Страница:
— За деньгами пришел! — даже не вопросительно, а совершенно спокойно, как что-то очень будничное, констатировал Азарцев.
— Настало время! — вежливо слегка развел руками пришелец.
— Сумма за лето у меня приготовлена, можем перевести хоть сейчас. Но впереди зима…
Магомет вежливо промолчал. Он хотел, видимо, вопросительно приподнять брови, но после глубоких ожогов мышцы его лба и орбит функционировали неправильно, поэтому по верхней части его лица пронеслась только еде уловимая тень.
— Обычно люди не ложатся на операции перед Новым годом, — пояснил Азарцев. — Стараются поправить внешность не такими радикальными процедурами, то есть «малой кровью». А где малая кровь, там и деньги небольшие. Ты же понимаешь, что самые большие доходы мы получаем именно от операций. То есть, я думаю, надо перераспределить суммы по временам года. Летом сделать побольше, зимой поменьше.
— Я передам, — холодно сказал Магомет. Мышцы рта у него тоже работали не совсем правильно, поэтому широко улыбнуться для него было неразрешимой проблемой. — Но я думаю, раз ты брал деньги в долг под определенный процент, не разговаривая про времена года, то и отдавать их нужно не под музыку Чайковского: в октябре — медленно, в июне — быстро.
«Да он меломан…» — механически отметил Азарцев.
— Я думаю, там, — Магомет выразительно поднял кверху палец, — твои доводы не будут иметь успеха.
Азарцев посмотрел на его палец. Палец был ровный, гладкий, тоже вышедший из-под его скальпеля. «Интересно, — подумал он, — если бы я привел свои доводы не сейчас, а тогда, четыре года назад, перед операционным столом, на котором лежал этот бугай, похожий на красный обрубок со скрюченными щупальцами-конечностями, возымели бы они успех?»
— Медицина ведь не пивной заводик, — сказал он. — Купил оборудование и гони продукцию. Да и то летом, я думаю, пива пьют больше. У нас ведь живые люди, которые имеют свои планы, подвержены страхам и предрассудкам. И работаем мы пока только второй год. Но уже по опыту прошлого года и по своей предшествующей работе в других местах я могу выявить некоторые закономерности поступления больных, о которых уже сказал тебе. В феврале больных всегда больше, чем в ноябре. Люди стремятся лучше выглядеть к весне, а зимние праздники не хотят встречать в синяках, бинтах и повязках. И это нельзя не учитывать.
— Зачем ты повторяешься? Я все передам. А ты деньги за лето переведешь сегодня. — Магомет встал и посмотрел в окно. — Жаль, что вертолет у нас иметь пока все-таки нельзя, далековато к вам добираться, а лужайка перед домом как раз подходящая, — перевел разговор на другое Магомет и направился к выходу. Ласково поддерживаемый Азарцевым в знак уважения к партнеру по бизнесу, он с недоумением поглядел на вставшую навстречу Азарцеву пичужку и уже на пороге спросил: — Это кто?
Девушка встала и сделала шаг навстречу выходившим. Конец шарфа упал с лица на ее дешевую куртку, и стали видны безобразные ожоги, тянувшиеся по шее и подбородку.
— Видимо, твоя коллега по несчастью, — предположил Азарцев.
Ничего не изменилось в выражении лица Лысой Головы. Одним из теперешних достоинств его внешности, как он сам считал, была практически полная непроницаемость лица. Его высокая фигура с блестящим черепом, в дорогой одежде, в изысканной обуви странно контрастировала с тонкой фигуркой обожженной.
— Пациентка, наверное, — пояснил Азарцев.
— С такими пациентками сам раздетый, голодный окажешься, — сухо сказал Магомет и, даже не протянув Азарцеву на прощание руку, сел на заднее сиденье в прекрасный серебристый «мерседес» с престижными номерами, с мигалкой на крыше и, быстро развернувшись, выехал в ворота, поспешно растворенные перед ним здоровенным охранником.
— Лысая Голова ждал тебя, наверное, полчаса, прежде чем ты соизволил явиться! — набросилась на Азарцева Юля, едва он вошел назад в кабинет. — Ты что, не понимаешь, как много зависит от его личного впечатления? Ведь он из тех, кто реально решает, дадут или не дадут нам деньги и какие возьмут за них проценты!
— Я все понимаю, — устало сказал Азарцев. — Разреши мне пройти, я хочу узнать, что нужно этой девушке.
Азарцев осторожничал перед Юлей. Он, конечно, сразу понял, зачем пришла эта девушка. Конечно же, она явилась затем, чтобы узнать, можно ли ей как-нибудь избавиться от ее безобразных ожогов. И Юлию невозможно было провести. Она тоже прекрасно понимала, зачем явилась девушка. Как ни напускал на себя Азарцев равнодушный вид, Юля тут же смекнула, что ему эта девушка безумно интересна. Как гончая нападает на след лисы и уже не теряет его, пока не загонит животное, так и Юля, заметив, что если что-либо шло хоть чуть-чуть не так, хоть чуть-чуть вразрез с ее планами, тут же безжалостно захватывала добычу и не выпускала ее из зубов.
— Конечно, конечно, — сказала она. — Но мне нужно поговорить с тобой еще об одном деле. Я подожду. — Она с безмятежным видом уселась в удобное кресло у стены и сделала вид, что листает иллюстрированный журнал.
Девушка вошла, держа в руках шарфик и куртку.
— Это вы доктор Азарцев? — наивно спросила она. Юля чуть заметно хмыкнула, Азарцев не мог сдержать улыбки:
— Ну я, моя красавица, я…
Девушка вправду была хороша. Тоненькая, темноволосая, с ровными дугами темных бровей, с классически ровным лбом, умными глазами. Ах, кабы не следы от ожогов, что обезображивали ей рот, спускались розовыми змеями по шее и подбородку! Она смотрела на Азарцева умоляющими глазами, не зная, с чего начать. Наконец она вымолвила несколько слов. Рот ее некрасиво кривился при разговоре, губы были неровно вспухшими и не слушались. Дикция была тоже плохая.
— Мы вас долго искали, — сказала она. — Сначала не могли найти, а потом продавали квартиру.
— Продавали квартиру? Зачем? — удивился Азарцев. Юля опять выразительно подняла брови и хмыкнула.
— Чтобы деньги на лечение были, — просто ответила девушка.
