Киддер Джейн. Поцелуй страсти

   — Да, — едва слышно ответила Виктория.
   — Отлично. Стало быть, мой совет пришелся ко двору?
   — Твой совет не имеет с этим ничего общего, — солгала Виктория, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Мы с Джорджем посовещались и решили, что такая комбинация может оказаться удачной.
   Довольная улыбка, появившаяся было на губах Майлза, исчезла.
   — Понятно. Как бы то ни было, хорошо, что ни у тебя, ни у меня нет сомнений: спаривание Кингз Рэнсома с этой кобылой может дать неплохие результаты.
   Виктория бросила на мужа не слишком любезный взгляд и поднялась с места.
   — С вашего разрешения, я удаляюсь. Сегодня мне пришлось проскакать без остановки пару десятков миль, и я очень устала.
   — Конечно, дорогая, — ласково отозвалась Мери. — Отправляйся в постельку и постарайся хорошо отдохнуть.
   Виктория отвесила всем присутствующим короткий прощальный кивок, повернулась и вышла из гостиной.
   — Извини, Майлз, что я завел разговор об Америке, — быстро проговорил Джеймс, когда его невестка удалилась. — Я ведь не знал, что ты и словом не обмолвился Виктории о предстоящем отъезде.
   — Это моя вина, — сказал Майлз. — Я был просто обязан поговорить с ней. Но не поговорил. Все никак не мог выбрать для этого подходящее время.
   — По большому счету, тебе вовсе незачем вести с ней такие разговоры, — поспешила вставить замечание Регина. — Не забывай, что у вас с Викторией на руках Пемброк-хаус, которым, между прочим, нужно управлять. Я уже не говорю о маноре Уэлсли. Годы идут, и скоро мне будет трудно вести дела, связанные с нашим родовым поместьем. С какой стати вам вообще ехать с Викторией в Америку? У вас и здесь забот полон рот.
   — А с такой стати, что Америка — моя родина! — гаркнул Майлз. Затем, заметив, что подобное заявление, а главное — манера, в какой оно было сделано, потрясло бабушку, быстро добавил: — Между прочим, я надеялся, что мы с Викторией полгода будем жить в Англии, а полгода — в Америке. Помнишь, бабуля, мы с тобой об этом говорили? И, как мне тогда казалось, договорились.
   — Неужели? — Регина сделала вид, что напрочь забыла об этом разговоре. — По мне, подобное существование недостойно порядочных людей. Такой образ жизни скорее подходит каким-нибудь бродягам…
   — Матушка, — ласково сказал Джеймс, — Майлз и Виктория взрослые люди. Пусть сами решают, где им жить. Думаю, они смогут прийти к разумному компромиссу.
   — Конечно же, ты прав, мой дорогой, — с иронией в голосе произнесла Регина, — только я, помня, в какую ярость пришла Виктория при одном только упоминании о поездке в Америку, сильно сомневаюсь, что Майлзу удастся заключить с ней такое соглашение. По крайней мере, в ближайшем будущем.
   Майлз тяжело вздохнул. Замечание бабушки показалось ему справедливым и не лишенным основания. Кроме того, ему меньше всего на свете хотелось препираться с Викторией, обсуждая эту непростую проблему. Тем не менее разговора на эту тему не избежать — и сомневаться в этом тоже не приходилось.
   — Пойду-ка я к себе и потолкую с женой, — сказал он, поднимаясь с места. — О результатах расскажу завтра — если будет, о чем рассказывать.
 
   Майлз не успел еще прикрыть за собой дверь, как Виктория уже обрушила на него целый водопад гневных слов:
   — Как ты мог строить какие-то планы о возвращении в Америку, не посоветовавшись прежде со мной? Впрочем, если ты меня не уважаешь, тогда другое дело — тебе и впрямь лучше уехать вместе с родителями в Америку. Но, предупреждаю: я останусь здесь!
