Браун Саймон. Государь

   Слева от него сидела Коригана. А справа – Эйджер. Они посмотрели на Дженрозу, когда та вошла. Коригана попыталась улыбнуться. Глаза Эйджера задавали вопросы, на которые она не могла ответить; во всяком случае, пока.
   Эйджер подвинулся, освобождая ей место. Она склонилась над Линаном и прошептала ему на ухо:
   – Прошлое одинаково, но у настоящего нет границ.
   Он тут же перестал бормотать и повернул голову, чтобы взглянуть на нее.
   – Что ты сказала? – настойчиво спросила Коригана.
   Дженроза взмахом руки попросила ее помолчать. Линан что-то говорил, но ей не удалось расслышать сказанного.
   – Прошлое одинаково, – повторила она, – но у настоящего нет границ. – И вплотную приблизила ухо к его рту.
   – Прошлое и есть настоящее, – произнес голос, не принадлежащий Линану.
   Дженроза резко выпрямилась и попятилась от Линана. Тот улыбнулся ей – какой-то болезненной и порочной улыбкой, и глаза его на мгновение сфокусировались на ее лице. А затем он отвернулся, глаза снова остекленели, устремив взор куда-то вдаль, и он опять принялся бормотать что-то непонятное.
   – Что случилось? – потребовала объяснений Коригана.
   – Что ты сделала? – добавил Эйджер.
   Дженроза содрогнулась. Она чувствовала себя вывалянной в грязи, зараженной. Ей хотелось бежать к Барде и броситься в воду, камнем пойти на дно и утонуть.
   Эйджер схватил ее за руку, и ее передернуло от этого контакта.
   – Божья погибель, Дженроза! – воскликнул он. – Что случилось?
   Он инстинктивно шагнул к ней.
   Дженроза выставила руки перед собой, не подпуская его к себе.
   – Расскажи, что произошло, – приказала ей Коригана, проходя к ним вокруг постели.
   – Не могу сказать, – едва дыша, ответила Дженроза. Она помотала головой, отмахиваясь от любых новых вопросов. – Пока не могу. После скажу.
   И бросилась к двери.
   – Дженроза! – крикнула ей вслед Коригана.
   – Доверьтесь мне! – откликнулась она, но не остановилась.
   И бежала, пока не добралась до своей комнаты. На рукомойнике горела единственная свеча. Дженроза плеснула себе водой на лицо и горло. Вокруг нее заплясали тени. Она знала, что они означали. У нее мало времени. Она взяла из стоящих в ногах постели седельных сумок кое-какие материалы и вышла. Дженроза собиралась выйти из дворца, из города на природу и совершить последний из четырех магических ритуалов, но во дворе ее остановила разлитая в воздухе чистая угроза – и понимание, что у нее могло не хватить времени. В ней поднялся панический страх, и она огромным усилием воли подавила его. Куда же пойти? Ей требовался огонь…
   И она почти сразу подумала о кузнице. Но позволит ли кузнец воспользоваться ею? Она отрывисто приказала проходящему мимо патрулю Красноруких следовать за ней и впереди них двинулась из дворца и дальше, по улицам. Когда они добрались до кузницы, кузнец все еще работал, добавляя завершающие штрихи к одной из половин ножниц. Увидав уголком глаза их приближение, он сердито преградил им дорогу, словно меч, держа кузнечные клещи с все еще зажатым в них докрасна раскаленным куском металла.
   – Вы совсем недавно испортили мою новую плавильную печь, а теперь хотите уничтожить и эту тоже? Я не дам вам этого…
   Дженроза кивнула Красноруким. Гладиус сверкнул в воздухе, и клещи с лязгом упали на пол, сломанные пополам. Краснорукие не слишком мягко выдворили потрясенного кузнеца из его же собственной мастерской и выставили снаружи охрану.
