Страница:
Во всех приведенных случаях действие явным образом перевешивает слово. Пояснительные же формулы по своему виду неопределенны и изменчивы. Они то просто поясняют действие, как при завязывании лихорадки или ослеплении, то к ним присоединяется элемент п желания, как в словах матери, лижущей ребенка, то, наконец, объяснение и пожелание сливаются и выражаются одними и теми же словами, как, напр., в следующем случае. От зубной боли_ "треми камушочками у хаци зачаркнешь щаку: "каб яны замлели, закамянел , и ниразу каб не болели" 178. Прикосновением камня здесь передается его качество. Самостоятельность таких чар без слов мы видели. Формула же в одно и то же время поясняет, что это проделывается для того, чтобы зубы закаменели, и высказывается пожела ие в том же смысле. А уже подобному пожеланию ничего не стоит обратиться в параллелистическую формулу. Тогда, наприм., прикладывая камень к голове, будут говорить: qu'elle soit dure comme la pierre 179! Таким образом устанавливается прямой переход от объяснения действия к параллелистическим заговорам, сопровождающимся соответствующим действием.
После сделанного обзора мы уже вправе, кажется, определенно ответить на вопрос, на чьей стороне перевес в этих заговорах: на стороне слова или действия? Ответ будет в пользу действия. Слово же придется рассматривать, как объяснение действия, вылившее я в форму сравнения-пожелания. Перед нами раскрывается следующий процесс развития чар. Сначала - чары симпатическим действием, либо изобразительным, либо передающим известное качество. Например, ослепление жабы вызывает слепоту человека, прикосновение м ртвой кости - замирание зубной боли.
Вторая ступень уже сопровождается словом. Слово поясняет действие, которое почему-либо стало нуждаться в пояснении. Напр., грызут пуп и поясняют, что не пуп, а грыжу на самом-то деле загрызают. Прокалывают бумагу поясняют, что прокалывают глаз. Пояснение, как мы видели, может принять и форму пожелания.
На третьей ступени уже является параллелизм в формуле и рядом соответстсвующее действие. Но сравнение не единственная форма, в какую на этой ступени обращаютс заговоры. Она только самая благодарная для дальнейшего развития. Поэтому-то множество эпических заговоров и сводится к простому сравнению, как своему источнику. Но рядом существуют и такие, которые не предполагают формулы сравнения. В дальнейшем развитии действие уже пройдет на убыль, а слово начинает разрастаться все больше. Часть формулы с "как" будет увеличиваться за счет отмирающего действия. Но процесс этот будет возможен только с того момента, как слово приобретает в глазах человека самостоятельную магическую силу, одинаковую с силой обряда. Эту силу слово приобретает как раз в стадии параллелизма - "как - так".
Дело происходит следующим образом. Параллелистические формулы образовались под влиянием действия. Сравнивалось либо изобразительное действие, либо качество, передававшееся от одного предмета к другому. Магическая сила была на стороне действия. Но, благодаря долгому сосуществованию этих двух элементов, формулы позаимствовали от обряда часть магической репутации. Перестали точно разграничивать их роли. Когда слово сделало такое заимствование, то появился по аналогии с первым видом новый вид параллелистических заговоров. В первом было сравнение - и во втором сравнение. С этой стороны разницы никакой. Она явилась лишь в том с чем производилось сравнение. Сначала сравнивалось с "нарочно произведенным" действием (напр., кручением веретена) или с качеством, которое тут же и передавалось самым делом (напр., камень прикладывался к голове). В новом же виде сравнение стало пр изводиться с "данным явлением". Вид красной зари естественно наводил на сопоставление ее с кровью. И вот по аналогии с существующими уже заговорами создается новый - такого характера: "Как вечерняя и утренняя заря станет потухать, так бы и у моего др га милого недугам потухать" 180. Чаще всего это относится к крови, потому что "де сонце ходить, там кровь знимаетьця; де сонце заходить, там кровь запекаетьця" 181. Так слово отрывается от действия. С этой поры оно самостоятельная магическая сила. Вот этот то момент, решительный в истории заговора, Потебня и не отметил, давая свое генетическое определение.
Происшедший бессознательно разрыв с обрядом дал широкий простор слову. Раньше оно ограничивалось действием. Сравнить можно было лишь с тем, что делалось, или с качеством предмета, употреблявшегося при чарах. Теперь этих пут нет. Слово свободно. Сравнивать можно с чем угодно, лишь бы находились черты схо ства. Параллелизм, проникающий всюду народную поэзию, параллелизм, усматриваемый человеком между ним и природою, широким потоком ворвался в область заговора. Можно сравнивать с зарей, звездами, солнцем, водой, деревом, птицей, зверем и т.. и т.. ся природа теперь может найти себе место в первом члене формулы quomodo. Разница с прежними чарами все таки будет не очень заметна. Ведь и тут и там сравнение производится с явлением природы. Утерялось во втором случае только действие. Но ведь оно утерялось потому именно, что стало забываться его значение. Притом же оно было и с внешней стороны часто так незначительно, что его легко можно было опустить. Раньше, когда действие было на первом плане, читая заговор от головной боли, прикладывали каме ь к голове и говорили: qu'elle soit dure comme la pierre! Но стоит только камень не приложить к голове, и заговор обратится в другой вид, где сравнивают уже с "данным явлением". Фраза qu'elle soit dure comme la pierre будет выражать сравнение не с к ким-либо определенным камнем, прикладывающимся к голове, а вообще с камнем. Это уже будет сравнение совершенно такого же характера, как и сравнение с зарей. Пример с прикольнем, приводимый Потебней, стоит как раз на полпути обращения чары-действия и араллельного заговора в заговор-параллелизм, не сопровождающийся действием. Более того, переход становится еще незаметнее потому, что в некоторых случаях данное явление могло играть совершенно ту же роль, что и нарочно произведенное. Заря убывает. Св т луны после полнолуния также убывает. Это знахарем становится в параллель с убылью болезни. В заговоре от бородавок, читающемся при убывающем месяце, говорится: Der Mond ist gross, Der Mond ist klein. Gewache, du sollst auch vergehen 182.
