнет к Валерию, очарованная, как царевна из сказки. Чего тогда ожидать, Олька даже представлять зареклась. К счастью, наваждение прошло стороной. Банкирша высвободила запястья. Вздохнув с облегчением, Ольга посетовала на нищенскую зарплату.
– Никуда не годится, – сказала Нина. – Где это видано, человек с детьми работает, а получает жалкие копейки.
– Дети наше будущее, – вставил Протасов.
– Правильно. – Продолжала Нина. – Я уж не говорю об ответственности. Но оклад? Это не оклад, это позор! Кому на Западе сказать, не поверят.
– Это точно, – согласился Протасов. – Вот был я два года назад в Париже…
– Вы были в Париже? – изумилась Нина Григорьевна. Протасов покраснел, сообразив, что сболтнул лишнего. Отечественные пилорамщики по заграницам не шляются. Ольга вовремя пришла на помощь.
– Он за оборудованием ездил.
– За оборудованием? – прищурилась госпожа Капонир.
– Точно так, – подтвердил Валерий. – Там, под Парижем контора есть, бэушным оборудованием торгует. Мы у них фанеровочный станок приглядели. Приехали, значит, покупать…
– Неужели не проще здесь купить?
Протасов покачал головой.
– Никак нет, Нина Григорьевна. Тут перекупщики втрое накручивают. Спекулянты, о чем говорить.
– Спекулянты, – с ненавистью повторила Нина, и предложила тост за честных тружеников. Присутствующие энергично поддержали.
– Кинуть могут, поди докажи потом, что не верблюд. – Вел дальше Протасов. – А там, на Западе, все по-честному. Приехал, расщелкался, и ништяк.
На Эйфелевой башне были? – с ностальгическими нотками поинтересовалась Нина. Она побывала во Франции начала семидесятых, по пробитой свекром путевке «Спутника».[40] С тех пор Франция манила ее, как сирены древнегреческую трирему.
– Куда там, – с обезоруживающей простотой признался Протасов. – Из буса не вылезал. Деньги за пазухой, бутерброды и кофе из термоса. На обратном пути еще и на бандитов нарвались. В Поляндии. Чудом, можно сказать, ушли.
– Значит, правда, что на польских дорогах тревожно? – спросила Нина Григорьевна. О них в ту пору судачили разное, и слухи, как правило, соответствовали истине.
– Не то слово, – констатировал Протасов. – Наши бандюки транзитный транспорт данью обкладывают, доят, то есть, а местная полиция разыгрывает косоглазие. И таможня, видать, под бандитами. Только границу пересек, так тебя уже и ждут.
– Безобразие, – сказала Нина.
– Полностью с вами согласен.
Они выпили за свободу дорог, а потом за будущее, чтобы было ну хоть чуточку посветлее. Ольга нетвердой походкой отправилась варить кофе.
– И заварные свои неси, – сказала вдогонку Нина, подсаживаясь поближе к Протасову. – Вы с Олей на одном потоке учились? – неожиданно спросила она, поедая собеседника глазами, отчего Валерий даже малость оробел.
– Можно и так сказать. Только в разных группах.
– Скажите, Валерий, а вы ее мужа знали?.. Того, первого, которого она… – Нина Григорьевна тщательно подыскивала слова, – …с которым они разошлись.
«Ого! Горячо! – впору было бы кричать Валерию, если б они играли в старую детскую игрушку. Протасов запаниковал, подозревая, что Нина обо всем догадалась. – Раскусила, как пить дать. Сразу видно, не из тех баб, которым лапшу на уши вешают»
– Знал. – Сухо сказал Протасов.
– Как его звали? – пытливый взгляд бездонных карих глаз.
– Валерой. – Протасов решил не рисковать.
– Тоже Валерой? – удивилась Нина.
– Так точно. Только я в группе борцов был, а он, значит, в секции бокса.
– Как сложилась его судьба, случайно не знаете?
«А кидало его, мать твою, от Амура и до Туркестана», – захотелось сказать Валерию, но он благоразумно сдержался. Игра в кошки-мышки действовала ему на нервы, и он решил поставить на прошлом точку. Тем более, что оно сыграно, в любом случае.
– Я слыхал, – мрачнея, начал Валерий, что Олькин муж стал бандитом. Как советский спорт накрылся, многие боксеры в рэкетиры подались. Знаете песенку: мы, бывшие спортсмены, а ныне рэкетмены?..
– Что вы говорите?! – всплеснула руками Нина Григорьевна. – Хотя, можно понять. Можно понять, вы знаете… Крепкие парни, и без куска хлеба. Оставленные на произвол судьбы. – Она легонечко коснулась его бицепса, будто налитого свинцом. – А где он сейчас?
– В могиле, – неожиданно твердо сказал Протасов. – Застрелили его, в девяносто первом. Голову отрезали, а тело сожгли.