Страница:
– Неравнодушен, – улыбнулся Алик. – У меня девчонка есть... В Москве...
– И ты хранишь ей верность?
– Стараюсь.
– Жаль. А то Солнышко на тебя глаз положила, вздыхает, сохнет. Но видно, напрасно. – Роман шутливо развел руками и запел какую-то веселую песенку.
Вздохи Солнышка Алик заметил и сам. Другое дело, что на вздохи эти ему было глубоко наплевать. Нет, Солнышко, конечно, хорошая девчонка, веселая, смешливая, большеглазая. Вообще-то ее звали Зиночкой, но она откликалась только на свое ласковое прозвище. Никто толком не знал, откуда это прозвище взялось. То ли от того, что Зиночка всегда и всем лучисто улыбалась, то ли потому, что у нее была круглая мордашка. Но скорее всего из-за цвета волос. Волосы у Зиночки были нежно-рыжие, огромной копной и действительно напоминали то ли гриву львицы, то ли солнышко.
Алик девчонку не обнадеживал – пудрить мозги он не любил и не умел, но после разговора с Романом стал относиться к ней по-братски ласково и внимательно.
Не ускользнула Солнышко и от внимания Татьяны. Ее настойчивое кокетство с Аликом было заметно за версту, об этом знал весь лагерь. Татьяна сделала вид, что ничего не слышит, не видит и вообще ей абсолютно все равно. Но все равно было только перед другими, а вечером, закрывшись в своей воспитательской, она с какой-то отчаянной болью вслушивалась в голоса Алика, Романа и Солнышка, когда они втроем заходили в корпус за вечной копушей Катей. Иногда Татьяна переживала их разговоры молча, иногда тихонько поскуливала, глотая слезы, а иногда верх брал праведный гнев, и тогда, громко хлопнув дверью, она сообщала «молодым бездельникам», что дети уже спят и нечего нарушать режим. «Молодые бездельники» тотчас умолкали и старались ретироваться побыстрее.
Нервы Татьяны были на пределе. Из-за всего: из-за Алика, из-за Солнышка, из-за Кати, из-за дурацкой работы, которая заключалась в исполнении роли цербера и в соблюдении всех «общественно полезных» правил. Она с каждым днем все больше и больше жалела о своем бегстве в этот проклятый лагерь и все чаще и чаще думала о том, что с нее достаточно одной смены. На вторую ее просто не хватит.
В конце июля вернулся с вахты Игорь, и Татьяна вечером пошла в здание администрации, где был телефон. Она так хотела, чтобы Игорь сказал: «Приезжай, мне без тебя скучно. Мне нужна твоя помощь». Да что угодно, лишь бы у нее появилась еще одна причина прервать контракт и уехать домой. Но разговор получился совсем другим.
– Как дела? – весело поинтересовался Игорь. – Как твои пионеры?
– Нормально. Ты очень устал?
– Как собака! Я тебе так завидую, Танька!
– Почему?
– У тебя два месяца отдыха! На берегу озера! С детьми! Зря ты все-таки не взяла с собой Женьку!
Какой уж тут отдых!
– Женьке лучше в деревне, – сказала она. – Там бабушка и дедушка, а здесь ей было бы неинтересно... Я соскучилась, Игорь, – с отчаянием произнесла она, чтобы натолкнуть его на правильные мысли.
– Я тоже соскучился, – с готовностью ответил Игорь и тут же добавил: – Но я готов потерпеть, лишь бы ты отдохнула как следует.
– Отдыхаю, – вздохнула Татьяна. – Ну ладно, пока, целую...
Татьяна возвращалась к корпусу злая и какая-то уставшая.
– Алечка, приходи побыстрее! – услышала она в темноте голос Солнышка.
– Я только захвачу полотенце, – весело откликнулся Алик и побежал Татьяне навстречу.
Когда он заметил ее и остановился, сделать вид, что идешь в другую сторону, было уже невозможно. Они медленно и как-то обреченно приблизились друг к другу.
– Добрый вечер, – поздоровался Алик.
– Добрый вечер. – Татьяна скользнула по нему взглядом и не выдержала: – Ну, что же ты не бежишь? Тебя же просили побыстрее!
Она выплескивала на него все свое бешенство, всю свою злость и уже чувствовала, что не может остановиться. Алик не ожидал от нее такого яростного нападения, удивленно замолчал, но потом насмешливо-спокойно ответил:
– Побегу. Меня же не связывают ни с кем крепкие семейные узы. В отличие от вас.
Его слова были как пощечина. В памяти Татьяны мгновенно прокрутился недавний разговор с Игорем.
– С некоторых пор у тебя испортился вкус, – в отместку на его слова заметила она и постаралась уколоть побольнее: – Никогда бы не подумала, что ты можешь влюбиться в эту рыжую дуру!
Алик хотел было рассмеяться, но сдержался и ответил:
– Ну зачем же оскорблять человека? Зиночка вовсе не дура.
– Ах, Зиночка! – вспыхнула Татьяна. – Значит, я не ошиблась – это твоя новая пассия.
– А вы что-то имеете против, Татьяна Евгеньевна? – невозмутимо поинтересовался Алик.
– Ничего! – отрезала Татьяна.
– Тогда всего хорошего. Извините, но я тороплюсь, меня ждут.
Алик аккуратно обошел ее и поспешил за полотенцем. Татьяна, ошеломленная разговором и невозмутимостью Алика, еще немного постояла в надежде на его возвращение и тихо двинулась к своему корпусу.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
– И ты хранишь ей верность?
– Стараюсь.
– Жаль. А то Солнышко на тебя глаз положила, вздыхает, сохнет. Но видно, напрасно. – Роман шутливо развел руками и запел какую-то веселую песенку.
Вздохи Солнышка Алик заметил и сам. Другое дело, что на вздохи эти ему было глубоко наплевать. Нет, Солнышко, конечно, хорошая девчонка, веселая, смешливая, большеглазая. Вообще-то ее звали Зиночкой, но она откликалась только на свое ласковое прозвище. Никто толком не знал, откуда это прозвище взялось. То ли от того, что Зиночка всегда и всем лучисто улыбалась, то ли потому, что у нее была круглая мордашка. Но скорее всего из-за цвета волос. Волосы у Зиночки были нежно-рыжие, огромной копной и действительно напоминали то ли гриву львицы, то ли солнышко.
Алик девчонку не обнадеживал – пудрить мозги он не любил и не умел, но после разговора с Романом стал относиться к ней по-братски ласково и внимательно.