   — Ты права, — бросил Майлз, которому передалось раздражение Виктории. — Я и вправду разговаривал с отцом об отъезде, но хочу тебе заметить: этот разговор состоялся на следующий день после свадьбы. До гостиницы. Понимаешь?
   Виктория устремила на него полыхающий негодованием взгляд.
   — Понятно! До того, стало быть, как я проявила слабость и согласилась с тобой спать? И теперь, когда выяснилось, что со мной не так плохо, ты решил сменить гнев на милость и оставить меня при себе?
   Глаза Майлза потемнели от злости.
   — Я не считаю нужным тратить слова, мадам, отвечая на это вздорное обвинение.
   Скинув сюртук, он принялся расстегивать брюки.
   — Что ты делаешь? — выдохнула Виктория.
   — Как что? Готовлюсь лечь в постель.
   — В постель?
   — Что же в этом такого удивительного?
   Майлз несколько раз прошелся туда и обратно перед кроватью, шумно и размеренно дыша.
   — Послушай, Тори, мы оба устали. Не лучше ли нам отложить обсуждение этого вопроса до утра, когда мы отдохнем? Сейчас нам обоим нужно лечь в постель и…
   — Нет, не лучше! — вспылила Виктория. — И в любом случае — неужели ты думаешь, что я стану сейчас с тобой спать? Если так, то ты очень ошибаешься. Изволь идти отдыхать в другое место!
   — Ты права. Я и в самом деле собираюсь забраться с тобой в постель! — взорвался Майлз. — Кстати, нам нужно прояснить еще одну вещь. Если ты думаешь, что всякий раз, когда поругаешься со мной, тебе удастся отлучать меня от постели, то очень ошибаешься. Я отказываюсь уходить отсюда. Как-никак, это и моя спальня тоже. И я собираюсь отдыхать именно здесь. Точка.
   — Что ж, отлично! — бросила Виктория. — Отдыхай. Здесь. Я лично буду спать в другом месте.
   — Как вам будет угодно!
   Отвернувшись, Майлз трясущимися от волнения руками дернул галстук и едва себя при этом не задушил.
   — Черт бы побрал эту удавку! — вскричал он, разрывая галстук на части.
   Громко хлопнула дверь, и Майлз, повернувшись, обнаружил, что остался в одиночестве.
   — Черт бы побрал эту бабу! — взревел он и пинком отбросил с дороги изящную, на гнутых ножках оттоманку. — И меня туда же — к черту в ад! За то, что был таким глупцом, и думал, будто все волшебным образом переменилось!

28

   Майлз покрутился еще немного на постели, приподнялся на локте, взбил подушку, снова подложил ее под голову, потом взглянул на часы, стоявшие на каминной полке.
   Четыре утра, а он так и не сомкнул глаз.
   Занятно, три недели подряд он с легкостью засыпал в придорожной гостинице, на узкой кровати с продавленным матрасом, и спал, как ребенок, всю ночь.
   И вот теперь, лежа на пуховой перине в необъятной кровати, обложенный со всех сторон подушками и подушечками и укрытый шелковым одеялом, Майлз не мог смежить веки и забыться сном хотя бы на полчаса.
   Разумеется, между тем, что происходило в гостинице, и нынешней ночью имелось существенное различие: тогда рядом с ним была Виктория, а теперь он лежал в постели один.
   Сбросив роскошное стеганое одеяло, Майлз присел на постели. Ну почему он не сумел оградить себя и Викторию от ссоры, довел дело до ненужного взрыва? И почему, спрашивается, Виктория считает, что всякую семейную проблему можно разрешить, убегая спать в другую комнату?
   Майлз ненавидяще глянул на дверь спальни.
   «Интересно, — подумал он, — страдает ли сегодня ночью от бессонницы Виктория? Да нет, с какой стати? Это ведь все твоя вина, не ее. Ее обида и гнев вполне оправданны».
   Что и говорить, ему нужно было поговорить с Викторией по поводу отъезда еще до разговора с родителями. И для этого в Уиггинтоне у него было до черта возможностей. Так почему же он молчал?
