Звягинцев Александр. Русский Рэмбо для бизнес-леди

   – А при чем здесь я?
   – Хм… Ольга Викторовна, не дожидаясь следующего покушения на нее, все завещает своей дочери Нике, а до ее совершеннолетия во владение имуществом, в случае чего, должны вступить вы – отец девочки.
   – В случае чего?
   – Вы действительно не понимаете, что вам грозит в случае третьего, и удачного, покушения на Ольгу Викторовну? – вдруг, отбросив умиротворение, жестко спросил Костров. – Она, вероятно, написала на вас завещание в надежде на вашу защиту от тех, кто хочет ее устранения. Но вы должны понимать, что в случае чего она утащит вас за собой в мир иной.
   – На меня падет подозрение в ее убийстве, и я загремлю под фанфары.., вы хотите сказать?
   – Приятно говорить с умным человеком, – засмеялся Костров. – В вашем положении на вас легко списать что угодно. А теперь с ее завещанием у вас к тому же появился мотив для ее устранения.
   Скифа передернуло. Верить "голубым мундирам" было не в его правилах. Но тут многое походило на правду, и от этой правды веяло могильным холодом.
   – Что вам от меня надо? – глухо спросил он.
   – Нам? – улыбнулся Костров. – По долгу службы и по призванию – мы охранители. Охраняем покой обывателей от "великих потрясений". Вот цель и содержание нашей работы. Мысль моя не нова – в начале века ее сформулировал жандармский полковник Зубатов, ею же руководствовался Столыпин, стремясь спасти "благоглупых" от красного петуха революции.
   Скиф повернулся к нему вполоборота:
   – О чекистах и о любви немало песен сложено.
   Ближе к делу! "
   – К делу так к делу… Последняя "октябрьская" революция девяносто третьего года привела к власти анемичных выродков, не способных удержать власть.
   Как точно выразился в начале века генерал-прокурор Щегловитов: "Паралитики власти как-то беспомощно, нехотя борются с эпилептиками революции". Они ведут дело к всенародному бунту, а нам известно, чего стоит любой русский бунт. Заботясь о будущем государства Российского, мы сейчас должны в средних слоях общества открыть много выдающихся личностей, чтобы они обеспечили собой плавную замену и уход на покой умственно и морально деградированной верхушки.
   – Кадры решают все! – усмехнулся Скиф. – Вы хотите, чтобы я подставлял свою голову ради того, чтобы Мучник стал президентом России?
   – Господин Мучник – не на эту роль, – улыбнулся Костров. – На Руси царь-самодержец и самодур – еще полбеды, беду приносит царь-бесхребетник.
   Скиф приблизил свое лицо к лицу Кострова:
   – Тогда говорите конкретно: вам нужен Скиф – стукач? Этого не будет, даже если мне придется шлепнуть прямо тут генерала из ФСБ.
   – Мелко мыслите. Мы сможем вас даже вывести из-под удара, если на мадам Коробову будет.., будет совершено третье покушение. Спросите зачем?.. Отвечу – нам нужен атаман Всероссийского казачьего войска. Но не из голытьбы, а миллионер с харизмой – мученическим венцом. Герой в понимании обывателя.
   – А если моего согласия на атаманство не будет?
   – Тогда для вас и ваших друзей будет трибунал в Гааге и пожизненное заключение в суперкомфортной западноевропейской тюрьме.
   – Что вы получите от нашей выдачи Гааге?
   – Продемонстрируем лишний раз лояльность американцам, а они в свою очередь закроют глаза на некоторые наши операции в Европе.
   – Предпочитаю еврокомфорт в России. Еще вопросы есть? Тогда выметайтесь!
   Костров даже не пошевелился на его приказание.
   – Василий Петрович, я уверен, рано или поздно мы сойдемся в цене.
   – У подлости нет цены.
   – Есть, да еще какая, – со знанием природы вещей кивнул Костров. – Смотря что считать подлостью. Для кого-то – подлость, а для нас – верность патриотическому и служебному долгу. Дверцу мне не откроете, господин атаман?
   – В другом месте я б тебе крышку гроба открыл.
   Костров молча бросил на переднее сиденье деньги и неторопливо вышел из машины.
   – Возьмите сдачу! – крикнул ему в спину Скиф.
