Страница:
– Да что там: покойный Игорь-князь перед походом своим скорбным на половцев кухарку обесчестил, – все наше княжество!
– Но кровь-то – Рюриков!
– При чем тут кровь! Богат он, понимаешь, – он богат!!!
– Да разве же в богатстве дело, дедушка?!
– А как же нет?! Ты знаешь ли, что это значит-то – богатство?! Да у него хозяйство там, – ого! Коров, поди, под два сорока, а то и дюжина дюжин! Конечно же, старлей! А ульев? Сорок ульев! Больше! Да ты управишься с дюжиной дюжин коров?
– Нет, не управлюсь… – рыдая, покачала головой Олена. – С дюжиной дюжин коров… Не управлюсь…
– Ну вот! – удовлетворенно кивнул Афанасич, смахивая тем не менее непрошеную слезу. – Да ты и то учти, – бананы! Если старлей, – куда он без бананов? И всех их чистить надо! Спроворишься? Едва ль! Забу-у-удь…
– Я посылаю вас к лучезарному Берке, чтобы вы донесли ему, что верный Чунгулай выполнил его волю – деревенька сметена с лица земли…
Посыльные, не удержавшись, удивленно вскинули брови…
– …К тому времени, когда вы будете стоять перед очами лучезарного Берке, ваши слова обретут силу правды… Это сказал я, темник Чунгулай! Или вы смеете мне не верить?!
Посыльные радостно закивали:
– Мы вверяем в твои руки свои головы, повелитель! Как мы можем не верить словам твоим?
– Я хочу также вручить лучезарному Берке вот эти дары, – Чунгулай повернулся, указывая посланникам на увесистый мешочек с золотыми украшениями. – И прибавляю к тому еще вот этот перстень с рубином, стоивший в Персии более тысячи невольников и невольниц! Верно, Бушер?
Бушер смиренно склонил голову, подтверждая.
– Я также шлю в дар лучезарному Берке вот этих прекрасных русских девушек, которых мои славные воины захватили на рассвете по дороге сюда, в лесу, на ягоднике… Я не позволил своим батырам и пальцем тронуть этот дорогой для лучезарного Берке подарок…
– Берке обрадуется, мой повелитель, – поклонился старший гонец.
– Для того-то я и шлю вас, – согласился Чунгулай. – Чтобы обрадовать лучезарного…
Выждав, когда отряд гонцов скрылся из вида, Чунгулай кивнул в сторону кустов. В ту же секунду пред ним предстал могучий батыр, сидящий на дорогом арабском скакуне.
– Ты, Данияр, отвези этот дар Потрясателю Вселенной…
Чунгулай достал из торбы за своим седлом и протянул гонцу информационно-рекламный блок, демонтированный Аверьяновым в контейнере.
– Вот так с ним надо поступить, и он заговорит! – пояснил Чунгулай, нажимая «не надо»…
– Если ваши накопления скромны, – тут же затараторила коробка, – а ваша квартира нуждается в ремонте настолько, что вы уже третий год живете в гараже у родственников, – звоните нам! Наши специалисты за разумные деньги в течение ОДНОГО дня так отделают гараж ваших родственников, что вы снова переберетесь в свою квартиру!
– А вот как надо сделать, чтобы голос замолчал! – показал Чунгулай.
– Я понял, мой повелитель! – склонился гонец, принимая информационно-рекламный блок.
– Скачи не останавливаясь, сторонясь любых встреч и стычек… – подчеркнул Чунгулай. – Великий каган Бату любит загадочные и мистические дары… Удачи тебе, Данияр!
– Так-так-так… Да это ж Черный ключ! Плохое, недоброе место…
– Где злые духи старой веры охотятся за людскими душами… – подхватил Жбан.
– Да все понятно! Выкопали ход и сочинили, чтоб не совался никто!
– А я был здесь однажды, по-молодости-то плутанул… А как дошло, куда попал…
– В пещеру-то не заглядывал?
– Какое там! Перекрестился, – ноги в руки…
– Умели предки тайны хранить!
Мешочек, то ли просмоленный, то ли навощенный, казался новее нового.
Алексей высыпал на свой письменный стол содержимое мешочка.
– Ого! – восторженно ахнула Катя.
На столе, под ярким светом лампы сияло и переливалось именно то, что должно было теперь сиять и переливаться перед ними: «ожерелье самоцветное, серьги чернь-золота, кольцо женское изумительное и браслет красоты-богатства, ценности неописуемой». Все драгоценности были усыпаны голубыми бриллиантами, горящими каким-то неземным, холодно-голубым лунным светом в лучах галогеновой настольной лампы. Камни были зажаты изгибами золотой вязи букв какой-то короткой надписи на неведомом языке…
– Легенда гласит, что эта надпись на фарси, на персидском… – прошептала Катя. – Ты что, Алеш, надулся, как сыч? Чем ты недоволен?
– Федот, да не тот! – вздохнул Алексей.
– Подделка, думаешь?
– Да нет, конечно! Но от этого не легче. …Это не тот клад, что я искал.
– Как не тот?! – обалдела Катя.
– Такую штуку не продашь. У меня рука не поднимется это на деньги обменять. Да и кто скажет, сколько это стоит, – на само-то деле? Разве что официантка из ресторана «У Наковальни», —невесело усмехнулся Аверьянов-младший.
– Но и она, боюсь, сильно соврет, – кивнула Катя.
– Я даже знаю, в какую сторону, – согласился Алексей.
– Но ведь можно государству сдать! Четверть стоимости, по закону, – тому, кто нашел!
– Государству сдать можно все, – согласился Алеша. – С государства получить нельзя ничего. А сдать – да, запросто. Дурацкое дело не хитрое. Мне деньги через неделю-две понадобятся. Большие деньги, заметные. Отца из прошлого за просто так не вытащить. И «опель» я ему обещал купить… Ну, «опель» – ладно… Это мелочь, копейки…
– Что ж делать-то?
– Как говорил Шариков: «Отнять и поделить». Отнять мы отняли… эту краеведческую тайну у истории здешних мест. Осталось поделить. – Алексей разделил драгоценности на две группы: серьги-ожерелье и кольцо-браслет. – Ну вот! …Подруга детских дней суровых, голубка юная моя… Выбирай!
– Алешка, ты что?
– Давай. Не стесняйся! Одно тебе, а другое мачехе моей пойдет, – с самым серьезным выражением лица кивнул Алеша.
– Какой-такой мачехе?
– Ну, отец, я думаю, женится ведь еще? Невесте надо будет что-то к свадьбе дарить? Надо! А у отца мозги в эту сторону отродясь не фурычили. Да что с него и взять? Спецназ! О тонких материях мне думать положено.
