Горюнов Андрей. На пути Орды

   – Шифрованных?
   – Криптографированных. Но мне расшифровали, конечно. Есть такая штука – СОРМ, содействие оперативно-розыскным мероприятиям… Любой оператор связи обязан предоставлять спецслужбам возможность прослушки и дешифровки на основании санкции прокурора.
   – А где ж у тебя санкция?
   – Санкций у меня нет, зато друзей много. Надо же выяснить, куда отец делся!
   – Выяснил?
   – Въезжаю понемногу… Его по ошибке куда-то в раннее средневековье запузырили… От одиннадцатого до пятнадцатого века. В тринадцатый, в среднем. Точно неизвестно.
   – Ужас какой! Это ж такое время – татарское нашествие, ливонцы, шведы, Литва, поляки… Сплошные войны и изуверство. Ужасные времена!
   – Ну да, я вот думаю: а вдруг он там в январь попал? Или в февраль? По-летнему одет, без шапки…

* * *

   – Люди! – вдруг раздался за спинами рев Глухаря. – Сюда!
   Толпа расступилась, и Глухарь вытащил за шкирку на середину Оглоблю, сильно толкнув его. Оглобля, влетая в людское кольцо, упал. – Что ж ты, пес шелудивый, сделал?!
   – Что сделал? – испуганно попятился народ.
   – Татар заклеймил.
   Глухарь указал в сторону кузницы. Там кучкой стояли связанные татары, захваченные Колей и Игначем у пруда.
   – Связал их всех… По одному их в кузницу мою… И заклеймил!
   – Конечно, – вставая, взъерепенился Оглобля. – Клеймо им – как скотине. Не щупай девок!
   – Да ты убить – убей! Да не глумись.
   – Оглобля – изувер.
   – Да кто ж не знает-то! В то лето, помнишь, что Оглобля сделал?..
   – Как не помнить!
   – Ты разве ж человек?
   – Зверь!
   – Убить Оглоблю!
   – Стоп-стоп! – вмешался Коля. – С ним тоже разберутся! Под замок его!
   – Вот это правильно! – кивнул Жбан. – Мы уйдем за топь, за рютинскую, а татарва придет, найдет его и разберется!
   – Верно, Жбан!
   – Пошли!
   – Тащи его!
   …С силой брошенный в сарай, Оглобля упал на сено. Дверь захлопнулась. Огромный кованый засов щелкнул, задвигаясь.

* * *

   – А с татарами что?
   – Отпустим их? А?
   Глухарь взял нож и подошел к татарам. Те отшатнулись в ужасе.
   – Да не боись! – Глухарь бесцеремонно повернул татарина к себе спиной и перерезал веревки, скручивавшие ему руки.
   У Аверьянова в голове закрутилась вдруг какая-то существенная мысль, но сразу потерялась…
   – Сказать что хотел?
   – У вас темница-то одна?
   – А для чего вторая-то? – удивился Афанасич. – Одной-то много. В Берестихе воров не рожают.

