Страница:
— Да я же тебе кучу денег дал! — возмутился Лелик. — Ты хочешь сказать, что их хватило только на эти три пузырька?
— Нет, конечно, — признался Макс. — Я просто еще там немного выпил. В разлив там наливают во вполне нормальные пластиковые стаканы. Но их нельзя на пляж нести — все там пьют за столиком, а потом стаканы выкидывают в урны. Я побоялся нарушать местные правила, ведь ты сам говорил, что здесь такие штрафы — просто ужас.
— Не понял, — грозно сказал Лелик. — Так ты, гад, спокойно напился пива, после чего нам купил вот эти пробнички? Макс, это же пивные пробнички, правильно? Признавайся! Ведь для духов бывают пробнички, значит, и для пива бывают пробнички. Бесплатные!
— Да почему же пробнички? — возмутился Макс. — Это обычные бутылки, честное слово! Ну да, я выпил там пивка, раз нельзя было уносить… Всего-то шесть стаканов — потому что я купил нам всем сразу по два. Я же не мог их обратно вернуть, правильно? Пиво на розлив обратно не принимается — даже на европейских курортах. Так что на большие бутылки с пивом мне денег уже не хватило — ты же знаешь, какие здесь цены. Чтобы хватило на три бутылочки, пришлось брать самые маленькие. Вот такие, — сказал Макс и присосался к своей бутылке.
— А почему на три? — с интересном спросил Славик. — Ты же и так пива насосался. Почему на три? Купил бы нам две, побольше.
— Ну, я же не знал, что вы так начнете придираться, — объяснил Макс. — Думал, вы меня ничего и не спросите. А если бы я себе пива не принес, у вас бы сразу начались всякие дурацкие подозрения, что я там уже напивасился по полной программе…
— Слав, — задумчиво сказал Лелик. — Я думаю, что Макса надо в какую-нибудь военную лабораторию отдать, на опыты. Если на основе его логики сделать шифровальную машину, такая армия будет непобедимой: ни один враг никогда в жизни не разгадает такой шифр. Ни один.
— Точно, — сказал довольный Макс, — на моей логике можно всех победить.
— Или всех с ума свести, негодяй, — с чувством сказал Лелик.
— А вот ругаться — не обязательно, — объяснил Макс. — Мы все-таки на европейском курорте.
В этот момент к их шезлонгам подошел какой-то парнишка и что-то сказал по-французски.
— Лех, что это он? — спросил Макс.
— А мне почем знать? — удивился Лелик. — Ты думаешь, я за последние три дня научился говорить по-французски? Слав, ты понимаешь, что он говорит?
— Ни одного знакомого слова, — признался Славик. — Может, он голодный? Есть просит?
Парнишка снова что-то сказал по-французски.
— Братан, ну не понимаем мы твой гребаный бельгийский, — объяснил ему Макс. — Ты лучше знаками, братан, знаками. Хочешь курить — покажи, угостим. Хочешь выпить — покажи, нальем. Мы русские, братан, понял? Рашшенз мы! У нас международное братство — в крови! Всем нальем!
Парнишка снова нерешительно повторил все ту же фразу и указал пальцем на Максов шезлонг.
— Ну уж нет, братан, — поспешно сказал Макс. — Это уже наглость. Сначала дай докурить, потом налей пивка, а после этого ты уже на шею сел? Обойдешься без шезлонга. Сам себе ищи. — И Макс демонстративно стал пить пиво из горлышка.
Парнишка снова что-то сказал и показал пальцем на бутылку.
— Во-во, — многозначительно заметил Макс. — Парня тянет на халяву. А еще говорили, что в Европе все не так. Все так, ребята, все так… Ладно, паря, — добродушно сказал Макс. — Бери пиво. Оно твое. — С этими словами Макс протянул парню бутылку. Тот осторожно взял бутылку за горлышко и что-то снова сказал.
— Не надо благодарностей, — сделал широкий жест Макс. — Мы, русские, всегда готовы помочь брату в беде. Даже если это совершенно обнаглевший бельгиец. Просто интернационализм у нас в крови. Кстати, брат, — спросил Макс, — ты вообще за Интернационал или ты не за Интернационал?
Парень растерянно посмотрел на Макса, повертел в руках бутылку, а потом — видимо, что-то решив — удалился.
— Видали? — сказал Макс друзьям. — Ушел и даже спасибо не сказал. А ведь там еще было пиво…
— Да, — сказал Лелик. — Честно говоря, я поражен твоей добротой и шириной твоей души. Там ведь было граммов двадцать, не меньше!
— Правильно говорить — широтой души, — сказал Славик. — Мне странно это напоминать пишущему человеку.
— У Макса не широта души, — объяснил Лелик, — а ширина. Можно сказать, ширинка души.
— Молчали бы, — величественно сказал Макс. — Я-то с ним поделился. А вы просто лежали и смотрели, как парень канючит. Даже сигаретой не угостили бельгийского брата. Может, он брат наш! Может, он тоже Beatles любит!…
— Вряд ли, — заметил Лелик. — Бельгийцы свою музыку любят. Французскую. Они же по-французски говорят — значит, должны любить Патрицию Кац.
— Она Каас, а не Кац, — поправил его Славик.
— Ты молчи уже, — сказал Лелик. — Твой бытовой антисемитизм давно известен. Подумать только, из-за какой-то кепки…
— О, смотрите, к нам Хохлов идет, — сказал Макс.
— Макс, ты только язык с ним не распускай, — предупредил друга Лелик. — Мы его и так случайно обидели.
— Да хорошо, хорошо, — согласился Макс. — Я с ним язык распускать и не буду. Вон у него какая будка — как вдарит, если что…
Лелик поежился. Он был уверен, что Хохлов ему не вдарит, но чувствовал себя несколько неуютно, когда Хохлов на него обижался.
— Ну что, сочинские фанаты, — спросил Хохлов, когда подошел поближе, — обедать не хотите?
— Очень хотим, очень! — поспешно сказал Макс.
— Лично я пока не хочу, — возразил Лелик. — Предлагаю часа через два.
— Часа через два ты тут даже дохлую лягушку не получишь, — сказал Хохлов. — Это же Европа. В три часа все закроется до ужина. Даже бутерброда не купишь.
— Во дурдом, — поразился Лелик. — Это значит, что если я до трех не поел, то дальше терпеть до ужина?
— Именно так, — кивнул Хохлов. — Причем не до трех, а до двух. В половине третьего тебя уже ни в один кабак не пустят — здесь обедают долго, с чувством, с расстановкой. А ты что, этого так и не заметил? В Германии и Франции — то же самое. Особенно во Франции. Вовремя не пообедал — свободен, жди до ужина.
— Не знаю, как в ваших франциях, — сказал Лелик, — а в Голландии мы ели, когда хотели.
— В смысле, в Амстердаме, а не в Голландии, — уточнил Хохлов. — Ну, оно и понятно. Это же тусовочный город. А здесь — все жестко. Короче говоря, или идете с нами обедать — тогда пошли, или не идете — но тогда гуляйте до ужина.