Не ускользнула Солнышко и от внимания Татьяны. Ее настойчивое кокетство с Аликом было заметно за версту, об этом знал весь лагерь. Татьяна сделала вид, что ничего не слышит, не видит и вообще ей абсолютно все равно. Но все равно было только перед другими, а вечером, закрывшись в своей воспитательской, она с какой-то отчаянной болью вслушивалась в голоса Алика, Романа и Солнышка, когда они втроем заходили в корпус за вечной копушей Катей. Иногда Татьяна переживала их разговоры молча, иногда тихонько поскуливала, глотая слезы, а иногда верх брал праведный гнев, и тогда, громко хлопнув дверью, она сообщала «молодым бездельникам», что дети уже спят и нечего нарушать режим. «Молодые бездельники» тотчас умолкали и старались ретироваться побыстрее.
Нервы Татьяны были на пределе. Из-за всего: из-за Алика, из-за Солнышка, из-за Кати, из-за дурацкой работы, которая заключалась в исполнении роли цербера и в соблюдении всех «общественно полезных» правил. Она с каждым днем все больше и больше жалела о своем бегстве в этот проклятый лагерь и все чаще и чаще думала о том, что с нее достаточно одной смены. На вторую ее просто не хватит.
В конце июля вернулся с вахты Игорь, и Татьяна вечером пошла в здание администрации, где был телефон. Она так хотела, чтобы Игорь сказал: «Приезжай, мне без тебя скучно. Мне нужна твоя помощь». Да что угодно, лишь бы у нее появилась еще одна причина прервать контракт и уехать домой. Но разговор получился совсем другим.
– Как дела? – весело поинтересовался Игорь. – Как твои пионеры?
– Нормально. Ты очень устал?
– Как собака! Я тебе так завидую, Танька!
– Почему?
– У тебя два месяца отдыха! На берегу озера! С детьми! Зря ты все-таки не взяла с собой Женьку!
Какой уж тут отдых!
– Женьке лучше в деревне, – сказала она. – Там бабушка и дедушка, а здесь ей было бы неинтересно... Я соскучилась, Игорь, – с отчаянием произнесла она, чтобы натолкнуть его на правильные мысли.
– Я тоже соскучился, – с готовностью ответил Игорь и тут же добавил: – Но я готов потерпеть, лишь бы ты отдохнула как следует.
– Отдыхаю, – вздохнула Татьяна. – Ну ладно, пока, целую...
Татьяна возвращалась к корпусу злая и какая-то уставшая.
– Алечка, приходи побыстрее! – услышала она в темноте голос Солнышка.
– Я только захвачу полотенце, – весело откликнулся Алик и побежал Татьяне навстречу.
Когда он заметил ее и остановился, сделать вид, что идешь в другую сторону, было уже невозможно. Они медленно и как-то обреченно приблизились друг к другу.
– Добрый вечер, – поздоровался Алик.
– Добрый вечер. – Татьяна скользнула по нему взглядом и не выдержала: – Ну, что же ты не бежишь? Тебя же просили побыстрее!
Она выплескивала на него все свое бешенство, всю свою злость и уже чувствовала, что не может остановиться. Алик не ожидал от нее такого яростного нападения, удивленно замолчал, но потом насмешливо-спокойно ответил:
– Побегу. Меня же не связывают ни с кем крепкие семейные узы. В отличие от вас.
Его слова были как пощечина. В памяти Татьяны мгновенно прокрутился недавний разговор с Игорем.
– С некоторых пор у тебя испортился вкус, – в отместку на его слова заметила она и постаралась уколоть побольнее: – Никогда бы не подумала, что ты можешь влюбиться в эту рыжую дуру!
Алик хотел было рассмеяться, но сдержался и ответил:
– Ну зачем же оскорблять человека? Зиночка вовсе не дура.
– Ах, Зиночка! – вспыхнула Татьяна. – Значит, я не ошиблась – это твоя новая пассия.
– А вы что-то имеете против, Татьяна Евгеньевна? – невозмутимо поинтересовался Алик.
– Ничего! – отрезала Татьяна.
– Тогда всего хорошего. Извините, но я тороплюсь, меня ждут.
Алик аккуратно обошел ее и поспешил за полотенцем. Татьяна, ошеломленная разговором и невозмутимостью Алика, еще немного постояла в надежде на его возвращение и тихо двинулась к своему корпусу.
Глава 6
После этой стычки дни снова потянулись размеренно и неторопливо. Казалось бы, и некогда было думать о каком-то никчемном разговоре – приближался конец смены, но раздумья не покидали Татьяну днем и ночью, она перемалывала все снова и снова, в сотый, в тысячный, в миллионный раз. Она сердилась на себя, старалась отвлекаться, побольше заниматься работой, но в любую свободную минуту вспоминала: «А вы что-то имеете против, Татьяна Евгеньевна?» – «Ничего». – «Ну, тогда всего хорошего. Извините, но я тороплюсь, меня ждут». И его быстрые, удаляющиеся шаги.
Она почему-то думала, что он вернется или хотя бы оглянется на нее, но он не оглянулся. Это не просто задело, это вызвало вспышку горечи, ревности, ненависти. Татьяна даже толком не могла объяснить своего душевного состояния в те минуты и последующие дни.
Это ненависть. Так и должно быть. После любви и расставания неизбежна ненависть.
Какая ненависть? Зачем же ненавидеть и ждать, что он обернется? Это ревность, и ничего более. Самая банальная ревность к рыжей девчонке Солнышку.
Да! Да, обидно, что вмешалась эта девчонка. Что бы он ни говорил, как бы ни защищал ее, а Солнышко – круглая дура. И променять ее на Солнышко! О каком вкусе может идти речь? Даже обижаться смешно! Не то что ревновать!
Может, и смешно. Может, этот роман с Солнышком – ей назло, из мести, но разве это меняет дело? Не Солнышко, так другая, интереснее и лучше.
Так ведь этого и добивалась!
Не этого! Господи, не этого! Пусть где-нибудь там, далеко, в Москве! Не на глазах же!
Но факты говорили сами за себя. При каждом удобном и неудобном случае, при каждой встрече с ним, при каждом разговоре она натыкалась на непробиваемую стену равнодушия. И это равнодушие было страшнее всего на свете. Это равнодушие неизменно окунало ее в бездну растерянности и доводило до крайнего отчаяния.
Сезон закончился. Как и полагалось еще по пионерской традиции – большим костром. На следующий день вереница маленьких автобусов вывезла детей в город. Вместе с детьми уехало большинство взрослых. Уехали почти все вожатые – студенты, отработавшие свою практику, и многие воспитатели, еще не отгулявшие положенный отпуск. Но к огромному огорчению Татьяны, в лагере остались и Роман, и Катя, и самое страшное – Солнышко. Ну, Роман – понятно, спортинструктор. Катя, естественно, из-за него. Но Солнышко?
А чему тут удивляться? Солнышко из-за Алика. Это тоже ясно.
Терпению Татьяны медленно, но верно приходил конец.
