Страница:
Дэвид Фишер, Ральф Альбертацци
Заложник № 1
От автора
Президента Соединенных Штатов может убить любой. Нет ничего сложного в том, чтобы подобраться к нему незамеченным на расстояние винтовочного или даже пистолетного выстрела. Шансов остаться в живых после покушения мало, однако нет недостатка в людях, для которых это не имеет большого значения. Так почему же тогда было так мало попыток убить президента? Это происходило по той же причине, по которой эти немногочисленные попытки осуществлялись просто сумасшедшими людьми, а не политическими группировками, – смерть президента не принесет никаких преимуществ.
Как раз напротив, в результате этой смерти можно многое потерять. Политика, проводимая президентами, уже не является результатом их единоличного курса, как это было во времена правления Вильсона или Теодора Рузвельта. Теперь это результат долгих дискуссий и споров советников, который зачастую не совпадает с желаниями президентов. Поэтому смерть президента почти не повлияет на политическую линию, которую кто-то попытается изменить подобным образом. Убийство президента может даже иметь положительный результат, и мы были свидетелями того, как Великое общество расцвело после убийства Кеннеди под руководством Джонсона, которому удалось протащить те же самые программы через упрямый Конгресс.
В плане международных отношений существует еще большая опасность. Ничто так не приводит в ярость людей, как убийство их лидера, и если бы, например, Организация освобождения Палестины (ООП) убила президента США в знак протеста против поддержки Америкой Израиля, то эта поддержка не только не прекратилась бы, но стала бы еще масштабнее.
С другой стороны, захват американских заложников показал, что это эффективный способ добиться уступок, получить оружие и деньги.
Как раз напротив, в результате этой смерти можно многое потерять. Политика, проводимая президентами, уже не является результатом их единоличного курса, как это было во времена правления Вильсона или Теодора Рузвельта. Теперь это результат долгих дискуссий и споров советников, который зачастую не совпадает с желаниями президентов. Поэтому смерть президента почти не повлияет на политическую линию, которую кто-то попытается изменить подобным образом. Убийство президента может даже иметь положительный результат, и мы были свидетелями того, как Великое общество расцвело после убийства Кеннеди под руководством Джонсона, которому удалось протащить те же самые программы через упрямый Конгресс.
В плане международных отношений существует еще большая опасность. Ничто так не приводит в ярость людей, как убийство их лидера, и если бы, например, Организация освобождения Палестины (ООП) убила президента США в знак протеста против поддержки Америкой Израиля, то эта поддержка не только не прекратилась бы, но стала бы еще масштабнее.
С другой стороны, захват американских заложников показал, что это эффективный способ добиться уступок, получить оружие и деньги.
I. ПОДГОТОВКА
1
Дэвид Мельник покинул свой гостиничный номер и спустился в холл. Через левое плечо у него было перекинуто утепленное пальто, а в руках он крутил шляпу. Холл гостиницы был полутемным, но он все равно остался в темных очках. Возле открытой двери номера 1418 стояла тележка, нагруженная полотенцами и простынями. Он шагнул в номер и улыбнулся горничной.
– Вы уже заканчиваете? – спросил он по-французски.
– Да, месье. Я только положу полотенца в ванную и больше не буду вас беспокоить.
– Можете не торопиться.
Он скинул с плеча пальто, небрежно бросил его вместе с шляпой на кресло, подошел к окну и стал смотреть в него, дожидаясь ухода горничной. Потом он повернулся, снял очки и внимательно осмотрел комнату. Высокий и стройный, он стоял неподвижно, сначала двигались только его глаза – холодные голубые глаза, грозный вид которых подчеркивало полное отсутствие бровей. После того как глаза изучили все перед собой, справа налево потихоньку начала двигаться голова. Немигающие глаза и крючковатый орлиный нос делали его похожим на хищную птицу. И только после того как он увидел, действительно увидел все в комнате, в движение пришло тело.
Подойдя к телефону, он некоторое время разглядывал его, потом поднял трубку, открутил наушник, достал из кармана пластмассовую коробочку, а из нее небольшой кусочек белесой глинистой массы. Затем прилепил кусочек этой массы к проводам в трубке, вставил в нее маленький, едва ли больше булавочной головки, электрод, завернул наушник и положил трубку на место.
Он уже сделал все, что хотел, но, вместо того чтобы уйти из номера, продолжал стоять на месте, оглядывая все вокруг. Он следил за Эль-Куширом уже пять дней, и, хотя распорядок ливийца не был таким строгим, как этого можно было ожидать, он вряд ли мог вернуться в номер прямо сейчас. Мельник обошел комнату, ступая на следы горничной и ни к чему не притрагиваясь. В углу одиноко стоял чемодан. Он нагнулся над ним и стал осматривать, отведя руки за спину. И сразу обнаружил коротенький волосок, спускавшийся от ручки, но не мог поверить, что это все. Он оказался прав, но это отняло еще пять минут, прежде чем он обнаружил нитку, уложенную вдоль нижней застежки-молнии. Не найдя больше ничего, Мельник решил рискнуть и открыл чемодан.
Осторожно сняв волосок и нитку, он аккуратно положил их на бюро и поднял крышку. Он снова стоял неподвижно, не трогая ничего внутри и внимательно исследуя все взглядом своих холодных глаз, пока не обнаружил еще одну маленькую нитку, выглядывавшую из-под пары носков. Он вынул и аккуратно положил ее рядом с двумя другими и начал перебирать одежду. Под рубашками лежал иракский паспорт и авиационный билет. Раскрыв паспорт, он увидел, что тот принадлежал другому лицу и был на другое имя. Авиационный билет также заинтересовал его. Он был выписан на имя, указанное в паспорте, на рейс Париж—Нью-Йорк.
Мельник был доволен, что воспользовался этим шансом, хотя, пожалуй, в этом и не было необходимости. Иногда человек должен подчиняться своим инстинктам. Он положил на место нитку, которая была в чемодане, потом документы, рубашки, закрыл чемодан, приладив еще одну нитку и волосок точно в тех местах, где они лежали. Затем он надел очки, взял пальто и шляпу и вышел из номера 1418.