— Идем, идем, — поспешно сказал Лелик, слезая с шезлонга. — Какой ужин? Ужина мы не дождемся, нам в Германию по делу нужно срочно. Я хочу часов в пять уже выехать.
— Да выезжайте, кто же вам мешает? — добродушно сказал Хохлов. — Кстати, вы завязывайте пиво из бутылок пить на пляже. Здесь это запрещено, могут оштрафовать. Можно только из пластиковых стаканов, в которые наливают в киоске у главной площади.
— Так, — сказал Лелик, остановившись и обратив суровый взор на съежившегося Макса. — Значит, в пластиковых стаканах как раз можно, а в бутылках как раз нельзя?
— Ну да, — кивнул Хохлов. — По-моему, это очевидно. Бутылка на пляже может разбиться — народ порежется. А стакан выкидываете в урну, и все дела. Кстати, за шезлонги-то вы догадались заплатить?
— А где за них платить? — спросил Лелик.
— Парнишке, — объяснил Хохлов. — Здесь парнишка ходит, собирает деньги за шезлонги. Восемь франков за шезлонг. К вам разве не подходил? А-а-а-а, точно не подходил. Если бы подходил, вас бы за бутылки уже оштрафовали.
— Очень хочется кушать, — быстро сказал Лелик. — Предлагаю срочно идти обедать.
— Я только за, — сказал Макс, озабочено вглядываясь вдаль.
Славик беззвучно захохотал.
— Что это он? — недоуменно спросил Хохлов, глядя на Славика.
— Я тебе потом расскажу, — сказал Лелик. — За обедом. Пошли уже.
— Да идем, идем, — согласился Хохлов. — Мои уже все у ресторанчика стоят. Здесь как раз напротив очень неплохой ресторанчик.
И компания, побросав шезлонги, спешно отправилась обедать.
На обеде трое друзей сначала вели себя тихо. Хохлов привел их в довольно пафосный рыбный ресторанчик, и ребята слегка оробели. Один Макс делал вид, что ему все нипочем — мол, «сиживали за столами, сиживали», — но эта его непосредственность со стороны выглядела довольно наивно и беспомощно, потому что прекрасно было понятно, что многое здесь Макс видит первый раз в жизни…
— Сань, — спросил Лелик Хохлова, когда компания расселась и все углубились в изучение меню. — А мы менее пафосный ресторан не могли найти?
— Что тут пафосного? — искренне удивился Хохлов, обводя взглядом помещение. — Обычный скромный рыбный ресторанчик.
— Ничего себе скромный, — скривил физиономию Лелик. — Ты посмотри, как официанты одеты. Антураж вокруг какой. Меню опять же каждому дают. Да и меню — одна кожа баксов под двести… Ты же мне сам говорил, что рыбные рестораны — самые дорогие.
— Рестораны, но не ресторанчики, — ответил Хохлов. — Это обычный ресторанчик. Никакого пафоса. Нас же галстуки надевать не заставили, правильно?
— Галстуки, может, и не заставили, — пробурчал Лелик, изучая меню, — но я вижу, что они на меню отыграются. Цены какие-то несусветные. Макс, Славик, имейте в виду, что мы берем только салат. Причем один на всех. Полпорции.
— Да ладно мелочиться, — добродушно сказал Хохлов. — Я вас сюда вытащил, я вас и приглашаю на обед.
— В каком смысле? — быстро спросил Макс.
— В том смысле, что за обед плачу я, — сделал широкий жест Хохлов.
На лице Макса сразу появилось выражение такой бурной радости, что Лелик даже испугался. Он прекрасно знал богатейшие возможности Макса в поглощении пищи и опасался, что Хохлов очень скоро будет разорен.
— Это не означает, — быстро сказал Лелик Максу, — что мы должны злоупотреблять гостеприимством Шурика. Первое, второе и компот. Все.
— Да пускай заказывает, что хочет, — сказал Хохлов. — Не разорюсь.
У Лелика на этот счет были довольно серьезные сомнения, но он спорить не стал. В конце концов, это были проблемы Хохлова, а не его.
— Кстати, — заметил Хохлов, — здесь в Кнокке все ресторанчики такие. Курорт. Дешевого вообще ничего не бывает и быть не может.
— Вот в который раз убеждаюсь, — сказал Лелик, — что Европа — это все-таки не центр цивилизации. У нас в Сочи, к примеру, тоже курорт и за все дерут втридорога. Но то, за что дерут втридорога, стоит довольно дешево. Даже если умножить на три. Поэтому там нам, простым российским парням, значительно лучше. Здесь же с глузду съехать можно, когда за обычный обед требуют сто долларов, в смысле франков.
— Так сто долларов или сто франков? — уточнил Макс.
— По-моему, я вполне понятно выражаюсь, — несколько раздраженно ответил Лелик. — Во франках, то есть в эквиваленте ста долларов. Ты что, парень, не въезжаешь после пива?
— Тихо, парни, тихо, — успокоил Лелика Хохлов. — Ну хорошо, в Сочи тебе сунут кусок недожаренного шашлыка со всеми мыслимыми и немыслимыми бычьими цепнями за десять долларов в рублях, и это что — лучше, чем здесь?
— Не понял, при чем тут бычки с их цепями? — сказал Лелик. — А шашлык у этих козлов в Сочи — вполне нормальный. Ну да, иногда его есть невозможно. Но если перед этим как следует выпить, пройдет без проблем.
— Леха, по-моему, ты бредишь, — сказал ему Хохлов, откладывая меню в сторону. — Я не понимаю, что ты мне сейчас хочешь доказать. Что лучше какое-нибудь дерьмо за десять долларов, чем отличный обед в хорошем ресторане за сто? Ты себя со стороны послушай. Только уши сначала закрой, чтобы не офигеть совсем.
— Я не об этом, — продолжал гнуть свою линию Лелик. — Я о том, что у человека должно быть право выбора. Может, он девяносто долларов на что-то другое хочет потратить. Не на еду. На что-нибудь духовное.
— На девочек, например, — рассеянно предложил Макс, лихорадочно листая меню, в котором понять было ничего невозможно, потому что текст там был только на французском.
— Неважно, — отмахнулся Лелик. — Хоть на мальчиков. Главное — не на еду. Поэтому у человека должен быть выбор: или он тратит сто долларов на приличную еду, или он тратит десять баксов на дурацкий шашлык, но зато у него остается девяносто долларов на удовлетворение духовных потребностей. Я доступно излагаю? — самодовольно спросил Лелик Хохлова, чувствуя, что еще немного — и Шурик будет разбит его стройными логическими выкладками.
— Все правильно, — согласился Хохлов. — С этим я как раз и не спорю. Кто хочет за десять баксов шашлык и девяносто потратить на девочек — ездит в Сочи. Кому милее обед в хорошем ресторане — живет в Европе.
