Страница:
– Но там нет ворот!
– Не проблема для татар. Таран накатят, – и с первого же удара, ну, со второго, – тын ваш – в брызги…
– Это верно!
– А наша задача – не подпустить их к крепостной стене, ни за что! …На наше счастье, Афанасич еще с неделю назад, еще до прихода татар, велел на Лисьем поле недалеко от крепостной стены дюжину дюжин могил накопать. Для нас, для защитников Берестихи. Это отличный задел! Спасибо ему за предусмотрительность! С наступлением темноты все землекопы объединят эти разрозненные могилы в единую эшелонированную систему траншей и окопов, с ходами сообщения, с крытыми блиндажами, дотами, пунктом координации огня, с медсанчастью. Словом, все по уму нужно сделать, «по-взрослому»… Как и что делать конкретно – объясню позднее. Лопат у нас как грязи, свободные руки тоже имеются… Теперь работа для лесорубов и плотников. К ней можно приступать прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. …Идете в лес, мужики, рубите сухие елки в сажень длиной, в мужскую руку толщиной… Чуть-чуть от сучьев очистили, колы сюда несем, в Берестиху. А бабы тут берут их по три штуки зараз и вяжут их пучком, в противотанковые ежи – деревянные. В нашем случае – противоконные ежи… Вопросы есть? Тогда за работу!
– Сильный запой… – кивнула Дороня, приподняв Михалычу веко на глазу. – Сделал паузу, видать, сникерснул – будь здоров…
– Иначе не беспокоила б вас… – скорбно моргнула Катина мама, прижимая платок к губам жестом, позаимствованным ею с картины Крамского «Неутешное горе». – Иначе вас не просила б…
– Понятно.
– Можно чем-то помочь?
– Уж постараюсь для тебя, милая. Что смогу, все сделаю, все знанья свои тут применю, не оставлю!
– Бог наградит-то тебя, Дороня!
– Бог – богом, но и сама не забудь. Дай воды стакан и пол чайной ложки нашатыря в него… Все. – Дороня поднесла стакан к своим губам и стала читать заговор: – …Встану я благословясь, лягу я перекрестясь, выйду в чистое поле, в зеленое поморье, погляжу на восточную сторону: со восточной страны летят три врана, три братеника, несут трои золоты замки; запирали они, замыкали они… воды, реки, моря синея, ключи-родники змия зелена, зелья вражьего, алкогольного: магазины коммерческия, кафе привокзальный, ларьки круглосуточны; ресторан автостанции! Зелено вино, заперто оно: ого-го ни ого-го, поймано давно: бьется, бьется, в горло не льется, стакан не полнится, прошла его вольница! Погляжу я на западну сторону: с левой, с западной страны, летят три лебедь белыя, три сестренки, несут три золоты ключи: отпирали они, отмыкали они: кефир-данон-ряженку, нарзан-боржом-пепсюшку! Севенапни, раб Божий, заспринтуй, а в зеленый змий Кока-кол забей! Вот мой заговор – крут, сто газет не переврут, кто его сломать хотел, тот на зону залетел! Свят зарок, фильтруй базар, вышел срок, – ставь самовар! …Фу-у-у! – Дороня вытерла вспотевший от усердия лоб. – Влей в него теперь этот стакан с нашатырем, как только он молока попросит…
– Молока… – тут же простонал Михалыч. – Холодненького…
– На!!!
– Уй, что за гадость такая?!
– Давай, знай!
– С чего ж его так развело-то? – спросила Дороня после того, как Михалыча вырвало в пятый раз.
– Да дочка с приятелем клад нашла.
– Ну?! От радости?
– Не знаю. У нас же мужики и от радости, и от горя пьют. А ни того, ни другого нет, так, значит, от скуки!
– Показала клад-то!
– Да на, смотри, жалко, что ль, – во! – похвалилась находкой Катина мама. – Пополам разделили. Кате ожерелье и серьги достались, а парень ее для отцовской невесты кольцо и браслет взял. …Скажи, ну чем не приданое-то, а?
– Слушай, а я этого парня ведь знаю! Алешкой зовут, верно? Он меня решетом деньги искать научил. Я вон потом за неделю, считай, пять пенсий из песков выкопала. Вот эту блузку, видишь, купила? Купила, думаешь? Ничуть! Тоже выкопала! И с кружевами, да? Вся модная теперь я, отпадная! …Голова у него, у парня-то, – ну, Дом Советов просто, – не гляди, что школьник…
– А моя вот с ним – клад целый выкопала! Приданое! Не пустяк! Ну, отец-то и не вынес…
– Слушай! – Дороня осенено хлопнула ладонью по столу: – Приданое! А я ведь тоже знаю про клад, про один!
– Что знаешь, где зарыт?
– Нет, конечно. Но почти! Может, найдут, дети-то, да со мной поделятся?
– Это ты у них спроси. Сейчас прийти должны… А вот тебе за труды!
– Спасибо. Уснул твой сразу, видишь? Зря деньги не берем…
Дороня Вячеславна, которую ребята взялись отвезти домой, в ее родное Рютино, рассказывала по пути легенду о новом кладе, – легенду, услышанную ею от своей бабки Лукерьи, которая, в свою очередь, тоже узнала эту историю от своей бабушки, Марфы….
Мысленно Алексей отметил сразу, что история, устно передаваемая из поколения в поколение, перевирается, конечно, при каждом пересказе: жизненный опыт любой рассказчицы не может не бросить свой индивидуальный отблеск на излагаемые факты. Поэтому если речь идет о чем-то очень древнем, то истины, правды в истории может и не остаться вовсе, задержатся в устном сказании одни догматы веры, – пестрый калейдоскоп из отголосков личных обид, пристрастий, радостей и огорчений…
– Пришли в нашу местность как-то два брата, два странствующих рыцаря. Оба небогатые, пришли с Севера, – давно это было, – больше тысячи лет назад. А если точно, то в восемьсот шестьдесят втором году от рождества Христова. Хотя кто это точно может сказать, – в восемьсот шестьдесят втором или в восемьсот шестьдесят третьем, – одно и то же.
– Зачем пришли-то?
– Они пришли в наш край за женами, – от самого моря студеного шли прямо к нам, напрямки. Потому что и тогда было известно, что наши девки всех красивее в округе, – вот аж от Курска до Мурманска…
– Тогда этих городов не было, – заметил Алексей. – Ни Курска, ни Мурманска.
– Зато девки красивые были! – парировала Дороня.
– И сейчас есть! – вставила Катя.