В свой собственный номер Мельник не вернулся, а прошел в дальний конец холла, завернул за угол и стал ждать. Каждый раз, когда раздавался шум открываемой двери лифта, он быстрым шагом выходил из-за угла и проходил мимо двери номера Эль-Кушира. Иногда выходившие из лифта пассажиры шли в другую от него сторону, тогда он просто поворачивался и возвращался на место. Если пассажиры шли ему навстречу, он проходил мимо них, заворачивал за другой угол в холле, а услышав стук запираемой за ними двери, возвращался на свой пост.
Наконец из лифта вышел Эль-Кушир, но он был не один. Когда Дэвид проходил мимо них, он узнал во втором человеке того, чью фотографию видел в паспорте. Они дошли до номера как раз в тот момент, когда Дэвид отпер ключом свой собственный номер и вошел в него, не заперев дверь и оставив ее слегка приоткрытой. Ему хотелось бы оставить в номере Эль-Кушира микрофон, но у него не было с собой ни одного. Возможно, что Эль-Кушир все равно нашел бы его, но Мельник не думал, что тот обратит внимание на небольшое пятнышко, которое выглядит просто как кусочек клея, которым соединяют телефонные провода.
Ожидание ставило под угрозу выполнение его задачи, но шестым чувством он понимал, что происходит что-то важное. Они не ездят в Соединенные Штаты, они просто не делают этого. Они слишком хорошо понимают психологию американцев. Но что же тогда означает этот билет?
Он бросил шляпу и пальто на кровать, снял очки, поднял руки к голове и снял парик. Сидя на кровати, он массировал длинными пальцами совершенно лысую голову и ждал.
Казалось, что прошли часы, но прошло всего несколько минут, и Мельник услышал звук открывающейся двери в номере Эль-Кушира. Он моментально закрыл свою дверь и затаил дыхание, переведя его только тогда, когда услышал, что по коридору идет только один человек. Он подождал, когда откроются и закроются двери лифта, и решил подождать еще немного. Было всего девять часов вечера, и он подумал, что может позволить себе это. Эль-Кушир никогда не выходил вечером из номера, и сейчас ему, наверное, надо было позвонить своим хозяевам и сообщить, что билет он приобрел без проблем. Если он не позвонит, то они поймут, что что-то не так.
Мельник ждал почти до одиннадцати, он не был уверен, что Эль-Кушир уже завершил все свои дела. И все-таки он решился. Достав небольшую коробочку, похожую на портативную радиостанцию, он вытащил антенну и осторожно поставил ее на ночной столик. Вместо шкалы настройки у этой радиостанции была одна-единственная кнопка. Мельник поднял трубку телефона и набрал номер комнаты Эль-Кушира. В трубке прозвучало четыре гудка, пятый… Неужели Эль-Кушир мог выйти из номера, а он не заметил этого? Наконец трубку сняли.
– Да? – спросил Эль-Кушир заспанным голосом. Наверное, телефонный звонок разбудил его.
– Месье Эль-Кушир?
– Да. А в чем дело?
Мельник убрал телефонную трубку от уха и нажал на кнопку радиостанции. Телефон замолчал, и он положил трубку на аппарат.
Мельник ничего не услышал. Он подошел к двери номера, открыл ее и выглянул в холл, чтобы убедиться в отсутствии посторонних. Тишина, никого. Тихонько закрыв дверь, он подошел к кровати и лег, даже не подумав раздеться, так как понимал, что не уснет. Он лежал на спине, заложив руки за голову, прислушиваясь к малейшим звукам в холле и глядя в потолок. Так он пролежал до рассвета.
Поднявшись с кровати, Мельник надел парик, слегка затемненные очки, взял шляпу, пальто, чемодан и вышел из номера. Было тихо, в дверь номера Эль-Кушира никто не стучал, а это означало, что никто не пытался вечером дозвониться до него, и никого не беспокоило, что его телефон не работал. Его найдет горничная. Мельник на мгновение почувствовал жалость к женщине, входящей в номер и обнаруживающей человека, у которого снесено полголовы, но тут уж ничего не поделаешь. Потом об этой смерти узнают все, но человек с паспортом доложит своим хозяевам, что во время его пребывания в отеле ничего подозрительного не произошло, и они, возможно, решат, что человек, подложивший взрывчатку в телефон, не обнаружил авиационный билет и паспорт. Дэвид подумал, что они, вероятно, посчитают надежными принятые меры предосторожности и не отложат поездку в Нью-Йорк, хотя могут для большей безопасности поменять время вылета и рейс. Будет интересно, если кто-то сможет выяснить, зачем этот человек летит в Нью-Йорк.
Мельник выписался из отеля в половине восьмого утра и присоединился к утренней очереди туристов, стремящихся успеть на свои рейсы на Лондон, Брюссель, Рим или Тель-Авив.
– Вы уже заканчиваете? – спросил он по-французски.
– Да, месье. Я только положу полотенца в ванную и больше не буду вас беспокоить.
– Можете не торопиться.
Он скинул с плеча пальто, небрежно бросил его вместе с шляпой на кресло, подошел к окну и стал смотреть в него, дожидаясь ухода горничной. Потом он повернулся, снял очки и внимательно осмотрел комнату. Высокий и стройный, он стоял неподвижно, сначала двигались только его глаза – холодные голубые глаза, грозный вид которых подчеркивало полное отсутствие бровей. После того как глаза изучили все перед собой, справа налево потихоньку начала двигаться голова. Немигающие глаза и крючковатый орлиный нос делали его похожим на хищную птицу. И только после того как он увидел, действительно увидел все в комнате, в движение пришло тело.
Подойдя к телефону, он некоторое время разглядывал его, потом поднял трубку, открутил наушник, достал из кармана пластмассовую коробочку, а из нее небольшой кусочек белесой глинистой массы. Затем прилепил кусочек этой массы к проводам в трубке, вставил в нее маленький, едва ли больше булавочной головки, электрод, завернул наушник и положил трубку на место.