   — Да потому что знал, что наш с отцом план ей придется не по вкусу! — громко произнес Майлз в темноте пустынной спальни. — Не хотел, так сказать, своими же руками портить то, что едва умудрился исправить.
   «Пойди и повинись перед ней, — сказал он себе. — Сию же минуту»!
   Майлз поднялся, нашел на ощупь зеленый шелковый халат, потом вышел из спальни и направился в свою комнату, которую занимал до свадьбы с Викторией. Стучаться он не стал, а просто приоткрыл дверь и заглянул в комнату — полной уверенности, что Виктория прячется именно здесь, у него не было.
   У кровати горела свеча, и в ее тусклом свете Майлз разглядел свернувшуюся под одеялом Викторию. Подобравшись к изголовью, Майлз шепотом позвал:
   — Тори!
   — Ох, Майлз, — тут же отозвалась молодая женщина, садясь на постели, — мне так стыдно…
   — Не надо, — пробормотал он, обнимая жену за плечи и зарываясь лицом в ее темные густые волосы, — не извиняйся. Это мне нужно просить у тебя прощения, Я не имел никакого права строить планы переезда в Америку, прежде не известив тебя.
   — Бог с ними, с этими планами! — вскричала Виктория, не скрывая слез радости и облегчения, которые струились у нее по щекам. — До тех пор, пока мы вместе, мне все равно, где жить. Даже если тебе взбредет в голову поселиться в хижине в дремучем лесу, я не стану этому противиться.
   Хотя момент был трогательный и слова Виктории шли от самого сердца, Майлз не сумел сдержать улыбки. Присев рядом с женой, он смахнул с ее глаз слезы и сказал:
   — Тори, дом моего отца в Колорадо никак нельзя назвать хижиной. Это двухэтажный особняк, и в нем восемь спален, четыре ванных комнаты, людская на шесть человек и гостиная, которая может вместить не менее двухсот гостей.
   — Но ведь это дом твоих родителей, — пробормотала женщина. — Не уверена, что я смогу все время жить с ними под одной крышей. Может быть, нам следует обзавестись собственным домом?
   — Как скажешь. Для тебя я готов выстроить даже дворец. Или дом в духе Пемброк-хауса.
   — Мне не требуется ничего столь грандиозного, — покачала головой молодая жена.
   — В таком случае выстроим себе нечто среднее между хижиной и дворцом — идет?
   — По рукам! — воскликнула Виктория, повернувшись к мужу, и крепко поцеловала его в губы. — Только вот еще что, Майлз…
   — Слушаю тебя, — голос Майлза звучал несколько приглушенно, поскольку в этот момент он склонил голову и осыпал поцелуями ее грудь.
   — Нам обязательно нужно ехать в Америку в октябре?
   Майлз медленно поднял голову и с удивлением посмотрел на Викторию.
   — Ты что же — отказываешься?
   Женщина застенчиво улыбнулась.
   — По-моему, для дальних поездок сейчас не совсем подходящее время.
   — Это почему же?
   Виктория отвела взгляд, и, хотя в комнате царил полумрак, Майлз заметил, что лицо ее порозовело.
   — Весной ты станешь отцом, Майлз, и мне бы хотелось, чтобы наш первый ребенок родился в Англии.
   — Ты забеременела? Уже? Бог мой, Тори, мы женаты всего месяц! Ума не приложу, что заставило тебя прийти к такому выводу?
   Виктория подняла на него сияющие глаза.
   — Ну… Я, конечно, до конца ни в чем не уверена, но… у меня… хм, как это сказать?..
   — Задержка? — улыбнувшись, подсказал Майлз.
   Виктория зарделась пуще.
   — Да.
   Он замер и так долго молчал, что Виктория уже подумала, что новость не слишком обрадовала мужа. И вдруг Майлз протянул руки, заключил ее в объятья и едва слышно проговорил:
   — О, моя дорогая! Ты сделала меня счастливейшим человеком на свете.
   Виктория ответила ему нежной улыбкой, и глаза ее наполнились счастливыми слезами.