– Куда денутся! – кивнула Дороня. – Вот. Эти два брата пришли со слугами, с небольшой дружиной, может быть даже, – ну, чтоб показать, что люди они не совсем уж простые, а с некоторыми средствами. Старший брат был с синими усами, и звали его Синеус, а второго, младшего, имя было Трувор. И паж у них еще был, ординарец, а может, оруженосец, звали Рюрий. А так как мальчик он был совсем еще маленький, услужливый, бойкий, проворный, никто его, конечно, полным именем не называл, а все звали Рюрик: эй, Рюрик, ложку подай, ну-ка, Рюрик, спину мне почеши… Ну, понятно. То есть братья были хоть и не бедные, но и не очень богатые, раз паж у них был один на двоих, да и тот Рюрик. И надо ж беде такой случиться, что они пришли сюда, в наш край, точнехонько как весенний сев кончился.
– Не бедные, нет! – вставил Алексей. – Весной-то самая работа у всех, а они с дружиной, да с пажем, по чужой земле шляются, невест покрасивее ищут. Не бедные…
– А у нас мужики, посевную закончив, – продолжала Дороня, – пьют обычно три-четыре дня не просыхая. В это время тут такое начинает твориться, что бабы загодя на неделю в леса уходят, чтобы не видеть, не слышать, под руку горячую не попасть. Ну, а гости, – пришедшие-то, – того не знали, подумали, что это от них нарочно девок и баб попрятали. Словом, вышло недоразумение. Пока все выяснилось, Синеуса уже успели убить, а Трувор два села у озер Черный и Белый Глаз дотла сжег, властителя края Бортюху и многих мужиков похмельных насмерть порубил. Легенда говорит, что те вроде бы, мужики, опившись браги хмельной, сами просили убить их, избавить от похмельных мук. А Трувор рад стараться. За что его и прозвали потом – Насмешник. Он вообще много шуток на память о себе оставил.
– Да-а-а… Похмельных рубить, – тот еще шутник был…
– Но, слава Богу, через четыре дня все выяснилось, гости с хозяевами замирились, убитых дружно и без раздоров похоронили, невест подходящих всем нашли – и Трувору, и слугам его, кому пора пришла, – свадьбы сыграли и уже дружно сели пировать – на пять ден снова.
– Жены молодые с матерями-сестрами-сватьями младшими братьями опять, конечно, по лесам и болотам попрятались?
– А как же иначе? Но теперь гости это как должное приняли: обычай есть обычай, – в наших краях свадьба и без невесты играется…
– Возмутительно! – заметила Катя.
– А вот пришедшим иноземцам так наши обычаи местные понравились, что они тут и жить с молодыми женами остались. А сам Трувор занял безо всякого спора место убитого им Бортюхи и стал Владыкой Края, хотя с трудом мог изъясняться – как с кривичами, так и с вятичами. Что же касается славянской речи, то тут Трувор тремя словами – и то дай-то Бог! – обходился.
– Это и сейчас не трудно. Я знаю эти слова… – кивнул Алексей.
– И я знаю, – согласилась Катя.
– Однако все хорошо, казалось бы, но нет добра без худа: родилась у Трувора дочь, Рагнеда, – на вид столь страшная, что от нее даже лошади шарахались. На берег озера выйдет – рыбы стремглав врассыпную: от берега подале, в глубину… Люди говорили, что это леший над Трувором-насмешником подшутил: он к нам сюда за красавицей приехал, а красавица-то ему и роди такое, что хоть стой, хоть упади… Впрочем, в этом как бы сам Трувор и виноват был, – ведь у них, уроженцев фьордов северных, побережья моря Норвежского да Баренцева, бабы спокон века одна ужаснее другой на вид были, – что у нибелунгов мифических, что у викингов. Так что наследственность, как нынче говорят.
– Вполне может быть, – кивнул Алексей.
– А тут еще и вторая беда: кабан, секач страшный, на охоте Трувора подрал, помял, едва не убил. После этой схватки у Трувора левая рука плетью повисла, оглох он намертво и к деторождению способность потерял. Однако династия должна была продолжаться, и, посоветовавшись с волхвами, Трувор объявил, что дает за Рагнедой богатейшее приданое. Оказывается, привез с собой Трувор в наш край богатство несметное, многими поколениями его предков собранное в их несчетных морских набегах на прибрежные поселения франков и англосаксов, норвегов, свеев и датчан! Привез он с собой эти сокровища на тот случай, если бы пришлось выкупить им с Синеусом невест и богатые земли. Словом, богатым хозяйством в нашем краю без боя овладеть. Решил Трувор все это сокровище дать за Рагнедой в приданое. Наряду с пушной рухлядью и скарбом немереным, деньгами…
– Деньгами? Это хорошо!
– Сокровище, выставленное в приданое за Рагнеду, было столь значительно, что под Красную Горку ко двору Трувора съехался не один десяток претендентов на руку Рагнеды. Эта пестрая толпа знатных и красивых женихов так вдохновила всех и, в первую очередь, саму девушку, что на вечернем пиру Рагнеда спела благодарственный гимн покровителю Земли, Вод и Лесов с такой силой и чувством, что повергла гостей в изумление своим мощным и на удивление мелодичным, красивым голосом.
– Так в легенде и сказано – «мелодичным»?
– Нет. Это я уж добавила. Устные сказания донесли до наших времен, что голос Рагнеда имела сказочный; современники были не в силах подобрать ему сравнение или достаточно сильный хвалебный эпитет. Единодушный восторг, снизошедший на слушателей, повергший их в неописуемое блаженство, очень сильно насторожил отца, абсолютно глухого Трувора. Он, будучи зрелым, опытным властелином и отменным насмешником от природы, заподозрил, что массовые ликования гостей преследуют одну лишь цель – завладеть приданым, сокровищем предков, – с помощью самой откровенной и беспардонной лести. Все попытки жены, а также окружающих Трувора верных слуг объяснить ему жестами смысл происходящего не вызвали ни малейшего успеха. Он так и не смог, не захотел поверить, что его дочь при такой ужасающей внешности обладает немыслимо сладкозвучным, божественным голосом.
– Странно! А что ж, у нее голос только теперь прорезался, после того, как отец оглох? В детстве она что, не пела?
– Так бывает. Голос мог прорезаться в переходном периоде.
– Девочка и девушка – это разные существа, – подтвердила Катя.
– Ну, так ли, иначе ли, но Трувор, будучи в душе великим насмешником и испытывая сложные чувства, представлявшие собой смесь подозрительности, жадности и ненависти к потенциальным женихам, внезапно объявил, что он раздумал давать в приданое за дочерью деньги и драгоценности предков, ограничившись лишь скарбом и домашней бытовой утварью из бронзы.
– О, представляю, что тут началось!
– Сообщение это, разумеется, произвело эффект грома среди ясного неба и привело к тому, что еще до восхода луны гости покинули двор коварного насмешника.
