Федоров Александр. Кишка

Ей в подмогу НАТО-свято - на поверку тот же вор!
Бородин слинял с крючка - не хватайте с кондачка!
Югославам всем удача: обойтись нет сил без плача,
вяжут тех, кто не соврал - честь и гордость уважал.
Деньги с банды соберут - сербу "счастье" подадут.
За предательство, как друга, нежит Зорана подруга.
Всех Иуда обаял - только кровь с дерьмом смешал.
Бог не дремлет - все поймет - сукам холку надерет!

Нет слов, я сильно отвлекся, далеко ушел в воспоминания, да и стихи
приплел, скорее всего, ни к селу - ни к городу! Но такова уж система
мышления шизофреника: ему надо то, что другие и даром не возьмут. Скачка
мыслей - одним словом. Прервал ту "скачку" Леонид Григорьевич: я вдруг
почувствовал, что без всякой опаски к моей кровати приблизилась знакомая
фигура и знакомый голос меня спрашивает:
- Саша! Старина, ты-то как здесь оказался? Что стряслось?
Я отвечал, сперва основательно переварив вопрос - мне было трудно с
политических стихов быстро переключиться на бытовое мелкотемье. Что значит
моя личность, когда рушатся устои?
- Леня! Старина, такая поганая жизнь на воле, что я решил отдохнуть
маленько здесь, под защитой стен Дома скорби! Ты разве станешь возражать,
Леня?
Леня широко развел руками. Он, словно, давал понять доброжелательным
жестом: все его - будет моим. Но в рамках имущества Дома скорби, вестимо! Я
не мог не откликнуться на дружелюбие иначе, как только предложив ему для
начала присесть хоть на край кровати, теша себя перспективами задушевной
беседы. Я даже целился в знак благодарности лизнуть ему руку, украшенную
золотым перстнем. В печатку перстня был впаян "крокидолит" - недорогой, но
примечательный камень. Этот вид камня - серо-синий кварц с голубым отливом -
еще называют "Соколиный глаз". Видимо Леня считал, что фамилия Соколов к
тому обязывает и выписал себе из копей Австрии (около города Зальцбурга)
такой камешек. Не отправляться же ему за камнем в ЮАР в район Приска. В
других местах "Соколиный глаз" не водится. Но именно загадочная цветовая
гамма - на изломе шелковистый блеск, а на плоскости фрагмента волнующая
иризация - остановили мой собачий порыв. Леня, конечно, понял бы, что я
разыгрываю комикс - издеваюсь над величием всей "святой процессии". И, не
дай Бог, он подумал бы, что я издеваюсь над дружбой, над традициями
отставных нахимовцев - питонов!
Леня тоже что-то понял для себя особенное и решительно прервал обход.
Он попросил меня прогуляться с ним вместе до его кабинета и там, в спокойной
обстановке, без свидетелей, предаться некоторым воспоминаниям. А первому
апостолу главный врач передал "маршальский жезл" и поручил продолжить обход,
дабы насладиться полной мерой великого завоевания демократии -
самостоятельностью. Какой смысл ему - профессионалу администратору,
блестящему организатору больничного дела - разыгрывать роль великого
психиатра, когда желающих на выполнение такой актерской задачи и без него в
свите было столько, что хоть пруд пруди. Это было правильное
административное и человеческое решение, и я, естественно, оценив "мудрость
руководителя", в свою очередь перестал валять дурака. Накинув теплый
больничный халат, изможденный пациент (в моем лице!) вместе с главным, не
спеша, отправился по аллее внутреннего двора к двухэтажному
административному корпусу, стоящему почти у самых ворот - у входа на
территорию больницы. Персонал отдавал руководителю "честь" почти по
военному, и этой "честью", практически бесплатно, мог пользоваться и я -
ущербная личность, значащаяся так по официальным источникам - по медицинским
документам.
Леня всегда начинал строительную "революцию" на любом новом месте с
переделки своего кабинета. Кстати, он правильно это делал: необходимо
изгонять былых бесов из стен своего места обитания. Затем менялся состав
"генерального штаба", а уж потом уделялось внимание отдельным родам войск -
отделениям больницы. Все его прежние больницы в области и Ленинграде
остались стоять "памятниками при жизни" своему творцу. Пусть ретивые
простачки говорят, что "все остается людям", что дома возводят рабочие, а
потому они принадлежат им. Но тот, кто что-нибудь в жизни свершал, работая
на разрыв аорты, тот знает: не бывает безличных побед, безымянных
памятников. У каждого объекта здравоохранения есть и конкретный творец, он -
владетель посвящения, первопричина памяти, остающейся на земле и
поселяющейся во вселенском информационном поле. Ясно, что Леонид жил именно
таким куражом.