Зато Алик решил запастись терпением надолго. Внимание Солнышка, которое он до этого воспринимал как обузу, вдруг начало играть в его пользу. Это он понял сразу, с первых слов Татьяны в тот вечер. Она ревновала. И ее ревность была ему приятна. Его беспокоило одно – ревность могла в любой момент закончиться, уступив место ненависти или безразличию. Когда? Сегодня? Завтра? С того мгновения, когда он снова скажет, что любит ее?
Пожалуй, да. Именно с этого мгновения все и вернется. Значит, в его интересах не говорить ей о своей любви. Значит, она должна ревновать. Значит, в игре Алика нужна Солнышко.
Черт! Дурацкое положение! Солнышко здесь совсем ни при чем!
Он даже всерьез подумывал о том, чтобы раскрыть перед Солнышком все свои карты, сказать о Татьяне, о ревности, обо всем. Но такой выход на самом деле выходом не был. Он вел в тупик, и Алик очень скоро возблагодарил свою осторожность.
Солнышко вряд ли поймет. Она взбалмошна и эмоциональна. Поднимет его на смех или, что еще хуже, начнет болтать об этом по всему лагерю. Тогда плохо будет не столько Алику, сколько Татьяне, потому что сплетни быстро выскользнут из границ лагеря и еще быстрее разнесутся по маленькому городу. И если это произойдет, то тут уж можно не сомневаться – он потеряет Татьяну навсегда.
Оставалось одно – балансировать и ждать, чем кончится его почти безнадежная игра. Он искренне считал игру безнадежной.
Маленькая община межсезонья вынуждена была сплачиваться – разграничение на вожатых и воспитателей на несколько дней исчезло. Вечером на скромный ужин собралась вся компания – человек десять – двенадцать.
К концу ужина атмосфера немножко разрядилась, и в гулком столовском помещении оживленно гудели голоса, эхом отдаваясь по углам. Кто-то предложил освежиться, отдохнуть от духоты, и Роман, взяв бразды правления в свои руки, скомандовал:
– Приказ спортинструктора – все на пляж! Все, что не доедено, доедим после!
Алик пообещал догнать компанию попозже – ему нужно было позвонить домой.
– А вы, Татьяна Евгеньевна?
– А я, Рома, не умею плавать, – улыбнулась Татьяна.
– Я вас научу!
– В другой раз! Я себя неважно чувствую, хочу отдохнуть.
Алик напрягся: это правда или только повод, чтобы остаться с ним наедине?
На удивление, Солнышко даже не попробовала увязаться за ним и вместе со всей веселой компанией отправилась к озеру. Алик не спешил уходить. И Татьяна тоже. Они остались вдвоем в неуютном, ярко освещенном зале.
Окна были распахнуты настежь, и Алик сидел на подоконнике, подставив спину под тихий, освежающий ветерок. Татьяна замерла у противоположной стены. Сомнений у Алика не оставалось – им предстоял решающий разговор. Он скрутил свои эмоции и страхи, мгновенно захлестнувшие разум, вслушался в неловкую тишину и поднял на нее глаза с холодным, чуть насмешливым любопытством. Начинать разговор первым он не собирался.
Татьяну словно обожгла эта холодность, она вздрогнула, выпрямилась и вдруг выдохнула, со слезами, неожиданно яростно:
– Чего ты хочешь от меня? Добиваешься, чтобы я ревновала? Ну так радуйся, добился!
– О чем вы, Татьяна Евгеньевна? – удивленно спросил он и тут же обругал себя дураком: что он сказал?
Татьяна сузила глаза, проглотила его удивление, его совершенно неуместное сейчас обращение по имени-отчеству, свою обиду и предложила:
– Давай уж договорим до конца.
Алик покорно и виновато кивнул.
– Если ты думаешь, что я все еще тебя люблю, то очень ошибаешься. – Ее голос непривычно дрожал, но уже не от слез, а от гнева. – Ты мне совершенно безразличен!
Эти слова больно хлестнули Алика, и он, в свою очередь, разозлился.
– Ты можешь идти на все четыре стороны, – продолжала Татьяна. – К кому хочешь... К своей Звездочке, Ласточке или как там ее зовут?
– Ты прекрасно знаешь, что ее зовут Солнышко, – усмехнулся Алик. – И то, что я тебе безразличен, мы, кажется, выяснили еще в прошлый раз...
– Хватит! – выкрикнула сквозь слезы Татьяна. – Хватит! Я ненавижу тебя!
Алик ожидал разговора, ссоры, всего, но только не этих беспомощных слов. Его злость прошла так же мгновенно, как и появилась. Он быстро шагнул к ней и обнял за плечи.
– Конечно, хватит! Перестань!
– Пусти! Я ненавижу тебя! Убирайся к Солнышку! – Она уже не могла сдерживать обиженных слез.
– Глупая моя! Танюшка! – тихо и ласково уговаривал он, обнимал вздрагивающие плечи и целовал ее мокрое лицо. – Нашла к кому ревновать! Если бы ты знала девчонку, с которой я расстался в Москве...
– О Господи! – простонала Татьяна, и он с ужасом понял, что сморозил непростительную глупость. – Оставь ты меня, ради Бога!
– Не оставлю, Танюшка. – Он крепко сжал ее. – Не оставлю.
– Пусти!
– Не пущу!
– Мне больно!
– Не пущу, пока не скажешь, что ты меня любишь!
– Я не скажу этого никогда! Никогда, слышишь!
Она выкрикивала злые слова, пыталась вырваться, выскользнуть из его рук, но уже чувствовала, что сдается, как тогда, зимой, в тесном коридоре своей квартиры. Он был рядом, и она не находила в себе сил и желания оттолкнуть его.
Где-то на улице послышались перекликающиеся, веселые голоса. Кто-то возвращался. Она чуть отстранилась от него, и он потянул ее к выходу:
– Пойдем. Сюда идут.
– Пускай! Я никуда не пойду!
– Пойдем. Они нам будут мешать. Нам нужно поговорить.
– Уже поговорили!
– Не притворяйся, ты уже не злишься, – засмеялся Алик. – Пойдем. Разговор еще и не начинался.
Она почему-то думала, что он вернется или хотя бы оглянется на нее, но он не оглянулся. Это не просто задело, это вызвало вспышку горечи, ревности, ненависти. Татьяна даже толком не могла объяснить своего душевного состояния в те минуты и последующие дни.
Это ненависть. Так и должно быть. После любви и расставания неизбежна ненависть.
Какая ненависть? Зачем же ненавидеть и ждать, что он обернется? Это ревность, и ничего более. Самая банальная ревность к рыжей девчонке Солнышку.
Да! Да, обидно, что вмешалась эта девчонка. Что бы он ни говорил, как бы ни защищал ее, а Солнышко – круглая дура. И променять ее на Солнышко! О каком вкусе может идти речь? Даже обижаться смешно! Не то что ревновать!