– Что за тем воспоследовало, можно лишь догадываться.
– Легенда гласит, что Рагнеда наотрез отказалась выходить замуж – за кого-либо и когда-либо. Жена Трувора заточила себя добровольно в дальнем конце двора возле коровника, а сам властелин края, как гласит легенда, «помутнел разумом». Он оказался под властью идеи, что все гости – претенденты на руку его дочери, видевшие сокровища собственными глазами, – разъехались по домам, охваченные идеей вернуться и выкрасть приданое. Поврежденная голова, болезнь сыграли над Трувором Насмешником злую шутку: он стал ежечасно ждать появления воров или вооруженных грабителей… Вся его дальнейшая жизнь свелась к проблеме спасения приданого от недобросовестных женихов… Легенда гласит, что нельзя было без горькой улыбки наблюдать, как абсолютно глухой Трувор вдруг замирал как вкопанный и начинал, мучительно напрягаясь, прислушиваться…
– Не крадутся ли воры-женихи за приданым…
– Волхвы, вызванные по настоянию Рюрика, дали совет Трувору: спрятать сокровище надежнейшим образом и успокоиться душой. Поразмыслив, Трувор спрятал где-то приданое, в надежном, как он считал, месте: «Ни одному жениху тут не придет в голову искать: их тут не было, нет и быть не может». Спрятав сокровище, Трувор, как и предсказывали волхвы, совершенно успокоился – стал вялым, равнодушным к действительности. Стал очень много спать и как-то один раз, через две Луны после описанных событий, заснул и не проснулся, унеся с собой тайну сокровищ.
– Ну, это ясно: кабан его, видно, здорово уделал все-таки…
– Легенда также гласит, что оставшиеся женщины – вдова Трувора и сама Рагнеда совершенно не интересовались спрятанным приданым.
– А вот это странный момент. Очень странный, если учесть, что это обстоятельство легенда особо подчеркивает! Надо запомнить…
– Рагнеда менее чем через год вышла замуж за верного слугу отца – Рюрика, хотя тот был лет на двенадцать ее старше, и прожила с ним долгую, счастливую жизнь. Брак был очень удачным, повествует сказание, – потомки Рюрика и Рагнеды успешно владели всем краем, – из поколения в поколение, – более семи с половиной веков, пока эта династия не оборвалась, уступив место династии Романовых.
– Клад пробовали искать?
– Приданое Рагнеды искали во все времена, исходя из того, что Трувор заявил: «Ни одному жениху тут не придет в голову искать: женихов тут не было, нет и быть не может». Предполагалось, что Трувор спрятал сокровище где-то недалеко от того места, где обитал сам. Беда в том, что никто точно не знает, а где же он, собственно, обитал… Выбирали место более-менее перспективное, ну, где хоть какая зацепка есть, намек малый на то, что именно тут Трувор-то жил. Найдут такое место, ну и копают вокруг…
– Странно, – если всем именно это в голову приходило в первую очередь, то почему же женихам не могло в голову прийти искать там же? – удивился Аверьянов-младший. – Логический прокол. Людям свойственно прятать денежки у себя под боком. Сюда же и жадные женихи в первую же очередь заглянули бы!
– В те времена не только дом, подворье, но и охотничьи угодья считались жизненно важным ареалом; вторжение на эти территории непрошеных, незваных гостей каралось смертью, – объяснила Дороня Вячеславна. – Найти приданое хорошо, но получить стрелу в грудь просто за нахождение на чужой территории – это плохо… То есть женихи могли подозревать, что клад где-то в угодьях зарыт, но искать его там, копать – никому бы и в голову не пришло.
– Да тоже нелепо! – пожал плечами Алексей. – Получается, что абсолютно все угодья Трувора были под такой могучей защитой, что и бояться нечего!
– Выходит, так!
– А если так, то клад найти невозможно, – вынес вердикт Алеша. – В этом случае все территории, занятые хозяйством и охотничьими угодьями Трувора, можно считать «подозрительными» на предмет нахождения клада. А это сотни и сотни гектар. Стоимость поисков многократно превысит цену находки. И пробовать даже не стоит!
– Проще всего ему было у себя дома спрятать, – в стене, например, в тайнике, – предположила Катя.
– Этот клад сразу бы нашли после смерти Трувора. Хитрых тайников в стенах – в бревенчатых стенах! – в те поры еще не знали, да и инструментов для их изготовления еще не было, – покачал головой Алексей. – Дерево притесать так, чтобы узор древесины совпал… В бревне емкий тайник сделать очень непросто! А потом сам Трувор был неспособен к такому – это уж точно, а передоверить кому-то изготовление тайника… Едва ли…
– Может быть, более «перспективным» является не само жилище Трувора, а окрестная территория ближайшего к его жилищу подворья?
– Но как определить, где эти места? И насколько протяженными были они? Перекапывание больших территорий потребует много тысяч человеко-часов… Тем более если учесть, что за тысячу триста лет никаких следов дворовых строений и изгородей не сохранилось. А вот, кстати, – вспомнил Алеша. – Помню, в прошлом году мы с отцом грибы искать ездили… Есть такая роща со странным названием «Жуть Новогрудская». И на поле, недалеко от нее, стоят три каменных древних креста. Но не христианские, а имеющие явно языческое, причем не славянское происхождение.
– В том месте копали много и в разные времена, – кивнула Дороня Вячеславна. – Особенно ближе к крестам, у подножия холма, называемого в народе Предатель…
– Почему Предатель? – удивилась Катя. – В честь предателей холмы не называют!
– Да, я смотрел на карте, когда с отцом грибы искали, – кивнул Алеша. – Запомнил тоже это название, – именно потому, что название холма напечатано с ошибкой: «Придатель»… Через «и». Я ручку взял, исправил, помню…
– Название холма свидетельствует о какой-то более поздней истории, связанной, видно, с захватническими войнами литовцев в этих местах в раннем средневековье. На холме, может, наши какого-то предателя казнили, вот и пошло… – объяснила Дороня Вячеславна. – Это я в районе, в библиотеке лет десять назад вычитала. И в краеведческом музее с директором разговаривала. Литва в эпоху раннего средневековья была совокупностью языческих племен. «Кресты», а точнее, крестоподобные каменные глыбы могли быть водружены представителями одного из литовских или жмудских племен и поставлены в качестве тотемных изваяний. Историки и археологи, осмотревшие их, не смогли прийти к единодушному выводу относительно происхождения и принадлежности этих каменных сооружений. Кстати, и на вершине холма Предатель тоже есть остатки каких-то сооружений…
– А там копали, наверху?