Все же что-то стряслось за эти долгие годы с моим старым знакомым -
переосмыслил он, видимо, многие былые ценности. Но боль сопереживания вдруг
полоснула меня, словно острым тесаком, по сердцу: опыт рождает
профессионализм, а он почему-то будил во мне настороженность и беспокойство.
Что-то мало осязаемое приковывало мое врачебное внимание, хотелось сказать:
"Не нравитесь вы мне, пациент, сегодня! Надо бы обследовать вас
основательно". Какую-то, никому не заметную микросимптоматику, вычленяет из
общей картины мозг опытного клинициста? Это может быть едва заметное
поморщивание при посадке в любимое, доверчивое кресло. И осторожное, больше
чем у обычного здорового человека, щажение поясницы или ласковая поддержка
живота - свидетельство беспокойства органов брюшной полости - все может
насторожить опытного врача. Выбор еды и напитков - тоже наводит на тайные
размышления. Микросимптомы рождают подозрения и беспокойство, но они не
всегда осознаваемы - они, как хмурое утро в понедельник, когда трудно
понять, почему плохое настроение.
Леня предложил почему-то выпить по стопочке спирта, разведенного
тоником, а закусить соленым огурчиком. То и другое он достал из
холодильника, замаскированного мебельной стенкой под красное дерево.
Помнится раньше Леонид, если и выпивал изредка, то ориентировался на коньяк,
а закусывать предпочитал лимончиком, да конфеткой. Но времена меняются -
меняются вместе с ними и люди, их привычки и предпочтения. В конце концов,
мне-то было все равно, что пить, - лишь бы пить. И мы выпили и закусили - по
первой,.. через некоторое время по второй,.. а далее, не считая. А затем,
начался долгий, неспешный разговор "вразвалочку" со множественными
отклонениями от "генеральной линии". Я наблюдал за Леонидом глазами еще не
очень пьяными, анализируя его поведение, как психолог, потому что мне были
интересны метаморфозы человеческой души. А, когда имеешь возможность
сравнить такую динамику на расстоянии десятка лет, то получаешь очень
интересные данные. Леонид, конечно, замечал мой исследовательский подход, но
не обижался и не протестовал. Рассказывал, главным образом, он - это было
его стать, его система общения: человек, много переживший, нуждается в
исповеди. Главный врач вынужден несколько отгораживаться от коллектива в
силу особенностей своего лидерства, а потому накапливается в его душе,
застревает в памяти многое невысказанного, скорее, недосказанного, а, может
быть, и недодуманного.
Выстраивая параллели, располагая по порядку психологические диады из
прошлого и настоящего, я вдруг наткнулся на вопрос, неожиданно выскочивший,
как бандит с ножом из-за угла темной ночью, в пустом переулке: "Чем все же
отличаются люди, обличенные властью и ответственностью перед историей?
Неважно - в больших или малых ее масштабах"? Вот передо мной сидит человек,
в силу обстоятельств, позволивший закабалить себя еще с юности обязательным
выполнением команд вышестоящих начальников. Но первое порождает второе, - он
тоже обязан отдавать команды. Отношение к себе приобретает характер
отношений капитана с командой и пассажирами. Бог и Власть вверили ему
корабль. Он был вынужден всегда оставаться требовательным к себе и
подчиненным, иначе порученная задача не могла быть выполнена, и тогда его
ждала бы гражданское, если угодно, профессиональное, "забвение". А очень
хотелось оставить на земле памятник разумному, нужному - доброму, наконец.
Кто его окружал, кто командовал этим "капитаном корабля"? Кто возвел
его на капитанский мостик, и кто пытался спихнуть его оттуда за мнимые или
реальные провинности? Мы сообща припомнили все, как было. Мы последовательно
перемыли кости сперва всем заведующим областным отделом здравоохранения, а,
затем, и руководителям городской медицины. Соколов был и остается "Соколом"
в своей карьере - бойцом, созидателем. Наверное, профессию эскулапа он
порядком подзабыл, но помнил как необходимо организовать лечебный процесс.