Но нельзя ли как нибудь установить более тесную связь между этими двумя явлениями? Установить ту связь, какую мы видели на первой ступени чар. Оказывается, можно. Напр., во время убыли луны проводят рукой по стене, на какую падает лунный свет, и пото поглаживают бородавки той же рукой. Это продолжается в течение целой недели. Бородавки после этого должны пропасть 183. Благодаря возможности такой связи фазы луны играют важное значение при чарах. Если надо умертвить или извести живое, то чары след ет производить при полнолунии или на ущербе; если же дело идет о взращении и укреплении, то напротив - на нарастающем месяце 184. Таким образом оказывается, что в обоих видах чар действием переход от явления, нарочно произведенного, к данному почти н уловим. Так пока незначительна по-видимому разница между новым и старым видами заговоров. Но раз сделана брешь, она будет все более и более расширяться. Сравнение перестает ограничиваться сферою явлений окружающей природы. Человек от них переходит к тем отношениям, какие он видит в человеческой среде. Так парень, желая "присушить" девку, говорит: "Как малый младенец от матери прочь не отходит, держит сохнет по всякой час и по всякое время... так бы держалась раба божия"... 185.
Вполне возможно предположить, что и в подобных случаях еще некогда употреблялось действие вроде того, как при лечении бородавок лунным светом. Какая-нибудь принадлежность ребенка, может быть, приводилась в соприкосновение с предметом присушки. Но и этим дело не ограничивается. Область сравнения все растет. К делу привлекается предание. До сих пор все были сравнения с чем-нибудь наличным, часто повторяющимся, или с тем, что всегда легко могло быть воспроизведено, а теперь будут сравнивать с чем-нибудь, о чем слышали, о чем говорит предание. Кровь течет. Надо остановить. Слышали, что, когда Иоанн крестил Христа, вода в Иордане стала. Параллель готова. И вот возникает заговор: "Стань крэв у рани, як вода в Ирдани, кеды ксцив свентый Ян, кеды ходзив Христос Пан" 186. Это опять один из важных моментов. Мы присутствуем при зарождении эпической части. Выхваченное из предания событие - это ячейка, которая будет все разрастаться, заполоняя собой и все увеличивая первую часть формулы. Так, только что приведенное сравн ние может дать повод, примерно, к следующему распространению формулы: Jesus that was in Bethleem born, and baptyzed was in the flumen Jordane, as stente the water at hys comyng, so stente the blood of thys Man 187.
Я, конечно, не утверждаю, что вторая из приведенных редакций мотива развилась непосредственно из первой. Вариантов и той и другой редакции было, наверно, бесчисленное множество. Где точки их реального соприкосновения, сейчас определить невозможно, да и вряд ли когда-либо явится такая возможность. Ведь до нас дошла и теперь записана только ничтожная часть той массы вариантов, какая на протяжении веков вращалась среди народа. Я только намечаю общий путь движения.
Насколько разнообразны были дальнейшие формы, какие принимал этот мотив можно видеть из работы Эбермана. - Первая половина подобных заговоров может разрастись до целого рассказа о каком-нибудь событии, во второй же останется пожелание, чтобы также было и в данном случае. Получится вид заговора-параллелизма с эпической ч стью. - Таковым мне представляется процесс органического развития заговора. Но это отнюдь не значит, что каждый заговорный мотив, какой мы теперь встречаем в форме позднейшей стадии, обязательно прошел все предыдущие, начиная с чистого действия. Процесс этот совершался всей массой заговоров, взятой в ее целом. Исторически ни одна из последующих форм не могла появиться раньше предыдущей. Напр., формы заговора, не сопровождающегося действием, не могли появиться раньше форм заговора, сопровождающегося действием. Эволюционировали формы. Содержание (мотивы) также, как увидим, эволюционировало; но для него не всегда была необходима та последовательность, какая требуется для форм. Когда уже органически выработался ряд различных форм чар, новые формулы стали часто создаваться по аналогии; и закон последовательности как бы отменялся. Новый заговор мог прямо создаться по образцу одной из позднейших форм.
Если бы все мотивы должны были проходить последовательно всю лестницу форм, то в конце ее, в эпическом рассказе, они, наверное, все бы сохранили, хотя самое туманное, отражение первой ступени, чар - действия. Но на самом деле этого нет. Во многих заговорах, при самом тщательном исследовании, нельзя найти никаких следов забытого действия. Объясняется это тем, что не все заговоры возникли из обряда. Множество из дошедших до нас заговоров было создано, вероятно, по аналогии. До сих пор нас занимала эволюция форм чар. Мы дошли до зарождения эпической части. Отсюда уже эволюция формы тесно сплетается с эволюцией самого мотива. Изменение эпической части развитие мотива, разрабатывающегося в ней. К эволюции мотивов теперь перехожу.
Для эпического мотива не обязательно прохождение тех форм чар, какие исторически предшествовали зарождению эпической части. Первичные формы, как мы видели, состояли из простого действия. Понятно, что затронутый выше мотив Jordan-Segen, говорящий о крещении Христа, не мог выражаться в таких первичных формулах. Он прямо родился в форме сравнения, независимого от действия. Потом принял эпическую форму и далее уже развивался по законам, действовавшим при развитии эпической части. Но в эпических частях разрабатываются и такие мотивы, которые имеют прямое отношение к первичным формам чар, чистому действию. С этими-то именно мотивами и связано органическое развитие эпической части. К сожалению, большинство их либо известно по случайным, разрозненным вариантам, либо исказилось до такой степени, что теперь уже очень трудно восстановить их первоначальные редакции. Громадное количество известных эпических мотивов, как, напр., Jordan-Segen, как будто не носят никаких следов утраченного обряда. Но вполне возможно, что, при более тщательных изысканиях, и под ним вскроется какое-нибудь давно забытое действие. Относительно же некоторых a priori можно сказать, что напрасным трудом было бы искать под ними забытого обряда. Таковы, напр., заговоры с эпич ской частью, содержащей какой-либо евангельский рассказ (напр., о кровоточивой жене).
