Линова Карина. Потерянный бог.

   Стоило Ильмару подумать о девушке, и он увидел ее, стоящую под сенью деревьев с желтыми полосками на коре. В руке она держала самодельный компас, с кончика стрелы которого равномерно, крупными каплями, падала кровь. Из тени за ее спиной выступил Филиппе Лодерт, Темный, о безумии которого ходили мрачные слухи.
   - Я помогу тебе, - произнес Темный, касаясь ее компаса, и игла медленно начала вращаться, показывая во все стороны света. Держа компас на вытянутой руке, Иласэ шагнула в темноту лесу, куда, во сне Ильмар это знал, идти было нельзя.
   Лодерт исчез, теперь на его месте оказался Дарен Тартис, шагающий за Иласэ следом.
   Вышедшая из-за облаков луна обрисовала силуэт Ролана, преградившего Тартису дорогу:
   - Оставь Иласэ в покое!
   Смех Тартиса, полный насмешливой издевки:
   - Не думаю, что она хочет этого!
   Вновь пустые переходы ночного замка, и отдающийся гулким эхом голос Старшего магистра:
   - Такое случалось и прежде. Люди исчезали, но никто не узнал, что случилось с ними.
   Ильмар повернулся, ища учителя взглядом, но того рядом не было. Вместо него из стены вышел мальчик, подросток, почти юноша. Черты его лица расплывались, их было невозможно уловить, на месте глаз зияли пустые черные дыры. Рядом с ним, держа его за руку, стояла Иласэ:
   - Только идя вперед, можно вернуться, - произнесла она грустно.
   Внезапно Ильмар оказался перед зеркалом, но тот, кто отражался в стекле, не был им. Странный мужчина, без меток возраста на лице, с резкими, хищными чертами. Враг! Ильмар ударил отражение, и зеркало взорвалось фонтаном осколков, которые превратились в серебристые хлопья, и, танцуя в воздухе, начали падать на Ильмара и таять на его коже.
   Мгновение спустя, и Ильмар уже стоял в лесу, залитым живительным светом солнца. На поляне Иласэ, а рядом с ней - красивый незнакомый юноша того же возраста, что и Ильмар:
   - Пойдем со мной! - певучим голосом позвал он ее, - Пойдем к моему Богу! Он ждет тебя! Он будет и твоим Богом тоже!
   Иласэ протянула ему руку, он взял ее за ладонь и они побежали туда, откуда восходит солнце.
   Ильмару показалось, что наступила ночь, но нет, просто солнце стало черным, изливающим черный свет. Но, по странному капризу природы, Ильмар и тогда продолжал видеть две бегущие на восток фигуры.

* * * * *

   Ролан лежал, глядя в темный потолок, слушая, как рядом ворочается брат: наверное, Ильмару снятся кошмары. С тех пор, как Иласэ исчезла, все в мире покатилось под откос, все в Ордене, все в Семье. Порой Ролан не понимал, кто он, что он, для чего он вообще существует на свете.
   О нет, конечно же, на все эти вопросы имелись хорошие, правильные ответы, и, пока светило солнце, Ролан не задавался подобными глупостями. Сомнения появлялись ночью, вместе с бессонницей. Вместе с воспоминаниями, когда, против воли старшего Кэйроса, его разум начинал анализировать все странности мира, все мелкие несоответствия между реальностью и словами Магистров, словами матери.
   - Тоже не спишь? - шепот с соседней кровати. Ильмар.
   - Не могу, - вполголоса ответил Ролан. - А у тебя что, опять кошмар?
   Ильмар промолчал, не отвечая. Ролан вздохнул:
   - Значит, пророческое видение?
   - Не знаю, - вечное спокойствие его брата дало трещину, - Надеюсь, что нет! Но, все равно, обещай, что никому ничего не расскажешь! Ни матери, ни Старшему магистру.
   - Обещаю, - проговорил Ролан.
