Страница:
Джорге повернулся и пошел к двери, но, проходя мимо Лили, он спокойно взял ладонью ее за шею и притянул к себе, чтобы поцеловать. С пылающими щеками, она попыталась отстраниться, а он засмеялся.
– Ах, Лили, Лили, такая молодая и красивая. Как будет жаль, если с тобой что-нибудь случится!
И он ушел, сказав Ингрид подчеркнутое «до свидания», что прозвучало как пародия на дружеское прощание давно знакомых людей.
Когда дверь за ним закрылась, Лили взглянула на отца. Он опять сник, напоминая побитую собачонку, не только в результате болезни, которая истощила его, но и от глумления над его гордостью. Сердце Лили просто разрывалось. Она могла бы убить Джорге за это! Но хотя сцена была мучительна, от новых вопросов уйти стало невозможно.
– Что он имел в виду, папа? – спросила она. Отто поднял ослабевшую руку, приставив к губам истощенные пальцы с аккуратно наманикюренными, но слишком длинными ногтями.
– Он просил тебя следить за тем, что ты говоришь своему знакомому пилоту… и, возможно, просил также сообщать ему о возникающих у тебя подозрениях.
– Нет, – возразила Лили. – Я спрашиваю не об этом. Что он имел в виду относительно мамы? Ты сказал мне, что она покончила с собой из-за Джорге. Это и так достаточно скверно, но теперь у меня создалось впечатление, что мне известна не вся правда. Не думаешь ли ты, что пора раскрыть мне ее?
Отто тяжело вздохнул.
– Я надеялся, что это не понадобится. Я сам до последнего времени всего не знал. Фактически узнал только, когда заболел и когда на Майами приехал Джорге, чтобы опять взять руководство в свои руки. Это ужасно, Лили, и мне хотелось как можно дольше не говорить тебе об этом. Но думаю, ты права. Время секретов прошло. Твоя мать не покончила с собой. Ее убили.
Лили окаменела. Казалось, что ее грудь стягивают железным обручем, от чего невозможно стало дышать.
– Но ты сказал, что она застрелилась!
– Да, она погибла от пули, но это не было самоубийством, как мы думали. Она умерла, потому что превратилась в угрозу для Джорге.
– Ты хочешь сказать… ее убил Джорге?
– Не своими руками. Джорге так не поступает. Но он заплатил за это… нанял какого-то убийцу, который выполнил его заказ. Как ты знаешь, у него с твоей матерью была любовная связь, которая стала тяготить его. Она уже не была такой молодой и красивой, как прежде, а Джорге нравятся только молодые и красивые женщины. Потом она забеременела и попыталась заставить его уехать с ней. Он отказался… велел ей избавиться от беременности. Он больше не хотел иметь с ней дело. Она впала в отчаяние, пыталась шантажом заставить его поступить по-своему, грозила разоблачить его картель перед властями. Поступая так, она подписала свой смертный приговор.
– О, Боже! – прошептала Лили.
– Он не мог позволить ей сделать то, что она намеревалась. Джорге подстроил так, что, когда наемный убийца приехал на остров, сам он находился в Майами. Приехавший подонок застрелил твою мать, сделав все таким образом, чтоб это выглядело как самоубийство. После он ускользнул, нырнул в ту же вонючую дыру, откуда вылез. – Отец помолчал, на иссохшем лице лишь блестели глаза. – Теперь тебе понятно, моя дорогая, почему я тревожусь за тебя? В тебе тот же огонь, то же презрение к опасностям, которыми отличалась и она. Я не хочу, чтобы ты умерла, как она.
Лили покачала из стороны в сторону головой.
– Нет… нет! Не могу в это поверить! Это неправда!
– Ты должна в это поверить. Пожалуйста, милая. Должна. Ты слышала, что сказал Джорге… он угрожал и тебе. Он – опасный человек, Лили… Я всегда знал это, но только несколько месяцев назад понял, насколько он опаснее, чем я думал. Может быть, он еще и слегка помешанный. Не знаю. Но я точно знаю, что он не остановится ни перед чем, чтобы сохранить свою здешнюю империю. Если ты станешь ему поперек дороги, он раздавит тебя точно так же, как раздавил мою милую Магдалену.
Лили охватила себя руками, сотрясаемая чувствами омерзения. Сознание того, что она переспала с убийцей своей матери, показалось ей таким ужасающим, что она не знала, как жить дальше.
– Лили… пожалуйста… – шептал в отчаянии Отто. – Не воспринимай это так, милая. Все это произошло очень давно.
– Нет, нет… не все произошло давно, – всхлипывала Лили. – Я полюбила его, папа. Я любила его, и все это время он… – Она замолкла, закрыла лицо руками и долго оставалась в таком положении. Когда она открыла его опять, ее щеки взмокли от слез. – Как получилось, что ты связался с ним, папа? Разве ты не понимал, какой гнусный это человек?
– Я уже сказал тебе, Лили, я не знал, что он виноват в убийстве твоей матери.
– Но ты знал, что она погибла из-за него. И знал о наркотиках. Почему ты остался здесь? Почему не возвратился на родину?
– Я не мог этого сделать.
– Почему же? Ведь война давно закончилась.
– Не мог. Давай больше не будем об этом. И в любом случае мне надо было подумать о тебе. Мне хотелось обеспечить тебя всем, моя дорогая… комфортабельным домом, дать хорошее образование, обеспечить деньгами, чтобы ты могла покупать красивую одежду… ты была… ты являешься! – самым дорогим, что у меня есть.
– Ах, папа! Если бы я знала, какими деньгами я расплачиваюсь за все это, я бы не захотела иметь их. И если бы я знала о Джорге…
Болезненная тошнота опять подступила к ее горлу. Отто протянул ей руку, но она не смогла взять ее. В этот момент ей показалось, что и он запятнан. Она видела боль в его глазах, но все равно отпрянула. Ушла в себя, не желая причинить ему боль, но все-таки в данный момент не могла ни понять, ни простить.
– Папа, мне надо побыть одной.
– Пожалуйста, Лили…
– Тебе надо отдохнуть. Я позову Бейзила. – Ее голос, который, как это ни странно, не сорвался, казалось, доходил до ее ушей откуда-то издалека.
Несмотря на мольбу в его затравленных голубых глазах, она вышла из комнаты.
Лили показалось, что она простояла у окна несколько часов, глядя на улицу, на залитый солнечным светом сад, который, казалось, соприкасался со мраком, заполнившим ее.
