Страница:
Нынешняя власть и финансовые воротилы с удовольствием брали их телохранителями, водителями, людьми для особых поручений. «Значит, мы на правильном пути», – с удовлетворением отметил Ислам. Он включил магнитофон и откинул спинку сиденья, сохраняя в поле зрения входные стеклянные двери, за которыми маялся от безделья милиционер. Из динамиков лился голос Леонида Собинова. Ислам недавно открыл для себя чарующую красоту исполняемых им романсов – особенно ему нравилась ария Надира из оперы Бизе «Ловцы жемчуга». Она производила гипнотическое действие: при звуках этой музыки у него опускались руки, и он замирал, боясь шевельнуться.
Ислам опустил стекло, вытащил в окно руку, подставив ладонь под падающие снежинки. Белые хлопья тут же превращались в капельки воды. Ислам достал мобильный телефон и сделал несколько звонков. Сенин не появлялся, а телефон Виталика находился вне действия сети. Третий звонок соединил его с мелодичным девичьим голосом.
– Салон красоты, Оксана слушает вас.
– Здравствуйте, Оксана-сан, это говорит некто Караев Ислам. Прошлой ночью…
– Здравствуйте, я вас узнала, чем могу помочь?
– Мне нужна ваша хозяйка.
– Соединяю.
Заиграла музыка, несколько секунд, и он услышал:
– Привет, Ислам.
– Здравствуй, любовь моя неразделенная, – сказал Караев.
– Какое неожиданное приветствие, – засмеялась Лана, – или это упрек?
– Это констатация факта. Предложение, в котором есть слово «любовь», не может служить упреком.
– Ладно, как твои дела?
– Виталик обещал приехать ко мне и пропал.
– Это на него похоже. Ничего, объявится.
– Если только он изменился. Раньше он был пунктуален.
– Если хочешь, я попытаюсь выяснить, где он, и перезвоню тебе.
– Хорошо, пока.
Ислам выключил телефон, положил его рядом на сиденье. У него не было какого-либо плана действий. Сейчас он действовал интуитивно. Когда тебя пытаются убить, надо бежать, скрыться, но это в случае, если за тобой должок или какие-то грехи, но кассу он не брал – напротив, его кинули. Надо заставить их нервничать: хорошо стрелять в того, кто убегает, но когда стрелять приходится в того, кто тебя преследует, возникают совсем другие ощущения, и вряд ли можно назвать их приятными. В этом поведении было что-то ребяческое: приехать к префектуре, мозолить глаза, но интуитивный путь обычно самый правильный. Потому что все наши рассудочные действия в конечном счете оказываются ошибочными. Он не мог пойти в милицию и заявить, что у него украли деньги, потому что деньги были переданы в виде взятки, он не мог заявить о покушении, потому что у него не было вообще прав жить в этой стране. Первым делом у него потребовали бы регистрацию, а затем выдворили из страны. Нет человека – нет проблемы, это еще Сталин отметил.
Появился водитель «вольво», торопливо сбежал по ступенькам и направился к своей машине. В сторону «мазерати» он старался не смотреть. Ислам опустил пассажирское окно, и когда водитель, не выдержав, бросил на него быстрый взгляд, подмигнул ему и, сложив ладонь, сделал вид, что стреляет в него из пистолета.
Машина, описав полукруг, остановилась у подъезда. Из здания вышел Чикварин в сопровождении милиционера. Они сели в автомобиль. Ислам запустил мотор, но «вольво» не трогалась, видимо, ожидая еще пассажира. Долго ожидать не пришлось: вскоре из внутреннего дворика, куда прочим путь был заказан, выехала «ауди», сразу же за ней тронулся и «вольво», а за ними и «мазерати». Ислам не скрывался: сразу же «сел на хвост» и вообще вел себя бесцеремонно. «Ауди» был затонирован наглухо, но сомнений в том, кто в нем сидит, у Ислама не было.
Кавалькада шла на большой скорости, но от мощного «Мазерати Кватропорте» оторваться было непросто. Ислам шел за ними по встречной полосе, проскакивал на красный свет. Он любил быструю езду, но эти ребята ехали по-хамски, совершенно игнорируя остальных участников движения. Видимо, Гоголь, формулируя знаменитое выражение, имел в виду как раз представителей власти. Гонка кончилась в центре, на Тверской, у особняка мэрии. Машины въехали на служебную стоянку, под кирпич, под которым торчал городовой, то есть милиционер. Пропустив первые две машины, он взмахнул полосатой палочкой.
Исламу ничего не оставалось, как проехать дальше по улице. Он медленно спустился вниз, выглядывая свободное место для парковки, но, передумав, развернулся у телеграфа, поднялся вверх и поставил машину у памятника Юрию Долгорукому. Отсюда хорошо был виден выезд со стоянки. Ислам дотронулся до золотых часов на приборной доске. Было три часа по полудни, он достал сигареты, и в это время из кармана раздались звуки мугама[44]. На азербайджанском радио существовал час мугама, он помнил, что отец всегда слушал эту передачу. В детстве Ислам не любил народное пение, а на пятом десятке специально записал его в память мобильного телефона. Извлек из внутреннего кармана аппарат, отщелкнул крышечку.
– Это я, – сказала Лана, – у нашего друга возникли проблемы, приезжай, надо поговорить. Ты что делаешь?
– Дурака валяю, но я недалеко.
– Дурака или дуру?
– Дурака.
– Смотри у меня.
– Это что, ревность?
– Еще не знаю.
«Ну ладно, – сказал себе, запуская мотор, Ислам, – на сегодня психической атаки достаточно».
– У Виталика сегодняшний день сложился крайне неудачно, – сказала Лана. – В десять утра состоялась стрелка, разговор складывался спокойный, без пальбы и угроз. Должник передал Виталику пакет с деньгами, и в этот момент налетел милицейский спецназ и всех повязал. Он сейчас в Бутырке сидит. Сказал, что, как только раздобудет мобильник, сразу тебе позвонит. Просил извинить за то, что не приехал за тобой.
– Кому сказал?
– Адвокату.
– Черт возьми, как же ему не везет, бедолаге! – Ислам сокрушенно покачал головой. – Надолго его упекут?
Лана пожала плечами.