Это все - заговоры позднейшего происхождения, созданные по аналогии с более ранними мотивами, на которых развивалась эпическая форма, мотивами, выросшими из обрядов Заговоры с такими первичными мотивами в большинстве случаев, можно думать, уже исчезли. Они или забылись, или растворились в массе новых, там и сям выбиваясь из-под них, как раскиданные по снежному полю вехи. Эти вехи, как ни мало их сохранилось, по воляют все-таки определить пройденный когда-то путь, хотя теперь уже занесенный. Процесс представляется в следующем виде. Как выше было сказано, прирост слова происходил за счет отмирания действия. Прежде всего обряд потребовал пояснения, так как стал забываться его первоначальный смысл. Это - первая стадия развития эпического мо ива, зарождение его из обряда. Она, очевидно, происходит за счет начинающегося разложения обряда. На этой стадии возникают такие заговоры, как приведенные выше грыжные слова: "Не пуп загрызаю" и т.. Таким образом смысл обряда закрепляется в сопровождающей его формуле. С этой стороны, как будто, существование его упрочено и разложение предотвращено. Но опасность является с другой стороны. Смысл обряда понятен. Но целесообразен ли сам обряд? Почему при помощи его именно можно достичь желанного результата? Раньше, когда симпатическая магия была в полной силе, такого вопроса не могло явиться. Само собою было понятно, что если обвести потухшим углем "вогник", то и "вогник" потухнет.
Сомнение в целесообразности симпатического средства - крупный шаг вперед в истории человеческой мысли. На явившийся вопрос необходимо было подыскать и ответ. И вот на сцену появляется миф. Но пока в такой неясной форме, что его трудно еще отличить от были. Миф входит в формулу в виде ссылки на то, что так было когда-то прежде. Прием раньше употреблялся и был вполне пригоден. Стало быть пригоден и теперь. Получается видимость ответа. Само собой видно, как низок еще умственный уровень человека на этой ступени развития. Однако, в современном обществе сплошь д рядом отпор критической мысли делается именно в такой форме. Отцы и деды наши так делали, а они были не глупее нас. Вот обычный ответ на сомнение в целесообразности какого-либо общественного института. Эта стадия развития мотива имеет решающее значение в его истории. Именно здесь мотив принимает эпическую форму: рассказывается, что такой-то случай был тогда-то. Когда мы рассматривали развитие форм заговора, то видели другую возможность развития эпической части (Jordan-Segen). Там просто делалось сравнение с каким-нибудь фактом, сохранившимся в предании (стояние воды в Иордане), а потом этот факт обрастал подробностями, благодаря чему из формулы сравнения разворачивался эпический заговор-параллелизм.
Разница в характере этих двух эпических заговоров видна сама собой. Во-первых, эпическая часть вида Jordan-Segen не служит подкреплением расшатавшегося авторитета симпатического средства. За такими заговорами магический обряд может вовсе и не предполагаться. Во-вторых, для таких заговоров пр дставляется возможность развития из одного лишь определенного вида: из формул типа quomodo (quomodonon). В них необходимо присутствие сравнения, из которого они и развиваются. Когда же эпическая часть является для подкрепления авторитета симпатического средства, то для нее нет необходимости в формуле сравнения. В этом случае она развивается из предшествующей формулы-пояснения. А пояснение, как мы видели, может обходиться и без сравнения. Поэтому-то в некоторых эпических заговорах и отсутствует пр ведение параллели между описанным случаем в заговоре и наличным обстоятельством. Потому же и нельзя объяснить такие случаи "недоговоренностью" формулы. Мнение Зелинского, что во всех заговорах есть сравнение, а, если где и отсутствует, то легко может быть объяснена причина отсутствия, приходится оставить.
Сравнение отсутствует в эпическом заговоре потому, что его не было в формуле-объяснении при симпатическом обряде, из какого развился данный мотив. Таким образом ссылкой на то, что так было, успокаиваются первые сомнения пробуждающейся мысли. Прибегали ли к мифу или ссылались на действительный факт, решительно было все равно. Важна в этом случае не действительность факта, а уверенность в его дей твительности. Но долго оставаться на таком примитивном решении дела невозможно. Раз пробудившийся критицизм поведет свою работу дальше и дальше. Хорошо, средство это уже давно применяется. Но почему оно применяется? И вот тут-то выступает на сцену авторитет божества. Средство верно потому, что его при таких-то вот обстоятельствах употребило божественное существо. В языческой среде в роли действующих лиц выступят языческие боги, в христианской - Христос и святые. В эпической части одни из них явят я в роли нуждающихся в помощи, другие - в роли помогающих. И помогающий будет проделывать то же самое, что проделывает знахарь при лечении. Было, напр., лечение от укуса змеи смыванием яда. Оно явилось в глубокой древности. Когда появилась потребно ть в объяснении происхождения этого средства и его авторитетности, то стали рассказывать легенду о том, как змея укусила ап. Петра, а Христос дал ему этот самый рецепт 188. Ап. Петр, конечно, заменил здесь ап. Павла. В старинных требниках помещалась молитва св. ап. Павла от змия". Источником молитвы послужила 28-я глава "Деяний" апостольских. В ней рассказывается, как на острове Мелите змея укусила ап. Павла и не причинила ему вреда. "Молитва" от змия к этому присоединила целое апокрифическое ск зание о том, как Павлу во сне явился арх. Михаил и дал ему "книгу". Апостол проснувшись нашел возле себя эту книгу, а в ней было написано заклинание от змей 189. Ясно, что различные магические приемы лечения от укуса змеи существовали до создания апо рифа. Они-то именно и были причиною появления апокрифического сказания. Темный ум не мог удовлетвориться простым рассказом о чуде ап. Павла и объяснить его по-своему. Если на апостола не подействовал змеиный яд, значит у него в руках было средство пр тив этого яда. Таким образом легенда и магический обряд тесно сплелись, пополняя и поддерживая друг друга. С некоторыми из таких мифов, развившихся на почве чар и ранее не существовавших, мы познакомимся в следующей главе. Замечу, что и эта стадия развития заговорного мотива отразила в себе один из важных моментов умственного развития, свойственный всем н родам на известных ступенях культуры.