Если бы только она могла уехать, прямо сейчас, – покинуть остров и улететь обратно в Нью-Йорк! Она, может быть, и чувствует себя там эмигранткой, но во всяком случае жизнь имеет там определенный смысл и проходит нормально. По крайней мере, она может уйти с головой в работу и начать строить жизнь сначала. В Нью-Йорке все вещи, которые окружали ее, были добыты ее собственными усилиями, она что-то значила там сама по себе, а не была всего лишь дочерью и внучкой торговцев наркотиками, чью мать убил любовник. Но подумав, она поняла, что пока уехать не может. Несмотря ни на что, Отто оставался ее отцом, и она продолжала любить его. Хотя и не могла восхищаться тем, что он натворил, суть дела это не меняло. Она поверила, когда он сказал, что печется о ней одной. Узы между ними были слишком крепкими, чтобы с ними не считаться. Она не могла бросить его теперь, когда он обречен и конец так близок.
Лили содрогнулась. Надо собраться с силами, пойти вниз и сказать ему, что она все поняла. Это была неправда – она ничего не поняла, и пройдет еще очень много времени, пока поймет – если поймет когда-либо вообще. Но такой роскошью, как время, она не располагала. Может оказаться слишком поздно. Ее отец может умереть, думая, что она презирает его, а если это случится, Лили никогда не простит себе.
Над головой раздался рокот легкого самолета. Лили заметила серебристую точку в небесной голубизне, которая сверкнула на солнце, и вдруг стала думать не об отце, а о Ги, вспоминая, что сказал о нем Джорге.
Последовавшие события целиком выбили из ее головы рассуждение Джорге о Ги как о сотруднике Агентства по борьбе с наркотиками. Теперь вдруг все воскресло в ее памяти, и с болью в сердце Лили поняла, что она поверила сказанному. Доказательства были очевидными – и не только те, которые привел Джорге. Лили хорошо запомнила вопросы, которые задавал ей Ги, – об отце, о матери, о самом острове, – и настороженный взгляд, который появлялся в его глазах, когда он спрашивал об этом.
Да, она верила Джорге, будь он проклят, – ей не хотелось, но она верила, – и понимание этого казалось ей еще одним предательством. Ей так сильно понравился Ги, что она поверила ему. Он ей показался незыблемой скалой, к которой можно прислониться в этом мире зыбучих песков. Но это оказалось иллюзией. То, что она считала силой, на поверку оказалось железной рабочей дисциплиной, кажущаяся забота о ней – притворством; а то, что он находит ее привлекательной, только помогает ему лучше справляться с работой. Ги использовал ее, а она, дурочка, клюнула на это.
Как он смеет! – думала она с гневом. И все же не было ничего удивительного, что он поступал так. В последние дни она убедилась, что не все то золото, что блестит, никто не оказался тем человеком, каким она его себе представляла. Почему Ги должен отличаться от других?
Покинув виллу, Джорге Санчес направился прямо в контору и позвонил брату Фабио в Венесуэлу.
– Не уверен, но мне кажется, что у нас тут могут возникнуть неприятности. Ты знаешь нового пилота, которого ты нанял? Думаю, что он может работать на Агентство по борьбе с наркотиками.
– Собачье дерьмо!
– Вот именно. Как тебя угораздило отнестись к этому так безответственно, Фабио? Я предупреждал тебя, что власти вынюхивают что-то вокруг моей конторы в Майами.
– Ты сказал, что откупился от них?! – рявкнул Фабио.
– Да, конечно, думал, что откупился. Это нетрудно. Господь видит, что эти алчные свиньи закроют глаза на все, если ты их подмаслишь. Но иногда ты натыкаешься на барана, которого невозможно подкупить; или на такого, кто спокойно берет твои денежки и обманывает тебя. Фабио, надо подготовиться. Ты давно в этой игре, чтобы не знать об этом. Но ты все еще глуп как олух царя небесного. Ты все еще портишь любое дело, которого касаешься.
Наступила непродолжительная пауза, потом Фабио посоветовал кислым тоном:
– Не сможешь ли ты и его купить?
– Почему, проклятье, я должен делать это? Пришло время преподнести урок и здесь. Им я займусь. Я просто решил предупредить тебя.
– Займешься? Нужен боевик?
– Пока что не решил. В его профессии устроить это не представляет трудностей.
Фабио рассмеялся визгливым ржанием.
– Верно. Ну, что же, начну просматривать похоронные объявления.
– Сделай милость.
Джорге положил трубку на рычаг, провел рукой по появившейся щетине на подбородке, думая о новом пилоте.
Мерзавец! Приехал сюда, чтобы подорвать их операцию, и думает, что это пройдет ему так! И втягивает в свое дело Лили. Если бы не это, Джорге вполне мог бы предложить ему деньги, чтобы он помалкивал. Но теперь…
Джорге неприятно улыбнулся.
А теперь мерзавец получит больше, чем он рассчитывал. И это доставит Джорге огромное удовольствие.
Ги посадил свою машину «Твин Оттер» на взлетно-посадочную полосу международного аэропорта Хьюанорра надежно, но не с таким четким касанием, как всегда, и понял, что не целиком сосредоточился на том, что он делает. Он подрулил к бетонной площадке, закрыл на ключ самолет и направился в здание аэропорта выполнить формальности, недовольный тем, что работа мешает ему как следует обдумать собственные проблемы, которые не выходили из головы. Только покончив с необходимой документацией и взяв чашку кофе, он позволил себе вернуться к этим мыслям, а когда это произошло, почувствовал себя новичком-пилотом, впервые попавшим в густые и очень низкие облака.
Проклятье, что же ему делать?
Когда он прибыл на Мандрепору, у него был четкий и ясный план: убедиться, является ли Отто Брандт действительно Отто фон Райнгардом, вернуть семейное наследство и предать суду военного преступника. Но по мере приближения к цели его приоритеты изменились. И причиной тому стала Лили.
Он сразу же, как только увидел ее, понял, что из-за нее у него возникнет масса проблем, но подумал, что сумеет сладить с ними. Она может быть красивой, с приятным характером, милым человеком в компании, но она – дочь Отто, и поэтому на нее распространяется, в известной мере, содеянное им, так же как гены родителей переходят к детям. Ей не повезло, но что поделаешь! Он не может позволить, чтобы сочувствие к невинному человеку помешало правосудию, которого он хотел добиться.