Азарцев опустил голову, замолчал. Чертовы деньги! Он все время как-то забывал о них. В те времена, когда он рос и учился, последствия ожогов оперировали без денег. И уж сколько лет прошло, как канули в Лету те во многом спорные времена, но никак Азарцев не мог отделаться от ощущения великой несправедливости в том, что человек, которому нечем платить, не имеет права на нужную ему медицинскую помощь.
— Да, — наконец сказал он. — Эти операции дорогие.
— Мы с мамой готовы, — ответила девушка. — Только вы скажите сразу, какой будет эффект и сколько нужно денег. А то мы переехали в коммуналку и больше продавать у нас нечего.
— А мама где? — спросил он. — Почему мама не приехала?
— Да она работает в две смены, — ответила девушка. — Жить как-то надо.
— А ты почему не помогаешь? Учишься, что ли?
— Я не могу учиться, — потупила голову девушка. — Как куда-нибудь поступлю, приду на занятия, так мне кажется, что все только на меня и смотрят, особенно когда начну говорить. С речью у меня в последнее время не очень… — Девушка замолчала.
— К психологу надо обращаться в первую очередь, к логопеду! — не выдержала Юля. — Это, между прочим, и гораздо дешевле. Раньше такие операции не делали, и люди с ожогами привыкали. И к ним привыкали. И даже не замечали этого недостатка. Главное, чтобы у человека душа была красивая!
Азарцев вздохнул.
— Все правильно, — сказал он.
Девушка подняла на него глаза, полные слез. «И ты тоже предатель, — будто хотела сказать она своим взглядом. — Хорошо говорить, пока не испытал на своей шкуре. Думаешь, так легко жить и ждать?»
«Для всех я предатель, прямо какой-то монстр!» — усмехнулся Азарцев. А вслух сказал, и не потому, что его разжалобили взгляды девушки, он много уже повидал разных пациенток на своем веку; ему в голову пришла интересная мысль, как можно сделать операцию, чтобы убрать хотя бы один, но основной дефект:
— Дай-ка я тебя посмотрю, клади свою одежду!
У окна за специальной расшитой ширмой было устроено смотровое место. Компьютер с новейшей программой, позволяющий моделировать и мягкие ткани головы, и кости черепа, стоял там же сбоку, на отдельном столе. Азарцев усадил девушку, устроился сам, навел дополнительный свет. В течение некоторого времени до Юли доносились нечленораздельные звуки, похожие на «а», «о», «у», какое-то причмокивание, похмыкивание, отчетливо раздалось: «Открой-ка рот!» — и, наконец, заинтересованный азарцевский возглас:
— Так, так, так!
«Ну, так и есть, понеслось! — подумала Юля. — Теперь он забудет обо всем на свете: и о стоимости операции и послеоперационного периода, и о том, во что обошелся новый суперлазер, который должен окупиться, а он непременно и его тоже захочет применить для заглаживания рубцов, а денег с нее за эту процедуру не возьмет». Юля уже просто видела, как он сейчас начнет взахлеб рассказывать этой девчонке о том, как он планировал бы ее лечить, какие новшества ввел бы.
«Ишь, — прислушалась Юля, — как у него дыхание-то перехватывает! Наверное, и глаза горят! Вот они, „энтузиасты“! Другими словами — дети. В строгости их нужно держать. Окулистов хлебом не корми — дай хрусталик какой-нибудь особенный вставить, и не просто вставить, а непременно по новой технологии; отоларингологу — косточку слуховую пересадить; сосудистому хирургу — кусок аорты вместе с верхней частью подвздошных артерий отрезать и новое соустье организовать! А эти доктора счастливы не бывают! Море крови, а толку чуть. Особенно от благотворительных операций. Парень с протезом слуховых косточек, решив, что сам черт ему теперь не брат, повадится нырять с аквалангом и ходить под дождем без шапки, и через пару насморков протез у него отвалится к чертовой матери! Тот, которому подвздошные артерии заново пришили, вместо того чтобы по-новому увидеть прелести жизни, на второй день после операции закурит, на третий запьет, а потом с новой силой начнет гонять жену, потому что у него кровоснабжение в конечностях улучшится и сил прибавится. Закончится все через пару лет, на которые продлила ему жизнь эта операция, то есть удовольствие от пьяных скандалов вся его семья будет получать еще несколько годочков. А тот, которому пересадили хрусталик, увидит все, что ему вовсе не надо было бы видеть: что жена его мало того что постарела — обрюзгла, дети — страшные эгоисты, и вообще окажется, что он зажился на белом свете».
Юля забылась настолько, что последние фразы проговорила вслух. И опомнилась только тогда, когда встретила изумленный взгляд девочки, вышедшей из-за ширмы, а Азарцев сказал:
— И что тебе за интерес всех судить? Тебе-то какое дело, как человек проживет свою жизнь: ты ведь не Господь Бог? И потом, то, о чем ты говоришь, вовсе не правда в конечной инстанции.
— А я про то, — сразу же нашлась Юлия, — что правильно устроено, что за все в жизни нужно платить. По крайней мере от этих денег будет какая-то польза — докторам опыт, медперсоналу зарплата. А вашу благотворительность, доктор Азарцев, пора прекращать!
Жесткие Юдины слова не сразу дошли до тех двоих, что вышли из-за ширмы. Они уже выступали в тандеме. В глазах у девочки сияла надежда. Лицо Азарцева было наполнено тайной, известной ему одному.
«Все-таки прокручивает в башке план операции, — подумала Юля. — Нет, эту разлюли-малину надо пресечь на корню. Чтобы не было этих ненужных надежд, а потом никому не нужных слез».
— Я тут подсчитала, пока вас не было, — сказала она, — эти несколько операций и последующее лечение обойдутся вам в следующую сумму, деточка! — И она показала цифру, которая соответствовала стоимости не бывшей скромной, по всей видимости, квартиры просительницы на рабочей окраине, но трехэтажного особняка в ближнем Подмосковье, не дальше десяти километров от Кольцевой дороги, на берегу озера с золотыми рыбками.
Азарцев проверил прайс-лист. Юля ничего не прибавила, все было рассчитано точно. Девушка теперь опустила голову, тонкая ее рука с бумажным листком безжизненно повисла.
— Но, может быть, сначала сделаем первую часть операции? — наконец робко спросила она.
— А зачем? Никакого смысла, — твердо ответила Юля. — Через несколько лет рубцы сами собой побледнеют, а сейчас их лучше не трогать! Ну, в конце концов, потом можно будет их немножко отшлифовать.
