Страница:
— Извините. — Оля растерялась и стала снова наугад нажимать выключатель. Ее смущало, что в коридорчике был отчетливо слышен шум воды, спускающейся из унитаза неожиданно бурным потоком. — Я ухожу, — зачем-то сказала она. — Не вижу, где моя куртка…
— Что, не нравится сборище? — криво ухмыльнулся молодой человек.
— Я никого здесь не знаю, — дипломатично ответила Оля.
— А зачем тогда приходила? Хотела познакомиться?
— Подружка попросила вместе с ней сходить.
Оля по натуре была прямодушна. Иногда она предпочитала молчать, но приукрашивать себя, делать более цветистой речь или внешность принципиально не хотела. «Какая есть, такая есть, — думала она о себе. — По крайней мере не надо заботиться всю жизнь о поддержании имиджа. — Думая так, в первую очередь она имела в виду мать и ее жизненное кредо — всеми силами поддерживать неземную красоту и представать перед кем только можно женщиной волшебной, очаровательной, восхитительной. — А кому в принципе это так уж важно?» Олю забавляло, насколько обязательным считает мать быть одетой и причесанной, как на великосветском рауте, даже когда собирается в магазин за продуктами, а уж как она разговаривает с продавщицами — просто принцесса крови. Вместе с тем Оля прекрасно знала, что бабушка ее со стороны матери была простым бухгалтером в ЖЭКе, а дедушка — плотником, и ее в отличие от матери, которая не любила говорить о своих родителях, никогда это не смущало. Юлия же, особенно раньше, когда еще была замужем за Азарцевым, в любом разговоре обязательно упоминала, что ее тесть был генерал-лейтенантом, высокопоставленным чиновником Генерального штаба. Собираясь же выкинуть в мусоропровод набитый мусором пакет, она часто и неплохо напевала: «Как упоительны в России вечера!..» Особенно проникновенно звучало про «…хруст французской булки».
— А ты не знаешь, кто здесь хозяин? — спросила Оля. — Попрощаться бы надо, а то неудобно так уходить.
— А ты, когда заходила, здоровалась?
— Да, — растерялась Оля, — но боюсь, этого никто не заметил. Здесь уже и тогда было очень шумно.
— Ну вот. Также никто не заметит, если ты попрощаешься.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Ну, тогда я уйду по-английски.
— Давай. — Он стоял и наблюдал, даже не думая помочь, как Оля довольно долго перекладывает чьи-то вещи, разыскивая свою черную куртку.
— Где же может быть моя куртка? — Оля растерянно провела взглядом по сторонам.
— Подожди! — хлопнул вдруг себя по лбу парень. — Две какие-то куртки свалились, и я повесил их на гвоздик в чулан!
— Это, наверное, наши! — обрадовалась Оля. — Мы ведь последние пришли!
— Выбирай! — Парень распахнул шире дверь и указал Оле на одежду, висевшую в чулане.
— Моя! — сказала радостно Оля и показала на свою куртку. Парень куртку с гвоздика снял, но даже не сделал ни единственного движения помочь даме одеться. Да Оле это было и ни к чему. Она, непроизвольно раскрыв от удивления глаза, будучи не в силах оторваться, рассматривала содержимое кладовки.
Действительно, за неприметной обшарпанной дверью скрывалась кладовка. Но как же непохожа эта кладовка была на все другие подобные помещения, которые в своей жизни видела Оля. Это был вовсе не склад старых вещей, сломанных лыж, детских санок — это был кабинет настоящего ученого-алхимика! На самой видной полке треугольной этажерки в углу помещался настоящий, распиленный в горизонтальной плоскости человеческий череп. Он щерился на Олю редкими длинными зубами и темными глазницами. Откинутая назад крышка мозговой части напоминала раскрытую раковину; на дне чаши черепа хранились вполне прозаические вещи — ластики, скрепки, сломанные пополам бритвочки. Оля заметила белый кусочек жвачки, прилепленный к скуловой кости черепа. На полке выше черепа желтело стеклянными глазами небольшое чучело вороны с выжженной надписью на подставке «Nevermore», а на полке ниже, на бархатной черной подставке, лежал набор блестящих и на вид прекрасно отточенных скальпелей.
Помещение освещалось двумя длинными лампами голубого дневного света, который придавал всему, что было в чулане, мертвенные оттенки. Но Олю поразили вовсе не ворона и не череп. В стену, примыкающую к комнате, был вмурован огромный аквариум, в котором плавали чудесные разноцветные рыбы. Такой аквариум Оля видела несколько лет назад в фойе театра имени Образцова. Чудесный зимний сад с попугайчиками и канарейками, на которых она так любила смотреть в детстве вместе с отцом, когда часто приходила сюда на спектакли, больше не существовал, зато в узком проходе в зрительный зал размещались огромные аквариумы с рыбами. Каких там только не было видов! Нечто похожее было и здесь. Равнодушно и достойно еле шевелили прозрачными плавниками одетые в оранжево-золотистую чешую золотые рыбки. Голубели в подсветке среди темно-зеленой воды какие-то незнакомые Оле, по-видимому, глубоководные особи. С чрезвычайным высокомерием носил свой меч меченосец, и только серенькие перламутровые стайки гуппи подвижно сновали в водорослях туда-сюда. Еще там был некто в полосатой черно-бело-желтой чешуйчатой кожуре, он застыл будто в полусне возле серого камня, и то и дело подплывавшая к нему красавица в переливчатом сине-красном наряде не могла вывести его из этого равнодушного созерцания. Плавали там и другие, еще и еще, и Оля не могла отвести от них взгляд, будто припала к косяку, стесняясь непрошеной войти внутрь, но и не в силах равнодушно удалиться.
— Какая красота! — выдохнула она.
— Нравится? Ну, заходи, — довольно равнодушно предложил хозяин.
Табуретка в помещении была только одна — возле узкого стола, больше напоминающего стеллаж. Габариты чулана не позволяли поставить здесь еще один, хотя бы такой же скромный предмет для сидения.
— А это кто? — изумилась Оля. В темном террариуме, который вначале она не заметила, находился кто-то живой, и даже числом не один. И они смотрели на Олю из разных углов террариума черно-желтыми точками глаз.
— Лягушки и ящерицы, — спокойно пояснил ей хозяин. — Есть еще змеи, вон там… — Он показал на террариум, располагавшийся ниже, и Оля инстинктивно поджала ноги. — А это варан. — Он чуть приоткрыл дверку, запустил внутрь руку, пошарил на ощупь и через минуту вынул сокровище. — Кеша! — удовлетворенно и ласково произнес он, одной рукой удерживая варана, а другой легко поглаживая его по пестрой бугристой спинке. У варана сдувалось и раздувалось горлышко, и он смотрел на Олю внимательно и серьезно, не подавая, впрочем, внешних признаков беспокойства. — Кусается! — нарочито небрежно произнес хозяин и поднес варана поближе к Олиному лицу, испытующе поглядывая на реакцию гостьи.
