Страница:
244
не покинетъ человѣка. Таковымъ мнѣ представляется происхожденіе и распространеніе формулы "ключа и замка". Приведу еще одно миѳологическое толкованіе ея. Оно здѣсь будетъ умѣстно, во-первыхъ, потому, что касается отношеній между явленіями, только что нами затронутыми (формулы, реальнаго ключа и замка, чудесной щуки), и, во-вторыхъ, даетъ объясненіе "желѣзнаго тына", разсмотрѣніе котораго теперь на очереди. Вотъ что пишетъ Ефименко: "Выраженія, которыми заканчивается большая часть заклинаній — "будьте мои слова замкомъ замкнуты, ключемъ заперты (№ 19), будьте мои слова крѣпки и ёмни, какъ ключи подземные (6); будьте мои слова тверды и крѣпки на вѣки не рушимы: ключъ въ воду, а замокъ въ руки (5)", — почти не имѣютъ для насъ смысла сами по себѣ и показываютъ, что заклинанія, хранившіяся въ устахъ народа, сильно пострадали и сократились: здѣсь память народная измѣнила себѣ. Поэтому для миѳологіи очень важны письменные заговоры, сохранившіеся въ большей полнотѣ и могущіе служить поясненіемъ первыхъ. Вышеприведенныя выраженія суть сокращенія нижеслѣдующаго. Заклинатель обращается къ Господу или св. угоднику и проситъ ихъ поставить около него или около скота "желѣзный тынъ" отъ неба и до земли со всѣхъ четырехъ сторонъ и окружить его огненною рѣкою для предохраненія ихъ отъ нечистаго духа, болѣзней, дикихъ звѣрей и пр., потомъ проситъ замкнуть этотъ тынъ и положить ключи на престолъ Божій или опустить въ воду для того, чтобы ихъ поглотила божественная золотая щука, живущая въ жилищѣ свѣтлыхъ божествъ. Затѣмъ слѣдуетъ заклинательная формула: какъ нельзя достать ключей съ престола господня или отъ щуки, такъ бы не нападали на заклинателя и его скотъ скорби, болѣзни, нечистая сила, злые люди и звѣри (III, IV, V). Этимъ объясняется обычай замыкать замокъ при заклинаніяхъ и бросать ключъ въ воду.
Желѣзный тынъ знаменуетъ собою небо, которое, по представленію язычниковъ, имѣло видъ крышки, покрывающей землю, крышка эта сдѣлана изъ желѣза и опускается въ море окіанъ, окружающій землю (огненная рѣка). Небо, по народнымъ преданіямъ, имѣетъ ворота, которыя ежедневно отпираетъ утренняя заря для проѣзда бога-солнца,
245
а вечеромъ запираетъ ихъ на замокъ вечерняя звѣзда, живущая въ жилищѣ свѣтлыхъ божествъ. Отсюда выражаніе "будьте мои слова замкомъ замкнуты, ключемъ заперты" или "будьте тверды, какъ ключи подземные", означаетъ желаніе, чтобы слова заклинателя были такъ сильны и тверды, какъ замкнутое на замокъ небо"{913}).
Не говоря уже о томъ, что, если "тынъ желѣзный" — небо, нелѣпо было бы просить знахарю обнести его небомъ "отъ земли до неба", когда онъ и безъ того подъ небомъ; подобное толкованіе совершенно произвольно и не имѣетъ подъ собой никакой почвы. Я не берусь рѣшительно отвѣтить на вопросъ, что такое "тынъ желѣзный", потому что имѣю въ рукахъ очень мало данныхъ; но все-таки есть основаніе предполагать, что и здѣсь подъ формулой скрывается нѣчто реальное, теперь совершенно забытое, но нѣкогда ее породившее. Прежде всего обратимъ вниманіе на то, что формула эта чаще всего встрѣчается въ различныхъ оберегахъ. Такъ это и должно быть по прямому ея смыслу. Встрѣчается она между прочимъ и въ пастушьемъ оберегѣ Майкова. Описывая обрядъ оберега, я упомянулъ и предписаніе "топоръ волочить и около скота посолонь обойтить". Это правило часто исполняется при обходѣ скота. Что оно значитъ? Острыя желѣзныя орудія разсматриваются, какъ предохранительныя средства противъ вліянія злыхъ духовъ и чародѣевъ. Втыкаютъ въ дверь какой-нибудь острый инструментъ, чтобы колдунъ не могъ войти{914}). Кладутъ на порогъ вѣникъ и топоръ; вѣникъ и вилы. Проводятъ скотину черезъ вѣникъ и топоръ, чтобы ее не коснулись никакія чары{915}). Чтобы ребенка не испортили, кладутъ ему въ колыбель ключъ и ножъ{916}). Проводятъ скотину черезъ яйцо, топоръ и ключъ, покрытые дерномъ{917}). У черемисовъ новобрачная, по приходѣ къ мужу, втыкаетъ въ первую встрѣтившуюся загородку иглу и говоритъ: Que toute sorcellerie et tous malefices restent ici![190]
246
Прежде чѣмъ войти въ домъ, глава церемоніи втыкаетъ иглу въ дверь, говоря: Que les méchants sorciers ne puissent entrer ici; qu’ils trouvent cette barrière de fer[191]{918})! Послѣдняя фраза разъясняетъ значеніе подобныхъ пріемовъ, Всѣ они, очевидно, направлены къ тому, чтобы заградить путь враждебнымъ существамъ. Пусть наткнутся на желѣзную загородку ("тынъ желѣзный", barrière de fer)! Употребленіе острыхъ орудій въ качествѣ предохранительныхъ средствъ противъ злыхъ существъ хорошо извѣстно и русскимъ знахарямъ. Такъ, противъ домового подъ голову новорожденному кладутъ прочищенный ножъ{919}). Во время холеры кладутъ ножи по ту и другую сторону пороговъ или подъ первую ступень крыльца{920}). Чтобы мертвецъ не могъ влѣзть въ окна, втыкаютъ въ нихъ изломанныя иглы{921}). Невѣстѣ закладываютъ въ подолъ и рукава платья иголки, а когда послѣ вѣнца она въѣзжаетъ въ ворота къ мужу, эти иглы вынимаютъ, переламываютъ на двое и бросаютъ на обѣ стороны: это для того, чтобы вѣдьма не перекинулась черезъ иглы{922}). Это все способы поставить "булатный тынъ" противъ враговъ. Но примитивный человѣкъ не ограничивается тѣмъ, что помѣщаетъ спасительное орудіе въ одномъ какомъ-нибудь мѣстѣ; этого часто въ его глазахъ бываетъ мало. Онъ хочетъ оградиться со всѣхъ сторонъ. Изъ этой потребности и возникли магическіе круги. Ихъ знаютъ всѣ народы. Знала древняя Индія, широко практиковалъ классическій міръ, гдѣ они играли роль не только въ частной, но и въ общественной жизни; знаетъ и современная Европа. У насъ обряды опахиванія и обходовъ селъ восходятъ къ тѣмъ же магическимъ кругамъ. Магическій кругъ часто (а первоначально, вѣроятно, всегда) обводится чѣмъ-нибудь такимъ, что само по себѣ обладаетъ предохранительной силой. Въ Индіи, напр., проводили
247
его священными углями, взятыми съ алтаря. Римляне чертили мечомъ вокругъ ребенка кругъ по землѣ или въ воздухѣ{923}). У насъ больного очерчиваютъ ножомъ{924}). Но особенно распространено очерчиваніе магическихъ круговъ острымъ инструментомъ вокругъ скота. Въ памятникѣ XVII вѣка говорится: "и около скота волхвуютъ и съ каменіемъ и желѣзомъ и сковородою и сыконами спускаютъ скоты своя"{925}), Въ сборникѣ заговоровъ того же вѣка находимъ и описаніе этихъ волхвованій съ "желѣзомъ". "Ходи около. Взяв секиру, с четырех стран засѣкаті по землі и говор: Ставлю аз р. б. (и) около сего стада…. каменную стѣну, булатен тын…"{926}) …"взят рогатіна, которая въ звѣре бывала, да котороі скот на лѣто пущат, кругом 3-ж очерті, а сам по вонную сторону двора ході, а говор: пусть тын желѣзноі круг моего скота, колко в отпуске…"{927}). Обходя вокругъ хлѣва подъ Егорьевъ день, тянутъ по землѣ топоръ и говорятъ: "Пусть около моего скоту желѣзноі тын стан от земли до небеси от зверя и от волку"{928}). Обходятъ съ топоромъ и пропускаютъ скотъ черезъ ворота, около которыхъ поставленъ топоръ, остріемъ къ дорогѣ{929}).
