Страница:
— Что это?! — Роман указал в сторону.
Слева от дороги, прорезая молоко тумана, виднелась черная полоса — будто в небо уходил недвижный столб черного дыма. Но это был не дым — что-то другое. Роман смотрел и ощущал тревогу, от которой все внутри цепенело.
Стен пригнулся, глянул в боковое стекло, но ничего не сказал. Но колдун заметил, как пальцы Алексея с силой стиснули руль, костяшки побелели.
Вторая граница оказалась куда прочнее первой. Джип вломился в нее, и сверху с шорохом посыпались льдистые осколки. Усилием воли колдун отталкивал их от себя, раскидывал по сторонам и отчетливо слышал за спиной мелодичный звон разбиваемых стекол. Дважды он все же не успел увернуться и почувствовал вполне ощутимую боль — будто лезвием полоснули по руке и плечу. Но следов не осталось.
Джип затормозил. Они остановились внутри — в Беловодье.
— Все не так уж и страшно, — засмеялся Юл.
Роман посмотрел на Надю, что покоилась у него на коленях. Ее лицо было по-прежнему подернуто льдом, глаза раскрыты, зрачки неподвижны. Чуда не произошло.
Путники стали вылезать из машины. Последним выпрыгнул Роман. Выпрыгнул и оторопел. Он был уверен, что увидит крохотное пространство, сдавленное тесным обручем, жалкое озерцо, бережок, коттеджи — воплощение простенькой мечты, некое подобие того, что он создал сам в лесу с помощью Юла, — то, что видели снаружи люди Колодина. Но здесь был иной размах, и все было иное.
Джип стоял на дороге. А дорога лежала на поверхности озера. Именно так — белые плиты покоились поверх воды с небольшими зазорами, и меж ними протекали тонкие струйки. Внутри круга было только огромное светлое озеро. И в центре прямо из воды поднималась белая церковка. В глубине, под толщей воды, горели негасимые свечи и угадывались крыши затонувших хоромин. Вода в озере была гораздо светлее неба, чего, вообще говоря, в природе не бывает. Над водой чернели отдельно стоящие вековые ели. А по воде, переплетаясь и вновь расходясь, пролегали тропинки из белого камня. Каждый камень лежал отдельно от другого. Тропинки сплетались с дорогой и убегали вдаль, заканчивая свой бег у крыльца какого-нибудь дома, или приводили к кольцевым парапетам из белого плавучего камня. Одно такое кольцо шло вдоль наружной стены Беловодья, второе окружало водный круг в центре. Дома поднимались из воды. Не в том смысле, что из воды выныривали, а в том, что сами были частью светлых вод. Они то погружались вглубь, то вновь поднимались. Контуры стен, наличники, ставни, черепица на крышах в флюгера над крышами — все менялось, и только глаз начинал привыкать к облику, как являлись уже другие очертания, чтобы через несколько мгновений сделаться прежними. Впрочем, в этом прежнем непременно проглядывало что-нибудь особенное, новое. Так валы, бегущие к берегу, повторяются раз за разом, но все время иные. Оттенки голубого, зеленого, серебристого, нигде ничего яркого, кричащего — колорит почти тернеровского пейзажа. Но порой вспыхивало ослепительно белое, как блеск лунной дорожки на воде. Тем чернее казались ели на фоне светлой воды.
Роман обо всем позабыл — он переводил взгляд с одного дома на другой, еще ничего не понимая и даже не пытаясь понять, но лишь пораженный до глубины души.
Он слышал, как рядом всхлипывает Лена, повторяя как заведенная:
— Невозможно, такое невозможно…
— Замечательно, — сказал колдун.
— Лешка! Наконец-то!
Все обернулись на крик. К ним по дорожке бежал парень лет тридцати, худощавый, темноволосый, с глубоко посаженными глазами и высоким, выдающимся вперед лбом.
— Грег! — Стен обрадовался, увидев старого друга. — Все еще стережешь?
— Как видишь. А ты, черт, бродяга, где тебя носило! — Грег смеялся, обнимая приятеля. — Ты же говорил, что никогда не вернешься.
— Пришлось.
— Ну и отлично! Значит, опять вместе? Все вместе, да? Может, в этот раз все получится, а?
— Надя погибла.
— Знаю. — Грег нахмурился. — Иван Кириллович рассказал.
— Как он? — спросил Стен.
— Старик хорошо держится. Замечательно. Мужественно. Уважаю. Да вот он, идет…
Все обернулись.