Лелик онемел. Надо было парировать, но как — он не знал.
— Я хочу устриц попробовать, — вдруг застенчиво сказал Макс. — Можно мне устриц?
— Можно, — великодушно сказал Хохлов. — Я сразу понял, что ты — не из тех, кому за десять шашлык и девочек за девяносто.
— Точно, — вдруг вступил в разговор Славик. — Макс даже в Амстердаме, когда ему выдали денег на эту… как ее… ну, в общем, на знакомство с прекрасным, отправился в бар и там эти деньги потратил.
— На что? — заинтересовался Хохлов.
— Ну, — начал объяснять Славик, — на эту, как ее… В общем, на знакомство с прекрасным.
Хохлов вопросительно посмотрел на него.
— Совсем в другом смысле! — объяснил Славик. — Не в плане близкого знакомства с прекрасным. А в плане визуального восприятия.
— Мужики, — твердо сказал Хохлов. — Предлагаю что-нибудь выпить на аперитив. Потому что я без дринка ни одного из вас понять не могу вообще.
— Разве я был непонятен? — искренне удивился Макс. — Я просил устриц.
Лелик бросил на Макса гневный взгляд — мол, парень, обнаглел ты окончательно, — но Макс таким же взглядом ответил, что он ничего лишнего себе не позволяет, а действует в пределах правил, установленных Хохловым.
— Да, пардон, — извинился Хохлов и стал звать официанта.
— Как ты можешь есть эту гадость? — спросил Лелик Макса. — Это же слизняки!
— Понятия не имею, — пожал плечами Макс. — Я никогда в жизни не ел устриц, поэтому не знаю, как я могу есть эту гадость. Но мне всегда хотелось попробовать, смогу ли я съесть эту гадость, которую другие аристократические рожи в кино едят и только причмокивают.
— Не понимаю, Леха, что это ты вдруг развыступался, — сказал Славик. — Сам улиток жрал — я хорошо помню.
— Не жрал, а ел, — твердо сказал Лелик. — Потом, улитки — это вовсе не слизняки.
— Как раз слизняки и есть, — заметил Славик. — А вот устрицы — вовсе не слизняки. Это морская еда. Очень полезная. В ней белок, йод и куча микроэлементов.
— Все это можно без проблем купить в аптеке, — продолжал упорствовать Лелик. Он сам не знал, зачем прицепился к Максу с этими устрицами, но его уже понесло, как коня на скачках, и Лелик не мог остановиться.
— Ша, ребята, — сказал Хохлов, увидев приближающегося официанта. — Устриц все попробуем. Сейчас как раз самый сезон.
Подошедший официант наклонился к Хохлову, и тот завел с ним разговор по-французски.
— Эх, — завистливо сказал Макс, — как бы я хотел вот так вот запросто с официантом о чем-то там поговорить по-французски. Мне все-таки кажется, что по-французски разговор с официантом идет совсем не так, как по-русски.
— Это еще почему? — поинтересовался Лелик.
— Ну, по-русски как-то очень по-простецки получается, — объяснил Макс. — Два салата, лангет, водку и что-нибудь запить. А по-французски — вон смотри, как Хохлов заливается. Небось обсуждают тонкости подачи устриц, вино к аперитиву и все такое. Звучит, как песня.
— Вино на аперитив не подают, — заметил Лелик. — Фраза «вино к аперитиву» не имеет никакого смысла.
— Да наплевать, — отмахнулся Макс. — Главное — звучит, как песня.
В этот момент Хохлов закончил обсуждать с официантом «вино к аперитиву», и тот стал пробираться обратно в сторону кухни.
— Макс, — сказал Хохлов громко. — Хочешь тоже с официантом поговорить по-французски?
— Конечно, хочу, — обрадовался Макс.
— Иди сюда, — поманил его Хохлов, знаком остановив официанта рядом со стулом Макса.
Макс быстро вскочил, пролез к Хохлову и, наклонив ухо, стал слушать. Через минуту, несколько раз повторив про себя сообщенную ему фразу, Макс вернулся на свое место, сел, поманил к себе официанта и громко сказал что-то по-французски с чрезвычайно довольным видом. Официант понимающе приподнял брови и стал отвечать, периодически делая руками какие-то жесты. Макс его поблагодарил сдержанным кивком головы и, когда официант удалился, горделиво посмотрел на Лелика со Славой — мол, видали, сбылась мечта идиота: поговорил с официантом по-французски.
— Выглядело солидно, врать не буду, — признался Лелик. — А что ты его спросил?
— Понятия не имею, — пожал плечами Макс. — Саш, что я его спросил? А главное — что он мне ответил?
— Ты его спросил, — ответил Хохлов, — где здесь туалет, чтобы сделать по-маленькому. Причем «по-маленькому» было сказано на восхитительном парижском арго. Официант на тебя посмотрел с уважением. Французы бельгийцев не любят, считают их людьми второго сорта, зато сами бельгийцы к французам относятся с почтением, поэтому когда в этих краях появляется настоящий парижанин, бельгийцы радуются, как дети.
Макс посмотрел на Хохлова очень внимательно. Тот в ответ бросил взгляд совершенно холодный и невозмутимый — мол, не надо благодарности.
— И что мне на это ответил официант? — спросил Макс после довольно длинной паузы.
— Разумеется, он тебе ответил, где именно ты здесь можешь сделать по-маленькому, — объяснил Хохлов. — Было бы глупо, если бы он на это не ответил.
— Понял, — сказал Макс. — Спасибо за сладостные минуты.
— Не за что, — кивнул Хохлов. — Обращайтесь any time.
В этот момент официант принес здоровенное блюдо с устрицами и поставил его в центр стола.
— Вот они, слизнячки, — хищно сказал Макс. — А как их есть-то? — спросил он у Хохлова.
— Известно как, — пожал плечами тот. — Поливаешь лимончиком, чтобы они скуксились, а потом или выхлебываешь прямо ртом, или достаешь их оттуда специальной вилочкой. Вон она, вилочка для устриц, рядом с твоей тарелкой лежит.
— Что значит «или выхлебываешь, или вилочкой»? — возмущенно спросил Макс. — Ты мне скажи, как полагается по-великосветски. Вилочкой? Не буду же я, как последний грузчик, этих слизняков прямо из раковины схлебывать?
— Тут, брат, — объяснил Хохлов, — как раз все наоборот. По-великосветски полагается устриц именно схлебывать. В смысле, схлюпывать.
— Боже, — с отвращением сказал Лелик, — как это кошмарно звучит.
— Просто ты ни хрена не понимаешь в аристократизме, — заметил Хохлов и продолжил свои объяснения Максу. — Так вот, нужно аккуратненько схлюпнуть устрицу с раковины, однако делать это необходимо с определенным уровнем звука. Нельзя хлюпать так, как будто ты пытаешься втянуть ртом маринованный огурец из банки. Нужно схлюпывать устрицу аккуратно и аристократично. При этом аристократ от грузчика отличается уровнем децибелов всхлюпа. Грузчик всхлюпывает так, что чайник со стола падает. Но человек благородный делает такой изящный всхлюп, который не покоробит даже бельгийскую королеву.