* * *

   – Господи, а вот внучки-то их в старости спросят – а что у тебя на лбу, дедушка? – вздохнула Петровна, провожая взглядом бредущих от Берестихе к лесу татар.
   – Да что тут скажешь, – пожал плечами Жбан.
   – Позор Оглобля свой потешал, – добавил Шило.
   – Когда еще хуже кому, чем тебе, – таким это всласть… – вздохнул Афанасич. – Чего стоишь, Лукерья? – повернулся он к бабе. – Кончай глазами хлопать, беги сбираться.
   – А я-то с вами, Афанасич, не пойду, – спокойно ответила Лукерья. – Че я, мать, что ль, оставлю тут? Она уж третье лето как обезножела.
   – Мать понесем.
   – А мою корову? – спросила Петровна.
   – Чего – корову?
   – Корова рютинскою топью не пройдет.
   – Оставь корову.
   – Так татарва сожрет! Она не заслужила.
   – Кто, татарва?
   – Корова!
   – И я останусь, дедушка! – сказала вдруг Олена, обнимая младшего брата, тринадцатилетнего Сеньку. – Провожу вас до топи и вернусь!
   – И я вернусь! – заявил Сенька.
   – Што-о-о!?!?! – Афанасич налился гневом, не находя слов. И вдруг возникшая тишина поразила его, он осекся. Со всех сторон на него смотрели спокойные, решительные, неподкупные глаза. Старик понял, что в рютинскую топь ему придется идти одному… – Тогда все и ляжем здесь… – выдохнул он. – На веки вечные…
   – Не думаю… – с сомнением покачал головой Коля. – Не очевидно. – Он передвинул со спины на грудь портативную рацию, включил ее… – На случай того, что все это фантасмагорическая провокация… Ведь существует устойчивая версия, что американцы высадку на Луну сфабриковали. Надежды нет, но порядка ради проверим! Сразу надо было решиться, конечно, но страшно было последней надежды самого себя собственными руками лишать! – Громкое шипение, треск атмосферных помех лились из динамика… – Работает, однозначно… Как и ожидалось, пустота даже на длинных. Международные частоты… Пустота! Конечно, пустота… А ближайший город – Новгород. Двести верст…
   – Зимой!
   – А летом? Триста, что ли?
   – Не триста, но больше, чем двести: Оршански мхи! Объезд, болота ж…
   – Какой сейчас год, по-вашему?
   – Шесть тысяч семьсот сорок шестой.
   – Чего?!? Хотите сказать, что вы – это будущее? Великая опустошительная война, ядерная зима, цивилизация – к хренам… Кто выжил – тот опять в пещеры, так, что ли? Здравствуйте, далекие потомки? Воздух у вас тут чудесный! Я рад увидеть наше одичавшее вновь земное сообщество… Будущее? Н-да… Ни за что не сказал бы! Шесть тысяч семьсот сорок шестой год от рождества Христова…
   – Не от рождества! От сотворения мира!
   – А когда мир сотворили? – обалдел Коля.
   – Шесть тысяч семьсот сорок шесть лет назад, – сказали ж только что, – ядовито хмыкнул Шило.
   – Понятно. Сейчас. Есть идея! – Аверьянов направился к тюкам со своей поклажей.
   Через пять минут на свет появился ноутбук «Compaq».
   – Я сам-то плохо с ним… – Коля почесал затылок, включая. – Вот сын у меня…
   – Большой сын-то? – спросил Афанасич.
   – Да вот как Сенька – тринадцать лет.
   Все молча смотрели на плазменной монитор. «Compaq» не спеша загружал операционную систему. Наконец на экране забелел Windows 2000, Microsoft corporation…
   – В нем есть энциклопедия, – пояснил Коля. – «Кирилл и Мефодий»… Я в комплектации взял… Не новая версия уже, но все в ней есть, хоть и понемногу… Так где ж энциклопедия?..
   – А вот попробуй-ка сюда нажми-ка, дядя Коля! – вдруг подсказал Сенька.
   – Во, молодежь! – восхитился Коля. – Ну прям как мой Алешка! Ведь ничего не знаешь, ничего не видал, а ткнет и правильно! Это просто чудо какое-то! И как у них так получается, у молодых да ранних? Читать-то, поди, здесь в глуши тебе, Сенька, нечего. Чего здесь можно почитать?..
   – Почитать? – переспросил Глухарь. – Почитать надо отца с матерью! Родителей нужно почитать! И стариков уважать-слушаться…

* * *

   На экране компьютера возникла лаконичная справка: 6746 год от сотворения мира – это 1238 год от рождества Христова, – год нашествие Батыя на Русь.
   Аверьянов смотрел на экран, но не видел: он вдруг вспомнил потерянную было мысль: пленных было пятеро, а отпустили заклейменных – только четверых… Где-то потеряли пятого… Или он сам застрял.
   – Ну что?
   – Чего? – галдели окружающие, глядя в непонятные буквы на волшебной крышке волшебного ящика.
   – Наколдовал?
   Аверьянов быстро пробежал взглядом текст.
   – Батый… Вам это слово говорит чего-нибудь? – Коля оторвал взгляд от экрана и посмотрел на лица.
   – Батый-то стоит за Высоковским бором, – тихо ответила Лукерья, указывая направление. – Ночью видно огни…
   – А передовые полки его, рядом тут, в шести верстах, – брат Батыев привел. Хан Берке, говорят, его зовут, – кивнул дед Афанасий.
   – Ведь ты с его людьми сегодня дрался-то… – кивнул Жбан.
   – Они разъезды, разведчиков во все стороны-то рассылают… – уточнил Шило.
   Но Аверьянов их уже не слышал. Он обалдел.
   – Батый зимою Киев растоптал, – уронила слезу Петровна. – У нас же дочка в Киеве! За киевлянина вышла. И тут – такое…
   – Огни Батыя увидишь вечером. С крыш видно хорошо, – кивнул дед Афанасич.
   – И много их, костров-то? – начал приходить в себя Коля.
   – Как звезд на небе, – спокойно ответил старик.