   Удостоверившись в том, что, кроме нее, в мастерской никого нет, Дженроза закрыла двери. Воздух в кузнице сделался жарким. Лицо ее защипал пот. Она направила взгляд в центр плавильной печи, заставила свое сердце биться ровно и принялась читать заклинание, начав едва ли не шепотом – но голос ее делался все громче и громче по мере того, как магия набирала силу. Пение продолжалось – и пламя сделалось жарче, становясь из оранжевого желтым, а затем и белым; ядро его пульсировало, живя собственной жизнью. Из печи полезли язычки пламени и потянулись к Дженрозе, как готовые схватить пальцы. Они слились, создавая извивающиеся узоры, намекающие на фигуры, которые Дженроза как будто узнала, но не могла назвать по имени; а затем она увидела лицо – неотчетливое, неузнаваемое как чье-то конкретное, но все же лицо с глазами, ртом и ушами. Пламя отступило. Жара в кузнице сделалась почти невыносимой; она чувствовала себя так, словно стоит в центре солнца. Пот насквозь пропитал ее одежду, а намокшие волосы прилипли к голове.
   Новые язычки пламени, с голубым и зеленым оттенками. Леса. Крылья. Женщина.
   Вот, подумала Дженроза. Пора.
   Ядро пламени сменило цвет. Ярко-рубиновая точка, которая все набухала и набухала, пока не заполнила всю плавильную печь. Лицо – и это лицо она знала. Она пронзительно закричала от страха и ненависти, а лицо так же закричало на нее.
   Из плавильной печи вырвалась стена воздуха, подхватила Дженрозу, словно листок в бурю, и бросила ее на дверь кузницы. Дверь распахнулась, и она кувырком полетела наружу, прямо в потрясенных Красноруких. Чьи-то руки схватили ее и подняли на ноги. Она вспомнила, что нужно дышать. Кожи ее коснулся прохладный ночной воздух, заставив задрожать. Она подняла голову и увидела тучу маслянистого черного дыма, поднимавшуюся в небо, пока ее не подхватил и не унес налетевший свежий ветерок.
   – Правдоречица, с тобой все ладно? – спросил один из Красноруких.
   Дженроза почти не заметила, как к ней обратились.
   – Нам надо вернуться во дворец. Быстро.
   Она попыталась сделать шаг, но оказалась слишком слаба. Те же руки снова подхватили ее.
   – Лучше немного обождать, – посоветовал другой Краснорукий.
   – Быстро! – закричала она. – Ради Линана!
   Это подействовало. Краснорукие пустились быстрой рысью, с двух сторон поддерживая Дженрозу.
   – Скорее! – отчаянно потребовала она, боясь опоздать и сжимая кинжал у себя под рубашкой.
 
   Все то время, пока Линан был в лесу – а время вело себя очень странно, пока он был там, – она никогда сильно не отдалялась от него. Даже когда он не видел ее, то слышал ее песню.
   – Я не понимаю слов, – сказал он ей как-то раз.
   – Это песня о желании, – ответила она. – Песня о глубокой и сильной потребности.
   – Ты поешь мне?
   – Я пою для тебя, – рассмеялась она.
   В этом лесу никогда не всходило солнце, хотя луна там светила так ярко, что в нем в любом случае не было нужды. Его глаза различали цвета и очертания так же легко, как днем, и все обладало прекрасным блеском, словно позолота в серебре. Когда же приближалась она, то цвет становился больше похожим на нефритовый или изумрудный.
   Когда она не пела, то задавала Линану вопросы.
   Как-то раз она попросила его:
   – Расскажи мне о королеве.
   – О которой?
   – О той, с которой ты спишь.
   – О той, которую люблю.
   – О той, с которой ты спишь, – стояла на своем она, и смех никогда надолго не покидал ее голос.
   – Она дика и прекрасна.
   – И любит тебя.
   – Да.
   – Расскажи мне о другой.
   – О другой королеве?
   – О другой женщине. О той, которую ты любишь.
   – Нет.
   – Ты не станешь рассказывать мне о ней?
   – Я не люблю ее.