— Видел я эту бельгийскую королеву на открытке, — признался Лелик. — По-моему, ее вообще ничто на этом свете не может покоробить.
— Нашу королеву, — обиделся Хохлов, — прошу не оскорблять. У вас и такой нет.
— Да, — подхватил Макс, — ты, Лелик, завязывай с этими наездами на монархию. Не видишь, мы учимся устриц хлюпать? Ты свою вилкой ковыряй, вилкой. Будешь как последний биндюжник. Так что, Саш, — повернулся Макс к Хохлову, — как это все сделать, чтобы не облажаться?
— Смотри, — сказал Хохлов, — берем устрицу… — С этими словами он аккуратно взял устрицу с блюда большим и средним пальцем. — После этого подносим ее к губам и аккуратно делаем втягивающее движение, как будто затягиваемся косяком с травой. — Хохлов вытянул губы и ловко втянул в рот устрицу с еле слышным всхлюпывающим звуком.
— Понял? — спросил он, кладя пустую раковину в тарелку.
— Да, — сказал Макс, — ловко. Впрочем, аналогия с косяком мне после Амстердама близка и понятна. Пробую…
Макс двумя пальцами аккуратно взял устрицу, поднял ее над блюдом, но ровно через секунду уронил обратно. Устрица упала на слой подтаявшего льда и брызнула каплями воды на всех сидящих за столом.
— Ничего, Макс, не робей, — утешил его Хохлов. — Я, когда учился устриц есть, три костюма извел. Причем костюмы были — от Армани.
— У Макса тоже костюм классный, — вступился за друга Лелик. — Правда, он не от Армани, а от Хунь Чонга, но смотрится — почти как новый, хоть ему лет семь.
— Главное в человеке — не костюм, а душа, — заметил Лелику Макс, который пошел на второй заход в попытках захвата устрицы.
— Вот я и говорю, — кивнул Лелик. — Что если не душой, то хоть костюмом компенсировать.
— Леха, хватит Макса сбивать, — разозлился Хохлов. — Сам-то небось вилкой орудуешь…
— Я вообще ничем не орудую, — заявил Лелик. — Не понимаю, как можно этих слизняков кушать. Причем живых. Фу, противно…
— Как живых? — остолбенел Макс, который на этот раз удачно ухватил устрицу и поднес ее ко рту.
— Да очень просто, — изумленно ответил Лелик. — А ты думал, они вареные, что ли?
— Ну да, — простодушно ответил Макс. — Как креветки.
Хохлов внимательно посмотрел на Макса. Лелик развеселился.
— Макс, — мягко сказал Хохлов. — Устриц едят сырыми. Вылавливают, открывают и едят. Причем там самое сложное — их грамотно открыть, чтобы внутрь песчинки не попали. С песчинками — не очень вкусно, точно тебе говорю. А едят их сырыми, однозначно. Это очень аристократично. Кстати, и полезно. Там действительно — куча белка и всяких полезных элементов.
Макс аккуратно положил устрицу на поднос.
— Живыми я их есть не буду, — твердо заявил он. — Что я, деревня какая, что ли? Это мы в деревне с пацанами саранчу ели. Но тоже вареную, кстати. А этих слизняков — не, я пас!
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Хохлов, выхлебывая очередную устрицу. — Мне же больше достанется…
Макс сидел за столом с видом оскорбленной невинности.
— Ты что нахохлился? — приветливо спросил его Хохлов, приступая к десятой устрице.
— Я вот подумал, — признался Макс, — как же все-таки противно — быть аристократом. Слизняков надо жрать живыми, причем выхлюпывать их с определенными децибелами. Пиво на пляже пить нельзя. Ходить надо только в костюмах от Армани и других пидюр-кутюров. Курить дешевые сигареты тоже нельзя. А за часы, купленные в переходе, аристократа другие аристократы вообще могут убить на месте. Как так жить, Шурик, вот ты скажи? То ли дело у нас! Что хочешь вытворяй — никто и слова не скажет. Ну разве что в милицию заберут, но если в кармане пятихатка валяется, часа через три все равно отпустят.
— Да я и не спорю, — рассудительно ответил Хохлов. — В любом социальном статусе есть свои преимущества. Просто я к своему привык, уж прости…
— Кстати, — неприятным голосом осведомился Лелик. — А устрицы — это единственное блюдо в сегодняшнем обеде? Ты еще у официанта что-то заказывал? А то ведь нас не спросили…
— Заказал, конечно, не волнуйся, — успокоил его Хохлов. — Меню же по-французски. Вот я и взял смелость заказать на всех. Вы же по незнанию могли целиком зажаренного слона заказать. Сам же знаешь, насколько опасно тыкать пальцем в первое попавшееся незнакомое блюдо…
— Слона — я не против, — мрачно произнес Лелик, догрызая последний кусочек хлеба из серебряной корзинки, стоящей на столе. — Лишь бы не лягушку.
— Кстати, — обрадовался Хохлов, — я как раз вам лягушачьи лапки заказал попробовать. Они здесь очень вкусные, честное слово…
Выражение лиц Лелика, Макса и Славика можно было использовать для картины «Три лимона в блюде с уксусом».
— Да серьезно, — уверял Хохлов. — Классные лапки…
Через пару минут официант принес всем по тарелке супа.
— Что это? — недоуменно спросил Лелик, глядя на тарелку с жидкостью, которая вкусом, цветом и запахом не сильно отличалась от тарелки с чистой подогретой водой, в которую кинули одну пятидесятую часть кубика «Кнорр».
— Суп из акульих плавников, — со сдержанной гордостью сказал Хохлов. — Дорогая штука, конечно. Но зато вкус — никогда не забудешь… А что, — вдруг встревожился он, — не нравится?
— Нет, ну что ты, что ты! — успокоил его Лелик. — Очень даже суперская водичка. Я просто поинтересовался, что за божественный аромат…
— А куда сами плавники дели? — несколько нетактично поинтересовался Макс. — На кухне сперли? Я бы сейчас обглодал пару плавничков.
— В супе из акульих плавников главное — не плавники, — объяснил Хохлов. — Главное — это всякие очень полезные элементы, которые содержатся в плавниках и переходят в бульон во время варки.
— Да уж, — вздохнул Макс, — тут я с Леликом согласен. Полезные элементы лучше в аптеке купить…
— Ладно вам ныть-то, — недовольно сказал Хохлов. — Сейчас лапки принесут…
И действительно, очень скоро принесли лягушачьи лапки…
— Чистая поджаренная курятина, — объявил Лелик, обгладывая одну из четырех лягушачьих лапок. — Только сами лапки раз в десять меньше. Это обидно.