– Все зависит от того, какой судья попадется: возьмет денег или нет. Его с поличным взяли: вымогательство, незаконное ношение оружия. Не надо было выставлять мужика на такие деньги! Когда человека загоняют в угол, он бежит на Петровку. Это давно известно. Ты особенно не переживай за него. Тюрьма для Виталика – дом родной. Еще неизвестно, как следствие пойдет, доказательная база может развалиться, и его отпустят. Такой вариант тоже возможен. Да, самое главное-то я не сказала: он просил тебе передать, что клиент любит баню.
– Клиент любит баню? – переспросил Ислам.
– Да.
– И что это значит?
– Понятия не имею. Вспомни, о чем вы разговаривали. Ты рассказал ему о своей проблеме?
– Да.
– Ну, соображай, игра называется «Что, где, когда?». Отгадаешь – получишь приз. Ничего, что я шучу? Тебе, наверное, не до шуток.
– Ничего, – рассеянно сказал Ислам.
– Ты думаешь?
– Да.
– Может, тебе выпить принести?
– Нет, – сказал Ислам.
– Еще он передал, чтобы ты избавился от предмета, который он тебе одолжил.
– Избавился?
– Да, можешь оставить это мне.
– А ты знаешь, о чем речь?
– Догадываюсь.
Ислам вытащил из кармана пистолет и протянул его Лане. Она достала из ящика стола бумажный пакет и раскрыла его. Ислам опустил в него «вальтер».
– Он извиняется за свою просьбу, но на это есть причины.
– Понимаю, – сказал Ислам. – Я так думаю, что клиент – это префект, которому я передал деньги. Теперь он делает вид, что первый раз слышит о деньгах. Сначала я сомневался: уж больно натурально он разыграл негодование.
Но в тот же день в меня стреляли. Больше всего меня удивляет то обстоятельство, что они разъезжают на машинах со спецномерами. Это никак не укладывается в моем сознании. Эти люди присвоили мои деньги, стреляли в меня. Но что означает «любит баню»? Очевидно, это иносказание.
– Нет, дорогой, это прямой текст: префект любит посещать баню.
– Но что с того? Мне устроиться банщиком и запарить его до смерти? Или утопить в шайке? Далее: я не думаю, что он в баню ходит без телохранителей.
– Это зависит от того, с кем он парится: если с мужиками, то да, а если с девочками? Зачем давать на себя лишний компромат обслуге?
– Что ты имеешь в виду?
– Я ничего не имею в виду, я говорю прямым текстом. Это ты во всем ищешь тайный смысл. Русские мужики – особенно те, у кого есть деньги или власть, – очень любят такого рода развлечения.
Ислам смотрел на Лану.
– Ну? – сказала Дана. – Не догоняешь?
– Нет, – признался Ислам, – что-то я в последнее время туго соображать стал – старею, наверное.
– Вспомни министра Ковалева, генерального прокурора Скуратова. Чем они кончили?
– А, ты думаешь… Он это имел в виду?
– Стоит попробовать.
– Каким образом я смогу это сделать?
– Предоставь это мне: в моем салоне есть и сауна, и солярий, и девочки.
– Я не думаю, что это хорошая идея.
– А кто говорит, что она хорошая? Другой же нет! Если Виталик сказал об этом, значит, надо попробовать: свои деньги надо отбивать любыми путями, все средства хороши.
– Как я его сюда затащу?
– Не ты, а я. Я пойду к нему на прием, скажу, что хочу открыть в его районе салон красоты, попрошу помощи в поиске помещения. А чтобы он мог оценить качество моих услуг, приглашу его сюда.
– И ты думаешь, он купится на это?
– Ты не представляешь, насколько русский мужик подвержен авантюрам, причем независимо от того, какую должность он занимает.
– Не факт, что он согласиться попариться с девочками.
– Его никто не будет спрашивать: девушка сделает массаж, она же поведет его в сауну. А там будет, как в романе «Золотой теленок», когда Козлевич катал граждан на своей колымаге. Поначалу они вели себя смирно, затем затягивали песню, а потом требовали вина и девочек. Это классика. Вспомни Ельцина. Когда его с моста в реку бросили, демократы хай подняли: мол, происки КГБ. Черта лысого! Это его у чужой бабы застукали, вот и проучили. Клюнет твой префект, никуда не денется. Халява – это страшное слово.
– Лана, спасибо тебе, но я не могу согласиться на это. Как-то нехорошо это с моей стороны, не по-мужски.
– А жить за счет женщин – по-мужски?
– Вот это я сейчас не понял.
– Я имею в виду своего парня.
– А-а. Но я же не твой парень.
– К сожалению. Ты свои ленкоранские замашки брось, другие времена сейчас – эмансипация. Не я же с ним в бане сидеть буду, для этого у меня целый штат девиц имеется, молодых, длинноногих и беспардонных. Ну, если хочешь, давай представим это как бизнес. Заплатишь моим девочкам, в конце концов, за помывку.
Слово «помывка» было из гарнизонного лексикона.
– Я подумаю, – сказал Ислам.
– Думать некогда, – заявила Дана. – Чуть не забыла: тебе письмо.
Она протянула тонко скатанный листок бумаги. Ислам развернул его и прочел следующие слова:
*[45]
Письмо было написано на чистейшем азербайджанском языке с использованием старого кириллического алфавита, от которого во время перестройки новые власти независимого Азербайджана в приступе самоутверждения поспешили отказаться, перейдя на латиницу.
– Почему сразу не показала? – спросил Ислам.
– Забыла, память девичья.
– Ладно, – сказал Ислам, – я согласен.
– Тебе не стоит сегодня возвращаться домой.
– Я уже думал об этом: попросил знакомых, чтобы мне подыскали другую квартиру.
– Тебе и вчера не стоило туда возвращаться.
– Я был не один.
– А, ну да. Здесь наверху, в доме, я арендую квартиру для VIP-гостей. Иногда сама там ночую, если поздно заканчиваю. Можешь пожить там, пока не найдешь квартиру. Держи ключи. Восьмой этаж, квартира номер 28. Прислать тебе кого-нибудь из девочек?
Ислам засмеялся:
– Чтобы скрасить одиночество?
– Почему бы и нет?
– Я еще не так плох, чтобы платить за любовь. Лучше ты сама приходи: вспомним прошлое.