— Да он не ядовитый, насколько я помню, — сказала Оля, но не стала строить из себя храбрую барышню и отодвинулась. — Посади его назад, а то ему, наверное, неприятно. Я для него чужой человек.
— Первый раз слышу от девушки такие слова! — засмеялся парень и легонько подпихнул Кешу назад в клетку. Тот не заставил себя долго упрашивать и скрылся за куском ствола дерева. — А то все пищат: «Убери, он противный! Он гадкий!» А не понимают, дуры, что они со всей своей красотой, может быть, кажутся ему такими уродами, что бедный варан думает: «Куда я попал! Сейчас это чудовище с хищным намазанным ртом меня сожрет!»
Оля засмеялась:
— Всех надо уважать. И людей, и варанов. — Потом осмотрелась внимательнее. — А это у тебя что?
На маленьком специальном столе, примыкающем к большому, на котором стояли клетки, под настольной лампой лежала толстая деревянная доска с какими-то странными гвоздиками, к которым были привязаны веревочки, рядом была белая металлическая кювета с ножницами, пинцетами, большой препароровальной иглой и какими-то еще инструментами.
— Что это? — с появившимся откуда-то неприятным чувством спросила Оля.
— Камера пыток, — криво усмехнувшись, сообщил молодой человек. — Для опытов.
— Над кем? — Неприятное чувство, появившееся у Оли в груди, все усиливалось.
— «Над кем?» — передразнил ее молодой человек. — Не «над кем», а на ком! На лягушках, на крысах. Я же студент биофака. Без опытов нам нельзя!
— Так ведь вам опыты на занятиях, наверное, показывают? — не поняла Оля.
— Что там на занятиях! На занятиях — чепуха! Примитив. «Кровообращение лягушки». «Нервная система лягушки», — опять кого-то передразнил он. А у меня здесь — наука. Наукой заниматься надо с молодости! Чтобы к тому времени, как выйти из университета, уже что-то сделать, иметь свой материал. Оригинальные мысли приходят в голову, пока голова молодая! А когда уже бытовуха начнется — должности, обязанности, диссертация, кафедра, жена, дети, кухня, зарплата, — всю оригинальность как рукой снимет! Я таких примеров великое множество видел!
— Ну уж и великое! — усомнилась Оля.
— А что! — высокомерно посмотрел на нее молодой человек. — Да мой брат, например! Был нормальный мужик, занимался компьютерной диагностикой, пытался разработать что-то свое, а теперь думает только о том, где побольше ухватить денег! А ведь ему нет еще и тридцати! Что говорить — теперь он старик!
— А тебе сколько? — спросила Оля.
— Мне? Скоро будет двадцать! — с гордостью сказал хозяин каморки.
— Мне тоже. — Оля старалась больше не смотреть на приспособление для опытов.
— Ну и что ты в жизни успела сделать?
— Наверное, ничего, — спокойно сказала Оля. — Но я к великим открытиям вообще-то и не стремилась.
— Ну, ясно, и ты как другие! — презрительно усмехнулся парень. — Здесь никто ни к чему не стремится. Попьют пива, покурят, побалаганят, никто вроде ничего плохого не делает, потом разойдутся, потом усядутся в своих норках и терпеливо будут ждать, пока родители на теплое местечко пристроят.
— Напрасно ты так, — покачала головой Оля. — Между прочим, подружка моя, с которой я пришла, и живет без родителей, и на жизнь себе сама зарабатывает, и учится неплохо…
— Это которая? — Хозяин приоткрыл дверь и выглянул наружу. — Та, что с Вовкой танцует?
— Ну, если этот долговязый — Вовка, то да.
— Долговязый-то Вовка. А у твоей подружки, что повисла на нем, на личике одна-единственная мысль: как бы выйти замуж получше и обосноваться в загородном коттедже и уже никогда, никогда и нигде не работать!
— Зря ты так думаешь! — обиделась за подружку Оля. — Она как раз не собирается замуж. Она хочет завести собственное дело.
— Какое же? — ухмыльнулся парень. — Маникюрный кабинет?
— Не знаю. — Оля смешалась. Действительно, Лариса говорила о косметическом салоне или магазине-бутике. — Да, в общем, нет большой разницы, что она хочет открыть — маникюрный кабинет или овощной магазин. Большинство людей, живущих на свете, не ставят перед собой великих целей. Они хотят всего лишь комфортно прожить свою жизнь, без войн и по возможности без сталинского режима. А уж если при этом у них есть деньги на то, чтобы купить автоматическую стиральную машину или модные сапоги, они и вообще на седьмом небе от счастья.
— И ты из таких! — уточнил парень.
— И я из таких, — спокойно подтвердила Оля. — Не вижу в этом ничего плохого. А лягушек, между прочим, мучить — негуманно! Сейчас даже на коробочках с косметическими кремами пишут: «На животных не проверялось».
— Ну и давай иди откуда пришла! — разозлился биолог-исследователь.
— И пойду — Оля пожала плечами и стала надевать куртку. — Только интересно узнать, если ты всех так презираешь и не любишь, зачем собрал у себя эту компанию? Ты ведь хозяин?
— Да я никого и не собирал, — отозвался парень. — Мне, если хочешь знать, из них и не нужен никто. Они просто знают, что у меня эта хата свободная, без родителей, вот и звонят: так и так, давай мы к тебе тогда-то придем! Ну и приходят. Они мне не нужны, но, в общем, не жалко. Я все равно, когда дома, больше в чулане сижу. В комнату только спать выхожу. А ем все равно рядом с ящерицами. Они крошки любят, капусту. Иногда колбасу змеям даю. Только редко. Для них нужен специальный корм. Единственное требование — чтобы здесь не совокуплялись и после себя убирали.
— Так это уже два требования! — сказала Оля, внимательно следившая за его словами.
— Не суть важно, пускай будет два. Так вот — чтоб не совокуплялись, — сказал парень веско, видно, ему нравилось произносить при Оле это слово, — и чтоб после себя убирали. Я мусора не терплю. И так за животными каждый день приходится убирать. А то хозяйка выгонит. Она и так еще пока не знает, что я под предлогом косметического ремонта ей стенку в гостиную передвинул, чтобы чуланчик расширить и сделать аквариум.
— Но ведь она увидит!
— Ну, сразу, может быть, не поймет, а когда я съеду отсюда, уже будет поздно. Но я вообще-то не собираюсь съезжать.
— А почему нельзя было все в комнате устроить? — спросила Оля.
— Так хозяйка же выгонит! — удивился ее несообразительности биолог. — Не все ведь понимают, что земноводные и пресмыкающиеся вовсе не грязные животные! И эти, — он кивнул в сторону комнаты, — если с пивом сюда припрутся, то животные с ума от них сойдут.
Они помолчали.