Может, и смешно. Может, этот роман с Солнышком – ей назло, из мести, но разве это меняет дело? Не Солнышко, так другая, интереснее и лучше.
Так ведь этого и добивалась!
Не этого! Господи, не этого! Пусть где-нибудь там, далеко, в Москве! Не на глазах же!
Но факты говорили сами за себя. При каждом удобном и неудобном случае, при каждой встрече с ним, при каждом разговоре она натыкалась на непробиваемую стену равнодушия. И это равнодушие было страшнее всего на свете. Это равнодушие неизменно окунало ее в бездну растерянности и доводило до крайнего отчаяния.
Сезон закончился. Как и полагалось еще по пионерской традиции – большим костром. На следующий день вереница маленьких автобусов вывезла детей в город. Вместе с детьми уехало большинство взрослых. Уехали почти все вожатые – студенты, отработавшие свою практику, и многие воспитатели, еще не отгулявшие положенный отпуск. Но к огромному огорчению Татьяны, в лагере остались и Роман, и Катя, и самое страшное – Солнышко. Ну, Роман – понятно, спортинструктор. Катя, естественно, из-за него. Но Солнышко?
А чему тут удивляться? Солнышко из-за Алика. Это тоже ясно.
Терпению Татьяны медленно, но верно приходил конец.
Зато Алик решил запастись терпением надолго. Внимание Солнышка, которое он до этого воспринимал как обузу, вдруг начало играть в его пользу. Это он понял сразу, с первых слов Татьяны в тот вечер. Она ревновала. И ее ревность была ему приятна. Его беспокоило одно – ревность могла в любой момент закончиться, уступив место ненависти или безразличию. Когда? Сегодня? Завтра? С того мгновения, когда он снова скажет, что любит ее?
Пожалуй, да. Именно с этого мгновения все и вернется. Значит, в его интересах не говорить ей о своей любви. Значит, она должна ревновать. Значит, в игре Алика нужна Солнышко.
Черт! Дурацкое положение! Солнышко здесь совсем ни при чем!
Он даже всерьез подумывал о том, чтобы раскрыть перед Солнышком все свои карты, сказать о Татьяне, о ревности, обо всем. Но такой выход на самом деле выходом не был. Он вел в тупик, и Алик очень скоро возблагодарил свою осторожность.
Солнышко вряд ли поймет. Она взбалмошна и эмоциональна. Поднимет его на смех или, что еще хуже, начнет болтать об этом по всему лагерю. Тогда плохо будет не столько Алику, сколько Татьяне, потому что сплетни быстро выскользнут из границ лагеря и еще быстрее разнесутся по маленькому городу. И если это произойдет, то тут уж можно не сомневаться – он потеряет Татьяну навсегда.
Оставалось одно – балансировать и ждать, чем кончится его почти безнадежная игра. Он искренне считал игру безнадежной.
Маленькая община межсезонья вынуждена была сплачиваться – разграничение на вожатых и воспитателей на несколько дней исчезло. Вечером на скромный ужин собралась вся компания – человек десять – двенадцать.
К концу ужина атмосфера немножко разрядилась, и в гулком столовском помещении оживленно гудели голоса, эхом отдаваясь по углам. Кто-то предложил освежиться, отдохнуть от духоты, и Роман, взяв бразды правления в свои руки, скомандовал:
– Приказ спортинструктора – все на пляж! Все, что не доедено, доедим после!
Алик пообещал догнать компанию попозже – ему нужно было позвонить домой.
– А вы, Татьяна Евгеньевна?
– А я, Рома, не умею плавать, – улыбнулась Татьяна.
– Я вас научу!
– В другой раз! Я себя неважно чувствую, хочу отдохнуть.
Алик напрягся: это правда или только повод, чтобы остаться с ним наедине?
На удивление, Солнышко даже не попробовала увязаться за ним и вместе со всей веселой компанией отправилась к озеру. Алик не спешил уходить. И Татьяна тоже. Они остались вдвоем в неуютном, ярко освещенном зале.
Окна были распахнуты настежь, и Алик сидел на подоконнике, подставив спину под тихий, освежающий ветерок. Татьяна замерла у противоположной стены. Сомнений у Алика не оставалось – им предстоял решающий разговор. Он скрутил свои эмоции и страхи, мгновенно захлестнувшие разум, вслушался в неловкую тишину и поднял на нее глаза с холодным, чуть насмешливым любопытством. Начинать разговор первым он не собирался.
Татьяну словно обожгла эта холодность, она вздрогнула, выпрямилась и вдруг выдохнула, со слезами, неожиданно яростно:
– Чего ты хочешь от меня? Добиваешься, чтобы я ревновала? Ну так радуйся, добился!
– О чем вы, Татьяна Евгеньевна? – удивленно спросил он и тут же обругал себя дураком: что он сказал?
Татьяна сузила глаза, проглотила его удивление, его совершенно неуместное сейчас обращение по имени-отчеству, свою обиду и предложила:
– Давай уж договорим до конца.
Алик покорно и виновато кивнул.
– Если ты думаешь, что я все еще тебя люблю, то очень ошибаешься. – Ее голос непривычно дрожал, но уже не от слез, а от гнева. – Ты мне совершенно безразличен!
Эти слова больно хлестнули Алика, и он, в свою очередь, разозлился.
– Ты можешь идти на все четыре стороны, – продолжала Татьяна. – К кому хочешь... К своей Звездочке, Ласточке или как там ее зовут?
– Ты прекрасно знаешь, что ее зовут Солнышко, – усмехнулся Алик. – И то, что я тебе безразличен, мы, кажется, выяснили еще в прошлый раз...
– Хватит! – выкрикнула сквозь слезы Татьяна. – Хватит! Я ненавижу тебя!
Алик ожидал разговора, ссоры, всего, но только не этих беспомощных слов. Его злость прошла так же мгновенно, как и появилась. Он быстро шагнул к ней и обнял за плечи.
– Конечно, хватит! Перестань!
– Пусти! Я ненавижу тебя! Убирайся к Солнышку! – Она уже не могла сдерживать обиженных слез.
– Глупая моя! Танюшка! – тихо и ласково уговаривал он, обнимал вздрагивающие плечи и целовал ее мокрое лицо. – Нашла к кому ревновать! Если бы ты знала девчонку, с которой я расстался в Москве...
– О Господи! – простонала Татьяна, и он с ужасом понял, что сморозил непростительную глупость. – Оставь ты меня, ради Бога!
– Не оставлю, Танюшка. – Он крепко сжал ее. – Не оставлю.
– Пусти!
– Не пущу!
– Мне больно!
– Не пущу, пока не скажешь, что ты меня любишь!
– Я не скажу этого никогда! Никогда, слышишь!