Лана покачала головой.
– Ты обиделась? Извини.
– Нет, но я бы обиделась, если бы ты этого не предложил. Ты видел фильм «Сегун»? Там про японцев. У главного героя и жены главного самурая была любовь, но изменять мужу она не могла – хранила верность. Она присылала к нему на ночь гейшу, свою служанку. Б этом что-то есть, ты не находишь?
– Нахожу, но я имел в виду: предаться воспоминаниям в прямом смысле.
– Ай какая жалость! – насмешливо заметила Лана.
«Ай, какая красота!» – сказал себе Ислам, когда оказался в квартире. Из окон открывался панорамный вид на старые московские дома – один другого причудливее, совсем как на тех картинках, которые продавались на вернисаже возле ЦДХ на Крымском валу. Прямо напротив, в шикарном особняке, находилось чье-то посольство. Слов на латунной вывеске было не разобрать, а во флагах Ислам не разбирался. У посольства был аккуратный, ухоженный дворик, подстриженные газоны, на парковке стояли чистые, красивые автомобили. Кусочек Европы посреди славяно-татарской Орды.
Квартира была обставлена со вкусом и оборудована бытовой техникой по последнему слову. Ислам принял душ и лег на кровать, надеясь немного вздремнуть. Усталость, накопившаяся за несколько дней, была велика, но сон не пожелал прийти к нему: он лежал, разглядывая лепнину на потолке, и думал о том, куда мог деться Сенин, пытался вычислить его местонахождение. Через полчаса он поднялся и отправился прошвырнуться по Арбату.
На улице дул пронизывающий ветер. Сильные порывы рвали из рук прохожих зонты. Земля была схвачена морозцем, кое-где на неровностях застыла вода, превратившись в мутноватый лед. Вечерело, неуверенно зажглись фонари. Подняв воротник пальто, Ислам шел под звуки индийского диско, которые доносились из невидимого громкоговорителя. Было так холодно, что желание побродить по Арбату быстро исчезло. В первом же магазине одежды он купил себе свитер, рубашку, две пары носков, комплект нижнего белья. Затем зашел в супермаркет. В магазине две кореянки за маленькой передвижной витриной торговали японской снедью. Ислам взял несколько разновидностей суси, роллов и сасими, соевый соус.
В конце улицы он спустился в китайский магазин, купил бутылку сакэ, набор фарфоровых стопок, палочки и вернулся домой.
Все это время он испытывал странно знакомое чувство, как будто все это с ним уже было, и, только вернувшись в квартиру, вспомнил, что это напоминало: студенческие годы, общежитие, ежедневная проблема ужина.
Лучше всего крыши были видны из кухни, обеденный стол стоял вплотную к подоконнику. Ислам выложил на стол всю свою добычу. И в этот момент заиграла мелодия дверного звонка. Ислам удивился, вышел в прихожую. У двери не было смотрового глазка, но на стене висела белая коробка видеодомофона. Он снял трубку и на маленьком экране увидел девушку. Черно-белое изображение было несколько неестественным, но девушка напоминала Оксану. Ислам удивился еще больше и открыл дверь.
– Добрый вечер, – сказала Оксана, – можно войти?
– Теперь я вижу, что он добрый, – согласился Ислам и посторонился, пропуская гостью.
Он помог ей снять плащ и увидел, что девушка одета в кимоно.
– Какая прелесть! – заметил Ислам. Некая догадка мелькнула у него в голове, но он не успел ее зафиксировать
– Я пришла приготовить вам чай, – заявила девушка.
Ислам улыбнулся: неубиваемый малороссийский акцент плохо сочетался с японской национальной одеждой, но это было забавно. «Оксюморон» – неожиданно легко вспомнил он слово, которое в подходящих случаях обычно безуспешно вылавливал из глубин памяти.
– Очень мило с вашей стороны, – сказал Ислам, – простите, вы по велению сердца или долга? То есть по своей воле или по просьбе хозяйки?
– Не имеет никакого значения, – резонно ответила девушка, – я, между прочим, уже второй раз прихожу. Вас не было дома. О! – воскликнула она, заглянув на кухню, – вы же совсем самостоятельный мужчина! Светлана Викторовна говорит: «Поднимись к нему. Наверное, он там голодный». У вас что, сегодня японский ужин? Недурно.
– Я предчувствовал, что вы придете в кимоно.
– Вы хотите сказать, что знали, что я приду?
– Нет, не знал, это я для красного словца. Наши мысли, наверное, совпали. Независимо от нас, поток подсознательного. Садитесь.
– Это вы садитесь, а я за вами поухаживаю. Сейчас я сделаю чай.
– Хорошо, – согласился Ислам. Он сел, стал смотреть, как легко девушка в кимоно двигается по кухне, доставая из шкафов тарелки, чашки, блюдца, столовые приборы. Чувствовалось, что она не впервые выступает в этом качестве. От этой догадки Ислам ощутил легкую грусть и что-то, похожее на ревность. Тем не менее, это было красиво.
– Ну вот, все готово, – сказала Оксана, разливая чай и кланяясь ему.
Караев улыбнулся.
– Я что-то не так сделала? – спросила девушка. – Я забыла, как правильно кланяются. Меня учили искусству чайной церемонии – правда, работать по специальности не пришлось.
– Нет-нет, все хорошо, – заверил ее Ислам, – спасибо. Надо подогреть сакэ.
Оксана достала из шкафа маленький водочный графин, наполнила его рисовой водкой и поставила в микроволновку. Через несколько секунд печь пискнула, девушка извлекла графинчик и наполнила стопку, стоящую перед Исламом.
– Только не пейте сразу, она сильно горячая.
– А себе? – спросил Ислам
– Я не пью, – отказалась Оксана.
– Почему?
– У меня с выпивкой связаны тяжелые воспоминания, – при этих словах тень набежала на ее лицо.
– Простите.
– Ничего, это в прошлом.
Ислам взял в руки стопку: она была горячей, но не обжигала.
– Ваше здоровье, – сказал он.
– И вам не хворать.
Он выпил, принялся неумело орудовать палочками.
– Может быть, вам дать вилку, – спросила Оксана.
– Нет, а вы почему не едите?