У всех народов рано или поздно появляется стремление объяснить происхождение исторически установившихся в их среде отношений, тех или других социальных явлений, обрядов, обычаев. Истинное происхождение их давно забыто, и на помощь приходит миф. Явлению приписывается божественное происхождение и тем самым не только объясняется его возникновение, но еще и подкрепляется его авторитет. К поддержанию авторитета объясняемого явления главным образом и сводится роль аких мифов. Евреи таким образом объяснили происхождение института царской власти. Греки создали миф о происхождении ареопага. Русские по тем же психологическим побуждениям подводили фундамент под гордую идею третьего Рима, создавая целый ряд легенд. ля объяснения простых обычаев прибегают также к легенде. Это отразилось и в сказках. Существует огромное количество сказок-легенд, объясняющих происхождение явлений, обычаев. Точно так же и авторитет симпатического средства подкрепляется мифом о боже твенном или необыкновенном его происхождении. Так, напр., создалась легенда, объясняющая происхождение одного приема лечения глазной боли: будто бы Мария исцелила глаз рыбы. И соответствующий заговор начинается словами:
"The charm that Mary put to the eye of the fish at the pool" .
Или в заговоре от свиха говорится, как Христос дал ап. Петру рецепт от свиха, и последние слова имеют явную цель подчеркнуть авторитетность рецепта: Wer war der Arzt? Christys der Herr war es selbst .
Интересное в этом отношение описание древнеегипетского врачевания мы находим у Масперо. "Предание рассказывает, что однажды Ра заболел мучительными спазмами. Гор тотчас слепил статую Изиды-дитяти, в которую гелиопольские боги волшебством перенесли боли, испытываемые Солнцем. Нибамон (врач-заклинатель) не задумываясь испытывает благодетельную силу этого рецепта над Псару (пациент). Он вынимает из своего сундучка куклу, похожую на ту, которую сделал когда-то Горус для Ра, и поет над ней заклинате ьную формулу, в которой кратко рассказывается история исцеления с ее помощью".
Чарование при помощи куклы - явление широко распространенное у различных народов. И, конечно, не оно родилось на почве египетского мифа, а наоборот: миф развился на почве обряда. Заклинатель старается как можно точнее воспроизвести то, что, по преданию, когда-то случилось с богами. На себя он принимает роль Горуса, больного называет Ра и приглашает присутствующих взывать к гелиопольским богам. "Гор и страдающий животом Ра - тут. Взывайте к гелеопольским богам: скорее, скорее, ваши книги! ибо Ра страдает..." . - Как известно, египетское бальзамирование покойников и приготовление мумий состояло из сплошного ряда магических действий. Бальзамировщики - маги. "Похоронные свивальники в их руках превращаются в сеть таинственных переплетов, из которых каждый имеет особое значение, имеющее целью удалить от тела всякие опасности и всяких врагов, угрожающих ему - богов, людей и насекомых - и предохранить его от разложе ия. Подкладывают под них амулеты, фигурки, высушенные цветы, щепотки травок, плитки, исписанные иероглифами, - все это составляет заколдованную броню покойника" . Все это сопровождается чтением священных формул. Конечно, такой важный в египетском бы у обряд, как приготовление мумии, не мог не породить легенд о его происхождении. И действительно, из заклинаний, сопровождающих бальзамирование, мы узнаем о происхождении первой мумии. В века, следующие непосредственно за сотворением мира, бальзамирования совсем не знали, и первые люди умирали дважды: сначала умирало тело, потом умирал двойник. "Но, когда Тифон убил Озириса, Гор собрал части тела своего отца, оросил их благовонными веществами при помощи Изиды, Нефтисы, Тота и Анубиса, пропитал редохраняющими от тления веществами и обвил их широкими свивальниками, произнося все время молитвы, которые сделали его дело на веки нерушимым" .
Все эти примеры наглядно показывают смысл эпической части заклинания. То, что сначала пережил обряд, переживает потом и заговорная формула. Магическая сила ее явилась постепенно и незаметно. Слово обогащалось за счет действия не только со стороны содержания, но и свой магический авторитет приобретало благодаря долгому осуществованию с обрядом. Репутация обладания магической силой с обряда незаметно распространялась и на его спутника. Слово как бы обкрадывало обряд, пока не оторвалось от него, почувствовав в себе, наконец, самостоятельную силу. Медленный рост силы лова не замечался, и вопросов ни каких не возбуждалось. Но вот чудодейственная сила слова явилась во всем своем блеске. И снова должно было повториться то же, что раньше было с действием. Опять возникает вопрос - почему? Почему данная формула имеет м гическую силу? Аналогичен и ответ: привлекается опять божество. "Не я говорю, а сам Иисус Христос", "не своей силой, а Божией", "не я говорю, а Божия Матерь". Все подобные фразы являются ответом на сомнение, явившееся относительно действительности словесных чар.