К ним по белой дорожке шагал Гамаюнов в светло-синем клеенчатом плаще до пят.
В реальности он выглядел куда тщедушнее и старше, чем в своих сеансах колдовской связи, отметил про себя Роман, глядя на хозяина Беловодья. Во-первых, Иван Кириллович был мал ростом, во-вторых, кожа казалось тонкой, как бумага, а губы — по-стариковски лиловыми. И главное, он был какой-то неухоженный — под плащом поношенный свитер с высоким горлом, одна брючина заправлена в сапог, другая выбилась, спустилась до самой воды и намокла.
— Как я рад! — Гамаюнов в первый момент как будто видел только Алексея. — Стен! Мой мальчик! — Они обнялись. — А ты по-прежнему такой же строптивец. За то и люблю. — Иван Кириллович отстранился и только теперь поглядел на остальных. — Леночка, наконец-то! — воскликнул он таким тоном, как будто давно ее здесь ждал, а она почему-то не ехала. — А это наш удивительный господин Вернон, надо полагать?
И Гамаюнов повернулся к Роману. Глянул внимательно, изучающе, будто оценивал, на что способен колдун.
«Он уверен, что я увижу в нем гуру, а я не вижу. Хоть убейте меня — не могу. Все же я обязан быть с ним почтителен, хотя бы из уважения. И еще за то, что он создал Беловодье».
— Как у вас это получилось? — спросил Роман. Еще за секунду до этого не хотел спрашивать и все же спросил — слова будто сами собой вырвались.
— Очень просто. То, что в душе хранил, здесь отразилось. — Иван Кириллович торжествующе улыбнулся.
— И здесь, в Беловодье, возможно все?
— Где Надя? — спросил Иван Кириллович. — Я должен ее видеть.
— Она здесь, с нами.
Гамаюнов говорил о ней как о живой, и за это Роман многое был готов ему простить. Ревности, во всяком случае, колдун сейчас не испытывал. Он сам достал из машины Надино тело. Сбросил ткань. От холодного сияния Беловодья лед посверкивал, и казалось, что Надя улыбается, а ресницы дрожат.
Иван Кириллович пошатнулся. Если бы он не держал Грега за руку, то наверняка упал бы в воду. А так устоял. Свободной рукой стиснул горло, лицо его посерело. Роман понял, что несправедлив был к старику: потеря Нади оказалась для Гамаюнова страшным ударом.
— Что вы намерены делать? — спросил Роман.
— А что теперь можно сделать? — бесцветным голосом отозвался Иван Кириллович. — Что?.. — Он вновь схватился за горло. Ему не хватало воздуха.
— Но мы в Беловодье! Еще есть время! — крикнул колдун. — Я наложил трехдневное заклятие льдом. Еще можно оживить ее… Слышите?! Еще время есть!
— Время? — переспросил Гамаюнов. — О, время как раз неважно… То есть… Я продлю ваше заклинание на три дня. Потом еще на три дня… Дней сколько угодно.
— А живая вода? Здесь есть живая вода?
— Об этом я скажу завтра.
Романа как будто повело из стороны в сторону. Волна подхватила и понесла…
«Возможно все… сумей… дерзай…» — шептала вода и несла за собой.
Водный колдун пришел в себя и огляделся. Кто с ним говорил? Кто утешал?
«Дерзай, ты сможешь…» — уговаривал неведомый голос.
— …А джип спрячьте, — сказал Иван Кириллович.
Гамаюнов, по-прежнему держа Грега за запястье, поднял его руку, потом повел ею вниз, и джип медленно стал погружаться в глубину, проходя сквозь белые плиты дороги, будто они были такой же водой, как и все остальное Беловодье. Или они и были?..
— Если вы не сумеете, я сумею! — выкрикнул Роман. — Вот увидите, я сумею. Здесь, в Беловодье… Все смогу. Куда отнести Надино тело? — спросил колдун. — Скажите…
— Я сам. — Иван Кириллович забрал у Романа умершую жену и понес, будто тело было невесомо. Роман шагнул за ним. — Не ходите за мной, — приказал Гамаюнов, не оборачиваясь.
— Вы слышите, я создам живую воду! — крикнул ему вслед Роман.
Иван Кириллович не ответил.
