– Так, что у нас тут? – завладев керосинкой, Вовка задрал ее над головой. Планшетов сказал, что обнаружил паспорта.
– Трое взрослых и одна несовершеннолетняя, чувак.
Кивнув, Вовка принялся изучать стол.
– Интересно, – протянул Волына. – Совсем интересно, зема.
Планшетов присоединился к Вовчику.
– Теплый еще, – отметил экс-милиционер, коснувшись пальцами объемистого старинного казанка. Он приподнял крышку и потянул ноздрями, как собака. – Плов, кажись. С чесноком.
– Нехило, – откликнулся Планшетов, испытывая искушение снять пробу. Пахло из казанка бесподобно, а он забыл, когда ел. Вокруг казанка стояли миски, с почти нетронутыми порциями, пол буханки украинского хлеба, нарезанного толстыми ломтями. Развернув чистую холщовую тряпочку, Планшетов обнаружил сало с тмином.
– Долбаная «Мария Селеста»… – пробормотал Планшетов, и поежился, потому что не находил никакого другого вразумительного объяснения происходящему, кроме перемещения из-под неба тропиков в Софиевскую Пустошь зловещего Бермудского треугольника.
– Пять тарелок, – насчитал Волына, и сосредоточенно почесал за ухом. – Пять стаканов, твою мать. – Из-под… – он снова принюхался, – из-под чая. Так. Рюмашки. Три штуки. По числу совершеннолетних, так сказать… – Вовчик склонился над столом, и его ноздри затрепетали, а лицо даже немного просветлело. – Ого, первак. Иркин, гадом буду. – В подтверждение своих слов Вовчик продемонстрировал Планшетову сулею, где самогона оставалось примерно наполовину. – Слеза, Юрик, отвечаю. Ирка, мать ее, два раза гоняет, а потом еще через угольный фильтр цедит. Вот что я тебе скажу, братишка – казенка против ее самогона просто отдыхает, чтобы ты знал, что к чему. По-любому, брат. Хм… Нам-то не наливала…
– Может, они у нее купили…
– И закусь тоже? – осведомился Волына, показывая на трехлитровую банку маринованных помидор. – Чего это ее, короче, на щедроту проперло, а?
Планшетов представил Волыну ментом, и ему стало муторно. Мент вышел дотошным, въедливым. Не мент, а мусор, короче говоря. Но, Вовчик уже устал от роли Шерлока Холмса.
– Бахнуть бы, – сказал он, тяжело опускаясь на стул.
– А вещьдоки? – спросил Планшетов.
– Чихать на вещдоки, зема. – Отмахнулся Волына, пододвигая стаканы, чтобы до краев наполнить из сулеи. – Запомни, Планшетов. Нет такого вещдока, которое нельзя употребить, для пользы следствия. Давай, накатим, земеля. Душа просит, честное слово.
– А если хозяева вернутся? – Юрик колебался, хотя тоже был не против бахнуть по маленькой.
– Откуда, зема? Метро до полуночи ходит, и не сюда, если ты еще не понял. Давай, присоединяйся, а то выветривается.
– Ну, не знаю за что, – провозгласил Вовка через минуту. Они сидели со стаканами в руках. И тут, из сада до них долетел такой страшный вопль, что Планшетов вывернул самогон на штаны. Волына вскочил, уронив стул, но, каким-то чудом удержав стакан.
– Что это было, зема?! – хрипел Вовка, тараща глаза. Планшетов подумал, что приятель подавился слюной, и неплохо бы постучать ему по спине. Но, Юрика словно парализовало. Вопль оборвался, так же неожиданно, как возник, но, казалось, еще гулял эхом в ушах.
– Какого черта? – пролепетал Планшетов, удивляясь, как это ему посчастливило не обмочиться. Он все собирался опорожнить мочевой пузырь, да отложил, когда они сели пить. Трудно сказать, что бы предприняли земы, если бы этим ограничилось. К несчастью, крик повторился, и уже больше не смолкал, будто был записан на аудиокассету и проигрывался снова и снова.
– Бонасюк! – выдохнул Юрик. – Вовка! Это же Васек разрывается. В летней кухне!