— Ну, родной, — совсем возмутился Хохлов, — ради тебя никто не собирается выращивать лягушек размером со слона.
— Нет, конечно, — признался Макс. — Я просто еще там немного выпил. В разлив там наливают во вполне нормальные пластиковые стаканы. Но их нельзя на пляж нести — все там пьют за столиком, а потом стаканы выкидывают в урны. Я побоялся нарушать местные правила, ведь ты сам говорил, что здесь такие штрафы — просто ужас.
— Не понял, — грозно сказал Лелик. — Так ты, гад, спокойно напился пива, после чего нам купил вот эти пробнички? Макс, это же пивные пробнички, правильно? Признавайся! Ведь для духов бывают пробнички, значит, и для пива бывают пробнички. Бесплатные!
— Да почему же пробнички? — возмутился Макс. — Это обычные бутылки, честное слово! Ну да, я выпил там пивка, раз нельзя было уносить… Всего-то шесть стаканов — потому что я купил нам всем сразу по два. Я же не мог их обратно вернуть, правильно? Пиво на розлив обратно не принимается — даже на европейских курортах. Так что на большие бутылки с пивом мне денег уже не хватило — ты же знаешь, какие здесь цены. Чтобы хватило на три бутылочки, пришлось брать самые маленькие. Вот такие, — сказал Макс и присосался к своей бутылке.
— А почему на три? — с интересном спросил Славик. — Ты же и так пива насосался. Почему на три? Купил бы нам две, побольше.
— Ну, я же не знал, что вы так начнете придираться, — объяснил Макс. — Думал, вы меня ничего и не спросите. А если бы я себе пива не принес, у вас бы сразу начались всякие дурацкие подозрения, что я там уже напивасился по полной программе…
— Слав, — задумчиво сказал Лелик. — Я думаю, что Макса надо в какую-нибудь военную лабораторию отдать, на опыты. Если на основе его логики сделать шифровальную машину, такая армия будет непобедимой: ни один враг никогда в жизни не разгадает такой шифр. Ни один.
— Точно, — сказал довольный Макс, — на моей логике можно всех победить.
— Или всех с ума свести, негодяй, — с чувством сказал Лелик.
— А вот ругаться — не обязательно, — объяснил Макс. — Мы все-таки на европейском курорте.
В этот момент к их шезлонгам подошел какой-то парнишка и что-то сказал по-французски.
— Лех, что это он? — спросил Макс.
— А мне почем знать? — удивился Лелик. — Ты думаешь, я за последние три дня научился говорить по-французски? Слав, ты понимаешь, что он говорит?
— Ни одного знакомого слова, — признался Славик. — Может, он голодный? Есть просит?
Парнишка снова что-то сказал по-французски.
— Братан, ну не понимаем мы твой гребаный бельгийский, — объяснил ему Макс. — Ты лучше знаками, братан, знаками. Хочешь курить — покажи, угостим. Хочешь выпить — покажи, нальем. Мы русские, братан, понял? Рашшенз мы! У нас международное братство — в крови! Всем нальем!
Парнишка снова нерешительно повторил все ту же фразу и указал пальцем на Максов шезлонг.
— Ну уж нет, братан, — поспешно сказал Макс. — Это уже наглость. Сначала дай докурить, потом налей пивка, а после этого ты уже на шею сел? Обойдешься без шезлонга. Сам себе ищи. — И Макс демонстративно стал пить пиво из горлышка.
Парнишка снова что-то сказал и показал пальцем на бутылку.
— Во-во, — многозначительно заметил Макс. — Парня тянет на халяву. А еще говорили, что в Европе все не так. Все так, ребята, все так… Ладно, паря, — добродушно сказал Макс. — Бери пиво. Оно твое. — С этими словами Макс протянул парню бутылку. Тот осторожно взял бутылку за горлышко и что-то снова сказал.
— Не надо благодарностей, — сделал широкий жест Макс. — Мы, русские, всегда готовы помочь брату в беде. Даже если это совершенно обнаглевший бельгиец. Просто интернационализм у нас в крови. Кстати, брат, — спросил Макс, — ты вообще за Интернационал или ты не за Интернационал?
Парень растерянно посмотрел на Макса, повертел в руках бутылку, а потом — видимо, что-то решив — удалился.
— Видали? — сказал Макс друзьям. — Ушел и даже спасибо не сказал. А ведь там еще было пиво…
— Да, — сказал Лелик. — Честно говоря, я поражен твоей добротой и шириной твоей души. Там ведь было граммов двадцать, не меньше!
— Правильно говорить — широтой души, — сказал Славик. — Мне странно это напоминать пишущему человеку.
— У Макса не широта души, — объяснил Лелик, — а ширина. Можно сказать, ширинка души.
— Молчали бы, — величественно сказал Макс. — Я-то с ним поделился. А вы просто лежали и смотрели, как парень канючит. Даже сигаретой не угостили бельгийского брата. Может, он брат наш! Может, он тоже Beatles любит!…
— Вряд ли, — заметил Лелик. — Бельгийцы свою музыку любят. Французскую. Они же по-французски говорят — значит, должны любить Патрицию Кац.
— Она Каас, а не Кац, — поправил его Славик.
— Ты молчи уже, — сказал Лелик. — Твой бытовой антисемитизм давно известен. Подумать только, из-за какой-то кепки…
— О, смотрите, к нам Хохлов идет, — сказал Макс.
— Макс, ты только язык с ним не распускай, — предупредил друга Лелик. — Мы его и так случайно обидели.
— Да хорошо, хорошо, — согласился Макс. — Я с ним язык распускать и не буду. Вон у него какая будка — как вдарит, если что…
Лелик поежился. Он был уверен, что Хохлов ему не вдарит, но чувствовал себя несколько неуютно, когда Хохлов на него обижался.
— Ну что, сочинские фанаты, — спросил Хохлов, когда подошел поближе, — обедать не хотите?
— Очень хотим, очень! — поспешно сказал Макс.
— Лично я пока не хочу, — возразил Лелик. — Предлагаю часа через два.
— Часа через два ты тут даже дохлую лягушку не получишь, — сказал Хохлов. — Это же Европа. В три часа все закроется до ужина. Даже бутерброда не купишь.
— Во дурдом, — поразился Лелик. — Это значит, что если я до трех не поел, то дальше терпеть до ужина?
— Именно так, — кивнул Хохлов. — Причем не до трех, а до двух. В половине третьего тебя уже ни в один кабак не пустят — здесь обедают долго, с чувством, с расстановкой. А ты что, этого так и не заметил? В Германии и Франции — то же самое. Особенно во Франции. Вовремя не пообедал — свободен, жди до ужина.
— Не знаю, как в ваших франциях, — сказал Лелик, — а в Голландии мы ели, когда хотели.
— В смысле, в Амстердаме, а не в Голландии, — уточнил Хохлов. — Ну, оно и понятно. Это же тусовочный город. А здесь — все жестко. Короче говоря, или идете с нами обедать — тогда пошли, или не идете — но тогда гуляйте до ужина.