Он уже сделал все, что хотел, но, вместо того чтобы уйти из номера, продолжал стоять на месте, оглядывая все вокруг. Он следил за Эль-Куширом уже пять дней, и, хотя распорядок ливийца не был таким строгим, как этого можно было ожидать, он вряд ли мог вернуться в номер прямо сейчас. Мельник обошел комнату, ступая на следы горничной и ни к чему не притрагиваясь. В углу одиноко стоял чемодан. Он нагнулся над ним и стал осматривать, отведя руки за спину. И сразу обнаружил коротенький волосок, спускавшийся от ручки, но не мог поверить, что это все. Он оказался прав, но это отняло еще пять минут, прежде чем он обнаружил нитку, уложенную вдоль нижней застежки-молнии. Не найдя больше ничего, Мельник решил рискнуть и открыл чемодан.
Осторожно сняв волосок и нитку, он аккуратно положил их на бюро и поднял крышку. Он снова стоял неподвижно, не трогая ничего внутри и внимательно исследуя все взглядом своих холодных глаз, пока не обнаружил еще одну маленькую нитку, выглядывавшую из-под пары носков. Он вынул и аккуратно положил ее рядом с двумя другими и начал перебирать одежду. Под рубашками лежал иракский паспорт и авиационный билет. Раскрыв паспорт, он увидел, что тот принадлежал другому лицу и был на другое имя. Авиационный билет также заинтересовал его. Он был выписан на имя, указанное в паспорте, на рейс Париж—Нью-Йорк.
Мельник был доволен, что воспользовался этим шансом, хотя, пожалуй, в этом и не было необходимости. Иногда человек должен подчиняться своим инстинктам. Он положил на место нитку, которая была в чемодане, потом документы, рубашки, закрыл чемодан, приладив еще одну нитку и волосок точно в тех местах, где они лежали. Затем он надел очки, взял пальто и шляпу и вышел из номера 1418.
В свой собственный номер Мельник не вернулся, а прошел в дальний конец холла, завернул за угол и стал ждать. Каждый раз, когда раздавался шум открываемой двери лифта, он быстрым шагом выходил из-за угла и проходил мимо двери номера Эль-Кушира. Иногда выходившие из лифта пассажиры шли в другую от него сторону, тогда он просто поворачивался и возвращался на место. Если пассажиры шли ему навстречу, он проходил мимо них, заворачивал за другой угол в холле, а услышав стук запираемой за ними двери, возвращался на свой пост.
Наконец из лифта вышел Эль-Кушир, но он был не один. Когда Дэвид проходил мимо них, он узнал во втором человеке того, чью фотографию видел в паспорте. Они дошли до номера как раз в тот момент, когда Дэвид отпер ключом свой собственный номер и вошел в него, не заперев дверь и оставив ее слегка приоткрытой. Ему хотелось бы оставить в номере Эль-Кушира микрофон, но у него не было с собой ни одного. Возможно, что Эль-Кушир все равно нашел бы его, но Мельник не думал, что тот обратит внимание на небольшое пятнышко, которое выглядит просто как кусочек клея, которым соединяют телефонные провода.
Ожидание ставило под угрозу выполнение его задачи, но шестым чувством он понимал, что происходит что-то важное. Они не ездят в Соединенные Штаты, они просто не делают этого. Они слишком хорошо понимают психологию американцев. Но что же тогда означает этот билет?
Он бросил шляпу и пальто на кровать, снял очки, поднял руки к голове и снял парик. Сидя на кровати, он массировал длинными пальцами совершенно лысую голову и ждал.
Казалось, что прошли часы, но прошло всего несколько минут, и Мельник услышал звук открывающейся двери в номере Эль-Кушира. Он моментально закрыл свою дверь и затаил дыхание, переведя его только тогда, когда услышал, что по коридору идет только один человек. Он подождал, когда откроются и закроются двери лифта, и решил подождать еще немного. Было всего девять часов вечера, и он подумал, что может позволить себе это. Эль-Кушир никогда не выходил вечером из номера, и сейчас ему, наверное, надо было позвонить своим хозяевам и сообщить, что билет он приобрел без проблем. Если он не позвонит, то они поймут, что что-то не так.
Мельник ждал почти до одиннадцати, он не был уверен, что Эль-Кушир уже завершил все свои дела. И все-таки он решился. Достав небольшую коробочку, похожую на портативную радиостанцию, он вытащил антенну и осторожно поставил ее на ночной столик. Вместо шкалы настройки у этой радиостанции была одна-единственная кнопка. Мельник поднял трубку телефона и набрал номер комнаты Эль-Кушира. В трубке прозвучало четыре гудка, пятый… Неужели Эль-Кушир мог выйти из номера, а он не заметил этого? Наконец трубку сняли.
– Да? – спросил Эль-Кушир заспанным голосом. Наверное, телефонный звонок разбудил его.
– Месье Эль-Кушир?
– Да. А в чем дело?
Мельник убрал телефонную трубку от уха и нажал на кнопку радиостанции. Телефон замолчал, и он положил трубку на аппарат.
Мельник ничего не услышал. Он подошел к двери номера, открыл ее и выглянул в холл, чтобы убедиться в отсутствии посторонних. Тишина, никого. Тихонько закрыв дверь, он подошел к кровати и лег, даже не подумав раздеться, так как понимал, что не уснет. Он лежал на спине, заложив руки за голову, прислушиваясь к малейшим звукам в холле и глядя в потолок. Так он пролежал до рассвета.
Поднявшись с кровати, Мельник надел парик, слегка затемненные очки, взял шляпу, пальто, чемодан и вышел из номера. Было тихо, в дверь номера Эль-Кушира никто не стучал, а это означало, что никто не пытался вечером дозвониться до него, и никого не беспокоило, что его телефон не работал. Его найдет горничная. Мельник на мгновение почувствовал жалость к женщине, входящей в номер и обнаруживающей человека, у которого снесено полголовы, но тут уж ничего не поделаешь. Потом об этой смерти узнают все, но человек с паспортом доложит своим хозяевам, что во время его пребывания в отеле ничего подозрительного не произошло, и они, возможно, решат, что человек, подложивший взрывчатку в телефон, не обнаружил авиационный билет и паспорт. Дэвид подумал, что они, вероятно, посчитают надежными принятые меры предосторожности и не отложат поездку в Нью-Йорк, хотя могут для большей безопасности поменять время вылета и рейс. Будет интересно, если кто-то сможет выяснить, зачем этот человек летит в Нью-Йорк.