Но накануне вечером он держал ее в объятиях, и это все изменило. Холодное желание мести сменилось таким страстным чувством, что никакой решимостью этого не побороть. Он возжелал близости с ней сильнее, чем когда-либо раньше желал близости с женщиной, но этим дело не ограничилось. Когда он увидел Джорге Санчеса, который стоял, положив руку ей на плечо, ему захотелось врезать Джорге, крепко садануть прямо по его красивой распутной физиономии. Когда он понял, как сильно расстроилась Лили, то первым порывом было – прибить нахала. Но Ги мгновенно сообразил, что если поступит так, то причинит Лили большую боль, чем то, что натворил надменный латиноамериканский подонок.
Конечно, я могу заставить ее испытать все это, думал он, допоздна засидевшись со стаканом своего любимого виски, поглядывая на часы – «восемь часов между бутылкой и посадкой на место пилота» – стало непререкаемым правилом для летчиков. Но что это даст хорошего? Отто вряд ли доживет до суда, а все эти семейные вещи – просто неодушевленные предметы. Какую бы они ни имели цену, они не шли ни в какое сравнение с чувствами живого человеческого существа, особенно Лили, теперь так много значившей для него. Но нелегко отказаться от чего-то такого, что превратилось в навязчивую идею. И если он даже откажется, что тогда? Должен ли он остаться на Мандрепоре, продолжать выполнять работу, на которую подрядился по таким особенным соображениям, и ждать, как пойдут дела с Лили? Этого он хотел бы всей душой, но не был уверен, что дело закончится благополучно. Разве могут у них быть доверительные и любовные отношения, когда их разделяет столько тайн, секретов, которые погубят любовь, если Лили узнает о них? Он не мог заставить себя рассказать ей о них, но и не знал, сможет ли стать для нее близким человеком, не сделав этого. Настоящая и неразрешимая дилемма. Ги терзался и не находил выхода.
И, конечно, вполне вероятно, что после смерти отца Лили возвратится в Нью-Йорк. Если она поступит так, их увлечение закончится прежде, чем оно по-настоящему начнется. Тогда Ги сможет все забыть и продолжить прежнюю жизнь.
Это, с грустью подумал он, стало бы наилучшим решением для всех заинтересованных. Лучше или хуже, но его это нисколько не утешало.
Ги позвонил Лили сразу же, как только возвратился на Мандрепору. Его душевные копания ни к чему не привели. Ему просто хотелось слышать ее голос, опять видеть ее.
К телефону подошла, как он догадался по голосу, служанка – престарелая женщина, похоже, работавшая экономкой. Но когда он попросил к телефону Лили, она стала говорить неприветливо.
– Кто это?
– Ги де Савиньи.
– Ах. – У нее, кажется, несколько отлегло от сердца. – Я скажу ей.
Он ждал, барабаня пальцами по столу. Через несколько минут к телефону подошла та же служанка.
– Сожалею, но мисс Лили не желает с вами разговаривать.
Он вздрогнул, это оказалось настолько неожиданным, что он потерял дар речи. Не успел он сообразить, что сказать, как телефонную трубку положили, прервав связь.
Ги стоял, держа в руке трубку, все еще пораженный, не ощущая ничего, кроме удивления.
Почему Лили не захотела разговаривать с ним? Почему служанка оказалась такой грубой – не извинилась, не сослалась даже на какой-нибудь предлог, что Лили, скажем, нет дома, ничего, кроме прямого отказа. После такой теплоты накануне вечером это казалось непонятным.
– Так, – произнес вслух Ги. – Думаю, что все решается само собой.
Завтра он подаст письменное предупреждение об уходе и, когда закончатся формальности, он уедет с Мандрепоры, вернется в Англию и займется там поисками работы. Возможно, все это к лучшему.
Но он знал, что ему будет нелегко выбросить из головы Лили, совсем не так, как, похоже, удалось выкинуть его ей.
27
– Ах, Лили, Лили, такая молодая и красивая. Как будет жаль, если с тобой что-нибудь случится!
И он ушел, сказав Ингрид подчеркнутое «до свидания», что прозвучало как пародия на дружеское прощание давно знакомых людей.
Когда дверь за ним закрылась, Лили взглянула на отца. Он опять сник, напоминая побитую собачонку, не только в результате болезни, которая истощила его, но и от глумления над его гордостью. Сердце Лили просто разрывалось. Она могла бы убить Джорге за это! Но хотя сцена была мучительна, от новых вопросов уйти стало невозможно.
– Что он имел в виду, папа? – спросила она. Отто поднял ослабевшую руку, приставив к губам истощенные пальцы с аккуратно наманикюренными, но слишком длинными ногтями.
– Он просил тебя следить за тем, что ты говоришь своему знакомому пилоту… и, возможно, просил также сообщать ему о возникающих у тебя подозрениях.
– Нет, – возразила Лили. – Я спрашиваю не об этом. Что он имел в виду относительно мамы? Ты сказал мне, что она покончила с собой из-за Джорге. Это и так достаточно скверно, но теперь у меня создалось впечатление, что мне известна не вся правда. Не думаешь ли ты, что пора раскрыть мне ее?
Отто тяжело вздохнул.
– Я надеялся, что это не понадобится. Я сам до последнего времени всего не знал. Фактически узнал только, когда заболел и когда на Майами приехал Джорге, чтобы опять взять руководство в свои руки. Это ужасно, Лили, и мне хотелось как можно дольше не говорить тебе об этом. Но думаю, ты права. Время секретов прошло. Твоя мать не покончила с собой. Ее убили.
Лили окаменела. Казалось, что ее грудь стягивают железным обручем, от чего невозможно стало дышать.
– Но ты сказал, что она застрелилась!
– Да, она погибла от пули, но это не было самоубийством, как мы думали. Она умерла, потому что превратилась в угрозу для Джорге.
– Ты хочешь сказать… ее убил Джорге?
– Не своими руками. Джорге так не поступает. Но он заплатил за это… нанял какого-то убийцу, который выполнил его заказ. Как ты знаешь, у него с твоей матерью была любовная связь, которая стала тяготить его. Она уже не была такой молодой и красивой, как прежде, а Джорге нравятся только молодые и красивые женщины. Потом она забеременела и попыталась заставить его уехать с ней. Он отказался… велел ей избавиться от беременности. Он больше не хотел иметь с ней дело. Она впала в отчаяние, пыталась шантажом заставить его поступить по-своему, грозила разоблачить его картель перед властями. Поступая так, она подписала свой смертный приговор.