— Идем, идем, — поспешно сказал Лелик, слезая с шезлонга. — Какой ужин? Ужина мы не дождемся, нам в Германию по делу нужно срочно. Я хочу часов в пять уже выехать.
— Да выезжайте, кто же вам мешает? — добродушно сказал Хохлов. — Кстати, вы завязывайте пиво из бутылок пить на пляже. Здесь это запрещено, могут оштрафовать. Можно только из пластиковых стаканов, в которые наливают в киоске у главной площади.
— Так, — сказал Лелик, остановившись и обратив суровый взор на съежившегося Макса. — Значит, в пластиковых стаканах как раз можно, а в бутылках как раз нельзя?
— Ну да, — кивнул Хохлов. — По-моему, это очевидно. Бутылка на пляже может разбиться — народ порежется. А стакан выкидываете в урну, и все дела. Кстати, за шезлонги-то вы догадались заплатить?
— А где за них платить? — спросил Лелик.
— Парнишке, — объяснил Хохлов. — Здесь парнишка ходит, собирает деньги за шезлонги. Восемь франков за шезлонг. К вам разве не подходил? А-а-а-а, точно не подходил. Если бы подходил, вас бы за бутылки уже оштрафовали.
— Очень хочется кушать, — быстро сказал Лелик. — Предлагаю срочно идти обедать.
— Я только за, — сказал Макс, озабочено вглядываясь вдаль.
Славик беззвучно захохотал.
— Что это он? — недоуменно спросил Хохлов, глядя на Славика.
— Я тебе потом расскажу, — сказал Лелик. — За обедом. Пошли уже.
— Да идем, идем, — согласился Хохлов. — Мои уже все у ресторанчика стоят. Здесь как раз напротив очень неплохой ресторанчик.
И компания, побросав шезлонги, спешно отправилась обедать.
На обеде трое друзей сначала вели себя тихо. Хохлов привел их в довольно пафосный рыбный ресторанчик, и ребята слегка оробели. Один Макс делал вид, что ему все нипочем — мол, «сиживали за столами, сиживали», — но эта его непосредственность со стороны выглядела довольно наивно и беспомощно, потому что прекрасно было понятно, что многое здесь Макс видит первый раз в жизни…
— Сань, — спросил Лелик Хохлова, когда компания расселась и все углубились в изучение меню. — А мы менее пафосный ресторан не могли найти?
— Что тут пафосного? — искренне удивился Хохлов, обводя взглядом помещение. — Обычный скромный рыбный ресторанчик.
— Ничего себе скромный, — скривил физиономию Лелик. — Ты посмотри, как официанты одеты. Антураж вокруг какой. Меню опять же каждому дают. Да и меню — одна кожа баксов под двести… Ты же мне сам говорил, что рыбные рестораны — самые дорогие.
— Рестораны, но не ресторанчики, — ответил Хохлов. — Это обычный ресторанчик. Никакого пафоса. Нас же галстуки надевать не заставили, правильно?
— Галстуки, может, и не заставили, — пробурчал Лелик, изучая меню, — но я вижу, что они на меню отыграются. Цены какие-то несусветные. Макс, Славик, имейте в виду, что мы берем только салат. Причем один на всех. Полпорции.
— Да ладно мелочиться, — добродушно сказал Хохлов. — Я вас сюда вытащил, я вас и приглашаю на обед.
— В каком смысле? — быстро спросил Макс.
— В том смысле, что за обед плачу я, — сделал широкий жест Хохлов.
На лице Макса сразу появилось выражение такой бурной радости, что Лелик даже испугался. Он прекрасно знал богатейшие возможности Макса в поглощении пищи и опасался, что Хохлов очень скоро будет разорен.
— Это не означает, — быстро сказал Лелик Максу, — что мы должны злоупотреблять гостеприимством Шурика. Первое, второе и компот. Все.
— Да пускай заказывает, что хочет, — сказал Хохлов. — Не разорюсь.
У Лелика на этот счет были довольно серьезные сомнения, но он спорить не стал. В конце концов, это были проблемы Хохлова, а не его.
— Кстати, — заметил Хохлов, — здесь в Кнокке все ресторанчики такие. Курорт. Дешевого вообще ничего не бывает и быть не может.
— Вот в который раз убеждаюсь, — сказал Лелик, — что Европа — это все-таки не центр цивилизации. У нас в Сочи, к примеру, тоже курорт и за все дерут втридорога. Но то, за что дерут втридорога, стоит довольно дешево. Даже если умножить на три. Поэтому там нам, простым российским парням, значительно лучше. Здесь же с глузду съехать можно, когда за обычный обед требуют сто долларов, в смысле франков.
— Так сто долларов или сто франков? — уточнил Макс.
— По-моему, я вполне понятно выражаюсь, — несколько раздраженно ответил Лелик. — Во франках, то есть в эквиваленте ста долларов. Ты что, парень, не въезжаешь после пива?
— Тихо, парни, тихо, — успокоил Лелика Хохлов. — Ну хорошо, в Сочи тебе сунут кусок недожаренного шашлыка со всеми мыслимыми и немыслимыми бычьими цепнями за десять долларов в рублях, и это что — лучше, чем здесь?
— Не понял, при чем тут бычки с их цепями? — сказал Лелик. — А шашлык у этих козлов в Сочи — вполне нормальный. Ну да, иногда его есть невозможно. Но если перед этим как следует выпить, пройдет без проблем.
— Леха, по-моему, ты бредишь, — сказал ему Хохлов, откладывая меню в сторону. — Я не понимаю, что ты мне сейчас хочешь доказать. Что лучше какое-нибудь дерьмо за десять долларов, чем отличный обед в хорошем ресторане за сто? Ты себя со стороны послушай. Только уши сначала закрой, чтобы не офигеть совсем.
— Я не об этом, — продолжал гнуть свою линию Лелик. — Я о том, что у человека должно быть право выбора. Может, он девяносто долларов на что-то другое хочет потратить. Не на еду. На что-нибудь духовное.
— На девочек, например, — рассеянно предложил Макс, лихорадочно листая меню, в котором понять было ничего невозможно, потому что текст там был только на французском.
— Неважно, — отмахнулся Лелик. — Хоть на мальчиков. Главное — не на еду. Поэтому у человека должен быть выбор: или он тратит сто долларов на приличную еду, или он тратит десять баксов на дурацкий шашлык, но зато у него остается девяносто долларов на удовлетворение духовных потребностей. Я доступно излагаю? — самодовольно спросил Лелик Хохлова, чувствуя, что еще немного — и Шурик будет разбит его стройными логическими выкладками.
— Все правильно, — согласился Хохлов. — С этим я как раз и не спорю. Кто хочет за десять баксов шашлык и девяносто потратить на девочек — ездит в Сочи. Кому милее обед в хорошем ресторане — живет в Европе.
Лелик онемел. Надо было парировать, но как — он не знал.
