Таннер Дженет. Возвращенный рай

   – О чем ты говоришь?! Но что бы ты ни сказал, ничто не изменит…
   – Лили… – Отто замолчал и беспомощно развел руками. В наступившей тишине гадко рассмеялся Джорге.
   – Ну, давай, Отто – расскажи ей!
   Отто открыл было рот и снова его закрыл. Лили никогда не видела его таким расстроенным… за исключением, может быть, того случая, когда погибла мать. Он вдруг постарел, от лица отлила вся кровь, и оно стало почти таким же белым, как его волосы, руки его дрожали.
   – Что с тобой, папа? – тревожно спросила она. – Теперь ты не можешь помешать этому.
   – Да, Отто, не сможешь. – Тон Джорге стал издевательским. Он отошел от Лили, взял пачку тонких сигар и увесистую зажигалку из агата, лежавшую на столе. – Ладно, если ты не хочешь, расскажу я.
   Он раскурил сигару и, не торопясь, затянулся.
   – Мы с твоей матерью находились в любовных отношениях, Лили. Наш роман начался, когда мы были моложе тебя. Разве это ужасно?
   Лили уставилась на него, не веря своим ушам.
   – Ты… и моя мать? – Она с трудом выдавила из себя эти слова, ее охватывала истерика. – Не верю этому!
   – Это правда. Но все это было так давно. Так что ты теперь знаешь все.
   Лили с ужасом взирала на него. Пока что она не могла осознать всего. Она поняла только, что весь мир изменился для нее, и больше всех – Джорге. Человек, которого она полюбила, исчез. На его месте стоял хладнокровный злорадствующий тип, чудовище под знакомой красивой маской.
   Несмотря на жужжащие вентиляторы на потолке, жара в комнате показалась Лили удушающей, она почувствовала себя дурно, к горлу подступала тошнота. Надо было выйти – убежать от них обоих. Зажав рот ладонью, она опрометью бросилась из комнаты вон, не слушая жалобные вопли отца.
   Ничего не видя, она сбежала вниз по каменным ступеням меж цветущими тропическими кустарниками; она продолжала бежать, не останавливаясь, будто надеялась оставить позади себя свое смятение, потрясение, свою боль, зная, впрочем, что сделать это уже невозможно. Несильный ветерок раздувал волосы Лили, бросал локоны ей на лицо, она машинально отводила их рукой назад, придерживала и продолжала бежать. Вниз – на пляж, где мягкий песок затруднил ее шаги, насыпался в сандалии, тонувшие в нем, а ласковый плеск волн о песок заглушил гул в ушах.
   Джорге и ее мать. Этого не может быть! И в то же время она сразу поняла, что так оно и было. Почему же она не догадалась раньше? Почему не могла сообразить? Это ведь так просто.
   Теперь в ее памяти возникли образы из далекого прошлого – такие реальные, будто она увидела их наяву.
   Джорге и мать на веранде. Голос матери:
   – Лили, почему бы тебе не пойти и не поиграть?
   И Джорге, смотревший на мать с таким же нескрываемым вожделением, с каким ныне он смотрит на нее. Ее мать, которая вся искрилась от радости жизни, исчезавшей, если Джорге рядом не было. И другая, еще более мучительная картина – на полу виллы лежит ее мать. Лили видит ее в кроваво-красном тумане. Она уже давно подозревала, что Магдалена умерла не своей смертью, а покончила с собой. Теперь, вспоминая, как после этого события Джорге сразу же пропал, она начала размышлять, не имел ли он какого-либо отношения к ее смерти. Но ей не хотелось знать ответ на этот вопрос.
   – О Господи, Господи! – причитала Лили. Она опустилась на песок в тени пальмы, подтянула к подбородку колени и прильнула к ним лицом. – О Джорге… О мама – нет, нет, нет!
 
   Лили решилась возвратиться домой не прежде, чем солнце начало уже скатываться за море огненным шаром.