Подобное волхвованіе съ желѣзомъ сохранилось и до нашего времени. Напримѣръ, въ Воронежской губ. кругомъ скота проводятъ по землѣ острымъ концомъ топора и потомъ топоръ перебрасываютъ черезъ скотъ крестообразно{930}). Несомнѣнно, перебрасываніе топора имѣетъ цѣлью покрыть скотъ "булатной крышей", какъ очерчиваніе — оградить "булатнымъ тыномъ"{931}). Такимъ образомъ, въ магическихъ обрядахъ находится, какъ будто, прочная основа для формулы "желѣзнаго тына".
248
Въ латышскихъ заговорахъ находится не менѣе наглядный матеріалъ, показывающій, какъ на почвѣ употребленія острыхъ орудій въ качествѣ предохранительныхъ средствъ противъ вѣдьмъ и завистниковъ могла развиться формула желѣзнаго тына. Латыши очень широко въ этихъ цѣляхъ пользуются острыми орудіями. Ножъ, коса, топоръ, иголка — все пускается въ дѣло. Чтобы избавиться отъ кошмара, нужно вечеромъ навязать на больного косу остріемъ вверхъ. На другое утро на больномъ будетъ кровь: кошмаръ порѣзался{932}). Чтобы еще вѣрнѣе оградиться отъ нечисти, очерчиваютъ вокругъ себя ножомъ кругъ и кладутъ ножъ съ собою{933}). Вѣдьмы отнимаютъ у коровъ молоко. Мы уже видѣли, что острые желѣзные инструменты употребляются съ цѣлью защитить скотъ отъ злого вліянія. Тождественные пріемы практикуются у самыхъ разнообразныхъ народовъ. Острый инструментъ втыкаютъ въ дверь, кладутъ на порогъ и т. д. Знаютъ это, конечно, и латыши. И вотъ какой заговоръ у нихъ развивается на этой почвѣ: "Лети рагана (вѣдьма) по воздуху хоть поперекъ, а въ мой дворъ не попадешь! Мой дворъ окованъ желѣзомъ, изъ косъ сдѣланы стропила, а иголками крыты крыши, косами изрѣзаны, иголками натыканы"{934}). Конечно, такой образъ могъ развиться прямо подъ вліяніемъ обычая втыкать косы и иголки въ стропила, стѣны, крышу двора. Только обрядъ получилъ въ заговорѣ гиперболическое выраженіе. Въ данномъ случаѣ связь формулы и обряда вполнѣ ясна. Но дальше, особенно, когда формула отрывается отъ обряда, связь эта можетъ окончательно затемниться. Образъ, родившійся на почвѣ обряда, оторвавшись отъ него, будетъ дѣлаться все фантастичнѣй и фантастичнѣй. Иголки и косы могутъ уже совсѣмъ забыться. Такъ, напр., одинъ латышскій заговоръ просто говоритъ: "Стальное покрывало надъ моими коровушками…"{935}). Выраженія въ родѣ — "стальное покрывало надъ моими коровушками", "мой дворъ окованъ
249
желѣзомъ" — очень близко подходятъ къ русской формулѣ желѣзнаго тына. — Обыкновенно самая формула "желѣзнаго тына" оказывается вставленной въ какой-нибудь пространный текстъ. Но это результатъ позднѣйшей ея исторіи. Первоначально она была вполнѣ самостоятельна и очень кратка. У Майкова есть такая запись:
Рано утромъ въ среду на страстной недѣлѣ дѣти съ коровьими колоколами бѣгаютъ около деревни, приговаривая:
"Около двора желѣзный тынъ"{936})!
