Горюнов Андрей. На пути Орды

   Идея купить Берестиху была позорна. Он опозорил себя перед своими воинами. Повелитель не мог так поступить. Повелитель завоевывает, забыв про жалость и сострадание. Он отнимает силой. Когда сила есть. Если сил нет, значит, пора удавиться. Торговля – дело купцов. Воин должен брать. Огнем и булатом.
   Еще месяц назад он приказал бы отрубить голову старому Бушеру, давшему этот дурацкий совет. Но то было бы месяц назад. Сейчас он уже понимал, что отрезать башку нужно не советнику, давшему глупый, преступный совет, а повелителю, с радостью труса последовавшему преступному в своей недальновидности совету. Советник готовит и предлагает. Только. Решает и делает повелитель.
   Он повернулся, решив позвать Бушера, но это оказалось излишним: Бушер уже сам подъезжал к нему.
   Подъехав, советник кивнул, давая понять, что обладает какой-то конфиденциальной информацией. Склонившись к уху Чунгулая, Бушер прошептал пару фраз, сохраняя при этом безмятежное выражение лица.
   Выслушав доклад, Чунгулай кивнул, соглашаясь.
   Бушер, в свою очередь, тоже кивнул, – с пониманием во взгляде, – после чего указал Чунгулаю в сторону ближайшего куста. Повернув голову туда, куда указывал Бушер, Чунгулай увидел избитого и ободранного Оглоблю, поддерживаемого под мышки двумя рослыми батырами…
   – Лошадь ел! – сказал один из батыров.
   – Жарил, – подтвердил второй. – А мы увидели дым…
   – Вот этого я и ждал! – торжествующе произнес Чунгулай и громко скомандовал: – Старших воителей ко мне!!
   – Всех? – спросил один из телохранителей Чунгулая.
   Чунгулай на секунду задумался, а затем решительно произнес:
   – Нет! Только «Ведущих в бой»! …Все в сборе? – Чунгулай быстро выбрал десяток сотников. – Тысяча сабель. Старший – ты, Курбат! Удар в лоб. И стрел больше не беречь! Вперед!
   – По коням!

* * *

   – Двинулись! Следите, мужики! – Коля слетел со стены вниз. – Что, Афанасич?
   – Вопрос… – начал Афанасич и кашлянул, не решаясь задать. – У меня к тебе личный вопрос, семейный, так сказать… Хотел узнать напоследок… Просто так… Для интереса…
   – Давай на потом отложим! – Коля повернулся к мужикам, стоящим на стенах с биноклями. – Работаем штатный вариант четыре! Прости, – он положил Афанасичу руку на плечо: – Татары валом повалили… Армадой.
   – Есть штатный четыре! – ответили мужики.
   – Помоги, Афанасич, – вот надо ящики наверх закинуть…
   – До чего ж тяжелые! – изумился Афанасич, помогая Коле поднять ящики на стену.
   – Крупнокалиберные, – согласился Коля. – Охотники-минеры все на местах?
   – Все!
   – Давай быстрее, Афанасич!
   – Постой… – взмолился Афанасич, садясь на последний ящик. – Дай дух переведу чуток…
   – Подходят к пятой точке… – сообщили со стены.
   – Понял, – ответил Коля, набирая что-то на ручном пульте, – коробке, похожей на обычную дистанционку, но вдвое больше и снабженную короткой антенной.
   – К четвертой точке…
   – К четвертой, понял! – откликнулся Коля, лихорадочно набирая коды…
   – К седьмой – сто метров…
   – Седьмая… Есть!
   – К первой… К третьей… К шестой… К второй…
   – Первая… Третья… Шестая… Вторая… – отработал Коля целеуказания. Переведя дух, Коля бросил мимолетный взгляд на Афанасича, сидящего на ящике, и странное чувство вдруг охватило его.
   Дед сидел на ящике с какими-то отрешенным, остекленевшим взглядом… Его плечи, голова, жилистые крепкие руки, все тело, – едва заметно колебались, вверх, вниз, – вместе с ящиком… От нарастающего гула копыт налетающей Орды земля уже дрожала… Лицо Афанасича светилось каким-то ясным, неземным светом… О чем он думал в эти секунды, прощаясь с миром? Лицо старика излучало сияние – как икона. Он был совершенно спокоен, сидя на ящике с крупнокалиберными патронами… Коля как зачарованный смотрел на него, не в силах отвести взгляд, оторваться.
   – Пятый на точке! – крикнули сверху, и Коля, немедленно очнувшись, нажал красную кнопку на дистанционке-программнике.
   Там, далеко за тыном Берестихи, ахнуло так, будто небо упало на землю, – пластиковая диверсионная мина, способная одна разнести в клочья центральный пролет Бруклинского моста где-то там, в пятой точке, – в поле между опушкой и Берестихой, – подняла в воздух и разметала один из легионов Чунгулая…
   – Четвертый… Седьмой… Первая… Третья… Шестая… Вторая…
   Коля взлетел на стену к крупнокалиберному пулемету… Над полем перед Берестихой плыли густые черные хлопья дыма. Коля передернул затвор, загоняя первый патрон в патронник… Длинная трассирующая очередь понеслась в черный дым…