   — Я так рада, что эта новость тебя не огорчила… Я вдруг испугалась, что…
   — Не огорчила? — в изумлении повторил ее слова Майлз. — Но с какой стати мне огорчаться, скажи на милость?
   — Ну… Потому, возможно, что все это произошло так быстро… Я думала, ты был бы не прочь пожить некоторое время без такого рода забот.
   — Глупости! Я хочу иметь большую семью. И чем раньше у нас пойдут дети, тем лучше. Сказать по правде, мне бы хотелось иметь столько детей, сколько у моих родителей.
   Виктория улыбнулась при этом известии, хотя, признаться, мечты Майлза о большой семье представлялись ей несколько преждевременными.
   — По-моему, Майлз, ты торопишь события. Для начала одного ребенка вполне достаточно.
   — Ну, если только для начала…
   — И запомни — я еще ни в чем не уверена. Возможно, это ложная тревога.
   Майлз покачал головой.
   — А вот я нисколько не сомневаюсь, что ты беременна.
   Виктория хихикнула и откинулась на подушки.
   — Хотелось бы знать, откуда проистекает такая уверенность?
   — Отец разбирается в таких вещах, — ухмыльнулся Майлз. Вслед за Викторией он скользнул под одеяло, улегся рядом с женой и обнял ее.
   — Я люблю тебя, Тори!
   У женщины перехватило горло. Майлз впервые произнес эти слова. Она повернулась к мужу, исполненная нежности и ответной любви.
   — Вот уж не думала, что ты мне об этом скажешь!
   Майлз нахмурился.
   — Как же так? Разве я не говорил тебе о своей любви прежде?
   Виктория покачала головой.
   — Увы, не говорил. А я все ждала и ждала…
   — Уверен, что все-таки говорил, — возразил Майлз. — Просто ты не расслышала.
   — Если бы ты говорил мне о любви, я бы услышала — ты уж мне поверь…
   — Возможно, я просто об этом думал.
   — Очень может быть.
   — Так или иначе, — прошептал Майлз, коснувшись пальцем ее щеки, — это правда. А говорил ли я об этом вслух или просто думал, по большому счету, не имеет значения.
   — Я тоже тебя люблю, — едва слышно шепнула Виктория, но потом ее голос окреп, и она повторила уже громче: — Я люблю тебя всем сердцем, мой милый, любимый и очень красивый муж!
   — Правда, Тори? А я все сомневался… — Майлз блаженно улыбнулся, склонился над женой и нежно ее поцеловал. Сейчас он думал, что и через пятьдесят лет будет вспоминать эти минуты, как самые счастливые в жизни.
 
   Ребекка нырнула в библиотеку, кашлянула, чтобы привлечь внимание дам, и, нервно оглянувшись на дверь, позвала:
   — Леди Виктория?
   Молодая женщина подняла глаза от бумаг сэра Джона, которые разбирала вместе с леди Фионой, и выжидающе посмотрела на девушку.
   — Да?
   — Вам… э-э… принесли послание.
   — Вот как? От кого же? — спросила Виктория, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и ровно.
   — От лорда Гилфорда, — пробормотала Ребекка. Вложив конверт в трепещущие пальцы молодой женщины, она добавила: — На этой неделе уже третье, миледи.
   — Знаю, — сказала Виктория. — Скажи, посыльный уехал?
   — Нет, миледи. Он стоит в холле и ждет, когда вы соизволите написать ответ.
   — Передай ему, пожалуйста, что ответа не будет. Пусть отправляется восвояси.
   Ребекка присела в реверансе и торопливо вышла. Как только двери за служанкой захлопнулись, Фиона повернулась к падчерице и одарила ее не слишком любезным взглядом.
   — Надеюсь, Майлзу известно, что этот тип засыпает тебя письмами?
   Виктория положила конверт на стол и снова зашуршала бумагами, упрямо храня молчание.
   — Виктория Энн, ты слышишь, что я сказала?