   Сзади к "Мерседесу" подкатил "жигуль" с Засечным. Костров, прежде чем удалиться в темноту, наклонился к Скифу:
   – Вон и ваши подельники подкатили, живы и здоровы. Я попросил моих подельников развлечь их пока анекдотами, чтобы нашему знакомству не помешали, Василий Петрович. Желаю спокойной ночи и приятных снов. Надеюсь, они не будут такими вещими, как в прежние времена.
   Скиф выбросил на тротуар костровские чаевые. Он лихорадочно рассуждал: "Может, это сам генерал Костров замыслил устранение Ольги. Ольга – не дура.
   Видно, почувствовала, что стоит на краю пропасти, потому и написала завещание… Но почему она написала завещание на меня, а не на своего отца?.. Что бы там ни было, но Ольге угрожает опасность! Как мне, даже живущему по чужому паспорту, помешать черному замыслу синего генерала, за которым вся мощь государства?.. Как?.. Стоп, стоп!.. А может, именно ему, Скифу, Костров сейчас предлагал убить ее?.. Чушь!..
   Бред какой-то… Оля, Оленька, Ольгуша, родная моя, что же это творится под российскими небесами, а?!
   Почему ты выбрала в завещании меня, а не своего отца?.. Господи, почему?.."
   Засечный вышел из "жигуля" и подсел к нему в "Мерседес".
   – Что за упырь болотный тебе мозги компостировал?
   – Один из тех, благодаря которым мы еще на свободе, – ответил Скиф и брезгливо провел ладонью по лицу, словно стирая с него плевки.
   На этом приключения для Скифа не закончились.
   В трубке радиотелефона раздалось медовое причитание Нидковского:
   – Василий Петрович, метрдотель ресторана "Арбат" заказывает машину для их клиента.
   – Через десять минут буду. Пусть клиент ждет у входа.
   Оглянувшись назад и убедившись, что "семерка" с Засечным и казаками следует за ним, Скиф направил машину в сторону торчавших в ночном небе зубьев Нового Арбата.
   Увидев подкатившую машину, двое мужчин вывели под руки третьего, еле стоящего на ногах.
   – Командир, доставь хорошего человека в Олимпийскую деревню, а то на нас телки повисли, – сказал один из них, открывая дверцу машины.
   – "Зеленые" вперед.
   – Фирма веников не вяжет! – одобрительно кивнул тот, протягивая Купюры.
   Пьяный, бормоча что-то нечленораздельное, сразу уткнулся лбом в переднюю панель. Промелькнул Киевский вокзал. Не доезжая "Мосфильма", остановившись на красный свет, Скиф услышал сбоку тихий, совершенно трезвый голос пьяного:
   – Хубасти? Как дела?
   – Как сажа бела! – буркнул Скиф, пытаясь в темноте салона рассмотреть лицо клиента.
   – Тогда сверни в переулок и выбери двор потемнее – поговорить есть за что, как говорят в Одессе, – белозубо улыбнулся тот.
   – Блин, как же вы меня нынче достали! – вырвалось у Скифа. – Ну, что еще-то от меня?
   – Ну, хотя бы поставить тебя в известность, что в сельской церквушке под Псковом одна старушка который год ставит свечки за православного воина Скифа и просит бога уберечь его от пули злой, от хворостей душевных и телесных, от зависти черной подлючьей.
   – Какая еще старушка?..
   – Родной матушкой приходится мне та старушка, Скиф.
   – Чего-то я лица твоего не припомню. Постой-постой – майор-особист, что ли?
   – Теперь уже полковник.
   – Как вас хоть зовут? Тогда ведь знать было не положено, – остановив машину у гаражей-ракушек во дворе какого-то дома, спросил Скиф.
   – Полковник Шведов Максим Сергеевич. Думаем у себя в управлении: что за странная фирма по извозу объявилась – богатенькие Буратины по ночам больше на нее надеются, чем на своих костоломов-телохранителей. Смотрим, и один сосед из нашего дома интерес к фирме проявлять стал. Ну, думаем, нам тогда сам бог велел. Что Костров хотел от тебя?
   Скиф ухмыльнулся, пожал плечами.
   – В стаю звал? – наседал Шведов.
   – Не волк я, к стае вашей прибиваться.
   – Угрожал? Шантажировал? – не отставал Шведов.
   – По мелочевке.
   – Обещал сдать Интерполу за сербские подвиги?
   Скиф опять пожал плечами и промолчал.
   – Обещал! – утвердительно кивнул Шведов и вроде бы обрадовался этому факту. – Этот на все способен!