* * *

   Глухарь стрелял из автомата осторожно и вдумчиво: короткими, скупыми очередями. Точно так же стреляли и другие мужики – те, которым Аверьянов доверил огнестрельное оружие.

* * *

   Шило стоял на стене с арбалетом в руках. Выстрел! Глядя только туда, на поле битвы, Шило кинул арбалет на левый край маленького импровизированного стола перед собой. На правом краю стола лежал уже заряженный Жбаном второй арбалет.
   – Право! – крикнул Жбан, стоящий на коленях возле столика.
   Не глядя вниз, глядя только вперед, на противника, Шило опустил руку на правую часть стола и, взяв на ощупь заряженный арбалет, поднял его, быстро прицелился и выстрелил…
   – Лево! – крикнул Жбан, уже успевший зарядить первый арбалет…
   – Право! Лево!.. Право! Лево!..

* * *

   – Номер цели: двадцать, двадцать три, двадцать восемь! – крикнул Коля в мегафон, повернувшись назад и вниз, – к кузнице, к мужикам, стоящим у минометов. – Беглым по пять! Огонь!
   Над головами тут же понеслись мины, улетая в заданные точки поля сражения. Их визг и вой мешался с визгом и воем Орды, заметавшейся в клочьях разрывов, в дыму…
   Коля перезарядил ленту крупнокалиберного и пригляделся к творящемуся на поле бедламу: пулемет должен хоть пару минут остыть…

* * *

   Истошные вопли огласили центральную площадь Берестихи. Коля мгновенно обернулся: с Красного крыльца княжьих хором хлынула лавина пеших татар…
   Коля схватился за мегафон:
   – Внештатная! Работаем внештатную! Вариант: прорыв!!!
   Каждый второй защитник Берестихи мгновенно обратил оружие внутрь, в сторону княжьих хором.
   Шило и Жбан мгновенно переставили свой столик. Теперь Шило стоял к полю спиной, а Жбан стоял на коленях на самом краю помоста, лицом к Шилу, спиной к центру Берестихи…
   – Правый!.. Левый!.. Правый!.. Правый!! Правый!!!
   Жбан поднял глаза и обомлел: Шило стоял изогнувшись, пронзенный татарской стрелой, прилетевшей с поля…
   – Правый! – ничего не соображая в пылу, Жбан вскочил, пытаясь подхватить падающего друга. – Правый!! Правый!!!
   Шило безвольно обмяк у него на руках, и в ту же секунду стрела, прилетевшая от Красного крыльца, впилась в спину Жбану…
   Кинув быстрый взгляд в сторону умирающих друзей, Коля быстро пристыковал гранату к подствольнику своего автомата…
   – Там… – Шило из последних сил выкинул руку в сторону княжьих хором, – на чердаке… наши… – он потянулся рукой к Коле…
   Коля выкинул руку в ответ на пожатие и вдруг ощутил у себя в ладони какой-то предмет… Перстень! С огромным рубином…
   – Отбили у татар… – с трудом пояснил Шило. – На чердаке… Золото… Сиротам… Вдо….
   Кровь хлынула горлом, и Шило замолк…