— Я хочу устриц попробовать, — вдруг застенчиво сказал Макс. — Можно мне устриц?
— Можно, — великодушно сказал Хохлов. — Я сразу понял, что ты — не из тех, кому за десять шашлык и девочек за девяносто.
— Точно, — вдруг вступил в разговор Славик. — Макс даже в Амстердаме, когда ему выдали денег на эту… как ее… ну, в общем, на знакомство с прекрасным, отправился в бар и там эти деньги потратил.
— На что? — заинтересовался Хохлов.
— Ну, — начал объяснять Славик, — на эту, как ее… В общем, на знакомство с прекрасным.
Хохлов вопросительно посмотрел на него.
— Совсем в другом смысле! — объяснил Славик. — Не в плане близкого знакомства с прекрасным. А в плане визуального восприятия.
— Мужики, — твердо сказал Хохлов. — Предлагаю что-нибудь выпить на аперитив. Потому что я без дринка ни одного из вас понять не могу вообще.
— Разве я был непонятен? — искренне удивился Макс. — Я просил устриц.
Лелик бросил на Макса гневный взгляд — мол, парень, обнаглел ты окончательно, — но Макс таким же взглядом ответил, что он ничего лишнего себе не позволяет, а действует в пределах правил, установленных Хохловым.
— Да, пардон, — извинился Хохлов и стал звать официанта.
— Как ты можешь есть эту гадость? — спросил Лелик Макса. — Это же слизняки!
— Понятия не имею, — пожал плечами Макс. — Я никогда в жизни не ел устриц, поэтому не знаю, как я могу есть эту гадость. Но мне всегда хотелось попробовать, смогу ли я съесть эту гадость, которую другие аристократические рожи в кино едят и только причмокивают.
— Не понимаю, Леха, что это ты вдруг развыступался, — сказал Славик. — Сам улиток жрал — я хорошо помню.
— Не жрал, а ел, — твердо сказал Лелик. — Потом, улитки — это вовсе не слизняки.
— Как раз слизняки и есть, — заметил Славик. — А вот устрицы — вовсе не слизняки. Это морская еда. Очень полезная. В ней белок, йод и куча микроэлементов.
— Все это можно без проблем купить в аптеке, — продолжал упорствовать Лелик. Он сам не знал, зачем прицепился к Максу с этими устрицами, но его уже понесло, как коня на скачках, и Лелик не мог остановиться.
— Ша, ребята, — сказал Хохлов, увидев приближающегося официанта. — Устриц все попробуем. Сейчас как раз самый сезон.
Подошедший официант наклонился к Хохлову, и тот завел с ним разговор по-французски.
— Эх, — завистливо сказал Макс, — как бы я хотел вот так вот запросто с официантом о чем-то там поговорить по-французски. Мне все-таки кажется, что по-французски разговор с официантом идет совсем не так, как по-русски.
— Это еще почему? — поинтересовался Лелик.
— Ну, по-русски как-то очень по-простецки получается, — объяснил Макс. — Два салата, лангет, водку и что-нибудь запить. А по-французски — вон смотри, как Хохлов заливается. Небось обсуждают тонкости подачи устриц, вино к аперитиву и все такое. Звучит, как песня.
— Вино на аперитив не подают, — заметил Лелик. — Фраза «вино к аперитиву» не имеет никакого смысла.
— Да наплевать, — отмахнулся Макс. — Главное — звучит, как песня.
В этот момент Хохлов закончил обсуждать с официантом «вино к аперитиву», и тот стал пробираться обратно в сторону кухни.
— Макс, — сказал Хохлов громко. — Хочешь тоже с официантом поговорить по-французски?
— Конечно, хочу, — обрадовался Макс.
— Иди сюда, — поманил его Хохлов, знаком остановив официанта рядом со стулом Макса.
Макс быстро вскочил, пролез к Хохлову и, наклонив ухо, стал слушать. Через минуту, несколько раз повторив про себя сообщенную ему фразу, Макс вернулся на свое место, сел, поманил к себе официанта и громко сказал что-то по-французски с чрезвычайно довольным видом. Официант понимающе приподнял брови и стал отвечать, периодически делая руками какие-то жесты. Макс его поблагодарил сдержанным кивком головы и, когда официант удалился, горделиво посмотрел на Лелика со Славой — мол, видали, сбылась мечта идиота: поговорил с официантом по-французски.
— Выглядело солидно, врать не буду, — признался Лелик. — А что ты его спросил?
— Понятия не имею, — пожал плечами Макс. — Саш, что я его спросил? А главное — что он мне ответил?
— Ты его спросил, — ответил Хохлов, — где здесь туалет, чтобы сделать по-маленькому. Причем «по-маленькому» было сказано на восхитительном парижском арго. Официант на тебя посмотрел с уважением. Французы бельгийцев не любят, считают их людьми второго сорта, зато сами бельгийцы к французам относятся с почтением, поэтому когда в этих краях появляется настоящий парижанин, бельгийцы радуются, как дети.
Макс посмотрел на Хохлова очень внимательно. Тот в ответ бросил взгляд совершенно холодный и невозмутимый — мол, не надо благодарности.
— И что мне на это ответил официант? — спросил Макс после довольно длинной паузы.
— Разумеется, он тебе ответил, где именно ты здесь можешь сделать по-маленькому, — объяснил Хохлов. — Было бы глупо, если бы он на это не ответил.
— Понял, — сказал Макс. — Спасибо за сладостные минуты.
— Не за что, — кивнул Хохлов. — Обращайтесь any time.
В этот момент официант принес здоровенное блюдо с устрицами и поставил его в центр стола.
— Вот они, слизнячки, — хищно сказал Макс. — А как их есть-то? — спросил он у Хохлова.
— Известно как, — пожал плечами тот. — Поливаешь лимончиком, чтобы они скуксились, а потом или выхлебываешь прямо ртом, или достаешь их оттуда специальной вилочкой. Вон она, вилочка для устриц, рядом с твоей тарелкой лежит.
— Что значит «или выхлебываешь, или вилочкой»? — возмущенно спросил Макс. — Ты мне скажи, как полагается по-великосветски. Вилочкой? Не буду же я, как последний грузчик, этих слизняков прямо из раковины схлебывать?
— Тут, брат, — объяснил Хохлов, — как раз все наоборот. По-великосветски полагается устриц именно схлебывать. В смысле, схлюпывать.
— Боже, — с отвращением сказал Лелик, — как это кошмарно звучит.
— Просто ты ни хрена не понимаешь в аристократизме, — заметил Хохлов и продолжил свои объяснения Максу. — Так вот, нужно аккуратненько схлюпнуть устрицу с раковины, однако делать это необходимо с определенным уровнем звука. Нельзя хлюпать так, как будто ты пытаешься втянуть ртом маринованный огурец из банки. Нужно схлюпывать устрицу аккуратно и аристократично. При этом аристократ от грузчика отличается уровнем децибелов всхлюпа. Грузчик всхлюпывает так, что чайник со стола падает. Но человек благородный делает такой изящный всхлюп, который не покоробит даже бельгийскую королеву.