Будто ошпаренные, они выскочили на крыльцо. Отчаянные крики действительно летели из глубины сада, это стало совершенно очевидно обоим. Что там творилось, Планшетов и Волына не знали, и едва не рванули в противоположную сторону, но, к чести, все же решились выяснить. Они рванули через сад, пригнув головы, чтобы не оставить глаза на ветках и, вскоре, запыхавшиеся, очутились у летней кухни. Черные, будто угольные, деревья, казалось, подобрались к самым стенам ветхой хибары. Небо было затянуто мглой. Карманного фонарика у приятелей, естественно, под рукой не нашлось. Не разглядеть было ничерта.
– А дверь-то заперта, – сообщил Планшетов растерянно. – Вот он, наш колышек. На месте торчит.
Тут, вероятно, следует добавить, что переполненные нечеловеческом ужасом вопли оборвались, когда они бежали между деревьями. Словно кто-то взял, да выдернул штепсель из розетки. Или кричащему Бонасюку срубили голову топором. Над садом повисла гробовая тишина, заставившая приятелей остановиться, словно натолкнувшись на невидимый барьер. И, вот что странно. Пока от криков несчастного банщика буквально звенело в ушах, Бонасюка Планшетов и Волына неслись к кухне сломя голову. Когда же Вась-Вась замолчал, мужество покинуло обоих, словно воздух пробитый скат. Земы беспомощно поглядели друг на друга, как бы ища поддержки. Но, не находили ничего подобного.
– Давай-ка отсюдова сваливать, – прошептал Вовчик, побывавший не так давно в компании Протасова на заброшенном кладбище. В его голове, наконец, одно состыковалось с другим, выработав чудовищной силы импульс – немедленно задать стрекача. Пока Вовчик собирался ретироваться, ничего не подозревающий Планшетов ногой выбил засов и схватился за ручку двери.
– Нет, зема! – успел выдохнуть Волына, пятясь к саду и чувствуя, как подымаются дыбом волосы, в то время как мышцы превращаются в студень.
– Нет? – Планшетов в растерянности обернулся к приятелю, и тут дверь распахнулась с такой силой, словно с противоположной стороны в нее врезался локомотив. Юрик не устоял и упал. В тот же момент нечто, прыгающее, будто кенгуру, вырвалось наружу, и поскакало по скудно освещенной поляне. Принимая в расчет декорации, то есть безлунную ночь и безлюдный сад, стало действительно очень страшно. Волына уселся на землю, и чудовище пронеслось мимо. От него сильно разило рвотой, и еще, как показалось Вовчику, мочой.
– Держи Васька! – первым опомнился Планшетов. Хотя, далеко ли можно ускакать, когда вы связаны по рукам и ногам. Метрах в десяти от злополучной кухни несчастный Бонасюк потерял равновесие, с маху врезался в старую грушу и затих, потеряв сознание.
– Какого Васька? – спросил Волына. Его трясло, как в лихорадке.
– Тьфу, дурак! – Планшетов сплюнул, растирая ушибленное плечо. – Это же Васька, идиот!
– Я его сейчас кончу. – Грозился Вовчик, пока Планшетов, склонившись над поверженным банщиком, нащупывал пульс.
– Кажется, есть, но слабый. Нехило чувак в дерево долбанулся. Видать, крепкая у него башка.
– Убью собаку! – пообещал Волына.
– Ты бы, чем трепаться бестолку, лучше бы посмотрел, что это его так напугало.
– Что напугало? – глупо повторил Волына.
– Откуда мне знать, чувак. – С этими словами Планшетов пересек поляну и заглянул в кухню. Там было абсолютно темно.
– Зажигалка есть, чувак?
– Спички, – сказал Волына.
– Да? Так тащи, вместе со своей задницей.
* * *
Первая спичка зашипела, выделив запах серы, но, не загоревшись. Вторую Волына сломал, и выматерившись, швырнул на пол.
– Какого беса, чувак? У тебя что, руки дрожат?
– Пошел ты на три буквы! – огрызнулся Вовка, у которого действительно тряслись руки.
– Бросай пить. – Посоветовал Планшетов.