   – Не впутывал бы ты меня, полковник, в ваши семейные свары, – сказал Скиф. – У меня и так от всего чердак едет.
   – Кстати, наши ребята еще на российско-украинской границе хотели поставить тебя в известность, что судимость за побег из зоны с тебя снята, да вас уж очень плотно пасла "наружка" Кострова. Думаешь, бывший тестюшка с амнистией расстарался?..
   – А кто?
   – Полковник Павлов, комполка твой. Он тогда во все двери стучался. Нормальные мужики по нашей наводке, правда, уже после его самоубийства, в твоем деле покопались и пришли к выводу, что тебя к государственной награде впору представлять, да след твой к тому времени уже простыл…
   – Свежо предание, – усмехнулся Скиф.
   – Напрасно ты так. У нас сохранились еще люди, для которых совесть и закон не на последнем месте.
   – А что это вы так о Кострове? Чем он вам насолил?
   Порывшись в кармане, Шведов вытянул кассету и сунул ее в окошко магнитофона:
   – Вот послушай.
   Один голос, раздавшийся из магнитофона, принадлежал Кострову. Другой, женский, заставил Скифа вздрогнуть: это была Ольга. Дослушав пленку, записанную в Лужниках до конца, Скиф тяжело вздохнул:
   – Хабибулла жив! Слава богу, хоть одного могу вычеркнуть из поминального списка. А до всего остального – не врублюсь. Не обессудь, полковник, еще от сербской войны не очухался. Думал, на родной земле душа отдохнет, а тут что-то такое творится…
   Шведов усмехнулся и выдернул из-под обшивки сиденья "жучок".
   – Прошу прощения. Ждать информации от тебя не приходилось, пришлось записать ваш разговор с Костровым. Меня очень интересует, почему он так вцепился в тебя.
   – Он же сам сказал об этом, – Скиф хмуро кивнул на магнитофонную кассету в руках Шведова. – Ряженого атамана вашей Конторе надо с.., харизмой, который будет плясать под вашу дудку.
   – Не нашей Конторе, Скиф, а Кострову и тем, кто стоит за ним. К нашей Конторе Костров имеет отношение, как ты к папе римскому… У него еще при Андропове всплывали делишки, но каким-то образом все сходило с рук. В девяносто первом за махинации с недвижимостью трибунал все-таки червонец ему влепил, и, как понимаешь, тогда лампасы со штанов тоже спороли.
   – Прямо Мефистофель какой-то! – вырвалось у Скифа. – Почему же тогда он не в Тагильской зоне?..
   – Это – вопрос! – усмехнулся Шведов. – Через два года сухим вышел. Хоть дерьмо уже не отмыть с его генеральского мундира, но любит в нем покрасоваться и за национального радетеля себя выдает.
   – Твоя Контора опять копает под него?
   – Да как сказать… Он свой везде: у демократов, у коммунистов, у сионистов и фашистов. Всюду вхож.
   Все гребет под себя. Он занимается имиджмейкерством, создал ряд информационно-аналитических структур, напоминающих наши, но с обратным знаком…
   Вопрос – зачем? Кроме того, его люди открыли ряд подставных фирм в оффшорных зонах мира. Чем занимаются эти "фирмы", можно догадаться, зная, кто его благодетели и друзья здесь.
   – Кто, если не секрет?
   – Те, кто имеет власть и деньги, но "меньше знаешь – крепче спишь". Скиф. Костров – лишь звено в цепи. За рубеж через фирмы вроде "СКИФа" Коробовой гонят все: от военных технологий до новейших систем оружия.
   – Если вы знаете всю подноготную костровской гоп-компании, почему не прихлопнете их?
   – Ски-и-иф, на все свое время… Мой совет тебе на прощание: Костров теперь кого-нибудь из лично преданных натравит на тебя. Может, твоего знакомца.
   Слушай его, но делай все наоборот, тогда еще будет шанс сохранить друзей и свою буйную голову.
   Шведов высунулся из дверцы машины, подозрительно оглядел занесенный снегом двор и повернулся к Скифу:
   – Надо будет, я найду тебя, а пока обо мне забудь.
   Одно твое неосторожное слово про нашу встречу, и полковника Шведова найдут на свалке с проломленным черепом. Если еще найдут…
   Скиф хмуро кивнул в ответ и долго еще смотрел вслед пьяно спотыкающемуся полковнику, уходящему в глухую арку.