Она выкрикивала злые слова, пыталась вырваться, выскользнуть из его рук, но уже чувствовала, что сдается, как тогда, зимой, в тесном коридоре своей квартиры. Он был рядом, и она не находила в себе сил и желания оттолкнуть его.
Где-то на улице послышались перекликающиеся, веселые голоса. Кто-то возвращался. Она чуть отстранилась от него, и он потянул ее к выходу:
– Пойдем. Сюда идут.
– Пускай! Я никуда не пойду!
– Пойдем. Они нам будут мешать. Нам нужно поговорить.
– Уже поговорили!
– Не притворяйся, ты уже не злишься, – засмеялся Алик. – Пойдем. Разговор еще и не начинался.
Глава 7
Гораздо позже к Алику пришло ясное и какое-то теплое понимание того, что август, проведенный тогда в пионерлагере, был лучшим и самым счастливым месяцем в его жизни. То ли действительно в это время наступила в его душе гармония, то ли он сам нечаянно, но довольно искусственно создал ее – эту тихую и радостную слаженность с миром, с людьми, с самим собой.
Он был счастлив, но, как и полагается, замечал свое счастье только первые несколько дней, ошеломившие его буйным, бурлящим возвратом страсти. А потом сознание того, что Татьяна рядом, что она его и только его, что в их отношениях нет и намека на былой разрыв, сделалось каким-то незыблемо-постоянным, неизменным, нерушимым и привычно-радостным.
Он больше не задавал ей вопросов об Игоре и не настаивал на разводе. Не оттого, что боялся вновь потерять ее. Он где-то подсознательно, особо не размышляя, понимал, что все это может внести разлад в его зыбкую гармонию.
Конечно, он понимал, что когда-то этими вопросами придется разрушить тонкую стеклянную перегородку, отделившую сейчас их двоих от реального мира, но старался не думать об этом. Ему просто было хорошо, и он наслаждался.
Игорь был. И даже пару раз заезжал к Татьяне в лагерь, но Алик не вмешивался и не пытался с ним говорить. Он просто в эти часы занимался чем-нибудь другим. Он даже после не спрашивал ни о чем Татьяну и старательно обходил эту тему стороной. Ну, а она, в свою очередь, молча удивлялась такой неожиданной покладистости и, естественно, сама не стремилась к опасным разговорам.
Игорь приезжал, Игорь уезжал, Игорь звонил Татьяне, и Татьяна звонила Игорю, но все это происходило на какой-то другой планете, в другом пространстве, на другой грани, и Алик чувствовал, что нисколько не ревнует ее к той жизни, словно та Татьяна уже была другой, чужой, не его.
Иногда он вспоминал об этом и удивлялся сам себе: когда он успел разграничить Татьяну на свою и чужую? Почему его не возмущает существование того, другого пространства? Значит ли это, что ему все равно? Что его устраивает эта роль в причудливом спектакле? Но он тут же отпихивал эти мысли, боясь по новой всколыхнуть присмиревшую стихию.
Татьяна мучилась неопределенностью. Она понимала состояние блаженной невесомости, охватившее Алика, но сама погрузиться в это состояние не могла. Она изо всех сил подыгрывала ему, изображая беспечность, и иногда искренне думала о том, что Зойка была права, когда советовала оставить все как есть: и мужа, и любовника. Но слово «любовник», неизменно проскальзывавшее в таких мыслях, заставляло ее морщиться то ли от презрения к себе, то ли от боли, то ли от лжи. Новое поведение Алика пугало ее. В какие-то минуты она позволяла захлестнуть себя спокойствию, а в какие-то возмущалась его молчанием. Неужели она ошиблась, и эта плотская страсть – единственное, что ему нужно от нее? Он не хочет менять существующее положение? Его устраивает вот эта мимолетность, и, вернувшись в Москву, он так же легко найдет ей замену? Кстати, что он такое говорил тогда о девушке?
– Шурка, так кого ты нашел в Москве? – как можно беззаботнее однажды осведомилась она.
Алик поднял на нее недоумевающий взгляд.
– Значит, соврал? – улыбнулась она, но он успел заметить в ее глазах тревожные точки.
– О чем?
– О девушке, к которой стоило бы ревновать.
Ах вот оно что! О Даше! Но надо ли рассказывать?
– Соврал, – улыбнулся он в ответ.
– Сейчас врешь, – сердито перебила его Татьяна. – Девушка есть.
– Была, – поправил Алик, но Татьяна не обратила на это внимания.
– Кто она? Какая? Сколько ей лет?
– Это допрос? – шутливо поинтересовался Алик, но наткнулся только на стену требовательного молчания. Тогда он вздохнул и принялся отвечать по пунктам: – Ее зовут Даша. Она учится на пятом курсе. Симпатичная. Даже красивая.
Высокая. Темноглазая. На год меня младше. – Алик произвел в уме сложные математические вычисления. – Двадцать два года. – Он насмешливо посмотрел на Татьяну: – Еще вопросы есть?
Татьяна молчала, не зная, как себя повести. Устроить сцену ревности? Глупо и недостойно. Пропустить все это мимо ушей? Унизительно.
Алик воспринял ее молчание по-другому. Он испугался, что она обиделась, и поспешил взять ее руки в свои.
– Я же сказал: она была.
– А сейчас... ее нет?
– Мы расстались. Зимой. После каникул. После того, как я встретил тебя.
Татьяна усмехнулась. Зачем? Он же не может быть рядом с ней вечно? Она намного старше его. Она замужем. Ему нужно жениться на этой девушке.
– Только не говори свое любимое, – торопливо предупредил Алик, – «Я намного старше тебя. Тебе нужна другая, помоложе и посвободнее».
– Я этого не говорила, – засмеялась Татьяна.
Но подумала, это точно.
– Ну, подумала, – уверенно сказал Алик и замолчал, боясь ступить на скользкую почву недоговоренностей.
Татьяна тоже помолчала.
– Она любит тебя?
Алик досадливо дернул плечом. Долго еще будет продолжаться этот разговор?
– Не знаю, – нехотя ответил он. – Может, любит. Но я ее не люблю. Я люблю тебя. Я все это ей объяснил, и она поняла.
– Значит, любит, – сделала вывод Татьяна.
– Почему?
– Потому что поняла. Я бы тоже поняла.
– Что – поняла? – поморщился Алик.
– Поняла, если бы ты пришел и сказал: «Я люблю другую». Дашу или эту... Солнышко, – с усилием выговорила она.
Алик расхохотался.
– Чего ты смеешься? – грустно спросила Татьяна. – Думаешь, не поняла бы?
Алик помотал головой:
– Если бы я влюбился в Солнышко – вряд ли. Ты ее просто ненавидишь.
– Мне на нее наплевать. – Татьяна независимо пожала плечами.
– Ладно-ладно. Наплевать так наплевать. Тебе все равно это не грозит.
– Что не грозит? Солнышко?