– Пошел гнить! – отозвался Волына. Свет появился с четвертой попытки, земы дружно ахнули. Волына выронил и спичку, и коробок.
– Твою мать, а! – воскликнул он, отступая к выходу. – Что за пурга, земляк?
– Это трупы, Вовка, – онемевшими губами сообщил Планшетов, опускаясь на корточки, чтобы нашарить коробок.
– Ушиваемся отсюда! По-любому! – это было дельное предложение, но, Планшетову загорелось убедиться:
– Подожди. – Как только он завладел спичками, крохотный, робкий огонек выхватил из мрака три тела, распростертые у дальней стены.
– А вот и пара той кроссовки, которую я нашел в саду, – совсем тихо, почти шепотом сообщил Планшетов. – Вон, у девочки на ноге. Не удивительно, что Васек так перепугался. Я бы, на его месте, вообще в штаны наложил.
– Кто это, зема?
Юрик в недоумении покосился на приятеля:
– Вовка, ты самый тупой мент, которого я когда-либо видел. Ты что, до сих пор не въехал? Это твои пропавшие постояльцы. – Сорвав с окна старую газету, Планшетов быстро свернул факел. Волына сделал шаг вперед, и обнаружил, что вступил в лужу.
– Твою мать, а?! Это же кровь!
– А ты думал, шоколад, чувак?
Вовчик вытер подошву о доски, которыми был зашит пол. Пока он возился с этим делом, Планшетов бегло осмотрел трупы.
– Все один к одному сходится. Женщина, не ваша хозяйка, случайно?
– Нет, зема. Эта тощая, как доска, доска, блин, два соска, а Ирка баба плотная, в теле. Сиськи, булки, все на месте. По первому разряду.
На затылке несчастной госпожи Журавлевой Вовчик обнаружил след от удара.
– Топором звезданули. – Заключил Волына. – Обухом топора. – К нему постепенно возвращалась способность рассуждать. – Это что же выходит? Что их волоком тащили через сад? Так, что ли? Вот кроссовка и свалилась? Верно я говорю, Юрик?
Планшетов пожал плечами.
– Выходит, – развивал мысль Волына, – они были живыми? Какого хрена покойников по балде обухом лупить, а, Юрик? Если они и без того того?…
– Добили, – одними губами сказал Планшетов.
– А следы борьбы? Следов я нигде не видел. В хате все чин чинарем, зема.
– А где топор? – спросил Волына, и приятели против воли обернулись. Но, все было тихо.
– Его кто-то унес, – прошептал Планшетов. Вовчик сглотнул слюну. Юрик взял одну из девочек за лодыжку:
– Еще не окоченели…
– Какое окоченели, если даже кровь не засохла?!
– Тебе виднее, чувак. – Не стал спорить Планшетов. – Ты бывший мусор, а не я.
– Сам ты мусор! – огрызнулся Вовка.
– Значит, тот, кто их замочил, не мог уйти далеко? – предположил Планшетов. – И потом, а где же ваша хозяйка? Или ее тело, а? И где, спрашивается, Журавлев? Что скажешь, чувак?
Доводы были достаточно убедительными, чтобы сделать соответствующие выводы.
– Скажу, – начал, наконец, Волына, – что хорош языком молоть. Давай, Юрик, ноги уносить, по добру по здорову. Ласты клеить, чтобы ты понял, о чем базар. Если нас соседи засекут, или кто еще, потом не отмажешься, точно тебе говорю. Заметут, мокрое повесят, и будешь, зема, на нарах на дурняк чалиться. Небо в клеточку, и все такое. Понял, Юрик, или нет?
– Сваливаем, – согласился Юрик. Предложение Вовчика показалось на редкость разумным. – Помоги с Бонасюком, Вовка. Не оставлять же его тут.
Вдвоем они кое-как доперли бездыханного Василия Васильевича до машины, где он снова полетел в багажник. Планшетов хлопнул крышкой. Волына нырнул за руль. Юрик уже собирался последовать за ним, когда вспомнил о матерчатом поясе с деньгами, оставшемся валяться в комнате на полу. Как не спешил Планшетов убраться из деревни куда подальше, это вовсе не значило, что он готов пренебречь такими деньжищами.