   Ингрид находилась на веранде, потягивая прохладный розовый коктейль с джином. Ее гладкое круглое лицо, как обычно, ничего не выражало, но голубые глаза сверкали неудовольствием.
   – Где ты пропала, Лили? Твой отец очень беспокоился о тебе. Я редко вижу его таким расстроенным.
   – Возможно, так расстроен не он один, – угрюмо ответила Лили. Она не собиралась выслушивать упреки новой жены отца.
   – Лили, – в дверях появился Отто. Лицо осунулось, шрам на щеке выделялся особенно заметно. – Слава тебе, Господи! Я не знал, что делать. Куда ты подевалась? Думал…
   – Что я сделала то же, что мама? – Голос ее звучал натянуто, потеряв свою обычную негромкую мелодичность. Лили заметила, как его поразили эти слова. – Именно это и случилось тогда, папа? Мама покончила с собой, не правда ли? У нее с Джорге был роман, но что-то вышло не так, и она покончила с собой?
   – Лили… думаю, нам надо поговорить.
   Он недовольно взглянул на Ингрид. Та не двинулась с места, продолжая в наступившей гробовой тишине потягивать свой розовый коктейль.
   – Я не желаю ни о чем разговаривать! – заявила Лили.
   Но потом она все-таки согласилась. Она и хотела узнать всю правду, и боялась того, что откроется. Он еще раз посмотрел на Ингрид, потом сказал:
   – Пойдем в мой кабинет, Лили.
   – Через минуту подадут ужин, – с раздражением заметила Ингрид.
   – Шут с ним, с ужином! Да и вообще я не голоден; думаю, и Лили тоже.
   Лили проследовала за отцом в кабинет, ей хотелось позлить Ингрид и сделать приятное отцу. Она не знала, почему она поначалу так рассердилась на него – он же не виноват в том, что мать завела шашни с Джорге, он страдал тогда так же, как страдает теперь. Но все же частично вина лежит и на нем. Если бы он доставил матери счастье, ей не понадобился бы Джорге… разве не так? И потом, в любом случае именно отец развеял ее иллюзии. В тот момент она ненавидела его, хотя бы только за это. Лили ненавидела весь свет…
   В кабинете Отто показал ей на стул.
   – Садись, Лили.
   – Не хочу. – Она подошла к окну, из которого открывался знакомый вид на сад, теперь тоже как-то изменившийся, как и все остальное на свете.
   И Господь Бог посадил дерево в саду Эдем. Все было прекрасно, и мужчина и женщина любили друг друга. А потом приползла змея, с их глаз были сорваны повязки, и среди красоты обнаружились уродство и боль, ревность и стыд…
   – Ну, а я хочу присесть, – в руке у Отто находился бокал с порядочной дозой коньяка. Он выпил его залпом, поставил бокал на стол и сел, глядя на нее…
   – Жаль, что тебе приходится узнавать об этом таким вот образом, Лили, – начал он. – Думаю, что мне стоило бы рассказать тебе об этом давным-давно, но я надеялся, что это не понадобится. Я пытался предостеречь тебя в отношении Джорге…
   – Нет! – выпалила она. – Ничего подобного! Ты только сказал, что он мне не пара, ничего больше!
   – Он действительно не подходит тебе по многим причинам, в которые нет надобности сейчас вдаваться. Самое главное заключается в том, что, когда дело касается женщин, Джорге ведет себя абсолютно беспринципно. Он разбил больше сердец, чем можно сосчитать. Во всяком случае, твою мать он совершенно сломал.
   – Сломал? – Хотя Лили сначала было не хотела слушать отца, но последние его слова приковали все ее внимание.
   – Лили, ты уже слышала раньше о том, как я приехал в Южную Америку, когда Германия проиграла войну. Как я занялся бизнесом с твоим дедом и его старым другом Фернандо Санчесом. И как познакомился с твоей матерью. Я полюбил ее, Лили, с первого взгляда. Это была самая прекрасная девушка из всех, что я видел. – Его голос зазвучал мягко, мечтательно. Даже душевное состояние не помешало Лили понять, ЧТО ОН вспоминал о времени до ее рождения.