Звонъ колокольчиковъ, очевидно, долженъ подтверждать существованіе желѣзнаго тына, который и создавало самое обнесеніе колокольчиковъ вокругъ двора. Едва ли не на той же вѣрѣ въ магическую силу колокольчиковъ покоится и обычай подвязыванія колокольчиковъ въ свадебныхъ поѣздахъ. За это предположеніе говоритъ и то обстоятельство, что формула "тына желѣзнаго" постоянно встрѣчается въ свадебныхъ оберегахъ. Дѣйствительно, какъ сейчасъ увидимъ, для возведенія "желѣзнаго тына" не обязательно требуются острыя орудія. Достаточно, чтобы они были металлическими. Лужицкіе сербы по цѣлому селенію, отъ двора ко двору, носили палку, имѣвшую рукоятку въ видѣ руки, держащей желѣзный обручъ. Думали, что эта палка охраняетъ стадо отъ волковъ{937}). Такимъ образомъ, возможно объяснить возникновеніе формулы "тына желѣзнаго" на почвѣ обереговъ скота. Но она является непремѣннымъ мотивомъ почти во всѣхъ оберегахъ и человѣка. И здѣсь, какъ кажется, имѣла тоже реальную почву. Выше я отмѣчалъ обведеніе человѣка мечомъ и ножомъ и употребленіе иголокъ. Тексты латышскихъ заговоровъ заставляютъ предполагать употребленіе какихъ-то металлическихъ предметовъ, какъ талисмановъ. Можетъ быть, это были простые куски стали или желѣза. Въ одномъ оберегѣ говорится: "Три куска стали для моего ребенка…"{938}). Отправляясь въ судъ, латышъ говоритъ: "Желѣзо вокругъ меня, сталь на моемъ
250
сердцѣ, серебро на моей головѣ…"{939}). Вѣроятнѣе всего, раньше онъ и на самомъ дѣлѣ имѣлъ при себѣ какіе-нибудь металлическіе предметы. Указаніе на употребленіе въ оберегѣ желѣза сохранилось въ сборникѣ XVII в. Тамъ заговоръ "отъ деревъ" предписывается читать, "стоя на желѣзѣ да на камені, а в руках держат желѣзо да камен". Въ самомъ заговорѣ высказывается пожеланіе: "И ребра моі былі бы мѣдные и кості булатные, a тѣло б мое было каменное"{940}). Аналогичный заговоръ находимъ и у латышей: "Я родился желѣзнымъ ребенкомъ отъ стальной матушки; я надѣлъ желѣзную свитку, стальную шубку…"{941}). Сборникъ XVII вѣка рекомендуетъ, читая заговоръ противъ недруга, становиться на незыблемый камень и обводить вокругъ себя кругъ топоромъ, къ которому подвязано огниво{942}). Чтобы оградить отъ злого вліянія ребенка, безушей иголкой обводятъ вокругъ подушки, на которой спитъ ребенокъ, 3 раза и оставляютъ ее гдѣ-нибудь въ подушкѣ. При этомъ читаютъ заговоръ: "Горожу огороду кругомъ этого р. б. младенца (имя) отъ земли и до неба, обкладну, булатну, желѣзну, каменну, чтобы не брали прицы, призоры, людскіе оговоры, люди посторонны и отцовы-материны худыя думы. Во имя Отца… Аминь"{943}).
Едва ли подлежитъ сомнѣнію, что ношеніе на себѣ колецъ, цѣпей и т. п. является не чѣмъ инымъ, какъ стремленіемъ создать вокругъ себя "желѣзный тынъ". Для успѣха въ кражѣ надѣваютъ на себя кольцо, снятое съ покойника{944}). Если съ невѣсты во время свадьбы снять кольцо, то тѣмъ самымъ ее можно испортить{945}). Ношеніе женщинами цѣпей вокругъ шеи распространено на Кавказѣ{946}). Подъ этимъ обычаемъ, несомнѣнно, кроется вѣра въ спасительную
251
силу цѣпей. Героиня поэмы Джонсона о св. Георгіи — Сабра сохраняетъ свою дѣвственность при помощи золотой цѣпи, обверченной вокругъ шеи{947}). Однако иногда повязываютъ вокругъ шеи предметы и не металлическіе, но все же почему-то обладаюшіе той же магической репутаціей. Въ Воронежской губ., провожая жениха съ невѣстой въ храмъ, перепоясываютъ ихь по брюху сѣточкой, снятой съ рыбачьихъ вентерей: къ перепоясаннымъ такъ колдунъ никогда не прикоснется{948}). У пермяковъ женихъ передъ вѣнцомъ опоясывается по голому тѣлу лыкомъ, въ убѣжденіи, что лыко защищаетъ отъ колдуновъ{949}). Интересно съ этими фактами сопоставить французское названіе беременной женщины — femme enceinte, что буквально значитъ "огражденная женщина". Вѣроятно, и французы знали обрядъ опоясыванія, и, можетъ быть, беременныя женщины у нихъ носили вокругъ тѣла цѣпи, какъ это иногда дѣлаютъ женщины въ Сибири{950}). Но русское знахарство практиковало, очевидно, и другіе способы созданія тына вокругъ человѣка. Въ человѣческихъ оберегахъ самая простая формула тына почти всегда уже оказывается сросшейся съ мотивомъ "ключа и замка".
"У меня раба Божія (имя рекъ) есть тынъ желѣзный. Замкнусь и запрусь двѣнадцатью замками и ключами, вѣкъ по вѣку, и отъ нынѣ и до вѣка"{951}).
Возможно, что смѣшеніе этихъ двухъ мотивовъ пошло отъ смѣшенія породившихъ ихъ обрядовъ. Запираніе замка при человѣческомъ оберегѣ мы уже видѣли. A выраженіе "у меня… есть тынъ желѣзный" (а не вокругъ меня), заставляетъ предполагать, что дѣйствительно у человѣка былъ какой-то тынъ желѣзный. Вотъ мы и посмотримъ теперь, не даютъ ли тексты заговоровъ какихъ-нибудь указаній на характеръ этого тына. Въ одномъ оберегѣ отъ притокъ и призоровъ говорится:
252
"И взойду я рабъ Божій (имя рекъ) на Сіонскую гору, и стану я рабъ Божій (и. р.) на желѣзномъ току подъ мѣднымъ потолкомъ…"{952}).
На Сіонскую гору можно и не подыматься. Молитва отъ нечистой силы просто говоритъ:
"Огородзи яго, Господзи, каменною сцяною и накрый яго, Господзи, горячую ско’родою, подмосьци яму, Господзи, зялѣзную доскою. Тоды яго вѣдзьма-чародзѣйница име́ць, якъ каменную сцяну илбомъ пробъѐць, горячую ско’роду языкомъ пролижець, зялѣзную доску ногою проломиць{953}).
Здѣсь уже намъ встрѣчаются предметы не столь не обыкновенные, какъ токъ желѣзный, потолокъ мѣдный; дѣло идетъ о болѣе простыхъ вещахъ: вмѣсто тока — только доска желѣзная, вмѣсто потолка — сковорода. Пойдемъ далѣе — не найдемъ ли еще какихъ указаній.
"И становлюсь я рабъ Божій (и. р.) въ горшокъ и въ котелъ желѣзный, отыкаюсь кругомъ себя раба Божія (и. р.), въ тридесять тыновъ желѣзныхъ, и замыкаюсь въ тридесять замковъ желѣзныхъ отъ своихъ супостатовъ…"{954}).
Оказывается, что и безъ желѣзной доски можно обойтись. Достаточно просто стать въ котелъ желѣзный. Далѣе -
"Становлюся я раба божія и заговарююся и замовляюся отъ чаровника. Становлюся на мѣдзянымъ тазу, закрываюся золотымъ тазомъ, обгораджива́юся зялѣзнымъ тыномъ, замыкаюся тридзевяць замками" и т. д.{955}).
Вотъ свидѣтельства текстовъ; всѣ они указываютъ въ одномъ направленіи. Человѣкъ, вѣроятно, становился на сковороду, въ котелъ, тазъ и накрывался тазомъ, сковородою и т. п., изображая такимъ образомъ вокругъ себя тынъ желѣзный и потолокъ желѣзный и совершенно не думая ни о какихъ зоряхъ и небесахъ. Употребленіе въ свадебныхъ оберегахъ сковороды — явленіе довольно распространенное.