   Она нарисовала длинным острым ногтем у него на груди силуэт сердца.
   – Расскажи мне о ней.
   – Она все время мучается от боли. Я не знаю, как достучаться до нее.
   – Но ты же ее не любишь. – Она сделала вид, будто дуется на него.
   – Не люблю.
   – Расскажи мне о ней.
   – О королеве или о той, которую люблю?
   – О той королеве, которая тебя ненавидит.
   – Это моя сестра.
   – Она половина тебя.
   – Нет.
   – У нее половина Ключей. – Она взяла Ключи пальчиками и присмотрелась к ним поближе. – Она прекрасна?
   – Не знаю.
   – Она так же прекрасна, как ты?
   – Не знаю.
   – Мне нужны все ключи. Без них мы не можем навеки быть вместе.
   – Знаю. Я убью ее для тебя и заберу ее Ключи.
   – Скорее, – побуждала она, а затем снова, растягивая это слово, касаясь его своим бедром: – Скорее, любовь моя.
   – Ты можешь взять мои Ключи сейчас, – предложил он. Она как будто обдумывала это предложение, но дала Ключам упасть со своего пальца. Они звякнули друг о друга.
   – Нет.
   – Но…
   Она ладонью закрыла ему рот.
   – Нет. – И, убрав руку, крепко поцеловала его. Голову его наполнил ее замечательный запах, запах древней земли и древнего секса. – Я не желаю быть полузавершенной. – После долгой паузы она отодвинулась. – Я тоже половина тебя.
   – Если я наполовину моя сестра и наполовину Силона, то что же есть Линан?
   – Совсем ничего, – насмешливо ответила она. – Как и было всегда.
   Однажды она сказала:
   – Я научу тебя летать.
   – Ты сделаешь меня таким, как ты. Я буду как. Силона.
   – Таких, как Силона, нет, – сказала она. – Я последняя из своего вида. Я была здесь еще до того, как твой народ явился в Тиир. Нас тогда были сотни, каждый и каждая со своим собственным великим лесом. По ночам мы летали над континентом и пели друг другу. Мы брали друг друга на крыло. Мы обладали такой красотой, таким могуществом!..
   – Почему ты последняя?
   – Всех остальных убили огнем и железом, леса вырубили под фермы, а крылья превратили в плащи для мелких, скачущих на лошадях вождей.
   – Значит, твой народ перебили четты?
   – Вы все четты, милый Линан.
   – Почему же ты все еще здесь?
   – Кто-то должен петь песню. Кто-то должен желать большего, чем просто жить.
   А в другой раз она пообещала:
   – Я научу тебя боли!
   Она держала его голову когтистыми руками, и ее ногти вонзались ему глубоко под кожу. Его кровь стекла по ее запястьям, и она дочиста облизала их. Она водила когтистыми руками по его груди и бедрам, пока кровь не заструилась по ногам и не растеклась лужей у его стоп – и она пожрала ее всю.
   Боль превосходила любой экстаз, какой он когда-либо знал.
   – Ты знаешь боль? – спросил он ее.
   – Я знаю только желание, – ответила она, и он ощутил вкус лжи, но боялся сказать ей об этом.
   Она увидела сомнение на его лице, и это рассердило ее. Она отодвинулась.
   – Прости, – прошептал он. Она проигнорировала его.
   – Вернись. Прости меня.
   Она теперь улыбалась ему, лицо ее появлялось за ветвями и листьями, дразня его.
   – Я что угодно сделаю, – пообещал он.
   Она подплыла к нему, несомая ветром, чуть покачивая в небе своими огромными крыльями. Луна позади нее создавала ореол вокруг ее фигуры.
   Но луна была в небе, над ним.
   Свет позади нее внезапно вспыхнул. Он услышал ее пронзительный крик, и звук его был словно кинжал, вонзившийся в его собственное тело.
 
   Ночь. На рукомойнике мерцала единственная свеча. Справа от него сидел Эйджер, сонно уронив голову на грудь. Слева от него растянулась на постели и тихо посапывала Коригана.