   – Она была к тому очень несчастна, – продолжал он, – отпивая оставшийся в бокале коньяк. – У них были интимные отношения с Джорге еще с той поры, когда они подростками играли друг с другом, но он относился к ней очень скверно. Но такой уж Джорге, понимаешь, – ему нравится быть окруженным красивыми женщинами, нравится, когда они сходят по нему с ума, но сам он ничего не дает взамен. Когда Джорге чего-нибудь хочет, он просто это берет. Он беспринципный бабник… и очень опасный человек.
   – Не знаю, что ты хочешь этим сказать. – Лили крутила браслет на запястье. – Знаю, что он участвует в мотогонках, лихо водит машины, летает и прочее, но это не значит, что он опасен. – Она замолчала и, прикусив губу, задумалась, почему она защищает Джорге.
   – Дело не в его любимых занятиях. Разговор идет о другом. Тебе, Лили, может показаться, что ты знаешь Джорге, но это не так. На деле ты его совсем не знаешь.
   – Я знаю, что люблю его. – Несмотря ни на что, это была правда.
   Отто вздохнул.
   – Нет, Лили, не любишь. Ты слишком молода, чтобы понять, что такое любовь. Он очаровал тебя – типичный его прием. Затянул тебя в сети, как паук ловит муху в паутину. Но ты его не любишь. По крайней мере, я надеюсь, что не любишь. Потому что, если ты его полюбила, он причинит тебе столько же зла, сколько причинил твоей матери. Нет, я не допущу этого.
   Лили подняла вверх по руке браслеты, потом нетерпеливым движением сбросила их.
   – Ты же хотел рассказывать о Джорге и матери.
   – Да, – Отто провел рукой по подбородку, и закрыл лицо ладонью. Потом продолжил:
   – Я знал об отношении твоей матери к Джорге. Знал, что он причиняет ей ужасную боль. Но я думал, что смогу заставить ее забыть о нем. Я предложил ей выйти за меня замуж, и она согласилась. Мы приехали сюда – на Мандрепору – и какое-то время я считал, что мне удалось это сделать. Я знал, что она относится ко мне не так, как к нему, но смирился с этим. Я дал ей все, чего она хотела, и она казалась удовлетворенной. Потом родилась ты, и на некоторое время она успокоилась, став женой и матерью. Но я и не подозревал, какое он сохранил над ней влияние. Когда Фернандо заболел, то делами пришлось заниматься Джорге. И едва он снова появился здесь, все началось сначала. Джорге не хотел мириться с тем, что она вышла замуж. Он хотел доказать, что может вернуть ее, когда только захочет. И доказал.
   – Ты хочешь сказать, они опять стали любовниками?
   – Да, прямо у меня под носом. И я глупец, что позволил этому случиться.
   – Почему, папа? Почему ты это допустил? Отто нетерпеливо замахал руками.
   – Лили, разве это имеет значение? Факт заключается в том, что он опять обвел ее вокруг пальца. На самом деле она ему была не нужна – Джорге нуждается лишь в восхвалениях. Когда он объявил ей, что между ними все кончено и что он уезжает, она просто обезумела от горя, не в силах перенести разрыв с ним во второй раз. – Она… – голос его дрогнул, он сделал паузу, – забеременела от него. И когда сообщила ему об этом, он прищелкнул пальцами и велел ей сделать аборт.
   Лили опять непроизвольно начала крутить браслеты. Она предполагала, что история эта неприятная, но не думала, что все обстояло настолько скверно.
   – И поэтому она решила покончить с собой, – тихо выговорила Лили.
   Отто сделал напряженный вздох и продолжал.