* * *

   В шатре хана Берке – повелителя авангардных ударных полчищ Батыя, стояли заклейменные…
   – Воинов Лучезарного Берке заклеймили, как скот! – тихо прошипел Берке сквозь зубы. Голос его тем не менее продолжал звучать тихо, спокойно. – Я собирался вести Орду Поднебесного хана Бату туда, к Новгороду, – жалкая деревня у речки – нужна ли она мне? Другие мои разведчики нашли и лучшую дорогу, и даже города!.. Но что я вижу?!! Я оскорблен до глубины души. Мой воин может погибнуть героем, но быть заклейменным, как скот… Никогда! – Берке повернулся в сторону высших чинов, стоящих у стен шатра полукругом. – Чунгулай!
   Рослый нойон лет сорока пяти вышел из полукруга и встал на колени перед Берке:
   – Я здесь, мой хан и повелитель!
   – Ты мой лучший нойон. И я тебе приказываю стереть с лица земли эту коровью лепешку, жалкое укрепление, жители которого покрыли позором моих воинов, а значит, и меня, а значит, и самого Бату, равного Богам! Приказываю – сровнять ее с землей, чтобы и пепла не осталось! На Новгород мы двинемся отсюда, отряхнув с сапог прах этого жалкого селения! И ты это сделаешь, мой Чунгулай!
   – Я выполню волю твою, лучезарный Берке!
   – И двинешься затем вперед, расчищая мне дорогу на Новгород. Бушера я даю тебе в качестве советника и чародея…
   Берке хорошо понимал, что старший брат «подарил» ему Бушера не случайно: либо в качестве «ушей», блюдущих интересы Батыя в его стане, либо в качестве «черного дара»: старый колдун, звездочет, возможно, стал приносить неудачу, – такое случается с магами под старость. В любом случае от Бушера следовало немедленно избавиться. Однако «дар» великого кагана и старшего брата, равного Богам, нельзя утопить в ближайшей речке на конском водопое…
   – Да будет удачна твоя звезда, Чунгулай! А Бушер поможет тебе!
   – Седлай коней!
   Проводив долгим взглядом выбежавшего из шатра Чунгулая, Берке обратил свой взор на заклейменных:
   – Клейменным не место ни в Орде, ни под солнцем! Отрубите эти опозоренные головы, несущие клейма! Батыр Золотой Орды не может быть с клеймом!
   И заклейменных увели.

* * *

   Ночью с конька крыши княжеских хором Берестихи были хорошо видны мириады мельчайших звездочек у самого горизонта, – Батыевым ордам требовались безбрежные просторы пореченских лугов.
   Ближе к Берестихе, верстах в семи всего, на Дьяконовской пустоши мерцало море огней, раз в пять-десять меньшее числом, чем Батыева искрящаяся россыпь, – авангардный тумен Берке.
   К утру крупные звездочки этого, ближнего суперсозвездия, начали меркнуть, от него отделялись группы мелких звездочек…
   Группы мелких звездочек сбились в звездные ручейки, ручейки слились в речку мигающих огоньков. Речка медленно потекла в сторону от основного созвездия костров армады Берке и, повторяя изгибы лесной дороги, стала приближаться к Берестихе.
   Чем ближе речка подбиралась к Берестихе, тем ярче и крупнее разгорались огоньки, из которых она состояла.