— Значит, я на всю жизнь останусь такой уродиной? — Пальцы девушки сжались сами собой в кулачок. — Все говорят, что ожоги оперировать сейчас самое время, потом может быть уже поздно…
— Ну, не надо так сразу, «уродиной»… — пожала плечами Юля. — Если вы закроете шарфиком нижнюю половину лица, то…
— Давайте подумаем, — выступил вперед доктор Азарцев. — Какую-то часть денег мы, конечно, возьмем, но что-то, наверное, можем сделать бесплатно! В конце концов, все клиники в чем-то оказывают — пациентам посильную благотворительность!
— Я как раз о благотворительности и говорю! — решительно сказала Юля. — Мы сейчас переживаем совершенно не тот период, когда может идти речь о такой помощи! Я думаю, мы не должны никого обнадеживать зря!
— Знаете, — тихо сказал Азарцев, но в голосе его послышалась несвойственная ему твердость, — вы все-таки мне через несколько дней позвоните! — И он протянул девушке карточку с номером телефона. — Кстати, чтобы я знал, как вас зовут?
— Ника, — ответила та. — Вероника Романова. — Глаза ее как-то разом потухли, надежда исчезла из них, и даже верхняя часть лица стала казаться совершенно ординарной.
— Ника — богиня победы, — заметил Азарцев. — Не вешайте нос! Даст Бог, еще свидимся. И может, даже на операционном столе. Вы все-таки позвоните!
— Спасибо, — сказала Ника и без особого воодушевления сунула карточку в карман. «Он говорит со мной так, чтобы не показаться невежливым, — подумала она. — Я позвоню!»
Она вышла из кабинета, прошла через огромный пустынный холл, в котором на светлом ковре стоял закрытый рояль да щебетали среди цветов в золоченой высокой клетке до по толка разноцветные, яркие птицы. Ника не стала разглядывать их. Она быстро спустилась по нескольким ступенькам к входной двери, тихо сунула деньги охраннику, с которым накануне договорилась, чтобы он ее пропустил, вышла из этого роскошного дома в сад и вдохнула полной грудью холодный осенний воздух.
От порога к воротам вела усаженная можжевельником, выложенная плитами аллея; на той самой лужайке, которую Лысая Голова хотел приспособить для вертолетной площадки, пожилая женщина в резиновых сапогах ухаживала за кустом хризантем. Видно, совсем недавно они быстро пошли в рост, и теперь на паре высоких стеблей уже красовались полураскрытые желтые бутоны. Ника заметила, что руки у женщины были красные, мокрые от дождя, с толстыми, скрюченными ревматизмом некрасивыми пальцами. Через боковую, внезапно открывшуюся дверь ворот вошла еще одна женщина, видно, из местных. Обеими руками она бережно несла перед собой коричневую корзину, из которой пахло чем-то невероятно вкусным, печеным. Охранник, вошедший за ней, тащил открытую пластмассовую коробку с овощами и плетеную сумку с отборными фруктами.
— Второй завтрак приехал! — пропела женщина, позвонив в серебристый колокольчик звонка.
— Ненавижу вас, чертовы богатеи! — вдруг как-то неожиданно само собой вырвалось у Ники, и она опрометью бросилась вон за ворота этого сказочного и вместе с тем страшного замка. И уже сидя в электричке, она вдруг неожиданно прижала кулачок к самому сердцу и подумала: «А может, плюнуть на все? Деньги, раз уж квартиру все равно продали, пустить на учебу в какой-нибудь юридической академии, через пять лет стать следователем или адвокатом и всех этих богатеев засудить и отправить в тюрьму! — Она вздохнула. — Нет, если засудить, значит, надо становиться не адвокатом, а прокурором! Адвокат получает гонорар, а прокурору, наверное, взятки дают. Интересно, у кого больше в месяц выходит?»
Ника тщательно замотала голову шарфом, прислонилась к окну и закрыла глаза. «Нет, я уж сначала позвоню через несколько дней, а потом будет видно», — решила она и заснула. И проспала до самого Курского вокзала.
А пока Ника спала под стук колес пригородной электрички, Юлия и Азарцев сидели в небольшой, очень уютной комнате, примыкающей к холлу, так называемой буфетной-столовой. Она предназначалась для трапез как пациентов, так и докторов и по убранству напоминала очень маленькое кафе в английском стиле. Была здесь и красивая резная дубовая стойка бара с набором спиртных напитков, кои отпускал в одному ему известном количестве всем желающим приходящий в определенные часы буфетчик, в чьи обязанности также входило кормить находящихся в клинике пациентов. Присутствовали и небольшие столики на двоих под льняными синими скатертями. Выкрашенные по современным технологиям неброской бежевой краской стены украшали офорты в благородных рамах со сценами охоты в старинных шотландских имениях, в которых башни замков тянулись в небо черными зубчатыми челюстями.
В данный момент пациентов в клинике не было, и в комнате-кафе поглощали так называемый ленч только Юлия и Азарцев. Владимир Сергеевич равнодушно, не замечая того, что он ест, разрезал холодную телятину и подцеплял ее вилкой, а Юлия, посомневавшись немного и мысленно подсчитав калории, машинально втянула живот и намазала булочку сливочным маслом и джемом.
— Булочки наисвежайшие! Тоня отлично печет, — сказала она. — Такие, наверное, ела на завтрак мисс Марпл.
Азарцев ничего не ответил. В его голове крутились вперемешку несколько мыслей. Одну из них, тоскливо-навязчивую, он пытался настойчиво отогнать, но она не уходила: ела ли сегодня хоть что-нибудь та, которую он оставил в убогой каморке сидящей на полу? Или опять, как раньше, только пила?
«Не думай об этом, все кончено, — убеждал он себя. — Тебе там больше нечего делать. Она не настолько слаба, чтобы перестать заботиться о себе самой. Возможно, твои визиты ее только раздражают и расслабляют. Если у нее закончатся деньги, она будет вынуждена работать. Работа всякому идет только на пользу. Недаром даже в исправительных учреждениях и психбольницах имеются отделения трудотерапии…
Господи, — оборвал он себя, — о чем ты думаешь? Какие исправительные учреждения? Какие психбольницы? Ведь она не совершила ничего плохого, никого не убила, ни у кого ничего не украла. Ну не хочет человек взять себя в руки, при чем здесь трудотерапия? Да пусть вообще бы никогда не работала, от этого никто не умирал. Неужели ты не обеспечил бы ее? Но зачем, зачем она начала пить? Ну подумаешь, выгнали с работы, хотя она говорит, что сама ушла, и что здесь такого? Плюнь на все и снова иди в другую больницу! Трудовая книжка прекрасная, категория высшая, устраивайся куда хочешь! Нет, она твердит, что больше не может работать врачом! Пятнадцать лет проработала, а теперь больше не может. Какая чушь! Просто не хочет. Но если не хочет, так ведь и не заставляет ее никто. Сидела бы дома, готовила обед. Нет, это ей скучно, она не привыкла быть дома. Сутками пропадала в больнице, то день, то ночь, времени не замечала. А тут целый день сиди дома. Конечно, взбесишься! То кошмары ей снятся, то призраки мерещатся… То она будто видит собаку, то мужа, то сына…
А может, это болезнь? — похолодело в его душе. — Но тогда надо лечиться, а как лечиться, если она никуда не идет, никаким доводам не доверяет! Затащить насильно? Связать? О Господи, что за бред! Но все-таки ела ли она хоть что-нибудь сегодня?»