Мельник выписался из отеля в половине восьмого утра и присоединился к утренней очереди туристов, стремящихся успеть на свои рейсы на Лондон, Брюссель, Рим или Тель-Авив.
2
Коридор был длинным, хорошо освещенным и пустым. Двери кабинетов располагались вдоль стен через равные промежутки в двенадцать футов. Освещался коридор неоновыми лампами, установленными на потолке, и через единственное окно в конце холла. В это раннее утро солнечные лучи отражались от белых облицовочных плит здания, и яркие блики от окна резали глаза Джулиану Мазору, который стоял возле двери своего кабинета, разглядывая коридор и куря свою последнюю на сегодняшний день сигарету. Было девять часов двенадцать минут утра, и он думал, как ему удастся остаток дня прожить без еще одной сигареты. Нет, он не сможет. Черт побери, он понимал, что прикончит пачку до ланча, и все же продолжал задавать себе этот вопрос.
Щурясь от ярких лучей солнца, он бросил еще один взгляд на коридор и с сожалением вздохнул, как делал всегда, когда возникала сложная проблема. В такие моменты он говорил себе, что если бы работал в Скотленд-ярде, то все было бы иначе. Он был уверен, что в Скотленд-ярде коридоры темные и извилистые, в кабинетах камины, на полу лежат тяжелые ковры, на стенах висят старинные картины, а мебель громоздкая и полированная.
Он знал, конечно, что это совсем не так, потому что спрашивал у многих сотрудников Скотленд-ярда об их рабочих местах, но он любил старые детективные романы, и ему нравилось представлять, что где-то подобная обстановка существует в реальности. А здесь, в штаб-квартире Моссад в Израиле, все было бесцветным, функциональным, эффективным и угнетающим. Он мечтал о викторианской обстановке, о скрытых намеках вместо прямых указаний, о загримированных фигурах, молча проходящих затемненными коридорами. Он снова вздохнул, зашел в кабинет, закрыл за собой дверь и, подойдя к столу, достал последнюю сигарету. Докурив ее большими затяжками почти до фильтра, он затушил окурок, сел за стол и снова прочитал отчет.
Мазор обхватил голову руками и помотал ею. Где это написано, – подумал он про себя, – что агент должен иметь «интуицию»? Где эти идиоты нахватались таких понятий? Он старался, Бог свидетель, что он старался вдолбить им, что лучший способ точно выполнять приказы – это выполнять приказы. Интуиция – прерогатива высших чиновников штабов, где люди могут позволить себе это, потому что не умеют делать ничего лучшего. В штабе человек может сидеть откинувшись в кресле и, подперев рукой голову, думать о чьей-то судьбе и фантазировать о том, что может произойти в этом самом невероятном из миров. Потом этот человек может спустить свои фантазии в сортир и обратиться к реальностям этого самого делового из миров.
Вот чьей прерогативой является интуиция – штабов и сортира. В условиях агентурной работы интуиция называется гаданием, а гадание не лучший путь укрепления национальной безопасности. Но как убедить игрока в кости, что он обречен уже в тот момент, когда делает свой первый бросок?
Мазор вздохнул. Он снова начал рассуждать о Мельнике. Вот если бы Мельник был одним из тех молодых новичков, пришедших со школьной скамьи, Мазору нужно было бы просто отшлепать его по заднице и научить не совать нос в чужие дела. Но Мельнику было тридцать восемь лет, он был почти одного возраста с Мазором, а на самом деле даже постарше, так как Мельник был из первого поколения «сабров». Эти сабры были хуже всех. Сегодняшняя еврейская молодежь, похоже, слегка отличается от молодежи в других странах, но те первые евреи, родившиеся в первые годы существования нового государства Израиль, были совсем другими существами, иными представителями рода человеческого. Может, Господь создал их потому, что именно в таких людях нуждалась нация, окруженная со всех сторон врагами? Или такими их сделали матери, видевшие в них первых настоящих евреев, подобных тем, которые родились свыше двух тысяч лет назад?
Он улыбнулся, вспомнив старую шутку: Вопрос: Почему мы считаем, что Иисус был еврей? Ответ: Потому что он до тридцати пяти лет жил дома, помогал отцу в делах, а его мать думала, что он Бог.
Улыбку Мазора оборвал очередной вздох. Он вытащил пачку сигарет, слегка поборолся сам с собой и капитулировал, решив, что во всем виноват Мельник. Разве может человек бросить курить, когда у него такие агенты, как Мельник?
Мельник охотился за Эль-Куширом почти четыре месяца. В течение года это было его третье задание от Мазора, и первые два он выполнил точно в соответствии с приказом. Он выследил ливийского террориста в Стамбуле и разделался с ним, в Италии он обнаружил убийцу из ООП и положил конец его карьере. Мельник был хорошей кандидатурой для устранения Эль-Кушира, ответственного за взрыв самолета в 1985 году, в результате которого погибли пятьдесят шесть израильтян, и за организацию вооруженного нападения на автобус с туристами, когда было убито семнадцать человек.
Люди, подобные Эль-Куширу, доставляли больше неприятностей будучи арестованными, чем находясь на свободе. Если сообщалось об их аресте, то за этим непременно следовал захват заложников. Похищались совершенно невиновные мужчины и женщины, и их жизни становились объектом торговли. На сделки с бандитами никто не идет, но, по мере того как неделями тянется суд, давление со стороны бандитов усиливается, возрастают мучения жертв и их семей, а в конечном счете умирают все – и осужденный и заложники.
Работа Мазора и заключалась в недопущении подобных инцидентов. Его команда работала с известными террористами и, когда обнаруживала их, то убивала – просто убивала, без огласки и ответных мер возмездия. Если бы об этом узнали в Израиле, это вызвало бы волну протестов. Мазор соглашался с тем, что убийство – это метод действия террористов, но в силу того, что в случае ареста своих террористы всегда принимали ответные меры, бороться с ними можно было только подобным образом, и Израиль научился делать это очень хорошо.
Мазор схватил пепельницу, подержал ее секунду в руках и швырнул. Пепельница ударилась о стену, разбилась вдребезги, и осколки со звоном посыпались на чистый деревянный пол. Он выдвинул ящик, вынул другую пепельницу, осторожно поставил ее в центр стола и закурил следующую сигарету. Закрывая ящик, он отметил, что пепельницы у него закончились.