* * *

   Внизу, возле крыльца княжеских хором, его ждали люди – с десяток баб и двое мужиков.
   – Что, ребята?
   Кряжистый мужик, скорбно склонив голову, вышел вперед.
   – Коля, – негромко сказал он. – Троих наших убили: Вихорку, Русана и Лося, ты видел…
   – Да.
   – А отпевать их некому. Наш дьяк Василий уехал в Новгород с князем. Дед Афанасич вверил Оглобле пока Бога славить, а тот…
   – Все понятно.
   – Ты отпевать-то умеешь иль нет?
   – Нет, мужики, не умею. Я, по-вашему, как бы дружинник. Молиться – не мой хлеб. В полку на это священник есть.
   – Что ж делать-то? – запричитали женщины. – Не примут их ведь в Царствие Небесное!
   – Не посадит Христос-Бог их ошую-одесную…
   – Горе какое, горе…
   – Что делать? – задумался Коля. – Вот что сделайте. Вы экспресс-молитвы знаете? Прямой доставки? Литерной? Ну, по вертушке, так сказать?
   – Не знаем, Николай!
   – И ничего не понимаем, что ты говоришь!
   – Это просто. Я объясню. Священник нужен для чего? Он молиться умеет!
   – Да, да!
   – Это верно.
   – Его речи до Бога особо доходчивы…
   – Так!
   – Это правильно.
   – Он тоже это всегда говорил.
   – Иными словами, священнослужитель выполняет роль посредника: у вас пожеланья и раскаяния берет и Богу в уши вставляет! Так ведь?
   – Конечно, так!
   – Он – оператор связи. Предоставляет услуги передачи надежд ваших, чаяний, сожалений от вас – туда, на Небо, к Богу. А оттуда решения – обратно, на грешную землю: отпустить грехи, например. Или наложить епитимью, допустим…
   – Чего наложить? – удивился мужик – предводитель делегации.
   – Да что угодно. Что Бог пошлет. Не в этом дело. А дело в том, что вы можете все это сделать – и передать, и получить – сами. Без священника, без дьяка. Но нужно обращаться к Богу только в церкви, – обязательно: душу-сердце настроить и говорить своими словами то, что хочешь Богу сказать. Если искренне говоришь, крепко веришь, – молитва дойдет обязательно. Причем часто доходит, даже когда ты не в церкви. Главное тут только: не надо, нельзя кривить душой. Бог – не фраер, он все видит.
   – Верно!
   – А «фраер» – это кто?
   – Лох. Легкомысленный, глупый и обычно спесивый, жадный человек. Который ничего не замечает и никого не жалеет.
   – И ты говоришь, молитвы до Бога дойдут?
   – Обязательно! Если от сердца, от души. И вот еще что: вы должны постараться убедить Бога принять души усопших в Царствие Небесное, заверить его, что они окажутся ценным приобретением, что им самое место именно в райских кущах. Об геенне огненной и думать чтоб он забыл. Своих надо представить перед лицом Всевышнего с самой выигрышной стороны. Сделайте, пожалуйста, все от вас зависящее для погибших. Они воевали и пали за нас! Ведь что ни говори, безгрешных, конечно, нет, но они-то своей смертью геройской все искупили. Пусть теперь будут в раю. А земля их телам пусть будет пухом!
   – Пухом? – насторожилась одна из женщин. – Ах, пухом! Я поняла. Такая молитва. Хорошие слова какие! Первый раз слышу.
   – Светлая память!
   – Мы поняли, Коля. Спасибо тебе еще раз.

* * *

   На рассвете Афанасич тронул Колю за рукав:
   – Пойдем-ка…
   Они вышли на воздух, прошли в княжеские «хоромы», в горницу.
   – Ты, Николай, теперь главный у нас… Должен знать. Секрет есть. Из этой горницы, с подполу, есть подземный ход… Его сто лет как прокопали, поди… Из наших никто не знает о нем. Я знаю, князь, Драгомир знал, да в Новгород утек… Теперь, вместо него, знаешь ты.
   – Куда ведет ход?
   – Дале-о-око! Аж вон за речку!
   – Не может быть!
   – Я сам ходил. Глубокий ход, широкий. Под рекой! Под реку ныряет! Предки труженики были! Случись, – имей в виду: всех людей выведем, спасем. Если Бог даст.
   – Спасибо!
   – Не за что…
   Они покинули горницу, так и не узнав, что на княжеском ложе нежился Жбан. Жбану хотелось хотя бы раз в жизни поспать по-княжески. И Жбан все слышал.