Юля медленно прожевала последний кусок — аппетитную поджаристую корочку булочки — и хлебнула кофе из изящной маленькой чашки. Кофейный сервиз был выдержан также в английском стиле. «Узнать бы, в какие размышления он погружен, — соображала она. — С чего лучше начать, чтобы не вызвать негативной реакции?..»
— Ну и что тебе сказал Лысая Голова? — решила она выяснить то, что ее больше волновало. — Требовал денег?
Разговор с Лысой Головой прокручивался в голове Азарцева параллельно мыслям о Тине. На третьем месте оставался возможный план операции этой девочки Ники, которую он только что осмотрел. В нем проснулся тот самый азарт, что сродни азарту чемпионов, которым хочется сразиться с достойным противником. «Как бы уговорить Юлю дать согласие на бесплатную операцию? А уж за Юдины послеоперационные курсы лечения, за лазерную шлифовку пусть платят. В конце концов, все-таки какие-то деньги у девочки есть!» Ему же вознаграждением будет сам успех. Такие травмы встречаются вовсе не часто. Первым был как раз Лысая Голова, после него Азарцев прооперировал еще двух больных. Мужиков, но не женщин. Ах какой новый, красивый сформировал бы он девочке рот! Углубил бы подбородочную ямку, за счет этого стала бы сексуально выпячиваться нижняя губа… целоваться и разговаривать точно стала бы лучше…» Он улыбнулся.
— И ты улыбаешься? — подняла высоко нарисованную бровь Юля. — Передай, пожалуйста, конкретно и членораздельно, что все-таки он сказал?
— Ничего особенного. — Азарцев спустился с небес. — Сказал, чтобы я сегодня перевел ему деньги. Я попробовал его убедить в необходимости отсрочки осеннего платежа.
— Но он не захотел?
— Кажется, не захотел. Но, в конце концов, над ним ведь тоже кто-то есть. Он обещал передать мою просьбу.
— Но если нет, все наше дело развалится!
— Почему? Можно будет попробовать перезанять деньги.
— Под бешеный процент? И у кого? А чем отдавать?
— Может быть, к весне подвалит побольше народу. Будут операции, будут и деньги. Ты же понимаешь, конкуренция сейчас в косметологии просто сумасшедшая! Мы делаем все, что можем. Такой клиники больше ни у кого нет.
Юля с раздражением опустила чашку на блюдце.
— Клиники такой больше ни у кого нет, но у нас и дохода хорошего нет! Все съедают расходы. Рентабельность оказалась вовсе не такой, на которую мы рассчитывали. И ты не догадываешься почему?
— Почему? — В некоторых вопросах Азарцев на Юлию полагался. Что-что, а практическая сметка у нее развита была очень сильно.
— Потому что ты меня не слушаешь! Трудно выжить на одной косметологии, надо внедрять более широкие формы! Вот посмотри, у нас и все виды операций, и лазер, и мезотерапия, и озон, и эмбриобласт, и электролиполиз, и ароматерапия, а ты думаешь, о чем спрашивают по телефону?
— О чем? — Азарцев доел всю телятину и машинально искал, что бы подцепить на вилку еще. Юля, ярая поборница системы раздельного питания, подсунула ему капустный салат.
— Спрашивают, можно ли у нас похудеть, нарастить ногти, сделать пирсинг и даже… аборт!
— Может быть, они забывают, что звонят в косметологическую клинику?
— Ничего не забывают! Просто хотят получить три в одном! Полный комплекс медицинских услуг в одном флаконе.
— Ну уж аборт в косметологической клинике — это нечто!
— Об аборте потом. А сейчас я хочу тебя спросить: ты все-таки собираешься внедрять это глубокое очищение кишечника или нет?
— Юля! — Азарцев с отвращением, не доев, отодвинул салат и взялся за булочку с джемом. — Я думал об этом. Тина была права в смысле физиологии. Проводить очищение кишечника докторам в настоящей медицинской клинике как-то неэтично. Сама представь, закачивать в кишечник десять литров воды!
— Не воды, а специального раствора.
— Все равно. Я в этом не специалист, но мне эта идея не нравится!
— Ты это так горячо отвергаешь, что можно подумать, что обсуждал эту процедуру со своей пассией сегодня всю ночь напролет! — ехидно скривила рот Юля.
— Я прошу тебя в сотый раз, — Владимир Сергеевич перестал жевать, — не касаться этой темы.
— Ой, какие мы нежные! Этичные! — Юля вынула пудреницу и, глядя в зеркальце, стала поправлять помаду. — Не дай Бог коснуться в разговоре чего лишнего! Мы целомудренные! Ночуем на старой квартире, а к любовнице приезжаем по утрам. В то время как нам давно надо решать производственные дела!
— Юля, я же говорил тебе, Тина больна! Оставь ее в покое!
— Ну прямо, больна! — Юля решительно захлопнула пудреницу, насмешливо посмотрела Азарцеву в глаза. — Перепила, наверное, в очередной раз! Я же тебе рассказывала, в каком виде встретила ее случайно возле метро! Она пыталась продавать газеты, а у самой руки тряслись. Сдачу отсчитать не могла.
— Юля, перестань. Я слышал эту историю от тебя по меньшей мере сто раз. Лучше скажи, Оля ушла в институт?
— Конечно, ушла. Куда же ей еще идти? Такая же медуза, как ты! Девчонке девятнадцать лет, должна быть кровь с молоком, а ходит постоянно сонная, будто муха. Ни одного парня у нее нет. И ты об этом совсем не заботишься! А замуж ее за кого выдавать? Я была бы рада, если бы она не пришла домой ночевать. Подцепила бы хоть какого-нибудь кавалера. Может, это бы ее подстегнуло. Нельзя же быть такой… аморфной! — Юля с трудом нашла нужное слово.