253
"Клѣтникъ (оборонитель свадьбы) становитъ жениха и невѣсту на сковороду и перевязываетъ ихъ чѣмъ-то три раза"{956}). Женихъ становится на сковороду, положенную на колѣно матери{957}). Свекровь кидаетъ невѣстѣ подъ ноги сковороду{958}). Употребляется сковорода и при скотьемъ оберегѣ. Выгоняя первый разъ скотъ, кладутъ въ воротахъ запертый замокъ безъ ключа и наверхъ сковороду, покрываютъ навозомъ, и черезъ это хозяинъ выгоняетъ скотъ{959}). Что касается прикрыванія человѣка сковородою, то на это сохранились лишь косвенныя указанія. Въ одной сказкѣ у Аѳанасьева разсказывается, какь герой, ночевавшій три ночи надъ умершей и встававшей по ночамъ вѣдьмой, въ послѣднюю, самую страшную ночь спасался отъ вѣдьмы, прикрываясь именно сковородой{960}). На мой взглядъ, въ сказкѣ отразилась вѣрная бытовая черта. Любопытно, что иногда въ сказкахъ сковородою защищается отъ змѣинаго зуба лиса. Употребленіе магическихъ средствъ животными хорошо извѣстно по "Рейнике-Лису".
Такимъ образомъ, вполнѣ возможно въ подобныхъ обрядахъ искать источникъ формулы тына. Присущій русскимъ заговорамъ неудержимый полетъ фантазіи, отразившійся въ пріемѣ "симпатической гиперболы", развернулся въ этомъ мотивѣ во всю ширь. Читая заговоръ отъ колдуновъ, говорятъ: "упыраюсь на мѣдный токъ огоражываюсь желѣзнымъ тыномъ отъ земли до неба…"{961}). Дно сковороды — токъ, края — тынъ. Когда обрядъ былъ забытъ, изъ этого реальнаго образа выросъ цѣлый рядъ фантастичныхъ картинъ. Но разборъ ихъ требуетъ спеціальной работы, здѣсь же меня интересуетъ лишь возможность опредѣленія источника мотива.
Съ мотивомъ "желѣзнаго тына" тѣсно переплелся мотивъ "чудеснаго одѣванія". Читающій заговоръ не только
254
окружаетъ себя тыномъ, но еще одѣвается небомъ, покрывается облаками, подпоясывается ясными зорями, обсаживается частыми звѣздами и т. д. Что это значитъ? Видѣть и здѣсь указаніе на какое-нибудь забытое дѣйствіе было бы натяжкой, для которой ни въ заговорахъ, ни въ обрядахъ нѣтъ ни малѣйшихъ данныхъ. Для миѳологовъ, конечно, тутъ нѣтъ никакого затрудненія; даже напротивъ: здѣсь-то имъ и развернуться. Чудесное одѣваніе, напр., Аѳанасьеву говоритъ о томъ, что человѣкъ, читавшій заговоръ, отдавалъ себя подъ защиту высшихъ силъ{962}). Зелинскій раздѣляетъ это мнѣніе{963}). Принимаетъ его и Потебня{964}). Мансикка съ своей точки зрѣнія отыскиваетъ и въ этомъ мотивѣ христіанскую символику. Указывая на то, что среди спасительныхъ одѣяній встрѣчается иногда бѣлая риза и поясъ Богородицы, которымъ въ апокрифахъ и легендахъ приписывается цѣлебная сила, онъ старается доказать, что мы имѣемъ дѣло съ символами Богородицы, и приводитъ слѣдующую цитату: "Одѣяйся небомъ, покрывайся облаки, препоясайся поясомъ и силою Пречистыя Богородицы <и святыми ангелы>". Изъ этого уже, по его мнѣнію, ясно, что иногда вмѣсто пояса могла появиться сама утренняя звѣзда, т. е. Богородица. Могла явиться слѣдующая формула: "Покрываюсь я чистыми звѣздами, окружаюсь святымъ образомъ, о Господи, свѣтлое солнышко, Матерь Божія, покрой и защити меня твоимъ покровомъ отъ всякаго врага"{965}). Солнце же — символъ Іисуса Христа{966}).
Трудно согласиться съ такими толкованіями. Мнѣ кажется, что одно сопоставленіе различныхъ варіантовъ мотива можетъ само указать источникъ, изъ какого онъ родился. Въ одномъ заговорѣ у Виноградова читаемъ: "Одѣяйся свѣтомъ, яко ризою; пропинаяй небо, яко кожу, покрываяй облаки, препоясай поясомъ Пречистыя Богородицы,
255
свяжи уста…"{967}) Въ другомъ: "Заклинаю тя одѣвающимся свѣтомъ, яко ризою, единѣмъ, имѣющимъ безсмертіе…"{968}) (по контексту — Христомъ). Въ третьемъ: "Заклинаю васъ, бѣсовъ, одѣвающимся свѣтомъ, яко ризою"{969}). Далѣе: "одѣяся свѣтомъ, яко ризою, покрываюся облакомъ…"{970}). "Одѣяйся небомъ, покрывайся облакомъ, препоясайся поясомъ и силою Пречистыя Богородицы…"{971}). "Одѣваюсь свѣтомъ, опояшусь свѣтлою ризою, покроюсь облакомъ…"{972}). …"Прикрыхся небесы, преодѣяхся облаки и защитихся честным крестом…"{973}) …"Самъ Господь Іисусъ Христосъ обвертитъ въ облака меня, р. б. и. р., покроетъ краснымъ солнцемъ, подпояшетъ зарею утреннею, подтычетъ частыми звѣздами…"{974}). "Надѣну утреранній бѣлый свѣтъ и застегаюсь утреранними мелко-частыми звѣздами…"{975}). И такъ далѣе. Варіаціи безчисленны. Но кажется несомнѣннымъ, что колыбель ихъ въ псалмѣ Давида 103: "Одѣяйся свѣтомъ, яко ризою, простираяй небо, яко кожу: покрываяй водами превыспренняя своя, полагаяй облаки на восхожденіе свое…" Всякій знакомый съ заговорами знаетъ, какое большое вліяніе оказала на нихъ церковная литература. Не говоря уже о томъ, что цѣлые заговоры слагались прямо подъ ея вліяніемъ, масса отдѣльныхъ церковныхъ изреченій разсѣялась по заговорамъ, вкропившись въ нихъ. Разъ попавши въ заговоръ, въ уста народа, они уже подвергались тамъ всевозможнымъ переработкамъ. Возьмемъ, для примѣра, хотя бы слѣдующую фразу: "Христосъ воскресе и разбилися ўси ўраги яго, ненавидзящихъ яго сажаець ихъ у дымъ, счахнуць отъ лица, якъ воскъ отъ огня"{976}). Не подлежитъ сомнѣнію, изъ чего развилась эта
не покинетъ человѣка. Таковымъ мнѣ представляется происхожденіе и распространеніе формулы "ключа и замка". Приведу еще одно миѳологическое толкованіе ея. Оно здѣсь будетъ умѣстно, во-первыхъ, потому, что касается отношеній между явленіями, только что нами затронутыми (формулы, реальнаго ключа и замка, чудесной щуки), и, во-вторыхъ, даетъ объясненіе "желѣзнаго тына", разсмотрѣніе котораго теперь на очереди. Вотъ что пишетъ Ефименко: "Выраженія, которыми заканчивается большая часть заклинаній — "будьте мои слова замкомъ замкнуты, ключемъ заперты (№ 19), будьте мои слова крѣпки и ёмни, какъ ключи подземные (6); будьте мои слова тверды и крѣпки на вѣки не рушимы: ключъ въ воду, а замокъ въ руки (5)", — почти не имѣютъ для насъ смысла сами по себѣ и показываютъ, что заклинанія, хранившіяся въ устахъ народа, сильно пострадали и сократились: здѣсь память народная измѣнила себѣ. Поэтому для миѳологіи очень важны