– Заводи двигло, чувак, я сейчас!
– Ты куда, зема?! – удивился Волына из кабины.
– Пальчики наши сотру.
Планшетов бегом обогнул дом, тщательно прислушиваясь на ходу. Дверь комнаты для постояльцев была открыта. Юрик притормозил на мгновение.
– Видать, мы ее за собой не прихлопнули, – успокоив себя таким образом, он шагнул в дом.
«Ага, чувак. И лампу потушили, а как же…», – добавил внутренний голос, едва Юрик переступил порог. В комнате стоял запах сгоревшего керосина, но сама лампа, как назло не горела. «Сквозняком задуло». – Это были последняя внятная мысль перед тем, как все началось. Юрик споткнулся, и, беззвучно крича, полетел носом в темноту. Пока он выбрасывал перед собой руки, чтобы не врезаться физиономией в пол, что-то просвистело над затылком, врезавшись, то ли в стену, то ли в наличник. Волосы зашевелились на голове Планшетова, как только он вспомнил о пропавшем топоре.
«Вот и колун нашелся!» — От этого открытия между лопатками стало так холодно, словно за шиворот упала сосулька. Вместо того, чтобы подниматься (предприми он такую попытку, и топор немедленно вонзился бы в спину), Юрик рванул по проходу на четвереньках. Так проворно, словно родился собакой. Поразительно ловко достигнув стола, Планшетов вскочил на ноги и обернулся, чтобы встретиться с нападающим лицом к лицу. Глаза еще не освоились в потемках, но он все равно разглядел нечто, прыгнувшее на него с занесенным над головой топором. Закричав, Планшетов выбросил вперед левую ногу, угодив невидимому противнику в живот.
– Получи, маньячила!
Нечто, атаковавшее Юрика, отшатнулось, зашипев, как разъяренная рысь. Воспользовавшись заминкой, он прыгнул через кровать, возможно, побив легкоатлетический рекорд. Через секунду Планшетов несся к машине, размахивая руками и крича.
– ТРОГАЙ ВОВКА ТРОГАЙ!
– Что, зема! Кто за тобой гонится?!
– Без руля! Жми!
Волына, которому с головой хватило и маньяков, и вурдалаков со старого кладбища, не заставил повторять дважды. Он даже ворота не удосужился открыть, а просто снес их задним бампером. И погнал машину вдоль улицы, совершенно не выбирая дороги, и не заботясь о сохранности подвески.
– Говорил я тебе, плохое это место!
– Жми, чувак, жми!
Вскоре они были за околицей. Быстро промелькнули поля, и «99-я» нырнула в лес.
– Слышь, Планшет… – Волына немного пришел в себя. – А город-то в другой стороне. По-любому. Ты в курсе?
– Откуда мне знать?! – фыркнул Юрик, – если я тут впервые в жизни?! И потом, кто за рулем, а?! – Вообще говоря, Юрику было все равно, куда ехать, лишь бы убраться подальше от Пустоши. Ободренный Вовчик что-то брякнул про старую короткую дорогу, по которой до города рукой подать, и живо разогнал «99-ю» до сотни. Двигатель у нее не ахти какой, зато и вес не так уж велик. На опушке дорога выписывала крутую петлю, но Волыне это было невдомек. В общем, когда Вовчик сообразил, что к чему, крутить рулем было поздно. Они вылетели на обочину, разбрызгивая мокрый снег и глину. Дальнейшее не сложно представить. Машину занесло, правые колеса соскользнули с насыпи, левые оторвались от земли, земы дружно завопили, и машина кубарем покатилась с откоса. Количество кувырков приятели не считали. Поскольку, согласно «добрым» отечественным традициям, Волына и Планшетов пренебрегали ремнями безопасности (их большинство водителей разве что перед КП на плечо набрасывает, так и то, видимости ради, чтобы гаишники не приставали), то оба полетели макушками в потолок. И так много раз подряд. Как это ни странно, никто из них серьезно не пострадал. Чего, кстати, нельзя сказать о машине.
* * *
– Такие вот, чуваки, пироги, – закончил рассказ Планшетов.