— Настало время! — вежливо слегка развел руками пришелец.
— Сумма за лето у меня приготовлена, можем перевести хоть сейчас. Но впереди зима…
Магомет вежливо промолчал. Он хотел, видимо, вопросительно приподнять брови, но после глубоких ожогов мышцы его лба и орбит функционировали неправильно, поэтому по верхней части его лица пронеслась только еде уловимая тень.
— Обычно люди не ложатся на операции перед Новым годом, — пояснил Азарцев. — Стараются поправить внешность не такими радикальными процедурами, то есть «малой кровью». А где малая кровь, там и деньги небольшие. Ты же понимаешь, что самые большие доходы мы получаем именно от операций. То есть, я думаю, надо перераспределить суммы по временам года. Летом сделать побольше, зимой поменьше.
— Я передам, — холодно сказал Магомет. Мышцы рта у него тоже работали не совсем правильно, поэтому широко улыбнуться для него было неразрешимой проблемой. — Но я думаю, раз ты брал деньги в долг под определенный процент, не разговаривая про времена года, то и отдавать их нужно не под музыку Чайковского: в октябре — медленно, в июне — быстро.
«Да он меломан…» — механически отметил Азарцев.
— Я думаю, там, — Магомет выразительно поднял кверху палец, — твои доводы не будут иметь успеха.
Азарцев посмотрел на его палец. Палец был ровный, гладкий, тоже вышедший из-под его скальпеля. «Интересно, — подумал он, — если бы я привел свои доводы не сейчас, а тогда, четыре года назад, перед операционным столом, на котором лежал этот бугай, похожий на красный обрубок со скрюченными щупальцами-конечностями, возымели бы они успех?»
— Медицина ведь не пивной заводик, — сказал он. — Купил оборудование и гони продукцию. Да и то летом, я думаю, пива пьют больше. У нас ведь живые люди, которые имеют свои планы, подвержены страхам и предрассудкам. И работаем мы пока только второй год. Но уже по опыту прошлого года и по своей предшествующей работе в других местах я могу выявить некоторые закономерности поступления больных, о которых уже сказал тебе. В феврале больных всегда больше, чем в ноябре. Люди стремятся лучше выглядеть к весне, а зимние праздники не хотят встречать в синяках, бинтах и повязках. И это нельзя не учитывать.
— Зачем ты повторяешься? Я все передам. А ты деньги за лето переведешь сегодня. — Магомет встал и посмотрел в окно. — Жаль, что вертолет у нас иметь пока все-таки нельзя, далековато к вам добираться, а лужайка перед домом как раз подходящая, — перевел разговор на другое Магомет и направился к выходу. Ласково поддерживаемый Азарцевым в знак уважения к партнеру по бизнесу, он с недоумением поглядел на вставшую навстречу Азарцеву пичужку и уже на пороге спросил: — Это кто?
Девушка встала и сделала шаг навстречу выходившим. Конец шарфа упал с лица на ее дешевую куртку, и стали видны безобразные ожоги, тянувшиеся по шее и подбородку.
— Видимо, твоя коллега по несчастью, — предположил Азарцев.
Ничего не изменилось в выражении лица Лысой Головы. Одним из теперешних достоинств его внешности, как он сам считал, была практически полная непроницаемость лица. Его высокая фигура с блестящим черепом, в дорогой одежде, в изысканной обуви странно контрастировала с тонкой фигуркой обожженной.
— Пациентка, наверное, — пояснил Азарцев.
— С такими пациентками сам раздетый, голодный окажешься, — сухо сказал Магомет и, даже не протянув Азарцеву на прощание руку, сел на заднее сиденье в прекрасный серебристый «мерседес» с престижными номерами, с мигалкой на крыше и, быстро развернувшись, выехал в ворота, поспешно растворенные перед ним здоровенным охранником.
— Лысая Голова ждал тебя, наверное, полчаса, прежде чем ты соизволил явиться! — набросилась на Азарцева Юля, едва он вошел назад в кабинет. — Ты что, не понимаешь, как много зависит от его личного впечатления? Ведь он из тех, кто реально решает, дадут или не дадут нам деньги и какие возьмут за них проценты!
— Я все понимаю, — устало сказал Азарцев. — Разреши мне пройти, я хочу узнать, что нужно этой девушке.
Азарцев осторожничал перед Юлей. Он, конечно, сразу понял, зачем пришла эта девушка. Конечно же, она явилась затем, чтобы узнать, можно ли ей как-нибудь избавиться от ее безобразных ожогов. И Юлию невозможно было провести. Она тоже прекрасно понимала, зачем явилась девушка. Как ни напускал на себя Азарцев равнодушный вид, Юля тут же смекнула, что ему эта девушка безумно интересна. Как гончая нападает на след лисы и уже не теряет его, пока не загонит животное, так и Юля, заметив, что если что-либо шло хоть чуть-чуть не так, хоть чуть-чуть вразрез с ее планами, тут же безжалостно захватывала добычу и не выпускала ее из зубов.
— Конечно, конечно, — сказала она. — Но мне нужно поговорить с тобой еще об одном деле. Я подожду. — Она с безмятежным видом уселась в удобное кресло у стены и сделала вид, что листает иллюстрированный журнал.
Девушка вошла, держа в руках шарфик и куртку.
— Это вы доктор Азарцев? — наивно спросила она. Юля чуть заметно хмыкнула, Азарцев не мог сдержать улыбки:
— Ну я, моя красавица, я…
Девушка вправду была хороша. Тоненькая, темноволосая, с ровными дугами темных бровей, с классически ровным лбом, умными глазами. Ах, кабы не следы от ожогов, что обезображивали ей рот, спускались розовыми змеями по шее и подбородку! Она смотрела на Азарцева умоляющими глазами, не зная, с чего начать. Наконец она вымолвила несколько слов. Рот ее некрасиво кривился при разговоре, губы были неровно вспухшими и не слушались. Дикция была тоже плохая.
— Мы вас долго искали, — сказала она. — Сначала не могли найти, а потом продавали квартиру.
— Продавали квартиру? Зачем? — удивился Азарцев. Юля опять выразительно подняла брови и хмыкнула.
— Чтобы деньги на лечение были, — просто ответила девушка.
Азарцев опустил голову, замолчал. Чертовы деньги! Он все время как-то забывал о них. В те времена, когда он рос и учился, последствия ожогов оперировали без денег. И уж сколько лет прошло, как канули в Лету те во многом спорные времена, но никак Азарцев не мог отделаться от ощущения великой несправедливости в том, что человек, которому нечем платить, не имеет права на нужную ему медицинскую помощь.