Он не должен думать о своей работе подобным образом. Именно это часто случалось с его агентами – они начинали слишком много думать о том, что они делают, вместо того чтобы думать, почему они это делают. И тогда уже агенты становились непригодными к работе. Он перевел дыхание и тихо, протяжно вздохнул. Лицемерие мира захлестнуло их всех, но это лицемерие зиждилось на догматах иудаизма. Так кому мог пожаловаться еврей? «Не убий… Мне отмщение, и Аз воздам», – говорит Господь. Поэтому ни одно цивилизованное государство не одобрит убийства убийц без официального суда над ними, и в силу этого команда Мазора была не только неофициальной, но и полностью засекреченной. Кнессет никогда не слышал о ней, а премьер-министр пришел бы в ужас, если бы сведения о ней просочились в мировую печать. Даже Моссад тут же отказалась бы от нее.
Агенты Мазора снабжались списком людей, деньгами, оборудованием и инструкциями на случай, если придется скрываться. В контакт со штабом они вступали только в тех случаях, когда возникали проблемы, которых они не могли решить сами, но такие агенты, которые сами не могли решать проблем, долго не работали. Или их списывал Мазор, или, что происходило гораздо чаще, они погибали от рук убийц, за которыми охотились. Таким обычно бывал конец агента. Случалось, что продержавшиеся довольно долго агенты начинали испытывать угрызения совести, и тогда их отправляли в отставку на канцелярскую работу. Но Мельник? Мазор возлагал на него большие надежды, и вот теперь вдруг такой номер! Интуиция!
У Мазора застучало в висках. Он бросил взгляд на часы – всего половина десятого утра – слишком рано для головной боли. Он начал массировать переносицу большим и указательным пальцами и попытался расслабиться.
Мельнику не следовало открывать чемодан, не следовало ждать столько времени, чтобы выполнить задание. Ведь он мог упустить Эль-Кушира, четыре месяца усилий пошли бы насмарку, и, кто знает, сколько жизней успел бы унести этот убийца, прежде чем вновь появилась бы возможность покончить с ним. Интуиция Мельника, а на самом деле просто самонадеянность, могла бы обернуться дополнительными жертвами в больницах и моргах Иерусалима или Тель-Авива. И ради чего? Ради взгляда на паспорт и авиационный билет? Мазор покачал головой. Он вызовет Мельника, выбьет из него эту самонадеянность и накажет. Но каким образом?
Зазвонил телефон.
Это был Директор. Мазор поднялся, затушил сигарету и быстро вышел в холл.
Щурясь от ярких лучей солнца, он бросил еще один взгляд на коридор и с сожалением вздохнул, как делал всегда, когда возникала сложная проблема. В такие моменты он говорил себе, что если бы работал в Скотленд-ярде, то все было бы иначе. Он был уверен, что в Скотленд-ярде коридоры темные и извилистые, в кабинетах камины, на полу лежат тяжелые ковры, на стенах висят старинные картины, а мебель громоздкая и полированная.
Он знал, конечно, что это совсем не так, потому что спрашивал у многих сотрудников Скотленд-ярда об их рабочих местах, но он любил старые детективные романы, и ему нравилось представлять, что где-то подобная обстановка существует в реальности. А здесь, в штаб-квартире Моссад в Израиле, все было бесцветным, функциональным, эффективным и угнетающим. Он мечтал о викторианской обстановке, о скрытых намеках вместо прямых указаний, о загримированных фигурах, молча проходящих затемненными коридорами. Он снова вздохнул, зашел в кабинет, закрыл за собой дверь и, подойдя к столу, достал последнюю сигарету. Докурив ее большими затяжками почти до фильтра, он затушил окурок, сел за стол и снова прочитал отчет.
Мазор обхватил голову руками и помотал ею. Где это написано, – подумал он про себя, – что агент должен иметь «интуицию»? Где эти идиоты нахватались таких понятий? Он старался, Бог свидетель, что он старался вдолбить им, что лучший способ точно выполнять приказы – это выполнять приказы. Интуиция – прерогатива высших чиновников штабов, где люди могут позволить себе это, потому что не умеют делать ничего лучшего. В штабе человек может сидеть откинувшись в кресле и, подперев рукой голову, думать о чьей-то судьбе и фантазировать о том, что может произойти в этом самом невероятном из миров. Потом этот человек может спустить свои фантазии в сортир и обратиться к реальностям этого самого делового из миров.
Вот чьей прерогативой является интуиция – штабов и сортира. В условиях агентурной работы интуиция называется гаданием, а гадание не лучший путь укрепления национальной безопасности. Но как убедить игрока в кости, что он обречен уже в тот момент, когда делает свой первый бросок?
Мазор вздохнул. Он снова начал рассуждать о Мельнике. Вот если бы Мельник был одним из тех молодых новичков, пришедших со школьной скамьи, Мазору нужно было бы просто отшлепать его по заднице и научить не совать нос в чужие дела. Но Мельнику было тридцать восемь лет, он был почти одного возраста с Мазором, а на самом деле даже постарше, так как Мельник был из первого поколения «сабров». Эти сабры были хуже всех. Сегодняшняя еврейская молодежь, похоже, слегка отличается от молодежи в других странах, но те первые евреи, родившиеся в первые годы существования нового государства Израиль, были совсем другими существами, иными представителями рода человеческого. Может, Господь создал их потому, что именно в таких людях нуждалась нация, окруженная со всех сторон врагами? Или такими их сделали матери, видевшие в них первых настоящих евреев, подобных тем, которые родились свыше двух тысяч лет назад?
Он улыбнулся, вспомнив старую шутку: Вопрос: Почему мы считаем, что Иисус был еврей? Ответ: Потому что он до тридцати пяти лет жил дома, помогал отцу в делах, а его мать думала, что он Бог.
Улыбку Мазора оборвал очередной вздох. Он вытащил пачку сигарет, слегка поборолся сам с собой и капитулировал, решив, что во всем виноват Мельник. Разве может человек бросить курить, когда у него такие агенты, как Мельник?