письменные заговоры, сохранившіеся въ большей полнотѣ и могущіе служить поясненіемъ первыхъ. Вышеприведенныя выраженія суть сокращенія нижеслѣдующаго. Заклинатель обращается къ Господу или св. угоднику и проситъ ихъ поставить около него или около скота "желѣзный тынъ" отъ неба и до земли со всѣхъ четырехъ сторонъ и окружить его огненною рѣкою для предохраненія ихъ отъ нечистаго духа, болѣзней, дикихъ звѣрей и пр., потомъ проситъ замкнуть этотъ тынъ и положить ключи на престолъ Божій или опустить въ воду для того, чтобы ихъ поглотила божественная золотая щука, живущая въ жилищѣ свѣтлыхъ божествъ. Затѣмъ слѣдуетъ заклинательная формула: какъ нельзя достать ключей съ престола господня или отъ щуки, такъ бы не нападали на заклинателя и его скотъ скорби, болѣзни, нечистая сила, злые люди и звѣри (III, IV, V). Этимъ объясняется обычай замыкать замокъ при заклинаніяхъ и бросать ключъ въ воду.
Желѣзный тынъ знаменуетъ собою небо, которое, по представленію язычниковъ, имѣло видъ крышки, покрывающей землю, крышка эта сдѣлана изъ желѣза и опускается въ море окіанъ, окружающій землю (огненная рѣка). Небо, по народнымъ преданіямъ, имѣетъ ворота, которыя ежедневно отпираетъ утренняя заря для проѣзда бога-солнца,
245
а вечеромъ запираетъ ихъ на замокъ вечерняя звѣзда, живущая въ жилищѣ свѣтлыхъ божествъ. Отсюда выражаніе "будьте мои слова замкомъ замкнуты, ключемъ заперты" или "будьте тверды, какъ ключи подземные", означаетъ желаніе, чтобы слова заклинателя были такъ сильны и тверды, какъ замкнутое на замокъ небо"{913}).
Не говоря уже о томъ, что, если "тынъ желѣзный" — небо, нелѣпо было бы просить знахарю обнести его небомъ "отъ земли до неба", когда онъ и безъ того подъ небомъ; подобное толкованіе совершенно произвольно и не имѣетъ подъ собой никакой почвы. Я не берусь рѣшительно отвѣтить на вопросъ, что такое "тынъ желѣзный", потому что имѣю въ рукахъ очень мало данныхъ; но все-таки есть основаніе предполагать, что и здѣсь подъ формулой скрывается нѣчто реальное, теперь совершенно забытое, но нѣкогда ее породившее. Прежде всего обратимъ вниманіе на то, что формула эта чаще всего встрѣчается въ различныхъ оберегахъ. Такъ это и должно быть по прямому ея смыслу. Встрѣчается она между прочимъ и въ пастушьемъ оберегѣ Майкова. Описывая обрядъ оберега, я упомянулъ и предписаніе "топоръ волочить и около скота посолонь обойтить". Это правило часто исполняется при обходѣ скота. Что оно значитъ? Острыя желѣзныя орудія разсматриваются, какъ предохранительныя средства противъ вліянія злыхъ духовъ и чародѣевъ. Втыкаютъ въ дверь какой-нибудь острый инструментъ, чтобы колдунъ не могъ войти{914}). Кладутъ на порогъ вѣникъ и топоръ; вѣникъ и вилы. Проводятъ скотину черезъ вѣникъ и топоръ, чтобы ее не коснулись никакія чары{915}). Чтобы ребенка не испортили, кладутъ ему въ колыбель ключъ и ножъ{916}). Проводятъ скотину черезъ яйцо, топоръ и ключъ, покрытые дерномъ{917}). У черемисовъ новобрачная, по приходѣ къ мужу, втыкаетъ въ первую встрѣтившуюся загородку иглу и говоритъ: Que toute sorcellerie et tous malefices restent ici![190]
246
Прежде чѣмъ войти въ домъ, глава церемоніи втыкаетъ иглу въ дверь, говоря: Que les méchants sorciers ne puissent entrer ici; qu’ils trouvent cette barrière de fer[191]{918})! Послѣдняя фраза разъясняетъ значеніе подобныхъ пріемовъ, Всѣ они, очевидно, направлены къ тому, чтобы заградить путь враждебнымъ существамъ. Пусть наткнутся на желѣзную загородку ("тынъ желѣзный", barrière de fer)! Употребленіе острыхъ орудій въ качествѣ предохранительныхъ средствъ противъ злыхъ существъ хорошо извѣстно и русскимъ знахарямъ. Такъ, противъ домового подъ голову новорожденному кладутъ прочищенный ножъ{919}). Во время холеры кладутъ ножи по ту и другую сторону пороговъ или подъ первую ступень крыльца{920}). Чтобы мертвецъ не могъ влѣзть въ окна, втыкаютъ въ нихъ изломанныя иглы{921}). Невѣстѣ закладываютъ въ подолъ и рукава платья иголки, а когда послѣ вѣнца она въѣзжаетъ въ ворота къ мужу, эти иглы вынимаютъ, переламываютъ на двое и бросаютъ на обѣ стороны: это для того, чтобы вѣдьма не перекинулась черезъ иглы{922}). Это все способы поставить "булатный тынъ" противъ враговъ. Но примитивный человѣкъ не ограничивается тѣмъ, что помѣщаетъ спасительное орудіе въ одномъ какомъ-нибудь мѣстѣ; этого часто въ его глазахъ бываетъ мало. Онъ хочетъ оградиться со всѣхъ сторонъ. Изъ этой потребности и возникли магическіе круги. Ихъ знаютъ всѣ народы. Знала древняя Индія, широко практиковалъ классическій міръ, гдѣ они играли роль не только въ частной, но и въ общественной жизни; знаетъ и современная Европа. У насъ обряды опахиванія и обходовъ селъ восходятъ къ тѣмъ же магическимъ кругамъ. Магическій кругъ часто (а первоначально, вѣроятно, всегда) обводится чѣмъ-нибудь такимъ, что само по себѣ обладаетъ предохранительной силой. Въ Индіи, напр., проводили
247
его священными углями, взятыми съ алтаря. Римляне чертили мечомъ вокругъ ребенка кругъ по землѣ или въ воздухѣ{923}). У насъ больного очерчиваютъ ножомъ{924}). Но особенно распространено очерчиваніе магическихъ круговъ острымъ инструментомъ вокругъ скота. Въ памятникѣ XVII вѣка говорится: "и около скота волхвуютъ и съ каменіемъ и желѣзомъ и сковородою и сыконами спускаютъ скоты своя"{925}), Въ сборникѣ заговоровъ того же вѣка находимъ и описаніе этихъ волхвованій съ "желѣзомъ". "Ходи около. Взяв секиру, с четырех стран засѣкаті по землі и говор: Ставлю аз р. б. (и) около сего стада…. каменную стѣну, булатен тын…"{926}) …"взят рогатіна, которая въ звѣре бывала, да котороі скот на лѣто пущат, кругом 3-ж очерті, а сам по вонную сторону двора ході, а говор: пусть тын желѣзноі круг моего скота, колко в отпуске…"{927}). Обходя вокругъ хлѣва подъ Егорьевъ день, тянутъ по землѣ топоръ и говорятъ: "Пусть около моего скоту желѣзноі тын стан от земли до небеси от зверя и от волку"{928}). Обходятъ съ топоромъ и пропускаютъ скотъ черезъ ворота, около которыхъ поставленъ топоръ, остріемъ къ дорогѣ{929}).