— Да кому нужны вообще-то твои кремы! — почесав в затылке, вдруг сказал парень. — Только тем, кто озабочен своей внешностью, вместо того чтобы сделать в жизни что-нибудь путное.
Оля подумала, посмотрев на его прыщики на подбородке, носу и на лбу: «К маме бы его сводить! Она бы ему кожу очистила! Может, он такой революционер как раз из-за того, что до смерти стесняется своих прыщей? Но все равно интересный парень. Другие говорят только о пиве и о компьютерных играх. Хуже баб».
— Ну, давай вали! — уже дружелюбно сказал после паузы парень. А Оля и думать забыла, сколько прошло времени с начала их разговора.
— Ты что, приезжий? — спросила она.
— Москвич, — брезгливо пожал он плечами.
— А дома почему не живешь?
— С предками не хочу. Мать еще ничего, а отец не врубается, достал.
— А меня, наоборот, мать не понимает, — неизвестно вдруг как и почему произнесла Оля. И ей стало даже неловко за эти слова. В общем-то никто ее особенно и не доставал. Матери было некогда, а отца она видела редко. С тех пор как родители разошлись, Азарцев разговаривал с ней больше по телефону. Домой к ним заходить не любил, потому что мать приставала: «Надо бы то купить и вот это… У других уже это все есть…» Как они вместе работают? Этого Оля понять не могла.
— Бывает» — ответил парень.
— Ну, я пошла, — сказала Оля. — Только я не могу понять, — спросила она вдруг, хотя даже и не собиралась этого спрашивать, — ты что, принципиальный противник секса?
— Могу ответить! — И парень картинно задрал к потолку голову. Обнажилась его худющая шея с выступающим тонким кадыком и небрежная поросль русой щетины.
Весь разговор происходил в дверях из каморки в коридор. В глубине чулана все так же размеренно водили хвостами рыбы и скалился с этажерки человеческий череп. Ворона потонула в тени, отбрасываемой парнем, и виднелись только ее стеклянные глаза.
— Когда я произвожу свои опыты и получаю нужный мне результат, я чувствую такой подъем всех душевных и физических сил, что примитивный секс, которому вы все так поклоняетесь, не стоит и десятой доли этого чувства!
Слова его показались Оле заученными, будто урок.
— Однако ты как Базаров! — сказала Оля, которая читала все, что предусматривалось школьной программой.
— А это кто?
— Ты что, Тургенева не читал?
— Да при чем тут Тургенев? — заорал вдруг парень на весь коридор, и Оля так и не поняла, сообразил он, про кого она говорила, или так и не дошел. — Неужели ты не понимаешь, что не все люди могут удовлетворяться вот этим твоим малым — благополучием, квартирой, деньгами, стиральной машиной и путевкой в Париж, наконец. Что есть индивидуумы — их мало, но все-таки они есть, — и они хотят заниматься каким-нибудь делом. Может быть, неважным для окружающих, но важным для них самих. Вот кто-то, например, собирает какие-нибудь коробки. Им место на помойке, этим коробкам, а для этого человека они вопрос жизни и смерти. Кто-нибудь зачем-то изучает членистоногих. Сама подумай, зачем знать членистоногих в мире стиральных машин? А для этого человека важней какой-нибудь мухи на свете ничего нет. И не нужны ему ни любимая девушка, ни спортивный автомобиль, ни загородный коттедж.
— Вручную стирать неудобно, долго, — вставила Оля. — А любимая девушка может помочь. Рубашку постирать, например.
Но парень не слушал ее. Он продолжал:
— А кто-нибудь не видит счастья без освобождения своей родины, площадь которой каких-нибудь четыре квадратных километра. Но этому кому-нибудь обязательно надо, чтобы у двух десятков проживающих там обывателей обязательно были свой президент и своя письменность. Или еще есть люди, которые изучают мертвые языки. Или лезут в пещеру, или на гору, или в пирамиду.
— А для тебя, значит, вопрос жизни и смерти в кровообращении лягушек? — спросила Оля.
— Дура ты, иди домой, — ответил молодой человек. — Мне, между прочим, тоже жалко всех — и крыс, и лягушек, и собак. Да только на людях-то опыты у нас пока не ставят. Объявления в газетах не публикуют: «Предлагаю себя в волонтеры». А я хочу решить такую проблему, что, если решу, Нобелевскую премию и ту будет не жалко мне дать.
— Ух ты! — заметила Оля. Молодой человек впал в никогда не виданный ею ранее в молодых людях энтузиазм.
— А вот и не «ух ты!», — передразнил ее молодой человек. Он вообще часто кого-нибудь передразнивал, и от этого у него на лице уже появились некрасивые морщинки.
«Моя мама за такие передразнивания каждый раз бы подзатыльник давала!» — заметила про себя Оля.
— А я знаешь какую проблему хочу решить? — спросил вдруг Олю хозяин чулана.
— Какую? — Оле почему-то совсем не хотелось уходить.
— Ни больше ни меньше, как решить проблему наркомании!
— О! Тебе не пора к психиатру?
— Не пора! — Высокомерия парню было не занимать. — Проблема заключается в том, — так же высоко задрав голову, продолжал он, — как найти конкурентное средство, чтобы при приеме или введении его человеку наркотики уже не могли бы действовать на мозг.
Оля ошарашенно молчала. Она никуда особенно не ходила, не употребляла наркотиков, у нее не было друзей-наркоманов, она не была близко знакома с проблемами наркомании, и они ее никогда не занимали. Но сам его задор, сами слова, сути которых она все равно не могла понять, так как ее образование было весьма далеко от биологического, произвели на нее впечатление.
Открылась дверь в комнату, и оттуда в коридор, как из рога изобилия, посыпались красные, потные, разгоряченные танцами гости. В момент они стали разбирать свои кепки, куртки, платки, натягивать обувь, прощаться, вываливаться на лестницу. Олю обняла сзади Лариса.
— Ты до метро с нами? Подбросим на «Жигулях»! А потом, извини, сами поедем дальше!
— Да, до метро, — ответила Оля, не особенно вникая в то, что ей только что сказали и какие она произносила слова. «Вот, оказывается, над какой важной проблемой он работает! — появилось вдруг в голове. — А если действительно разгадает загадку? Да, он необыкновенный! Какой молодец! В то время как все друзья бьют баклуши. Этот его кабинет… и ремонт с аквариумом… и варан Кеша…»
Возбужденная танцами, хорошенькая Лариса подала Оле сумку.
— Пошли! Спасибо за приятный вечер! Хотя мы тебя почти не видели! — кокетливо помахала она хозяину рукой.
Оля стояла как в столбняке.
— Телефончик оставьте! — смекнула догадливая подружка. — О-о-о! Как тут у вас! Кажется, я теперь понимаю Олю, что застряла здесь на весь вечер! — быстро говорила она, бесцеремонно входя в каморку и разглядывая предметы. — А это кто?