Административным оппонентом его судьбы Бог подставил вначале человека по
фамилии почти Воробьянинов, к ней можно смело добавлять и имя - Киса. Эта
Киса был знающим администратором, много полезного натворившим в области. Он
тоже умел создавать памятники. Однако с возрастом многое в его деятельности
выглядело, как прыжки и чириканье воробья. А Леонида все же отличал полет
сокола. Тот начальник кончил не очень хорошо: он слишком туго "завязал" свои
амурные дела на теплую шаль одной рисковой шалавы. Та дамочка скоро стала
считать себя "императрицей" местного значения (вариант - "Леди Макбет
Мценского уезда"). Она принялась распределять должности, звания, ордена так,
словно бы они даются только за личную верность именно ей, а не
профессиональному долгу. "Воробья" сняли с должности и приземлили в кресло
директором небольшого института пенсионного значения. К искреннему
сожалению, недолгий остатний путь ждал гиганта научной мысли. Наша ирония
была связана с тем, что смотрелся Киса в той должности все тем же
"воробушком". Он оставался администраторам, а не творцом научного поиска,
ибо к нему не был а предназначена его голова. Скоро смертельный инфаркт
вынес окончательный приговор, и обжаловать его - никому не дано!
Суд Божий не подлежит критике! Но, по нашему с Леонидом разумению,
"Воробей" был незаурядной личностью, достойной и лучших наград. Какая же
червоточинка, выросшая до раковой опухоли, уничтожила его карьеру? Ответ
прост: он потерял "собачий нюх" и позволил дрянным людям окружить себя
лестью и вязкой опекой. Известно, что трясина засасывает и уволакивает в
небытие. Но мы посчитали необходимым все же произнести тост и выпить за
"того парня"! Его хорошие дела остались людям, а их было немало.
В "кровавую чашу" судьбы Леонида тот "Воробей" добавил толику яда, и
пришлось лечить нервы, плоть, карьеру. Но больше напоганил другой деятель.
Второй был воистину ископаемым объектом - уж слишком мелок его полет. А в
таких случаях рождается больше зависти, подозрительности, коварства. Новый
начальник умел с многозначительной миной держать паузу, выдавать выгодную
репризу, подобострастно бить, где надо, поклоны, а в среде подчиненных
эффектно рыкать. Он пришел из санитарной службы и вроде бы неплохо понимал
эти дела. Но в организации лечебного процесса, особенно в крупных масштабах,
такой функционер, безусловно, был основательным профаном. Соколов оставался
для него бельмом в глазу, и новый начальник постарался задвинуть
перспективного администратора. Мне трудно было судить о том, оставил ли
"Карандаш" (такая была у него кликуха) хоть один памятник в здравоохранении
области? Если и оставил, то со знаком "минус"! Клоунов в профессии, не
имеющей отношение к цирку, быстро раскусывают и вяжут по рукам и ногам. Как
из использованной клизмы, после промывки чьего-то больного кишечника, из
таких администраторов выдавливают остатки воды и воздуха и выбрасывают на
помойку. Нашлись "вязальщики" по нестойкую душу бывшего санитарного врача:
сперва его втянули в выпивки на халяву, затем и в дела покрупнее - с
криминальным душком.
Леонид решительно заявил, что у "Карандаша" была скрытая
предрасположенность к такому финалу, просто ее не рассмотрели вовремя те,
кто решал судьбу этого деятеля. Скорее всего, он прав. Я мог судить о том
лишь по косвенным признакам. Мне пришлось соприкоснуться с одним из его
выдвиженцем: о, это был откровенный олух, серый, как штаны пожарника. Но в
нем было амбиций выше головы, и, самое главное, неистощимая вера в
собственную непогрешимость. Отсюда бегут многие несчастья таких людей и тех,
кому приходится с ними работать.