Мельник охотился за Эль-Куширом почти четыре месяца. В течение года это было его третье задание от Мазора, и первые два он выполнил точно в соответствии с приказом. Он выследил ливийского террориста в Стамбуле и разделался с ним, в Италии он обнаружил убийцу из ООП и положил конец его карьере. Мельник был хорошей кандидатурой для устранения Эль-Кушира, ответственного за взрыв самолета в 1985 году, в результате которого погибли пятьдесят шесть израильтян, и за организацию вооруженного нападения на автобус с туристами, когда было убито семнадцать человек.
Люди, подобные Эль-Куширу, доставляли больше неприятностей будучи арестованными, чем находясь на свободе. Если сообщалось об их аресте, то за этим непременно следовал захват заложников. Похищались совершенно невиновные мужчины и женщины, и их жизни становились объектом торговли. На сделки с бандитами никто не идет, но, по мере того как неделями тянется суд, давление со стороны бандитов усиливается, возрастают мучения жертв и их семей, а в конечном счете умирают все – и осужденный и заложники.
Работа Мазора и заключалась в недопущении подобных инцидентов. Его команда работала с известными террористами и, когда обнаруживала их, то убивала – просто убивала, без огласки и ответных мер возмездия. Если бы об этом узнали в Израиле, это вызвало бы волну протестов. Мазор соглашался с тем, что убийство – это метод действия террористов, но в силу того, что в случае ареста своих террористы всегда принимали ответные меры, бороться с ними можно было только подобным образом, и Израиль научился делать это очень хорошо.
Мазор схватил пепельницу, подержал ее секунду в руках и швырнул. Пепельница ударилась о стену, разбилась вдребезги, и осколки со звоном посыпались на чистый деревянный пол. Он выдвинул ящик, вынул другую пепельницу, осторожно поставил ее в центр стола и закурил следующую сигарету. Закрывая ящик, он отметил, что пепельницы у него закончились.
Он не должен думать о своей работе подобным образом. Именно это часто случалось с его агентами – они начинали слишком много думать о том, что они делают, вместо того чтобы думать, почему они это делают. И тогда уже агенты становились непригодными к работе. Он перевел дыхание и тихо, протяжно вздохнул. Лицемерие мира захлестнуло их всех, но это лицемерие зиждилось на догматах иудаизма. Так кому мог пожаловаться еврей? «Не убий… Мне отмщение, и Аз воздам», – говорит Господь. Поэтому ни одно цивилизованное государство не одобрит убийства убийц без официального суда над ними, и в силу этого команда Мазора была не только неофициальной, но и полностью засекреченной. Кнессет никогда не слышал о ней, а премьер-министр пришел бы в ужас, если бы сведения о ней просочились в мировую печать. Даже Моссад тут же отказалась бы от нее.
Агенты Мазора снабжались списком людей, деньгами, оборудованием и инструкциями на случай, если придется скрываться. В контакт со штабом они вступали только в тех случаях, когда возникали проблемы, которых они не могли решить сами, но такие агенты, которые сами не могли решать проблем, долго не работали. Или их списывал Мазор, или, что происходило гораздо чаще, они погибали от рук убийц, за которыми охотились. Таким обычно бывал конец агента. Случалось, что продержавшиеся довольно долго агенты начинали испытывать угрызения совести, и тогда их отправляли в отставку на канцелярскую работу. Но Мельник? Мазор возлагал на него большие надежды, и вот теперь вдруг такой номер! Интуиция!
У Мазора застучало в висках. Он бросил взгляд на часы – всего половина десятого утра – слишком рано для головной боли. Он начал массировать переносицу большим и указательным пальцами и попытался расслабиться.
Мельнику не следовало открывать чемодан, не следовало ждать столько времени, чтобы выполнить задание. Ведь он мог упустить Эль-Кушира, четыре месяца усилий пошли бы насмарку, и, кто знает, сколько жизней успел бы унести этот убийца, прежде чем вновь появилась бы возможность покончить с ним. Интуиция Мельника, а на самом деле просто самонадеянность, могла бы обернуться дополнительными жертвами в больницах и моргах Иерусалима или Тель-Авива. И ради чего? Ради взгляда на паспорт и авиационный билет? Мазор покачал головой. Он вызовет Мельника, выбьет из него эту самонадеянность и накажет. Но каким образом?
Зазвонил телефон.
Это был Директор. Мазор поднялся, затушил сигарету и быстро вышел в холл.
3
Фазал Абдул Ниссар заерзал в кресле, закусил ус и беспокойно огляделся вокруг. Внутренне он посмеялся над собой: «А что, собственно, ты собирался увидеть?» В любом случае, на бульваре все было спокойно. Автомобили сновали взад и вперед, люди шли по тротуару и по улице, не обращая внимания на автомобили точно так же, как автомобили не обращали внимания на них. Фазала совсем не удивляло, что не происходит дорожных происшествий, ему приходилось ездить и при более хаотичном автомобильном движении. Его интересовали все люди, сидящие за столиками кафе, расположенными на тротуаре. Следят ли они за ним? Когда он смотрел на каждого из посетителей, они, конечно, не следили за ним. Но что происходило, когда он отворачивался?
«Паранойя, – сказал он про себя. – Не что иное, как паранойя». Затем он снова опустил взгляд на газету, лежащую у него на коленях, нервно передернул плечами и пригладил волосы на затылке.
В газете сообщалось, что М. Вадир Нагурни был убит на четырнадцатом этаже отеля «Георг V» – ему разнесло голову взрывом бомбы, заложенной в телефон. Это было похоже на политическое убийство, но, во-первых, ни одна террористическая группировка не взяла на себя ответственность за это убийство, а, во-вторых, М.Нагурни не был известен как политический деятель. У него был алжирский паспорт, и больше о нем ничего не было известно.
«Неужели это Эль-Кушир?», – подумал Фазал. Он не знал, под каким именем и с каким паспортом Эль-Кушир прибыл в Париж. Прошлым вечером он даже не потрудился запомнить номер комнаты, в которой остановился Эль-Кушир. Номер находился высоко, может быть, и на четырнадцатом этаже, но он не обратил внимания. Идиот! Пора было бы научиться замечать такие вещи.