— Да, — наконец сказал он. — Эти операции дорогие.
— Мы с мамой готовы, — ответила девушка. — Только вы скажите сразу, какой будет эффект и сколько нужно денег. А то мы переехали в коммуналку и больше продавать у нас нечего.
— А мама где? — спросил он. — Почему мама не приехала?
— Да она работает в две смены, — ответила девушка. — Жить как-то надо.
— А ты почему не помогаешь? Учишься, что ли?
— Я не могу учиться, — потупила голову девушка. — Как куда-нибудь поступлю, приду на занятия, так мне кажется, что все только на меня и смотрят, особенно когда начну говорить. С речью у меня в последнее время не очень… — Девушка замолчала.
— К психологу надо обращаться в первую очередь, к логопеду! — не выдержала Юля. — Это, между прочим, и гораздо дешевле. Раньше такие операции не делали, и люди с ожогами привыкали. И к ним привыкали. И даже не замечали этого недостатка. Главное, чтобы у человека душа была красивая!
Азарцев вздохнул.
— Все правильно, — сказал он.
Девушка подняла на него глаза, полные слез. «И ты тоже предатель, — будто хотела сказать она своим взглядом. — Хорошо говорить, пока не испытал на своей шкуре. Думаешь, так легко жить и ждать?»
«Для всех я предатель, прямо какой-то монстр!» — усмехнулся Азарцев. А вслух сказал, и не потому, что его разжалобили взгляды девушки, он много уже повидал разных пациенток на своем веку; ему в голову пришла интересная мысль, как можно сделать операцию, чтобы убрать хотя бы один, но основной дефект:
— Дай-ка я тебя посмотрю, клади свою одежду!
У окна за специальной расшитой ширмой было устроено смотровое место. Компьютер с новейшей программой, позволяющий моделировать и мягкие ткани головы, и кости черепа, стоял там же сбоку, на отдельном столе. Азарцев усадил девушку, устроился сам, навел дополнительный свет. В течение некоторого времени до Юли доносились нечленораздельные звуки, похожие на «а», «о», «у», какое-то причмокивание, похмыкивание, отчетливо раздалось: «Открой-ка рот!» — и, наконец, заинтересованный азарцевский возглас:
— Так, так, так!
«Ну, так и есть, понеслось! — подумала Юля. — Теперь он забудет обо всем на свете: и о стоимости операции и послеоперационного периода, и о том, во что обошелся новый суперлазер, который должен окупиться, а он непременно и его тоже захочет применить для заглаживания рубцов, а денег с нее за эту процедуру не возьмет». Юля уже просто видела, как он сейчас начнет взахлеб рассказывать этой девчонке о том, как он планировал бы ее лечить, какие новшества ввел бы.
«Ишь, — прислушалась Юля, — как у него дыхание-то перехватывает! Наверное, и глаза горят! Вот они, „энтузиасты“! Другими словами — дети. В строгости их нужно держать. Окулистов хлебом не корми — дай хрусталик какой-нибудь особенный вставить, и не просто вставить, а непременно по новой технологии; отоларингологу — косточку слуховую пересадить; сосудистому хирургу — кусок аорты вместе с верхней частью подвздошных артерий отрезать и новое соустье организовать! А эти доктора счастливы не бывают! Море крови, а толку чуть. Особенно от благотворительных операций. Парень с протезом слуховых косточек, решив, что сам черт ему теперь не брат, повадится нырять с аквалангом и ходить под дождем без шапки, и через пару насморков протез у него отвалится к чертовой матери! Тот, которому подвздошные артерии заново пришили, вместо того чтобы по-новому увидеть прелести жизни, на второй день после операции закурит, на третий запьет, а потом с новой силой начнет гонять жену, потому что у него кровоснабжение в конечностях улучшится и сил прибавится. Закончится все через пару лет, на которые продлила ему жизнь эта операция, то есть удовольствие от пьяных скандалов вся его семья будет получать еще несколько годочков. А тот, которому пересадили хрусталик, увидит все, что ему вовсе не надо было бы видеть: что жена его мало того что постарела — обрюзгла, дети — страшные эгоисты, и вообще окажется, что он зажился на белом свете».
Юля забылась настолько, что последние фразы проговорила вслух. И опомнилась только тогда, когда встретила изумленный взгляд девочки, вышедшей из-за ширмы, а Азарцев сказал:
— И что тебе за интерес всех судить? Тебе-то какое дело, как человек проживет свою жизнь: ты ведь не Господь Бог? И потом, то, о чем ты говоришь, вовсе не правда в конечной инстанции.
— А я про то, — сразу же нашлась Юлия, — что правильно устроено, что за все в жизни нужно платить. По крайней мере от этих денег будет какая-то польза — докторам опыт, медперсоналу зарплата. А вашу благотворительность, доктор Азарцев, пора прекращать!
Жесткие Юдины слова не сразу дошли до тех двоих, что вышли из-за ширмы. Они уже выступали в тандеме. В глазах у девочки сияла надежда. Лицо Азарцева было наполнено тайной, известной ему одному.
«Все-таки прокручивает в башке план операции, — подумала Юля. — Нет, эту разлюли-малину надо пресечь на корню. Чтобы не было этих ненужных надежд, а потом никому не нужных слез».
— Я тут подсчитала, пока вас не было, — сказала она, — эти несколько операций и последующее лечение обойдутся вам в следующую сумму, деточка! — И она показала цифру, которая соответствовала стоимости не бывшей скромной, по всей видимости, квартиры просительницы на рабочей окраине, но трехэтажного особняка в ближнем Подмосковье, не дальше десяти километров от Кольцевой дороги, на берегу озера с золотыми рыбками.
Азарцев проверил прайс-лист. Юля ничего не прибавила, все было рассчитано точно. Девушка теперь опустила голову, тонкая ее рука с бумажным листком безжизненно повисла.
— Но, может быть, сначала сделаем первую часть операции? — наконец робко спросила она.
— А зачем? Никакого смысла, — твердо ответила Юля. — Через несколько лет рубцы сами собой побледнеют, а сейчас их лучше не трогать! Ну, в конце концов, потом можно будет их немножко отшлифовать.