* * *

   Вид на Берестиху от леса, с лесной опушки, открывается замечательный. Стой да любуйся. Но темнику Чунгулаю, приведшему сюда свою орду, было не с руки любоваться природой. Перед ним стояли батыри-разведчики, посланные вчера в этот край. У всех у них не действовали правые руки. У одного, поджигателя, плетью висели обе руки….
   – Раны серьезны? – спросил Чунгулай Бушера, вполголоса.
   – Очень, – так же тихо ответил Бушер. – Разбиты суставы и кости. Я два часа вынимал у них осколки костей из ран. Напоил их целебным снадобьем. Им уже легче.
   – Они выздоровеют, Бушер? Рука отсохнет?
   – Нет. Рука просто не будет служить им. А у этого обе руки… Почему он лишил его двух рук? Хочешь, я спрошу про это звезды?
   – Похоже, я знаю ответ и без твоего колдовства, – задумчиво кивнул Чунгулай. – Я помню этого воина. Этот смелый батыр – левша. Тот, кто стрелял в него, сначала ошибся и перебил ему правую руку. Потом тот, кто стрелял, заметил свою оплошность, он понял, что перед ним левша, и отбил ему левую руку тоже.
   – Именно так, повелитель! Ты прозорлив!
   – Бушер, не увидел ли ты в ранах осколков наконечников стрел, наносящих такие увечья?
   – Нет, повелитель!
   – Их ранили не стрелы… – встрял в разговор Шаим, правая рука и придворный лизоблюд Чунгулая. – Старшего разведчика, Балыкчу, – ударило в затылок. То, что ударило, летает вдвое дальше, чем стрела. Я осмотрел затылок Балыкчи – дырочка. А лица у Балыкчи нет вообще. То, что его ударило в затылок, сорвало ему лицо, покидая голову.
   – Твои воины все осмотрели вокруг его тела?
   – Все! – ответил Шаим. – Но никакой стрелы не нашли. – Шаим запнулся на секунду. – Ничего не нашли, повелитель! Совсем ничего!
   – Чем вас ранили? – спросил разведчиков Чунгулай.
   – Громом!
   – Там в крепости есть колдун…
   – У него в руке гром. Он поражает невидимо.
   – Ты знаешь такое колдовство, Бушер? – повернулся Чунгулай к мудрецу. – Что говорят о нем твои древние персидские свитки?
   – Ничего, повелитель. Возможно, я заблуждаюсь по старости… Но персам неизвестно это колдовство!
   – Поэтому царство персов нам покорилось…
   – Именно поэтому, повелитель… – склонил свою голову Бушер.
   – Повелитель! Есть еще один воин, который может пролить свет на происходящее. Он только что вышел на нас, он блуждал в лесу две ночи и день…
   – Давай!
   Перед Чунгулаем поставили разведчика, сбежавшего накануне вечером с речной переправы, – спасаясь от Игнача.
   Воин трясся – то ли от холода, то ли от страха.
   – Расскажи, смелый батыр, что ты видел?
   – Там… Там переправа… Нас было трое: Ядгар, Алихан и я… Остался я.
   – А ты кто? Сам-то?
   – Я – Буранбай… А там колдун! …Мертвый! Ядгара зарезал…
   – Кто зарезал? Колдун зарезал? Или мертвый зарезал?
   – Мертвый колдун Ядгара зарезал!
   – Ты можешь говорить, чтобы повелитель понял то, что ты знаешь, и увидел мысленным взором то, что ты видел? – спросил Буранбая Шаим.
   – Могу! – кивнул тот с готовностью и снова понес околесицу: – Я – Буранбай! На переправе… По броду реки плыл мертвый колдун… На боку… Вдруг он встал!
   – Уберите его, пусть отдохнет! – раздраженно отмахнулся Чунгулай.
   Буранбая, подхватив под мышки, оттащили долой с глаз повелителя.
   – Ну вот что, – вынес вердикт Чунгулай. – Вчера разведка столкнулась со злым, могучим колдовством. Только очень наивный темник бросит свою Орду на гром, который пробивает затылок и входит в голову… А потом, чтобы выйти из головы, отрывает лицо. Верно, Бушер?
   – Верно, мой повелитель!
   – Я не настолько глуп, чтоб рисковать всеми людьми и своей славой мудрого полководца. Шаим, подготовь ударный отряд из опытных воинов. Вдвое сильнее вчерашней разведки!
   – Слушаюсь, повелитель!
   – И еще. Скажешь людям, что колдуна надо взять живым. Мне нужен хороший новый лекарь и кудесник… Бушер стал стар…
   – Я понял тебя, повелитель! – злорадно покосившись на Бушера, кивнул Шаим. – Кто поведет отряд? Ты разрешишь мне?
   – Нет! Отряд поведет Хубгэ. …Ты, Шаим, мне еще пригодишься…
   Шаим склонил голову перед Чунгулаем. На лице его играла улыбка торжества.