Журчала вода, то поднимаясь выше дорожки, то понижаясь. И тогда из светлых вод выныривала странная стеклянная трава и такие же странные цветы — живые и неживые одновременно. Их прозрачные лепестки опадали и тут же растворялись в плещущей о дорожку волне. Вдруг возник каркас из белых планок, белых, как молоко, заструился выросший из воды плющ, оплел каркас, несколько листьев сорвались и на лету превратились в капли. Уже начинало смеркаться. Осеннее небо быстро гасло, а вода в озере оставалась все такой же светлой. Огоньки в глубине сделались ярче и отчетливее. Теперь уже можно было разобрать переплетенье причудливых строений под водной толщей — они наплывали друг на друга, одна стена прорастала из другой, как в безумных гравюрах Эшера, один дом заключался в другом, и сквозь одно окно проглядывала целая анфилада.
Грег повел Романа и его спутников к домику для гостей.
— Располагайтесь, отдыхайте. Иван Кириллович очень рад, что вы приехали. — Грег остановился перед высоким резным крылечком. — Ты, Роман, здесь. Алексей, Юл и Лена будут в соседнем доме. Спокойной ночи.
— Что вы намерены делать?
— Завтра поговорим. Иван Кириллович наверняка все отлично устроит. Но сегодня отдыхайте. Вы устали с дороги.
Грег повернулся и зашагал по дорожке.
— Мне здесь не нравится, — сказал Юл. — И потом, как тут с питанием? Кругом одна вода. Я на одной воде жить не могу. Жрать охота.
— Не волнуйся, это же Беловодье. Здесь должно быть все.
— Роман, пошли к нам, — предложил Стен.
— Я должен осмотреть свой дом. — Колдун взбежал по ступеням, толкнул незапертую дверь.
Тут же сам собой зажегся свет в прихожей — свет явно не электрический: так блестит вода на солнце. И этот свет играл, как вода: то вспыхивал, то ослабевал. Пустое помещение с полупрозрачными стенами, вешалка, похожая на отростки льда. Витая лестница уходила наверх. Роман помчался на второй этаж, потом на третий. Ему хотелось ото всех скрыться. Сейчас он ни с кем не мог говорить, даже со Стеном.
Роман почувствовал легкое движение — дом поднимался вместе с ним, менялся, вытягивался. Колдун выглянул в узкое стрельчатое окно. Озеро было далеко внизу, все такое же светлое, мелкая волна рябила, набегая на фундамент. А сам Роман, судя по всему, был в какой-то высокой башне. Колдун открыл ближайшую дверь и вошел в спальню. Он и планировал очутиться в спальне. Круглая просторная комната, огромная кровать посередине, застланная белым пушистым пледом. Роман пересек комнату и распахнул окно. Внизу раскинулся город — огромный, сияющий тысячами огней, разноцветные панно рекламы вспыхивали на фоне темного неба, цепочки круглых светильников вдоль широких бульваров лучами уходили вдаль. Но при этом пахло озером — свежий запах воды струился в комнату.
С Романом еще не бывало такого, чтобы он пришел в чужой дом и ощутил, что этот дом его. Сейчас ощутил.
Он сел на кровать, вцепился пальцами в волосы. И вдруг закричал от нестерпимой боли. Он не мог понять почему, но Беловдье его оглушило. Зависть? Да, он завидовал, тут не стоит спорить. Он бы и сам мечтал создать такое… Он бы хотел. Но не создал. Не наколдовал. Все, что он делал, казалось теперь таким незначительным. Мелочь, мелкая-премелкая мелочь. То есть по сравнению с другими колдунами, может, и не мелочь, может, даже и получше, чем у других, но сравнивать-то надо не с чужим, а со своим даром. Малы были дела, а дар велик. Вот же нелепость! Он сам окоротил себя, сам оставил в круге своих дел только легкое, понятное, достижимое. Да, достижимое — это преснятина, сухарь, ломоть вчерашнего хлеба. Но погоня за недостижимым — и вовсе отсутствие хлеба. А хлеб дает радость конкретную, принося лишь то, что может принести, не больше и не меньше. Порой за эту определенность можно отдать многое. Если не сказать, что все.
А здесь он увидел непомерное. Да, да, вот истинное слово — непомерное.
Беловодье существовало. Неважно, кто его задумал и как создал, но оно было выше любого дара. Замкнутое в круг, оно не имело границ. Оно было больше своего создателя, и от его светлых вод веяло таким простором, что томительно и сладко становилось душе. И еще — боязно. Хотелось немедленно бежать отсюда. Но еще больше хотелось остаться.