— Значит, я на всю жизнь останусь такой уродиной? — Пальцы девушки сжались сами собой в кулачок. — Все говорят, что ожоги оперировать сейчас самое время, потом может быть уже поздно…
— Ну, не надо так сразу, «уродиной»… — пожала плечами Юля. — Если вы закроете шарфиком нижнюю половину лица, то…
— Давайте подумаем, — выступил вперед доктор Азарцев. — Какую-то часть денег мы, конечно, возьмем, но что-то, наверное, можем сделать бесплатно! В конце концов, все клиники в чем-то оказывают — пациентам посильную благотворительность!
— Я как раз о благотворительности и говорю! — решительно сказала Юля. — Мы сейчас переживаем совершенно не тот период, когда может идти речь о такой помощи! Я думаю, мы не должны никого обнадеживать зря!
— Знаете, — тихо сказал Азарцев, но в голосе его послышалась несвойственная ему твердость, — вы все-таки мне через несколько дней позвоните! — И он протянул девушке карточку с номером телефона. — Кстати, чтобы я знал, как вас зовут?
— Ника, — ответила та. — Вероника Романова. — Глаза ее как-то разом потухли, надежда исчезла из них, и даже верхняя часть лица стала казаться совершенно ординарной.
— Ника — богиня победы, — заметил Азарцев. — Не вешайте нос! Даст Бог, еще свидимся. И может, даже на операционном столе. Вы все-таки позвоните!
— Спасибо, — сказала Ника и без особого воодушевления сунула карточку в карман. «Он говорит со мной так, чтобы не показаться невежливым, — подумала она. — Я позвоню!»
Она вышла из кабинета, прошла через огромный пустынный холл, в котором на светлом ковре стоял закрытый рояль да щебетали среди цветов в золоченой высокой клетке до по толка разноцветные, яркие птицы. Ника не стала разглядывать их. Она быстро спустилась по нескольким ступенькам к входной двери, тихо сунула деньги охраннику, с которым накануне договорилась, чтобы он ее пропустил, вышла из этого роскошного дома в сад и вдохнула полной грудью холодный осенний воздух.
От порога к воротам вела усаженная можжевельником, выложенная плитами аллея; на той самой лужайке, которую Лысая Голова хотел приспособить для вертолетной площадки, пожилая женщина в резиновых сапогах ухаживала за кустом хризантем. Видно, совсем недавно они быстро пошли в рост, и теперь на паре высоких стеблей уже красовались полураскрытые желтые бутоны. Ника заметила, что руки у женщины были красные, мокрые от дождя, с толстыми, скрюченными ревматизмом некрасивыми пальцами. Через боковую, внезапно открывшуюся дверь ворот вошла еще одна женщина, видно, из местных. Обеими руками она бережно несла перед собой коричневую корзину, из которой пахло чем-то невероятно вкусным, печеным. Охранник, вошедший за ней, тащил открытую пластмассовую коробку с овощами и плетеную сумку с отборными фруктами.
— Второй завтрак приехал! — пропела женщина, позвонив в серебристый колокольчик звонка.
— Ненавижу вас, чертовы богатеи! — вдруг как-то неожиданно само собой вырвалось у Ники, и она опрометью бросилась вон за ворота этого сказочного и вместе с тем страшного замка. И уже сидя в электричке, она вдруг неожиданно прижала кулачок к самому сердцу и подумала: «А может, плюнуть на все? Деньги, раз уж квартиру все равно продали, пустить на учебу в какой-нибудь юридической академии, через пять лет стать следователем или адвокатом и всех этих богатеев засудить и отправить в тюрьму! — Она вздохнула. — Нет, если засудить, значит, надо становиться не адвокатом, а прокурором! Адвокат получает гонорар, а прокурору, наверное, взятки дают. Интересно, у кого больше в месяц выходит?»
Ника тщательно замотала голову шарфом, прислонилась к окну и закрыла глаза. «Нет, я уж сначала позвоню через несколько дней, а потом будет видно», — решила она и заснула. И проспала до самого Курского вокзала.
А пока Ника спала под стук колес пригородной электрички, Юлия и Азарцев сидели в небольшой, очень уютной комнате, примыкающей к холлу, так называемой буфетной-столовой. Она предназначалась для трапез как пациентов, так и докторов и по убранству напоминала очень маленькое кафе в английском стиле. Была здесь и красивая резная дубовая стойка бара с набором спиртных напитков, кои отпускал в одному ему известном количестве всем желающим приходящий в определенные часы буфетчик, в чьи обязанности также входило кормить находящихся в клинике пациентов. Присутствовали и небольшие столики на двоих под льняными синими скатертями. Выкрашенные по современным технологиям неброской бежевой краской стены украшали офорты в благородных рамах со сценами охоты в старинных шотландских имениях, в которых башни замков тянулись в небо черными зубчатыми челюстями.
В данный момент пациентов в клинике не было, и в комнате-кафе поглощали так называемый ленч только Юлия и Азарцев. Владимир Сергеевич равнодушно, не замечая того, что он ест, разрезал холодную телятину и подцеплял ее вилкой, а Юлия, посомневавшись немного и мысленно подсчитав калории, машинально втянула живот и намазала булочку сливочным маслом и джемом.
— Булочки наисвежайшие! Тоня отлично печет, — сказала она. — Такие, наверное, ела на завтрак мисс Марпл.
Азарцев ничего не ответил. В его голове крутились вперемешку несколько мыслей. Одну из них, тоскливо-навязчивую, он пытался настойчиво отогнать, но она не уходила: ела ли сегодня хоть что-нибудь та, которую он оставил в убогой каморке сидящей на полу? Или опять, как раньше, только пила?
«Не думай об этом, все кончено, — убеждал он себя. — Тебе там больше нечего делать. Она не настолько слаба, чтобы перестать заботиться о себе самой. Возможно, твои визиты ее только раздражают и расслабляют. Если у нее закончатся деньги, она будет вынуждена работать. Работа всякому идет только на пользу. Недаром даже в исправительных учреждениях и психбольницах имеются отделения трудотерапии…
Господи, — оборвал он себя, — о чем ты думаешь? Какие исправительные учреждения? Какие психбольницы? Ведь она не совершила ничего плохого, никого не убила, ни у кого ничего не украла. Ну не хочет человек взять себя в руки, при чем здесь трудотерапия? Да пусть вообще бы никогда не работала, от этого никто не умирал. Неужели ты не обеспечил бы ее? Но зачем, зачем она начала пить? Ну подумаешь, выгнали с работы, хотя она говорит, что сама ушла, и что здесь такого? Плюнь на все и снова иди в другую больницу! Трудовая книжка прекрасная, категория высшая, устраивайся куда хочешь! Нет, она твердит, что больше не может работать врачом! Пятнадцать лет проработала, а теперь больше не может. Какая чушь! Просто не хочет. Но если не хочет, так ведь и не заставляет ее никто. Сидела бы дома, готовила обед. Нет, это ей скучно, она не привыкла быть дома. Сутками пропадала в больнице, то день, то ночь, времени не замечала. А тут целый день сиди дома. Конечно, взбесишься! То кошмары ей снятся, то призраки мерещатся… То она будто видит собаку, то мужа, то сына…
А может, это болезнь? — похолодело в его душе. — Но тогда надо лечиться, а как лечиться, если она никуда не идет, никаким доводам не доверяет! Затащить насильно? Связать? О Господи, что за бред! Но все-таки ела ли она хоть что-нибудь сегодня?»