* * *

   Красное крыльцо, иссеченное очередями и утыканное стрелами, продолжало изрыгать все новых и новых татар…
   По всей Берестихе кипели локальные схватки.
   Черный дым от разрывов заволок солнце, мешаясь с густым оранжевым дымом шашек, – Коля успел поставить завесу…

* * *

   С опушки казалось, что Берестиха исчезла, утонула в черных и оранжевых облаках… Черные поводья освещались изнутри желтыми вспышками взрывов, оранжевые тучи вспыхивали красным, зловещим светом…
   – Похоже, захлебнулись… – сказал тревожно Чунгулай и повернулся к Бушеру.
   Бушер бесстрастно и спокойно смотрел на черные и оранжевые облака, скрывшие Берестиху…

* * *

   Сенька спешился и шуганул коня, чтобы тот не попал под стрелы.
   Он хорошо знал, как попасть в Берестиху никем не замеченным, – через собачий лаз с севера. Однако он вырос за зиму, как все говорят, – возмужал…
   Эх, не подведи!
   Сенька перекрестился и, разбежавшись, с разгона бросился рыбкой в собачий подкоп. Больно полоснуло краем бревна по спине – возмужал: что верно, то верно.
   Ну, значит, рубаху сошьют ему новую, – эта-то в клочья теперь!
   Быстрее теперь, к кузнице!
   В дыму хрен найдешь… Ага! Вот она!
   Выскочив из кузницы, Сенька взлетел на стену, прижимая к груди драгоценный прибор…
   Кашляя и захлебываясь от дыма, он быстро надел на ось «болгарки» алмазный диск. Не закрепив диск на оси стопорной гайкой, Сенька нажал на кнопку «пуск». Болгарка взвыла, разгоняя алмазный диск до авиационной скорости вращения – три тысячи оборотов в минуту…
   Дождавшись, когда диск раскрутился и нарастающее гудение перешло в тонкий свист, Сенька резко повел болгаркой… Незакрепленный диск сорвался с оси и, свистя, унесся в толпу татар… Мгновенный визг – теперь уже человеческий – огласил толпу; алмазный диск продолжал лететь и там, среди кольчуг, рук, тел, голов, щитов и ватников без видимого напряжения, – как раскаленный гвоздь сквозь масло…
   К Сеньке стремительно подбежала девчонка лет шести, перепачканная, как в печной трубе побывала:
   – На, Сеня, еще кружок тебе нашла…

* * *

   Бобер, сухой мужик лет сорока, повернулся, пытаясь стряхнуть с себя трех татар… Не получилось. В руках Бобра был пробойник «Spark», заряженный костылями… Трижды хлопнули пиропатроны, три костыля вошли до отказа, до точки загиба…

* * *

   Мощный татарин с размаха ударил Глухаря ножом в грудь. Его нож, ударившись в кольчугу Глухаря, со скрежетом переломился на три части…
   – Напрасно… – усмехнулся Глухарь, ловя левой рукой татарина за шиворот. – Кольчугу-то я сам себе ковал… А ты свою, поди, украл где… – усмехнулся Глухарь, ткнув в татарскую кольчугу гудящей дрелью «Bosch» – прямо в грудь.
   – Вещь! – похвалил Глухарь, извлекая бешено крутящееся сверло из груди татарина. Ударив очередного нападающего рукоятью дрели – тяжелой, содержащей аккумулятор, Глухарь крикнул кому-то в сторону: – Ручка хороша, тяжела!.. И сверло само в кольчуге дырку ловит… Уже я штук пятнадцать просверлил, не поверишь! «Bosch»!!! – подчеркнул он, просверливая очередного оглушенного рукоятью батыра. – Лучше не сделаешь!!