– Нет. То, что я приду и скажу: «Я полюбил другую».
– Не зарекайся, – усмехнулась Татьяна.
– Я не зарекаюсь. Я знаю. Я буду любить только тебя. Всю жизнь.
– Ты болтун и обманщик.
– Посмотрим!
– Конечно, посмотрим. Я-то знаю, какой ты врун.
Он был счастлив, но, как и полагается, замечал свое счастье только первые несколько дней, ошеломившие его буйным, бурлящим возвратом страсти. А потом сознание того, что Татьяна рядом, что она его и только его, что в их отношениях нет и намека на былой разрыв, сделалось каким-то незыблемо-постоянным, неизменным, нерушимым и привычно-радостным.
Он больше не задавал ей вопросов об Игоре и не настаивал на разводе. Не оттого, что боялся вновь потерять ее. Он где-то подсознательно, особо не размышляя, понимал, что все это может внести разлад в его зыбкую гармонию.
Конечно, он понимал, что когда-то этими вопросами придется разрушить тонкую стеклянную перегородку, отделившую сейчас их двоих от реального мира, но старался не думать об этом. Ему просто было хорошо, и он наслаждался.
Игорь был. И даже пару раз заезжал к Татьяне в лагерь, но Алик не вмешивался и не пытался с ним говорить. Он просто в эти часы занимался чем-нибудь другим. Он даже после не спрашивал ни о чем Татьяну и старательно обходил эту тему стороной. Ну, а она, в свою очередь, молча удивлялась такой неожиданной покладистости и, естественно, сама не стремилась к опасным разговорам.
Игорь приезжал, Игорь уезжал, Игорь звонил Татьяне, и Татьяна звонила Игорю, но все это происходило на какой-то другой планете, в другом пространстве, на другой грани, и Алик чувствовал, что нисколько не ревнует ее к той жизни, словно та Татьяна уже была другой, чужой, не его.
Иногда он вспоминал об этом и удивлялся сам себе: когда он успел разграничить Татьяну на свою и чужую? Почему его не возмущает существование того, другого пространства? Значит ли это, что ему все равно? Что его устраивает эта роль в причудливом спектакле? Но он тут же отпихивал эти мысли, боясь по новой всколыхнуть присмиревшую стихию.
Татьяна мучилась неопределенностью. Она понимала состояние блаженной невесомости, охватившее Алика, но сама погрузиться в это состояние не могла. Она изо всех сил подыгрывала ему, изображая беспечность, и иногда искренне думала о том, что Зойка была права, когда советовала оставить все как есть: и мужа, и любовника. Но слово «любовник», неизменно проскальзывавшее в таких мыслях, заставляло ее морщиться то ли от презрения к себе, то ли от боли, то ли от лжи. Новое поведение Алика пугало ее. В какие-то минуты она позволяла захлестнуть себя спокойствию, а в какие-то возмущалась его молчанием. Неужели она ошиблась, и эта плотская страсть – единственное, что ему нужно от нее? Он не хочет менять существующее положение? Его устраивает вот эта мимолетность, и, вернувшись в Москву, он так же легко найдет ей замену? Кстати, что он такое говорил тогда о девушке?
– Шурка, так кого ты нашел в Москве? – как можно беззаботнее однажды осведомилась она.
Алик поднял на нее недоумевающий взгляд.
– Значит, соврал? – улыбнулась она, но он успел заметить в ее глазах тревожные точки.
– О чем?
– О девушке, к которой стоило бы ревновать.
Ах вот оно что! О Даше! Но надо ли рассказывать?
– Соврал, – улыбнулся он в ответ.
– Сейчас врешь, – сердито перебила его Татьяна. – Девушка есть.
– Была, – поправил Алик, но Татьяна не обратила на это внимания.
– Кто она? Какая? Сколько ей лет?
– Это допрос? – шутливо поинтересовался Алик, но наткнулся только на стену требовательного молчания. Тогда он вздохнул и принялся отвечать по пунктам: – Ее зовут Даша. Она учится на пятом курсе. Симпатичная. Даже красивая.
Высокая. Темноглазая. На год меня младше. – Алик произвел в уме сложные математические вычисления. – Двадцать два года. – Он насмешливо посмотрел на Татьяну: – Еще вопросы есть?
Татьяна молчала, не зная, как себя повести. Устроить сцену ревности? Глупо и недостойно. Пропустить все это мимо ушей? Унизительно.
Алик воспринял ее молчание по-другому. Он испугался, что она обиделась, и поспешил взять ее руки в свои.
– Я же сказал: она была.
– А сейчас... ее нет?
– Мы расстались. Зимой. После каникул. После того, как я встретил тебя.
Татьяна усмехнулась. Зачем? Он же не может быть рядом с ней вечно? Она намного старше его. Она замужем. Ему нужно жениться на этой девушке.
– Только не говори свое любимое, – торопливо предупредил Алик, – «Я намного старше тебя. Тебе нужна другая, помоложе и посвободнее».
– Я этого не говорила, – засмеялась Татьяна.
Но подумала, это точно.
– Ну, подумала, – уверенно сказал Алик и замолчал, боясь ступить на скользкую почву недоговоренностей.
Татьяна тоже помолчала.
– Она любит тебя?
Алик досадливо дернул плечом. Долго еще будет продолжаться этот разговор?
– Не знаю, – нехотя ответил он. – Может, любит. Но я ее не люблю. Я люблю тебя. Я все это ей объяснил, и она поняла.
– Значит, любит, – сделала вывод Татьяна.
– Почему?
– Потому что поняла. Я бы тоже поняла.
– Что – поняла? – поморщился Алик.
– Поняла, если бы ты пришел и сказал: «Я люблю другую». Дашу или эту... Солнышко, – с усилием выговорила она.
Алик расхохотался.
– Чего ты смеешься? – грустно спросила Татьяна. – Думаешь, не поняла бы?
Алик помотал головой:
– Если бы я влюбился в Солнышко – вряд ли. Ты ее просто ненавидишь.
– Мне на нее наплевать. – Татьяна независимо пожала плечами.
– Ладно-ладно. Наплевать так наплевать. Тебе все равно это не грозит.
– Что не грозит? Солнышко?
– Нет. То, что я приду и скажу: «Я полюбил другую».
– Не зарекайся, – усмехнулась Татьяна.
– Я не зарекаюсь. Я знаю. Я буду любить только тебя. Всю жизнь.
– Ты болтун и обманщик.
– Посмотрим!
– Конечно, посмотрим. Я-то знаю, какой ты врун.
Глава 8
– Александр Родионович! К вам приехали!
Алик прервал тренировку по баскетболу и недоуменно спросил:
– Кто приехал?
Мальчишка неопределенно шевельнул костлявым загорелым плечом:
– Не знаю. Дяденька и тетенька.
– Родители, что ли? – вслух подумал Алик.