– Я не могу ничего взять! – Катя сидела как потерянная.
– Еще как можешь-то! Вместе искали? Вместе. Что нашли – пополам. Я – делю, ты выбираешь… Смотри, а тут еще в мешочке что-то есть… Береста! …Записка нацарапана!
– Покажи!
– «Брат мой! – прочел Алеша. – Все продай, купи свободу, а буде останется что, – на богоугодное. Красу сию подарила мне княжна персидская, Дарья моя ненаглядная, на убранстве сем ни греха нет, ни крови. Она сейчас в Персии, здравствует, меня с тобой, с выкупленным, дожидается. Да боюсь, не судьба нам с ней свидеться! Поминальную службу если закажешь по мне, знай, что на Волге меня величали Степан Тимофеичем Разиным. А что про меня государевы люди, аки псы, брешут, не верь. Я отымал у зажравшего, кормя тем голодных. Анафема тому, кто клевещет, поет, что утопил я в Волге Дарью мою в угоду ватаге, разбойному сброду. Бог свидетель, было напротив: ватагу я утопил».
Внезапно дорогу им перегородили два совершенно безоружных русских мужика…
– А-а, вот они, татары-то эти! – сказал Жбан, останавливая отряд жестом.
Татары схватились за сабли.
Однако на безоружных мужиков этот жест не произвел никакого впечатления. Они переглянулись друг с дружкой, улыбаясь…
– Смотри, хотят нас порубить, сабли достают! – обратился Шило к Жбану на ломаном татарском, местами срываясь на русский, сдобренный выразительной мимикой и жестикуляцией.
– Вот чудаки-то! – на еще более корявом татарском подхватил Жбан.
– А что сказал про них колдун? Чего-то я запамятовал…
– Сказал, что если они оружием станут грозить, то вот вам заклятие, – сразу приклейте им задницы к лошадям…
Легкий испуг мелькнул в глазах у татар… Видно, они знали русский куда лучше, чем Шило и Жбан – татарский…
– К седлу приклеить, как тех, что ль? Пустяки…
– Не скажи! – сварливо заметил Жбан. – Тут посложней предстоит дельце! Сначала жопу им – к седлу, а потом седло уж – к лошади.
– Тогда вся лошадь прилипнет к жопе, – верно, верно, вспомнил!…
– Ходить удобно.
– Вроде как четыре ноги у тебя, да?
– Ну! – согласился Жбан. – Очень удобно. Ходить по земле. А ходить по нужде? Большую нужду справить четыре ноги не помогут…
– Твоя правда! – согласился Шило. – Ты, в седло влипший, тужишься, тужишься… тужишься, тужишься… запор если вот… И ничего, – к седлу прилипши-то!
– Ну, а конь-то твой – птица вольная, – подхватил Жбан. – Воспарит душой над хозяином, бьет копытом, подлец, ржет от радости, от души под тобой усирается!
– А помнишь, когда приклеенная лошадь сдохла тогда у Ахмеда? – Шило говорил таким тоном, что можно было подумать, что это было на самом деле. – Вот же он с ней намучился, бедный Ахмед!
– Не оторвешь дохлятину от задницы, не сбросишь…
– А друзья шутят: «Неужели, Ахмед, это падаль так пахнет?»
Ужас исказил лица гонцов, видевших пару часов назад муки пострадавших от колдуна людей Хубгэ…
– А, девушки!.. – начал было Жбан и осекся, заметив отставших было связанных русских пленниц. – Вот же они! Вот наши девочки!.. – обрадовался он. – Их мы себе заберем. Колдун нас как раз за девочками этими послал…
– Куда вы вели-то их? – спросил Шило.
– В дар хану Берке от повелителя, от Чунгулая.
– Ага! Колдун сказал, что у вас еще кое-что есть в дар хану э-э-э… Берке… Гони-ка, чего там у тебя?
Старший гонец протянул мешочек.
– Вот это хорошо! И что-то еще есть, верно?! Правильно! А третье где?
– Ничего больше нет! – прижал к груди руки старший гонец. – Клянусь Небесами!
– Я знаю, не пугайся так. Все, так все! Чего у вас нет, того я сроду не возьму. – Жбан кивнул Шилу и сказал по-русски: – Пора отходить… Я поведу, ты прикрывай…
– Девочки, быстро в лес! – тут же распорядился Шило. – Левее, сквозь кусты, – за Жбаном, через топь.
– А нам-то что теперь делать? – в отчаянии воскликнул гонец.
Шило, готовый улизнуть вслед за Жбаном и девицами, замер на секунду на обочине лесной дороги.
– Колдун сказал: пусть татары едут, пусть расскажут правду…
– Кому?!? Лучезарному хану Берке или повелителю, Чунгулаю? Кому рассказать правду?
– Да это все равно – кому! – мотнул головой Шило. – Главное – правду! – Шило поднял наставительно палец: – Правду, одну только правду и ничего, кроме правды!
С этими словами Шило исчез в кустах.
– А что неясно-то? Разгадка простая: спецслужбы царские Степана Разина настоящего схватить не смогли, упустили, а работу надо свою показать, умелую? Ну вот, подставе какой-то голову и отрубили! Кто его в лицо-то в Москве знал, настоящего Стеньку Разина, Семена Наковальню то есть?
– А зачем Наковальня вообще назвался другим именем? Чем разбойник Наковальня хуже разбойника Разина?
– Ничем не хуже. Обычная кликуха. Если бы он своим настоящим именем назвался, то могли бы царские стрельцы его родных схватить, – брата Егора, например. Приехали сюда, брата взяли бы, – заложник! «Сдавайся Семен, а то брата твоего, Егора, на кол посадим!» Поняла? А так – донской казак Степан Разин! Они раз, спецбортом: прям с дивизии Дзержинского – и на Дон! «Где тут Степан Разин проживает?» – «Не знаем. Ни разу такого не слышали, – им отвечают. – Такого нет. И не было никогда». И концы в воду.
– Ты, кстати, не обратил внимание, что записка на бересте каким-то уж больно литературным языком на-шкрябана?
– Обратил. Но так бывает. Он, Семен, бегал, а в голове крутилось, крутилось… И все четко расставилось. Мысли.
– У меня чем больше думать, тем гуще каша в голове.
– А у меня не так. Я один раз этим даже от милиции спасся. Мне девять лет было, мы мячом окно разбили в ментовке, на улице Пржевальского. Ну, они выбежали и стали нас ловить. Я пока от них уворачивался, так здорово все продумал, – оправдания и извинения, – что когда меня сержант за штаны с забора стащил, – ухватил, гад, в последний момент, я ему такую речь выдал, любой сенатор отдыхает. Он обалдел и даже отпустил, а он меня за руку уже держал…
– И что ты?