Да, да, вот что его томило. Страх… Роман явственно ощущал опасность, исходящую от Беловодья. Город счастья внушал ему чисто физический ужас. Невидимый, неощущаемый ужас. Как будто от светлых вод шла смертельная радиация.
Водный колдун должен быть счастлив, увидев такое чудо, а он воет от отчаяния и готов кинуться на первого встречного с кулаками…
Какая чушь! Счастлив? Как он может быть счастлив, если Надя умерла?
Роман понял в этот миг, что горе его, связанное с Надиной смертью, как-то померкло, притупилось, заслоненное Беловодьем. То ли сам воздух Беловодья, то ли его блеск, ласкающий и манящий, но что-то утишило боль и как будто отдалило потерю. Будто не два дня назад все случилось, а год назад… Нет, такого не может быть! Ведь он так любил Надю! Как могло статься, что боль исчезла? Надя! Ему вдруг почудилось, что они стоит у него за спиной. Оглянулся. В спальне никого не было.
Он сбежал на первый этаж, кинулся к двери и замер. Куда он бежит? Зачем?
Вернулся. Зашел в просторную кухню с очагом, в котором не было огня, но от которого исходило ровное тепло, как от нагретой воды. Вообще в доме было тепло и очень тихо. Какая-то неестественная мертвая тишина. Белые с разводами стены кухни напоминали узор на стекле в морозный день. Треть кухни занимал огромный диван, обитый белой кожей. И стол, и шкафы тоже были ослепительной белизны. На столе — стеклянный кувшин, наполненный до краев молоком. И рядом — несколько стаканов. Горка стеклянных разнокалиберных тарелок — совершенно пустых. Ножи, вилки, ложки, точь-в-точь из серебра. Но Роман знал, что это не настоящее серебро.
Роман только теперь почувствовал, что от голода у него подвело живот.
— Неужели молоко небесной коровы — это все, чем питаются обитатели Беловодья? — усмехнулся колдун. — А ножи зачем? Чтобы резать молоко?
Он налил в стакан молоко до краев. Глотнул. На вкус — легкий коктейль. Роман сам умел создавать такие из воды заклинанием. А в кувшине молока вновь прибыло по самое горлышко.
Колдун подумал мгновение и налил молоко в тарелку.
Прикинул, что хочет на ужин.
«Пюре и курица», — решил наконец.
В тарелке произошло легкое движение, молоко загустело. Колдун взял вилку и ковырнул белую массу.
— Интересно, что это такое? Я манной каши лет пятнадцать не ел.
На вкус оказалось, как картофельное пюре. И кусочек курицы вполне натуральный, зажаренный, с перцем и чесноком. И перца и чеснока в меру. Вот только надо закрывать глаза, чтобы иллюзия была полной. Почти диетическое питание. В следующий раз надо будет что-нибудь другое заказать.
Тарелка мигом опустела. Надо бы сотворить добавку. Интересно, а что едят в соседнем домике? Но зачем гадать, если можно заглянуть в гости.
Колдун выбежал на крыльцо. И сразу же отчетливо ощутил присутствие Нади. Она будто стояла подле, еще миг — и коснется его локтя. Он потянулся к ней и едва не упал с крыльца. Ступени сами выросли под ногой и его подхватили. Он сбежал на дорожку.
— Роман… — отчетливо услышал он Надин голос.
Он повернулся. Никого. И вдруг ощущение присутствия пропало. Напротив, возникло острое чувство одиночества. И тут же вернулась боль потери. Надя! Он был уверен, что она только что была здесь, ее душа на миг его коснулась. И вновь улетела.
Надя! Роман помчался наугад, перепрыгивая с тропинки на тропинку. Надя! Надя! Она же была здесь. Но нет, он больше ничего не ощущал. Метался взад и вперед. Остановился. Ожерелье вибрировало. И казалось, что кто-то пересчитывает холодными влажными пальцами позвонки. Перед глазами все плыло.
«Ты сможешь… ты сумеешь… Дерзай…» — журчал ласковый голос.
Роман едва не упал в воду, Тряхнул головой, провел ладонями по лицу. И направился к соседнему домику. Постучал. И тут же удивился — зачем он стучит? Дверь наверняка не заперта. Так и было. Он вошел. Большая прихожая освещалась двумя матовыми шарами, что висели в воздухе сами по себе. За стеной слышались голоса.