– М-да… – Протасов почесал загривок. – Это было все, на что он сподобился.
– Кто же на тебя напал? – хороший вопрос, на который у Планшетова не было ответа:
– Тот же туземец, что перебил квартирантов. Большего не спрашивай, чувак. Лично я – без руля.
– Где же Ирка? И ее пионеры? – Валерий потихоньку переваривал услышанное. Юрик пожал плечами.
– Надо этого маньяка изловить. Может, Ирка еще живая. – Протасов погладил кастет.
– Без меня, чуваки! – сразу заявил Планшетов.
– Ах ты, блин, гад…
Бандура тяжело встал. От долгого сидения на корточках икры затекли, и ноги казались протезами. Сделал пару шагов к обочине, дожидаясь, пока в мышцах восстановится кровообращение. Кинул мрачный взгляд на разбитый автомобиль и обернулся к приятелям:
– Так. Ладно. Не знаю, Валера, нужна ли мне твоя Ирка, но, как бы там ни было, сначала надо найти Бонасюка!
– Зачем, чувак? – искренне изумился Планшетов. – На кой тебе сдался толстый ублюдок? К тому же дохлый, если ты позабыл!
– Чтобы закопать.
– Где закопать?
– Хотя бы и на вашем старом кладбище.
– Не бери дурного в голову, чувак. – Планшетов вытащил сигареты. – Васек сам во всем виноват. Прямо под колеса ломанулся. Мы с Вованом все видели.
– По-любому, – подтвердил Волына.
– Будете свидетелями у дознавателя?! – вспылил Андрей.
– При чем здесь дознаватель, братан? – вмешался Протасов. – О чем ты, е-мое, базаришь?
– О джипе Правилова, Протасов, которым я переехал Бонасюка! Ты что, Валерка, хочешь, чтобы мне Правилов голову снес, если это где-то выплывет? А? И тебе, между прочим, за компанию. – Распинаясь таким образом, Бандура был не совсем искренен. Какой бы разнос не учинил впоследствии Правилов, была еще одна причина, понуждавшая поступить именно так. Андрею не хотелось бросать Василия Васильевича в поле. Говорить об этом в открытую он не спешил, опасаясь, что приятели не поймут. Он и сам не до конца разобрался, откуда пришло это чувство.
– А… – протянул Протасов. – Я и не подумал… на счет Правилова…
– Он не подумал! – фыркнул Андрей.
– Олега Петровича подставлять не годится, – согласился Валерий. – Ну и голова у тебя, Андроныч. Хорошо варит, однозначно. Ладно, – он обернулся к приятелям: – Давайте, ищите Бонасюка, пацаны.
Предложение не вызвало энтузиазма, но, Протасов был мастаком по части убеждения, и дело мало-помалу сдвинулось. Приятели рассыпались веером. Поиски заняли минут восемь. Самым зорким оказался Планшетов.
– Нашел, чуваки, – сообщил Юрик.
– Вовка, тащи из джипа тряпку, – распорядился Протасов, брезгливо отвернувшись.
– М-да, досталось хорьку. – Присвистнул Планшетов, и Бандуру вывернуло наизнанку.
Глава 13
ДЕМОН СО СТАРОГО ПОГОСТА
Процессия медленно продвигалась через поле. Ступни по щиколотки увязали в грязи. Особенно скверно пришлось Протасову, в его дурацких вьетнамках. Хотя они и оказались кстати, когда решалось, кто понесет Вась-Вася.
– Как ты это себе видишь, пингвин?! – возмущался Валерий, упирая на тапки. – В них не то, что носить, в них ходить полная торба. – С этим было трудно не согласиться, хоть Планшетов и обозвал Протасова ловкачом.
– Ты их специально нацепил!
– Идиот, блин.
Волына, на первых порах, тоже заартачился:
– Не буду я его тащить, и привет. Я пас, зема. – Вовчик со злобой отшвырнул окурок и тот, пронзив темень падающей звездой, исчез за скатом дороги. – Натаскался за сегодня. Хватит! Пускай Бандура напрягается, если ему припекло!