Глава 21

   В полдень на следующий день Скифа разбудил телефонный звонок.
   – Да.., да… Это я. Доброе утро, Оля…
   – Какое утро! День на дворе.
   – Ну, тогда добрый день!
   – Тебя можно поздравить?
   – С чем это?
   – С брачной ночью… Не выспался, милый?
   – Не говори глупостей.
   – Как, еще нет? Не ожидала, что ты у меня такой застенчивый.
   – Оля, скажи мне лучше, это правда, о чем мне сообщил вчера старший Костров? Что за наследство?
   – Костров и правда – это все равно что я и.., порядочность… Твое здоровье!
   – Оля, ты пьешь?
   – У меня творческий отпуск. Мне нужно отдохнуть от вас всех.
   – Съездила бы к Нике.
   – Я тут поразмыслила на трезвую голову и решила – ты должен жениться на Ане.
   – Костров настучал?
   – Какое имеет значение, кто настучал? В данном случае просто голый расчет. Детей у нее не будет. Когда Мучник или кто другой любыми путями спровадят меня на тот свет, лучшей матери для Ники не найти.
   – А на тебе не посоветуешь жениться?
   – В третий раз замуж? Ищи дурочку помоложе.
   Я уже свободы вкусила.
   – В последний раз спрашиваю. Костров говорил правду?
   – Что я все оставила Нике?.. Правда. А что тебе не нравится?
   Он с остервенением бросил трубку.