Что их принесло? Говорил же, что сам на выходные вырвется.
– Не, – улыбнулся мальчишка. – Не родители. Молодые дяденька и тетенька.
Алик бросил тяжелый мяч в корзину и распорядился:
– Десять минут самостоятельной тренировки, потом все свободны. Мячи закрыть не забудьте. Ключи отдадите Роману Вениаминовичу.
К воротам пионерлагеря Алик шел быстрым широким шагом. Бежать, как мальчишка, к которому наконец-то приехала мама, было не очень удобно, хотя ужасно хотелось. Кто же это? Неужели Галка со своим Геннадием? Зачем? У нее последний месяц беременности – какие поездки? Или дома что-нибудь случилось?
В любом случае Алик уже приготовился как следует отругать их: даже если что-то произошло, Генка мог приехать один, а еще проще было позвонить в корпус администрации и попросить передать самое важное...
Но у пропускного пункта ждали не они. Это были Лешка и Вера. Алик сначала немножко оторопел, но потом обрадовался и, уже не стесняясь, побежал к ним.
– Молодцы, хорошо, что приехали!
Они втроем расположились на тенистой скамейке в конце тихой аллеи. К себе в корпус Алик их не пригласил. Он понимал, что это не очень вежливо, но наступал тихий час. Роман уходил к Кате, а Татьяна чуть позже приходила в домик спортинструкторов. Так сложилось само собой, но Алик подозревал, что Роман о многом догадывается, только молчит, ничего не спрашивает и с истинным благородством уступает уютное место для дневных свиданий. Ухаживания Солнышка отпали сами собой – на счастье Алика, вместе с новым сезоном в лагере объявился ее прежний приятель из пединститута.
– Ну, что нового? Как дела? – с излишне наигранной бодростью спросил Алик у ребят.
Вера улыбалась, деловито вытаскивала из сумки провизию и рассказывала последние городские новости. Лешка угрюмо молчал, лишь изредка кивая. Алик чутко и как-то виновато уловил неловкость встречи.
– Вер, я тут прекрасно питаюсь, честное слово! – пробормотал он, глядя на бесконечные банки, аккуратно выстраивающиеся в колонну.
– Знаю я, как здесь кормят! – безапелляционно возразила Вера. – Послушай! Где можно найти три тарелки и три кружки? Мы с Лешкой сами проголодались, пока до тебя добрались.
– В столовке, – поспешно отозвался Алик.
Черт! Реплика про столовку вообще выходила за рамки приличия, тем более что раньше Алик хвастался своей уютной комнатой.
Алик испугался, что ребята скажут: «Ну, не на скамейке же нам располагаться на обед. Пойдем к тебе». И что говорить тогда?
Но Вера как ни в чем ни бывало осведомилась, где столовка, и отправилась туда за посудой. Алик облегченно вздохнул про себя, но тут же услышал насмешливый вопрос Лешки:
– Твоя комната занята? Интересно кем?
Алик открыл было рот, чтобы наврать что-нибудь про Романа и Катю, но Лешка неожиданно продолжил:
– Не Татьяной Евгеньевной?
Что это значит? Алик растерянно замолчал, судорожно соображая, как себя вести дальше.
– Что молчишь? – усмехнулся Лешка.
– А что говорить? – как провинившийся мальчишка, буркнул Алик.
– Значит, нечего? Владу есть, что сказать, а лучшему другу – нечего! – Лешка покраснел и заговорил, как всегда в праведном гневе, сбиваясь и торопясь: – Ты что думаешь?.. Я, значит, не пойму, по-твоему? Влад поймет, а я... Эх ты! Никогда тайн не было!.. Я даже говорить с тобой не хотел... Верка привезла... Ну, так я скажу!..
– Да постой ты! – прервал его Алик, собравшись с мыслями, но все еще не очень понимая ситуацию. – Объясни толком! При чем тут Влад?
– Он наврал? – с надеждой спросил Лешка. – Ну, про тебя и... – Лешка хотел сказать «и Танечку», но после секундного колебания закончил: – И про Татьяну Евгеньевну? Наврал?
Алик улыбнулся и помотал головой: отпираться было бессмысленно. Лешка в ответ вздохнул и как-то сразу сник.
– Так при чем тут Влад? – настойчиво переспросил Алик.
– Он по всему городу сплетни про вас распускает, – устало сообщил Лешка.
Алик похолодел.
– То есть?
– Что «то есть»? – передразнил Лешка. – Что тут непонятного? Я об этом от Верки узнал, а Верка от подружки из гороно, а подружка еще от кого-то или от самого Влада...
– А Влад откуда?
– От верблюда! – взорвался Лешка. – Как будто не ты ему сообщил, когда сюда на работу устраивался?
– Не я! – заорал в ответ Алик. – Не говорил я никому! Тем более Владу!
Лешка изумленно смотрел на него.
– Не ори, – попробовал он успокоить друга, но Алика уже трудно было остановить.
Что происходит? Какие сплетни? Что там творится? Какая сволочь этот Влад! Откуда он пронюхал? Да, Алик явно недооценил его умственные способности! Так обо всем догадаться!
Часть своих обрывочных злых мыслей Алик выплескивал вслух, и Лешка молча улыбался.
– Чего ржешь? – сердито спросил у него Алик. – Ты понимаешь, что эти сплетни... Хуже просто не придумаешь!
– Понимаю, понимаю, – кивнул Лешка и ехидно добавил: – Издержки адюльтера!
– Начитался! – рявкнул Алик.
– Зачем она тебе? – серьезно спросил Лешка.
– Дурак ты, Леха! А еще хотел, чтобы я раньше рассказал! Все равно бы не понял!
– Я могу все понять, – возразил Лешка. – Все, что угодно, но не... ее.
– Тогда и говорить нечего...
Лешка горестно вздохнул:
– Ладно, что поделаешь – придется понять и это. Раз влюбился, наверное, она стоит того... Да?
Алик нехотя кивнул.
– Не переживай – пойму, – обнадежил Лешка. – Может, не сразу... Все как-то должно уложиться...
– Ну что, мальчики? С чего начнем трапезу? – Вера вернулась с кучей посуды на надколотом пластмассовом подносе.
Алик поморщился и решительно принялся складывать банки обратно в сумку.
– Нет-нет, Алик! – запротестовала Вера. – Так не пойдет! Это все тебе! Мы назад ничего не повезем! Лешка, скажи ему!
– Не психуй, Алька, – посоветовал Лешка. – Чего зря ссориться?
Алик резко, одним рывком застегнул молнию на сумке и сказал:
– Пошли!
– Куда? – почти в один голос спросили Вера и Лешка.
– Ко мне! В корпус!
Алик прервал тренировку по баскетболу и недоуменно спросил:
– Кто приехал?