– О, Боже! – прошептала Лили.
– Он не мог позволить ей сделать то, что она намеревалась. Джорге подстроил так, что, когда наемный убийца приехал на остров, сам он находился в Майами. Приехавший подонок застрелил твою мать, сделав все таким образом, чтоб это выглядело как самоубийство. После он ускользнул, нырнул в ту же вонючую дыру, откуда вылез. – Отец помолчал, на иссохшем лице лишь блестели глаза. – Теперь тебе понятно, моя дорогая, почему я тревожусь за тебя? В тебе тот же огонь, то же презрение к опасностям, которыми отличалась и она. Я не хочу, чтобы ты умерла, как она.
Лили покачала из стороны в сторону головой.
– Нет… нет! Не могу в это поверить! Это неправда!
– Ты должна в это поверить. Пожалуйста, милая. Должна. Ты слышала, что сказал Джорге… он угрожал и тебе. Он – опасный человек, Лили… Я всегда знал это, но только несколько месяцев назад понял, насколько он опаснее, чем я думал. Может быть, он еще и слегка помешанный. Не знаю. Но я точно знаю, что он не остановится ни перед чем, чтобы сохранить свою здешнюю империю. Если ты станешь ему поперек дороги, он раздавит тебя точно так же, как раздавил мою милую Магдалену.
Лили охватила себя руками, сотрясаемая чувствами омерзения. Сознание того, что она переспала с убийцей своей матери, показалось ей таким ужасающим, что она не знала, как жить дальше.
– Лили… пожалуйста… – шептал в отчаянии Отто. – Не воспринимай это так, милая. Все это произошло очень давно.
– Нет, нет… не все произошло давно, – всхлипывала Лили. – Я полюбила его, папа. Я любила его, и все это время он… – Она замолкла, закрыла лицо руками и долго оставалась в таком положении. Когда она открыла его опять, ее щеки взмокли от слез. – Как получилось, что ты связался с ним, папа? Разве ты не понимал, какой гнусный это человек?
– Я уже сказал тебе, Лили, я не знал, что он виноват в убийстве твоей матери.
– Но ты знал, что она погибла из-за него. И знал о наркотиках. Почему ты остался здесь? Почему не возвратился на родину?
– Я не мог этого сделать.
– Почему же? Ведь война давно закончилась.
– Не мог. Давай больше не будем об этом. И в любом случае мне надо было подумать о тебе. Мне хотелось обеспечить тебя всем, моя дорогая… комфортабельным домом, дать хорошее образование, обеспечить деньгами, чтобы ты могла покупать красивую одежду… ты была… ты являешься! – самым дорогим, что у меня есть.
– Ах, папа! Если бы я знала, какими деньгами я расплачиваюсь за все это, я бы не захотела иметь их. И если бы я знала о Джорге…
Болезненная тошнота опять подступила к ее горлу. Отто протянул ей руку, но она не смогла взять ее. В этот момент ей показалось, что и он запятнан. Она видела боль в его глазах, но все равно отпрянула. Ушла в себя, не желая причинить ему боль, но все-таки в данный момент не могла ни понять, ни простить.
– Папа, мне надо побыть одной.
– Пожалуйста, Лили…
– Тебе надо отдохнуть. Я позову Бейзила. – Ее голос, который, как это ни странно, не сорвался, казалось, доходил до ее ушей откуда-то издалека.
Несмотря на мольбу в его затравленных голубых глазах, она вышла из комнаты.
Лили показалось, что она простояла у окна несколько часов, глядя на улицу, на залитый солнечным светом сад, который, казалось, соприкасался со мраком, заполнившим ее.
Если бы только она могла уехать, прямо сейчас, – покинуть остров и улететь обратно в Нью-Йорк! Она, может быть, и чувствует себя там эмигранткой, но во всяком случае жизнь имеет там определенный смысл и проходит нормально. По крайней мере, она может уйти с головой в работу и начать строить жизнь сначала. В Нью-Йорке все вещи, которые окружали ее, были добыты ее собственными усилиями, она что-то значила там сама по себе, а не была всего лишь дочерью и внучкой торговцев наркотиками, чью мать убил любовник. Но подумав, она поняла, что пока уехать не может. Несмотря ни на что, Отто оставался ее отцом, и она продолжала любить его. Хотя и не могла восхищаться тем, что он натворил, суть дела это не меняло. Она поверила, когда он сказал, что печется о ней одной. Узы между ними были слишком крепкими, чтобы с ними не считаться. Она не могла бросить его теперь, когда он обречен и конец так близок.
Лили содрогнулась. Надо собраться с силами, пойти вниз и сказать ему, что она все поняла. Это была неправда – она ничего не поняла, и пройдет еще очень много времени, пока поймет – если поймет когда-либо вообще. Но такой роскошью, как время, она не располагала. Может оказаться слишком поздно. Ее отец может умереть, думая, что она презирает его, а если это случится, Лили никогда не простит себе.
Над головой раздался рокот легкого самолета. Лили заметила серебристую точку в небесной голубизне, которая сверкнула на солнце, и вдруг стала думать не об отце, а о Ги, вспоминая, что сказал о нем Джорге.
Последовавшие события целиком выбили из ее головы рассуждение Джорге о Ги как о сотруднике Агентства по борьбе с наркотиками. Теперь вдруг все воскресло в ее памяти, и с болью в сердце Лили поняла, что она поверила сказанному. Доказательства были очевидными – и не только те, которые привел Джорге. Лили хорошо запомнила вопросы, которые задавал ей Ги, – об отце, о матери, о самом острове, – и настороженный взгляд, который появлялся в его глазах, когда он спрашивал об этом.
Да, она верила Джорге, будь он проклят, – ей не хотелось, но она верила, – и понимание этого казалось ей еще одним предательством. Ей так сильно понравился Ги, что она поверила ему. Он ей показался незыблемой скалой, к которой можно прислониться в этом мире зыбучих песков. Но это оказалось иллюзией. То, что она считала силой, на поверку оказалось железной рабочей дисциплиной, кажущаяся забота о ней – притворством; а то, что он находит ее привлекательной, только помогает ему лучше справляться с работой. Ги использовал ее, а она, дурочка, клюнула на это.
Как он смеет! – думала она с гневом. И все же не было ничего удивительного, что он поступал так. В последние дни она убедилась, что не все то золото, что блестит, никто не оказался тем человеком, каким она его себе представляла. Почему Ги должен отличаться от других?