   — Слышу, — отозвалась Виктория. Обращение «Виктория Энн» ее покоробило, поскольку мачеха так называла ее в детстве — да и то лишь когда сердилась.
   — В таком случае будь любезна ответить на мой вопрос: известно Майлзу о посланиях Гилфорда?
   Виктория отложила бумаги и отрицательно качнула головой.
   — Нет, неизвестно. Но не будем больше об этом, ладно? Давай лучше работать — бумаг не счесть, а времени у нас осталось не так уж много.
   — Пока ты не прочтешь мне письмо Гилфорда, о работе не может быть и речи!
   Одарив Фиону сердитым взглядом, Виктория все же разорвала конверт и, быстро пробежав письмо глазами, передала его мачехе.
   Фиона положила письмо перед собой и принялась читать, время от времени в сильнейшем волнении потирая рукой шею:
 
   «Виктория!
   Я должен поговорить с вами — и как можно скорее. Почему вы не ответили на мои предыдущие послания? Нам необходимо прийти к соглашению и решить, что следует предпринять, дабы извлечь вас из той пропасти, в которую вам было угодно себя низринуть.
   Встретимся завтра в восемь вечера у конюшни Пемброк-хауса. Если вы не придете, я буду вынужден раскрыть глаза Уэлсли на наши отношения.
   Искренне ваш, Хэррисон».
 
   — Господь всеблагой! — вскричала Фиона, отодвигая письмо в сторону и обращаясь к падчерице: — Что у тебя было с этим человеком, Виктория? Если верить тому, что написал Гилфорд, ты хотела с его помощью разрушить ваш с Майлзом брак!
   — Клянусь, у нас с Гилфордом ничего нет и не было! — вспылила Виктория. — Уж и не знаю, Фиона, что он вбил себе в голову. Ты и сама все отлично знаешь. Стоило, правда, Майлзу начать за мной ухаживать, как Гилфорд повел себя так, будто мы с ним обручены.
   Фиона с тревогой глянула на падчерицу.
   — По-видимому, Хэррисон считает, что между вами было нечто большее, чем дружеская привязанность. И еще — не кажется ли тебе, что в письме Гилфорд тебе угрожает? Нет уж, дорогая, изволь сообщить обо всем Майлзу — пусть он разбирается с этим делом.
   Виктория вздохнула.
   — Не хочу я впутывать в это дело Майлза. Он никогда не любил Хэррисона Гилфорда, и я боюсь, что, если расскажу ему о проделках Хэррисона, между ними вспыхнет ссора. Трудно предсказать, чем это закончится.
   — Очень может быть, — согласилась Фиона, — но ведь должен кто-то дать понять Гилфорду, что его поведение нетерпимо. Между прочим, это входит в обязанности мужа.
   — Если не обращать на письма внимания, Хэррисон со временем одумается и прекратит их посылать.
   — Позволь мне в этом усомниться, — холодно сказала Фиона. — Сколько уже таких записок ты получила?
   — Пять.
   — Похоже на то, что их содержание с каждым разом становится все более вызывающим… Нет, не верю я, что Гилфорд исправится. Прошу тебя, покажи Майлзу хотя бы это последнее. Повторяю, заботиться о чести семьи должен муж.
   Виктория опустила глаза и принялась со всем тщанием изучать носки своих туфель. При этом она не торопилась давать обещания.
   — Виктория, — снова напустилась на молодую женщину мачеха, — обещай мне, что расскажешь обо всем Майлзу!
   — Так и быть, — сказала Виктория. — С Майлзом я поговорю.
   — Сегодня же!
   Виктория лукаво посмотрела на мачеху.
   — Сегодня не смогу. Как ты знаешь, вечером виконтесса дает бал, и я опасаюсь, что мои откровения испортят торжество.
   Поколебавшись, Фиона нехотя кивнула.
   — Хорошо. Но завтра утром ты обязательно расскажешь обо всем Майлзу. Обещаешь?
   Виктория тяжело вздохнула:
   — Хорошо, Фиона. Обещаю.