* * *

   Новая лавина пеших татар, выплеснувшаяся с Красного крыльца, на секунду замерла: перед ней с земли поднимался огромный деревянный щит, закрывавший волчью яму-ловушку. Щит поднимали мужики со стены – за альпинистские фалы, – говоря попросту, за капроновые веревки. Щит встал, как огромная крышка люка. В тот же момент перед татарами, сбегавшими с крыльца, сверкнула вспышка световой гранаты. За спинами сбегавших с крыльца раздался оглушающий грохот шумовой гранаты… Кинувшись от звука вперед, лавина, сбегающая с крыльца, устремилась в яму…
   Мужики на стене по команде Коли отпустили веревки, и крышка упала на место, закрывая яму.
   – Эй! – крикнул кто-то со стены. – Не расходись: в княжей горнице еще отряд копится!
   – Готовы!
   – Идут!
   Яма открылась. Световая граната вспыхнула, ослепив вновь и тех, кто был в яме.
   – Принимай пополнение!
   Оказавшиеся в яме, на горе трупов воинов Балыка, прикрытых резаной, рваной сетью, воины первого отряда, вполне оценившие свое унизительное, позорное положение, были хоть и временно ослеплены, но в состоянии полной боеготовности, если не сказать в состоянии озверелой жажды боя.
   На головы батыров первого отряда посыпались, прыгая, падая, втаптывая в останки воинов Балыка, – батыры второго отряда, их же однополчане и земляки. И те и другие, ослепленные, тут же смешались в бешеную кучу… Началась беспощадная резня.

* * *

   На стену, на настил, Глухарь с двумя мужиками с трудом затащил огромный арбалет.
   – Как ты просил, – сказал Глухарь Коле, устанавливая двухметровый арбалет – стальная рессора, стальной трос, деревянное ложе…
   – Такой до леса дошибе-е-ет!
   – Заряжай копьем!

* * *

   – У них очень маленькие, легкие стрелы, поэтому они и летят далеко! – объяснил Шаим, протягивая Чунгулаю арбалетную стрелу.
   – Не в этом дело… – задумчиво покачал головой Бушер.
   Четыре батыра принесли и положили перед конем Чунгулая копье, на которое было нанизаны сразу три татарских трупа…
   – Копье прилетело сюда, на опушку, из крепости… – пояснил старший носильщик. – У них есть и большие, тяжелые стрелы, которые летят еще дальше маленьких, легких…
   Чунгулай молча посмотрел на старшего носильщика, а затем снова перевел взгляд на своеобразный «шашлык».
   – Я сделал подсчеты, мой повелитель… – тихо сказал Чунгулаю Бушер.
   – Отъедем!
   – Из донесений с поля боя, повелитель, следует, что только каждый третий из твоих воинов уцелел…
   – Они продолжают драться?
   – О нет! Уцелели лишь те, кто не вступал в бой, кто находился здесь, с тобой, в резерве… Кого ты посылал на штурм, те все… – Бушер удрученно качнул головой. – Да, именно, – подтвердил он жест Чунгулая. – Спаслись единицы…
   – Они бежали с поля боя?!
   – Нет. Уцелели израненные. Русские не стали их добивать. …Твоя Орда, мой повелитель, уменьшилась… В три раза…
   Чунгулай молча кивнул и отдал приказ:
   – Отбой! Собраться всем здесь, на биваке! …Я хочу видеть тех, кто был там и уцелел…
   Телохранитель, выполнявший заодно и роль адъютанта, поклонился и, тут же пришпорив коня, сорвался с места – выполнять приказ…
   – Война – войной, обед – обедом… Верно, мой мудрый Бушер?
   Бушер кивнул, сохраняя невозмутимое, спокойное выражение лица…

* * *

   Дымы развеивались, уходили… Картина, представившаяся взору уцелевшим берестихинцам, потрясала… Кровь, тлеющее тряпье, горы трупов…
   В небе над Берестихой кружило воронье…
   Лишь в стороне, ближе к речке, можно было разглядеть светлое пятнышко, мелькавшее там. Это резвился веселый беспризорный четырехмесячный поросенок, не нужный никому: людям было не до него, а волки, сытые кониной и человечиной, предпочитали не приближаться к местам, где жизнь бурлила. Поросенок был толстый, желтовато-оранжевый, как спелый абрикос, с нежно-розовым пятачком.
   «Пир во время чумы», подумал Аверьянов, глядя на немыслимые кульбиты поросенка.
   Но любоваться этим торжеством жизни времени не было, – слишком много было раненых.
   Коля крутился как мог, оказывая первую медицинскую помощь.