Подобное волхвованіе съ желѣзомъ сохранилось и до нашего времени. Напримѣръ, въ Воронежской губ. кругомъ скота проводятъ по землѣ острымъ концомъ топора и потомъ топоръ перебрасываютъ черезъ скотъ крестообразно{930}). Несомнѣнно, перебрасываніе топора имѣетъ цѣлью покрыть скотъ "булатной крышей", какъ очерчиваніе — оградить "булатнымъ тыномъ"{931}). Такимъ образомъ, въ магическихъ обрядахъ находится, какъ будто, прочная основа для формулы "желѣзнаго тына".
248
Въ латышскихъ заговорахъ находится не менѣе наглядный матеріалъ, показывающій, какъ на почвѣ употребленія острыхъ орудій въ качествѣ предохранительныхъ средствъ противъ вѣдьмъ и завистниковъ могла развиться формула желѣзнаго тына. Латыши очень широко въ этихъ цѣляхъ пользуются острыми орудіями. Ножъ, коса, топоръ, иголка — все пускается въ дѣло. Чтобы избавиться отъ кошмара, нужно вечеромъ навязать на больного косу остріемъ вверхъ. На другое утро на больномъ будетъ кровь: кошмаръ порѣзался{932}). Чтобы еще вѣрнѣе оградиться отъ нечисти, очерчиваютъ вокругъ себя ножомъ кругъ и кладутъ ножъ съ собою{933}). Вѣдьмы отнимаютъ у коровъ молоко. Мы уже видѣли, что острые желѣзные инструменты употребляются съ цѣлью защитить скотъ отъ злого вліянія. Тождественные пріемы практикуются у самыхъ разнообразныхъ народовъ. Острый инструментъ втыкаютъ въ дверь, кладутъ на порогъ и т. д. Знаютъ это, конечно, и латыши. И вотъ какой заговоръ у нихъ развивается на этой почвѣ: "Лети рагана (вѣдьма) по воздуху хоть поперекъ, а въ мой дворъ не попадешь! Мой дворъ окованъ желѣзомъ, изъ косъ сдѣланы стропила, а иголками крыты крыши, косами изрѣзаны, иголками натыканы"{934}). Конечно, такой образъ могъ развиться прямо подъ вліяніемъ обычая втыкать косы и иголки въ стропила, стѣны, крышу двора. Только обрядъ получилъ въ заговорѣ гиперболическое выраженіе. Въ данномъ случаѣ связь формулы и обряда вполнѣ ясна. Но дальше, особенно, когда формула отрывается отъ обряда, связь эта можетъ окончательно затемниться. Образъ, родившійся на почвѣ обряда, оторвавшись отъ него, будетъ дѣлаться все фантастичнѣй и фантастичнѣй. Иголки и косы могутъ уже совсѣмъ забыться. Такъ, напр., одинъ латышскій заговоръ просто говоритъ: "Стальное покрывало надъ моими коровушками…"{935}). Выраженія въ родѣ — "стальное покрывало надъ моими коровушками", "мой дворъ окованъ
249
желѣзомъ" — очень близко подходятъ къ русской формулѣ желѣзнаго тына. — Обыкновенно самая формула "желѣзнаго тына" оказывается вставленной въ какой-нибудь пространный текстъ. Но это результатъ позднѣйшей ея исторіи. Первоначально она была вполнѣ самостоятельна и очень кратка. У Майкова есть такая запись:
Рано утромъ въ среду на страстной недѣлѣ дѣти съ коровьими колоколами бѣгаютъ около деревни, приговаривая:
"Около двора желѣзный тынъ"{936})!