– Я ем, – улыбнулась девушка, пододвинула к себе тарелку. Ислам поглядел на ее пальцы. Оксана управлялась палочками с удивительной ловкостью. Караев подлил себе сакэ, поднял стопку к губам. За окном вдруг повалил снег, в свете прожекторов, горевших на территории посольства неизвестной страны, это зрелище было особенно красивым. Чем-то сказочным повеяло от этой картины. На миг ему показалось, что все это ему снится. Снег, крыши домов, на которые он мог смотреть бесконечно, красивая японка, сидевшая напротив.
Ислам произнес:
– Откуда вы родом? – спросил он.
– Почему вы спрашиваете, у меня сильный акцент?
– Не только поэтому, у меня тоже сильный акцент. Человеку свойственно искать земляков, соплеменников. Ничего не поделаешь – атавизм. Первобытный страх мы преодолели: племя покидаем довольно легко, но на чужбине все равно разыскиваем своих.
– Но акценты-то у нас разные, – улыбнулась Оксана.
– С этим трудно не согласиться, но у душ не бывает акцентов, особенно у родственных – они говорят на одном языке – вселенском.
– Ну, кто бы спорил, а я не стану.
– И?
– Что «и»?
– Откуда вы, прелестное дитя?
– Та с Донецку ж я, – нарочитым говором произнесла она.
– А в Москве как оказались?
– А как все оказываются, так и я.
– Давно здесь?
– Больше года.
– Кстати, я лет пять назад собирался в Донецк – приятель звал, у него торговля шла очень бойко, предлагал в долю войти, но я так и не поехал, а то могли бы встретиться.
– Это вряд ли, меня уже там не было.
Ислам чувствовал тепло в груди. Две чашечки горячей рисовой водки – и мир стал ласков и дружелюбен.
– Я с детства не в ладах с математикой, – сказал Ислам.
– Мне довелось еще поработать за границей: я уехала после того, как погиб мой жених. Он утонул в реке перед самой свадьбой.
– Простите.
– Ничего. Я работала стюардессой на корабле, который курсировал между Кипром, Израилем и Египтом. Корабль назывался «Принцесса Виктория». Днем была стюардессой, а вечером – танцовщицей варьете, танцевала канкан. Миссис Джекил и миссис Хайд.
– Чем кончилось?
– Устала. Там долго не выдержишь: в час ложишься – в шесть встаешь, в выходные дни всегда кого-нибудь подменяешь, да и платили не особенно. После Донецка пятьсот баксов казалось много, а для Москвы это немного. Что хорошо: их тратить некогда было. Вы пейте чай, а то он остынет, или давайте я подогрею?
– Не нужно, – остановил ее Ислам, – давайте лучше поговорим о японской поэзии. Я все это время помнил о нашей беседе: у меня осталось приятное чувство.
– Я изучала ее в университете, а у вас откуда такая тяга к ней?
– Нравится.
– В таком случае, вы и начинайте.
Ислам задумался, после минуты молчания произнес:
– Нет, это пословица. Почему-то ничего другого в голову не пришло. Если бы знал, что вы придете, подготовился бы как следует. Почитайте вы что-нибудь.
После недолгой паузы Оксана произнесла:
– Почему?
– В городе, где я родился, как раз выращивают чай. И осень моей жизни уже наступила.
– Я не это имела в виду.
– Еще, пожалуйста.
– Честно говоря, я не помню, – призналась Оксана, – у них такие сложные имена.
– Это точно, например – Дзюнъитиро Танидзаки.
– Вот-вот, и я об этом. А это кто, поэт?
– Писатель.
– Мы переходим к прозе?
– Не думаю.
– А может быть, вы устали? Хотите, я вам постелю?
Ислам взглянул на Оксану. Возможно, это был момент истины. На языке метафор это должно было означать: «Может быть, вы желаете моего тела?» У Ислама участилось сердцебиение: не каждый день красивая девушка сама предлагает себя. Или он, как всегда, ищет подтекст там, где его нет?
– Спасибо, – сказал он, – твоя доброта не знает границ. Больше всего ненавижу застилать постель, а уж менять простыни, особенно пододеяльник!.. Лучше застрелиться.
– Все правильно, не мужское это дело.
Оксана встала и вышла из кухни. Ислам немного погодя последовал за ней. Стоял, наблюдая за ее движениями. На губах девушки была улыбка. Когда она наклонялась, он видел ее грудь.
– Ну вот, все готово, можете ложиться, – чересчур весело произнесла Оксана.
– Означает ли это, что ты можешь лечь со мной? – без обиняков спросил Караев.
– Означает, – подтвердила Оксана.
Ислам приблизился, привлек ее к себе, некоторое время он стоял, вдыхая аромат ее кожи, затем отпустил.
– Этого достаточно, – сказал он, – совсем необязательно доводить все до конца, Господу Богу угодны не дела наши, а намеренья. Тебе это зачтется, я благодарен тебе.
Оксана грациозно поклонилась, но на лице ее было недоумение. Она направилась к двери. Ислам помог ей надеть плащ.
– Провожать не надо, – сказала Оксана, – здесь недалеко.
– Я надеюсь, ты не обиделась?
Вместо ответа девушка поцеловала его в щеку и ушла.
«Соблазн был велик», – сказал себе Ислам, стоя перед закрытой дверью. Легкость, с которой Лана прислала к нему эту девушку, могла свидетельствовать о двух противоположных вещах: о благородстве и жертвенности, подтверждением чего служил ее рассказ о сегуне, либо о том, что ее память не хранила ничего об их былой любви. В любом случае, Ислам не мог принять это от нее, не разрушив светлого воспоминания о том далеком лете.
Ислам подогрел остывшее сакэ и, выключив свет, долго еще сидел в темноте, глядя в окно на падающий снег. Пытался вспомнить стихи, которые читала Оксана. Теперь он жалел о том, что ускорил события этого вечера. Так славно было сидеть зимним вечером и разговаривать!
Авантюра
Ислам опустил стекло, вытащил в окно руку, подставив ладонь под падающие снежинки. Белые хлопья тут же превращались в капельки воды. Ислам достал мобильный телефон и сделал несколько звонков. Сенин не появлялся, а телефон Виталика находился вне действия сети. Третий звонок соединил его с мелодичным девичьим голосом.
– Салон красоты, Оксана слушает вас.