   И он сам.
   На это потребовался миг, но он все же вспомнил, кто он. И вспомнил ее.
   – Сколько? – спросил он.
   И ощупал грудь и голову. Никакого кровотечения, никаких шрамов.
   – Боже!
   Тот свет. Его отголосок все еще заставлял Линана щуриться. Что это было?
   Он вспомнил все. По щекам у него заструились слезы. Желудок выворачивало наизнанку.
   Ему хотелось блевать. Хотелось содрать с себя кожу и выбросить ее. Хотелось отрезать себе гениталии. Хотелось вырвать свои глаза, отсечь уши, отрубить собственные руки. Он был настолько осквернен, что никогда больше не будет человеком.
   И все же он ПО-ПРЕЖНЕМУ желал ее.
   Он снова взглянул на своих друзей. Эйджер пошевелился во сне.
   – Нет, – твердо произнес он.
   Они не должны больше видеть его или когда-нибудь прикасаться к нему. Он не станет причиной их смерти. Он становился похожим на нее, похожим на Силону, и близ него все будет разлагаться. Он станет ходячим склепом.
   Линан хотел закрыть глаза, но боялся того, что увидит.
   – Покончить с этим, – сказала какая-то часть его.
   «Да, – подумал он. – Убить себя самому. Видит бог, никому другому это не под силу».
   – Нет, – снова заговорила иная его часть. – Покончить с этим.
   «С чем покончить?» – Он попытался поймать эту мысль.
   Покончить с Силоной. Только так он может быть спасен.
   Он выскользнул из постели и быстро оделся. Под одеждой обнаружил свое оружие и пристегнул его. Подойдя к двери, он остановился. Краснорукие без колебаний последуют за ним. Они ни под каким видом не оставят его одного. Скорей умрут за него.
   «Никто не будет умирать за меня», – решил он и подошел к окну. Приоткрыв его, бесшумно выпрыгнул наружу и оказался на внутреннем дворе. Здесь он увидел, что посты Красноруких стоят на каждом углу. Было слишком темно, чтобы они смогли разглядеть его. Медленно, тихо пробрался он со двора к конюшне. Там двое конюхов играли под фонарем в какую-то игру. Его они не услышали. Он прошел за стойлами к кормовому двору и нашел там хорошую четтскую кобылу. Лошадь почуяла его и тихонько заржала, но он осторожно, не причиняя ей боли, ухватил ее за морду, поговорил с ней, дал понюхать тыльную сторону своей ладони, а затем свои волосы. Так же забрал и вторую кобылу. Выбрав две узды из нескольких висящих на ограде двора, он взнуздал лошадей и вывел их со двора, а затем прокрался обратно в конюшню, взял седло и попону и, вернувшись к лошадям, оседлал одну и сел на нее. Крепко держа оба повода, он пришпорил ту лошадь, на которой сидел, и пустил ее галопом, вырвавшись из дворца прежде, чем кто-либо из охраны смог остановить и окликнуть его.
   Он поскакал сквозь ночь на восток, а затем на юг, переправился через реку Барду и углубился во вражескую территорию.
 
   – Где он? – закричала Дженроза.
   Эйджер и Коригана так и подскочили, дружно потянувшись за оружием. Дженроза не обратила на них внимания и бросилась к постели, отчаянно отбрасывая в сторону одеяла, хотя было очевидно, что спрятаться под ними не удалось бы даже ребенку.
   Дженроза схватила Эйджера за пончо. Краснорукие удивленно и даже потрясенно взирали на происходящее. Наверняка ведь даже Белый Волк вел бы себя поосторожнее с горбуном?
   – Божья погибель, Эйджер, – крикнула она ему в лицо, тряся его. – Где Линан?
   – Я… – Он в замешательстве огляделся кругом. – Я заснул…
   Дженроза повернулась к Коригане.
   – Ты должна была видеть его! Должна знать, где он!
   Коригана тупо посмотрела на нее.