– А я упал перед ним на землю и тут же под забор нырнул. И все! Ушел.
– Здорово!
– Да! Ребята потом мне сказали: ты просто Джеймс Бонд! Там под забором дырка – кошка не пролезет.
– А ты пролез?!
– Я ж ловкий! Я ж со страху!
– Круто, слушай! …А с княжной, ты понял что-нибудь?
– А это просто враки. Никогда я в эту песню не верил. Да разве ж так мужик настоящий поступит? Ну, ты сама посуди! Вот ты представь: на моего батю вдруг его бы взвод по пьяни наехал бы: «Нас на бабу променял…» Да как же это можно: взвод на бабу променять? Нравится мне княжна, и точка! «Я наутро бабой стал? Обижаешь! Ну-к встань, кто сказал?!» И чмок в рюхало, – чтоб базар фильтровал… Только так! …Или ты скажешь, что батя твой, Михалыч, мать твою ради трепа в полку утопит? Сомневаюсь я что-то…
– А что ж он тогда, ну, Наковальня, кабатчику рассказал, что снял все украшения с княжны, перед тем как утопить?
– А что он должен был ему наплести, по-твоему: я, ребята, Стенька Разин, а драгоценности мне сама княжна подарила? Конечно, нет! Соврал первое, что в голову пришло. А дураки в это поверили и песню сочинили.
– У меня тоже так много раз было: соврешь, а потом тебе же самой все это боком и выйдет! В прошлом году, например, матери соврала, что у меня руки шелушатся, чтобы посуду не мыть. А она посмотрела, и ей тоже так показалось. Во, затаскала меня по врачам! В райцентр, в область! Одними анализами ведро крови из меня выкачали! А я ужасно боюсь, из пальца…
– А из вены – не больно.
– Из вены когда, смотреть не надо, – это главное.
– Точно! …Слушай, уже почти двенадцать! Давай разбегаться! – впихнув ожерелье и серьги Кате в портфель, Аверьянов сказал слегка извиняющимся тоном: – Ты так ничего и не выбрала, но я за тебя, выбрал. Это разделили – и по домам… Плохо то, что теперь нужно новый клад искать… К сожалению!
На середине «центральной площади» Берестихи мужики, наметив на земле квадрат 6x6 метров, начали копать – то ли яму, то ли какое-то земляное укрытие. Короткая майская ночь подходила к концу, – небо на востоке светлело с каждой минутой.
– Ну?
– Звезды сообщили нам добрую весть, повелитель! Он человек, он не колдун и не дух. Он смертен. Так же как и мы. Хотя он очень сведущ и силен… Силен и душой и телом…
– Что посоветовали звезды?
– Единоборство. Он примет вызов. Если твой воин одержит победу, батыры воспрянут, и крепость падет.
– Но остается вопрос… – Чунгулай осекся, не договорив.
– Звезды сказали, что твой боец может убить «колдуна»…
– Но убьет ли?
– Итог схватки неясен. – Заметив удивление, возникшее на лице Чунгулая, Бушер пояснил: – Так часто бывает. Будущее не всегда определенно. Часто случается, что оно целиком зависит от нас, наших действий. Этих моментов много в жизни каждого: когда Судьба сама себя отдает в твои руки. Это – Великий Закон Равновесия, состоящий в том, что насколько ты подчинен Судьбе, настолько же твоя Судьба подчинена тебе. Обычный человек не знает, с каким случаем он имеет дело в данный момент: сейчас он Властелин Судьбы или беспомощная игрушка в ее руках…
– Это слишком сложно, Бушер! Я хочу знать: кто победит в этой схватке? И только.
– Характер грядущего единоборства таков, что каждый может быть убит. И один из них умрет. Завтра на рассвете.
– Но кто? Ты пробовал получить у звезд не точный ответ, а совет?
– Да, мой повелитель! Звезды сказали, что у твоего воина обязательно будет момент, ведущий к его полной победе над русским. Он должен всего лишь не упустить его… Всего-навсего…
– Я понял! – Чунгулай хлопнул в ладоши, призывая в шатер слуг и охрану. – Позвать ко мне рубаку Онгудая и старого лучника Еланду!
– Быстро вы! – похвалил подошедший Аверьянов. – Просто фантастика. Как вы все успеваете?
– Встаем поранее, ложимся попозднее, – всего и делов!
– А вот у нас, у баб, есть к тебе вопрос, Николай…
– Сыпьте!
– Что значит слово «валенки»?
– То есть? – опешил Коля. – Как это – «что значит»?
– Ну вот песня-то, твой ящик волшебный пел… Очень понравилось нам, – сразу мы запомнили:
– Это всем бабам глубоко понятно!
– А вот «валенки» – не поняли! Валенки – что такое?
– Валенки, – Коля задумчиво почесал подбородок. – Это… Это как сапоги, но из войлока… Их валяют… В смысле делают… прямо целиком, на колодке. Зимой сунул ноги – просторные войлочные сапоги… Ни натягивать их не нужно – они свободные, ни застегивать, ни завязывать… А не знаете вы валенки, потому что, – вот сейчас я подумал, – что это татарская обувь, войлок ведь… Ну, еще узнаете… От татар ведь не только зло, много и хорошего будет…
– Твоими устами да мед бы пить… Дождешься от них!
– Татары тоже не знают ничего про валенки! Мы будили Бухэ, татарчонка-то этого, пьяненького, еле-еле проснулся, – тоже не знает!
– Ну, значит, все еще впереди, – триста лет ига, все перемешается двадцать раз, – вместе с татарами, значит, валенки придумаете, – татарскую обувь из войлока для русской холодной и снежной зимы! Лет через тридцать – сто тридцать…
– Была нужда ждать! Я уж и так все поняла, – заявила одна из женщин. – Сегодня же своему задание дам – мигом сваляет.
– Да сейчас май на дворе, Ефимовна!
– Готовь сани летом! …Сама носить буду и вам продавать!
– Охо-хо! «Продавать» будет! Купчиха нашлась!
– Пора по домам, девочки!
– Ох! – спохватились все и стали расходиться. «Валенки, валенки…» – растеклось по ночной Берестихе.
– И кто бы подумать мог, что из железа лук сделать можно?
– А что, Коля, крепка ли там Русь-матушка, – в веках-то? Рай там у вас, небось?
– Хорошо люди живут!
– Аки сыр в масле катаются!
– Расскажи нам про жизнь, про грядущую.
– Хоть за прапраправнуков мы порадуемся!
– Сыты все, обуты, одеты, обучены грамоте?
– В святой вере живут, в страхе Божьем?
– Веселясь в трудах, жизни радуются?
– Князья умные? О народе заботятся?
– Пашни обильные?
– Дети здоровые?