– Здравствуйте, Оксана-сан, это говорит некто Караев Ислам. Прошлой ночью…
– Здравствуйте, я вас узнала, чем могу помочь?
– Мне нужна ваша хозяйка.
– Соединяю.
Заиграла музыка, несколько секунд, и он услышал:
– Привет, Ислам.
– Здравствуй, любовь моя неразделенная, – сказал Караев.
– Какое неожиданное приветствие, – засмеялась Лана, – или это упрек?
– Это констатация факта. Предложение, в котором есть слово «любовь», не может служить упреком.
– Ладно, как твои дела?
– Виталик обещал приехать ко мне и пропал.
– Это на него похоже. Ничего, объявится.
– Если только он изменился. Раньше он был пунктуален.
– Если хочешь, я попытаюсь выяснить, где он, и перезвоню тебе.
– Хорошо, пока.
Ислам выключил телефон, положил его рядом на сиденье. У него не было какого-либо плана действий. Сейчас он действовал интуитивно. Когда тебя пытаются убить, надо бежать, скрыться, но это в случае, если за тобой должок или какие-то грехи, но кассу он не брал – напротив, его кинули. Надо заставить их нервничать: хорошо стрелять в того, кто убегает, но когда стрелять приходится в того, кто тебя преследует, возникают совсем другие ощущения, и вряд ли можно назвать их приятными. В этом поведении было что-то ребяческое: приехать к префектуре, мозолить глаза, но интуитивный путь обычно самый правильный. Потому что все наши рассудочные действия в конечном счете оказываются ошибочными. Он не мог пойти в милицию и заявить, что у него украли деньги, потому что деньги были переданы в виде взятки, он не мог заявить о покушении, потому что у него не было вообще прав жить в этой стране. Первым делом у него потребовали бы регистрацию, а затем выдворили из страны. Нет человека – нет проблемы, это еще Сталин отметил.
Появился водитель «вольво», торопливо сбежал по ступенькам и направился к своей машине. В сторону «мазерати» он старался не смотреть. Ислам опустил пассажирское окно, и когда водитель, не выдержав, бросил на него быстрый взгляд, подмигнул ему и, сложив ладонь, сделал вид, что стреляет в него из пистолета.
Машина, описав полукруг, остановилась у подъезда. Из здания вышел Чикварин в сопровождении милиционера. Они сели в автомобиль. Ислам запустил мотор, но «вольво» не трогалась, видимо, ожидая еще пассажира. Долго ожидать не пришлось: вскоре из внутреннего дворика, куда прочим путь был заказан, выехала «ауди», сразу же за ней тронулся и «вольво», а за ними и «мазерати». Ислам не скрывался: сразу же «сел на хвост» и вообще вел себя бесцеремонно. «Ауди» был затонирован наглухо, но сомнений в том, кто в нем сидит, у Ислама не было.
Кавалькада шла на большой скорости, но от мощного «Мазерати Кватропорте» оторваться было непросто. Ислам шел за ними по встречной полосе, проскакивал на красный свет. Он любил быструю езду, но эти ребята ехали по-хамски, совершенно игнорируя остальных участников движения. Видимо, Гоголь, формулируя знаменитое выражение, имел в виду как раз представителей власти. Гонка кончилась в центре, на Тверской, у особняка мэрии. Машины въехали на служебную стоянку, под кирпич, под которым торчал городовой, то есть милиционер. Пропустив первые две машины, он взмахнул полосатой палочкой.
Исламу ничего не оставалось, как проехать дальше по улице. Он медленно спустился вниз, выглядывая свободное место для парковки, но, передумав, развернулся у телеграфа, поднялся вверх и поставил машину у памятника Юрию Долгорукому. Отсюда хорошо был виден выезд со стоянки. Ислам дотронулся до золотых часов на приборной доске. Было три часа по полудни, он достал сигареты, и в это время из кармана раздались звуки мугама[44]. На азербайджанском радио существовал час мугама, он помнил, что отец всегда слушал эту передачу. В детстве Ислам не любил народное пение, а на пятом десятке специально записал его в память мобильного телефона. Извлек из внутреннего кармана аппарат, отщелкнул крышечку.
– Это я, – сказала Лана, – у нашего друга возникли проблемы, приезжай, надо поговорить. Ты что делаешь?
– Дурака валяю, но я недалеко.
– Дурака или дуру?
– Дурака.
– Смотри у меня.
– Это что, ревность?
– Еще не знаю.
«Ну ладно, – сказал себе, запуская мотор, Ислам, – на сегодня психической атаки достаточно».
– У Виталика сегодняшний день сложился крайне неудачно, – сказала Лана. – В десять утра состоялась стрелка, разговор складывался спокойный, без пальбы и угроз. Должник передал Виталику пакет с деньгами, и в этот момент налетел милицейский спецназ и всех повязал. Он сейчас в Бутырке сидит. Сказал, что, как только раздобудет мобильник, сразу тебе позвонит. Просил извинить за то, что не приехал за тобой.
– Кому сказал?
– Адвокату.
– Черт возьми, как же ему не везет, бедолаге! – Ислам сокрушенно покачал головой. – Надолго его упекут?
Лана пожала плечами.
– Все зависит от того, какой судья попадется: возьмет денег или нет. Его с поличным взяли: вымогательство, незаконное ношение оружия. Не надо было выставлять мужика на такие деньги! Когда человека загоняют в угол, он бежит на Петровку. Это давно известно. Ты особенно не переживай за него. Тюрьма для Виталика – дом родной. Еще неизвестно, как следствие пойдет, доказательная база может развалиться, и его отпустят. Такой вариант тоже возможен. Да, самое главное-то я не сказала: он просил тебе передать, что клиент любит баню.
– Клиент любит баню? – переспросил Ислам.
– Да.
– И что это значит?
– Понятия не имею. Вспомни, о чем вы разговаривали. Ты рассказал ему о своей проблеме?
– Да.
– Ну, соображай, игра называется «Что, где, когда?». Отгадаешь – получишь приз. Ничего, что я шучу? Тебе, наверное, не до шуток.
– Ничего, – рассеянно сказал Ислам.
– Ты думаешь?
– Да.
– Может, тебе выпить принести?
– Нет, – сказал Ислам.
– Еще он передал, чтобы ты избавился от предмета, который он тебе одолжил.