   – Нет. Он был здесь. – Она огляделась и с надеждой подняла на нее взгляд. – Караульные…
   Дженроза кивнула на двух Красноруких, которые со стыдом вперили взгляды в пол.
   – Мимо них Линан не проходил.
   Она увидела открытое окно и подбежала к нему. Высунувшись, она выкрикнула имя Линана, в голосе ее звенели гнев и страх. Со всего двора собрались Краснорукие.
   Дженроза развернулась кругом и бессильно опустилась на подоконник.
   – Он исчез. Я опоздала.
   Теперь настала очередь Эйджера схватить Дженрозу.
   – О чем ты говоришь? Что случилось?
   Она не ответила. Эйджеру показалось, будто она провалилась в саму себя, как-то сразу уменьшившись. Он переглянулся с Кори-ганой.
   – Приведи Гудона, – скомандовал он одному из Красноруких, а затем приказал всем, кроме Кориганы и Дженрозы, покинуть опочивальню.
   Когда они остались одни, Эйджер и Коригана подвели Дженрозу к пустой постели. Эйджер достал чашу с водой и часть ее влил ей в горло. Она охнула и закашлялась, пытаясь оттолкнуть его.
   – А теперь расскажи, что произошло, – потребовал Эйджер.
   – Я попыталась разорвать связь между Линаном и Силоной, – устало ответила она.
   – И?
   – И не знаю. Сегодня ночью что-то произошло. Возможно, связь оборвалась. – Она провела ладонями по лицу. – Возможно.
   – Тогда где же он?
   – Не знаю. – Дженроза пожала плечами.
   Эйджер отбросил чашу. Та вдребезги разлетелась по полу. Он схватил ладонями ее голову и заставил посмотреть на него.
   – Нет, ты знаешь.
   Она вырвалась, хлеща его по рукам, пиная по ногам.
   – Не знаю я! – завизжала она.
   Удивленный, Эйджер отступил.
   – Не понимаю, – проговорила Коригана, глядя то на него, то на нее.
   – Дженроза применила магию, пытаясь освободить Линана из когтей вампирши.
   – Но что-то вышло не так? – Ей никто не ответил. – Он снова прежний Линан?
   Вошел Гудон, лицо его было мрачнее тучи.
   – Линан пропал… – начал было объяснять Эйджер.
   – Знаю, – перебил Гудон. – Краснорукие сказали мне, что он выехал из дворца.
   Взгляды всех обратились к нему.
   – Когда? – потребовала ответа Дженроза, подымаясь на ноги.
   «Возможно, еще есть время, – подумала она. – Возможно – если мы сможем найти его…»
   – Они пришли ко мне сразу, как только это произошло.
   – Тогда мы должны поспешить следом за ним, – мрачно промолвила Коригана, направляясь к двери.
   Эйджер остановил ее.
   – Что ты делаешь?
   – Дженроза? – обернулся к магичке Эйджер. – Ты знаешь, куда он направляется.
   «Сколько можно им рассказать? Я не смогу справиться с этим без их помощи». Она пытливым взглядом обвела их лица, словно могла найти там ответ.
   – Дженроза? – настойчиво обратилась к ней Коригана.
   Дженроза попыталась отгородиться от страдания, которое слышалось в этом голосе. «Сейчас есть только один способ помочь Линану, – подумала она. – И всем нам».
   – Должно быть, он направляется к ней, – сказала она.
   – Что?
   – К Силоне. Я уничтожила прямое управление, которое она установила над ним после боя с мятежниками Чарионы. Но ее власть над ним все еще сильна. Должно быть, когда связь между ними оборвалась, она позвала его. Думаю, он скачет к лесу, где она живет.
   – Значит, мы должны поспешить за ним следом, – повторила Коригана, глядя на Эйджера так, словно говорила: «Только попробуй снова остановить меня».
   – Мы не можем этого сделать, – напряженно возразил Эйджер. – Поступить так – значит рисковать потерять все, за что он сражался.