– На моей памяти – нет. Там место очень открытое. Высокое. И тогда – тысяча триста лет назад – такое же было, холм не сто лет назад ведь вырос. А клады-то прячут в местах укромных, сумрачных… Я лично копала сама, там же, недалеко, возле родников «Святая утварь», в самом северном конце долины родников. Там, как стало известно в наше время, бьют радоновые ключи, и каждый мужчина, рискующий там бывать, может лишиться мужской силы. Ясно, что женихам лучше бы там не показываться вовсе.
– Ну-у-у… – саркастически хмыкнул Алеша. – Эта версия не выдерживает никакой критики. Эффект влияния природного радона слишком слаб и растянут во времени. Едва ли в девятом веке такое заметили бы!
– А почему нет, ты уверен?
– Уверен! Средняя продолжительность жизни простолюдинов в те времена была около двадцати лет, – мальчик едва успевал вырасти, как сразу погибал на охоте либо в бою, либо умирал от простуды, от зуба, от заражения крови, – да от чего угодно! Все, так сказать, «возрастные» болезни были тогда неизвестны. Если кто и доживал до инсульта, до инфаркта, то вызывал уважение, – смотри-ка, до сорока пяти дотянул! Да, могучий мужик был… Мне бы так – от инсульта бы – в сорок пять!
– А может, поискать в Белоглазовском женском монастыре? – предложила Катя. – Ни одному из женихов не пришла бы в голову мысль искать приданое среди монашек. Они же «невесты Христовые».
Бабушка Дороня и Алексей дружно расхохотались.
– Речь идет о девятом веке, Катя, о дохристианских временах на Руси. Ни женского монастыря, ни «невест Христовых» на языческой Руси быть не могло. Перун был, Стрибор, Дажьбог, Хоре.
– И Лада была – богиня любви…
История иссякла, долго ехали молча.
– Что скажешь, Аверьянов-младший? – прервала затянувшуюся паузу Катя.
– Я вот что скажу… Надо посмотреть в краевой библиотеке, в музее старые карты нашей местности. Начала двадцатого века, девятнадцатого века, и еще более древние, если удастся такие найти. Сделать запрос по Интернету… В архив Института картографии… Или как он там называется… Если холм и впрямь называется Придатель, через «и», то клад надо искать на его вершине, внутри останков каких-то строений, которые там усматриваются, как вы говорите. А если это просто опечатка в последнем издании карты охотника-рыболова-спортсмена и холм называется Предатель, через «е», то этот клад мы с вами не найдем. Потому что в этом случае район поиска легендой не определен.
– У меня дома есть много старинных карт… – сообщила Дороня Вячеславна. – Есть даже копия карты восемнадцатого века! А начала двадцатого века – есть две карты подлинные!
– Ну, стало быть, – кивнул Алексей, – через двадцать минут все и решится…
Спешившись, он снял с коня снайперскую винтовку с глушителем, а также большой, но не тяжелый чемодан.
Тихая ночь, совсем еще юный месяц вполне способствовали задуманному.
Конечно, он был уверен в том, что с пятидесяти, даже со ста метров он с первого же выстрела уложит Батыя. Бесшумно. Но удастся ли потом тихо уйти?
Проблема также состояла и в том, как подобраться к Батыю на пятьдесят, на сто хотя бы метров. Вот для того-то и нужен был этот громоздкий, но легкий чемодан. И подходящая поляна.
Николай не любил летающие радиоуправляемые видеокамеры, созданные по вертолетной схеме, – такая штука неизменно трещала, привлекая внимание. На поле боя, среди грохота взрывов, лязга гусениц, воя мин и криков, – вертолетик можно было бы признать полезным, но при ночной разведке в лесу он был совершенно непригоден.
Иное дело – планер с мотором. С ним можно работать. Наберешь на подлете к объекту метров пятьсот высоты и, отключив двигатель, плавно снижаешься. Бесшумная черная птица с полуметровым размахом крыльев. В капсуле вращается глаз объектива. Направо, налево… Наезд трансфокатором. Оптический zoom, цифровой…
Коля открыл чемодан.
До ставки Батыя было отсюда километров пятнадцать, побольше, пожалуй, но уж никак не больше двадцати. Или стоит переместиться поближе к ставке Батыя? Это опасно – приближаться к ставке, – но это сильно снизит расход топлива на подлете разведчика. Штатной заправки – литра спецгорючего, приданного мотопланеру, – вот оно, в специальном баллоне, – должно было, судя по документации, хватить на час работы микродвигателя на средних оборотах. Хватить должно, но – тютелька в тютельку. Ага. А это спецмасло. Нет, ближе подбираться не надо…
Через пять минут, разбежавшись, птица оторвалась от земли и, разогнавшись над оставшейся частью поляны, резко взмыла, скользнув над макушками елей.
Прислонившись к ели спиной, Николай наблюдал на ЖК дисплея пульта управления, как приближаются бесчисленные россыпи огней стойбища Батыевой орды.
Предстояло обнаружить расположение ставки: шатер, наземные ориентиры, пути подхода, хорошее удобное место для стрельбы. И вот еще – где, в каком месте оставить коня? Недалеко должно быть. Но безопасно. Самое трудное тут не подобраться и не замочить. Самое сложное тихо уйти, сделав дело.
Внезапно его поразила простейшая мысль, не приходившая в голову раньше: ну, хорошо, Батыя уложу, – а толку-то что?
На место убитого хана тут же сядет кто-то еще, кто следующий: сын, брат, зять, советник. Машина агрессии не остановится – она будет катиться и дальше без остановки. Еще с большим остервенением. Ее, эту машину, сразу же толкнет вперед после короткой грызни за войлок власти.
Один выстрел – Батый готов. Упал, обливаясь кровью. Истерика: Великий хан мертв! Причина? Она на виду: дырка во лбу. Пулевое ранение, несовместимое с жизнью. Такая же рана, какую получили десяток воинов у Берестихи.
Колдун?! Да! Без сомнения. И вся орда со всей силой прикатится через десять-пятнадцать часов сюда. Зимой Батый взял Киев… Киев был немаленький город – восемь рынков и четыреста церквей, как говорят. Так вот при осаде в Киеве не слышно было голоса человеческого от скрипа телег Батыевых и рева верблюжьего… Что может остановить накат десятков тысяч озверелых всадников? Полк? Едва ли. Дивизия? Тактический ядерный удар? Да что гадать! Здесь нет ни первого, ни второго, ни третьего!
– Не проблема для татар. Таран накатят, – и с первого же удара, ну, со второго, – тын ваш – в брызги…
– Это верно!