— Змея, — небрежно ответил хозяин каморки и стал рыться в каком-то ящике, переворачивая в нем все вверх дном. Наконец он извлек на свет божий небольшой конверт, а из него белый прямоугольник картона — визитную карточку.
— Ой, змея! Какая противная! — завопила Лариса, а Оля вдруг засмеялась:
— Ничего не противная! Даже симпатичная!
— Ну уж нет! Меня сейчас просто вырвет! — застучала ногами Лариса и выскочила из каморки. Они оказались последними гостями, и хозяин вышел на площадку закрыть за ними дверь. Правда, в комнате двое оставшихся — парень и девушка — мокрым веником начали сметать мусор.
— Да, у тебя дисциплина! — покачала головой Оля. — Значит, ты — сильная личность! Как моя мама!
Парень сделал шаг в коридор и легко взмыл под потолок, подтянувшись на перекладине, которую до этого никто из присутствующих и не заметил.
— Ого! — восхищенно ахнула Лариса и толкнула Олю локтем в бок.
Оля задрала голову и во все глаза смотрела на парня. Подтянувшись не менее десятка раз, он легко спрыгнул на пол. Оля заметила, что он все это время пребывал босым и, только выходя в коридор, вставил ноги в какое-то подобие сандалий.
— Будто йог! — шепнула Лариса. «Как Иисус Христос», — подумала Оля.
Но тут долговязый Ларисин спутник в полумраке коридора прижал ее к себе, чтобы о нем не забыли, и Лариса чуть взвизгнула, вспомнив про него и повиснув у него на шее.
«Как это он сказал? — вспомнила Оля слова парня. — Ваш жалкий секс не стоит и десятой доли… Десятой доли чего?» Она улыбнулась, спускаясь по лестнице. И продолжала улыбаться всю дорогу, пока они ехали в машине. И лишь в метро рука ее наконец разжала визитную карточку, на которой витиеватым серебряным шрифтом на русском и английском языках было написано название института, указан биологический факультет и стояли фамилия, имя и отчество: ДОРН Александр Федорович. Ниже следовал телефон.
«Не Базаров, — засмеялась Оля, сидя в дальнем, неярко освещенном углу пустого вагона. — Отнюдь не Базаров. Его фамилия Дорн». И, аккуратно сложив карточку пополам, засунула ее в самый укромный уголок кошелька. Доехав до своей станции, она достала из кармана мобильник и стала звонить матери, чтобы та встретила ее у метро.
— Не сердись, пожалуйста, что я не предупредила… — начала было Оля. Запоздалое чувство раскаяния, что она заставила мать волноваться, действительно охватило ее. Но Юлия была на редкость спокойна.
— Я думала, ты с провожатым, — не то укоризненно, не то разочарованно сказала она и добавила: — Стой у выхода из метро! Никуда не ходи, я сейчас приеду! — А про себя добавила: «Вот был бы дома отец, он пошел бы встречать, как во всех нормальных семьях. И мне не надо было бы тащиться ночью к метро. А так не бросишь же девчонку…»
Юля поспешно влезла в черные джинсы, накинула короткую куртку, проверила, подкрашены ли глаза, и взяла со столика ключи от своего хорошенького новенького «пежо». Через пятнадцать минут Оля уже сидела в материной машине.
— Где же ты была? — спросила ее Юля.
— В гостях. Подружка попросила сходить с ней вместе. Извини, я не успела предупредить.
— Я так и поняла. — Юля устала, и ей было не до разговоров. — Ну, хоть понравилось в гостях?
— Вроде ничего. Интересно.
«Опять все то же, — подумала Юля. — Это — ничего, то — ничего. Что же теперь, и влюбиться не в кого?» Она сама влюблялась в сезон по пять раз. Мальчиков строила в очередь. Да… Не в нее доченька, не в нее. Тут же ее мысли перекинулись на Азарцева, что он будет полный лопух, если не уговорит пожилую даму, что приехала сегодня утром, как минимум на две, а лучше на три операции; потом, что машину надо поставить на платную стоянку и добираться до дома пешком. Она принялась размышлять о том, что все равно придется покупать где-то гараж, лучше в многоуровневом кооперативе; а вечером надо просмотреть газеты и журналы с объявлениями о косметических услугах, чтобы выявить конкурентов…
В общем, вечер закончился как обычно: стаканом кефира, кремом на лицо и яблоком на ночь да проверочным звонком Азарцеву: не у той ли он мымры? Юля Тину в мыслях иначе как мымрой не называла. Азарцев несколько месяцев по вечерам был дома. Нутром Юля чувствовала, что кончаются у него отношения с этой мымрой, кончаются! А значит, ее прямой долг вернуть Азарцева в семью. Ведь сам-то он, собственно, и не хотел уходить. Жил с ней и с Олей. Это ведь она сама по глупости, по неопытности подтолкнула его к уходу. А хотела ведь подтолкнуть совсем к другому! Конечно, легко ли ей было смотреть, как его гораздо менее способные коллеги наживают огромные деньги. Ах какое прекрасное было время! Вот когда надо было ей самой суетиться! Не смотреть на него, не бояться. Уж пан или пропал! Надо было продать квартиру, перейти на частную, взять заем и крутиться, крутиться! Ведь она, Юля, не боится ничего, ничего. Это сейчас время бойких авантюристов уже ушло… Все в медицине поделено, как и везде, конкуренция выросла, как никогда, чиновники подняли головы, почувствовали силу. Но она знает, как с ними обращаться, она с любым может найти общий язык. А Азарцев… Все-таки муж, какой-никакой, придает в обществе вес. А Азарцев тоже усвоил кое-какие истины. Занялся наконец своим делом. Эх, выйти бы на правительство Москвы, на Думу, на аппарат президента, в конце концов! А почему бы нет? У них уникальный опыт по организации такой клиники! Вот если бы им финансовую поддержку, хотя бы в виде налоговых льгот! И надо все время платить Лысой Голове! Но он по крайней мере, как бы там ни было, деловой человек. Не то что Азарцев — по сути, нюня. Он хочет прооперировать эту девчонку. Да понимает ли он, что такое коммерция? Боливар не выдержит двоих! Но как она может обойтись без Азарцева? Ведь это ему дал заем Лысая Голова, на него оформлена земля и вся клиника, а она, по сути, наемный менеджер и по совместительству доктор. Конечно, она уже многое сделала, прибрала к рукам, но все-таки, все-таки… Нет, положение ее не так уж и прочно. А жизнь требует все новых и новых трат. Гораздо надежнее будет, если она привяжет Азарцева к себе повторными узами брака. Черт знает, зачем она тогда с ним разошлась? Ну не жили бы вместе, и все. Многие ведь то сходятся, то расходятся, однако документально не оформляют отношения. А она поторопилась. Вот теперь попробуй опять затащи его в ЗАГС. Задача не из легких, калачом не заманишь. Правда, она думала, что с легкостью выйдет замуж опять. Но, черт возьми, действительность такова, что даже Оля ни в кого не может влюбиться, а уж ей в ее возрасте замуж… Да не просто замуж, было бы за кого. Нет, ставку надо делать все-таки на Азарцева.