Покинув виллу, Джорге Санчес направился прямо в контору и позвонил брату Фабио в Венесуэлу.
– Не уверен, но мне кажется, что у нас тут могут возникнуть неприятности. Ты знаешь нового пилота, которого ты нанял? Думаю, что он может работать на Агентство по борьбе с наркотиками.
– Собачье дерьмо!
– Вот именно. Как тебя угораздило отнестись к этому так безответственно, Фабио? Я предупреждал тебя, что власти вынюхивают что-то вокруг моей конторы в Майами.
– Ты сказал, что откупился от них?! – рявкнул Фабио.
– Да, конечно, думал, что откупился. Это нетрудно. Господь видит, что эти алчные свиньи закроют глаза на все, если ты их подмаслишь. Но иногда ты натыкаешься на барана, которого невозможно подкупить; или на такого, кто спокойно берет твои денежки и обманывает тебя. Фабио, надо подготовиться. Ты давно в этой игре, чтобы не знать об этом. Но ты все еще глуп как олух царя небесного. Ты все еще портишь любое дело, которого касаешься.
Наступила непродолжительная пауза, потом Фабио посоветовал кислым тоном:
– Не сможешь ли ты и его купить?
– Почему, проклятье, я должен делать это? Пришло время преподнести урок и здесь. Им я займусь. Я просто решил предупредить тебя.
– Займешься? Нужен боевик?
– Пока что не решил. В его профессии устроить это не представляет трудностей.
Фабио рассмеялся визгливым ржанием.
– Верно. Ну, что же, начну просматривать похоронные объявления.
– Сделай милость.
Джорге положил трубку на рычаг, провел рукой по появившейся щетине на подбородке, думая о новом пилоте.
Мерзавец! Приехал сюда, чтобы подорвать их операцию, и думает, что это пройдет ему так! И втягивает в свое дело Лили. Если бы не это, Джорге вполне мог бы предложить ему деньги, чтобы он помалкивал. Но теперь…
Джорге неприятно улыбнулся.
А теперь мерзавец получит больше, чем он рассчитывал. И это доставит Джорге огромное удовольствие.
Ги посадил свою машину «Твин Оттер» на взлетно-посадочную полосу международного аэропорта Хьюанорра надежно, но не с таким четким касанием, как всегда, и понял, что не целиком сосредоточился на том, что он делает. Он подрулил к бетонной площадке, закрыл на ключ самолет и направился в здание аэропорта выполнить формальности, недовольный тем, что работа мешает ему как следует обдумать собственные проблемы, которые не выходили из головы. Только покончив с необходимой документацией и взяв чашку кофе, он позволил себе вернуться к этим мыслям, а когда это произошло, почувствовал себя новичком-пилотом, впервые попавшим в густые и очень низкие облака.
Проклятье, что же ему делать?
Когда он прибыл на Мандрепору, у него был четкий и ясный план: убедиться, является ли Отто Брандт действительно Отто фон Райнгардом, вернуть семейное наследство и предать суду военного преступника. Но по мере приближения к цели его приоритеты изменились. И причиной тому стала Лили.
Он сразу же, как только увидел ее, понял, что из-за нее у него возникнет масса проблем, но подумал, что сумеет сладить с ними. Она может быть красивой, с приятным характером, милым человеком в компании, но она – дочь Отто, и поэтому на нее распространяется, в известной мере, содеянное им, так же как гены родителей переходят к детям. Ей не повезло, но что поделаешь! Он не может позволить, чтобы сочувствие к невинному человеку помешало правосудию, которого он хотел добиться.
Но накануне вечером он держал ее в объятиях, и это все изменило. Холодное желание мести сменилось таким страстным чувством, что никакой решимостью этого не побороть. Он возжелал близости с ней сильнее, чем когда-либо раньше желал близости с женщиной, но этим дело не ограничилось. Когда он увидел Джорге Санчеса, который стоял, положив руку ей на плечо, ему захотелось врезать Джорге, крепко садануть прямо по его красивой распутной физиономии. Когда он понял, как сильно расстроилась Лили, то первым порывом было – прибить нахала. Но Ги мгновенно сообразил, что если поступит так, то причинит Лили большую боль, чем то, что натворил надменный латиноамериканский подонок.
Конечно, я могу заставить ее испытать все это, думал он, допоздна засидевшись со стаканом своего любимого виски, поглядывая на часы – «восемь часов между бутылкой и посадкой на место пилота» – стало непререкаемым правилом для летчиков. Но что это даст хорошего? Отто вряд ли доживет до суда, а все эти семейные вещи – просто неодушевленные предметы. Какую бы они ни имели цену, они не шли ни в какое сравнение с чувствами живого человеческого существа, особенно Лили, теперь так много значившей для него. Но нелегко отказаться от чего-то такого, что превратилось в навязчивую идею. И если он даже откажется, что тогда? Должен ли он остаться на Мандрепоре, продолжать выполнять работу, на которую подрядился по таким особенным соображениям, и ждать, как пойдут дела с Лили? Этого он хотел бы всей душой, но не был уверен, что дело закончится благополучно. Разве могут у них быть доверительные и любовные отношения, когда их разделяет столько тайн, секретов, которые погубят любовь, если Лили узнает о них? Он не мог заставить себя рассказать ей о них, но и не знал, сможет ли стать для нее близким человеком, не сделав этого. Настоящая и неразрешимая дилемма. Ги терзался и не находил выхода.
И, конечно, вполне вероятно, что после смерти отца Лили возвратится в Нью-Йорк. Если она поступит так, их увлечение закончится прежде, чем оно по-настоящему начнется. Тогда Ги сможет все забыть и продолжить прежнюю жизнь.
Это, с грустью подумал он, стало бы наилучшим решением для всех заинтересованных. Лучше или хуже, но его это нисколько не утешало.
Ги позвонил Лили сразу же, как только возвратился на Мандрепору. Его душевные копания ни к чему не привели. Ему просто хотелось слышать ее голос, опять видеть ее.
К телефону подошла, как он догадался по голосу, служанка – престарелая женщина, похоже, работавшая экономкой. Но когда он попросил к телефону Лили, она стала говорить неприветливо.
– Кто это?
– Ги де Савиньи.
– Ах. – У нее, кажется, несколько отлегло от сердца. – Я скажу ей.
Он ждал, барабаня пальцами по столу. Через несколько минут к телефону подошла та же служанка.
– Сожалею, но мисс Лили не желает с вами разговаривать.