Нельзя сказать, что такие парни ничего путного не способны сделать. Они
тоже оставляют след на земле, но уж слишком много остается рядом и
вытоптанных цветов. Их положительный потенциал ограничен приниженной
планкой, выше ее они не могут прыгнуть сами, но и другим не дадут. Они
мастера аттракциона невысокого качества, и не стоит от них требовать
невозможного: иначе они бросятся искать подпитки слабых своих сил в тех, кто
готов их мистифицировать. А это - уже путь в никуда: в криминал, в
алкоголизм, в коррупцию! Как не крути, но все сводилось к тому, что люди,
словно разномастные микробы, группируются по формуле поведенческого подобия:
отторгая (можно сказать, выбивая из седла и уничтожая) инакомыслящих, не
принимающих их "серые ценностей", но приближая к себе и поддерживая
поведенческих недорослей. За этот почти научный вывод мы с Леонидом, крякнув
и злорадно взглянув на соленый огурчик, тоже опрокинули стопку.
Почмокав губами, Леня потянулся в дебри тайных откровений - он стал
"колоться", и я понял, что хмель основательно ударил ему в голову. Уже
несколько блуждая взглядом, я все же продолжал творить научный сыск:
становилось очевидным, что толерантность к алкоголю у нового главного врача
несколько снижена, а, значит, функции печени хромают и еще кое что меня
беспокоило. Леня, между тем, затосковал и смахнул решительно скупую мужскую
слезу с разбегающихся глаз. Полилась несколько спотыкающаяся речь:
- Саша,.. ты зла на меня не держи,.. но знай, что по молодости лет и
из-за сучьего азарта, я однажды чуть не впал в грех, решив тебе подговнять.
Глубокомысленное молчание, и пьяное мотание головой. Чувствовалось, что
Леня мучился, подбирая слова более точные и элегантные, но это плохо у него
получалось. В душе у эстета скреблись чертики, и с ними отважно боролась
пьяная совесть. Надо сказать, что в "питонии" подобный грех всегда считался
большим преступлением против благородных морских традиций, естественно, не
большевистской, а старорежимной закваски. Наконец, внутренняя борьба добра
со злом успешно закончилась, и Леонид продолжил исповедь:
- Помнишь, как-то нас собрали на выездную учебу по гражданской обороне
в Луге. Там был такой пробивной и заводной главный врач - парень откровенно
деревенский, но толковый и порядочный?
Леонид вновь впился в меня глазами, словно все еще решая: открывать
выгребную яму своей души или не стоит? Новый волевой импульс перекосил его
физиономию гримасой пьяного отчаянья. Через миг - другое покаяние
засветилась в просветлевшем взгляде. Совесть заговорила довольно громко, так
что секретарша решила с той стороны прикрыть покрепче двойную дверь кабинета
главного врача. Но Леонид начал рассказ почему-то с некоторого отвлечения от
основной темы:
- Саша, мне пришла в голову почти гениальная мысль, Оцени-ка и ты ее по
достоинству. Наша административная карьера в те времена, которые мы сейчас
вспоминаем, зависела ведь во многом не от умения организовать работу и
честно трудиться, а от того, как ты приподносишь свою работу. Порой все
решал удачно организованный заключительный банкет, шибко понравившийся
начальству. Так вот, именно на таком банкете после учения по гражданской
обороне, за большим шикарным столом, уставленным выпивкой, я чуть было не
ссучился, пытаясь подпоить тебя. Однако такой номер у меня не прошел - ты
оказался стойким петухом! Каюсь! Окаянная попытка с моей стороны в угоду
общему настроению была тогда предпринята...
Леонид Григорьевич - маститый организатор здравоохранения - мучился,
как девочка, почему-то во тьме отдавшаяся не тому субъекту. Мне пришлось
успокаивать моего собутыльника:
- Леня, не бери в голову. Помни: в то время я как раз занимался
кандидатской диссертацией на тему "Социально-гигиенические аспекты
алкоголизма", и для меня подобные коллективные пьянки были откровенным
подарком. Я использовал их, как полигон для проверки своих научных идей. Ну,
а что до твоих мелких пакостей, то они меня не могли ранить, а тем более
убить. Я-то на том банкете пил только минеральную воду, выставив рядом с
фужером в виде прикрытия бутылку водки. Из-за своей баррикады я наблюдал,
кто и чем дышит, и что пьет, и как себя ведет? И твои экзерциции вокруг меня
было нетрудно усечь. Нет слов, они меня не обрадовали, но и не очень
огорчили: я-то тоже занимался не очень благородными научными исследованиями
(хотя в душе себя оправдывал), ты же нарушал этику питонов.