* * *

   – Их много?
   – Армада, – ответил Коля, опуская бинокль.
   – Смерть, если валом пойдут.
   – Не факт. – Аверьянов вставил ленту в крупнокалиберный пулемет и поправил разложенные под рукой ручные гранаты. – «Много» еще не значит «хорошо»! …Но это, – он похлопал по пулемету, – на самый последний случай. Вы как там – готовы? – крикнул он мужикам, возящимся с тяжелыми мешками возле ворот.
   – Ага! – ответили снизу. – Как только, так сразу!
   – Пойдем посмотрим.
   – Ты дашь мне пострелять? – спросил Жбан, идя за Колей к воротам.
   – Нет, – отрезал Коля.
   – Не доверяешь, – обиделся Жбан.
   – Не в этом дело. Патронов мало. Я попадаю, в беглом, – восемь из десяти. А у тебя девять из десяти улетят в молоко.
   – Нет молока, – возразил Жбан. – Коровы после вчерашних ужасов доиться перестали.
   – Я не про то. Ты пугаешься звука выстрела, я заметил вчера. Пока не перестанешь вздрагивать – стрелять не будешь.
   – Но ведь тебя, Коля, могут ранить… А никто из нас стрелять не умеет!
   – Вот это верно, – кивнул Коля, осматривая нехитрое приспособление в воротах. – Здорово сделали. А кольца откуда?
   – Глухарь придумал. И на рассвете отковал.
   – Вот это руки! – восхитился Коля.
   – У Глухаря-то?! – подхватили мужики. – Не руки, золото!
   – Он бабам иглы швейные, знаешь, Коль, кует – девичий волос по толщине.
   – И глаз как у ястреба.
   – И слышит плохо… – задумчиво протянул Коля.
   – Что?! – приставил ладонь к уху Глухарь.
   – Вот что! – решился Аверьянов, протягивая Глухарю спецназовский автомат с глушителем. – Смотри сюда. Вот эту штуку вниз, это предохранитель… А мушка с планкой – чтоб на одной линии… – он мельком взглянул на Жбана. – Извини…

* * *

   Сбившийся плотно отряд выстроился на опушке… Кони нетерпеливо плясали на месте, звериным чутьем предчувствуя скорый бег-Сотник Хубгэ опытным хватким взором окинул своих батыров. Поднял руку… Все напряглись. Секунда. Хубгэ махнул – на штурм!
   Отряд сорвался с места и, мгновенно рассыпавшись, понесся к Берестихе.

* * *

   – Пошли!
   – Валом?
   – Нет! Не валом, – радостно сообщил Коля. – Ударный кулак. Разведка боем. Это очень хорошо.
   – Чего хорошего-то?
   – Боятся!
   – Татары не боятся никого!
   – Кроме нас! Нас опасаются.
   – С чего ты взял-то?
   – Училище!
   – Не понял?
   – И в Академии год уж отучился. Ладно, автобиографию – на потом… – Коля Аверьянов повернулся вниз: – Слушай команду! Работаем штатный вариант! Приоритет операции – «скорость»!
   – Штатный! Приоритет поняли! – ответили снизу мужики.
   – По местам!
   – Все на местах!
   – Открыть ворота!
   И ворота Берестихи быстро и плавно распахнулись, встречая татарский отряд: за ночь Глухарь успел отковать несложные два рычага для «дистанционно-оперативного управления шлюзом», – как выразился Коля Аверьянов.