   – Она застрелилась здесь, в этой комнате. Поэтому ты понимаешь, Лили, я не мог остаться в стороне и смотреть, как Джорге использует тебя, как до этого использовал ее. Прости, милая, но именно так обстоит дело. Лучше, если ты узнаешь, какая он свинья, чем кончишь так, как и твоя мать.
   Лили кивнула. Она хотела броситься к отцу, обнять его, сказать, что извиняется за все, за то, что воскресила в нем боль от прошлого, но вместе с тем стремилась разобраться в собственных острых переживаниях, в своих совершенно уже теперь запутанных эмоциях.
   Дверь раскрылась, на пороге появилась Ингрид, лицо ее, как и всегда, оставалось невозмутимым, но когда она заговорила, в голосе слышалось раздражение.
   – Вы закончили свой тет-а-тет? Ужин давно подан. Неужели мы позволим Джорге испортить еще и наши замечательные кушанья, так же, как и все остальное?
   Лили свирепо и с отвращением смотрела на нее. Неужели Ингрид осчастливила Отто? Она хотела верить, но не могла себе этого представить.
   – Прости, Ингрид, я действительно не голодна, – извинилась Лили и прошла мимо мачехи, торопясь наверх, в свою комнату. Там она бросилась на кровать и разрыдалась, выплакав все свои слезы.
   На следующий день Джорге опять улетел во Флориду, а в конце августа Лили возвратилась в школу.
   Некоторое время она со страхом вспоминала, что рассказал ей отец, более всего опасаясь, что тоже могла забеременеть. И с огромным облегчением убедилась, что этого не произошло.
   Лили с головой ушла в занятия, а когда пришло время окончания школы, поняла, что не сможет вернуться на Мандрепору. Знакомый ее приятельницы работал в небольшом издательстве в Нью-Йорке, и Лили получила с его помощью место сотрудника по информации в этом издательстве. Она всего один раз слетала в Мандрепору, чтобы собрать вещи и проститься с отцом. Отношения между ними стали натянутыми, и она понимала, что отношения эти никогда уже не станут прежними. При отъезде с Мандрепоры она поклялась, что больше никогда не вернется туда.
   Но, конечно, она обманывала себя. Теперь вот она вернулась, здесь оказался и Джорге, и Лили очень боялась, что все опять начнется сначала. Сможет ли она, в отличие от матери, оказать ему сопротивление? Она всей душой надеялась на это, но уверена в этом она не была.

23

   Ги де Савиньи сидел на веранде своего домика, смотрел, как шелестят ветви ананасовых пальм на теплом свежем ветерке Карибского моря, и думал о Лили Брандт.
   Он все еще не верил удаче, сведшей его с Лили, дочерью скрывающегося немца, который, конечно, был – Ги теперь в этом почти не сомневался – Отто фон Райнгардом. Ги получил приглашение, если им воспользоваться, это приведет его на виллу, позволит самому взглянуть на сокровища, которые описал ему Билл. Но он думал о Лили не только по этой причине. Действительно, после событий того дня, когда он доставил ее на остров, она вспоминалась ему еще и по-другому.
   Как ни старался, он не мог понять, почему она постоянно приходит ему на ум. Это смущало его, и он все время пытался выкинуть ее образ из головы. Конечно, она необыкновенно привлекательная девушка. Он ведь знал множество других, не менее привлекательных особ, но их лица не преследовали его, как теперь ее лицо, отвлекавшее его в такой степени, что ему с трудом удавалось сосредоточиться на деле, занимавшем его все последние недели. Он приехал на Мандрепору с совершенно конкретным заданием, – напоминал он себе, – которое заключалось в том, чтобы найти и вывести на чистую воду нациста, убившего его отца и похитившего его наследство. Ему еще встретятся другие Лили, но Отто фон Райнгард только один – и ему хотелось заполучить этого ублюдка, а не смазливую девицу с мягким голосом и улыбкой, способной ранить сердца. Ги хотел отомстить фашисту за своего отца и дела, за своего дядю и за всех других, кто пострадал от его рук. И если этот немец действительно фон Райнгард, тогда у Ги остается не так уж много времени, чтобы предать того суду. Ходит слух, что Отто фон Брандт уже при смерти, и надо торопиться. Возможно, провидение само позаботится обо всем и освободит мир от чудовища, хотя Ги и не понимал, зачем надо облегчать извергу его долю. Долю других этот фашист не облегчил, долю тех, в чьей смерти повинен. Они бы многое отдали, в этом нет сомнений, за то, чтобы умереть дожившими до старости, окруженными детьми и внуками. Ему было также наплевать на детей убитых, их семьи, которые он обрек на несчастье и горе. Почему же он сам должен получить снисхождение?