– Избавился?
– Да, можешь оставить это мне.
– А ты знаешь, о чем речь?
– Догадываюсь.
Ислам вытащил из кармана пистолет и протянул его Лане. Она достала из ящика стола бумажный пакет и раскрыла его. Ислам опустил в него «вальтер».
– Он извиняется за свою просьбу, но на это есть причины.
– Понимаю, – сказал Ислам. – Я так думаю, что клиент – это префект, которому я передал деньги. Теперь он делает вид, что первый раз слышит о деньгах. Сначала я сомневался: уж больно натурально он разыграл негодование.
Но в тот же день в меня стреляли. Больше всего меня удивляет то обстоятельство, что они разъезжают на машинах со спецномерами. Это никак не укладывается в моем сознании. Эти люди присвоили мои деньги, стреляли в меня. Но что означает «любит баню»? Очевидно, это иносказание.
– Нет, дорогой, это прямой текст: префект любит посещать баню.
– Но что с того? Мне устроиться банщиком и запарить его до смерти? Или утопить в шайке? Далее: я не думаю, что он в баню ходит без телохранителей.
– Это зависит от того, с кем он парится: если с мужиками, то да, а если с девочками? Зачем давать на себя лишний компромат обслуге?
– Что ты имеешь в виду?
– Я ничего не имею в виду, я говорю прямым текстом. Это ты во всем ищешь тайный смысл. Русские мужики – особенно те, у кого есть деньги или власть, – очень любят такого рода развлечения.
Ислам смотрел на Лану.
– Ну? – сказала Дана. – Не догоняешь?
– Нет, – признался Ислам, – что-то я в последнее время туго соображать стал – старею, наверное.
– Вспомни министра Ковалева, генерального прокурора Скуратова. Чем они кончили?
– А, ты думаешь… Он это имел в виду?
– Стоит попробовать.
– Каким образом я смогу это сделать?
– Предоставь это мне: в моем салоне есть и сауна, и солярий, и девочки.
– Я не думаю, что это хорошая идея.
– А кто говорит, что она хорошая? Другой же нет! Если Виталик сказал об этом, значит, надо попробовать: свои деньги надо отбивать любыми путями, все средства хороши.
– Как я его сюда затащу?
– Не ты, а я. Я пойду к нему на прием, скажу, что хочу открыть в его районе салон красоты, попрошу помощи в поиске помещения. А чтобы он мог оценить качество моих услуг, приглашу его сюда.
– И ты думаешь, он купится на это?
– Ты не представляешь, насколько русский мужик подвержен авантюрам, причем независимо от того, какую должность он занимает.
– Не факт, что он согласиться попариться с девочками.
– Его никто не будет спрашивать: девушка сделает массаж, она же поведет его в сауну. А там будет, как в романе «Золотой теленок», когда Козлевич катал граждан на своей колымаге. Поначалу они вели себя смирно, затем затягивали песню, а потом требовали вина и девочек. Это классика. Вспомни Ельцина. Когда его с моста в реку бросили, демократы хай подняли: мол, происки КГБ. Черта лысого! Это его у чужой бабы застукали, вот и проучили. Клюнет твой префект, никуда не денется. Халява – это страшное слово.
– Лана, спасибо тебе, но я не могу согласиться на это. Как-то нехорошо это с моей стороны, не по-мужски.
– А жить за счет женщин – по-мужски?
– Вот это я сейчас не понял.
– Я имею в виду своего парня.
– А-а. Но я же не твой парень.
– К сожалению. Ты свои ленкоранские замашки брось, другие времена сейчас – эмансипация. Не я же с ним в бане сидеть буду, для этого у меня целый штат девиц имеется, молодых, длинноногих и беспардонных. Ну, если хочешь, давай представим это как бизнес. Заплатишь моим девочкам, в конце концов, за помывку.
Слово «помывка» было из гарнизонного лексикона.
– Я подумаю, – сказал Ислам.
– Думать некогда, – заявила Дана. – Чуть не забыла: тебе письмо.
Она протянула тонко скатанный листок бумаги. Ислам развернул его и прочел следующие слова:
Письмо было написано на чистейшем азербайджанском языке с использованием старого кириллического алфавита, от которого во время перестройки новые власти независимого Азербайджана в приступе самоутверждения поспешили отказаться, перейдя на латиницу.
– Почему сразу не показала? – спросил Ислам.
– Забыла, память девичья.
– Ладно, – сказал Ислам, – я согласен.
– Тебе не стоит сегодня возвращаться домой.
– Я уже думал об этом: попросил знакомых, чтобы мне подыскали другую квартиру.
– Тебе и вчера не стоило туда возвращаться.
– Я был не один.
– А, ну да. Здесь наверху, в доме, я арендую квартиру для VIP-гостей. Иногда сама там ночую, если поздно заканчиваю. Можешь пожить там, пока не найдешь квартиру. Держи ключи. Восьмой этаж, квартира номер 28. Прислать тебе кого-нибудь из девочек?
Ислам засмеялся:
– Чтобы скрасить одиночество?
– Почему бы и нет?
– Я еще не так плох, чтобы платить за любовь. Лучше ты сама приходи: вспомним прошлое.
Лана покачала головой.
– Ты обиделась? Извини.
– Нет, но я бы обиделась, если бы ты этого не предложил. Ты видел фильм «Сегун»? Там про японцев. У главного героя и жены главного самурая была любовь, но изменять мужу она не могла – хранила верность. Она присылала к нему на ночь гейшу, свою служанку. Б этом что-то есть, ты не находишь?
– Нахожу, но я имел в виду: предаться воспоминаниям в прямом смысле.
– Ай какая жалость! – насмешливо заметила Лана.
«Ай, какая красота!» – сказал себе Ислам, когда оказался в квартире. Из окон открывался панорамный вид на старые московские дома – один другого причудливее, совсем как на тех картинках, которые продавались на вернисаже возле ЦДХ на Крымском валу. Прямо напротив, в шикарном особняке, находилось чье-то посольство. Слов на латунной вывеске было не разобрать, а во флагах Ислам не разбирался. У посольства был аккуратный, ухоженный дворик, подстриженные газоны, на парковке стояли чистые, красивые автомобили. Кусочек Европы посреди славяно-татарской Орды.