   …Есть Дар, а есть Проклятие. По мнению Ролана, видения Ильмара относились ко второму, и в который раз Кэйрос поблагодарил судьбу, не давшую ему разделить с младшим братом способность видеть. Впрочем, если вспомнить, что никто из рода Кэйрос не владел такой способностью, как и никто в роду их матери…
   - Почему ты никому не хочешь говорить? - тихо спросил Ролан. - Может, что-то можно сделать?
   - Сделать? Ха! - с непривычной горечью откликнулся Ильмар, - можно, например, заставить меня видеть эти проклятые сны каждую ночь, вдруг да промелькнет полезная идея, как окончательно расправиться с Темными! Или, полагаешь, Старшего магистра, да даже и Лилит, взволнует вопрос, через сколько таких ночей я сойду с ума?
   - Ильмар!
   - Скажешь, я не прав?!! - Ильмар сел на постели, наклонившись вперед, его синие глаза казались черными в слабом лунном свете, лившимся сквозь незашторенное окно. - Для них существуешь только ты, а я так, разменная монета!
   - Ильмар, да что с тобой сегодня? - Ролан приподнялся на локте, растерянно глядя на брата. Тот никогда прежде не говорил так, хотя… хотя, подсказала безжалостная ночная логика, отличная от дневных мыслей, - пожалуй, Ильмар прав. Ролан и сам порой задавался вопросом, почему некоторые магистры, в том числе и Старший, так по-разному относятся к ним. Ведь он ничем не лучше брата, уж явно не умнее, лишь самую малость могущественнее по Силе. Да, он старший в роду, но и только, в других Семьях на это не смотрят.
   А Лилит… для него она могла быть лучшей на свете матерью, но не для Ильмара. Младший сын словно и не существовал для нее. Она никогда не смотрела на него сияющими глазами, как на Ролана, никогда не ласкала. Только холодный поцелуй в лоб однажды в году на день рождения. И, изредка, попреки. И, постоянно, равнодушие.
   Ильмар никогда не жаловался, и Ролан тоже предпочитал делать вид, что ничего странного в жизни их семьи нет. Но почему говорить об этом сейчас? Или все дело в странном кошмаре про Иласэ и младшего Тартиса? После особых снов Ильмар часто вел себя не так, как обычно.
   - Послушай, Ильмар…, - начал Ролан, но брат резким жестом остановил его:
   - Не надо! Забудь, что я сказал. Как бы там ни было, в отношении Лилит ты ничего не сможешь сделать. Только не проговорись ей и Аларику об этом моем проклятом Даре, и все будет нормально.
   - Ладно, - Ролан пожал плечами, снова лег на спину, уставился в потолок.
   - Ролан, если у тебя все равно бессонница…
   - Да? - старший Кэйрос повернул голову к брату.
   - Мне кажется, я понял, что нужно искать, чтобы понять, где Иласэ, - Ильмар встал с кровати и прошлепал босиком к шкафу с чистой одеждой. - пойдем в библиотеку.
   - Понял из своего сна? - уточнил Ролан, тоже вставая: уж лучше просидеть ночь за пыльными (метафорически выражаясь, конечно) текстами, чем пялиться до утра в потолок.
   - Нет, просто догадался.
   …Милостью Бессмертных на десятки веков закроем мы Врата, чтобы не было пути врагам нашим в этот благословенный мир. Опояшем мы планету эту сетью, чтобы никто из Бездны не вошел к смертным до времени. Накажем мы детям нашим и детям детей наших беречь новую свою родину, и оставим для того часть знаний запретной… - Ролан поднял голову от свитка и пожал плечами: - Вот, собственно, и все, что есть про Врата в открытом доступе, остальное здесь посвящено премудрым наставлениям, как распорядиться священным Знанием… По-моему, предки были параноиками.
   Ильмар нахмурился:
   - Если и так, у них имелись для того веские причины.
   Ролан вздохнул:
   - Все равно, я не понимаю твоей уверенности, что Иласэ похитили именно при помощи Врат, а не обычного Портала.