   Но, несмотря на всю решимость проявить твердость, Ги не мог не думать о Лили и о том страдании, которое расследование и суд причинят ей, и он опять ощутил в себе какое-то незнакомое чувство, напоминающее сожаление.
   «И грехи отцов падут на детей», – непривычно для себя философски – подумал Ги, настроение это было для него новым и вызвало удивление. Он криво ухмыльнулся, пошевелился на стуле, положил ноги на перила веранды, приняв более удобное положение.
   В этот момент его внимание привлекло движение на дороге, окаймлявшей долину и спускавшейся вниз от веранды. По дороге медленно ехал грузовик, который использовался для перевозки товаров с аэродрома на виллу или в гостиницу. Он скрылся за густой порослью магнолий и других тропических растений, потом опять вынырнул на некотором расстоянии впереди. Ги прищурился, напряженно всматриваясь в движущийся грузовик. Раньше он не видел, чтобы по той дороге ездили машины – их вообще-то было на Мандрепоре немного, лишь у Отто и Джорге, да несколько мотоциклов, которые трещали как швейные машинки на колесах – и он заинтересовался, куда же едет этот грузовик. В поселок бедноты на юго-восточной стороне острова? Возможно, но непонятно, впрочем, зачем? Перед тем, как совсем скрыться из виду, грузовик повернул к северу, и это подогрело любопытство Ги.
   Насколько ему известно, на той стороне острова ничего нет. На его небольшой карте там были помечены необжитые места с узкой полоской пляжа, ограниченного отвесной грядой. И когда он пролетел на самолете, то не заметил ничего такого, что заставило бы его изменить это представление. Поэтому он и не пытался обследовать это место. Теперь, когда ему выдался выходной – отгул за вчерашний рабочий день – он подумал, а не стоит ли прогуляться туда, даже просто ради любопытства, чтобы лучше познакомиться с островом.
   Он вошел в дом, поменял полотняные брюки на бермуды и выкатил велосипед, на котором обычно ездил на аэродром. Это был старый велик, выпуска, как он думал, примерно 1950 года, с большой плетеной корзинкой над передним колесом. За три недели, что он прожил здесь, Ги привык к нему. Когда-то давным-давно он пользовался красивой ярко-зеленой спортивной моделью, которой радовался и гордился, но до приезда на остров он много лет не садился на велосипед. Было что-то удивительно приятное в том, чтобы спокойно крутить педали старого велика фирмы «Геркулес», особенно в это время дня, когда солнце еще не достигло зенита, а легкий бриз с моря освежал благоухающий запахом воздух.
   Ги катился по наклону холма от своего дома, потом поехал прямо на северо-восток по дороге, на которой видел грузовик. Какое-то время море скрывалось за высокими деревьями с ярко-красными листьями и сладко пахнувшим кустарником, окаймлявшим дорогу, потом море неожиданно вынырнуло где-то внизу, голубое, на горизонте переходящее в мягкие цвета темно-серого и – в белопенистые там, где волны размеренно бились о валуны и рифы. Дорога опять начала спускаться к морю, слегка извиваясь.