Стремление понять причину магического влияния формулы приводит в конце концов к тому, что доброе влияние приписывается уже не словам и не знахарю, а Богу. Заговор, по своему значению, приближается к молитве. К нему присоединяются такие, н пример, придатки: "Не для ради хитрости, не для ради мудрости, а для ради великой Божьей милости" . Или - Das helfe dir Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist . Французский король-знахарь, очевидно, именно так понимал целебную сил врачебных чар, когда лечил опухоль на шее, прикасаясь к ней и произнося следующие слова: "король сiя тоби дотыкает, а Бог тобя уздоравливает" . Иногда же дело происходит совершенно аналогично с оправданием обряда. Как совершение обряда приписываетс божеству, так и заговорная формула влагается в уста божества (святого). Тогда эпическая часть еще расширяется. Таков процесс органического развития основного вида заговоров. Но он не обязателен для всех видов заговора. Раз чистое слово приобрело магический авторитет, то оно могло уже совершенно свободно принять самые разнообразные формы выражения, что мы и ви ели в предыдущей главе.
После сделанного обзора мы уже вправе, кажется, определенно ответить на вопрос, на чьей стороне перевес в этих заговорах: на стороне слова или действия? Ответ будет в пользу действия. Слово же придется рассматривать, как объяснение действия, вылившее я в форму сравнения-пожелания. Перед нами раскрывается следующий процесс развития чар. Сначала - чары симпатическим действием, либо изобразительным, либо передающим известное качество. Например, ослепление жабы вызывает слепоту человека, прикосновение м ртвой кости - замирание зубной боли.
Вторая ступень уже сопровождается словом. Слово поясняет действие, которое почему-либо стало нуждаться в пояснении. Напр., грызут пуп и поясняют, что не пуп, а грыжу на самом-то деле загрызают. Прокалывают бумагу поясняют, что прокалывают глаз. Пояснение, как мы видели, может принять и форму пожелания.
На третьей ступени уже является параллелизм в формуле и рядом соответстсвующее действие. Но сравнение не единственная форма, в какую на этой ступени обращаютс заговоры. Она только самая благодарная для дальнейшего развития. Поэтому-то множество эпических заговоров и сводится к простому сравнению, как своему источнику. Но рядом существуют и такие, которые не предполагают формулы сравнения. В дальнейшем развитии действие уже пройдет на убыль, а слово начинает разрастаться все больше. Часть формулы с "как" будет увеличиваться за счет отмирающего действия. Но процесс этот будет возможен только с того момента, как слово приобретает в глазах человека самостоятельную магическую силу, одинаковую с силой обряда. Эту силу слово приобретает как раз в стадии параллелизма - "как - так".
Дело происходит следующим образом. Параллелистические формулы образовались под влиянием действия. Сравнивалось либо изобразительное действие, либо качество, передававшееся от одного предмета к другому. Магическая сила была на стороне действия. Но, благодаря долгому сосуществованию этих двух элементов, формулы позаимствовали от обряда часть магической репутации. Перестали точно разграничивать их роли. Когда слово сделало такое заимствование, то появился по аналогии с первым видом новый вид параллелистических заговоров. В первом было сравнение - и во втором сравнение. С этой стороны разницы никакой. Она явилась лишь в том с чем производилось сравнение. Сначала сравнивалось с "нарочно произведенным" действием (напр., кручением веретена) или с качеством, которое тут же и передавалось самым делом (напр., камень прикладывался к голове). В новом же виде сравнение стало пр изводиться с "данным явлением". Вид красной зари естественно наводил на сопоставление ее с кровью. И вот по аналогии с существующими уже заговорами создается новый - такого характера: "Как вечерняя и утренняя заря станет потухать, так бы и у моего др га милого недугам потухать" 180. Чаще всего это относится к крови, потому что "де сонце ходить, там кровь знимаетьця; де сонце заходить, там кровь запекаетьця" 181. Так слово отрывается от действия. С этой поры оно самостоятельная магическая сила. Вот этот то момент, решительный в истории заговора, Потебня и не отметил, давая свое генетическое определение.
Происшедший бессознательно разрыв с обрядом дал широкий простор слову. Раньше оно ограничивалось действием. Сравнить можно было лишь с тем, что делалось, или с качеством предмета, употреблявшегося при чарах. Теперь этих пут нет. Слово свободно. Сравнивать можно с чем угодно, лишь бы находились черты схо ства. Параллелизм, проникающий всюду народную поэзию, параллелизм, усматриваемый человеком между ним и природою, широким потоком ворвался в область заговора. Можно сравнивать с зарей, звездами, солнцем, водой, деревом, птицей, зверем и т.. и т.. ся природа теперь может найти себе место в первом члене формулы quomodo. Разница с прежними чарами все таки будет не очень заметна. Ведь и тут и там сравнение производится с явлением природы. Утерялось во втором случае только действие. Но ведь оно утерялось потому именно, что стало забываться его значение. Притом же оно было и с внешней стороны часто так незначительно, что его легко можно было опустить. Раньше, когда действие было на первом плане, читая заговор от головной боли, прикладывали каме ь к голове и говорили: qu'elle soit dure comme la pierre! Но стоит только камень не приложить к голове, и заговор обратится в другой вид, где сравнивают уже с "данным явлением". Фраза qu'elle soit dure comme la pierre будет выражать сравнение не с к ким-либо определенным камнем, прикладывающимся к голове, а вообще с камнем. Это уже будет сравнение совершенно такого же характера, как и сравнение с зарей. Пример с прикольнем, приводимый Потебней, стоит как раз на полпути обращения чары-действия и араллельного заговора в заговор-параллелизм, не сопровождающийся действием. Более того, переход становится еще незаметнее потому, что в некоторых случаях данное явление могло играть совершенно ту же роль, что и нарочно произведенное. Заря убывает. Св т луны после полнолуния также убывает. Это знахарем становится в параллель с убылью болезни. В заговоре от бородавок, читающемся при убывающем месяце, говорится: Der Mond ist gross, Der Mond ist klein. Gewache, du sollst auch vergehen 182.