   - А почему мы не можем найти никаких следов? - вопросом ответил его брат, и поднял ладонь, останавливая попытавшегося возразить Ролана, - да, я прекрасно помню, что с момента ее исчезновения прошло уже много времени, но для Магии Крови это не предел. Не предел даже для обычной магии магистров, если они соберут Ковент. И, уверяю тебя, они собирались так уже дважды, безрезультатно.
   Ролан вновь вздохнул, его плечи устало опустились:
   - По твоим словам получается, Темные каким-то образом вспомнили, как открывать Врата, и сделали это, только чтобы украсть Иласэ? Тебе не кажется, что это уже полная чушь?
   - Вовсе нет, если в Восточной Зоне она увидела что-то, что не должна была видеть. И, Ролан…, - Ильмар заколебался, потом подошел к своему столу, взял лист с диаграммой, протянул брату:
   - Генеалогическое древо Ллень; помнишь их, Темная Семья, уничтоженная во время последней смуты?
   - Ну? - непонимающе отозвался старший Кэйрос.
   - Их родовое имя - Открывающие Врата. И последняя Ллэнь все еще жива, это Кларисса, мать Дарена Тартиса.
   Ролан несколько мгновений молчал, потом покачал головой:
   - Не понимаю. Помнишь, разговор, который я слышал в подземелье дома Тартисов? Ни Повелитель, ни Амадей Тартис не знают, кто похититель…
   - Верно, - Ильмар кивнул, - ведь Открывающий Врата - Дарен, а не его отец. Если все так, как я думаю, это будет далеко не первый случай, когда Темный планирует вонзить нож в спину собственному родителю. Мы ведь не знаем, какие способности дает Дарену Тартису кровь Ллэней, чем именно он занимался в тот день в Восточной Зоне…

Глава 26.

   Мы будем лучшими друзьями?
   - М-м, Тартис, я только что заметила, мы ведь здесь уже сколько, две недели, больше? Разве у тебя не должна расти щетина?
   Пауза.
   Невинный взгляд.
   Широченная улыбка.
   Дарен судорожно сжал кулаки, борясь с желанием придушить девчонку. Он шагал напролом сквозь низкий, по колено, кустарник, не оглядываясь на нее, даже уже не вздрагивая от ее вопросов. Иласэ торопилась следом, ненормально радостная. И не умолкала ни на секунду:
   - Тебе ведь семнадцать, верно? Я хочу сказать, Ролан и Ильмар бреются уже каждый день. И Кэрик тоже. И Шон. И Сандр… Ну, не переживай, у тебя просто позднее развитие, - она ласково ему улыбнулась.
   Заткнись, заткнись, заткнись! - литанией проносилось в голове Дарена.
   Кустарник, наконец, кончился. Иласэ перепрыгнула через бревно, привольно разлегшееся поперек дороги, и, пританцовывая, подбежала к нему. Продела руку в сгиб его локтя:
   - А что это мы сегодня такие хмурые?
   Дарен резко высвободился и удвоил скорость, отказываясь замечать ее существование. За спиной послышался взрыв веселого смеха. Девчонка скакала следом, улыбаясь от уха до уха на его раздражение.
   Она вела себя так с самого утра. Проснувшись, первым делом Дарен увидел широченную акулью улыбку и триумф, светившийся в карих глазах. И с этого мгновения Иласэ не давала ему покоя: дразнила, надсмехалась, висла на нем, была абсолютно невыносима.
   В ответ он отталкивал ее, выворачивал руку, угрожал, ронял на землю…
   Она просто вставала, отряхивалась и насмешливо ему улыбалась.
   О, Дарен прекрасно понимал, какое послание нес в себе этот белозубый оскал: его больше не боялись. Страх до сих пор был единственным, что сдерживало ее невыносимое поведение. Прошлой ночью Иласэ поняла, что все угрозы были пустыми, и теперь с радостью мучила и провоцировала его.
   - Знаешь, эти шрамы на твоем лице такие ужасные, - между тем щебетала она, - как будто по бледной коже прошлись плугом. Как думаешь, если не сумеешь их залечить, Локуста тебя бросит? Она такая утонче-енная. Боюсь даже представить, что скажет драгоценная нобилесса, когда увидит тебя в столь непритязательном виде.