– А наша задача – не подпустить их к крепостной стене, ни за что! …На наше счастье, Афанасич еще с неделю назад, еще до прихода татар, велел на Лисьем поле недалеко от крепостной стены дюжину дюжин могил накопать. Для нас, для защитников Берестихи. Это отличный задел! Спасибо ему за предусмотрительность! С наступлением темноты все землекопы объединят эти разрозненные могилы в единую эшелонированную систему траншей и окопов, с ходами сообщения, с крытыми блиндажами, дотами, пунктом координации огня, с медсанчастью. Словом, все по уму нужно сделать, «по-взрослому»… Как и что делать конкретно – объясню позднее. Лопат у нас как грязи, свободные руки тоже имеются… Теперь работа для лесорубов и плотников. К ней можно приступать прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. …Идете в лес, мужики, рубите сухие елки в сажень длиной, в мужскую руку толщиной… Чуть-чуть от сучьев очистили, колы сюда несем, в Берестиху. А бабы тут берут их по три штуки зараз и вяжут их пучком, в противотанковые ежи – деревянные. В нашем случае – противоконные ежи… Вопросы есть? Тогда за работу!
* * *
Дороня Вячеславна Луконина, известная в районе ворожея и колдунья, заслуженная пенсионерка РФ, бывшая учительница литературы и русского языка Новогрудской школы, склонилась над лежащим в беспамятстве Михалычем.– Сильный запой… – кивнула Дороня, приподняв Михалычу веко на глазу. – Сделал паузу, видать, сникерснул – будь здоров…
– Иначе не беспокоила б вас… – скорбно моргнула Катина мама, прижимая платок к губам жестом, позаимствованным ею с картины Крамского «Неутешное горе». – Иначе вас не просила б…
– Понятно.
– Можно чем-то помочь?
– Уж постараюсь для тебя, милая. Что смогу, все сделаю, все знанья свои тут применю, не оставлю!
– Бог наградит-то тебя, Дороня!
– Бог – богом, но и сама не забудь. Дай воды стакан и пол чайной ложки нашатыря в него… Все. – Дороня поднесла стакан к своим губам и стала читать заговор: – …Встану я благословясь, лягу я перекрестясь, выйду в чистое поле, в зеленое поморье, погляжу на восточную сторону: со восточной страны летят три врана, три братеника, несут трои золоты замки; запирали они, замыкали они… воды, реки, моря синея, ключи-родники змия зелена, зелья вражьего, алкогольного: магазины коммерческия, кафе привокзальный, ларьки круглосуточны; ресторан автостанции! Зелено вино, заперто оно: ого-го ни ого-го, поймано давно: бьется, бьется, в горло не льется, стакан не полнится, прошла его вольница! Погляжу я на западну сторону: с левой, с западной страны, летят три лебедь белыя, три сестренки, несут три золоты ключи: отпирали они, отмыкали они: кефир-данон-ряженку, нарзан-боржом-пепсюшку! Севенапни, раб Божий, заспринтуй, а в зеленый змий Кока-кол забей! Вот мой заговор – крут, сто газет не переврут, кто его сломать хотел, тот на зону залетел! Свят зарок, фильтруй базар, вышел срок, – ставь самовар! …Фу-у-у! – Дороня вытерла вспотевший от усердия лоб. – Влей в него теперь этот стакан с нашатырем, как только он молока попросит…
– Молока… – тут же простонал Михалыч. – Холодненького…
– На!!!
– Уй, что за гадость такая?!
– Давай, знай!
– С чего ж его так развело-то? – спросила Дороня после того, как Михалыча вырвало в пятый раз.
– Да дочка с приятелем клад нашла.
– Ну?! От радости?
– Не знаю. У нас же мужики и от радости, и от горя пьют. А ни того, ни другого нет, так, значит, от скуки!
– Показала клад-то!
– Да на, смотри, жалко, что ль, – во! – похвалилась находкой Катина мама. – Пополам разделили. Кате ожерелье и серьги достались, а парень ее для отцовской невесты кольцо и браслет взял. …Скажи, ну чем не приданое-то, а?
– Слушай, а я этого парня ведь знаю! Алешкой зовут, верно? Он меня решетом деньги искать научил. Я вон потом за неделю, считай, пять пенсий из песков выкопала. Вот эту блузку, видишь, купила? Купила, думаешь? Ничуть! Тоже выкопала! И с кружевами, да? Вся модная теперь я, отпадная! …Голова у него, у парня-то, – ну, Дом Советов просто, – не гляди, что школьник…
– А моя вот с ним – клад целый выкопала! Приданое! Не пустяк! Ну, отец-то и не вынес…
– Слушай! – Дороня осенено хлопнула ладонью по столу: – Приданое! А я ведь тоже знаю про клад, про один!
– Что знаешь, где зарыт?
– Нет, конечно. Но почти! Может, найдут, дети-то, да со мной поделятся?
– Это ты у них спроси. Сейчас прийти должны… А вот тебе за труды!
– Спасибо. Уснул твой сразу, видишь? Зря деньги не берем…
* * *
Аверьяновская «Ока» медленно качалась по лесным проселкам, – Алексей не хотел встречаться с милицией на трассе, – тринадцатилетний водитель всегда вызывал у ментов диковатые вопросы, переходящие в утверждения, неизбежно приносящие, в свою очередь, значительное облегчение для аверьяновского бумажника.Дороня Вячеславна, которую ребята взялись отвезти домой, в ее родное Рютино, рассказывала по пути легенду о новом кладе, – легенду, услышанную ею от своей бабки Лукерьи, которая, в свою очередь, тоже узнала эту историю от своей бабушки, Марфы….
Мысленно Алексей отметил сразу, что история, устно передаваемая из поколения в поколение, перевирается, конечно, при каждом пересказе: жизненный опыт любой рассказчицы не может не бросить свой индивидуальный отблеск на излагаемые факты. Поэтому если речь идет о чем-то очень древнем, то истины, правды в истории может и не остаться вовсе, задержатся в устном сказании одни догматы веры, – пестрый калейдоскоп из отголосков личных обид, пристрастий, радостей и огорчений…
– Пришли в нашу местность как-то два брата, два странствующих рыцаря. Оба небогатые, пришли с Севера, – давно это было, – больше тысячи лет назад. А если точно, то в восемьсот шестьдесят втором году от рождества Христова. Хотя кто это точно может сказать, – в восемьсот шестьдесят втором или в восемьсот шестьдесят третьем, – одно и то же.
– Зачем пришли-то?
– Они пришли в наш край за женами, – от самого моря студеного шли прямо к нам, напрямки. Потому что и тогда было известно, что наши девки всех красивее в округе, – вот аж от Курска до Мурманска…
– Тогда этих городов не было, – заметил Алексей. – Ни Курска, ни Мурманска.
– Зато девки красивые были! – парировала Дороня.