 
   — Леди и джентльмены! Если вы на минутку подойдете к нам с Викторией, мы сообщим вам кое-что интересное.
   Все триста человек, которые откликнулись на приглашение виконтессы, как по команде повернули головы и уставились на Майлза, стоявшего на невысоком помосте в дальнем конце просторного зала.
   Идея устроить бал в честь отъезда Фионы и близняшек принадлежала Регине. Несмотря на то, что эта мысль пришла в голову виконтессе незадолго до отъезда и приглашения были разосланы в самый последний момент, в маноре Уэлсли собралась чуть ли не вся округа.
   Майлз притянул Викторию к себе и в ответ на ее вопросительный взгляд одарил жену ободряющей улыбкой. Обратившись затем к гостям, он произнес:
   — Прежде всего я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы почтили своим присутствием наше небольшое семейное торжество. Давайте все вместе пожелаем доброго пути леди Фионе, леди Джорджии и леди Каролине, которые в самое ближайшее время отправляются в путешествие за океан.
   Повернувшись к Фионе, которая стояла неподалеку с затуманенными от слез глазами, Майлз отвесил ей короткий поклон и сказал:
   — Хочу лично поблагодарить вас, леди Фиона, за тепло и заботу, которыми вы многие годы окружали мою жену. Не секрет, что мачеха и падчерица редко ладят между собой, но ваши с Викторией отношения явились приятным исключением. Вы любили ее, как родная мать, и сделались для Виктории близким и родным человеком. Хотя теперь вы будете жить на другом конце света, мы с женой всегда будем хранить память о вас в наших сердцах и непременно приедем в Виргинию, чтобы вас навестить.
   Майлз на мгновение отвел взгляд от толпы и, подмигнув Виктории, прошептал:
   — И это произойдет куда быстрее, нежели думает Фиона.
   Подняв повыше припасенный заранее бокал с шампанским, он воскликнул:
   — Дамы и господа! Выпьем за леди Пемброк и ее дочерей. Пусть их плаванье будет удачным, и пускай жизнь на новом месте вознаградит их за все тяготы, какие доведется перенести за время путешествия!
   Разряженная толпа в едином порыве подхватила слова Майлза, и триста хрустальных бокалов со звоном соприкоснулись:
   — За леди Пемброк и ее дочерей!
   Пригубив шампанское, гости опять воззрились на Майлза.
   — Ага! — воскликнул он и расплылся в улыбке. — Стало быть, вы догадались, что это еще не все?
   В ответ гости добродушно рассмеялись.
   Майлз обнял за плечи Викторию и торжественно произнес:
   — Жена наверняка на меня рассердится, но я не могу не поделиться с вами новостью, которая сделала меня счастливейшим из смертных. Я рад во всеуслышание заявить перед этим почтенным собранием, что в мае следующего года мы с леди Викторией ожидаем первенца!
   Услышав новость, гости загудели, как пчелы, и миг спустя весь зал разразился шквалом рукоплесканий. Мери Уэлсли прижала к щекам ладони и с восторгом посмотрела на Регину, которая от слов Майлза просто просияла.
   Фиона радостно вскрикнула и устремилась к падчерице и зятю, чтобы заключить их в объятия. Джорджия и Каролина замерли на месте и принялись утирать светлые слезы счастья. Джеймс ухмылялся и непрестанно бросал на своего старшенького исполненные торжеством взгляды.
   Виктория единственная из всех не знала, плакать ей или смеяться. На самом деле она не собиралась никому сообщать о своей беременности еще, по крайней мере, месяц, хотя сомнений в том, что она понесла, у нее уже не было. Выступление Майлза спутало все карты, и теперь ей оставалось лишь улыбаться и принимать поздравления, которые сыпались на нее со всех сторон.
   Только один человек не улыбался и не спешил к молодым с поздравлениями — Хэррисон Гилфорд.
   Когда Виктория разглядела его в толпе, лицо Хэррисона, до неузнаваемости искаженное гневом, походило на маску злодея из древнегреческого театра.