   Дарен думал о том, чтобы ударить невыносимую девчонку, думал с самого утра. Но он боялся даже пробовать. Что, если он посмотрит в эти огромные карие глаза и, как тогда, застынет? Она будет поминать ему об этом до конца жизни.
   Юношу передернуло. Даже случайные мысли о вчерашней ночи вызывали отторжение. Дарен не хотел думать, почему остановился в последний момент.
   Младший Тартис не относился к тому типу людей, что любят копаться в собственных мыслях, анализировать каждый свой поступок. Попытки делать это заставляли его чувствовать себя чужаком в собственном сознании, вызывали раздражение. Все мысли и эмоции оказывались сплетены в какой-то жуткий непонятный клубок и неизменно противоречили друг другу.
   Дарен осознавал, что какая-то часть его, очень глубокая, не имевшая никакого отношения к логике, воспринимала Иласэ как настоящего человека, девушку, а не просто ствуру. Именно эта его часть запаниковала и не позволила ударить.
   Но хуже было даже другое: перед этим Дарен почти потерял над собой контроль. Он был так зол, что ему просто хотелось причинить кому-нибудь боль, и неважно, кто перед ним.
   Дарен испугался, что превращается в Амадея.
   «Только трусы бьют женщин» - говорил он, когда отец был рядом. Старший Тартис всегда делал вид, что не слышит.
   Предполагалось, что Дарен не знал, как на самом деле строились отношения его родителей. Амадей никогда не бил Клариссу, если сын был рядом. Однако Дарен умел быть невидимым и незаметным - этим искусством он овладел в раннем детстве - и страдание матери причиняло боль и ему, и из этой боли росла ненависть к Амадею.
   И здесь лежал парадокс: Дарен любил своего отца. Почти так же сильно, как ненавидел.
   Темные говорят: у людей больше всего ненависти припасено для тех, кого они сильнее всего любят.
   Дарен хотел, чтобы отец любил его, гордился им. А еще Дарен мечтал о мучительной смерти для отца за то, как Амадей обращался с ним и Клариссой.
   На самом деле, все просто: Дарен отомстит. Он станет правой рукой Повелителя, достигнет всех целей, какие ставил Амадей, сделает Семью Тартис первой среди Темных, и одновременно с этим лишит отца всякой власти, уничтожит морально, прежде, чем убить.
   Идея была одинаково пугающей и притягательной: занять место отца, стать своим отцом. Одна часть Дарена выла от ужаса, другая холодно говорила, что выбора нет, что это судьба, что все черты Амадея спрятаны в нем и лишь ждут момента, чтобы раскрыться.
   Дарен предполагал, что, когда время придет, колебаний не будет, он сделает работу, не поморщившись, не дрогнув.
   С Иласэ он дрогнул.
   Ведь Дарен ненавидел всех ствур, по-настоящему ненавидел, и то, что в тот вечер он перечислил Иласэ, было лишь малой частью грехов выродков.
   Дарен оглянулся на девчонку и с ужасом ощутил приятное чувство теплоты, когда она весело улыбнулась ему, тряхнула головой, по плечам запрыгали ее темные локоны.
   Он не должен этого чувствовать, не должен! Иначе ему никогда не достигнуть своей цели, не одолеть отца. Она - слабость, а у воина не должно быть слабостей.
   Она ведь - не настоящий человек.
   У нее - нет, и не может быть настоящих чувств.
   Она - всего лишь ствура.
   - Ты не должен так хмурится, а то появятся морщинки, - с умным видом проговорила Иласэ, перебив его размышления, - старайся сохранить свою красоту, потому что при таком отсутствии умственных способностях, как у тебя, не видать тебе успеха ни в чем, кроме мужской проституции.
   - Заткнись! - прошипел Дарен сквозь зубы, не поворачиваясь в ее сторону.
   - Ты ведь квир, верно? Предпочитаешь мальчиков? - со светской учтивостью поинтересовалась Иласэ, улыбаясь как ни в чем ни бывало. - Если да, то это многое объясняет.