– И сейчас есть! – вставила Катя.
– Куда денутся! – кивнула Дороня. – Вот. Эти два брата пришли со слугами, с небольшой дружиной, может быть даже, – ну, чтоб показать, что люди они не совсем уж простые, а с некоторыми средствами. Старший брат был с синими усами, и звали его Синеус, а второго, младшего, имя было Трувор. И паж у них еще был, ординарец, а может, оруженосец, звали Рюрий. А так как мальчик он был совсем еще маленький, услужливый, бойкий, проворный, никто его, конечно, полным именем не называл, а все звали Рюрик: эй, Рюрик, ложку подай, ну-ка, Рюрик, спину мне почеши… Ну, понятно. То есть братья были хоть и не бедные, но и не очень богатые, раз паж у них был один на двоих, да и тот Рюрик. И надо ж беде такой случиться, что они пришли сюда, в наш край, точнехонько как весенний сев кончился.
– Не бедные, нет! – вставил Алексей. – Весной-то самая работа у всех, а они с дружиной, да с пажем, по чужой земле шляются, невест покрасивее ищут. Не бедные…
– А у нас мужики, посевную закончив, – продолжала Дороня, – пьют обычно три-четыре дня не просыхая. В это время тут такое начинает твориться, что бабы загодя на неделю в леса уходят, чтобы не видеть, не слышать, под руку горячую не попасть. Ну, а гости, – пришедшие-то, – того не знали, подумали, что это от них нарочно девок и баб попрятали. Словом, вышло недоразумение. Пока все выяснилось, Синеуса уже успели убить, а Трувор два села у озер Черный и Белый Глаз дотла сжег, властителя края Бортюху и многих мужиков похмельных насмерть порубил. Легенда говорит, что те вроде бы, мужики, опившись браги хмельной, сами просили убить их, избавить от похмельных мук. А Трувор рад стараться. За что его и прозвали потом – Насмешник. Он вообще много шуток на память о себе оставил.
– Да-а-а… Похмельных рубить, – тот еще шутник был…
– Но, слава Богу, через четыре дня все выяснилось, гости с хозяевами замирились, убитых дружно и без раздоров похоронили, невест подходящих всем нашли – и Трувору, и слугам его, кому пора пришла, – свадьбы сыграли и уже дружно сели пировать – на пять ден снова.
– Жены молодые с матерями-сестрами-сватьями младшими братьями опять, конечно, по лесам и болотам попрятались?
– А как же иначе? Но теперь гости это как должное приняли: обычай есть обычай, – в наших краях свадьба и без невесты играется…
– Возмутительно! – заметила Катя.
– А вот пришедшим иноземцам так наши обычаи местные понравились, что они тут и жить с молодыми женами остались. А сам Трувор занял безо всякого спора место убитого им Бортюхи и стал Владыкой Края, хотя с трудом мог изъясняться – как с кривичами, так и с вятичами. Что же касается славянской речи, то тут Трувор тремя словами – и то дай-то Бог! – обходился.
– Это и сейчас не трудно. Я знаю эти слова… – кивнул Алексей.
– И я знаю, – согласилась Катя.
– Однако все хорошо, казалось бы, но нет добра без худа: родилась у Трувора дочь, Рагнеда, – на вид столь страшная, что от нее даже лошади шарахались. На берег озера выйдет – рыбы стремглав врассыпную: от берега подале, в глубину… Люди говорили, что это леший над Трувором-насмешником подшутил: он к нам сюда за красавицей приехал, а красавица-то ему и роди такое, что хоть стой, хоть упади… Впрочем, в этом как бы сам Трувор и виноват был, – ведь у них, уроженцев фьордов северных, побережья моря Норвежского да Баренцева, бабы спокон века одна ужаснее другой на вид были, – что у нибелунгов мифических, что у викингов. Так что наследственность, как нынче говорят.
– Вполне может быть, – кивнул Алексей.
– А тут еще и вторая беда: кабан, секач страшный, на охоте Трувора подрал, помял, едва не убил. После этой схватки у Трувора левая рука плетью повисла, оглох он намертво и к деторождению способность потерял. Однако династия должна была продолжаться, и, посоветовавшись с волхвами, Трувор объявил, что дает за Рагнедой богатейшее приданое. Оказывается, привез с собой Трувор в наш край богатство несметное, многими поколениями его предков собранное в их несчетных морских набегах на прибрежные поселения франков и англосаксов, норвегов, свеев и датчан! Привез он с собой эти сокровища на тот случай, если бы пришлось выкупить им с Синеусом невест и богатые земли. Словом, богатым хозяйством в нашем краю без боя овладеть. Решил Трувор все это сокровище дать за Рагнедой в приданое. Наряду с пушной рухлядью и скарбом немереным, деньгами…
– Деньгами? Это хорошо!
– Сокровище, выставленное в приданое за Рагнеду, было столь значительно, что под Красную Горку ко двору Трувора съехался не один десяток претендентов на руку Рагнеды. Эта пестрая толпа знатных и красивых женихов так вдохновила всех и, в первую очередь, саму девушку, что на вечернем пиру Рагнеда спела благодарственный гимн покровителю Земли, Вод и Лесов с такой силой и чувством, что повергла гостей в изумление своим мощным и на удивление мелодичным, красивым голосом.
– Так в легенде и сказано – «мелодичным»?
– Нет. Это я уж добавила. Устные сказания донесли до наших времен, что голос Рагнеда имела сказочный; современники были не в силах подобрать ему сравнение или достаточно сильный хвалебный эпитет. Единодушный восторг, снизошедший на слушателей, повергший их в неописуемое блаженство, очень сильно насторожил отца, абсолютно глухого Трувора. Он, будучи зрелым, опытным властелином и отменным насмешником от природы, заподозрил, что массовые ликования гостей преследуют одну лишь цель – завладеть приданым, сокровищем предков, – с помощью самой откровенной и беспардонной лести. Все попытки жены, а также окружающих Трувора верных слуг объяснить ему жестами смысл происходящего не вызвали ни малейшего успеха. Он так и не смог, не захотел поверить, что его дочь при такой ужасающей внешности обладает немыслимо сладкозвучным, божественным голосом.
– Странно! А что ж, у нее голос только теперь прорезался, после того, как отец оглох? В детстве она что, не пела?
– Так бывает. Голос мог прорезаться в переходном периоде.
– Девочка и девушка – это разные существа, – подтвердила Катя.
– Ну, так ли, иначе ли, но Трувор, будучи в душе великим насмешником и испытывая сложные чувства, представлявшие собой смесь подозрительности, жадности и ненависти к потенциальным женихам, внезапно объявил, что он раздумал давать в приданое за дочерью деньги и драгоценности предков, ограничившись лишь скарбом и домашней бытовой утварью из бронзы.