– Старики, – в тепле, в холе, – до ста лет ведь живут?
Аверьянов задумался, наклонив голову, чтобы при свете горна мужики не увидели его глаз. Врать не хотелось, а правду сказать было стыдно до ужаса.
– Русь у нас кличут Россией…
– Так… Много княжеств в ней?
– Да. Самая большая страна, наверно, на всем на шарике! – Коля решил перевести разговор острой социальной темы к строению Земли и Солнечной системы.
– На каком таком шарике?
– Ну, да вы же не знаете, что Земля круглая!
– Как не знаем?! И тебя выучим! Круглая! Блин! На трех китах. Известно!
– Да не блин, а круглая, как шар… Ну, как яблоко!
– Зачем ж вы так ее скатали? В колобок?
– Никто не скатывал! Она всегда была такой. И сейчас такая.
– Ну уж! Залезь на крышу да глаза разуй.
– Хорошо. А киты тогда твои где?
– Внизу. Копни как следует, увидишь!
Аверьянов только рукой махнул…
– Татары гонца прислали! – вбежал дозорный, запыхавшись. – Вызывают на единоборство поутру! Их богатырь – Онгудай! …Человека саблей… по длине… надвое разрубает!
В кузне стало тихо…
– Скажи гонцу: я принимаю бой, – кивнул Коля.
– Ой! – вздохнул кто-то.
– По длине…
– А не надо «длину» подставлять, – пожал плечами Коля. – Чего ж проще-то!
Глухарь сунул раскаленный металл в воду, и он зашипел, закаляясь…
– Ой, дедушка! – рассмеялась Олена. – Чуть не полетела!
– Развеселилась… Быстренько. Это правильно!
– Я вот что думаю… – Олена села рядом с дедом на крыльцо. – А может, вдовый? Ведь он про сына только говорил.
– Где сын – там и жена!
– Да как же, дедушка: у нас вот с Сенькой – ни отца, ни матери?!
– У вас-то с Сенькой мать сосной задавило, отца медведь задрал! А там-то, через тыщщу лет, – какие там медведи? Как может через тыщщу лет человека задавить? Кто? Зачем? В уме ль ты, девица?! Там – рай, представь!!!
– Кругом бананы! – кивнула Олена. Слезы блеснули у нее на щеках.
– Ты успокойся перво-наперво, – погладил ее по голове Афанасич. – Он завтра поутру бой примет. С главным рубакой татарским схватится… Зарубит тот его, мы в рютинскую топь уйдем, так все забудется к зиме. И будет хорошо.
– Что будет «хорошо»?! Да что ж ты говоришь?!?!
– Сам не знаю, что язык мелет… – скорбно кивнул Афанасич. – У самого, внучка, сердце… Узлом завязано…
– Заперто! – один из мужиков потрогал замок.
– Да положи в темницу! Там только щеколда наружняя.
– В темнице Оглобля сидит.
– Чего он, съест их, что ль, лопаты? …Он спит. Клади. Дверь темницы открылась и снова закрылась. Щеколда щелкнула, запирая Оглоблю с лопатами…
С опушки, от татарского стана, отделился одинокий всадник и стал, пересекая поле, медленно приближаться к Берестихе…
Тем временем вдоль опушки, не покидая густого кустарника, перемещались в тумане две человеческие фигуры: лучник Еланда, опытный стрелок, старик уже, лет шестидесяти, и молодой ученик, мальчик лет двенадцати. Ученик нес на плече огромный лук Еланды – в полтора человеческих роста. За плечами ученика висел колчан с пятью большими – величиною в рост мальчика – стрелами. Еланда с учеником скрытно от защитников крепости перемещались в ту точку, в которой кусты опушки подходили ближе всего к месту предстоящего единоборства.
– Не меньше, – согласился Еланда, оценивая расстояние. Приняв лук, Еланда погладил его, любовно, как живое существо, после чего начал осматривать узлы крепления тетивы…
Осмотрев лук, он вручил его ученику, – просто чтоб тот держал его в вертикальном положении. Довольно бесцеремонно повернув ученика к себе спиной, Еланда стал осматривать оперения стрел, торчащих из колчана за спиной ученика… Задумчиво щурясь, Еланда выбирал стрелу, сверяясь с расстоянием. Место схватки было хорошо видно сквозь ветви кустов…
Николай снял с пояса меч вместе с ножнами… Обнажив оружие, он отбросил ножны подальше, чтобы не мешали.
Онгудай вынул саблю из ножен и взвесил ее в руке – красноречивым, угрожающим жестом. Он сразу же, как только противник показался в воротах крепости, оценил его тщедушность и невысокий рост. Да и не молод. Тридцать весен давно позади. В родном улусе Онгудая таких сажают на пирах к старикам. Двадцатилетнему Онгудаю этот полустарик был чуть повыше плеча: до подбородка примерно. Такого удобно рубить сверху вниз, плавно поддергивая саблю на себя, – сверху и наискосок. Старикан не взял даже щита, – понятно, щит – это тяжесть. Бой будет недолгим. Пустые ножны, болтаясь на левом боку, даже не успеют помешать, – решил Онгудай.
– Но кровь-то – Рюриков!
– При чем тут кровь! Богат он, понимаешь, – он богат!!!
– Да разве же в богатстве дело, дедушка?!
– А как же нет?! Ты знаешь ли, что это значит-то – богатство?! Да у него хозяйство там, – ого! Коров, поди, под два сорока, а то и дюжина дюжин! Конечно же, старлей! А ульев? Сорок ульев! Больше! Да ты управишься с дюжиной дюжин коров?
– Нет, не управлюсь… – рыдая, покачала головой Олена. – С дюжиной дюжин коров… Не управлюсь…
– Ну вот! – удовлетворенно кивнул Афанасич, смахивая тем не менее непрошеную слезу. – Да ты и то учти, – бананы! Если старлей, – куда он без бананов? И всех их чистить надо! Спроворишься? Едва ль! Забу-у-удь…
* * *
Перед Чунгулаем стоял небольшой отряд.– Я посылаю вас к лучезарному Берке, чтобы вы донесли ему, что верный Чунгулай выполнил его волю – деревенька сметена с лица земли…
Посыльные, не удержавшись, удивленно вскинули брови…
– …К тому времени, когда вы будете стоять перед очами лучезарного Берке, ваши слова обретут силу правды… Это сказал я, темник Чунгулай! Или вы смеете мне не верить?!
Посыльные радостно закивали:
– Мы вверяем в твои руки свои головы, повелитель! Как мы можем не верить словам твоим?
– Я хочу также вручить лучезарному Берке вот эти дары, – Чунгулай повернулся, указывая посланникам на увесистый мешочек с золотыми украшениями. – И прибавляю к тому еще вот этот перстень с рубином, стоивший в Персии более тысячи невольников и невольниц! Верно, Бушер?