Он вздрогнул, это оказалось настолько неожиданным, что он потерял дар речи. Не успел он сообразить, что сказать, как телефонную трубку положили, прервав связь.
Ги стоял, держа в руке трубку, все еще пораженный, не ощущая ничего, кроме удивления.
Почему Лили не захотела разговаривать с ним? Почему служанка оказалась такой грубой – не извинилась, не сослалась даже на какой-нибудь предлог, что Лили, скажем, нет дома, ничего, кроме прямого отказа. После такой теплоты накануне вечером это казалось непонятным.
– Так, – произнес вслух Ги. – Думаю, что все решается само собой.
Завтра он подаст письменное предупреждение об уходе и, когда закончатся формальности, он уедет с Мандрепоры, вернется в Англию и займется там поисками работы. Возможно, все это к лучшему.
Но он знал, что ему будет нелегко выбросить из головы Лили, совсем не так, как, похоже, удалось выкинуть его ей.
27
– Папа, я пойду прогуляюсь ненадолго, – предупредила Лили отца.
Глаза Отто взглянули настороженно. Он почти постоянно беспокоился о Лили. Не терпел, когда она пропадала с его глаз, особенно после той ужасной сцены накануне вечером, когда он рассказал ей правду о смерти матери и подумал, что потерял дочь. Позже она пришла к нему, обняла и обещала, что всегда будет любить его, что бы ни случилось, но почему-то ее заверения не успокоили его вполне. Между ними все еще сохранялся холодок непонимания и отчуждения, хотя Лили изо всех сил старалась скрыть это, что сильно пугало его. Он очень любил Лили, потеря ее любви и уважения была для него единственным ужасом и кошмаром. Помимо, конечно, того, что с ней может стрястись какая-нибудь беда. Беспокойство не покидало Отто, поскольку он знал, каким Джорге может быть беспощадным и опасным.
– Куда ты отправляешься, милая? – поинтересовался он.
– О… просто на улицу.
Губы его несколько сжались.
– Ты собираешься повидать этого пилота, правильно? Несколько минут назад пролетел его самолет, не так ли? Я видел, как ты наблюдала за его полетом.
Щеки Лили залила краска. Она и не предполагала, насколько открыта для постороннего взгляда.
– Это мог быть и не его самолет. Сейчас слишком темно, чтобы можно было разглядеть.
– Но по гулу он походит на «Твин Оттер», а кто еще может лететь на нем в такое позднее время? Конечно, помимо Джорге, но он находится на острове.
– Ну, да, – призналась Лили, когда он припер ее к стене. – Я действительно подумала, что это самолет Ги и что, если пойду на аэродром, смогу там поговорить с ним.
– А почему ты захотела поговорить с ним?
– Ах… просто захотелось, вот и все.
Она не могла объяснить ему свои чувства. Два дня она слонялась по вилле, стараясь скрыть свое несчастное состояние и пытаясь убедить себя в том, что если Ги – сотрудник Агентства по борьбе с наркотиками и использовал ее в целях расследования, то он не заслуживает, чтобы хоть минуту горевать о нем. Но это не помогло. Она продолжала чувствовать себя такой же подавленной, как и прежде. Потом медленно, исподволь, она начала сомневаться в справедливости того, что ей рассказали. Такой отказ поверить проистекал из ее бунтарской натуры, подозрительности, запрятанной глубоко внутри ее существа, помноженных на необычайное очарование и чувства комфорта и безопасности, которые она испытала с Ги и которые сохранялись в ее воображении.
– Джорге – злой человек, – привела Лили один из аргументов, которые мысленно перебирала в последние дни, пытаясь разобраться во всем этом. – Он скажет что угодно, если это будет отвечать его целям. Я просто не хочу осуждать Ги, не выслушав его, вот и все.
– Я хотел бы, чтобы ты не ходила. Джорге это не понравится.
– Откуда же узнает Джорге? На аэродроме не будет никого, кроме Ги. – Она поцеловала его в лоб. – Обещаю быстро вернуться. Не беспокойся!
Он вздохнул, покачал головой. Волевая и упрямая девчонка – вылитая Магдалена.
– Будь осмотрительна, милая.
– Хорошо.
Потом она ушла и, казалось, что вместе с ней из комнаты улетучились теплота и свет.
Одиноко сидя в сгустившихся сумерках, он неожиданно почувствовал усталость и преклонные годы. Ингрид рано легла спать, сославшись на головную боль, и оставила его наедине с мыслями.
Дело не в том, что какой-нибудь собеседник мог помешать ему думать в эти последние дни. Когда боль не была такой сильной, не вытесняла из головы все, он предавался воспоминаниям о прошлом. Он думал о Лили юных лет, о том, что ждет ее, когда его не станет. Он думал о Винсенте и Фернандо, о Джорге и о деле, которое они затеяли и которое позволило ему накопить баснословное богатство. Он думал о женщине, которую любил – о Магделене, которая никогда не принадлежала ему целиком, хотя вышла за него замуж и родила ему обожаемую дочку. Думал и об Ингрид, преданность которой к нему сохранилась даже после того, как он отверг ее. Но больше всего задумывался о давно минувших днях, когда служил генералом в оккупированной стране, воюя за своего фюрера, и то время представлялось ему более реально и живо, чем другие периоды, хранившиеся в его памяти.
Он не мог понять причину этого, но знал, что это именно так. Он ясно помнил замок, в котором провел так много времени. Ему стоило только закрыть глаза, чтобы увидеть его вновь – освещенные солнцем старые камни, слегка покачивающиеся высокие кипарисы, склоны холмов, аккуратные ряды виноградников, похожие на шеренги солдат, известные во всем мире. Люди тоже стояли перед ним как живые – старый барон, воспитатель, который оказался не тем, кем прикидывался, невестка барона и ее сын… Ги? Ги! Какое совпадение! Такое же имя снова появилось в его жизни. Так зовут мужчину, в которого теперь Лили явно влюбилась. Что стало с ними? – гадал он. Он, конечно, знал, чем закончили саботажники, которые пытались бороться против него. Их давно нет в живых – он позаботился об этом. И ни секунду не жалел о том, что сделал. Война есть война, он никогда не щадил сам и никогда не ждал пощады от других. На войне и нельзя ждать этого – часто жертвы не заслуживали того, что падало на их головы. Одному Господу известно, что среди них было немало готовых предать своих, например, сын старого барона, хотя позже он раскаялся в своем поступке и поплатился за это.