Звонъ колокольчиковъ, очевидно, долженъ подтверждать существованіе желѣзнаго тына, который и создавало самое обнесеніе колокольчиковъ вокругъ двора. Едва ли не на той же вѣрѣ въ магическую силу колокольчиковъ покоится и обычай подвязыванія колокольчиковъ въ свадебныхъ поѣздахъ. За это предположеніе говоритъ и то обстоятельство, что формула "тына желѣзнаго" постоянно встрѣчается въ свадебныхъ оберегахъ. Дѣйствительно, какъ сейчасъ увидимъ, для возведенія "желѣзнаго тына" не обязательно требуются острыя орудія. Достаточно, чтобы они были металлическими. Лужицкіе сербы по цѣлому селенію, отъ двора ко двору, носили палку, имѣвшую рукоятку въ видѣ руки, держащей желѣзный обручъ. Думали, что эта палка охраняетъ стадо отъ волковъ{937}). Такимъ образомъ, возможно объяснить возникновеніе формулы "тына желѣзнаго" на почвѣ обереговъ скота. Но она является непремѣннымъ мотивомъ почти во всѣхъ оберегахъ и человѣка. И здѣсь, какъ кажется, имѣла тоже реальную почву. Выше я отмѣчалъ обведеніе человѣка мечомъ и ножомъ и употребленіе иголокъ. Тексты латышскихъ заговоровъ заставляютъ предполагать употребленіе какихъ-то металлическихъ предметовъ, какъ талисмановъ. Можетъ быть, это были простые куски стали или желѣза. Въ одномъ оберегѣ говорится: "Три куска стали для моего ребенка…"{938}). Отправляясь въ судъ, латышъ говоритъ: "Желѣзо вокругъ меня, сталь на моемъ
250
сердцѣ, серебро на моей головѣ…"{939}). Вѣроятнѣе всего, раньше онъ и на самомъ дѣлѣ имѣлъ при себѣ какіе-нибудь металлическіе предметы. Указаніе на употребленіе въ оберегѣ желѣза сохранилось въ сборникѣ XVII в. Тамъ заговоръ "отъ деревъ" предписывается читать, "стоя на желѣзѣ да на камені, а в руках держат желѣзо да камен". Въ самомъ заговорѣ высказывается пожеланіе: "И ребра моі былі бы мѣдные и кості булатные, a тѣло б мое было каменное"{940}). Аналогичный заговоръ находимъ и у латышей: "Я родился желѣзнымъ ребенкомъ отъ стальной матушки; я надѣлъ желѣзную свитку, стальную шубку…"{941}). Сборникъ XVII вѣка рекомендуетъ, читая заговоръ противъ недруга, становиться на незыблемый камень и обводить вокругъ себя кругъ топоромъ, къ которому подвязано огниво{942}). Чтобы оградить отъ злого вліянія ребенка, безушей иголкой обводятъ вокругъ подушки, на которой спитъ ребенокъ, 3 раза и оставляютъ ее гдѣ-нибудь въ подушкѣ. При этомъ читаютъ заговоръ: "Горожу огороду кругомъ этого р. б. младенца (имя) отъ земли и до неба, обкладну, булатну, желѣзну, каменну, чтобы не брали прицы, призоры, людскіе оговоры, люди посторонны и отцовы-материны худыя думы. Во имя Отца… Аминь"{943}).
Едва ли подлежитъ сомнѣнію, что ношеніе на себѣ колецъ, цѣпей и т. п. является не чѣмъ инымъ, какъ стремленіемъ создать вокругъ себя "желѣзный тынъ". Для успѣха въ кражѣ надѣваютъ на себя кольцо, снятое съ покойника{944}). Если съ невѣсты во время свадьбы снять кольцо, то тѣмъ самымъ ее можно испортить{945}). Ношеніе женщинами цѣпей вокругъ шеи распространено на Кавказѣ{946}). Подъ этимъ обычаемъ, несомнѣнно, кроется вѣра въ спасительную
251
силу цѣпей. Героиня поэмы Джонсона о св. Георгіи — Сабра сохраняетъ свою дѣвственность при помощи золотой цѣпи, обверченной вокругъ шеи{947}). Однако иногда повязываютъ вокругъ шеи предметы и не металлическіе, но все же почему-то обладаюшіе той же магической репутаціей. Въ Воронежской губ., провожая жениха съ невѣстой въ храмъ, перепоясываютъ ихь по брюху сѣточкой, снятой съ рыбачьихъ вентерей: къ перепоясаннымъ такъ колдунъ никогда не прикоснется{948}). У пермяковъ женихъ передъ вѣнцомъ опоясывается по голому тѣлу лыкомъ, въ убѣжденіи, что лыко защищаетъ отъ колдуновъ{949}). Интересно съ этими фактами сопоставить французское названіе беременной женщины — femme enceinte, что буквально значитъ "огражденная женщина". Вѣроятно, и французы знали обрядъ опоясыванія, и, можетъ быть, беременныя женщины у нихъ носили вокругъ тѣла цѣпи, какъ это иногда дѣлаютъ женщины въ Сибири{950}). Но русское знахарство практиковало, очевидно, и другіе способы созданія тына вокругъ человѣка. Въ человѣческихъ оберегахъ самая простая формула тына почти всегда уже оказывается сросшейся съ мотивомъ "ключа и замка".
"У меня раба Божія (имя рекъ) есть тынъ желѣзный. Замкнусь и запрусь двѣнадцатью замками и ключами, вѣкъ по вѣку, и отъ нынѣ и до вѣка"{951}).
Возможно, что смѣшеніе этихъ двухъ мотивовъ пошло отъ смѣшенія породившихъ ихъ обрядовъ. Запираніе замка при человѣческомъ оберегѣ мы уже видѣли. A выраженіе "у меня… есть тынъ желѣзный" (а не вокругъ меня), заставляетъ предполагать, что дѣйствительно у человѣка былъ какой-то тынъ желѣзный. Вотъ мы и посмотримъ теперь, не даютъ ли тексты заговоровъ какихъ-нибудь указаній на характеръ этого тына. Въ одномъ оберегѣ отъ притокъ и призоровъ говорится:
252
"И взойду я рабъ Божій (имя рекъ) на Сіонскую гору, и стану я рабъ Божій (и. р.) на желѣзномъ току подъ мѣднымъ потолкомъ…"{952}).
На Сіонскую гору можно и не подыматься. Молитва отъ нечистой силы просто говоритъ:
"Огородзи яго, Господзи, каменною сцяною и накрый яго, Господзи, горячую ско’родою, подмосьци яму, Господзи, зялѣзную доскою. Тоды яго вѣдзьма-чародзѣйница име́ць, якъ каменную сцяну илбомъ пробъѐць, горячую ско’роду языкомъ пролижець, зялѣзную доску ногою проломиць{953}).
Здѣсь уже намъ встрѣчаются предметы не столь не обыкновенные, какъ токъ желѣзный, потолокъ мѣдный; дѣло идетъ о болѣе простыхъ вещахъ: вмѣсто тока — только доска желѣзная, вмѣсто потолка — сковорода. Пойдемъ далѣе — не найдемъ ли еще какихъ указаній.
"И становлюсь я рабъ Божій (и. р.) въ горшокъ и въ котелъ желѣзный, отыкаюсь кругомъ себя раба Божія (и. р.), въ тридесять тыновъ желѣзныхъ, и замыкаюсь въ тридесять замковъ желѣзныхъ отъ своихъ супостатовъ…"{954}).
Оказывается, что и безъ желѣзной доски можно обойтись. Достаточно просто стать въ котелъ желѣзный. Далѣе -
"Становлюся я раба божія и заговарююся и замовляюся отъ чаровника. Становлюся на мѣдзянымъ тазу, закрываюся золотымъ тазомъ, обгораджива́юся зялѣзнымъ тыномъ, замыкаюся тридзевяць замками" и т. д.{955}).
Вотъ свидѣтельства текстовъ; всѣ они указываютъ въ одномъ направленіи. Человѣкъ, вѣроятно, становился на сковороду, въ котелъ, тазъ и накрывался тазомъ, сковородою и т. п., изображая такимъ образомъ вокругъ себя тынъ желѣзный и потолокъ желѣзный и совершенно не думая ни о какихъ зоряхъ и небесахъ. Употребленіе въ свадебныхъ оберегахъ сковороды — явленіе довольно распространенное.