— Что, не нравится сборище? — криво ухмыльнулся молодой человек.
— Я никого здесь не знаю, — дипломатично ответила Оля.
— А зачем тогда приходила? Хотела познакомиться?
— Подружка попросила вместе с ней сходить.
Оля по натуре была прямодушна. Иногда она предпочитала молчать, но приукрашивать себя, делать более цветистой речь или внешность принципиально не хотела. «Какая есть, такая есть, — думала она о себе. — По крайней мере не надо заботиться всю жизнь о поддержании имиджа. — Думая так, в первую очередь она имела в виду мать и ее жизненное кредо — всеми силами поддерживать неземную красоту и представать перед кем только можно женщиной волшебной, очаровательной, восхитительной. — А кому в принципе это так уж важно?» Олю забавляло, насколько обязательным считает мать быть одетой и причесанной, как на великосветском рауте, даже когда собирается в магазин за продуктами, а уж как она разговаривает с продавщицами — просто принцесса крови. Вместе с тем Оля прекрасно знала, что бабушка ее со стороны матери была простым бухгалтером в ЖЭКе, а дедушка — плотником, и ее в отличие от матери, которая не любила говорить о своих родителях, никогда это не смущало. Юлия же, особенно раньше, когда еще была замужем за Азарцевым, в любом разговоре обязательно упоминала, что ее тесть был генерал-лейтенантом, высокопоставленным чиновником Генерального штаба. Собираясь же выкинуть в мусоропровод набитый мусором пакет, она часто и неплохо напевала: «Как упоительны в России вечера!..» Особенно проникновенно звучало про «…хруст французской булки».
— А ты не знаешь, кто здесь хозяин? — спросила Оля. — Попрощаться бы надо, а то неудобно так уходить.
— А ты, когда заходила, здоровалась?
— Да, — растерялась Оля, — но боюсь, этого никто не заметил. Здесь уже и тогда было очень шумно.
— Ну вот. Также никто не заметит, если ты попрощаешься.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Ну, тогда я уйду по-английски.
— Давай. — Он стоял и наблюдал, даже не думая помочь, как Оля довольно долго перекладывает чьи-то вещи, разыскивая свою черную куртку.
— Где же может быть моя куртка? — Оля растерянно провела взглядом по сторонам.
— Подожди! — хлопнул вдруг себя по лбу парень. — Две какие-то куртки свалились, и я повесил их на гвоздик в чулан!
— Это, наверное, наши! — обрадовалась Оля. — Мы ведь последние пришли!
— Выбирай! — Парень распахнул шире дверь и указал Оле на одежду, висевшую в чулане.
— Моя! — сказала радостно Оля и показала на свою куртку. Парень куртку с гвоздика снял, но даже не сделал ни единственного движения помочь даме одеться. Да Оле это было и ни к чему. Она, непроизвольно раскрыв от удивления глаза, будучи не в силах оторваться, рассматривала содержимое кладовки.
Действительно, за неприметной обшарпанной дверью скрывалась кладовка. Но как же непохожа эта кладовка была на все другие подобные помещения, которые в своей жизни видела Оля. Это был вовсе не склад старых вещей, сломанных лыж, детских санок — это был кабинет настоящего ученого-алхимика! На самой видной полке треугольной этажерки в углу помещался настоящий, распиленный в горизонтальной плоскости человеческий череп. Он щерился на Олю редкими длинными зубами и темными глазницами. Откинутая назад крышка мозговой части напоминала раскрытую раковину; на дне чаши черепа хранились вполне прозаические вещи — ластики, скрепки, сломанные пополам бритвочки. Оля заметила белый кусочек жвачки, прилепленный к скуловой кости черепа. На полке выше черепа желтело стеклянными глазами небольшое чучело вороны с выжженной надписью на подставке «Nevermore», а на полке ниже, на бархатной черной подставке, лежал набор блестящих и на вид прекрасно отточенных скальпелей.
Помещение освещалось двумя длинными лампами голубого дневного света, который придавал всему, что было в чулане, мертвенные оттенки. Но Олю поразили вовсе не ворона и не череп. В стену, примыкающую к комнате, был вмурован огромный аквариум, в котором плавали чудесные разноцветные рыбы. Такой аквариум Оля видела несколько лет назад в фойе театра имени Образцова. Чудесный зимний сад с попугайчиками и канарейками, на которых она так любила смотреть в детстве вместе с отцом, когда часто приходила сюда на спектакли, больше не существовал, зато в узком проходе в зрительный зал размещались огромные аквариумы с рыбами. Каких там только не было видов! Нечто похожее было и здесь. Равнодушно и достойно еле шевелили прозрачными плавниками одетые в оранжево-золотистую чешую золотые рыбки. Голубели в подсветке среди темно-зеленой воды какие-то незнакомые Оле, по-видимому, глубоководные особи. С чрезвычайным высокомерием носил свой меч меченосец, и только серенькие перламутровые стайки гуппи подвижно сновали в водорослях туда-сюда. Еще там был некто в полосатой черно-бело-желтой чешуйчатой кожуре, он застыл будто в полусне возле серого камня, и то и дело подплывавшая к нему красавица в переливчатом сине-красном наряде не могла вывести его из этого равнодушного созерцания. Плавали там и другие, еще и еще, и Оля не могла отвести от них взгляд, будто припала к косяку, стесняясь непрошеной войти внутрь, но и не в силах равнодушно удалиться.
— Какая красота! — выдохнула она.
— Нравится? Ну, заходи, — довольно равнодушно предложил хозяин.
Табуретка в помещении была только одна — возле узкого стола, больше напоминающего стеллаж. Габариты чулана не позволяли поставить здесь еще один, хотя бы такой же скромный предмет для сидения.
— А это кто? — изумилась Оля. В темном террариуме, который вначале она не заметила, находился кто-то живой, и даже числом не один. И они смотрели на Олю из разных углов террариума черно-желтыми точками глаз.
— Лягушки и ящерицы, — спокойно пояснил ей хозяин. — Есть еще змеи, вон там… — Он показал на террариум, располагавшийся ниже, и Оля инстинктивно поджала ноги. — А это варан. — Он чуть приоткрыл дверку, запустил внутрь руку, пошарил на ощупь и через минуту вынул сокровище. — Кеша! — удовлетворенно и ласково произнес он, одной рукой удерживая варана, а другой легко поглаживая его по пестрой бугристой спинке. У варана сдувалось и раздувалось горлышко, и он смотрел на Олю внимательно и серьезно, не подавая, впрочем, внешних признаков беспокойства. — Кусается! — нарочито небрежно произнес хозяин и поднес варана поближе к Олиному лицу, испытующе поглядывая на реакцию гостьи.