* * *

   Разговор показался продолжением кошмарного сна, который мучил его ночью. Вернее, не сна, а бесконечного сериала. Снова горы, желтое ущелье, по которому плетется поезд-"кукушка", как тогда во сне с полковником Павловым. Только на этот раз поезд с вагонами без стекол и без крыши въезжает в черный туннель.
   Скиф в поезде один.
   Не раз и не два он бродил во сне; по лабиринтам этого города и все время выходил на одно и то же место – к кумирне с глиняной богиней и алтарем, на котором возвышалась хрустальная пирамидка с хрустальным шариком. Десять лет его преследовал этот сон.
   Богиня с воздетыми кверху руками начинала сиять.
   Сначала как золотая вещица, затем как голограмма, которую можно обойти и рассмотреть со всех сторон.
   На этот раз она все росла и росла, пока Скифу не пришлось смотреть на нее снизу вверх.
   Зазвучала музыка, даже не музыка, а какой-то подземный гул, в котором не различить отдельных звуков.
   Полупризрачная богиня опустила руки, подняла голову и открыла пустые глаза, из которых лазерными лучами расходилось золотисто-голубоватое сияние.
   – Вот ты наконец и наш, воин Гинду… Чаша твоих страданий перевесила чашу крови, пролитой тобой.
   Возьми священную маманду и взгляни на свою судьбу!
   Перед Скифом выплыл хрустальный шарик и встал, переливаясь всеми цветами радуги.
   – Всего девять было маманд. Девять – по числу планет, детей великого отца Солнца, дарующего жизнь. Девять маманд было даровано людям для познания вселенского разума. Девять измерений пронизывают пространство и три царства мира живут одно в другом: царство духа, царство материи и царство людей. Эпох тоже было девять. Восемь раз зарождалась и исчезала на Земле жизнь. Наступила последняя эпоха.
   Скиф зябко повел плечами, хотя от прозрачной сияющей фигуры и от маманды исходил сильный жар. Тьма исчезла, на него вплотную надвинулось звездное небо. Так близко, словно Земля под ногами превратилась в футбольный мяч, и он стоял на нем.
   – Вглядись в свою судьбу!
   Скиф прищурился. В хрустальном шарике пылало пламя.
   – Это очистительный огонь, он превратит тебя в священный пепел.
   "Вселенская перспектива", – подумал Скиф.
   – Ум твой еще короток. Как у человека. Очистительный огонь сожжет твою душу, а не тебя. Тебе придется принести на алтарь жертвы свою дочь.
   – Не бывать! Кто ты?
   – Я – созидающее зло. Люди меня называют Ана Кали или…
   – Или дьяволом? – догадался Скиф.
   – Что названо – то уже существует. Созидающее зло даровало вам технический прогресс, который принес наслаждение комфортом, но порождает зло.
   В мире людей никогда не было и не будет места добру.
   Добро живет в духовном мире, но у человека почти нет надежды обрести бессмертие. Хотя человек может стать вечным, как пророк, в мире зла. Еще до твоего рождения тебе выпал жребий стать бессмертным в мире зла.
   Скиф невольно попятился от злой силы, исходившей от видения, но уперся спиной во что-то живое, колышущееся, движущееся За ним плотной стеной стояли афганские цыгане, те, что просили подаяния в электричке Москва – Калуга.
   – Это твои проводники в мир вечного зла. Они охраняют тебя и маманды.
   Скиф поднял камень и замахнулся на перекошенного дервиша, пританцовывавшего на деревянной колодке.
   – Не смей – это Хранитель Времени. Убьешь его, остановится время. Тогда наступит смерть для всех миров.
   Скиф повернулся к великану в обрезанных сапогах.
   – Это Хранитель Пространства. Разобьешь ему череп – разорвешь пространство, и в бреши ринутся захватчики из других миров.
   На маленького побирушку с бритой головой у Скифа не поднялась рука.
   – Этот ребенок – наследственное зло, груз прародительских грехов, которые достанутся каждому младенцу от всех его предков. Когда он вырастет, – девятая эпоха жизни на Земле закончится вместе с Землей, потому что дети не в силах вынести тяжести грехов всех своих предков. Они будут умирать во чреве матери.
   – Запомни, ты должен принести свою жертву очистительному огню, иначе мы покинем тебя навсегда…
   Именно на этом месте его разбудил звонок Ольги.