   - Что я предпочитаю, - проговорил он зло, - так это проломить твой толстый череп и заткнуть тебя, наконец!
   Короткое изумленное молчание, потом:
   - Фи! Какой ты грубый!
   Юноша развернулся, оскалив зубы, и Иласэ напряглась, как готовый отпрыгнуть зверек, но в ее глазах продолжали плясать демонята.
   Дарен прорычал:
   - Это твое последнее предупреждение! Закрой свой грязный рот, или я тебе помогу!
   Иласэ посмотрела ему прямо в глаза, подняла к лицу почти соединенные большой и указательный пальцы:
   - Ни на вот столечко не закрою!
   - Провались ты в Бездну! - крикнул он в ярости и пнул землю, послав волну грязи и сора ей в лицо.
   Иласэ закашлялась сухой пылью, безрезультатно пытаясь отогнать ее от своего лица, проговорила:
   - Бедняга, у тебя уже начались конвульсии!
   За этим последовало задумчивое молчание, прерываемое лишь скрипом ломаемых под ногами веток. Дарен раздумывал над вопросом, где бы найти бездонную яму, откуда девчонка не сможет его доставать, когда, к его изумлению, она сказала, почти жалобно:
   - Ты на меня сердишься?
   Дарен бросил в ее сторону испуганный взгляд: что на сей раз?
   - Я же просто дразнилась! Можно подумать, раньше ты вел себя лучше!
   Дарен понятия не имел, что с ней происходит. Эти странные изменения настроения…
   - Тартис, извини, что я так сказала! Не думала, что примешь мои слова так близко к сердцу!
   Когда он ничего не ответил, Иласэ нахмурилась:
   - Я мирилась с твоими выходками много дней. У тебя нет никакого права сердится!
   - Слушай…, - начал он, намереваясь наорать на нее неизвестно который уже раз за этот день. Но передумал. Если девчонка и впрямь чувствует себя виноватой, нужно спросить ее о вчерашнем вечере, о том, откуда она выудила всю информацию о его семье. Как бы сильно Дарену не хотелось забыть вчерашнюю катастрофу и притвориться, что ничего подобного не случилось, он был обязан знать.
   - Ты не должна говорить о том, чего не понимаешь, - произнес юноша сурово, пытаясь подтолкнуть ее в нужном направлении.
   Иласэ все поняла не так.
   Сперва девушка нахмурила брови, мысленно перебирая весь их разговор, потом широко распахнула глаза и прошептала в ужасе:
   - Так ты вправду квир! О, прости, пожалуйста, Дарен, я не хотела над тобой смеяться! - Иласэ схватила его за руку, - Я же не знала!
   - Заткнись, я не квир! - завопил Дарен, щеки которого ярко вспыхнули; резким движением выдернул у нее ладонь и оттолкнул от себя.
   Иласэ тоже вскрикнула, с трудом удержавшись на ногах. Ее взгляд удивленно и недоверчиво впился в его лицо, ища правду. Она явно была серьезна.
   Дарен сделал глубокий вдох:
   - Я не квир, - произнес он негромко, цедя слова сквозь зубы.
   - А-а…, - сказала Иласэ очень тихо.
   Дарен чувствовал себя невероятно униженным, наверное, это и заставило его выпалить:
   - И вовсе я не веду себя, как квир!
   Дурак, трижды дурак, нашел, что сказать! - ударил он себя мысленно.
   - Конечно, нет! - торопливо согласилась Иласэ.
   - Именно!
   Они продолжали идти, глядя в противоположные друг от друга стороны.
   - Но если б ты был - ничего страшного, - произнесла девушка нерешительно.
   - Я не квир! - крикнул он, моментально теряя все свое самообладание.
   - Ясно! - крикнула Иласэ в ответ.
   - Поняла?
   - Да!
   - Точно?
   - Точно!
   - Хорошо.
   В последовавшим за тем неловком молчании единственное, что мог делать Дарен, так это думать, действительно ли Иласэ считала его квиром. Настроения такие размышления ему не подняли.