— Да он не ядовитый, насколько я помню, — сказала Оля, но не стала строить из себя храбрую барышню и отодвинулась. — Посади его назад, а то ему, наверное, неприятно. Я для него чужой человек.
— Первый раз слышу от девушки такие слова! — засмеялся парень и легонько подпихнул Кешу назад в клетку. Тот не заставил себя долго упрашивать и скрылся за куском ствола дерева. — А то все пищат: «Убери, он противный! Он гадкий!» А не понимают, дуры, что они со всей своей красотой, может быть, кажутся ему такими уродами, что бедный варан думает: «Куда я попал! Сейчас это чудовище с хищным намазанным ртом меня сожрет!»
Оля засмеялась:
— Всех надо уважать. И людей, и варанов. — Потом осмотрелась внимательнее. — А это у тебя что?
На маленьком специальном столе, примыкающем к большому, на котором стояли клетки, под настольной лампой лежала толстая деревянная доска с какими-то странными гвоздиками, к которым были привязаны веревочки, рядом была белая металлическая кювета с ножницами, пинцетами, большой препароровальной иглой и какими-то еще инструментами.
— Что это? — с появившимся откуда-то неприятным чувством спросила Оля.
— Камера пыток, — криво усмехнувшись, сообщил молодой человек. — Для опытов.
— Над кем? — Неприятное чувство, появившееся у Оли в груди, все усиливалось.
— «Над кем?» — передразнил ее молодой человек. — Не «над кем», а на ком! На лягушках, на крысах. Я же студент биофака. Без опытов нам нельзя!
— Так ведь вам опыты на занятиях, наверное, показывают? — не поняла Оля.
— Что там на занятиях! На занятиях — чепуха! Примитив. «Кровообращение лягушки». «Нервная система лягушки», — опять кого-то передразнил он. А у меня здесь — наука. Наукой заниматься надо с молодости! Чтобы к тому времени, как выйти из университета, уже что-то сделать, иметь свой материал. Оригинальные мысли приходят в голову, пока голова молодая! А когда уже бытовуха начнется — должности, обязанности, диссертация, кафедра, жена, дети, кухня, зарплата, — всю оригинальность как рукой снимет! Я таких примеров великое множество видел!
— Ну уж и великое! — усомнилась Оля.
— А что! — высокомерно посмотрел на нее молодой человек. — Да мой брат, например! Был нормальный мужик, занимался компьютерной диагностикой, пытался разработать что-то свое, а теперь думает только о том, где побольше ухватить денег! А ведь ему нет еще и тридцати! Что говорить — теперь он старик!
— А тебе сколько? — спросила Оля.
— Мне? Скоро будет двадцать! — с гордостью сказал хозяин каморки.
— Мне тоже. — Оля старалась больше не смотреть на приспособление для опытов.
— Ну и что ты в жизни успела сделать?
— Наверное, ничего, — спокойно сказала Оля. — Но я к великим открытиям вообще-то и не стремилась.
— Ну, ясно, и ты как другие! — презрительно усмехнулся парень. — Здесь никто ни к чему не стремится. Попьют пива, покурят, побалаганят, никто вроде ничего плохого не делает, потом разойдутся, потом усядутся в своих норках и терпеливо будут ждать, пока родители на теплое местечко пристроят.
— Напрасно ты так, — покачала головой Оля. — Между прочим, подружка моя, с которой я пришла, и живет без родителей, и на жизнь себе сама зарабатывает, и учится неплохо…
— Это которая? — Хозяин приоткрыл дверь и выглянул наружу. — Та, что с Вовкой танцует?
— Ну, если этот долговязый — Вовка, то да.
— Долговязый-то Вовка. А у твоей подружки, что повисла на нем, на личике одна-единственная мысль: как бы выйти замуж получше и обосноваться в загородном коттедже и уже никогда, никогда и нигде не работать!
— Зря ты так думаешь! — обиделась за подружку Оля. — Она как раз не собирается замуж. Она хочет завести собственное дело.
— Какое же? — ухмыльнулся парень. — Маникюрный кабинет?
— Не знаю. — Оля смешалась. Действительно, Лариса говорила о косметическом салоне или магазине-бутике. — Да, в общем, нет большой разницы, что она хочет открыть — маникюрный кабинет или овощной магазин. Большинство людей, живущих на свете, не ставят перед собой великих целей. Они хотят всего лишь комфортно прожить свою жизнь, без войн и по возможности без сталинского режима. А уж если при этом у них есть деньги на то, чтобы купить автоматическую стиральную машину или модные сапоги, они и вообще на седьмом небе от счастья.
— И ты из таких! — уточнил парень.
— И я из таких, — спокойно подтвердила Оля. — Не вижу в этом ничего плохого. А лягушек, между прочим, мучить — негуманно! Сейчас даже на коробочках с косметическими кремами пишут: «На животных не проверялось».
— Ну и давай иди откуда пришла! — разозлился биолог-исследователь.
— И пойду — Оля пожала плечами и стала надевать куртку. — Только интересно узнать, если ты всех так презираешь и не любишь, зачем собрал у себя эту компанию? Ты ведь хозяин?
— Да я никого и не собирал, — отозвался парень. — Мне, если хочешь знать, из них и не нужен никто. Они просто знают, что у меня эта хата свободная, без родителей, вот и звонят: так и так, давай мы к тебе тогда-то придем! Ну и приходят. Они мне не нужны, но, в общем, не жалко. Я все равно, когда дома, больше в чулане сижу. В комнату только спать выхожу. А ем все равно рядом с ящерицами. Они крошки любят, капусту. Иногда колбасу змеям даю. Только редко. Для них нужен специальный корм. Единственное требование — чтобы здесь не совокуплялись и после себя убирали.
— Так это уже два требования! — сказала Оля, внимательно следившая за его словами.
— Не суть важно, пускай будет два. Так вот — чтоб не совокуплялись, — сказал парень веско, видно, ему нравилось произносить при Оле это слово, — и чтоб после себя убирали. Я мусора не терплю. И так за животными каждый день приходится убирать. А то хозяйка выгонит. Она и так еще пока не знает, что я под предлогом косметического ремонта ей стенку в гостиную передвинул, чтобы чуланчик расширить и сделать аквариум.
— Но ведь она увидит!
— Ну, сразу, может быть, не поймет, а когда я съеду отсюда, уже будет поздно. Но я вообще-то не собираюсь съезжать.
— А почему нельзя было все в комнате устроить? — спросила Оля.
— Так хозяйка же выгонит! — удивился ее несообразительности биолог. — Не все ведь понимают, что земноводные и пресмыкающиеся вовсе не грязные животные! И эти, — он кивнул в сторону комнаты, — если с пивом сюда припрутся, то животные с ума от них сойдут.
Они помолчали.
— Да кому нужны вообще-то твои кремы! — почесав в затылке, вдруг сказал парень. — Только тем, кто озабочен своей внешностью, вместо того чтобы сделать в жизни что-нибудь путное.