Бушер смиренно склонил голову, подтверждая.
– Я также шлю в дар лучезарному Берке вот этих прекрасных русских девушек, которых мои славные воины захватили на рассвете по дороге сюда, в лесу, на ягоднике… Я не позволил своим батырам и пальцем тронуть этот дорогой для лучезарного Берке подарок…
– Берке обрадуется, мой повелитель, – поклонился старший гонец.
– Для того-то я и шлю вас, – согласился Чунгулай. – Чтобы обрадовать лучезарного…
Выждав, когда отряд гонцов скрылся из вида, Чунгулай кивнул в сторону кустов. В ту же секунду пред ним предстал могучий батыр, сидящий на дорогом арабском скакуне.
– Ты, Данияр, отвези этот дар Потрясателю Вселенной…
Чунгулай достал из торбы за своим седлом и протянул гонцу информационно-рекламный блок, демонтированный Аверьяновым в контейнере.
– Вот так с ним надо поступить, и он заговорит! – пояснил Чунгулай, нажимая «не надо»…
– Если ваши накопления скромны, – тут же затараторила коробка, – а ваша квартира нуждается в ремонте настолько, что вы уже третий год живете в гараже у родственников, – звоните нам! Наши специалисты за разумные деньги в течение ОДНОГО дня так отделают гараж ваших родственников, что вы снова переберетесь в свою квартиру!
– А вот как надо сделать, чтобы голос замолчал! – показал Чунгулай.
– Я понял, мой повелитель! – склонился гонец, принимая информационно-рекламный блок.
– Скачи не останавливаясь, сторонясь любых встреч и стычек… – подчеркнул Чунгулай. – Великий каган Бату любит загадочные и мистические дары… Удачи тебе, Данияр!
* * *
Жбан и Шило вылезли из небольшой пещеры в глухом лесу. Недалеко от пещеры журчал родник… Шило с интересом огляделся…– Так-так-так… Да это ж Черный ключ! Плохое, недоброе место…
– Где злые духи старой веры охотятся за людскими душами… – подхватил Жбан.
– Да все понятно! Выкопали ход и сочинили, чтоб не совался никто!
– А я был здесь однажды, по-молодости-то плутанул… А как дошло, куда попал…
– В пещеру-то не заглядывал?
– Какое там! Перекрестился, – ноги в руки…
– Умели предки тайны хранить!
* * *
– Теперь все можно рассмотреть как следует, в спокойной домашней обстановке. – Включив настольную лампу, Алеша Аверьянов достал мешочек, извлеченный им из груды камней на самой южной точке выгона возле деревни Ворона.Мешочек, то ли просмоленный, то ли навощенный, казался новее нового.
Алексей высыпал на свой письменный стол содержимое мешочка.
– Ого! – восторженно ахнула Катя.
На столе, под ярким светом лампы сияло и переливалось именно то, что должно было теперь сиять и переливаться перед ними: «ожерелье самоцветное, серьги чернь-золота, кольцо женское изумительное и браслет красоты-богатства, ценности неописуемой». Все драгоценности были усыпаны голубыми бриллиантами, горящими каким-то неземным, холодно-голубым лунным светом в лучах галогеновой настольной лампы. Камни были зажаты изгибами золотой вязи букв какой-то короткой надписи на неведомом языке…
– Легенда гласит, что эта надпись на фарси, на персидском… – прошептала Катя. – Ты что, Алеш, надулся, как сыч? Чем ты недоволен?
– Федот, да не тот! – вздохнул Алексей.
– Подделка, думаешь?
– Да нет, конечно! Но от этого не легче. …Это не тот клад, что я искал.
– Как не тот?! – обалдела Катя.
– Такую штуку не продашь. У меня рука не поднимется это на деньги обменять. Да и кто скажет, сколько это стоит, – на само-то деле? Разве что официантка из ресторана «У Наковальни», —невесело усмехнулся Аверьянов-младший.
– Но и она, боюсь, сильно соврет, – кивнула Катя.
– Я даже знаю, в какую сторону, – согласился Алексей.
– Но ведь можно государству сдать! Четверть стоимости, по закону, – тому, кто нашел!
– Государству сдать можно все, – согласился Алеша. – С государства получить нельзя ничего. А сдать – да, запросто. Дурацкое дело не хитрое. Мне деньги через неделю-две понадобятся. Большие деньги, заметные. Отца из прошлого за просто так не вытащить. И «опель» я ему обещал купить… Ну, «опель» – ладно… Это мелочь, копейки…
– Что ж делать-то?
– Как говорил Шариков: «Отнять и поделить». Отнять мы отняли… эту краеведческую тайну у истории здешних мест. Осталось поделить. – Алексей разделил драгоценности на две группы: серьги-ожерелье и кольцо-браслет. – Ну вот! …Подруга детских дней суровых, голубка юная моя… Выбирай!
– Алешка, ты что?
– Давай. Не стесняйся! Одно тебе, а другое мачехе моей пойдет, – с самым серьезным выражением лица кивнул Алеша.
– Какой-такой мачехе?
– Ну, отец, я думаю, женится ведь еще? Невесте надо будет что-то к свадьбе дарить? Надо! А у отца мозги в эту сторону отродясь не фурычили. Да что с него и взять? Спецназ! О тонких материях мне думать положено.
– Я не могу ничего взять! – Катя сидела как потерянная.
– Еще как можешь-то! Вместе искали? Вместе. Что нашли – пополам. Я – делю, ты выбираешь… Смотри, а тут еще в мешочке что-то есть… Береста! …Записка нацарапана!
– Покажи!
– «Брат мой! – прочел Алеша. – Все продай, купи свободу, а буде останется что, – на богоугодное. Красу сию подарила мне княжна персидская, Дарья моя ненаглядная, на убранстве сем ни греха нет, ни крови. Она сейчас в Персии, здравствует, меня с тобой, с выкупленным, дожидается. Да боюсь, не судьба нам с ней свидеться! Поминальную службу если закажешь по мне, знай, что на Волге меня величали Степан Тимофеичем Разиным. А что про меня государевы люди, аки псы, брешут, не верь. Я отымал у зажравшего, кормя тем голодных. Анафема тому, кто клевещет, поет, что утопил я в Волге Дарью мою в угоду ватаге, разбойному сброду. Бог свидетель, было напротив: ватагу я утопил».
* * *
Гонцы, посланные Чунгулаем к Берке, передвигались по лесу медленно, – движение отряда сдерживала группа связанных русских девушек, шедших пешком и все время отстававших… Было видно, что небольшому отряду татар было совсем неуютно в глухой северной чащобе в сгущавшихся на глазах сумерках…Внезапно дорогу им перегородили два совершенно безоружных русских мужика…
– А-а, вот они, татары-то эти! – сказал Жбан, останавливая отряд жестом.