253
"Клѣтникъ (оборонитель свадьбы) становитъ жениха и невѣсту на сковороду и перевязываетъ ихъ чѣмъ-то три раза"{956}). Женихъ становится на сковороду, положенную на колѣно матери{957}). Свекровь кидаетъ невѣстѣ подъ ноги сковороду{958}). Употребляется сковорода и при скотьемъ оберегѣ. Выгоняя первый разъ скотъ, кладутъ въ воротахъ запертый замокъ безъ ключа и наверхъ сковороду, покрываютъ навозомъ, и черезъ это хозяинъ выгоняетъ скотъ{959}). Что касается прикрыванія человѣка сковородою, то на это сохранились лишь косвенныя указанія. Въ одной сказкѣ у Аѳанасьева разсказывается, какь герой, ночевавшій три ночи надъ умершей и встававшей по ночамъ вѣдьмой, въ послѣднюю, самую страшную ночь спасался отъ вѣдьмы, прикрываясь именно сковородой{960}). На мой взглядъ, въ сказкѣ отразилась вѣрная бытовая черта. Любопытно, что иногда въ сказкахъ сковородою защищается отъ змѣинаго зуба лиса. Употребленіе магическихъ средствъ животными хорошо извѣстно по "Рейнике-Лису".
Такимъ образомъ, вполнѣ возможно въ подобныхъ обрядахъ искать источникъ формулы тына. Присущій русскимъ заговорамъ неудержимый полетъ фантазіи, отразившійся въ пріемѣ "симпатической гиперболы", развернулся въ этомъ мотивѣ во всю ширь. Читая заговоръ отъ колдуновъ, говорятъ: "упыраюсь на мѣдный токъ огоражываюсь желѣзнымъ тыномъ отъ земли до неба…"{961}). Дно сковороды — токъ, края — тынъ. Когда обрядъ былъ забытъ, изъ этого реальнаго образа выросъ цѣлый рядъ фантастичныхъ картинъ. Но разборъ ихъ требуетъ спеціальной работы, здѣсь же меня интересуетъ лишь возможность опредѣленія источника мотива.
Съ мотивомъ "желѣзнаго тына" тѣсно переплелся мотивъ "чудеснаго одѣванія". Читающій заговоръ не только
254
окружаетъ себя тыномъ, но еще одѣвается небомъ, покрывается облаками, подпоясывается ясными зорями, обсаживается частыми звѣздами и т. д. Что это значитъ? Видѣть и здѣсь указаніе на какое-нибудь забытое дѣйствіе было бы натяжкой, для которой ни въ заговорахъ, ни въ обрядахъ нѣтъ ни малѣйшихъ данныхъ. Для миѳологовъ, конечно, тутъ нѣтъ никакого затрудненія; даже напротивъ: здѣсь-то имъ и развернуться. Чудесное одѣваніе, напр., Аѳанасьеву говоритъ о томъ, что человѣкъ, читавшій заговоръ, отдавалъ себя подъ защиту высшихъ силъ{962}). Зелинскій раздѣляетъ это мнѣніе{963}). Принимаетъ его и Потебня{964}). Мансикка съ своей точки зрѣнія отыскиваетъ и въ этомъ мотивѣ христіанскую символику. Указывая на то, что среди спасительныхъ одѣяній встрѣчается иногда бѣлая риза и поясъ Богородицы, которымъ въ апокрифахъ и легендахъ приписывается цѣлебная сила, онъ старается доказать, что мы имѣемъ дѣло съ символами Богородицы, и приводитъ слѣдующую цитату: "Одѣяйся небомъ, покрывайся облаки, препоясайся поясомъ и силою Пречистыя Богородицы <и святыми ангелы>". Изъ этого уже, по его мнѣнію, ясно, что иногда вмѣсто пояса могла появиться сама утренняя звѣзда, т. е. Богородица. Могла явиться слѣдующая формула: "Покрываюсь я чистыми звѣздами, окружаюсь святымъ образомъ, о Господи, свѣтлое солнышко, Матерь Божія, покрой и защити меня твоимъ покровомъ отъ всякаго врага"{965}). Солнце же — символъ Іисуса Христа{966}).
Трудно согласиться съ такими толкованіями. Мнѣ кажется, что одно сопоставленіе различныхъ варіантовъ мотива можетъ само указать источникъ, изъ какого онъ родился. Въ одномъ заговорѣ у Виноградова читаемъ: "Одѣяйся свѣтомъ, яко ризою; пропинаяй небо, яко кожу, покрываяй облаки, препоясай поясомъ Пречистыя Богородицы,
255
свяжи уста…"{967}) Въ другомъ: "Заклинаю тя одѣвающимся свѣтомъ, яко ризою, единѣмъ, имѣющимъ безсмертіе…"{968}) (по контексту — Христомъ). Въ третьемъ: "Заклинаю васъ, бѣсовъ, одѣвающимся свѣтомъ, яко ризою"{969}). Далѣе: "одѣяся свѣтомъ, яко ризою, покрываюся облакомъ…"{970}). "Одѣяйся небомъ, покрывайся облакомъ, препоясайся поясомъ и силою Пречистыя Богородицы…"{971}). "Одѣваюсь свѣтомъ, опояшусь свѣтлою ризою, покроюсь облакомъ…"{972}). …"Прикрыхся небесы, преодѣяхся облаки и защитихся честным крестом…"{973}) …"Самъ Господь Іисусъ Христосъ обвертитъ въ облака меня, р. б. и. р., покроетъ краснымъ солнцемъ, подпояшетъ зарею утреннею, подтычетъ частыми звѣздами…"{974}). "Надѣну утреранній бѣлый свѣтъ и застегаюсь утреранними мелко-частыми звѣздами…"{975}). И такъ далѣе. Варіаціи безчисленны. Но кажется несомнѣннымъ, что колыбель ихъ въ псалмѣ Давида 103: "Одѣяйся свѣтомъ, яко ризою, простираяй небо, яко кожу: покрываяй водами превыспренняя своя, полагаяй облаки на восхожденіе свое…" Всякій знакомый съ заговорами знаетъ, какое большое вліяніе оказала на нихъ церковная литература. Не говоря уже о томъ, что цѣлые заговоры слагались прямо подъ ея вліяніемъ, масса отдѣльныхъ церковныхъ изреченій разсѣялась по заговорамъ, вкропившись въ нихъ. Разъ попавши въ заговоръ, въ уста народа, они уже подвергались тамъ всевозможнымъ переработкамъ. Возьмемъ, для примѣра, хотя бы слѣдующую фразу: "Христосъ воскресе и разбилися ўси ўраги яго, ненавидзящихъ яго сажаець ихъ у дымъ, счахнуць отъ лица, якъ воскъ отъ огня"{976}). Не подлежитъ сомнѣнію, изъ чего развилась эта