   Ги снова задал себе вопрос, почему грузовик ехал в этот отдаленный и пустынный конец острова. По пути возвращающийся грузовик ему не встретился. Ги был уверен, что, достигнув моря, дорога, по которой он катил, кончится тупиком. И действительно, когда он выехал из-за поворота, его подозрение подтвердилось. Грузовик стоял внизу на узкой полоске пляжа, каменистой и более шероховатой, чем мягкий белый песок пляжей южной и западной сторон острова.
   Водитель, – судя по яркой цветной майке и шортам, местный житель, – стоял рядом, и, к удивлению Ги, вроде бы что-то сгружал на тележку другого местного жителя.
   Ги остановился, слегка наклонил велосипед и, опершись одной ногой о каменистую дорогу, в то же время оставался сидеть на седле. Прикрыв глаза ладонью от солнца, он стал всматриваться. Перегружали большие квадратные тюки белого цвета. Три таких тюка, положенные друг на друга, заполняли тележку, и местный житель, развернув тележку на маленьких колесиках, увозил ее, скрываясь за деревьями. Через некоторое время появился другой местный житель с такой же тележкой. Ее тоже нагрузили и увезли.
   Ги заинтересовал этот процесс, он продолжал наблюдать. Он не мог догадаться, куда же увозили поклажу. Может, за нависшими скалами скрывалась бухточка? Но интуиция не позволяла ему ехать дальше. Вся эта операция, похоже, проводилась тайно, и, даже плохо зная порядки на Карибском море, Ги мог предположить, что за товар находился в этих тюках. Если его предположение верно, то речь шла о таких крупных суммах вырученных денег, что те, кто их зарабатывает, не отнесутся равнодушно к чужаку, который открыл, чем они занимаются. Может быть, решил он, ему следует приехать сюда, когда никого здесь не будет и повнимательнее все осмотреть. А пока что нужно проявить благоразумие и осторожность.
   Ги наклонил велосипед, перекинул ногу, слезая с него. Какое-то время ему придется вести велосипед руками – не станет же он в такую жару пыхтеть на нем в гору. Он постоял еще некоторое время, опираясь на руль и наблюдая за тем, что происходит внизу.
   Ги думал, что местные жители слишком заняты работой, чтобы заметить его присутствие. Но стоя там, он услышал вдруг звук приближающегося самолета. Этот шум услыхал и водитель грузовика; он поднял глаза и, обшаривая взглядом небо, скользнул по нависшей над ним скале.
   Ги мысленно выругался, поняв, что рабочий не мог не заметить, что он стоит там, наблюдая за происходящим внизу.
 
   Лили завтракала в гостиной, когда вошла Ингрид.
   – Как ты рано поднялась, Лили. Я думала, что после перелета ты захочешь подольше поваляться в кровати.
   – Я встала уже давно. – Лили откусила большой кусок зрелого манго, наслаждаясь его вкусом и думая о том, что нигде на свете этот фрукт не кажется таким вкусным, как здесь, на острове, где он растет.
   Когда накануне она, наконец, заснула, то впервые после получения письма от Джози спала крепко, утомление все-таки дало о себе знать, но проснулась очень рано и больше не смогла задремать. Так что, прекратив бороться с собой, она встала, оделась и прогулялась по лужайкам. Бросая первые горячие лучи на цветы и кустарники, поднималось солнце, день пробуждался с такой же стремительностью, с какой в тропических странах наступает ночь. Едва Лили возвратилась на виллу, одна из горничных приготовила ей завтрак и, вкушая еду в родимом доме, она почувствовала, как к ней возвращаются силы и с ними ее решимость не допускать, чтобы Джорге опять все расстроил. Ее встревожило его нежданное – без приглашения – явление прошлым вечером, но хорошо, что эта первая встреча уже состоялась и она недвусмысленно заявила ему, что не хочет больше иметь с ним ничего общего. Может быть, и одного такого раза достаточно. А если возникнет необходимость, она может и повторить. Осознание этого придало Лили смелости.
   – Как папа? – спросила она.