* * *

   Раненного в руку Афанасича Коля подвел к ящику, на котором старик сидел час назад, при первой атаке армады.
   – Держись, Афанасич…
   Афанасич мельком глянул на рану:
   – Насмерть ранил, нехристь…
   – Это у вас насмерть, – Коля слегка улыбнулся. – А у нас это – семечки… – Коля распахнул аптечку, доставая шприц: – Сейчас болеть перестанет. Девочки! – махнул он рукой. – Кто-нибудь там, – помогите…
   Девушки, спасенные из татарского рабства Шилом и Жбаном, молча стояли над телами погибших своих спасителей…
   Рядом с телами друзей-балагуров рыдали еще пятеро женщин разных возрастов, – тоже, наверно, когда-то спасенные ими, – ни Жбан, ни Шило женаты не были…
   Руку Афанасича Николай смог забинтовать только с помощью Олены, – сначала дед отбивался, объясняя свой отказ от медицинской помощи тем, что рана «должна дышать», и еще тем, что «если черви в ране заведутся, то это во благо, ибо черви рану чистят, а живое не едят»…
   Теперь, после новокаина внутримышечно, лицо старика уже приобрело живой, розоватый оттенок.
   – Давай еще укольчик, и поспишь немного – стресс снимешь…
   – Давай! – Афанасич с готовностью подставил руку для укола: он, как и все старики во все времена, любил на самом-то деле лечиться, но стеснялся на людях расслабиться.
   Игла вошла в вену, и дед тут же, блаженно улыбнувшись, поплыл к забытью… Внезапно он, вспомнив что-то, встрепенулся:
   – Вопрос хотел тебе задать… Семейного свойства…
   – Спи, Афанасич… Тебе надо поспать хоть часок.
   Глаза Афанасича закрылись, и он быстро стал проваливаться в сон…

* * *

   – Им это тоже стоило многих жизней… – удовлетворенно констатировал Чунгулай, выслушав доклады раненых, уцелевших в бою батыров. – Это не колдовство, а великое мастерство! – Помолчав, Чунгулай добавил задумчиво: – Они расслабились… – Он повернулся к нойонам резервных отрядов: – Что стали? В бой!!!

* * *

   – Опять повалили! – крикнул кто-то со стены. Коля кивнул. Двое, подхватив Афанасича, сняли его с ящика пулеметных патронов. Поднатужившись, Коля закинул ящик наверх, на настил.
   – Последний ящик… – Он повернулся, что-то, видимо, решив: – Олена, – Коля взял за локоть девушку, склонившуюся над спящим Афанасичем: – Послушай… Не девичье это дело, но больше некому, – сама видишь!
   Олена молча кивнула: все ясно без слов!
   – …Поставь растяжку в подземном ходе! Ты знаешь, растяжка? Я объяснял всем, помнишь?
   Олена молча кивнула.
   – Поставь поближе к нам, около темницы. Когда их набьется полный ход – от леса и досюда… В подземном ходу будет много татар… Поняла?
   Олена молча кивнула.
   – Ты знаешь, где гранаты на складе?
   Олена молча кивнула.
   – И будь предельно осторожна! Поняла?
   Олена молча кивнула.
   – Да что ты все киваешь? Ты поняла меня? Скажи!
   – Я все прекрасно поняла! – ответила Олена, срываясь с места.
   – Но только быстро!
   – Я всегда быстро!.. – крикнула Олена уже на бегу.

* * *

   …Коля стрелял очень скупыми очередями, но и это производило неизгладимое впечатление на остатки орды Чунгулая: атака слегка сразу потеряла темп, конница начала отклоняться от линии прямой атаки на Берестиху… Коля прекратил стрелять, выжидая. Патронов оставалось очень мало. Он оглянулся, как бы желая проследить путь Олены от княжьих «хором», до темницы и далее к реке…
   – Где Олена?! – спросил он Глухаря, притащившего со склада роторную пушку…
   – Не видел! – крикнул в ответ Глухарь.