   – Мы не можем позволить ему в одиночку столкнуться с Силоной!
   – Я этого и не предлагал. Но ты должна остаться здесь. Ты – правительница четтов и в отсутствие Линана командуешь всеми его войсками. Никто не должен знать, что Линан покинул Даавис.
   – Но ведь Краснорукие видели его…
   – Они не станут болтать, – не дал ей договорить Гудон. – Я позабочусь об этом.
   – А еще лучше будет, если те, кто стоял сегодня ночью в карауле, отправятся со мной привезти Линана обратно, – предложил Эйджер.
   – Ты? – переспросил Гудон. – Верно, уж лучше поехать мне. Тебя живо хватятся.
   Дженроза наконец увидела свой шанс.
   – Тебя тоже хватятся, – сказала она. – Ехать нужно только мне. Ему нужен маг, а не воин.
   – Ты не можешь поехать одна, – возразил Эйджер.
   – Я захвачу с собой тех Красноруких, которых взял бы ты.
   – Для проезда через Чандру тебе понадобится больше, чем горстка телохранителей.
   – Я не собираюсь воевать, Эйджер Пармер, – раздраженно воскликнула она. – Мы и так-то догоним его не раньше, чем он доберется до леса. Он одинокий всадник и хороший наездник. Дайте мне в сопровождение Красноруких, которые караулили сегодня ночью, но никого больше. Остальные должны остаться и вести себя так, словно Линан все еще здесь. К нынешнему дню уже весь город знает, что он болен, и поэтому никто не удивится, что его не видно во дворце. А остальное предоставьте мне.
   На всех лица отразилось опасение.
   – У вас нет выбора, – сказала им Дженроза. – Ни у кого из нас больше нет выбора.

ГЛАВА 26

   – Ты разрываешься на части, – сказал Барис господину.
   Король Томар не ответил. Он не мог отрицать этого.
   – Думаю, ты уже принял решение, – продолжал Барис.
   – То есть?
   – То есть ты боишься осуществить его.
   Томар не оскорбился. Исходи подобные слова от кого-либо другого, было бы иначе. Однако в устах Бариса это звучало всего лишь констатацией, а не критикой. Барис слишком хорошо знал своего короля, чтобы сомневаться в его смелости, да и сам не стыдился страха.
   – Это присуще исключительным и необратимым решениям, – объяснил Томар.
   – Тебе уже доводилось принимать их.
   – Они никогда не давались легко, и никогда на кону не стояло так много.
   – Будущее Чандры, – тяжело произнес Барис.
   – Будущее всей Гренды-Лир, – поправил его Томар.
   Они ехали бок о бок за стенами Спарро. Впереди, за подъемом, расстилалась большая плоская равнина, называемая Полем Спарро, где по традиции армия Чандры собиралась перед тем, как отправиться на войну. В данный момент здесь были собраны оставшиеся рыцари Двадцати Домов. Без доспехов они выглядели обычной хорошо обученной кавалерией, но скакали лихо и стремительно. Многие придворные пришли сюда полюбоваться их упражнениями и искусством верховой езды.
   – В седле они держатся красиво, – заметил Барис.
   – И дерутся тоже неплохо. Я однажды видел их в бою. Думаю, их атака – самое пугающее зрелище, какое мне когда-либо доводилось видеть. И мне бы очень не хотелось подвергнуться ей.
   – В своем последнем крупном бою они атаковали улан Линана.
   – И победили.
   – Едва-едва.
   Король с поединщиком обменялись взглядами и полуулыбками.
   – На самом-то деле интересно, конечно, другое, – сказал Томар. – То, что у четтов вообще есть уланы.
   Барис кивнул.
   – Я бы сказал, это заслуга Камаля Аларна. Когда он служил под началом Генерала, то состоял в кавалерийской части до того, как его произвели в капитаны Красных Щитов.
   – Хотел бы я знать, что еще дали четтам Линан и его друзья.