Но теперь это уже не имело значения, и не стоило тратить время на самобичевание. Что он должен был теперь делать – вот в чем заключался главный вопрос. У него не было инструкций на случай подобной ситуации и спросить было не у кого. Внезапно он вспомнил, как Эль-Кушир открывал в номере чемодан, и эти воспоминания успокоили его. Ведь Эль-Кушир показал ему тоненький волосок на ручке, одну нитку на застежке-молнии чемодана и еще одну внутри под носками. Было ясно, что чемодан никто не открывал, и, даже если убитый и был Эль-Куширом, убийца ничего не знал о нем – о Фазале. Нет причин для паники, надо успокоиться и… и что? Что теперь он должен делать?
Фазал понял, что выбора у него не было. Не было никаких указаний на случай такой непредвиденной ситуации. Он ни с кем не мог связаться, не мог изменить планы даже в том случае, если убийца все-таки знает о нем. У него есть инструкции, и он должен четко следовать каждой их букве. Он должен прибыть в аэропорт Орли в субботу, одетый точно в соответствии с инструкциями, имея при себе точно такой чемодан, как предписывалось, и должен улететь именно тем рейсом, который был обозначен в его билете.
Фазал сердито потряс головой и допил свой кофе. Он ведь всего лишь обычный пилот, и не знаком со всеми этими штучками. Потом он напомнил себе, что он уже не сирийский парень Фазал Ниссар, а гражданин Ирака Мохаммед Асри. И теперь он уже не просто обычный пилот.
«Паранойя, – сказал он про себя. – Не что иное, как паранойя». Затем он снова опустил взгляд на газету, лежащую у него на коленях, нервно передернул плечами и пригладил волосы на затылке.
В газете сообщалось, что М. Вадир Нагурни был убит на четырнадцатом этаже отеля «Георг V» – ему разнесло голову взрывом бомбы, заложенной в телефон. Это было похоже на политическое убийство, но, во-первых, ни одна террористическая группировка не взяла на себя ответственность за это убийство, а, во-вторых, М.Нагурни не был известен как политический деятель. У него был алжирский паспорт, и больше о нем ничего не было известно.
«Неужели это Эль-Кушир?», – подумал Фазал. Он не знал, под каким именем и с каким паспортом Эль-Кушир прибыл в Париж. Прошлым вечером он даже не потрудился запомнить номер комнаты, в которой остановился Эль-Кушир. Номер находился высоко, может быть, и на четырнадцатом этаже, но он не обратил внимания. Идиот! Пора было бы научиться замечать такие вещи.
Но теперь это уже не имело значения, и не стоило тратить время на самобичевание. Что он должен был теперь делать – вот в чем заключался главный вопрос. У него не было инструкций на случай подобной ситуации и спросить было не у кого. Внезапно он вспомнил, как Эль-Кушир открывал в номере чемодан, и эти воспоминания успокоили его. Ведь Эль-Кушир показал ему тоненький волосок на ручке, одну нитку на застежке-молнии чемодана и еще одну внутри под носками. Было ясно, что чемодан никто не открывал, и, даже если убитый и был Эль-Куширом, убийца ничего не знал о нем – о Фазале. Нет причин для паники, надо успокоиться и… и что? Что теперь он должен делать?
Фазал понял, что выбора у него не было. Не было никаких указаний на случай такой непредвиденной ситуации. Он ни с кем не мог связаться, не мог изменить планы даже в том случае, если убийца все-таки знает о нем. У него есть инструкции, и он должен четко следовать каждой их букве. Он должен прибыть в аэропорт Орли в субботу, одетый точно в соответствии с инструкциями, имея при себе точно такой чемодан, как предписывалось, и должен улететь именно тем рейсом, который был обозначен в его билете.
Фазал сердито потряс головой и допил свой кофе. Он ведь всего лишь обычный пилот, и не знаком со всеми этими штучками. Потом он напомнил себе, что он уже не сирийский парень Фазал Ниссар, а гражданин Ирака Мохаммед Асри. И теперь он уже не просто обычный пилот.
4
– Джулиан, я хочу, чтобы твои хорьки разыскали одну крысу, – с ходу начал Директор.
На лице Мазора моментально появилось озабоченное выражение, и Директор рассмеялся. Мазор всегда подозрительно относился к людям, имеющим дело с террористами.
– Не беспокойся, старик, – произнес Директор тоном, выдававшим его оксфордское образование. – Просто нам нужно от него кое-что более важное, чем просто похоронить его. Затевается что-то крупное, и нам пора вступать в игру. У тебя ведь кто-то следит за этим Эль-Куширом, так ведь?
«О, Боже», – подумал Мазор и кивнул.
– Ну, конечно. При прошлой встрече ты говорил, что к нему уже подобрались вплотную, да? Результата можно ожидать в самое ближайшее время. Насколько я помню, именно так ты и говорил. Верно?
Мазор кивнул. «Почему, Боже? Почему я?»
– Хорошо. Отлично. Но не убивайте его. Мы хотим проследить за ним, выявить его контакты, а затем взять живым и допросить. После этого ты можешь убить его, это я тебе обещаю. Договорились?
Директора удивило, что озабоченное выражение так и не исчезло с лица Мазора, безусловно, оно казалось слишком напряженным. Мазор судорожно сглотнул слюну.
– Что-то не так? – поинтересовался Директор.
– Да, сэр.
Директор посмотрел на него.
– Только не говори мне, что…
– Да, сэр.
– Черт побери! – Директор стукнул кулаком по ладони и уставился на Мазора с таким видом, словно хотел и его стукнуть подобным образом. Потом он повернулся в кресле и устремил взгляд в стену. Мазор продолжал судорожно сглатывать слюну. Директор снова повернулся к нему.
– Когда? – спросил он.
– Как раз вчера. Я получил донесение всего несколько часов назад.
– Где?
– В Париже.
– Это точно? Нет шансов, что он просто ранен? Мазор почувствовал себя оскорбленным, его люди не могли просто ранить.
– Нет. Ему разнесло голову бомбой, заложенной в телефон.
– Тело обнаружили?
– Думаю, что да.
– Не надо думать! Немедленно отправь туда кого-нибудь. Если полиции еще нет, пусть проверят его карманы, обыщут его номер, пусть обыщут все там, где он жил. Мы должны обнаружить какую-нибудь зацепку, которая позволит нам действовать дальше.