Квартира была обставлена со вкусом и оборудована бытовой техникой по последнему слову. Ислам принял душ и лег на кровать, надеясь немного вздремнуть. Усталость, накопившаяся за несколько дней, была велика, но сон не пожелал прийти к нему: он лежал, разглядывая лепнину на потолке, и думал о том, куда мог деться Сенин, пытался вычислить его местонахождение. Через полчаса он поднялся и отправился прошвырнуться по Арбату.
На улице дул пронизывающий ветер. Сильные порывы рвали из рук прохожих зонты. Земля была схвачена морозцем, кое-где на неровностях застыла вода, превратившись в мутноватый лед. Вечерело, неуверенно зажглись фонари. Подняв воротник пальто, Ислам шел под звуки индийского диско, которые доносились из невидимого громкоговорителя. Было так холодно, что желание побродить по Арбату быстро исчезло. В первом же магазине одежды он купил себе свитер, рубашку, две пары носков, комплект нижнего белья. Затем зашел в супермаркет. В магазине две кореянки за маленькой передвижной витриной торговали японской снедью. Ислам взял несколько разновидностей суси, роллов и сасими, соевый соус.
В конце улицы он спустился в китайский магазин, купил бутылку сакэ, набор фарфоровых стопок, палочки и вернулся домой.
Все это время он испытывал странно знакомое чувство, как будто все это с ним уже было, и, только вернувшись в квартиру, вспомнил, что это напоминало: студенческие годы, общежитие, ежедневная проблема ужина.
Лучше всего крыши были видны из кухни, обеденный стол стоял вплотную к подоконнику. Ислам выложил на стол всю свою добычу. И в этот момент заиграла мелодия дверного звонка. Ислам удивился, вышел в прихожую. У двери не было смотрового глазка, но на стене висела белая коробка видеодомофона. Он снял трубку и на маленьком экране увидел девушку. Черно-белое изображение было несколько неестественным, но девушка напоминала Оксану. Ислам удивился еще больше и открыл дверь.
– Добрый вечер, – сказала Оксана, – можно войти?
– Теперь я вижу, что он добрый, – согласился Ислам и посторонился, пропуская гостью.
Он помог ей снять плащ и увидел, что девушка одета в кимоно.
– Какая прелесть! – заметил Ислам. Некая догадка мелькнула у него в голове, но он не успел ее зафиксировать
– Я пришла приготовить вам чай, – заявила девушка.
Ислам улыбнулся: неубиваемый малороссийский акцент плохо сочетался с японской национальной одеждой, но это было забавно. «Оксюморон» – неожиданно легко вспомнил он слово, которое в подходящих случаях обычно безуспешно вылавливал из глубин памяти.
– Очень мило с вашей стороны, – сказал Ислам, – простите, вы по велению сердца или долга? То есть по своей воле или по просьбе хозяйки?
– Не имеет никакого значения, – резонно ответила девушка, – я, между прочим, уже второй раз прихожу. Вас не было дома. О! – воскликнула она, заглянув на кухню, – вы же совсем самостоятельный мужчина! Светлана Викторовна говорит: «Поднимись к нему. Наверное, он там голодный». У вас что, сегодня японский ужин? Недурно.
– Я предчувствовал, что вы придете в кимоно.
– Вы хотите сказать, что знали, что я приду?
– Нет, не знал, это я для красного словца. Наши мысли, наверное, совпали. Независимо от нас, поток подсознательного. Садитесь.
– Это вы садитесь, а я за вами поухаживаю. Сейчас я сделаю чай.
– Хорошо, – согласился Ислам. Он сел, стал смотреть, как легко девушка в кимоно двигается по кухне, доставая из шкафов тарелки, чашки, блюдца, столовые приборы. Чувствовалось, что она не впервые выступает в этом качестве. От этой догадки Ислам ощутил легкую грусть и что-то, похожее на ревность. Тем не менее, это было красиво.
– Ну вот, все готово, – сказала Оксана, разливая чай и кланяясь ему.
Караев улыбнулся.
– Я что-то не так сделала? – спросила девушка. – Я забыла, как правильно кланяются. Меня учили искусству чайной церемонии – правда, работать по специальности не пришлось.
– Нет-нет, все хорошо, – заверил ее Ислам, – спасибо. Надо подогреть сакэ.
Оксана достала из шкафа маленький водочный графин, наполнила его рисовой водкой и поставила в микроволновку. Через несколько секунд печь пискнула, девушка извлекла графинчик и наполнила стопку, стоящую перед Исламом.
– Только не пейте сразу, она сильно горячая.
– А себе? – спросил Ислам
– Я не пью, – отказалась Оксана.
– Почему?
– У меня с выпивкой связаны тяжелые воспоминания, – при этих словах тень набежала на ее лицо.
– Простите.
– Ничего, это в прошлом.
Ислам взял в руки стопку: она была горячей, но не обжигала.
– Ваше здоровье, – сказал он.
– И вам не хворать.
Он выпил, принялся неумело орудовать палочками.
– Может быть, вам дать вилку, – спросила Оксана.
– Нет, а вы почему не едите?
– Я ем, – улыбнулась девушка, пододвинула к себе тарелку. Ислам поглядел на ее пальцы. Оксана управлялась палочками с удивительной ловкостью. Караев подлил себе сакэ, поднял стопку к губам. За окном вдруг повалил снег, в свете прожекторов, горевших на территории посольства неизвестной страны, это зрелище было особенно красивым. Чем-то сказочным повеяло от этой картины. На миг ему показалось, что все это ему снится. Снег, крыши домов, на которые он мог смотреть бесконечно, красивая японка, сидевшая напротив.
Ислам произнес:
– Это про меня, – заявил он. Оксана улыбнулась.
Посеребренный снегами к огню очага я вернулся.
Растаял снег на плечах, на голове оставаясь.
– Откуда вы родом? – спросил он.
– Почему вы спрашиваете, у меня сильный акцент?
– Не только поэтому, у меня тоже сильный акцент. Человеку свойственно искать земляков, соплеменников. Ничего не поделаешь – атавизм. Первобытный страх мы преодолели: племя покидаем довольно легко, но на чужбине все равно разыскиваем своих.
– Но акценты-то у нас разные, – улыбнулась Оксана.