Было очевидно, что Леонид чувствовал себя человеком, только что
нечаянно вступившим в собачьи экскременты, теперь в изобилии разбросанные по
тротуарам. Вступить в них нетрудно, надо только потерять контроль на
секунду, не проследить, куда ногу ставишь. "Походка" поступков - это в
некотором роде показатель стиля души. Червоточинки дают о себе знать со
временем. Но у человека имеется возможность осмыслить неправильный шаг и не
допускать его впредь. Я не мог ничего на сей счет сказать о поступках
Леонида, но у меня появилась возможность теперь за ним понаблюдать и сделать
правильные выводы. А пока я вел свою щадящую психотерапию, и в ней главное
место занимало Слово:
- Леня, мне бы твои переживания! Помни, всем нам только Бог - судья.
Меня, пожалуй, больше озадачило другое: как только я защитил диссертацию, то
тут же получил мощный удар неприятия бывшими коллегами. Тогда они меня
валтузили уже как личность иного качества. Кто-то стал думать о том, как это
отразится на его собственной карьере. Чего греха таить, многие же ждали,
"роста" по должностной линии - а тут вдруг высветился явный конкурент.
Помнится, и ты, грешник, несколько охладел ко мне. Но у тебя это все
реализовалось на уровне намеков на то, что, дескать, одни пахали, не
покладая рук, на ниве сельского здравоохранения, а некоторые хитрецы тем
временем писали диссертации. Как будто я-то писал диссертацию вместо работы.
Просто у меня хватало ума на то и на другое. А многие в это время
прокладывали путь в карьере подхалимажем, да совместными с начальством
пьянками. Ни на что другое у них не было дара Божьего.
Леонид и тут закручинился, вспоминая:
- Да, я помню, как тебя терзали на всех уровнях - от собственной
глупости и зависти. Никакой защитной корпоративности никто не проявил.
Народный контроль собирался драконовское решение выносить, чуть ли не
снимать с должности готовились. Как же ты тогда выкрутился?
Я погрузился в воспоминания, медленно вытягивая из прошлого большие и
мелкие события. Поставленный вопрос явно смещал все в ту же сторону - к
заурядным человеческим отношениям. Но в таком клубке и зла, и добра люди
осуществляли свой выбор по-разному. И я ответил Леониду по существу:
- На свете все же живут и прекрасные люди - им нет дела до конъюнктуры
и фекальной дипломатии. Ты помнишь заведующую планово-экономическим отделом
нашего департамента - Меркину Веру Рахмильевну? Замечательная была женщина -
в молодости, видимо, красавица - умнейший специалист. Когда она читала
лекции в Институте усовершенствования врачей, то все разумные главные врачи
стремились попасть на них. С рассказом о моей ситуации почти случайно я к
ней и заглянул, посоветоваться с умным человеком - никогда нелишне.
Леня внимательно слушал, тоже, видимо, помня, что Вера Рахмильевна и
ему много добрых советов давала, скорее всего, и от наветов спасала. Тут мы
с ним солидаризировались полностью: эта женщина была нечета практически
всему остальному аппарату нашей административной кухни. На нее косились,
злопыхая от зависти, но она была не по зубам чиновной шушере. Мне было
приятно смаковать воспоминания о том случае:
- Вера Рахмильевна все внимательно выслушала и поняла без лишних слов,
что ситуация назревает парадоксальная. Ретивый главный врач проявил
инициативу: отыскал специалистов - детских психиатров, педиатров и
обследовал детей района. В частности, удалось выявить массу больных, которых
еще можно было спасти от отвратительных последствий воздействия алкоголизма
родителей. Дети ведь уже в утробе матери испытывают прессинг социального
конфликта любой формы. Алкоголизм и матери, и отца, а тем более сочетанный,
пагубно действует на настоящее и будущее состояние здоровья детей.
Радоваться надо успешно проведенному обследованию! Но нет же: кому-то
втемяшилось в голову, что результаты такого обследования можно использовать
и в научных целях, например, для публикации научных статей, или того хуже,
для написания диссертации. Ужас! Партийные власти боялись еще и огласки.