* * *

   Об отношениях с Аней Скиф действительно не сказал Ольге всей правды.
   Около двух часов ночи он проезжал мимо Киевского вокзала и увидел неподалеку от въезда на Бородинский мост лежавшую на проезжей части пожилую женщину с двумя сумками.
   Он остановился, следом за ним притормозил и Засечный. На теле женщины не было никаких следов автодорожной травмы. Ей просто стало дурно, когда она пересекала улицу с двумя огромными авоськами, набитыми пустыми бутылками.
   От немытой и оборванной женщины несло перегаром.
   – Оттащите ее на тротуар, – презрительно сплюнул сквозь зубы подоспевший к тому времени милиционер. – Таких бродяг за ночь вокруг вокзала по десятку замерзает.
   – "Скорую помощь" бы вызвать, командир, по радио, – сказал Скиф.
   – Бросьте вы ее, всех не натаскаешься. "Скорая" к нормальным людям из-за таких вот не может приехать вовремя. Да еще заразу врачам в машину занесет.
   Засечный со Скифом погрузили несчастную пьянчужку в "жигуль" и пошли колесить по мокрому снегу в надежде, что их пути пересекутся рано или поздно со "Скорой помощью".
   И точно – на Арбате, сразу за зданием Министерства иностранных дел, навстречу им шла машина с красным крестом на бортах. Водитель "Скорой" обложил их злым от усталости матом, когда они двумя машинами преградили ему путь.
   Потом он вышел, зевая в кулачок. Разбудил врача Врач тоже вышел из кабины… Перед ними стояла Аня.
   Холодно кивнув Засечному и Скифу, она осмотрела больную и властно прикрикнула на фельдшера и водителя. Те послушно погрузили бомжиху в салон машины.
   – Вы куда едете? – усталым голосом спросила Аня.
   – Куда бог или черт пошлет, – ответил Скиф, кивнув на телефонную трубку в руке. – Пока ждем вызова. А вам куда?
   Аня замялась. По ее лицу было видно, что собралась она домой – халат уже сняла и держала его на руке вместе с сумкой.
   – Да подкинь ты ее домой на "жигуле", а я за тебя поработаю, если Нидковский позвонит, – сказал Засечный, стрельнув лукавым глазом на смущенную Аню.
   – Нет-нет, что вы! Я вернусь на работу, высплюсь в дежурке. А утром на метро.
   Но Засечный уже вложил свои ключи в руку Скифу, забрал ключи от "Мерседеса" и сел за руль иномарки. Посигналив, подбадривая Скифа, он резко газанул с места. Медленно-медленно развернувшись, пошла прочерчивать ночную темноту красными огнями машина "Скорой помощи".
   Скиф открыл дверцу и нерешительно предложил:
   – Садитесь, пожалуйста.
   От Ани пахло валерьянкой и еще какими-то сердечными каплями. Скифу было неловко глядеть, как она суетливо прихорашивалась перед зеркалом, словно стыдясь своего усталого вида.
   Они обменялись малозначащими фразами и потом долго молчали, пока Аню не сморил сон. Во сне она притулилась к его плечу головой. Скифу было неудобно вести машину, сначала он попробовал чуть отстранить ее от себя. Затем обнять, но все равно она ему мешала. Он остановил автомобиль, и Анна проснулась. А уже совсем потом ему стало как-то неприятно, что первая близость произошла у них в машине. На "брачную ночь", о которой говорила Ольга, все это было слишком мало похоже.

* * *

   Ночью ему вновь приснился сон, один из тех самых, афганских.
   Снова этот поезд, снова выезжают из узкого ущелья. Но теперь он не один. Народу много, среди них знакомые цыгане.
   Цыганка в пестрых шелковых шароварах схватила его на полустанке посреди желтой, бесплодной, будто нарисованной степи.
   – Ты один, и мы одни. Мы бродяги – ты бродяга.
   Дай погадаю, кого ты ищешь!
   Скиф никогда еще не поддавался на уловки цыганок, но во сне как-то онемел и сказал:
   – Давай.
   Она присела на корточки. Веером разложила на своем подоле замусоленные карты.
   – От прабабки достались, – похвасталась цыганка. – А ей – от своей прабабки.
   Она что-то запричитала и показала пальцем на карты:
   – Вокруг тебя три дамы и повсюду кровь. Родственницы – любимые.., утром узнаешь. – Покажи своих дам, Шайтан-Нукер…
   Скиф выбрал даму пик, даму червей и даму бубен.
   – Ай да удалой! Тогда сам скажи, какую убьют.
   Скиф показал пальцем на бубновую.
   – Ай да незарегистрированный! – снова заблажила цыганка и принялась метать карты.
   – Два короля – треф и пик – спрятались за бубнового туза. Они бьют пикового валета, это ты. Скажи – бубновой даме не бывать там, где свистит ветер.
   Дама пик за тобой спряталась. Пусть не боится. Дама червей пусть боится светлых валетов…
   Запомнились маленькие грязные ручки цыганки с оловянными колечками, как у афганских сородичей.