Но нельзя ли как нибудь установить более тесную связь между этими двумя явлениями? Установить ту связь, какую мы видели на первой ступени чар. Оказывается, можно. Напр., во время убыли луны проводят рукой по стене, на какую падает лунный свет, и пото поглаживают бородавки той же рукой. Это продолжается в течение целой недели. Бородавки после этого должны пропасть 183. Благодаря возможности такой связи фазы луны играют важное значение при чарах. Если надо умертвить или извести живое, то чары след ет производить при полнолунии или на ущербе; если же дело идет о взращении и укреплении, то напротив - на нарастающем месяце 184. Таким образом оказывается, что в обоих видах чар действием переход от явления, нарочно произведенного, к данному почти н уловим. Так пока незначительна по-видимому разница между новым и старым видами заговоров. Но раз сделана брешь, она будет все более и более расширяться. Сравнение перестает ограничиваться сферою явлений окружающей природы. Человек от них переходит к тем отношениям, какие он видит в человеческой среде. Так парень, желая "присушить" девку, говорит: "Как малый младенец от матери прочь не отходит, держит сохнет по всякой час и по всякое время... так бы держалась раба божия"... 185.
Вполне возможно предположить, что и в подобных случаях еще некогда употреблялось действие вроде того, как при лечении бородавок лунным светом. Какая-нибудь принадлежность ребенка, может быть, приводилась в соприкосновение с предметом присушки. Но и этим дело не ограничивается. Область сравнения все растет. К делу привлекается предание. До сих пор все были сравнения с чем-нибудь наличным, часто повторяющимся, или с тем, что всегда легко могло быть воспроизведено, а теперь будут сравнивать с чем-нибудь, о чем слышали, о чем говорит предание. Кровь течет. Надо остановить. Слышали, что, когда Иоанн крестил Христа, вода в Иордане стала. Параллель готова. И вот возникает заговор: "Стань крэв у рани, як вода в Ирдани, кеды ксцив свентый Ян, кеды ходзив Христос Пан" 186. Это опять один из важных моментов. Мы присутствуем при зарождении эпической части. Выхваченное из предания событие - это ячейка, которая будет все разрастаться, заполоняя собой и все увеличивая первую часть формулы. Так, только что приведенное сравн ние может дать повод, примерно, к следующему распространению формулы: Jesus that was in Bethleem born, and baptyzed was in the flumen Jordane, as stente the water at hys comyng, so stente the blood of thys Man 187.
Я, конечно, не утверждаю, что вторая из приведенных редакций мотива развилась непосредственно из первой. Вариантов и той и другой редакции было, наверно, бесчисленное множество. Где точки их реального соприкосновения, сейчас определить невозможно, да и вряд ли когда-либо явится такая возможность. Ведь до нас дошла и теперь записана только ничтожная часть той массы вариантов, какая на протяжении веков вращалась среди народа. Я только намечаю общий путь движения.
Насколько разнообразны были дальнейшие формы, какие принимал этот мотив можно видеть из работы Эбермана. - Первая половина подобных заговоров может разрастись до целого рассказа о каком-нибудь событии, во второй же останется пожелание, чтобы также было и в данном случае. Получится вид заговора-параллелизма с эпической ч стью. - Таковым мне представляется процесс органического развития заговора. Но это отнюдь не значит, что каждый заговорный мотив, какой мы теперь встречаем в форме позднейшей стадии, обязательно прошел все предыдущие, начиная с чистого действия. Процесс этот совершался всей массой заговоров, взятой в ее целом. Исторически ни одна из последующих форм не могла появиться раньше предыдущей. Напр., формы заговора, не сопровождающегося действием, не могли появиться раньше форм заговора, сопровождающегося действием. Эволюционировали формы. Содержание (мотивы) также, как увидим, эволюционировало; но для него не всегда была необходима та последовательность, какая требуется для форм. Когда уже органически выработался ряд различных форм чар, новые формулы стали часто создаваться по аналогии; и закон последовательности как бы отменялся. Новый заговор мог прямо создаться по образцу одной из позднейших форм.
Если бы все мотивы должны были проходить последовательно всю лестницу форм, то в конце ее, в эпическом рассказе, они, наверное, все бы сохранили, хотя самое туманное, отражение первой ступени, чар - действия. Но на самом деле этого нет. Во многих заговорах, при самом тщательном исследовании, нельзя найти никаких следов забытого действия. Объясняется это тем, что не все заговоры возникли из обряда. Множество из дошедших до нас заговоров было создано, вероятно, по аналогии. До сих пор нас занимала эволюция форм чар. Мы дошли до зарождения эпической части. Отсюда уже эволюция формы тесно сплетается с эволюцией самого мотива. Изменение эпической части развитие мотива, разрабатывающегося в ней. К эволюции мотивов теперь перехожу.
Для эпического мотива не обязательно прохождение тех форм чар, какие исторически предшествовали зарождению эпической части. Первичные формы, как мы видели, состояли из простого действия. Понятно, что затронутый выше мотив Jordan-Segen, говорящий о крещении Христа, не мог выражаться в таких первичных формулах. Он прямо родился в форме сравнения, независимого от действия. Потом принял эпическую форму и далее уже развивался по законам, действовавшим при развитии эпической части. Но в эпических частях разрабатываются и такие мотивы, которые имеют прямое отношение к первичным формам чар, чистому действию. С этими-то именно мотивами и связано органическое развитие эпической части. К сожалению, большинство их либо известно по случайным, разрозненным вариантам, либо исказилось до такой степени, что теперь уже очень трудно восстановить их первоначальные редакции. Громадное количество известных эпических мотивов, как, напр., Jordan-Segen, как будто не носят никаких следов утраченного обряда. Но вполне возможно, что, при более тщательных изысканиях, и под ним вскроется какое-нибудь давно забытое действие. Относительно же некоторых a priori можно сказать, что напрасным трудом было бы искать под ними забытого обряда. Таковы, напр., заговоры с эпич ской частью, содержащей какой-либо евангельский рассказ (напр., о кровоточивой жене).