Татары схватились за сабли.
Однако на безоружных мужиков этот жест не произвел никакого впечатления. Они переглянулись друг с дружкой, улыбаясь…
– Смотри, хотят нас порубить, сабли достают! – обратился Шило к Жбану на ломаном татарском, местами срываясь на русский, сдобренный выразительной мимикой и жестикуляцией.
– Вот чудаки-то! – на еще более корявом татарском подхватил Жбан.
– А что сказал про них колдун? Чего-то я запамятовал…
– Сказал, что если они оружием станут грозить, то вот вам заклятие, – сразу приклейте им задницы к лошадям…
Легкий испуг мелькнул в глазах у татар… Видно, они знали русский куда лучше, чем Шило и Жбан – татарский…
– К седлу приклеить, как тех, что ль? Пустяки…
– Не скажи! – сварливо заметил Жбан. – Тут посложней предстоит дельце! Сначала жопу им – к седлу, а потом седло уж – к лошади.
– Тогда вся лошадь прилипнет к жопе, – верно, верно, вспомнил!…
– Ходить удобно.
– Вроде как четыре ноги у тебя, да?
– Ну! – согласился Жбан. – Очень удобно. Ходить по земле. А ходить по нужде? Большую нужду справить четыре ноги не помогут…
– Твоя правда! – согласился Шило. – Ты, в седло влипший, тужишься, тужишься… тужишься, тужишься… запор если вот… И ничего, – к седлу прилипши-то!
– Ну, а конь-то твой – птица вольная, – подхватил Жбан. – Воспарит душой над хозяином, бьет копытом, подлец, ржет от радости, от души под тобой усирается!
– А помнишь, когда приклеенная лошадь сдохла тогда у Ахмеда? – Шило говорил таким тоном, что можно было подумать, что это было на самом деле. – Вот же он с ней намучился, бедный Ахмед!
– Не оторвешь дохлятину от задницы, не сбросишь…
– А друзья шутят: «Неужели, Ахмед, это падаль так пахнет?»
Ужас исказил лица гонцов, видевших пару часов назад муки пострадавших от колдуна людей Хубгэ…
– А, девушки!.. – начал было Жбан и осекся, заметив отставших было связанных русских пленниц. – Вот же они! Вот наши девочки!.. – обрадовался он. – Их мы себе заберем. Колдун нас как раз за девочками этими послал…
– Куда вы вели-то их? – спросил Шило.
– В дар хану Берке от повелителя, от Чунгулая.
– Ага! Колдун сказал, что у вас еще кое-что есть в дар хану э-э-э… Берке… Гони-ка, чего там у тебя?
Старший гонец протянул мешочек.
– Вот это хорошо! И что-то еще есть, верно?! Правильно! А третье где?
– Ничего больше нет! – прижал к груди руки старший гонец. – Клянусь Небесами!
– Я знаю, не пугайся так. Все, так все! Чего у вас нет, того я сроду не возьму. – Жбан кивнул Шилу и сказал по-русски: – Пора отходить… Я поведу, ты прикрывай…
– Девочки, быстро в лес! – тут же распорядился Шило. – Левее, сквозь кусты, – за Жбаном, через топь.
– А нам-то что теперь делать? – в отчаянии воскликнул гонец.
Шило, готовый улизнуть вслед за Жбаном и девицами, замер на секунду на обочине лесной дороги.
– Колдун сказал: пусть татары едут, пусть расскажут правду…
– Кому?!? Лучезарному хану Берке или повелителю, Чунгулаю? Кому рассказать правду?
– Да это все равно – кому! – мотнул головой Шило. – Главное – правду! – Шило поднял наставительно палец: – Правду, одну только правду и ничего, кроме правды!
С этими словами Шило исчез в кустах.
* * *
– Не понимаю! – Катя развела руками, – Выходит, легенда врет! Всем же известно, что Степана Разина схватили, вместе с братом его, – в клетке в Москву привезли и казнили на Болотниковской площади! А по легенде его медведица задрала, а брат и вовсе своей смертью умер. От огорчений.– А что неясно-то? Разгадка простая: спецслужбы царские Степана Разина настоящего схватить не смогли, упустили, а работу надо свою показать, умелую? Ну вот, подставе какой-то голову и отрубили! Кто его в лицо-то в Москве знал, настоящего Стеньку Разина, Семена Наковальню то есть?
– А зачем Наковальня вообще назвался другим именем? Чем разбойник Наковальня хуже разбойника Разина?
– Ничем не хуже. Обычная кликуха. Если бы он своим настоящим именем назвался, то могли бы царские стрельцы его родных схватить, – брата Егора, например. Приехали сюда, брата взяли бы, – заложник! «Сдавайся Семен, а то брата твоего, Егора, на кол посадим!» Поняла? А так – донской казак Степан Разин! Они раз, спецбортом: прям с дивизии Дзержинского – и на Дон! «Где тут Степан Разин проживает?» – «Не знаем. Ни разу такого не слышали, – им отвечают. – Такого нет. И не было никогда». И концы в воду.
– Ты, кстати, не обратил внимание, что записка на бересте каким-то уж больно литературным языком на-шкрябана?
– Обратил. Но так бывает. Он, Семен, бегал, а в голове крутилось, крутилось… И все четко расставилось. Мысли.
– У меня чем больше думать, тем гуще каша в голове.
– А у меня не так. Я один раз этим даже от милиции спасся. Мне девять лет было, мы мячом окно разбили в ментовке, на улице Пржевальского. Ну, они выбежали и стали нас ловить. Я пока от них уворачивался, так здорово все продумал, – оправдания и извинения, – что когда меня сержант за штаны с забора стащил, – ухватил, гад, в последний момент, я ему такую речь выдал, любой сенатор отдыхает. Он обалдел и даже отпустил, а он меня за руку уже держал…
– И что ты?
– А я упал перед ним на землю и тут же под забор нырнул. И все! Ушел.
– Здорово!
– Да! Ребята потом мне сказали: ты просто Джеймс Бонд! Там под забором дырка – кошка не пролезет.
– А ты пролез?!
– Я ж ловкий! Я ж со страху!
– Круто, слушай! …А с княжной, ты понял что-нибудь?