Мальчишка неопределенно шевельнул костлявым загорелым плечом:
– Не знаю. Дяденька и тетенька.
– Родители, что ли? – вслух подумал Алик.
Что их принесло? Говорил же, что сам на выходные вырвется.
– Не, – улыбнулся мальчишка. – Не родители. Молодые дяденька и тетенька.
Алик бросил тяжелый мяч в корзину и распорядился:
– Десять минут самостоятельной тренировки, потом все свободны. Мячи закрыть не забудьте. Ключи отдадите Роману Вениаминовичу.
К воротам пионерлагеря Алик шел быстрым широким шагом. Бежать, как мальчишка, к которому наконец-то приехала мама, было не очень удобно, хотя ужасно хотелось. Кто же это? Неужели Галка со своим Геннадием? Зачем? У нее последний месяц беременности – какие поездки? Или дома что-нибудь случилось?
В любом случае Алик уже приготовился как следует отругать их: даже если что-то произошло, Генка мог приехать один, а еще проще было позвонить в корпус администрации и попросить передать самое важное...
Но у пропускного пункта ждали не они. Это были Лешка и Вера. Алик сначала немножко оторопел, но потом обрадовался и, уже не стесняясь, побежал к ним.
– Молодцы, хорошо, что приехали!
Они втроем расположились на тенистой скамейке в конце тихой аллеи. К себе в корпус Алик их не пригласил. Он понимал, что это не очень вежливо, но наступал тихий час. Роман уходил к Кате, а Татьяна чуть позже приходила в домик спортинструкторов. Так сложилось само собой, но Алик подозревал, что Роман о многом догадывается, только молчит, ничего не спрашивает и с истинным благородством уступает уютное место для дневных свиданий. Ухаживания Солнышка отпали сами собой – на счастье Алика, вместе с новым сезоном в лагере объявился ее прежний приятель из пединститута.
– Ну, что нового? Как дела? – с излишне наигранной бодростью спросил Алик у ребят.
Вера улыбалась, деловито вытаскивала из сумки провизию и рассказывала последние городские новости. Лешка угрюмо молчал, лишь изредка кивая. Алик чутко и как-то виновато уловил неловкость встречи.
– Вер, я тут прекрасно питаюсь, честное слово! – пробормотал он, глядя на бесконечные банки, аккуратно выстраивающиеся в колонну.
– Знаю я, как здесь кормят! – безапелляционно возразила Вера. – Послушай! Где можно найти три тарелки и три кружки? Мы с Лешкой сами проголодались, пока до тебя добрались.
– В столовке, – поспешно отозвался Алик.
Черт! Реплика про столовку вообще выходила за рамки приличия, тем более что раньше Алик хвастался своей уютной комнатой.
Алик испугался, что ребята скажут: «Ну, не на скамейке же нам располагаться на обед. Пойдем к тебе». И что говорить тогда?
Но Вера как ни в чем ни бывало осведомилась, где столовка, и отправилась туда за посудой. Алик облегченно вздохнул про себя, но тут же услышал насмешливый вопрос Лешки:
– Твоя комната занята? Интересно кем?
Алик открыл было рот, чтобы наврать что-нибудь про Романа и Катю, но Лешка неожиданно продолжил:
– Не Татьяной Евгеньевной?
Что это значит? Алик растерянно замолчал, судорожно соображая, как себя вести дальше.
– Что молчишь? – усмехнулся Лешка.
– А что говорить? – как провинившийся мальчишка, буркнул Алик.
– Значит, нечего? Владу есть, что сказать, а лучшему другу – нечего! – Лешка покраснел и заговорил, как всегда в праведном гневе, сбиваясь и торопясь: – Ты что думаешь?.. Я, значит, не пойму, по-твоему? Влад поймет, а я... Эх ты! Никогда тайн не было!.. Я даже говорить с тобой не хотел... Верка привезла... Ну, так я скажу!..
– Да постой ты! – прервал его Алик, собравшись с мыслями, но все еще не очень понимая ситуацию. – Объясни толком! При чем тут Влад?
– Он наврал? – с надеждой спросил Лешка. – Ну, про тебя и... – Лешка хотел сказать «и Танечку», но после секундного колебания закончил: – И про Татьяну Евгеньевну? Наврал?
Алик улыбнулся и помотал головой: отпираться было бессмысленно. Лешка в ответ вздохнул и как-то сразу сник.
– Так при чем тут Влад? – настойчиво переспросил Алик.
– Он по всему городу сплетни про вас распускает, – устало сообщил Лешка.
Алик похолодел.
– То есть?
– Что «то есть»? – передразнил Лешка. – Что тут непонятного? Я об этом от Верки узнал, а Верка от подружки из гороно, а подружка еще от кого-то или от самого Влада...
– А Влад откуда?
– От верблюда! – взорвался Лешка. – Как будто не ты ему сообщил, когда сюда на работу устраивался?
– Не я! – заорал в ответ Алик. – Не говорил я никому! Тем более Владу!
Лешка изумленно смотрел на него.
– Не ори, – попробовал он успокоить друга, но Алика уже трудно было остановить.
Что происходит? Какие сплетни? Что там творится? Какая сволочь этот Влад! Откуда он пронюхал? Да, Алик явно недооценил его умственные способности! Так обо всем догадаться!
Часть своих обрывочных злых мыслей Алик выплескивал вслух, и Лешка молча улыбался.
– Чего ржешь? – сердито спросил у него Алик. – Ты понимаешь, что эти сплетни... Хуже просто не придумаешь!
– Понимаю, понимаю, – кивнул Лешка и ехидно добавил: – Издержки адюльтера!
– Начитался! – рявкнул Алик.
– Зачем она тебе? – серьезно спросил Лешка.
– Дурак ты, Леха! А еще хотел, чтобы я раньше рассказал! Все равно бы не понял!
– Я могу все понять, – возразил Лешка. – Все, что угодно, но не... ее.
– Тогда и говорить нечего...
Лешка горестно вздохнул:
– Ладно, что поделаешь – придется понять и это. Раз влюбился, наверное, она стоит того... Да?
Алик нехотя кивнул.
– Не переживай – пойму, – обнадежил Лешка. – Может, не сразу... Все как-то должно уложиться...
– Ну что, мальчики? С чего начнем трапезу? – Вера вернулась с кучей посуды на надколотом пластмассовом подносе.
Алик поморщился и решительно принялся складывать банки обратно в сумку.
– Нет-нет, Алик! – запротестовала Вера. – Так не пойдет! Это все тебе! Мы назад ничего не повезем! Лешка, скажи ему!
– Не психуй, Алька, – посоветовал Лешка. – Чего зря ссориться?
Алик резко, одним рывком застегнул молнию на сумке и сказал:
– Пошли!
– Куда? – почти в один голос спросили Вера и Лешка.
– Ко мне! В корпус!