Это все - заговоры позднейшего происхождения, созданные по аналогии с более ранними мотивами, на которых развивалась эпическая форма, мотивами, выросшими из обрядов Заговоры с такими первичными мотивами в большинстве случаев, можно думать, уже исчезли. Они или забылись, или растворились в массе новых, там и сям выбиваясь из-под них, как раскиданные по снежному полю вехи. Эти вехи, как ни мало их сохранилось, по воляют все-таки определить пройденный когда-то путь, хотя теперь уже занесенный. Процесс представляется в следующем виде. Как выше было сказано, прирост слова происходил за счет отмирания действия. Прежде всего обряд потребовал пояснения, так как стал забываться его первоначальный смысл. Это - первая стадия развития эпического мо ива, зарождение его из обряда. Она, очевидно, происходит за счет начинающегося разложения обряда. На этой стадии возникают такие заговоры, как приведенные выше грыжные слова: "Не пуп загрызаю" и т.. Таким образом смысл обряда закрепляется в сопровождающей его формуле. С этой стороны, как будто, существование его упрочено и разложение предотвращено. Но опасность является с другой стороны. Смысл обряда понятен. Но целесообразен ли сам обряд? Почему при помощи его именно можно достичь желанного результата? Раньше, когда симпатическая магия была в полной силе, такого вопроса не могло явиться. Само собою было понятно, что если обвести потухшим углем "вогник", то и "вогник" потухнет.
Сомнение в целесообразности симпатического средства - крупный шаг вперед в истории человеческой мысли. На явившийся вопрос необходимо было подыскать и ответ. И вот на сцену появляется миф. Но пока в такой неясной форме, что его трудно еще отличить от были. Миф входит в формулу в виде ссылки на то, что так было когда-то прежде. Прием раньше употреблялся и был вполне пригоден. Стало быть пригоден и теперь. Получается видимость ответа. Само собой видно, как низок еще умственный уровень человека на этой ступени развития. Однако, в современном обществе сплошь д рядом отпор критической мысли делается именно в такой форме. Отцы и деды наши так делали, а они были не глупее нас. Вот обычный ответ на сомнение в целесообразности какого-либо общественного института. Эта стадия развития мотива имеет решающее значение в его истории. Именно здесь мотив принимает эпическую форму: рассказывается, что такой-то случай был тогда-то. Когда мы рассматривали развитие форм заговора, то видели другую возможность развития эпической части (Jordan-Segen). Там просто делалось сравнение с каким-нибудь фактом, сохранившимся в предании (стояние воды в Иордане), а потом этот факт обрастал подробностями, благодаря чему из формулы сравнения разворачивался эпический заговор-параллелизм.
Разница в характере этих двух эпических заговоров видна сама собой. Во-первых, эпическая часть вида Jordan-Segen не служит подкреплением расшатавшегося авторитета симпатического средства. За такими заговорами магический обряд может вовсе и не предполагаться. Во-вторых, для таких заговоров пр дставляется возможность развития из одного лишь определенного вида: из формул типа quomodo (quomodonon). В них необходимо присутствие сравнения, из которого они и развиваются. Когда же эпическая часть является для подкрепления авторитета симпатического средства, то для нее нет необходимости в формуле сравнения. В этом случае она развивается из предшествующей формулы-пояснения. А пояснение, как мы видели, может обходиться и без сравнения. Поэтому-то в некоторых эпических заговорах и отсутствует пр ведение параллели между описанным случаем в заговоре и наличным обстоятельством. Потому же и нельзя объяснить такие случаи "недоговоренностью" формулы. Мнение Зелинского, что во всех заговорах есть сравнение, а, если где и отсутствует, то легко может быть объяснена причина отсутствия, приходится оставить.
Сравнение отсутствует в эпическом заговоре потому, что его не было в формуле-объяснении при симпатическом обряде, из какого развился данный мотив. Таким образом ссылкой на то, что так было, успокаиваются первые сомнения пробуждающейся мысли. Прибегали ли к мифу или ссылались на действительный факт, решительно было все равно. Важна в этом случае не действительность факта, а уверенность в его дей твительности. Но долго оставаться на таком примитивном решении дела невозможно. Раз пробудившийся критицизм поведет свою работу дальше и дальше. Хорошо, средство это уже давно применяется. Но почему оно применяется? И вот тут-то выступает на сцену авторитет божества. Средство верно потому, что его при таких-то вот обстоятельствах употребило божественное существо. В языческой среде в роли действующих лиц выступят языческие боги, в христианской - Христос и святые. В эпической части одни из них явят я в роли нуждающихся в помощи, другие - в роли помогающих. И помогающий будет проделывать то же самое, что проделывает знахарь при лечении. Было, напр., лечение от укуса змеи смыванием яда. Оно явилось в глубокой древности. Когда появилась потребно ть в объяснении происхождения этого средства и его авторитетности, то стали рассказывать легенду о том, как змея укусила ап. Петра, а Христос дал ему этот самый рецепт 188. Ап. Петр, конечно, заменил здесь ап. Павла. В старинных требниках помещалась молитва св. ап. Павла от змия". Источником молитвы послужила 28-я глава "Деяний" апостольских. В ней рассказывается, как на острове Мелите змея укусила ап. Павла и не причинила ему вреда. "Молитва" от змия к этому присоединила целое апокрифическое ск зание о том, как Павлу во сне явился арх. Михаил и дал ему "книгу". Апостол проснувшись нашел возле себя эту книгу, а в ней было написано заклинание от змей 189. Ясно, что различные магические приемы лечения от укуса змеи существовали до создания апо рифа. Они-то именно и были причиною появления апокрифического сказания. Темный ум не мог удовлетвориться простым рассказом о чуде ап. Павла и объяснить его по-своему. Если на апостола не подействовал змеиный яд, значит у него в руках было средство пр тив этого яда. Таким образом легенда и магический обряд тесно сплелись, пополняя и поддерживая друг друга. С некоторыми из таких мифов, развившихся на почве чар и ранее не существовавших, мы познакомимся в следующей главе. Замечу, что и эта стадия развития заговорного мотива отразила в себе один из важных моментов умственного развития, свойственный всем н родам на известных ступенях культуры.