Оля подумала, посмотрев на его прыщики на подбородке, носу и на лбу: «К маме бы его сводить! Она бы ему кожу очистила! Может, он такой революционер как раз из-за того, что до смерти стесняется своих прыщей? Но все равно интересный парень. Другие говорят только о пиве и о компьютерных играх. Хуже баб».
— Ну, давай вали! — уже дружелюбно сказал после паузы парень. А Оля и думать забыла, сколько прошло времени с начала их разговора.
— Ты что, приезжий? — спросила она.
— Москвич, — брезгливо пожал он плечами.
— А дома почему не живешь?
— С предками не хочу. Мать еще ничего, а отец не врубается, достал.
— А меня, наоборот, мать не понимает, — неизвестно вдруг как и почему произнесла Оля. И ей стало даже неловко за эти слова. В общем-то никто ее особенно и не доставал. Матери было некогда, а отца она видела редко. С тех пор как родители разошлись, Азарцев разговаривал с ней больше по телефону. Домой к ним заходить не любил, потому что мать приставала: «Надо бы то купить и вот это… У других уже это все есть…» Как они вместе работают? Этого Оля понять не могла.
— Бывает» — ответил парень.
— Ну, я пошла, — сказала Оля. — Только я не могу понять, — спросила она вдруг, хотя даже и не собиралась этого спрашивать, — ты что, принципиальный противник секса?
— Могу ответить! — И парень картинно задрал к потолку голову. Обнажилась его худющая шея с выступающим тонким кадыком и небрежная поросль русой щетины.
Весь разговор происходил в дверях из каморки в коридор. В глубине чулана все так же размеренно водили хвостами рыбы и скалился с этажерки человеческий череп. Ворона потонула в тени, отбрасываемой парнем, и виднелись только ее стеклянные глаза.
— Когда я произвожу свои опыты и получаю нужный мне результат, я чувствую такой подъем всех душевных и физических сил, что примитивный секс, которому вы все так поклоняетесь, не стоит и десятой доли этого чувства!
Слова его показались Оле заученными, будто урок.
— Однако ты как Базаров! — сказала Оля, которая читала все, что предусматривалось школьной программой.
— А это кто?
— Ты что, Тургенева не читал?
— Да при чем тут Тургенев? — заорал вдруг парень на весь коридор, и Оля так и не поняла, сообразил он, про кого она говорила, или так и не дошел. — Неужели ты не понимаешь, что не все люди могут удовлетворяться вот этим твоим малым — благополучием, квартирой, деньгами, стиральной машиной и путевкой в Париж, наконец. Что есть индивидуумы — их мало, но все-таки они есть, — и они хотят заниматься каким-нибудь делом. Может быть, неважным для окружающих, но важным для них самих. Вот кто-то, например, собирает какие-нибудь коробки. Им место на помойке, этим коробкам, а для этого человека они вопрос жизни и смерти. Кто-нибудь зачем-то изучает членистоногих. Сама подумай, зачем знать членистоногих в мире стиральных машин? А для этого человека важней какой-нибудь мухи на свете ничего нет. И не нужны ему ни любимая девушка, ни спортивный автомобиль, ни загородный коттедж.
— Вручную стирать неудобно, долго, — вставила Оля. — А любимая девушка может помочь. Рубашку постирать, например.
Но парень не слушал ее. Он продолжал:
— А кто-нибудь не видит счастья без освобождения своей родины, площадь которой каких-нибудь четыре квадратных километра. Но этому кому-нибудь обязательно надо, чтобы у двух десятков проживающих там обывателей обязательно были свой президент и своя письменность. Или еще есть люди, которые изучают мертвые языки. Или лезут в пещеру, или на гору, или в пирамиду.
— А для тебя, значит, вопрос жизни и смерти в кровообращении лягушек? — спросила Оля.
— Дура ты, иди домой, — ответил молодой человек. — Мне, между прочим, тоже жалко всех — и крыс, и лягушек, и собак. Да только на людях-то опыты у нас пока не ставят. Объявления в газетах не публикуют: «Предлагаю себя в волонтеры». А я хочу решить такую проблему, что, если решу, Нобелевскую премию и ту будет не жалко мне дать.
— Ух ты! — заметила Оля. Молодой человек впал в никогда не виданный ею ранее в молодых людях энтузиазм.
— А вот и не «ух ты!», — передразнил ее молодой человек. Он вообще часто кого-нибудь передразнивал, и от этого у него на лице уже появились некрасивые морщинки.
«Моя мама за такие передразнивания каждый раз бы подзатыльник давала!» — заметила про себя Оля.
— А я знаешь какую проблему хочу решить? — спросил вдруг Олю хозяин чулана.
— Какую? — Оле почему-то совсем не хотелось уходить.
— Ни больше ни меньше, как решить проблему наркомании!
— О! Тебе не пора к психиатру?
— Не пора! — Высокомерия парню было не занимать. — Проблема заключается в том, — так же высоко задрав голову, продолжал он, — как найти конкурентное средство, чтобы при приеме или введении его человеку наркотики уже не могли бы действовать на мозг.
Оля ошарашенно молчала. Она никуда особенно не ходила, не употребляла наркотиков, у нее не было друзей-наркоманов, она не была близко знакома с проблемами наркомании, и они ее никогда не занимали. Но сам его задор, сами слова, сути которых она все равно не могла понять, так как ее образование было весьма далеко от биологического, произвели на нее впечатление.
Открылась дверь в комнату, и оттуда в коридор, как из рога изобилия, посыпались красные, потные, разгоряченные танцами гости. В момент они стали разбирать свои кепки, куртки, платки, натягивать обувь, прощаться, вываливаться на лестницу. Олю обняла сзади Лариса.
— Ты до метро с нами? Подбросим на «Жигулях»! А потом, извини, сами поедем дальше!
— Да, до метро, — ответила Оля, не особенно вникая в то, что ей только что сказали и какие она произносила слова. «Вот, оказывается, над какой важной проблемой он работает! — появилось вдруг в голове. — А если действительно разгадает загадку? Да, он необыкновенный! Какой молодец! В то время как все друзья бьют баклуши. Этот его кабинет… и ремонт с аквариумом… и варан Кеша…»
Возбужденная танцами, хорошенькая Лариса подала Оле сумку.
— Пошли! Спасибо за приятный вечер! Хотя мы тебя почти не видели! — кокетливо помахала она хозяину рукой.
Оля стояла как в столбняке.
— Телефончик оставьте! — смекнула догадливая подружка. — О-о-о! Как тут у вас! Кажется, я теперь понимаю Олю, что застряла здесь на весь вечер! — быстро говорила она, бесцеремонно входя в каморку и разглядывая предметы. — А это кто?
— Змея, — небрежно ответил хозяин каморки и стал рыться в каком-то ящике, переворачивая в нем все вверх дном. Наконец он извлек на свет божий небольшой конверт, а из него белый прямоугольник картона — визитную карточку.