* * *

   Сделав по полю кольцо, конница, словно набрав сил, вновь повернула к Берестихе.
   Они были еще далеко, рано было начинать стрелять, если собрался бить наверняка… Коля повернулся назад, вглядываясь в лес за речку, – туда, где, по описанию Афанасича, был вход в подземный ход, ведущий в Берестиху.
   Густой лес, макушки слегка волнуются под легким ветерком… Нет, не поймешь…
   Коля взял в руки прибор ночного видения, приложил к глазам… К подземному входу в лесу приближался длинный переливающийся пятнами «язык», – масса, в которой время от времени угадывались головы, руки…
   – Дай посмотреть! – попросил Глухарь.
   – На. Татары. Это инфракрас… Он видит только теплое, тепловое излучение… Лес холодный, люди теплые, понимаешь?
   – Татары не люди, – покачал головой Глухарь. – Но пока теплые… – добавил он. – Ты ранен, Коля?!
   – Там Олена! – поморщился, как от зубной боли, Николай. – В подземном ходе… – Он отвернулся от леса, – татарская конница уже вошла в зону надежного поражения, пора было стрелять.

* * *

   Отряд татар вышел к пещере, открывающей путь в подземный ход…
   Предводитель татарского отряда грубо толкнул Оглоблю ко входу в пещеру:
   – Теперь ты пойдешь первым, а не последним!

* * *

   В последней пулеметной ленте осталось не более двадцати патронов. Ствол пулемета был раскален до предела… Коля стремительно расчехлил переносную роторную пушку и принял из рук Глухаря тяжелый ящик с пушечным боекомплектом.
   – Где Олена?! – крикнул он Глухарю прямо в лицо.
   – Я здесь! – раздался голос сзади.
   Коля резко обернулся. За его спиной на настиле стояла сияющая Олена:
   – Ты работал, я не отвлекала…
   – Олена… – Коля обнял ее. – Я…
   Оглушительный взрыв потряс Берестиху. Часть частокола, – со стороны реки и угол темницы – взлетели на воздух. Тут же прогремел еще один взрыв, – на спуске к реке. Третий взрыв взметнул столб воды в реке и, наконец, четвертый – в лесу – возле входа в подземный ход. Там, далеко за рекой, над лесом полетели обломки стволов…
   Коля схватил инфракрас: чисто!
   – Как это? Не понимаю!
   – Я разложила три мины по длине, по всему подземному ходу, а около темницы поставила растяжку, – как ты сказал…
   – И что? – не понял Коля.
   – Кто-то, кто шел первый, сорвал растяжку, под темницей, – а остальные мины сдетонировали…
   – Олена, золото!!! – не в силах сдержать нахлынувшие чувства, Коля прижал Олену к груди. – Ты королева, ты не девушка!
   – Ты ж говорил мне про детонацию… – прошептала Олена, теряя голову от счастья. – Уже забыл?!

* * *

   Отстучав последние патроны, пулемет замолк… Тут же ударили со стены автоматы. Конница смешалась и, свернув, пошла на новый круг…
   – Они поняли, что мы бережем патроны!
   – Хотят, чтоб стреляли издалека…
   – У меня последний рожок остался!
   – А у меня вообще почти ничего!
   – Ох, попался я! – ахнул Коля, присмотревшись к роторной пушке. – Здесь такая вот штука должна быть, цепляющая… А ее сняли!
   – Кто снял? Зачем?!
   – Да наши, там, в будущем, – для проверки! Учения! Подсунули нарочно, без одной детали! Следишь за матчастью?!? Нет? Ну вот и влип под несоответствие!
   – Под чего влип?! – произнес кто-то, не врубившись. – Как это – влипнуть «под»? Не понимаю!
   – А что здесь понимать? – удивился Глухарь. – Крючок простой! Щас сбацаю.
   – Крючок, но с дыркой! – с отчаянием в голосе подчеркнул Коля.
   – A «Bosch» то на что?! – удивился Глухарь, засучивая рукава.