– А это просто враки. Никогда я в эту песню не верил. Да разве ж так мужик настоящий поступит? Ну, ты сама посуди! Вот ты представь: на моего батю вдруг его бы взвод по пьяни наехал бы: «Нас на бабу променял…» Да как же это можно: взвод на бабу променять? Нравится мне княжна, и точка! «Я наутро бабой стал? Обижаешь! Ну-к встань, кто сказал?!» И чмок в рюхало, – чтоб базар фильтровал… Только так! …Или ты скажешь, что батя твой, Михалыч, мать твою ради трепа в полку утопит? Сомневаюсь я что-то…
– А что ж он тогда, ну, Наковальня, кабатчику рассказал, что снял все украшения с княжны, перед тем как утопить?
– А что он должен был ему наплести, по-твоему: я, ребята, Стенька Разин, а драгоценности мне сама княжна подарила? Конечно, нет! Соврал первое, что в голову пришло. А дураки в это поверили и песню сочинили.
– У меня тоже так много раз было: соврешь, а потом тебе же самой все это боком и выйдет! В прошлом году, например, матери соврала, что у меня руки шелушатся, чтобы посуду не мыть. А она посмотрела, и ей тоже так показалось. Во, затаскала меня по врачам! В райцентр, в область! Одними анализами ведро крови из меня выкачали! А я ужасно боюсь, из пальца…
– А из вены – не больно.
– Из вены когда, смотреть не надо, – это главное.
– Точно! …Слушай, уже почти двенадцать! Давай разбегаться! – впихнув ожерелье и серьги Кате в портфель, Аверьянов сказал слегка извиняющимся тоном: – Ты так ничего и не выбрала, но я за тебя, выбрал. Это разделили – и по домам… Плохо то, что теперь нужно новый клад искать… К сожалению!
* * *
При свете звезд и трех маломощных фонариков-ночников женщины сшивали рыболовные сети с маскировочной сеткой Аверьянова. Задача состояла в том, чтобы получить одну-единственную сеть – три метра высотой и метров двести длиной.На середине «центральной площади» Берестихи мужики, наметив на земле квадрат 6x6 метров, начали копать – то ли яму, то ли какое-то земляное укрытие. Короткая майская ночь подходила к концу, – небо на востоке светлело с каждой минутой.
* * *
К шатру Чунгулая, стоящего посереди стойбища, в окружении костров охраны, приблизился Бушер. Охранники незамедлительно ввели его внутрь, – видно, Чунгулай ждал его. Увидев вошедшего мудреца, Чунгулай жестом приказал телохранителям исчезнуть, оставшись с Бушером один на один.– Ну?
– Звезды сообщили нам добрую весть, повелитель! Он человек, он не колдун и не дух. Он смертен. Так же как и мы. Хотя он очень сведущ и силен… Силен и душой и телом…
– Что посоветовали звезды?
– Единоборство. Он примет вызов. Если твой воин одержит победу, батыры воспрянут, и крепость падет.
– Но остается вопрос… – Чунгулай осекся, не договорив.
– Звезды сказали, что твой боец может убить «колдуна»…
– Но убьет ли?
– Итог схватки неясен. – Заметив удивление, возникшее на лице Чунгулая, Бушер пояснил: – Так часто бывает. Будущее не всегда определенно. Часто случается, что оно целиком зависит от нас, наших действий. Этих моментов много в жизни каждого: когда Судьба сама себя отдает в твои руки. Это – Великий Закон Равновесия, состоящий в том, что насколько ты подчинен Судьбе, настолько же твоя Судьба подчинена тебе. Обычный человек не знает, с каким случаем он имеет дело в данный момент: сейчас он Властелин Судьбы или беспомощная игрушка в ее руках…
– Это слишком сложно, Бушер! Я хочу знать: кто победит в этой схватке? И только.
– Характер грядущего единоборства таков, что каждый может быть убит. И один из них умрет. Завтра на рассвете.
– Но кто? Ты пробовал получить у звезд не точный ответ, а совет?
– Да, мой повелитель! Звезды сказали, что у твоего воина обязательно будет момент, ведущий к его полной победе над русским. Он должен всего лишь не упустить его… Всего-навсего…
– Я понял! – Чунгулай хлопнул в ладоши, призывая в шатер слуг и охрану. – Позвать ко мне рубаку Онгудая и старого лучника Еланду!
* * *
Закончив работу с сетями, женщины аккуратно сложили их под навес и уже собрались расходиться, – поздняя ночь.– Быстро вы! – похвалил подошедший Аверьянов. – Просто фантастика. Как вы все успеваете?
– Встаем поранее, ложимся попозднее, – всего и делов!
– А вот у нас, у баб, есть к тебе вопрос, Николай…
– Сыпьте!
– Что значит слово «валенки»?
– То есть? – опешил Коля. – Как это – «что значит»?
– Ну вот песня-то, твой ящик волшебный пел… Очень понравилось нам, – сразу мы запомнили:
– Да это ясно, – и «по морозу», и «босиком», – лучше и не скажешь!
Суди люди, суди Бог, как же я любила!
По морозу босиком к милому ходила!
– Это всем бабам глубоко понятно!
– А вот «валенки» – не поняли! Валенки – что такое?
– Валенки, – Коля задумчиво почесал подбородок. – Это… Это как сапоги, но из войлока… Их валяют… В смысле делают… прямо целиком, на колодке. Зимой сунул ноги – просторные войлочные сапоги… Ни натягивать их не нужно – они свободные, ни застегивать, ни завязывать… А не знаете вы валенки, потому что, – вот сейчас я подумал, – что это татарская обувь, войлок ведь… Ну, еще узнаете… От татар ведь не только зло, много и хорошего будет…
– Твоими устами да мед бы пить… Дождешься от них!
– Татары тоже не знают ничего про валенки! Мы будили Бухэ, татарчонка-то этого, пьяненького, еле-еле проснулся, – тоже не знает!
– Ну, значит, все еще впереди, – триста лет ига, все перемешается двадцать раз, – вместе с татарами, значит, валенки придумаете, – татарскую обувь из войлока для русской холодной и снежной зимы! Лет через тридцать – сто тридцать…
– Была нужда ждать! Я уж и так все поняла, – заявила одна из женщин. – Сегодня же своему задание дам – мигом сваляет.
– Да сейчас май на дворе, Ефимовна!
– Готовь сани летом! …Сама носить буду и вам продавать!
– Охо-хо! «Продавать» будет! Купчиха нашлась!
– Пора по домам, девочки!
– Ох! – спохватились все и стали расходиться. «Валенки, валенки…» – растеклось по ночной Берестихе.
* * *
В кузнице мужики под руководством Глухаря заканчивали производство арбалетов.– И кто бы подумать мог, что из железа лук сделать можно?
– А что, Коля, крепка ли там Русь-матушка, – в веках-то? Рай там у вас, небось?
– Хорошо люди живут!
– Аки сыр в масле катаются!
– Расскажи нам про жизнь, про грядущую.
– Хоть за прапраправнуков мы порадуемся!