– А я сказал, – надулся Протасов, – доставим красиво, и культурно закопаем. Как в лучших домах. Баста!
– Тебе надо, ты и копай, – огрызнулся Вовчик. – А с меня здешних погостов за глаза.
Протасов сердито засопел.
– Вовчик, – начал он многообещающе, – или ты, блин…
– Пошел ты гнить!
– Бунт? – осведомился Протасов. – Ну, все, рогомет, достукался…
Сообразив, что Валерий не настроен шутить, Волына капитулировал, и они тронулись в путь. Планшетов подхватил мертвеца под мышки, Вовчику достались ноги.
– Пускай хотя бы Бандура подключится. – Ныл Вовка, сопя от натуги. – Клиент тяжелый, как сто подвалов. Что мы, нанялись, пупы надрывать?! Бандура, е-мое? Ты чего отлыниваешь?!
– Андрюхе не положено. – Отрезал Протасов. – Они с Васьком почти что родственники.
Бандура шагал в хвосте колонны, утопая в грязи то по щиколотки, то еще глубже, и не знал, благодарить ли Протасова, или посоветовать заткнуться. Он не мог заставить себя не то, что прикоснуться, но даже смотреть на Вась-Вася. «А ведь только вчера собирался его убить. Планы разрабатывал, и все такое. И вот, убил, так в чем же дело?» — Этого он толком не знал.
Двери часовни были распахнуты настежь. Судя по изъеденным ржавчиной петлям, их проще было сломать, чем прикрыть. Внутри было сыро и, как показалось Андрею, еще холоднее, чем на улице. Из под купола струился рассеянный лунный свет, слишком слабый, чтобы бороться с царящей в помещении темнотой. Планшетов ушиб ногу и разразился проклятиями, которые подхватило гулкое эхо.
– Заглохни, идиот! – посоветовал Протасов. – Жизни лишу, если не засохнешь.
– Чего мы сюда пришли, зема?
– Чтобы яму не копать, – пояснил Протасов. – Тут, вдоль стен, саркофаги. Или как их там, по научному? Короче, плиту сдвинем, Васька через борт, трявк, и ништяк. Комар носу не подточит. Верно я говорю, Вовка?
– Зема, ты гений. По-любому.
– Тогда давай, подсвети.
Тело Бонасюка с глухим стуком улеглось на бетонный пол кафедры. У Андрея немедленно подвело желудок, но, он справился, кое-как. Протасов зажег фонарь, прихваченный из джипа Правилова. Луч света выхватил замшелые надгробия, дореволюционные, по крайней мере.
– Раньше не мог включить? – Планшетов растирал ушибленную ступню.
– Раньше была маскировка, гигробот неумный. – Протасов двинулся вдоль стены, сохранившей фрагменты фресок вперемешку с графити, напоминающими сатанистские надписи. Бандура насчитал несколько свастик, парочку грубых изображений влагалищ и несчетное число фаллосов размерами на любой вкус. На крайнем в ряду рисунке один гей трахал другого. Размашистая надпись гласила: «Я ТАК ХОЧУ!»
– Грабли за такое обрывать… – сказал Протасов. – Козлы, блин.
– Смотрите, чуваки. И потеть не надо. – В свете фонаря они обнаружили, что плита самого дальнего склепа сдвинута больше чем на половину.
– Тут были гребаные гробокопатели…
– Причем недавно, – отметил Бандура, показывая на прислоненную неподалеку штыковую лопату. Волына подошел поближе и, некоторое время внимательно ее изучал.
– Лопат не видал, Вовка?
– Чтоб я сдох, зема, если это не Иркин инструмент.
Бандура, присев на корточки, потрогал пальцами штык:
– С ее помощью плиту сдвигали. Вон, железо покорежено.
– Это та самая могила? – спросил Протасов, обращаясь исключительно к Вовчику.
– Она, зема, – одними губами подтвердил Волына.
– А крест Пастуха где?
– Ни видать, зема.
– Вы о чем болтаете, чуваки? – насторожился Планшетов. Вздохнув, Протасов склонился над саркофагом, опустив в нишу фонарь.
– Б-дь! – выругался Валерка через секунду, машинально одергивая руку.