* * *

   Теплый день… Тихая погода. Лесная полянка, затерянная в чащобе.
   На укромной лесной пасеке стояли десятки ульев – простых колод… В воздухе висело гудение – ровное и мощное гудение многих сотен тысяч пчел…

* * *

   – Как их остановить?! – заскрипел зубами Коля. – Патронов осталось – слезы…
   – Только хлебом-солью… – мрачно пошутил кто-то.
   – У меня есть для них хлеб-соль… – Коля кинул взгляд на противотанковую мину.
   – Я отнесу! – шагнул вперед Бобер, сухой мужик лет сорока.
   – Ты не понял, это верная смерть.
   – Я понял, – спокойно сказал Бобер. – Я отнесу.
   В наступившей тишине был слышен только топот копыт приближающейся конницы, визги и крики подбадривающих и распаляющих себя татар…
   Петровна склонилась к уху Коли:
   – Пусть отнесет… Сына и жену убили… Утром. У него на глазах… Не жилец… Не вынесет. Все это знают… Пусти… Он отнесет.

* * *

   Конница остановилась как вкопанная метрах в ста от ворот Берестихи. Ворота распахнулись настежь. Из ворот вышел неспешной походкой Бобер. Перед собой на вытянутых руках он нес «хлеб-соль» – на белом расшитом красными петухами рушнике противотанковую мину, украшенную сверху прикрученной лимонкой. Конница расступилась, давая путь.
   Бобер медленно, не спеша шел к опушке, живя последние минуты своей жизни и ими продлевая жизнь другим. Он шел туда, где виднелась группа телохранителей и свиты Чунгулая…
   Всадники, повернув коней, сопровождали неспешно идущего по полю Бобра.
   Лицо Бобра было абсолютно спокойно.

* * *

   Отъехав от поляны с ульями метров на сто, Игнач остановил коня и не спеша развернулся – лицом к поляне с ульями… В руке у Игнача была увесистая березовая дубина. Взвесив дубину в руке, Игнач внимательно присмотрелся, наметив свой будущий путь – туда, вперед, – на поляну с ульями. Наконец он решился.
   Резко дав шпоры коню, Игнач поскакал, разгоняясь, – прямо на ульи… Влетев на поляну, Игнач стал отвешивать березовой дубиной удары по колодам-ульям – направо и налево. Воздух «взорвался» гудением сотен тысяч потревоженных пчел…

* * *

   Бобер остановился в десяти шагах от морды коня Чунгулая…
   – Хлеб-соль, хлеб-соль… – неслось справа и слева. Татары уже хорошо, видно, знали эти два русских слова…
   – Это не хлеб-соль, – спокойно сказал Бобер. – Это тебе от меня… – Бобер слегка склонил голову…
   – Шаим! – кивнул Чунгулай.
   Шаим, не решаясь принять дар, кивнул, в свою очередь, одному из телохранителей:
   – Акем!
   Телохранитель Акем подъехал к Бобру, склонился с коня, подхватил мину на рушнике и, подвезя ее к Чунгулаю, замер, держа дар на весу.
   – Надо отщипнуть кусок хлеба, повелитель, макнуть его в солонку и съесть… – льстиво подсказал Чунгулаю Шаим.
   – Это не хлеб, – сухо возразил Чунгулай.
   – Это не хлеб, – согласился Шаим, – но это обычай! Слегка повернув голову, Чунгулай кинул взгляд на подарок, не приближаясь к Акему.
   Он сразу заметил перстень, – тот самый перстень с рубином, стоящий в Персии свыше тысячи невольников и невольниц, – перстень, что он, Чунгулай, послал Берке в дар… Перстень был надет на взрыватель лимонки вместо кольца чеки…
   – Кто скажет, что значит этот зеленый железный круг?
   Вокруг Чунгулая собрались наиболее авторитетные предводители.
   – Здесь письмена, о, повелитель! – заметил один из них.
   – Э, верно! – похвалил Шаим. – У тебя хваткий глаз, мой проницательный Шардын.
   Действительно, на противотанковой мине было написано «МПТ – 077 Б, Нижневычегодский химкомбинат им. Р. Люксембург, упаковщик 17, ОТК-08, военпред Сергеев, снаряжена 08.04.1994, проверена 27.03.1998».