Глава 22

   Златовласую даму бубен разгадать было нетрудно.
   Полдня он безрезультатно вызванивал ее через референта Тото, секретаршу и даже ненавистного Симу.
   За полдня бесцельной езды по городу он все-таки вычислил, где ее искать – на аэродроме в Жуковском.
   Там она, трезвая как стеклышко, собиралась опробовать новенькую, только что подаренную ей Симой двухместную "Сессну".
   На Ольгу, такую стройную, красивую, в облегающих белых джинсах и тонком свитере, пялились вовсю авиатехники и инструкторы.
   – Оля, я за тебя боюсь, – сказал Скиф.
   – Раньше нужно было бояться, когда я во всем полагалась на тебя. Теперь я не хуже любого мужика со всем справляюсь. Или ты снова собираешься пугать меня своими прорицаниями?
   – При чем тут ты? Я видел плохой сон про Нику.
   – Пойди проспись, бабка-гадалка. Надоели мне твои детские нежности. С виду бандит сицилийский, а в душе баба.
   Над летным полем в чистом небе высоко стояло солнце. Ряды белокрылых самолетов на полосе, казалось, рвутся в небо. Белоснежный шарф на шее Ольги победным стягом бился на ветру.

* * *

   История с подарком самолета выглядела почти семейной идиллией.
   В последние годы Ольга стала явно перебирать со спиртным.
   К чему бы это привело, трудно сказать, если бы во взбалмошной Ольге неожиданно не проснулась страсть к спортивной авиации.
   Ольга записалась в частный аэроклуб, коих немало развелось на бренных останках доблестного ДОСААФа, и не жалела денег на обучение по летной программе.
   Мучник сначала испугался ее страстного желания иметь собственный самолет, но, подумав, даже обрадовался ее новому увлечению.
   "Меньше будет совать нос в дела фирмы, – подумал тогда он. – Не дай, конечно, такого бог, но если вдруг мадам разобьется на своем самолете, то я, как муж, унаследую все ее активы и ее недвижимость за бугром. Тогда Сима Мучник навсегда покинет эту паскудную страну и уедет к папе. Мучнику-старшему, в солнечную Хайфу, где станет одним из самых богатых людей Земли обетованной".
   Конечно, в Хайфу или во Флориду можно было уехать и сейчас, но Сима понимал, что такой шальной "прухи" в бизнесе, как в охваченной хаосом распада России, у него нигде больше не будет. К тому же бывший лагерный петух-обиженка, воспитанный на почитании блатной романтики, буквально бредил желанием доказать всему уголовному миру, что он, Сима Мучник, которого в бараке все, кому не лень, совали мордой в парашу, в новой демократической России – столп общества, могущественный властитель судеб людских… Одних денег для этого было мало, нужна была еще и власть.
   Как это ни странно, но завещание Ольги Симу напугало не с финансовой стороны, он поверил, что Ольга не кидает его на миллионы долларов, а лишь заботится о своей безопасности, а напугало со стороны, так сказать, политической. К Симиной мечте о власти через узенький ручеек к тому времени была уже переброшена тонкая жердочка – влиятельные в политике люди предложили ему баллотироваться в депутаты Госдумы. Разборку с дочерью самого Хозяина Империи Виктора Коробова позволить себе Сима сейчас никак не мог. К тому же в будущем он хотел использовать тестя в своих стратегических интересах.
   Баллотироваться в Госдуму ему предложили от одного восточносибирского национального округа, население которого занималось собирательством, охотой и рыболовством. До развала СССР остряки шутили, что этот малый народ занесен в Красную книгу, а потому уже живет при коммунизме.