Колдун толкнул дверь в столовую. Лена, Стен и Юл сидели за столом. Они пока его не видели.
— …Я не поняла, о чем ты говоришь? Здесь можно получить все? — спросила Лена.
— Не получить, а создать. Если, конечно, твои желания впишутся в круг Беловодья, — отвечал Стен. Он сидел, уперевши локти в стол и положив на сплетенные пальцы подбородок.
— Не понимаю.
— Что тут не понимать? — ответил вместо брата Юл. — Как всегда: делай, что хочешь, но делать не смей. Все вокруг может быть только белым и только молочным, даже шашлык. А это самый мерзкий шашлык из тех, что мне приходилось пробовать. — Юл оттолкнул тарелку.
— А самый вкусный? — живо спросила Лена, и стало ясно, что шашлык — ее творение. — Какой был самый вкусный?
— В ресторане «Черный кот», куда мы с отцом ходили на мой день рождения, — последовало безапелляционное заявление.
— Судя по названию ресторана, это был шашлык из кошки, — съязвил Стен.
— Я обиделся!
И тут они заметили Романа.
— Ну, наконец-то! — крикнул Юл.
— Роман! — в отчаянии воскликнула Лена. — Может быть, у тебя шашлык из молока получится?
— У меня? Я не большой специалист по шашлыкам, в отличие от Юла. Пусть он и угостит нас блюдом этой самой ресторанной кондиции.
Роман уселся за стол. Лена налила в большую тарелку молоко. Юл заерзал на стуле.
— Да я, честно говоря…
— Ну, давай, — подтолкнул его колдун. — Три порции.
На тарелке сей же миг явилась гора белых клецок. От них шел пар, и пахло довольно аппетитно.
Роман взял вилку и отправил в рот горячую клецку. На всякий случай закрыл глаза.
— Это лук, — сказал он, и попробовал вторую клецку. — А это помидор. Где же тогда мясо?
Юл вскочил и выбежал из-за стола.
— Переходный возраст, — произнесла Лена универсальную формулу.
Роман наполнил вторую тарелку молоком, пошептал заклинания, тронул молоко ногтем. И вмиг явились все те же клецки. Только в этот раз запах был явно не помидорный. Попробовали. Оказался шашлык из свинины. Во рту так и таял.
— Юл! — закричала Лена радостно. — Мы нашли мясо.
Никакого ответа. Роман бросил выразительный взгляд на Стена.
— Юл, — возвысил тот голос. — Мясо было внизу. Мы его нашли.
Мальчишка вернулся.
— Все вы врете, — заявил не слишком уверенно. Лена протянула ему вилку. Он всадил ее в верхний кусок, пожевал.
— Ну вот, я же говорил, как в «Коте»! — произнес он с торжеством.
Тарелка опустела мгновенно. Пришлось повторить. В этот раз Юл принялся за дело уверенно. Роман даже не помогал ему. Почти.
— А здесь довольно мило. Как в доме отдыха, — сказала Лена. — Я бы осталась. Надолго. Я как вошла сюда, у меня слезы сами собою потекли. Почему ты уехал отсюда, Стен?
Тот как-то потускнел, заледенел, что ли.
— Я отовсюду удираю, — попытался ускользнуть от ответа.
Роман хотел рассказать Алексею про свой страх, но при Лене и мальчишке говорить на эту тему было нельзя.
— Ну так расскажи, Стен, о Беловодье наконец. Что же на самом деле оно такое? В чем суть Шамбалы?
— Это не только Шамбала, — сказал Стен. — И, может быть, это даже не главное…
И тут на пороге столовой возникла утопленница Глаша. Но в каком виде: лицо ее было обожжено, мертвая кожа сползала струпьями, она беспомощно дергала руками и что-то пыталась выкрикнуть, но что — было не разобрать.
— Вот мерзость-то! — Юл передернулся. Лена отвернулась и зажала рот рукой.
Роман схватил утопленницу за руку и потащил вон из дома. У Глаши подогнулись ноги. Пришлось взвалить ее на плечо.
— Давай помогу, — предложил Стен, выскакивая следом. Кажется, на него единственного тошнотворный Глашин вид не подействовал.
— Я сам. — Колдун потащил утопленницу к своему дому.
Алексей нагнал его:
— Часа через три возвращайся. Мне поговорить с тобой надо, когда Юл и Лена заснут. Так, чтобы они не слышали. Это очень важно. Идет?