   - Значит, ты говорил о прошлом вечере, - пробормотала Иласэ, глядя себе под ноги.
   Проклятье, он уже забыл об этом.
   Она тем временем продолжала:
   - Прости, я не должна была так говорить, у меня не было на это никакого права. Уверена, твой отец очень любит тебя, даже если ему сложно это показать, - и девчонка робко улыбнулась. Ну мог ли этот разговор стать еще хуже?
   Дарен с трудом удержался, чтобы не выдать, насколько она была права вчера. Да, его отец ненавидел его, а он ненавидел Амадея.
   - Как ты узнала про мою комнату? - спросил он резко.
   - Ну, - она слегка покраснела, - в том году на кухне Замка работал серв, которого твой отец выгнал из домена. Когда я засиживалась за работой и не успевала на ужин, то спускалась вниз, и, случалось, что он там дежурил. Иногда мы разговаривали. Как-то он упомянул, какие видел украшения в доме Тартисов, а я спросила про твою комнату.
   - Хорошо посмеялась за мой счет с Кэйросами? - Дарена затрясло от злости. И о чем только думал отец, выпуская серва из домена?
   - Н-нет, я никому не говорила.
   Дарен пристально взглянул на девушку, но Иласэ не пожелала встречать с ним глазами.
   - Мне просто было любопытно, - пробормотала она.
   Любопытно?
   - А чего ты ожидала? - спросил он язвительно, - высушенные головы ствур на стенах?
   - Нет, извини, - Иласэ заправила за ухо выбившуюся прядь, - мне просто было интересно, на что похожа комната Дарена Тартиса.
   Дарен хмыкнул, обдумывая ее слова. Мысль, что любимица Старшего магистра и одна из самых сильных магичек этого века заинтересовалась им настолько, что даже расспрашивала слуг, была… приятна. В конце концов, все знали, что для Иласэ Аллеманд в мире существовали только две вещи: магия и Кэйросы. Именно в таком порядке. Да, пожалуй, ее интерес ему почти льстил.
   - А расцветка моего нижнего белья тебя тоже интересовала? - Дарен ухмыльнулся.
   - Нет! - Иласэ отчаянно затрясла головой.
   - А все остальное? - его улыбка превратилась в оскал, - про моих родителей? Ты вытащила из слуги все отвратительные маленькие секреты, которые он знал?
   - Нет! Все остальное… серв ничего не рассказывал мне об этом. Я сама догадалась: сложила вместе, что видела, и что говорил мне ты.
   - Например? - Дарен прищурился.
   Иласэ вздохнула:
   - В прошлом году, во время Игр Кабарга твоя мать выглядела очень сердитой, ни с кем ни разговаривала. И все время держала в руках маленькую вигоневую шкатулку. Ты ведь знаешь, для чего их используют?
   Дарен кивнул. Его мать уже несколько лет увлекалась «серебряной пыльцой», и юноша ужасно боялся, что однажды она не захочет вернуться из очередного сладкого путешествия… Вигоневые шкатулки, в которых Кларисса хранила порошок, Дарен ненавидел.
   - А твой отец…, - Иласэ заколебалась, - он очень страшный человек, даже среди Темных; его боятся наравне с Повелителем. И в тот день, прежде, чем потерять сознание, ты говорил, что он тебя не любит, что ты для него недостаточно хорош, недостоин быть его сыном.
   Он так сказал? Дарен отвернулся от нее, глядя в пустоту. Он никогда не произносил этих слов вслух, не говорил даже Локи.
   - А почему… почему тебе так кажется? - нервно спросила Иласэ, - он плохо с тобой обращается?
   Ну-ну, давай поделимся историями нашего детства!
   Дарену очень хотелось бы в деталях объяснить, насколько жизнь его семьи ее не касается, но получилось бы, как признание.
   - Нет, - сказал он холодно, - просто мы не ладим.

Глава 27.

   Почти дома.