   – Великое дело. Дело Линана.
   Они подъехали к полю. Рыцари проводили учебную атаку, начиная с одного конца поля и мчась до другого полным галопом. Атаковали они, построившись в три ряда. Сперва ряды оставались прямыми, но по мере продолжения атаки делались все более неровными. Тем не менее, все всадники коснулись противника остриями копий в пределах одной-двух секунд друг от друга. От такого удара было почти невозможно оправиться никому, за исключением наиболее хорошо обученной и стойкой пехоты. Рыцари служили средством выигрывать битвы, последним резервом; теоретически это означало, что они не задействовались, пока не понадобится последний, решающий удар. На практике выходило не так четко, и зачастую по вине самих рыцарей, которые всегда рвались продемонстрировать свою мощь, игнорируя тактическую целесообразность. Томар вспомнил, что Генерал отказывался задействовать рыцарей именно потому, что те были ненадежны.
   Оба всадника проехали вдоль границы поля, оставляя позади большую часть зрителей. Впереди сидела на лошади одинокая фигура, и Томар узнал Чариону. Первым его порывом было развернуть коня и поехать назад, но он заставил себя продолжать путь. В конце концов, она была его гостьей – царственной гостьей – и это налагало обязательства, выходящие далеко за пределы заботы о крыше у нее над головой и еде в ее тарелке. Приблизившись, он не мог не заметить, какой несчастный у нее вид.
   «Она же потеряла свое королевство, дурак, – упрекнул он себя. – Конечно, она несчастна. Она видела, как взяли ее город, убивали ее людей и вырвали у нее из рук землю ее предков. Но что же мне с вами делать, ваше величество? Что мне, во имя бога, делать с вами?»
   – Чудное зрелище! – окликнул он.
   Она в удивлении повернула голову в его сторону.
   – Король Томар!
   – Извините, что потревожил ваши мысли.
   Она робко улыбнулась. Не будь она столь молода и не будь он настолько полон воспоминаниями о своей первой жене, то мог бы поразмыслить о том, не следует ли считать эту улыбку неким авансом. Это потянуло бы на новую главу в исторических сочинениях королевства, подумал он; слияние Чандры и Хьюма.
   – Вы меня не потревожили, ваше величество, – отозвалась она. – Или, скорее, я рада, что вы отвлекли меня от моих мыслей.
   Он остановился рядом с ней. Барис проехал немного дальше, дабы обеспечить им некоторую приватность.
   – Вы многое пережили за последние несколько месяцев, – попытался утешить ее Томар. – Это не может быть легким для вас, особенно здесь, в изгнании.
   – Ничего, выживу, – сказала она без всякой гордыни. – Что вы сказали, когда подъехали?
   Он кивком указал на рыцарей.
   – Я сказал, что это чудесное зрелище.
   – Они великолепны. Никогда не видела таких воинов. Я, конечно, слышала о них, но думала, они нужны только для зрелищ; возглавлять парады королевы Ашарны. Когда я отвоюю Хьюм, то обязательно создам такой отряд.
   Некоторое время они молча наблюдали за рыцарями, а затем Чариона спросила:
   – Что вы намерены с нами делать, ваше величество?
   Вопрос этот повис в воздухе, словно эхо его собственных мыслей.
   – Мы в вашем распоряжении, – продолжала она. – Принц Линан и его армия наверняка уже скоро вторгнутся в Чандру.
   – Мы?
   – Рыцари и я. Поскольку сейчас наши судьбы связаны друг с другом.
   – Арива собирает армию у меня на юге. Первые отряды, по-моему, уже прибыли.
   – Как вы говорите, армия собирается на юге. Линан же может напасть на вас только с севера. Сами знаете, он должен сделать это до наступления зимы.
   «О да, я это знаю».
   – Значит, вы не отправитесь на юг? Ваш опыт боев с Линаном был бы неоценим для этой новой армии.
   – Мой опыт ПРОИГРАННЫХ боев с Линаном никому не принесет пользы.