— Видел я эту бельгийскую королеву на открытке, — признался Лелик. — По-моему, ее вообще ничто на этом свете не может покоробить.
— Нашу королеву, — обиделся Хохлов, — прошу не оскорблять. У вас и такой нет.
— Да, — подхватил Макс, — ты, Лелик, завязывай с этими наездами на монархию. Не видишь, мы учимся устриц хлюпать? Ты свою вилкой ковыряй, вилкой. Будешь как последний биндюжник. Так что, Саш, — повернулся Макс к Хохлову, — как это все сделать, чтобы не облажаться?
— Смотри, — сказал Хохлов, — берем устрицу… — С этими словами он аккуратно взял устрицу с блюда большим и средним пальцем. — После этого подносим ее к губам и аккуратно делаем втягивающее движение, как будто затягиваемся косяком с травой. — Хохлов вытянул губы и ловко втянул в рот устрицу с еле слышным всхлюпывающим звуком.
— Понял? — спросил он, кладя пустую раковину в тарелку.
— Да, — сказал Макс, — ловко. Впрочем, аналогия с косяком мне после Амстердама близка и понятна. Пробую…
Макс двумя пальцами аккуратно взял устрицу, поднял ее над блюдом, но ровно через секунду уронил обратно. Устрица упала на слой подтаявшего льда и брызнула каплями воды на всех сидящих за столом.
— Ничего, Макс, не робей, — утешил его Хохлов. — Я, когда учился устриц есть, три костюма извел. Причем костюмы были — от Армани.
— У Макса тоже костюм классный, — вступился за друга Лелик. — Правда, он не от Армани, а от Хунь Чонга, но смотрится — почти как новый, хоть ему лет семь.
— Главное в человеке — не костюм, а душа, — заметил Лелику Макс, который пошел на второй заход в попытках захвата устрицы.
— Вот я и говорю, — кивнул Лелик. — Что если не душой, то хоть костюмом компенсировать.
— Леха, хватит Макса сбивать, — разозлился Хохлов. — Сам-то небось вилкой орудуешь…
— Я вообще ничем не орудую, — заявил Лелик. — Не понимаю, как можно этих слизняков кушать. Причем живых. Фу, противно…
— Как живых? — остолбенел Макс, который на этот раз удачно ухватил устрицу и поднес ее ко рту.
— Да очень просто, — изумленно ответил Лелик. — А ты думал, они вареные, что ли?
— Ну да, — простодушно ответил Макс. — Как креветки.
Хохлов внимательно посмотрел на Макса. Лелик развеселился.
— Макс, — мягко сказал Хохлов. — Устриц едят сырыми. Вылавливают, открывают и едят. Причем там самое сложное — их грамотно открыть, чтобы внутрь песчинки не попали. С песчинками — не очень вкусно, точно тебе говорю. А едят их сырыми, однозначно. Это очень аристократично. Кстати, и полезно. Там действительно — куча белка и всяких полезных элементов.
Макс аккуратно положил устрицу на поднос.
— Живыми я их есть не буду, — твердо заявил он. — Что я, деревня какая, что ли? Это мы в деревне с пацанами саранчу ели. Но тоже вареную, кстати. А этих слизняков — не, я пас!
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Хохлов, выхлебывая очередную устрицу. — Мне же больше достанется…
Макс сидел за столом с видом оскорбленной невинности.
— Ты что нахохлился? — приветливо спросил его Хохлов, приступая к десятой устрице.
— Я вот подумал, — признался Макс, — как же все-таки противно — быть аристократом. Слизняков надо жрать живыми, причем выхлюпывать их с определенными децибелами. Пиво на пляже пить нельзя. Ходить надо только в костюмах от Армани и других пидюр-кутюров. Курить дешевые сигареты тоже нельзя. А за часы, купленные в переходе, аристократа другие аристократы вообще могут убить на месте. Как так жить, Шурик, вот ты скажи? То ли дело у нас! Что хочешь вытворяй — никто и слова не скажет. Ну разве что в милицию заберут, но если в кармане пятихатка валяется, часа через три все равно отпустят.
— Да я и не спорю, — рассудительно ответил Хохлов. — В любом социальном статусе есть свои преимущества. Просто я к своему привык, уж прости…
— Кстати, — неприятным голосом осведомился Лелик. — А устрицы — это единственное блюдо в сегодняшнем обеде? Ты еще у официанта что-то заказывал? А то ведь нас не спросили…
— Заказал, конечно, не волнуйся, — успокоил его Хохлов. — Меню же по-французски. Вот я и взял смелость заказать на всех. Вы же по незнанию могли целиком зажаренного слона заказать. Сам же знаешь, насколько опасно тыкать пальцем в первое попавшееся незнакомое блюдо…
— Слона — я не против, — мрачно произнес Лелик, догрызая последний кусочек хлеба из серебряной корзинки, стоящей на столе. — Лишь бы не лягушку.
— Кстати, — обрадовался Хохлов, — я как раз вам лягушачьи лапки заказал попробовать. Они здесь очень вкусные, честное слово…
Выражение лиц Лелика, Макса и Славика можно было использовать для картины «Три лимона в блюде с уксусом».
— Да серьезно, — уверял Хохлов. — Классные лапки…
Через пару минут официант принес всем по тарелке супа.
— Что это? — недоуменно спросил Лелик, глядя на тарелку с жидкостью, которая вкусом, цветом и запахом не сильно отличалась от тарелки с чистой подогретой водой, в которую кинули одну пятидесятую часть кубика «Кнорр».
— Суп из акульих плавников, — со сдержанной гордостью сказал Хохлов. — Дорогая штука, конечно. Но зато вкус — никогда не забудешь… А что, — вдруг встревожился он, — не нравится?
— Нет, ну что ты, что ты! — успокоил его Лелик. — Очень даже суперская водичка. Я просто поинтересовался, что за божественный аромат…
— А куда сами плавники дели? — несколько нетактично поинтересовался Макс. — На кухне сперли? Я бы сейчас обглодал пару плавничков.
— В супе из акульих плавников главное — не плавники, — объяснил Хохлов. — Главное — это всякие очень полезные элементы, которые содержатся в плавниках и переходят в бульон во время варки.
— Да уж, — вздохнул Макс, — тут я с Леликом согласен. Полезные элементы лучше в аптеке купить…
— Ладно вам ныть-то, — недовольно сказал Хохлов. — Сейчас лапки принесут…
И действительно, очень скоро принесли лягушачьи лапки…
— Чистая поджаренная курятина, — объявил Лелик, обгладывая одну из четырех лягушачьих лапок. — Только сами лапки раз в десять меньше. Это обидно.
— Ну, родной, — совсем возмутился Хохлов, — ради тебя никто не собирается выращивать лягушек размером со слона.