Кто-то может сказать, что все ваши реляции об успехах борьбы с алкоголизмом
- блеф, фикция, обман! Но такие начальники - явные инвалиды ума. Им
невдомек, что обязанностью главного врача как раз и является поиск методов
профилактики, непосредственного оздоровления врученного под охрану
населения. Как раз за такую непоседливость надо хвалить. А если у
администратора хватает ума еще и делиться передовым опытом или обобщать его,
делая расширенные научные выводы. Меня не мучила неудовлетворенная гордыня,
но мне хотелось, чтобы никто не мешал медикам выполнять профессиональный
долг.
Леонид, конечно, быстро понял, откуда растут ноги у этой интриги. Он
задал точный вопрос:
- Саша, у тебя были трения с райфинотделом, с КРУ? Это же они обычно
лезут к нам в печенки с глупостями.
Леонид был прав, но только отчасти, меня сильно грызла секретарь
исполкома, курирующая здравоохранение, - бездарная, злая сука. С ней я не
очень считался в своей работе, но она могла навредить во многом. Она-то и
использовала любую возможность, чтобы ставить палки в колеса
здравоохранению. По серости своей, она предполагала, что главное - это
терзать меня, тогда и успехи медицинских учреждений будут минимизироваться.
Обыватель-то воспринимает истину персонифицировано: бьют главного врача -
значит, плохо лечат все врачи. Помню, председатель исполкома мне как-то в
порыве откровенности заметил: "Да эта, баба-дура, даже себя только один раз
в месяц любит, а ты хочешь, чтобы она к тебе без зла подходила". Приятное
успокоение. Не стал я ему давать советы по поводу того, что психопаток надо
убирать с руководящей работы. Как раз они дискредитируют "советскую власть".
Чего ж удивляться тому, что, в конце концов, та власть и накрылась женским
половым органом! "Родная перестройка" объяснила рабоче-крестьянским увальням
простые истины. Но это было уже, как говорится, - "серпом по яйцам"!
Леня хохотал вместе со мной, ибо и он вспомнил много подобного из своей
жизни.
- Все благополучно кончилось, - продолжал я рассказ, - враг был
посрамлен. - Ты бы посмотрел, Леня, как вытянулись тупые рожи у зачинателей
интриги. Вера Рахмильевна, не мудрствуя лукаво, отписала на бланке
областного отдела здравоохранения за подписью заведующего простое
разъяснение того, что существует специальный приказ Министра
здравоохранения, дающий право главному врачу района организовывать такие
обследования, используя для этого вакантные должности. Значит, и состава
преступления в моих действиях нет! Больше всех "переживал" председатель
народного контроля - ему казалось, что жирная щука сорвалась с крючка.
Нет слов, за мою спасительницу - Веру Рахмильевну - от вражеских козней
и человеческой тупости мы опрокинули с Леонидом не одну стопку.
По ходу воспоминаний мы менялись ролями: кто-то, первым творил рассказ,
затем, выступал другой. Наступила очередь Леонида, и он поведал о том, как
сложились его дела после перехода на работу в систему здравоохранения города
Ленинграда. Его пригласили специально для того, чтобы взвалить на плечи
талантливого организатора строительство многопрофильной больницы-гиганта. И
Леонид со свойственной ему энергией впрягся в тяжелую "телегу". Работал он
так, что поджилки от напряжения дрожали, и из аморфного объекта-первенца
постепенно рождалась больница-фабрика, оборудованная по последнему слову
медицинской техники. Леонид был мастером претворения в жизнь различных
эстетических новаций: цветовая гамма, фонтаны, зимний сад - все это были его
любимые развлечения. Благодаря маленьким эстетическим уловкам Леня серый
объект превращал в сказку, в мечту "непуганых идиотов". Но именно на том его
и подловили.
В тот период на посту заведующего городским здравоохранением действовал
выдвиженец главного партийного босса области. Это был полковник медицинской
службы в отставке, весьма занятная личность: он прокрутился всю сознательную
жизнь на должности хирурга в Военно-медицинской академии, не сумев выполнить
в таком крупнейшем научном центре даже кандидатской диссертации. А это уже
верный признак интеллектуальной несостоятельности или явной аномалии
характера. Основанием для его выдвижения была удачно выполненная простенькая
операция жене партийного фюрера. Но надо быть весьма отсталой личностью,
чтобы не понимать несерьезность таких оснований для выдвижения человека,
никогда не работавшего организатором гражданского здравоохранения. Такая