— Ой, змея! Какая противная! — завопила Лариса, а Оля вдруг засмеялась:
— Ничего не противная! Даже симпатичная!
— Ну уж нет! Меня сейчас просто вырвет! — застучала ногами Лариса и выскочила из каморки. Они оказались последними гостями, и хозяин вышел на площадку закрыть за ними дверь. Правда, в комнате двое оставшихся — парень и девушка — мокрым веником начали сметать мусор.
— Да, у тебя дисциплина! — покачала головой Оля. — Значит, ты — сильная личность! Как моя мама!
Парень сделал шаг в коридор и легко взмыл под потолок, подтянувшись на перекладине, которую до этого никто из присутствующих и не заметил.
— Ого! — восхищенно ахнула Лариса и толкнула Олю локтем в бок.
Оля задрала голову и во все глаза смотрела на парня. Подтянувшись не менее десятка раз, он легко спрыгнул на пол. Оля заметила, что он все это время пребывал босым и, только выходя в коридор, вставил ноги в какое-то подобие сандалий.
— Будто йог! — шепнула Лариса. «Как Иисус Христос», — подумала Оля.
Но тут долговязый Ларисин спутник в полумраке коридора прижал ее к себе, чтобы о нем не забыли, и Лариса чуть взвизгнула, вспомнив про него и повиснув у него на шее.
«Как это он сказал? — вспомнила Оля слова парня. — Ваш жалкий секс не стоит и десятой доли… Десятой доли чего?» Она улыбнулась, спускаясь по лестнице. И продолжала улыбаться всю дорогу, пока они ехали в машине. И лишь в метро рука ее наконец разжала визитную карточку, на которой витиеватым серебряным шрифтом на русском и английском языках было написано название института, указан биологический факультет и стояли фамилия, имя и отчество: ДОРН Александр Федорович. Ниже следовал телефон.
«Не Базаров, — засмеялась Оля, сидя в дальнем, неярко освещенном углу пустого вагона. — Отнюдь не Базаров. Его фамилия Дорн». И, аккуратно сложив карточку пополам, засунула ее в самый укромный уголок кошелька. Доехав до своей станции, она достала из кармана мобильник и стала звонить матери, чтобы та встретила ее у метро.
— Не сердись, пожалуйста, что я не предупредила… — начала было Оля. Запоздалое чувство раскаяния, что она заставила мать волноваться, действительно охватило ее. Но Юлия была на редкость спокойна.
— Я думала, ты с провожатым, — не то укоризненно, не то разочарованно сказала она и добавила: — Стой у выхода из метро! Никуда не ходи, я сейчас приеду! — А про себя добавила: «Вот был бы дома отец, он пошел бы встречать, как во всех нормальных семьях. И мне не надо было бы тащиться ночью к метро. А так не бросишь же девчонку…»
Юля поспешно влезла в черные джинсы, накинула короткую куртку, проверила, подкрашены ли глаза, и взяла со столика ключи от своего хорошенького новенького «пежо». Через пятнадцать минут Оля уже сидела в материной машине.
— Где же ты была? — спросила ее Юля.
— В гостях. Подружка попросила сходить с ней вместе. Извини, я не успела предупредить.
— Я так и поняла. — Юля устала, и ей было не до разговоров. — Ну, хоть понравилось в гостях?
— Вроде ничего. Интересно.
«Опять все то же, — подумала Юля. — Это — ничего, то — ничего. Что же теперь, и влюбиться не в кого?» Она сама влюблялась в сезон по пять раз. Мальчиков строила в очередь. Да… Не в нее доченька, не в нее. Тут же ее мысли перекинулись на Азарцева, что он будет полный лопух, если не уговорит пожилую даму, что приехала сегодня утром, как минимум на две, а лучше на три операции; потом, что машину надо поставить на платную стоянку и добираться до дома пешком. Она принялась размышлять о том, что все равно придется покупать где-то гараж, лучше в многоуровневом кооперативе; а вечером надо просмотреть газеты и журналы с объявлениями о косметических услугах, чтобы выявить конкурентов…
В общем, вечер закончился как обычно: стаканом кефира, кремом на лицо и яблоком на ночь да проверочным звонком Азарцеву: не у той ли он мымры? Юля Тину в мыслях иначе как мымрой не называла. Азарцев несколько месяцев по вечерам был дома. Нутром Юля чувствовала, что кончаются у него отношения с этой мымрой, кончаются! А значит, ее прямой долг вернуть Азарцева в семью. Ведь сам-то он, собственно, и не хотел уходить. Жил с ней и с Олей. Это ведь она сама по глупости, по неопытности подтолкнула его к уходу. А хотела ведь подтолкнуть совсем к другому! Конечно, легко ли ей было смотреть, как его гораздо менее способные коллеги наживают огромные деньги. Ах какое прекрасное было время! Вот когда надо было ей самой суетиться! Не смотреть на него, не бояться. Уж пан или пропал! Надо было продать квартиру, перейти на частную, взять заем и крутиться, крутиться! Ведь она, Юля, не боится ничего, ничего. Это сейчас время бойких авантюристов уже ушло… Все в медицине поделено, как и везде, конкуренция выросла, как никогда, чиновники подняли головы, почувствовали силу. Но она знает, как с ними обращаться, она с любым может найти общий язык. А Азарцев… Все-таки муж, какой-никакой, придает в обществе вес. А Азарцев тоже усвоил кое-какие истины. Занялся наконец своим делом. Эх, выйти бы на правительство Москвы, на Думу, на аппарат президента, в конце концов! А почему бы нет? У них уникальный опыт по организации такой клиники! Вот если бы им финансовую поддержку, хотя бы в виде налоговых льгот! И надо все время платить Лысой Голове! Но он по крайней мере, как бы там ни было, деловой человек. Не то что Азарцев — по сути, нюня. Он хочет прооперировать эту девчонку. Да понимает ли он, что такое коммерция? Боливар не выдержит двоих! Но как она может обойтись без Азарцева? Ведь это ему дал заем Лысая Голова, на него оформлена земля и вся клиника, а она, по сути, наемный менеджер и по совместительству доктор. Конечно, она уже многое сделала, прибрала к рукам, но все-таки, все-таки… Нет, положение ее не так уж и прочно. А жизнь требует все новых и новых трат. Гораздо надежнее будет, если она привяжет Азарцева к себе повторными узами брака. Черт знает, зачем она тогда с ним разошлась? Ну не жили бы вместе, и все. Многие ведь то сходятся, то расходятся, однако документально не оформляют отношения. А она поторопилась. Вот теперь попробуй опять затащи его в ЗАГС. Задача не из легких, калачом не заманишь. Правда, она думала, что с легкостью выйдет замуж опять. Но, черт возьми, действительность такова, что даже Оля ни в кого не может влюбиться, а уж ей в ее возрасте замуж… Да не просто замуж, было бы за кого. Нет, ставку надо делать все-таки на Азарцева.