– Сыты все, обуты, одеты, обучены грамоте?
– В святой вере живут, в страхе Божьем?
– Веселясь в трудах, жизни радуются?
– Князья умные? О народе заботятся?
– Пашни обильные?
– Дети здоровые?
– Старики, – в тепле, в холе, – до ста лет ведь живут?
Аверьянов задумался, наклонив голову, чтобы при свете горна мужики не увидели его глаз. Врать не хотелось, а правду сказать было стыдно до ужаса.
– Русь у нас кличут Россией…
– Так… Много княжеств в ней?
– Да. Самая большая страна, наверно, на всем на шарике! – Коля решил перевести разговор острой социальной темы к строению Земли и Солнечной системы.
– На каком таком шарике?
– Ну, да вы же не знаете, что Земля круглая!
– Как не знаем?! И тебя выучим! Круглая! Блин! На трех китах. Известно!
– Да не блин, а круглая, как шар… Ну, как яблоко!
– Зачем ж вы так ее скатали? В колобок?
– Никто не скатывал! Она всегда была такой. И сейчас такая.
– Ну уж! Залезь на крышу да глаза разуй.
– Хорошо. А киты тогда твои где?
– Внизу. Копни как следует, увидишь!
Аверьянов только рукой махнул…
– Татары гонца прислали! – вбежал дозорный, запыхавшись. – Вызывают на единоборство поутру! Их богатырь – Онгудай! …Человека саблей… по длине… надвое разрубает!
В кузне стало тихо…
– Скажи гонцу: я принимаю бой, – кивнул Коля.
– Ой! – вздохнул кто-то.
– По длине…
– А не надо «длину» подставлять, – пожал плечами Коля. – Чего ж проще-то!
Глухарь сунул раскаленный металл в воду, и он зашипел, закаляясь…
* * *
Спешащая домой Олена чуть не споткнулась о сидящего на крыльце грустного Афанасича…– Ой, дедушка! – рассмеялась Олена. – Чуть не полетела!
– Развеселилась… Быстренько. Это правильно!
– Я вот что думаю… – Олена села рядом с дедом на крыльцо. – А может, вдовый? Ведь он про сына только говорил.
– Где сын – там и жена!
– Да как же, дедушка: у нас вот с Сенькой – ни отца, ни матери?!
– У вас-то с Сенькой мать сосной задавило, отца медведь задрал! А там-то, через тыщщу лет, – какие там медведи? Как может через тыщщу лет человека задавить? Кто? Зачем? В уме ль ты, девица?! Там – рай, представь!!!
– Кругом бананы! – кивнула Олена. Слезы блеснули у нее на щеках.
– Ты успокойся перво-наперво, – погладил ее по голове Афанасич. – Он завтра поутру бой примет. С главным рубакой татарским схватится… Зарубит тот его, мы в рютинскую топь уйдем, так все забудется к зиме. И будет хорошо.
– Что будет «хорошо»?! Да что ж ты говоришь?!?!
– Сам не знаю, что язык мелет… – скорбно кивнул Афанасич. – У самого, внучка, сердце… Узлом завязано…
* * *
Последними кончили работу землекопы. Обтерев лопаты, прекрасный, ценный инструмент, – они понесли их убрать на склад.– Заперто! – один из мужиков потрогал замок.
– Да положи в темницу! Там только щеколда наружняя.
– В темнице Оглобля сидит.
– Чего он, съест их, что ль, лопаты? …Он спит. Клади. Дверь темницы открылась и снова закрылась. Щеколда щелкнула, запирая Оглоблю с лопатами…
* * *
На востоке небо начало светлеть. Туман в низинах таял, исчезал. Наконец первые лучи солнца, пробив густой туман, озарили сверкающее росой поле перед Берестихой.С опушки, от татарского стана, отделился одинокий всадник и стал, пересекая поле, медленно приближаться к Берестихе…
Тем временем вдоль опушки, не покидая густого кустарника, перемещались в тумане две человеческие фигуры: лучник Еланда, опытный стрелок, старик уже, лет шестидесяти, и молодой ученик, мальчик лет двенадцати. Ученик нес на плече огромный лук Еланды – в полтора человеческих роста. За плечами ученика висел колчан с пятью большими – величиною в рост мальчика – стрелами. Еланда с учеником скрытно от защитников крепости перемещались в ту точку, в которой кусты опушки подходили ближе всего к месту предстоящего единоборства.
* * *
Всадник Онгудай – лучший рубака Орды Чунгулая – спешился метрах в ста от стен Берестихи. Он спешился именно с той стороны Берестихи, к которой кусты опушки подходили ближе всего… На Онгудае был обычный татарский шлем – стальная шапка с меховой опушкой, легкая кольчуга. На левой руке Онгудая был надет небольшой круглый татарский щит. На поясе у Онгудая слева висела сабля в ножнах, под правой рукой на поясе – булава, ближе к спине тяжелый метательный дротик и тоже справа, но ближе к животу, – кривой татарский нож…* * *
– До места схватки отсюда не меньше двух полетов обычной стрелы… – сказал ученик Еланде, протягивая ему лук.– Не меньше, – согласился Еланда, оценивая расстояние. Приняв лук, Еланда погладил его, любовно, как живое существо, после чего начал осматривать узлы крепления тетивы…
Осмотрев лук, он вручил его ученику, – просто чтоб тот держал его в вертикальном положении. Довольно бесцеремонно повернув ученика к себе спиной, Еланда стал осматривать оперения стрел, торчащих из колчана за спиной ученика… Задумчиво щурясь, Еланда выбирал стрелу, сверяясь с расстоянием. Место схватки было хорошо видно сквозь ветви кустов…
* * *
Из крепости вышел Николай Аверьянов – в трехцветке, с мечом у пояса, но без щита. Справа на поясе у Коли висели нунчаки, ближе к спине сложенный в несколько раз боевой кнут, а ближе к животу – обычный десантный нож.Николай снял с пояса меч вместе с ножнами… Обнажив оружие, он отбросил ножны подальше, чтобы не мешали.
Онгудай вынул саблю из ножен и взвесил ее в руке – красноречивым, угрожающим жестом. Он сразу же, как только противник показался в воротах крепости, оценил его тщедушность и невысокий рост. Да и не молод. Тридцать весен давно позади. В родном улусе Онгудая таких сажают на пирах к старикам. Двадцатилетнему Онгудаю этот полустарик был чуть повыше плеча: до подбородка примерно. Такого удобно рубить сверху вниз, плавно поддергивая саблю на себя, – сверху и наискосок. Старикан не взял даже щита, – понятно, щит – это тяжесть. Бой будет недолгим. Пустые ножны, болтаясь на левом боку, даже не успеют помешать, – решил Онгудай.