Юля медленно прожевала последний кусок — аппетитную поджаристую корочку булочки — и хлебнула кофе из изящной маленькой чашки. Кофейный сервиз был выдержан также в английском стиле. «Узнать бы, в какие размышления он погружен, — соображала она. — С чего лучше начать, чтобы не вызвать негативной реакции?..»
— Ну и что тебе сказал Лысая Голова? — решила она выяснить то, что ее больше волновало. — Требовал денег?
Разговор с Лысой Головой прокручивался в голове Азарцева параллельно мыслям о Тине. На третьем месте оставался возможный план операции этой девочки Ники, которую он только что осмотрел. В нем проснулся тот самый азарт, что сродни азарту чемпионов, которым хочется сразиться с достойным противником. «Как бы уговорить Юлю дать согласие на бесплатную операцию? А уж за Юдины послеоперационные курсы лечения, за лазерную шлифовку пусть платят. В конце концов, все-таки какие-то деньги у девочки есть!» Ему же вознаграждением будет сам успех. Такие травмы встречаются вовсе не часто. Первым был как раз Лысая Голова, после него Азарцев прооперировал еще двух больных. Мужиков, но не женщин. Ах какой новый, красивый сформировал бы он девочке рот! Углубил бы подбородочную ямку, за счет этого стала бы сексуально выпячиваться нижняя губа… целоваться и разговаривать точно стала бы лучше…» Он улыбнулся.
— И ты улыбаешься? — подняла высоко нарисованную бровь Юля. — Передай, пожалуйста, конкретно и членораздельно, что все-таки он сказал?
— Ничего особенного. — Азарцев спустился с небес. — Сказал, чтобы я сегодня перевел ему деньги. Я попробовал его убедить в необходимости отсрочки осеннего платежа.
— Но он не захотел?
— Кажется, не захотел. Но, в конце концов, над ним ведь тоже кто-то есть. Он обещал передать мою просьбу.
— Но если нет, все наше дело развалится!
— Почему? Можно будет попробовать перезанять деньги.
— Под бешеный процент? И у кого? А чем отдавать?
— Может быть, к весне подвалит побольше народу. Будут операции, будут и деньги. Ты же понимаешь, конкуренция сейчас в косметологии просто сумасшедшая! Мы делаем все, что можем. Такой клиники больше ни у кого нет.
Юля с раздражением опустила чашку на блюдце.
— Клиники такой больше ни у кого нет, но у нас и дохода хорошего нет! Все съедают расходы. Рентабельность оказалась вовсе не такой, на которую мы рассчитывали. И ты не догадываешься почему?
— Почему? — В некоторых вопросах Азарцев на Юлию полагался. Что-что, а практическая сметка у нее развита была очень сильно.
— Потому что ты меня не слушаешь! Трудно выжить на одной косметологии, надо внедрять более широкие формы! Вот посмотри, у нас и все виды операций, и лазер, и мезотерапия, и озон, и эмбриобласт, и электролиполиз, и ароматерапия, а ты думаешь, о чем спрашивают по телефону?
— О чем? — Азарцев доел всю телятину и машинально искал, что бы подцепить на вилку еще. Юля, ярая поборница системы раздельного питания, подсунула ему капустный салат.
— Спрашивают, можно ли у нас похудеть, нарастить ногти, сделать пирсинг и даже… аборт!
— Может быть, они забывают, что звонят в косметологическую клинику?
— Ничего не забывают! Просто хотят получить три в одном! Полный комплекс медицинских услуг в одном флаконе.
— Ну уж аборт в косметологической клинике — это нечто!
— Об аборте потом. А сейчас я хочу тебя спросить: ты все-таки собираешься внедрять это глубокое очищение кишечника или нет?
— Юля! — Азарцев с отвращением, не доев, отодвинул салат и взялся за булочку с джемом. — Я думал об этом. Тина была права в смысле физиологии. Проводить очищение кишечника докторам в настоящей медицинской клинике как-то неэтично. Сама представь, закачивать в кишечник десять литров воды!
— Не воды, а специального раствора.
— Все равно. Я в этом не специалист, но мне эта идея не нравится!
— Ты это так горячо отвергаешь, что можно подумать, что обсуждал эту процедуру со своей пассией сегодня всю ночь напролет! — ехидно скривила рот Юля.
— Я прошу тебя в сотый раз, — Владимир Сергеевич перестал жевать, — не касаться этой темы.
— Ой, какие мы нежные! Этичные! — Юля вынула пудреницу и, глядя в зеркальце, стала поправлять помаду. — Не дай Бог коснуться в разговоре чего лишнего! Мы целомудренные! Ночуем на старой квартире, а к любовнице приезжаем по утрам. В то время как нам давно надо решать производственные дела!
— Юля, я же говорил тебе, Тина больна! Оставь ее в покое!
— Ну прямо, больна! — Юля решительно захлопнула пудреницу, насмешливо посмотрела Азарцеву в глаза. — Перепила, наверное, в очередной раз! Я же тебе рассказывала, в каком виде встретила ее случайно возле метро! Она пыталась продавать газеты, а у самой руки тряслись. Сдачу отсчитать не могла.
— Юля, перестань. Я слышал эту историю от тебя по меньшей мере сто раз. Лучше скажи, Оля ушла в институт?
— Конечно, ушла. Куда же ей еще идти? Такая же медуза, как ты! Девчонке девятнадцать лет, должна быть кровь с молоком, а ходит постоянно сонная, будто муха. Ни одного парня у нее нет. И ты об этом совсем не заботишься! А замуж ее за кого выдавать? Я была бы рада, если бы она не пришла домой ночевать. Подцепила бы хоть какого-нибудь кавалера. Может, это бы ее подстегнуло. Нельзя же быть такой… аморфной! — Юля с трудом нашла нужное слово.