Мысли Отто блуждали, вспоминая о том, что случилось после схватки той ночью, когда он получил донос сына барона – кажется его звали Шарль? – что позволило ему накрыть на месте преступления банду участников Сопротивления. Та ночь принесла ему крупнейший успех за всю его карьеру. Но потом произошел неприятный эпизод, когда было совершено покушение на его старого друга Гейдриха, который взял в свое пользование коттедж в его округе для отдыха. Отто просто взбесился при мысли о том, что под самым его носом попытались провести такую акцию. Он приказал взять заложников и расстрелять их в назидание остальным жителям, чтобы знали, что их ожидает, если они нарушают правила. А этот осел Шарль настоял на том, чтобы ему позволили заменить собою одного из заложников. Отто пытался отговорить его, но безуспешно. Этот человек искал смерти – его сводила с ума вина за предательство в отношении, надо думать, собственной жены. В конце концов Отто потерял терпение и рявкнул на него:
– Очень хорошо, если вы этого хотите, то получите это.
Он лично наблюдал за казнью на деревенской площади и ничего не испытывал, кроме гнева. Любое его сожаление сводилось лишь к чувству разочарования: эти люди не понимали, что их разгромили и что им надо покорно принять нацистское правление.
Но с того дня обстановка начала меняться. Он стал нежеланным гостем в замке, и такое отношение задело и возмутило его. Он надеялся, что хотя бы барон и его младший сын понимают, с кем имеют дело, и относятся к нему с пониманием. Но они стали относиться к нему, как к прокаженному, и он возненавидел их за это.
Конечно, он возненавидел их еще сильнее, когда военное счастье стало склоняться в пользу союзников. Но он сумел отомстить им. Когда он обнаружил, что младший сын Кристиан тайно ведет против него борьбу, он без колебаний подписал ему смертный приговор, а остальных членов семьи выгнал из замка, разместив там свой штаб. Он испытал приятные минуты, когда в качестве хозяина усаживался за столом, за которым когда-то сидел гостем, спал в кровати, принадлежавшей главе этого рода в течение столетий. Но и это продолжалось недолго, и, когда он вынужден был смириться с мыслью о неизбежности поражения его отчизны, он начал строить планы. Все сокровища замка, которые поддавались перевозке, он приказал упаковать и вывезти, отправив их на хранение к человеку, который, как он знал, согласится укрыть его, к своему старому другу в Латинской Америке Висенте Кордоба. А когда он, в конце концов, подался в эмиграцию, отосланные вещи уже ждали его.
Теперь он опять посмотрел на них. Они украшали комнату, в которой он полулежал при смерти. Подсвечники, небольшая бронзовая фигурка Цереры, триптих. Он наслаждался их видом многие годы. Его восхищала их эстетическая прелесть, он испытывал удовольствие от сознания, что, в каком-то смысле, эту битву он выиграл. Пусть барон и его семья вернули себе свой дом и свое поместье, но эти сокровища стали принадлежать и будут дальше принадлежать ему. Скоро ему лично они будут не нужны. Но они нравятся Лили. Они перейдут к ней и ее детям, как бесспорное доказательство того, что хотя бы в этом он, Отто фон Райнгард, преуспел.
Отто улыбнулся, губы удовлетворенно скривились на его впалом лице.
Зазвонил телефон, резко задребезжал звонок в соседнем гостевом домике, но он почти не услышал этих звуков. Ответят Петси или Бейзил. Он слишком углубился в свои воспоминания, чтобы даже подумать, кто же мог звонить в такой поздний час.
– Отто… тебя к телефону!
Отто очнулся от мечтательной задумчивости и увидел, что в дверях стоит Ингрид. На ней был вечерний халат из тяжелого сатина цвета слоновой кости, на лице – крайнее неудовольствие.
Глаза Отто взглянули настороженно. Он почти постоянно беспокоился о Лили. Не терпел, когда она пропадала с его глаз, особенно после той ужасной сцены накануне вечером, когда он рассказал ей правду о смерти матери и подумал, что потерял дочь. Позже она пришла к нему, обняла и обещала, что всегда будет любить его, что бы ни случилось, но почему-то ее заверения не успокоили его вполне. Между ними все еще сохранялся холодок непонимания и отчуждения, хотя Лили изо всех сил старалась скрыть это, что сильно пугало его. Он очень любил Лили, потеря ее любви и уважения была для него единственным ужасом и кошмаром. Помимо, конечно, того, что с ней может стрястись какая-нибудь беда. Беспокойство не покидало Отто, поскольку он знал, каким Джорге может быть беспощадным и опасным.
– Куда ты отправляешься, милая? – поинтересовался он.
– О… просто на улицу.
Губы его несколько сжались.
– Ты собираешься повидать этого пилота, правильно? Несколько минут назад пролетел его самолет, не так ли? Я видел, как ты наблюдала за его полетом.
Щеки Лили залила краска. Она и не предполагала, насколько открыта для постороннего взгляда.
– Это мог быть и не его самолет. Сейчас слишком темно, чтобы можно было разглядеть.
– Но по гулу он походит на «Твин Оттер», а кто еще может лететь на нем в такое позднее время? Конечно, помимо Джорге, но он находится на острове.
– Ну, да, – призналась Лили, когда он припер ее к стене. – Я действительно подумала, что это самолет Ги и что, если пойду на аэродром, смогу там поговорить с ним.
– А почему ты захотела поговорить с ним?
– Ах… просто захотелось, вот и все.
Она не могла объяснить ему свои чувства. Два дня она слонялась по вилле, стараясь скрыть свое несчастное состояние и пытаясь убедить себя в том, что если Ги – сотрудник Агентства по борьбе с наркотиками и использовал ее в целях расследования, то он не заслуживает, чтобы хоть минуту горевать о нем. Но это не помогло. Она продолжала чувствовать себя такой же подавленной, как и прежде. Потом медленно, исподволь, она начала сомневаться в справедливости того, что ей рассказали. Такой отказ поверить проистекал из ее бунтарской натуры, подозрительности, запрятанной глубоко внутри ее существа, помноженных на необычайное очарование и чувства комфорта и безопасности, которые она испытала с Ги и которые сохранялись в ее воображении.
– Джорге – злой человек, – привела Лили один из аргументов, которые мысленно перебирала в последние дни, пытаясь разобраться во всем этом. – Он скажет что угодно, если это будет отвечать его целям. Я просто не хочу осуждать Ги, не выслушав его, вот и все.