   Через несколько часов местность начала понижаться, и они оказались в полукруглой чаше долины, густо поросшей молодыми деревьями и кустарником. Еще зеленые, несмотря на начало осени, кроны тесно переплетались друг с другом. В лесу было сумрачно и очень тихо, говорить не хотелось; даже ступать Иласэ и Дарен старались бесшумно. Земля под ногами кое-где слегка похлюпывала.
   Дарен прищурился: показалось, что немного слева от них в земле что-то поблескивало. Иласэ шла впереди и не видела, как он свернул в сторону, наклонившись, отбросил ветки и листья, и пальцы коснулись блестящей гладкой поверхности.
   Не может быть!
   Дарен попытался что-то сказать, позвать Иласэ, но в горле внезапно встал ком, и вместо слов вырвался невнятный хрип.
   - И…Иласэ! - со второй попытки получилось. Она обернулась и заторопилась назад, с тревогой глядя на его побелевшее лицо:
   - Что? В чем дело?
   - Смотри! - он вскарабкался на ноги, протягивая ей свою находку.
   Девушка нахмурилась, подходя ближе, потом разглядела, что именно он держал.
   - Где? - выдохнула она.
   - Вот, - показал Дарен, - тут, прямо в земле.
   Иласэ протянула руку и дрожащими пальцами взяла у него овальный золотой кулон на порванной цепочке. В Империи такие украшения носили маленькие дочки магов.
   - Это настоящее! О, Первые, это настоящее!!! - ее голос сорвался.
   - Люди, - прошептал Дарен, - маги!
   В глазах Иласэ вспыхнул счастливый свет:
   - Мы сделали это! Мы добрались! - и она запрыгала от радости, как маленькая девочка, крича во весь голос:
   - Мы дошли! Дошли! Дошли!
   Иласэ бросилась к нему, обхватила руками за шею:
   - Мы дошли, Дарен! Мы дошли!
   И все, что он мог сделать - это сжать ее покрепче и закружить в воздухе, смеясь вместе с ней от радости.
   А потом, взявшись за руки, они побежали: безумный, дикий бег к цивилизации, совсем рядом с рощей шотонов, чьи живые лианы махали им вслед. Они мчались, не чувствуя усталости, боли в ногах и жжения в легких.
   Они летели.
   Внезапно лес кончился. Шотоны неровной грядой уходили на юг, впереди лежало поле с пожухлой травой, за ним - ложе высохшего озера, а дальше…
   - Хижина! Смотри! - Иласэ радостно подпрыгнула.
   - Нет времени плясать, пойдем! - одернул ее Дарен.
   Иласэ вновь схватила его за руку, и они побежали через поле.
   - Дом, дом, дом! - пропела девушка, и Дарен поразился, как при таком беге у нее хватило на это дыхания, - мягкая кровать, чистая одежда, горячая ванна! И еда!
   - А также книги и много пропущенных заданий! - поддержал ее Дарен писклявым голосом.
   - И…, о, заткнись! - Иласэ рассмеялась и попробовала его ударить. Юноша со смешком увернулся.
   - Эй, смотри! - воскликнула она внезапно, показывая вперед. Там, из-за угла хижины, вывернул человек.
   - Эй! - крикнула Иласэ во все горло, махая ему рукой. Человек, судя по фигуре, мужчина, подошел к краю забора, огораживающего домик, и прислонился к плетню, внимательно глядя на них. Странное это, должно быть, было зрелище: два грязных, осунувшихся, одетых в темные лохмотья подростков, на полной скорости несущихся из леса…
   Они продолжали бежать, пока Дарен не споткнулся и едва не упал, удержавшись в последний момент. Удивленно глянул себе под ноги: ботинки глубоко провалились в землю, и следы тут же заполнялись водой. Рядом испуганно ойкнула Иласэ, заметив тот же феномен.
   А потом Дарен почувствовал запах.
   В горле запершило, тело скрутило в приступе кашля: легкие не желали принимать в себя отравленный воздух. Отравленный знакомым запахом смерти и гниения.
   - Что случилось? - Иласэ недоумевающе уставилась на него. Дарен вытер слезящиеся глаза и поднял голову: в центре высохшего озера лениво поднимался фонтанчик черной жидкости.