– О, представляю, что тут началось!
– Сообщение это, разумеется, произвело эффект грома среди ясного неба и привело к тому, что еще до восхода луны гости покинули двор коварного насмешника.
– Что за тем воспоследовало, можно лишь догадываться.
– Легенда гласит, что Рагнеда наотрез отказалась выходить замуж – за кого-либо и когда-либо. Жена Трувора заточила себя добровольно в дальнем конце двора возле коровника, а сам властелин края, как гласит легенда, «помутнел разумом». Он оказался под властью идеи, что все гости – претенденты на руку его дочери, видевшие сокровища собственными глазами, – разъехались по домам, охваченные идеей вернуться и выкрасть приданое. Поврежденная голова, болезнь сыграли над Трувором Насмешником злую шутку: он стал ежечасно ждать появления воров или вооруженных грабителей… Вся его дальнейшая жизнь свелась к проблеме спасения приданого от недобросовестных женихов… Легенда гласит, что нельзя было без горькой улыбки наблюдать, как абсолютно глухой Трувор вдруг замирал как вкопанный и начинал, мучительно напрягаясь, прислушиваться…
– Не крадутся ли воры-женихи за приданым…
– Волхвы, вызванные по настоянию Рюрика, дали совет Трувору: спрятать сокровище надежнейшим образом и успокоиться душой. Поразмыслив, Трувор спрятал где-то приданое, в надежном, как он считал, месте: «Ни одному жениху тут не придет в голову искать: их тут не было, нет и быть не может». Спрятав сокровище, Трувор, как и предсказывали волхвы, совершенно успокоился – стал вялым, равнодушным к действительности. Стал очень много спать и как-то один раз, через две Луны после описанных событий, заснул и не проснулся, унеся с собой тайну сокровищ.
– Ну, это ясно: кабан его, видно, здорово уделал все-таки…
– Легенда также гласит, что оставшиеся женщины – вдова Трувора и сама Рагнеда совершенно не интересовались спрятанным приданым.
– А вот это странный момент. Очень странный, если учесть, что это обстоятельство легенда особо подчеркивает! Надо запомнить…
– Рагнеда менее чем через год вышла замуж за верного слугу отца – Рюрика, хотя тот был лет на двенадцать ее старше, и прожила с ним долгую, счастливую жизнь. Брак был очень удачным, повествует сказание, – потомки Рюрика и Рагнеды успешно владели всем краем, – из поколения в поколение, – более семи с половиной веков, пока эта династия не оборвалась, уступив место династии Романовых.
– Клад пробовали искать?
– Приданое Рагнеды искали во все времена, исходя из того, что Трувор заявил: «Ни одному жениху тут не придет в голову искать: женихов тут не было, нет и быть не может». Предполагалось, что Трувор спрятал сокровище где-то недалеко от того места, где обитал сам. Беда в том, что никто точно не знает, а где же он, собственно, обитал… Выбирали место более-менее перспективное, ну, где хоть какая зацепка есть, намек малый на то, что именно тут Трувор-то жил. Найдут такое место, ну и копают вокруг…
– Странно, – если всем именно это в голову приходило в первую очередь, то почему же женихам не могло в голову прийти искать там же? – удивился Аверьянов-младший. – Логический прокол. Людям свойственно прятать денежки у себя под боком. Сюда же и жадные женихи в первую же очередь заглянули бы!
– В те времена не только дом, подворье, но и охотничьи угодья считались жизненно важным ареалом; вторжение на эти территории непрошеных, незваных гостей каралось смертью, – объяснила Дороня Вячеславна. – Найти приданое хорошо, но получить стрелу в грудь просто за нахождение на чужой территории – это плохо… То есть женихи могли подозревать, что клад где-то в угодьях зарыт, но искать его там, копать – никому бы и в голову не пришло.
– Да тоже нелепо! – пожал плечами Алексей. – Получается, что абсолютно все угодья Трувора были под такой могучей защитой, что и бояться нечего!
– Выходит, так!
– А если так, то клад найти невозможно, – вынес вердикт Алеша. – В этом случае все территории, занятые хозяйством и охотничьими угодьями Трувора, можно считать «подозрительными» на предмет нахождения клада. А это сотни и сотни гектар. Стоимость поисков многократно превысит цену находки. И пробовать даже не стоит!
– Проще всего ему было у себя дома спрятать, – в стене, например, в тайнике, – предположила Катя.
– Этот клад сразу бы нашли после смерти Трувора. Хитрых тайников в стенах – в бревенчатых стенах! – в те поры еще не знали, да и инструментов для их изготовления еще не было, – покачал головой Алексей. – Дерево притесать так, чтобы узор древесины совпал… В бревне емкий тайник сделать очень непросто! А потом сам Трувор был неспособен к такому – это уж точно, а передоверить кому-то изготовление тайника… Едва ли…
– Может быть, более «перспективным» является не само жилище Трувора, а окрестная территория ближайшего к его жилищу подворья?
– Но как определить, где эти места? И насколько протяженными были они? Перекапывание больших территорий потребует много тысяч человеко-часов… Тем более если учесть, что за тысячу триста лет никаких следов дворовых строений и изгородей не сохранилось. А вот, кстати, – вспомнил Алеша. – Помню, в прошлом году мы с отцом грибы искать ездили… Есть такая роща со странным названием «Жуть Новогрудская». И на поле, недалеко от нее, стоят три каменных древних креста. Но не христианские, а имеющие явно языческое, причем не славянское происхождение.
– В том месте копали много и в разные времена, – кивнула Дороня Вячеславна. – Особенно ближе к крестам, у подножия холма, называемого в народе Предатель…
– Почему Предатель? – удивилась Катя. – В честь предателей холмы не называют!
– Да, я смотрел на карте, когда с отцом грибы искали, – кивнул Алеша. – Запомнил тоже это название, – именно потому, что название холма напечатано с ошибкой: «Придатель»… Через «и». Я ручку взял, исправил, помню…
– Название холма свидетельствует о какой-то более поздней истории, связанной, видно, с захватническими войнами литовцев в этих местах в раннем средневековье. На холме, может, наши какого-то предателя казнили, вот и пошло… – объяснила Дороня Вячеславна. – Это я в районе, в библиотеке лет десять назад вычитала. И в краеведческом музее с директором разговаривала. Литва в эпоху раннего средневековья была совокупностью языческих племен. «Кресты», а точнее, крестоподобные каменные глыбы могли быть водружены представителями одного из литовских или жмудских племен и поставлены в качестве тотемных изваяний. Историки и археологи, осмотревшие их, не смогли прийти к единодушному выводу относительно происхождения и принадлежности этих каменных сооружений. Кстати, и на вершине холма Предатель тоже есть остатки каких-то сооружений…
– А там копали, наверху?