– С этим трудно не согласиться, но у душ не бывает акцентов, особенно у родственных – они говорят на одном языке – вселенском.
– Ну, кто бы спорил, а я не стану.
– И?
– Что «и»?
– Откуда вы, прелестное дитя?
– Та с Донецку ж я, – нарочитым говором произнесла она.
– А в Москве как оказались?
– А как все оказываются, так и я.
– Давно здесь?
– Больше года.
– Кстати, я лет пять назад собирался в Донецк – приятель звал, у него торговля шла очень бойко, предлагал в долю войти, но я так и не поехал, а то могли бы встретиться.
– Это вряд ли, меня уже там не было.
Ислам чувствовал тепло в груди. Две чашечки горячей рисовой водки – и мир стал ласков и дружелюбен.
– Я с детства не в ладах с математикой, – сказал Ислам.
– Мне довелось еще поработать за границей: я уехала после того, как погиб мой жених. Он утонул в реке перед самой свадьбой.
– Простите.
– Ничего. Я работала стюардессой на корабле, который курсировал между Кипром, Израилем и Египтом. Корабль назывался «Принцесса Виктория». Днем была стюардессой, а вечером – танцовщицей варьете, танцевала канкан. Миссис Джекил и миссис Хайд.
– Чем кончилось?
– Устала. Там долго не выдержишь: в час ложишься – в шесть встаешь, в выходные дни всегда кого-нибудь подменяешь, да и платили не особенно. После Донецка пятьсот баксов казалось много, а для Москвы это немного. Что хорошо: их тратить некогда было. Вы пейте чай, а то он остынет, или давайте я подогрею?
– Не нужно, – остановил ее Ислам, – давайте лучше поговорим о японской поэзии. Я все это время помнил о нашей беседе: у меня осталось приятное чувство.
– Я изучала ее в университете, а у вас откуда такая тяга к ней?
– Нравится.
– В таком случае, вы и начинайте.
Ислам задумался, после минуты молчания произнес:
– Но это же не хайку.
Так мы и прожили жизнь, ни разу
ни взобравшись на Фудзияму.
– Нет, это пословица. Почему-то ничего другого в голову не пришло. Если бы знал, что вы придете, подготовился бы как следует. Почитайте вы что-нибудь.
После недолгой паузы Оксана произнесла:
– Прямое попадание, – сказал Ислам.
Для чайных кустов
Сборщица листов – словно
Ветер осени.
– Почему?
– В городе, где я родился, как раз выращивают чай. И осень моей жизни уже наступила.
– Я не это имела в виду.
– Еще, пожалуйста.
Ислам молчал, глядя в окно на падающий снег. Оксана продолжала:
Парят снежинки
Густой пеленой.
Зимний орнамент.
– Хорошо, – наконец произнес Ислам, – а кто автор?
Все, чего достиг.
На вершины гор, шляпу
Опустив, прилег.
Казалась так холодна
Луна на небе рассвета,
Когда разлучались мы.
С тех пор я не знаю часа
Грустнее восхода зари.
О том, что влюблен я,
Слишком рано молва
Разошлась по свету.
А ведь только глубины сердца
Озарились думой о ней.
– Честно говоря, я не помню, – призналась Оксана, – у них такие сложные имена.
– Это точно, например – Дзюнъитиро Танидзаки.
– Вот-вот, и я об этом. А это кто, поэт?
– Писатель.
– Мы переходим к прозе?
– Не думаю.
– А может быть, вы устали? Хотите, я вам постелю?
Ислам взглянул на Оксану. Возможно, это был момент истины. На языке метафор это должно было означать: «Может быть, вы желаете моего тела?» У Ислама участилось сердцебиение: не каждый день красивая девушка сама предлагает себя. Или он, как всегда, ищет подтекст там, где его нет?
– Спасибо, – сказал он, – твоя доброта не знает границ. Больше всего ненавижу застилать постель, а уж менять простыни, особенно пододеяльник!.. Лучше застрелиться.
– Все правильно, не мужское это дело.
Оксана встала и вышла из кухни. Ислам немного погодя последовал за ней. Стоял, наблюдая за ее движениями. На губах девушки была улыбка. Когда она наклонялась, он видел ее грудь.
– Ну вот, все готово, можете ложиться, – чересчур весело произнесла Оксана.
– Означает ли это, что ты можешь лечь со мной? – без обиняков спросил Караев.
– Означает, – подтвердила Оксана.
Ислам приблизился, привлек ее к себе, некоторое время он стоял, вдыхая аромат ее кожи, затем отпустил.
– Этого достаточно, – сказал он, – совсем необязательно доводить все до конца, Господу Богу угодны не дела наши, а намеренья. Тебе это зачтется, я благодарен тебе.
Оксана грациозно поклонилась, но на лице ее было недоумение. Она направилась к двери. Ислам помог ей надеть плащ.
– Провожать не надо, – сказала Оксана, – здесь недалеко.
– Я надеюсь, ты не обиделась?
Вместо ответа девушка поцеловала его в щеку и ушла.
«Соблазн был велик», – сказал себе Ислам, стоя перед закрытой дверью. Легкость, с которой Лана прислала к нему эту девушку, могла свидетельствовать о двух противоположных вещах: о благородстве и жертвенности, подтверждением чего служил ее рассказ о сегуне, либо о том, что ее память не хранила ничего об их былой любви. В любом случае, Ислам не мог принять это от нее, не разрушив светлого воспоминания о том далеком лете.
Ислам подогрел остывшее сакэ и, выключив свет, долго еще сидел в темноте, глядя в окно на падающий снег. Пытался вспомнить стихи, которые читала Оксана. Теперь он жалел о том, что ускорил события этого вечера. Так славно было сидеть зимним вечером и разговаривать!
Авантюра
Ha осуществление этого плана понадобилась всего несколько дней. Все произошло именно так, как и предполагала Лана. Все это время Ислам прожил у Ланы в гостевой квартире. Оксану она больше ему не присылала, а в салон он не заходил. На следующий день после того, как развлечения префекта были сняты на видео, Ислам отправился в присутствие. Секретарь префекта узнала Ислама сразу и даже улыбнулась ему. Не дав ей возможности заговорить, Ислам положил на стол огромную плитку шоколада и взялся за ручку двери.