У всех народов рано или поздно появляется стремление объяснить происхождение исторически установившихся в их среде отношений, тех или других социальных явлений, обрядов, обычаев. Истинное происхождение их давно забыто, и на помощь приходит миф. Явлению приписывается божественное происхождение и тем самым не только объясняется его возникновение, но еще и подкрепляется его авторитет. К поддержанию авторитета объясняемого явления главным образом и сводится роль аких мифов. Евреи таким образом объяснили происхождение института царской власти. Греки создали миф о происхождении ареопага. Русские по тем же психологическим побуждениям подводили фундамент под гордую идею третьего Рима, создавая целый ряд легенд. ля объяснения простых обычаев прибегают также к легенде. Это отразилось и в сказках. Существует огромное количество сказок-легенд, объясняющих происхождение явлений, обычаев. Точно так же и авторитет симпатического средства подкрепляется мифом о боже твенном или необыкновенном его происхождении. Так, напр., создалась легенда, объясняющая происхождение одного приема лечения глазной боли: будто бы Мария исцелила глаз рыбы. И соответствующий заговор начинается словами:
"The charm that Mary put to the eye of the fish at the pool" .
Или в заговоре от свиха говорится, как Христос дал ап. Петру рецепт от свиха, и последние слова имеют явную цель подчеркнуть авторитетность рецепта: Wer war der Arzt? Christys der Herr war es selbst .
Интересное в этом отношение описание древнеегипетского врачевания мы находим у Масперо. "Предание рассказывает, что однажды Ра заболел мучительными спазмами. Гор тотчас слепил статую Изиды-дитяти, в которую гелиопольские боги волшебством перенесли боли, испытываемые Солнцем. Нибамон (врач-заклинатель) не задумываясь испытывает благодетельную силу этого рецепта над Псару (пациент). Он вынимает из своего сундучка куклу, похожую на ту, которую сделал когда-то Горус для Ра, и поет над ней заклинате ьную формулу, в которой кратко рассказывается история исцеления с ее помощью".
Чарование при помощи куклы - явление широко распространенное у различных народов. И, конечно, не оно родилось на почве египетского мифа, а наоборот: миф развился на почве обряда. Заклинатель старается как можно точнее воспроизвести то, что, по преданию, когда-то случилось с богами. На себя он принимает роль Горуса, больного называет Ра и приглашает присутствующих взывать к гелиопольским богам. "Гор и страдающий животом Ра - тут. Взывайте к гелеопольским богам: скорее, скорее, ваши книги! ибо Ра страдает..." . - Как известно, египетское бальзамирование покойников и приготовление мумий состояло из сплошного ряда магических действий. Бальзамировщики - маги. "Похоронные свивальники в их руках превращаются в сеть таинственных переплетов, из которых каждый имеет особое значение, имеющее целью удалить от тела всякие опасности и всяких врагов, угрожающих ему - богов, людей и насекомых - и предохранить его от разложе ия. Подкладывают под них амулеты, фигурки, высушенные цветы, щепотки травок, плитки, исписанные иероглифами, - все это составляет заколдованную броню покойника" . Все это сопровождается чтением священных формул. Конечно, такой важный в египетском бы у обряд, как приготовление мумии, не мог не породить легенд о его происхождении. И действительно, из заклинаний, сопровождающих бальзамирование, мы узнаем о происхождении первой мумии. В века, следующие непосредственно за сотворением мира, бальзамирования совсем не знали, и первые люди умирали дважды: сначала умирало тело, потом умирал двойник. "Но, когда Тифон убил Озириса, Гор собрал части тела своего отца, оросил их благовонными веществами при помощи Изиды, Нефтисы, Тота и Анубиса, пропитал редохраняющими от тления веществами и обвил их широкими свивальниками, произнося все время молитвы, которые сделали его дело на веки нерушимым" .
Все эти примеры наглядно показывают смысл эпической части заклинания. То, что сначала пережил обряд, переживает потом и заговорная формула. Магическая сила ее явилась постепенно и незаметно. Слово обогащалось за счет действия не только со стороны содержания, но и свой магический авторитет приобретало благодаря долгому осуществованию с обрядом. Репутация обладания магической силой с обряда незаметно распространялась и на его спутника. Слово как бы обкрадывало обряд, пока не оторвалось от него, почувствовав в себе, наконец, самостоятельную силу. Медленный рост силы лова не замечался, и вопросов ни каких не возбуждалось. Но вот чудодейственная сила слова явилась во всем своем блеске. И снова должно было повториться то же, что раньше было с действием. Опять возникает вопрос - почему? Почему данная формула имеет м гическую силу? Аналогичен и ответ: привлекается опять божество. "Не я говорю, а сам Иисус Христос", "не своей силой, а Божией", "не я говорю, а Божия Матерь". Все подобные фразы являются ответом на сомнение, явившееся относительно действительности словесных чар.
Стремление понять причину магического влияния формулы приводит в конце концов к тому, что доброе влияние приписывается уже не словам и не знахарю, а Богу. Заговор, по своему значению, приближается к молитве. К нему присоединяются такие, н пример, придатки: "Не для ради хитрости, не для ради мудрости, а для ради великой Божьей милости" . Или - Das helfe dir Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist . Французский король-знахарь, очевидно, именно так понимал целебную сил врачебных чар, когда лечил опухоль на шее, прикасаясь к ней и произнося следующие слова: "король сiя тоби дотыкает, а Бог тобя уздоравливает" . Иногда же дело происходит совершенно аналогично с оправданием обряда. Как совершение обряда приписываетс божеству, так и заговорная формула влагается в уста божества (святого). Тогда эпическая часть еще расширяется. Таков процесс органического развития основного вида заговоров. Но он не обязателен для всех видов заговора. Раз чистое слово приобрело магический авторитет, то оно могло уже совершенно свободно принять самые разнообразные формы выражения, что мы и ви ели в предыдущей главе.