Мазор с благодарностью подумал об интуиции Мельника.
– Позвольте спросить…
– Нет, не позволю. Никаких вопросов. Пошли туда срочно людей, пока эти чертовы французские «флики» не перерыли там все. От них мы ничего не получим. Разве нельзя было убить его в Германии, с которой у нас тесное сотрудничество?
– Разрешите предложить…
– Нет. Я не хочу от тебя ничего слышать, пока не обнаружишь что-нибудь, что помогло бы нам выяснить намерения Эль-Кушира.
– Мне кажется, что у нас кое-что есть, – сказал Мазор.
Директор прервал поток своих излияний, осторожно взглянул на Мазора и обнаружил, что сидит на краю кресла, протянув указательный палец в направлении лица Мазора. Он отодвинулся, сложил руки, с недоверием посмотрел на Мазора и спросил:
– И что это?
– Наш агент «Колдун» – это Дэвид Мель…
– Мне не нужно его имя, я его не хочу знать.
– Простите. Колдуну удалось обыскать номер Эль-Кушира до того, как он убил его. Он…
– В этом есть что-нибудь необычное?
– Да, это очень необычно, сэр. Боюсь, что Колдун слишком инициативный агент.
Директор поднял брови, и Мазор продолжил:
– Он обнаружил паспорт и авиационный билет из Парижа в Нью-Йорк на имя Мохаммеда Асри.
– Вот оно! – Директор буквально выпрыгнул из кресла и несколько раз возбужденно прошелся по кабинету. – Это как раз то, что мы искали. Мы знаем этого человека? Как его имя? Асри?
– Я еще не успел проверить, но это имя мне незнакомо.
Директор снова уселся в кресло.
– Займись этим прямо сейчас, – он откинулся в кресле и лучезарно улыбнулся Мазору. – Черт подери, – воскликнул он, и в этом возгласе отразилась его двухлетняя работа в ЦРУ двадцать лет назад. – В конечном итоге все сложилось удачно.
На лице Мазора моментально появилось озабоченное выражение, и Директор рассмеялся. Мазор всегда подозрительно относился к людям, имеющим дело с террористами.
– Не беспокойся, старик, – произнес Директор тоном, выдававшим его оксфордское образование. – Просто нам нужно от него кое-что более важное, чем просто похоронить его. Затевается что-то крупное, и нам пора вступать в игру. У тебя ведь кто-то следит за этим Эль-Куширом, так ведь?
«О, Боже», – подумал Мазор и кивнул.
– Ну, конечно. При прошлой встрече ты говорил, что к нему уже подобрались вплотную, да? Результата можно ожидать в самое ближайшее время. Насколько я помню, именно так ты и говорил. Верно?
Мазор кивнул. «Почему, Боже? Почему я?»
– Хорошо. Отлично. Но не убивайте его. Мы хотим проследить за ним, выявить его контакты, а затем взять живым и допросить. После этого ты можешь убить его, это я тебе обещаю. Договорились?
Директора удивило, что озабоченное выражение так и не исчезло с лица Мазора, безусловно, оно казалось слишком напряженным. Мазор судорожно сглотнул слюну.
– Что-то не так? – поинтересовался Директор.
– Да, сэр.
Директор посмотрел на него.
– Только не говори мне, что…
– Да, сэр.
– Черт побери! – Директор стукнул кулаком по ладони и уставился на Мазора с таким видом, словно хотел и его стукнуть подобным образом. Потом он повернулся в кресле и устремил взгляд в стену. Мазор продолжал судорожно сглатывать слюну. Директор снова повернулся к нему.
– Когда? – спросил он.
– Как раз вчера. Я получил донесение всего несколько часов назад.
– Где?
– В Париже.
– Это точно? Нет шансов, что он просто ранен? Мазор почувствовал себя оскорбленным, его люди не могли просто ранить.
– Нет. Ему разнесло голову бомбой, заложенной в телефон.
– Тело обнаружили?
– Думаю, что да.
– Не надо думать! Немедленно отправь туда кого-нибудь. Если полиции еще нет, пусть проверят его карманы, обыщут его номер, пусть обыщут все там, где он жил. Мы должны обнаружить какую-нибудь зацепку, которая позволит нам действовать дальше.
Мазор с благодарностью подумал об интуиции Мельника.
– Позвольте спросить…
– Нет, не позволю. Никаких вопросов. Пошли туда срочно людей, пока эти чертовы французские «флики» не перерыли там все. От них мы ничего не получим. Разве нельзя было убить его в Германии, с которой у нас тесное сотрудничество?
– Разрешите предложить…
– Нет. Я не хочу от тебя ничего слышать, пока не обнаружишь что-нибудь, что помогло бы нам выяснить намерения Эль-Кушира.
– Мне кажется, что у нас кое-что есть, – сказал Мазор.
Директор прервал поток своих излияний, осторожно взглянул на Мазора и обнаружил, что сидит на краю кресла, протянув указательный палец в направлении лица Мазора. Он отодвинулся, сложил руки, с недоверием посмотрел на Мазора и спросил:
– И что это?
– Наш агент «Колдун» – это Дэвид Мель…
– Мне не нужно его имя, я его не хочу знать.
– Простите. Колдуну удалось обыскать номер Эль-Кушира до того, как он убил его. Он…
– В этом есть что-нибудь необычное?
– Да, это очень необычно, сэр. Боюсь, что Колдун слишком инициативный агент.
Директор поднял брови, и Мазор продолжил:
– Он обнаружил паспорт и авиационный билет из Парижа в Нью-Йорк на имя Мохаммеда Асри.
– Вот оно! – Директор буквально выпрыгнул из кресла и несколько раз возбужденно прошелся по кабинету. – Это как раз то, что мы искали. Мы знаем этого человека? Как его имя? Асри?
– Я еще не успел проверить, но это имя мне незнакомо.
Директор снова уселся в кресло.
– Займись этим прямо сейчас, – он откинулся в кресле и лучезарно улыбнулся Мазору. – Черт подери, – воскликнул он, и в этом возгласе отразилась его двухлетняя работа в ЦРУ двадцать лет назад. – В конечном итоге все сложилось удачно.