– Что ты там увидал, чувак?
– Трупешник, – сипло сказал Протасов.
– А ты думал, там биг-маки из Мак-Драйва?
– Идиот, блин. Не скелетон, е-мое, а трупешник. Ты что, Юрик, дурак?
Планшетов перехватил фонарь, и они минуты две пялились в яму. Никаких сомнений не было, в саркофаге лежало тело мужчины средних лет. В брюках, носках, и клетчатой фланелевой рубашке.
– Кто это?
Планшетов отер пот со лба:
– Кто? Я вам скажу, кто. Это товарищ Журавлев Игорь Иванович, 1949-го, если не ошибаюсь, года рождения. Прописан в городе Бухара.
– Иди ты?! – Волына перевел дух. – Кто ж его сюда притащил?
– Убийца…
– Или вурдалак, – добавил Вовка. Судя по лицу, ему не терпелось убраться восвояси. Если бы не приятели, Вовка был бы уже далеко. Так далеко, как позволяют ноги.
– Не бывает никаких вурдалаков!
– Хочешь убедиться?! Так убедишься, не сомневайся!
– Заткнитесь оба! – Приказал Протасов. Подхватил Бонасюка и легко перебросил через край саркофага. Несчастный банщик исчез в проеме, плюхнувшись поверх Журавлева со шлепком, от которого Андрея скрутило пополам.
– Какой ты, зема, малохольный, – заметил Вовчик. Бандура пропустил замечание мимо ушей.
– Покойся, короче, с миром, – сказал Протасов, и четверка двинулась к выходу, постепенно прибавляя, как под порывом ветра. В воротах они едва не бежали. Протасов, путаясь во вьетнамках, попробовал заговорить об экспедиции в Пустошь, но не нашел ни намека на поддержку.
– Ксюшку жалко, – вздыхал Валерий. Это была истинная правда. Но, приятели были неумолимы.
– Жалко у пчелки, чувак. – На ходу отмахнулся Планшетов.
– Я с приведениями не воюю, зема. – Добавил Волына, и прибавил шагу. Бандура придерживался того же мнения:
– Глупо, Валерка. Своих неприятностей выше крыши. Маньяк там, или нечистая сила, о которой Вовчик треплется, наше дело сторона.
– У хозяйки дети, мал мала меньше, а тебе выходит насрать? Бандура, у тебя совесть, в натуре, есть?!
– А у тебя? – Андрей затормозил в дверях.
– Что ты имеешь в виду, Бандура?! – спросил Протасов с вызовом. Глядя в его честные глаза, Андрей подумал, что, с уходом Бонасюка он, скорее всего, уже никогда не узнает правды. Протасов будет молчать, как рыба, тем более, раз главный свидетель в земле. Даже не в земле, а в саркофаге из давно заброшенной часовни, где стены изуродованы порнографическими картинками. «Я же его туда иотправил», – думал Андрей, но, не это было самым отвратительным. Самым паскудным представлялось то, что Андрей, где-то в глубине души подозревал, что ни в коем случае не хочет знать правду. Это было омерзительно, но это было именно так.
– О чем ты треплешься, Бандура?! – Протасов набычился, доказывая самые наихудшие подозрения. На воре, как известно, и шапка горит.
– Ни о чем, – буркнул Андрей, и опустил голову. Протасов же, похоже, не собирался отступать. Трудно сказать, к чему бы пришли, в конце концов, приятели, если бы Планшетов неожиданно не зашипел:
– Т-с! – и отпрянул за угол. – Тихо, чуваки! Шухер! Прячьтесь! Сюда кто-то идет.
Четверка дружно залегла в дверях. Проследив указательным пальцем Планшетова, Бандура разглядел темную фигуру среди могил, метрах в сорока, не более.
– Какого хрена? – пробормотал Протасов. Когда Луна выглянула из-за туч, отделав погост мельхиором, стало видно, что существо пятится задом, волоча за собой нечто напоминающее мешок. С расстояния трудно было разглядеть детали. Просторный балахон, вроде длинного плаща с капюшоном или дождевика черного цвета, мел могилы, достигая пят. Существо казалось зловещим и ирреальным.