– Я хотел бы, чтобы ты не ходила. Джорге это не понравится.
– Откуда же узнает Джорге? На аэродроме не будет никого, кроме Ги. – Она поцеловала его в лоб. – Обещаю быстро вернуться. Не беспокойся!
Он вздохнул, покачал головой. Волевая и упрямая девчонка – вылитая Магдалена.
– Будь осмотрительна, милая.
– Хорошо.
Потом она ушла и, казалось, что вместе с ней из комнаты улетучились теплота и свет.
Одиноко сидя в сгустившихся сумерках, он неожиданно почувствовал усталость и преклонные годы. Ингрид рано легла спать, сославшись на головную боль, и оставила его наедине с мыслями.
Дело не в том, что какой-нибудь собеседник мог помешать ему думать в эти последние дни. Когда боль не была такой сильной, не вытесняла из головы все, он предавался воспоминаниям о прошлом. Он думал о Лили юных лет, о том, что ждет ее, когда его не станет. Он думал о Винсенте и Фернандо, о Джорге и о деле, которое они затеяли и которое позволило ему накопить баснословное богатство. Он думал о женщине, которую любил – о Магделене, которая никогда не принадлежала ему целиком, хотя вышла за него замуж и родила ему обожаемую дочку. Думал и об Ингрид, преданность которой к нему сохранилась даже после того, как он отверг ее. Но больше всего задумывался о давно минувших днях, когда служил генералом в оккупированной стране, воюя за своего фюрера, и то время представлялось ему более реально и живо, чем другие периоды, хранившиеся в его памяти.
Он не мог понять причину этого, но знал, что это именно так. Он ясно помнил замок, в котором провел так много времени. Ему стоило только закрыть глаза, чтобы увидеть его вновь – освещенные солнцем старые камни, слегка покачивающиеся высокие кипарисы, склоны холмов, аккуратные ряды виноградников, похожие на шеренги солдат, известные во всем мире. Люди тоже стояли перед ним как живые – старый барон, воспитатель, который оказался не тем, кем прикидывался, невестка барона и ее сын… Ги? Ги! Какое совпадение! Такое же имя снова появилось в его жизни. Так зовут мужчину, в которого теперь Лили явно влюбилась. Что стало с ними? – гадал он. Он, конечно, знал, чем закончили саботажники, которые пытались бороться против него. Их давно нет в живых – он позаботился об этом. И ни секунду не жалел о том, что сделал. Война есть война, он никогда не щадил сам и никогда не ждал пощады от других. На войне и нельзя ждать этого – часто жертвы не заслуживали того, что падало на их головы. Одному Господу известно, что среди них было немало готовых предать своих, например, сын старого барона, хотя позже он раскаялся в своем поступке и поплатился за это.
Мысли Отто блуждали, вспоминая о том, что случилось после схватки той ночью, когда он получил донос сына барона – кажется его звали Шарль? – что позволило ему накрыть на месте преступления банду участников Сопротивления. Та ночь принесла ему крупнейший успех за всю его карьеру. Но потом произошел неприятный эпизод, когда было совершено покушение на его старого друга Гейдриха, который взял в свое пользование коттедж в его округе для отдыха. Отто просто взбесился при мысли о том, что под самым его носом попытались провести такую акцию. Он приказал взять заложников и расстрелять их в назидание остальным жителям, чтобы знали, что их ожидает, если они нарушают правила. А этот осел Шарль настоял на том, чтобы ему позволили заменить собою одного из заложников. Отто пытался отговорить его, но безуспешно. Этот человек искал смерти – его сводила с ума вина за предательство в отношении, надо думать, собственной жены. В конце концов Отто потерял терпение и рявкнул на него:
– Очень хорошо, если вы этого хотите, то получите это.
Он лично наблюдал за казнью на деревенской площади и ничего не испытывал, кроме гнева. Любое его сожаление сводилось лишь к чувству разочарования: эти люди не понимали, что их разгромили и что им надо покорно принять нацистское правление.
Но с того дня обстановка начала меняться. Он стал нежеланным гостем в замке, и такое отношение задело и возмутило его. Он надеялся, что хотя бы барон и его младший сын понимают, с кем имеют дело, и относятся к нему с пониманием. Но они стали относиться к нему, как к прокаженному, и он возненавидел их за это.
Конечно, он возненавидел их еще сильнее, когда военное счастье стало склоняться в пользу союзников. Но он сумел отомстить им. Когда он обнаружил, что младший сын Кристиан тайно ведет против него борьбу, он без колебаний подписал ему смертный приговор, а остальных членов семьи выгнал из замка, разместив там свой штаб. Он испытал приятные минуты, когда в качестве хозяина усаживался за столом, за которым когда-то сидел гостем, спал в кровати, принадлежавшей главе этого рода в течение столетий. Но и это продолжалось недолго, и, когда он вынужден был смириться с мыслью о неизбежности поражения его отчизны, он начал строить планы. Все сокровища замка, которые поддавались перевозке, он приказал упаковать и вывезти, отправив их на хранение к человеку, который, как он знал, согласится укрыть его, к своему старому другу в Латинской Америке Висенте Кордоба. А когда он, в конце концов, подался в эмиграцию, отосланные вещи уже ждали его.
Теперь он опять посмотрел на них. Они украшали комнату, в которой он полулежал при смерти. Подсвечники, небольшая бронзовая фигурка Цереры, триптих. Он наслаждался их видом многие годы. Его восхищала их эстетическая прелесть, он испытывал удовольствие от сознания, что, в каком-то смысле, эту битву он выиграл. Пусть барон и его семья вернули себе свой дом и свое поместье, но эти сокровища стали принадлежать и будут дальше принадлежать ему. Скоро ему лично они будут не нужны. Но они нравятся Лили. Они перейдут к ней и ее детям, как бесспорное доказательство того, что хотя бы в этом он, Отто фон Райнгард, преуспел.
Отто улыбнулся, губы удовлетворенно скривились на его впалом лице.
Зазвонил телефон, резко задребезжал звонок в соседнем гостевом домике, но он почти не услышал этих звуков. Ответят Петси или Бейзил. Он слишком углубился в свои воспоминания, чтобы даже подумать, кто же мог звонить в такой поздний час.
– Отто… тебя к телефону!
Отто очнулся от мечтательной задумчивости и увидел, что в дверях стоит Ингрид. На ней был вечерний халат из тяжелого сатина цвета слоновой кости, на лице – крайнее неудовольствие.