– На моей памяти – нет. Там место очень открытое. Высокое. И тогда – тысяча триста лет назад – такое же было, холм не сто лет назад ведь вырос. А клады-то прячут в местах укромных, сумрачных… Я лично копала сама, там же, недалеко, возле родников «Святая утварь», в самом северном конце долины родников. Там, как стало известно в наше время, бьют радоновые ключи, и каждый мужчина, рискующий там бывать, может лишиться мужской силы. Ясно, что женихам лучше бы там не показываться вовсе.
– Ну-у-у… – саркастически хмыкнул Алеша. – Эта версия не выдерживает никакой критики. Эффект влияния природного радона слишком слаб и растянут во времени. Едва ли в девятом веке такое заметили бы!
– А почему нет, ты уверен?
– Уверен! Средняя продолжительность жизни простолюдинов в те времена была около двадцати лет, – мальчик едва успевал вырасти, как сразу погибал на охоте либо в бою, либо умирал от простуды, от зуба, от заражения крови, – да от чего угодно! Все, так сказать, «возрастные» болезни были тогда неизвестны. Если кто и доживал до инсульта, до инфаркта, то вызывал уважение, – смотри-ка, до сорока пяти дотянул! Да, могучий мужик был… Мне бы так – от инсульта бы – в сорок пять!
– А может, поискать в Белоглазовском женском монастыре? – предложила Катя. – Ни одному из женихов не пришла бы в голову мысль искать приданое среди монашек. Они же «невесты Христовые».
Бабушка Дороня и Алексей дружно расхохотались.
– Речь идет о девятом веке, Катя, о дохристианских временах на Руси. Ни женского монастыря, ни «невест Христовых» на языческой Руси быть не могло. Перун был, Стрибор, Дажьбог, Хоре.
– И Лада была – богиня любви…
История иссякла, долго ехали молча.
– Что скажешь, Аверьянов-младший? – прервала затянувшуюся паузу Катя.
– Я вот что скажу… Надо посмотреть в краевой библиотеке, в музее старые карты нашей местности. Начала двадцатого века, девятнадцатого века, и еще более древние, если удастся такие найти. Сделать запрос по Интернету… В архив Института картографии… Или как он там называется… Если холм и впрямь называется Придатель, через «и», то клад надо искать на его вершине, внутри останков каких-то строений, которые там усматриваются, как вы говорите. А если это просто опечатка в последнем издании карты охотника-рыболова-спортсмена и холм называется Предатель, через «е», то этот клад мы с вами не найдем. Потому что в этом случае район поиска легендой не определен.
– У меня дома есть много старинных карт… – сообщила Дороня Вячеславна. – Есть даже копия карты восемнадцатого века! А начала двадцатого века – есть две карты подлинные!
– Ну, стало быть, – кивнул Алексей, – через двадцать минут все и решится…
* * *
Наконец-то Коля Аверьянов выбрал подходящую поляну.Спешившись, он снял с коня снайперскую винтовку с глушителем, а также большой, но не тяжелый чемодан.
Тихая ночь, совсем еще юный месяц вполне способствовали задуманному.
Конечно, он был уверен в том, что с пятидесяти, даже со ста метров он с первого же выстрела уложит Батыя. Бесшумно. Но удастся ли потом тихо уйти?
Проблема также состояла и в том, как подобраться к Батыю на пятьдесят, на сто хотя бы метров. Вот для того-то и нужен был этот громоздкий, но легкий чемодан. И подходящая поляна.
Николай не любил летающие радиоуправляемые видеокамеры, созданные по вертолетной схеме, – такая штука неизменно трещала, привлекая внимание. На поле боя, среди грохота взрывов, лязга гусениц, воя мин и криков, – вертолетик можно было бы признать полезным, но при ночной разведке в лесу он был совершенно непригоден.
Иное дело – планер с мотором. С ним можно работать. Наберешь на подлете к объекту метров пятьсот высоты и, отключив двигатель, плавно снижаешься. Бесшумная черная птица с полуметровым размахом крыльев. В капсуле вращается глаз объектива. Направо, налево… Наезд трансфокатором. Оптический zoom, цифровой…
Коля открыл чемодан.
До ставки Батыя было отсюда километров пятнадцать, побольше, пожалуй, но уж никак не больше двадцати. Или стоит переместиться поближе к ставке Батыя? Это опасно – приближаться к ставке, – но это сильно снизит расход топлива на подлете разведчика. Штатной заправки – литра спецгорючего, приданного мотопланеру, – вот оно, в специальном баллоне, – должно было, судя по документации, хватить на час работы микродвигателя на средних оборотах. Хватить должно, но – тютелька в тютельку. Ага. А это спецмасло. Нет, ближе подбираться не надо…
Через пять минут, разбежавшись, птица оторвалась от земли и, разогнавшись над оставшейся частью поляны, резко взмыла, скользнув над макушками елей.
Прислонившись к ели спиной, Николай наблюдал на ЖК дисплея пульта управления, как приближаются бесчисленные россыпи огней стойбища Батыевой орды.
Предстояло обнаружить расположение ставки: шатер, наземные ориентиры, пути подхода, хорошее удобное место для стрельбы. И вот еще – где, в каком месте оставить коня? Недалеко должно быть. Но безопасно. Самое трудное тут не подобраться и не замочить. Самое сложное тихо уйти, сделав дело.
Внезапно его поразила простейшая мысль, не приходившая в голову раньше: ну, хорошо, Батыя уложу, – а толку-то что?
На место убитого хана тут же сядет кто-то еще, кто следующий: сын, брат, зять, советник. Машина агрессии не остановится – она будет катиться и дальше без остановки. Еще с большим остервенением. Ее, эту машину, сразу же толкнет вперед после короткой грызни за войлок власти.
Один выстрел – Батый готов. Упал, обливаясь кровью. Истерика: Великий хан мертв! Причина? Она на виду: дырка во лбу. Пулевое ранение, несовместимое с жизнью. Такая же рана, какую получили десяток воинов у Берестихи.
Колдун?! Да! Без сомнения. И вся орда со всей силой прикатится через десять-пятнадцать часов сюда. Зимой Батый взял Киев… Киев был немаленький город – восемь рынков и четыреста церквей, как говорят. Так вот при осаде в Киеве не слышно было голоса человеческого от скрипа телег Батыевых и рева верблюжьего… Что может остановить накат десятков тысяч озверелых всадников? Полк? Едва ли. Дивизия? Тактический ядерный удар? Да что гадать! Здесь нет ни первого, ни второго, ни третьего!