   Не на шутку испуганная этой зловещей маской, Виктория поспешно обратилась к Майлзу:
   — Пригласи меня танцевать, поскорее!
   Майлз недоуменно посмотрел на жену.
   — Что-нибудь не так, Тори? Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я раскрыл наш маленький секрет?
   — Нет, — сказала молодая женщина, глянув через плечо на Хэррисона Гилфорда, который не сводил с нее злобного взгляда. — Просто мне нужно немного размяться.
   Майлз никак не мог взять в толк, отчего супруга вдруг занервничала.
   — Ты хорошо себя чувствуешь? — озабоченно спросил он.
   — Просто чудесно, — пробормотала она сквозь зубы. — Говорю же тебе, мне хочется танцевать — вот и все.
   Майлз покачал головой, чуя неладное, но решил не настаивать на своем и исполнить ее желание.
   — Вы позволите пригласить вас на вальс, миледи?
   Виктория с облегчением вздохнула и, положив Майлзу на плечо руку, закружилась с ним в танце.
   Не успели они сделать и одного тура, как кто-то весьма чувствительно толкнул Майлза в плечо. Он хорошо помнил давний бал у Пемброков, а потому ничуть не удивился, когда, обернувшись, увидел Хэррисона Гилфорда.
   Взгляды их скрестились.
   — Что вам угодно, Гилфорд?
   — Да вот, хочу потанцевать с Викторией, — холодно произнес Хэррисон. — Поскольку меня не пригласили на свадьбу, у меня не было возможности поздравить ее с законным браком… Теперь же, как выяснилось, вы с Викторией сделали следующий шаг — зачали, так сказать, наследничка, — тут Хэррисон гаденько усмехнулся. — Или, может быть, я ошибаюсь, и все обстояло по-другому? Я имею в виду последовательность событий. А, Уэлсли? Может, вы сначала обрюхатили подружку, а потом уже отправились к аналою?
   Голубые глаза Майлза зловеще потемнели, руки сами собой сжались в кулаки. Все же ему удалось овладеть собой, и он заговорил ровным, спокойным голосом:
   — Боюсь, Гилфорд, моя жена не сможет танцевать с вами, поскольку находится в деликатном положении и вынуждена ограничиться одним-единственным туром вальса — с мужем. После этого она до конца вечера будет отдыхать, что естественно в ее состоянии — тем более есть люди, которые, поздравляя ее с законным браком, проявляют, я бы сказал, чрезмерный энтузиазмом, а это, как известно, утомляет.
   Во взгляде Хэррисона полыхнула такая ненависть, что Виктория мысленно поблагодарила Майлза за то, что он не позволил ей танцевать с бывшим другом детства.
   — Спасибо тебе, — прошептала она, склоняя голову на плечо мужу. — Мне очень не хотелось с ним танцевать. Уж и не знаю, что в последнее время на него нашло. Прежде он был довольно мил. Господь свидетель, мы с ним много лет дружили. А теперь он все время на меня злится.
   — Еще бы ему не злиться, — проворчал Майлз, продолжая кружить Викторию в вальсе. — Ведь я женился на его женщине…
   — Ах, Майлз, я сто раз тебе говорила, что между нами ничего не было…
   — Очень на это надеюсь, — с нажимом произнес он и многозначительно посмотрел на жену. — Как бы то ни было, я его не терплю — и уж тем более не склонен ему доверять. Сказать по правде, мне бы не хотелось, чтобы он вертелся вокруг тебя.
   — По-моему, ты преувеличиваешь, — сказала Виктория. — На самом деле этот человек ровно ничего для меня не значит, и я вовсе не против того, чтобы он держался от меня подальше. Одного не понимаю — кто его пригласил на бал?
   — Честно говоря, я думал, что это дело рук Фионы.
   — Что ж, очень может быть. Мой отец любил Хэррисона, и Фиона, вполне возможно, сочла своим долгом его позвать — в память о сэре Джоне. Хотя даже Фиона признает, что со дня нашего бракосочетания Хэррисон сделался просто несносен.