   Ингрид ответила не сразу, продолжая зачерпывать свежий фруктовый салат из глубокой чаши, стоявшей на кухонном столе.
   – Он провел беспокойную ночь, – ответила она, поднося свою тарелку к столу и садясь напротив Лили. – Честно говоря, если не кривить душой, он очень быстро сдает.
   Лили с усилием проглотила комок, подступивший к горлу. Ингрид сказала не больше, чем видела она сама, но когда Лили услышала об этом в такой прямодушной манере, то острее почувствовала надвигающуюся беду.
   – Как можешь ты так спокойно говорить об этом, Ингрид?
   – Нет смысла ходить вокруг да около. Закатывать истерику тоже не стоит, это ничего не изменит. К тому же, это мне не свойственно. – Ингрид улыбнулась, чуть ли не извиняясь. – Иногда, Лили, мне кажется, было бы лучше, если бы я была другой. Тогда бы, возможно, мы лучше поняли друг друга.
   – А что нам мешает? Я ведь тоже не истеричка.
   – Нет, ты не истеричка, но все твои переживания видны как на ладони. Может, ты не доверяешь мне, потому что своих переживаний я не показываю другим. Иногда я думаю, что кажусь тебе бездушным человеком.
   Лили слегка зарделась. То, что сказала Ингрид, в каком-то смысле было недалеко от истины, и Лили почувствовала себя неловко.
   – То, что я не проявляю своих эмоций, еще не означает, что я бесчувственный человек, – продолжала Ингрид, пододвигая себе манго, но пока что ничего не беря в рот. – Знаю, тебе нелегко довериться мне, сблизиться со мной. Я пыталась показать тебе, что уважаю твои чувства, но ты никогда не хотела меня выслушать. Возможно, ты и сейчас этого не хочешь, но поскольку твой отец близок к могиле, думаю, важно, чтобы ты меня выслушала. Хотя бы ради него. Попытайся сделать это.
   Лили твердо сжала скулы. Вопреки здравому смыслу, ей был неприятен этот разговор, в котором, как ей показалось, о ее отце говорилось так, будто он уже умер.
   – Разве имеет какое-либо значение, что я думаю о тебе? – спросила она.
   Ингрид подалась вперед. Ее ложка звякнула, когда она положила ее на тарелку. Локти она поставила на стол, стараясь смотреть Лили прямо в глаза.
   – Имеет, потому что я люблю твоего отца, а он любит меня. Мы давно полюбили друг друга, прежде, чем он познакомился с твоей матерью, задолго до твоего рождения. У нас давняя связь, значение которой особое. Я помогла ему снова обрести счастье. Между ними возникла некоторая неловкость.
   – Я помогла ему залечить рану, нанесенную твоей матерью, которая изменяла ему с Джорге.
   Лили охватил приступ гнева. Она не нуждается в подобных нравоучениях. Она приехала, чтобы в последний раз повидаться с отцом. Не для того, чтобы ее втягивала в свои душевные копания женщина, которую она никогда не могла воспринять с симпатией, сколько бы ни старалась, какими бы разумными причинами Лили не оправдывала бы ее. Ничего из этого не получалось, человеческие эмоции непредсказуемы, они не подаются разумным доводам. К тому же, сознательно или непреднамеренно, Ингрид сыпала соль на раны, которые и без того не заживали, а продолжали кровоточить.
   – Мы обе находимся возле папы, – заметила Лили. – Лишь это и имеет для него значение.
   Ингрид подалась вперед, как будто собиралась сказать что-то еще, но потом ее губы плотно сжались, она улыбнулась и вздохнула.
   – Очень хорошо, Лили, пусть будет по-твоему. Мне хотелось как-то изменить наши отношения, потому что скоро он покинет нас.
   Лили быстро поднялась, положила на тарелку еще манго и ананасов, хотя она уже и наелась, чтобы скрыть неожиданно охватившее ее чувство горести и не разрыдаться.