* * *

   До Берестихи оставалось не больше полета стрелы, как вдруг ворота крепостишки быстро распахнулись. Взгляд Хубгэ быстро скользнул по стенам крепости – на стенах ни души! На открывшейся взгляду «площади» внутри Берестихи, на Красном крыльце княжьих «хором», – никого!
   Хубгэ понял – народец сбежал. Оставшийся юродивый, или какой-нибудь дед-инвалид, раскрыл ворота, надеясь на пощаду! Напрасные надежды!
   На полном скаку отряд влетал в ворота…
   Что-то резко свистнуло, и из песка взметнулся вверх трехмиллиметровый витой стальной трос…
   Резко натянувшись, трос задрожал, растянутый поперек ворот, и зазвенел под весом восьми огромных мешков с песком, четыре мешка справа, четыре слева. Хубгэ не понял, налетая, что дежурившим возле ворот двум мужикам достаточно было одновременно выбить из-под мешков опоры… Мешки, устремившись к земле, с помощью простых блоков натянули трос, лежавший до того спокойно на земле поперек ворот, аккуратно присыпанный сверху песком…
   Наблюдавшие за всем происходящим издалека, с опушки, не могли, конечно, узреть с такого расстояния трехмиллиметровый стальной трос…
   Темник Чунгулай, Шаим и мудрый Бушер увидели лишь то, что смогли, – ворота медленно, приглашающе распахнулись перед отрядом Хубгэ…
   Крепостишка решила сдаться на милость победителя, – тут никаких сомнений!
   Отряд на полном скаку ворвался в ворота, и половину отряда – лучших батыров, включая самого Хубгэ, – непонятная сила мгновенно, одновременно, всех до одного, выбила из седел…

* * *

   Замыкающие отряд батыры были куда в лучшем положении: они успели увидеть трос, вышибающий из седел… Однако остановить бешеный галоп лошадей было им уже не под силу.
   Едва успев пригнуться к самым гривам, они сумели избежать ловушки и, миновав коварное устройство, распрямились в седлах, оглашая Берестиху торжествующими визгами…

* * *

   Глухарь вышел из-под Красного крыльца княжьих «хором» с десантным автоматом в руках. Он осторожно опустил вниз кнопочку под странным названием «предохранитель»… Вырез прицельной планки, мушка и цель должны быть на одной прямой. Это понятно. Глазомер у кузнеца был отменный, не стоило даже и поднимать эту штуку на уровень глаз. Глухарь не спеша нажал спусковой крючок…
   В могучих ручищах Глухаря автомат даже не дернулся, – Глухарь ожидал, что он начнет биться, как только что выловленный сом, – так объяснил Коля, предупреждая. Сом рыба сильная, очень живучая, – верно! Но эта штука пыталась вырваться совсем слабо, – ей далеко до сома! Что же касается звуков, то их Глухарь не слышал вовсе, – Коля дал ему автомат с глушителем, чтобы не испугать стрелка-новичка.

* * *

   Чунгулай, Шаим и мудрый Бушер видели, как задняя часть отряда резко нагнулась на всем скаку, ложась животами на луки седел… Затем все батыры дружно распрямились и тут же начали падать с лошадей, – один за другим, – раскидывая руки, цепляясь за воздух и извиваясь, как от ударов невидимых плеток. Весь этот странный бой развертывался в полной тишине: до Берестихи было расстояние приличное, ветер дул в ее сторону.
   Секунда – и все было кончено.
   – Что скажешь, Бушер?
   – Я должен подумать, мой повелитель…
   – Двинь Орду, Чунгулай, ты сомнешь их! – воскликнул Шаим.
   – А ты поведешь мою Орду на штурм, Шаим? – насмешливо спросил Чунгулай.
   – Я?! – несколько опешил Шаим. – Я думал, что твою Орду никто не смеет вести в бой кроме тебя, мой повелитель!
   – Из-за спины твоей безрассудной смелости, – медленно протянул Чунгулай, презрительно сощурившись, – выглядывает ее родная сестра – твоя безрассудная глупость, Шаим… Ты начинаешь сильно меня огорчать…