— Хорошо.
Роман опустил утопленницу на пол у себя на кухне. Сдернул рубашку. Все Глашино тело было в ожогах. Вот дура-то!
Колдун схватил кувшин с молоком и принялся поливать Глашу. Молоко, попадая на ее обожженную кожу, тут же сворачивалось. Русалка перестала корчиться и затихла.
— Купаться в озеро полезла? — Роман и сам глотнул молока из кувшина.
— Я же в джипе сидела! А вы обо мне забыли! Бросили! — всхлипнула Глаша.
— Ты что, выскочить не могла?
— Я боялась. — Глаша поднялась — вид у нее был не особенно привлекательный: кожа почти вся сошла, осталось бледное, вымоченное в воде мясо.
— Чего боялась?
— Не знаю. Боялась, и все. Просто так.
— Есть хочешь? — предложил колдун.
— Я же не ем людскую пищу.
— А это не людская пища, а волшебная. Молоко небесной коровы. Из него любую пищу можно сделать — и для меня, и для тебя. Заказывай, что хочешь. Как в ресторане.
— Рыбу хочу.
Роман поставил перед утопленницей стеклянную тарелку и плеснул в нее молоко. Запахло рыбой. Настоящую еду Глаша есть не могла. А эту за обе щеки уплетала.
— Молока-то сколько! — Глаша облизнулась. — Я молоко люблю. Давненько я его не пила. А вот когда у мамки корова была… — Она мечтательно причмокнула.
— Ты не вспомнила, о каком свойстве кольца Марья Севастьяновна говорила? — поинтересовался колдун. — Может, ожог твою память освежил?
— Не-а… Ничегошеньки не вспомнила. Я уж если забываю, то навсегда.
— Да, знаю. Ты и в школе все постоянно забывала. Особенно домашние задания делать.
— Ой, не все! Я, Ромка, много чего помню. Как ты думаешь, кто тебе на день рождения в портфель кулек с конфетами положил, а?
— Ты, конечно. Я сразу догадался.
— Чего ж спасибо не сказал, а?
— Смеяться бы стали.
— Ах, вот как! Ну, конечно! Ты таким трусишкой был!
— Ты-то у нас больно смелая! Помнишь, как ты Марью Севастьяновну боялась?
— Да ее все в поселке боялись. Эх, Ромка… Если бы у меня такой талант был, как у тебя или у мамки твоей, я бы знаешь что сделала?
— И что бы ты сделала?!
— Я бы себя красавицей сделала. Такой красавицей, чтобы все мужчины с ума сошли.
— Думаешь, красавицы счастливые? — Роман тут же вспомнил Надю. Впрочем, он о ней все время помнил. Только в, определенные минуты — сильнее, в другие — чуть-чуть меньше.
— А я все равно красивой хочу стать. Мечта у меня такая. Чтобы шла я по улице и все на меня оглядывались. А, тебе этого не понять!
— Зачем?
— Я же сказала: тебе не понять. Знаю, глупо о таком мечтать, если у меня рост метр шестьдесят и жопа как два арбуза. Но мечтать всякий может о чем-нибудь недоступном. О доступном мечтать скучно. Так ведь? Вот если б стать такой же красивой, как Надя, я бы всех мужиков с ума свела!
Надя, Надежда! А вдруг Стен откроет сейчас тайну, которая даст возможность ее воскресить? Ведь в Беловодье можно создать все… Значит, и живую воду — тоже. В принципе, любая вода — живая. Надо лишь заставить ее делать то, что тебе нужно. А кому, как не повелителю вод, приказывать? Кому, как не господину Вернону, повелевать в Беловодье?!
Глаша уже начала зевать, и Роман завернул ее в плед, как ребенка, и уложил на диване.
Теперь можно было без помех вернуться к Лешке и переговорить о том важном, что он собирался поведать. Роман вышел. Было довольно светло, вода освещала Беловодье. Ее призрачный мягкий свет лился одновременно отовсюду, тогда как небо было совершенно черным. Едва слышно шептала вода…
И сквозь водное стекло стали проступать очертания комнаты…
ВИДЕНИЯ иссякли.
И Роман погрузился в самый обычный сон. Ему снилось, что он грезит наяву и сквозь сомкнутые веки видит то, что происходит в комнате.
И будто в комнату входит Надя и останавливается подле Романа. Наклоняется над ним, улыбается… И лицо ее превращается в отвратительную Глашину физиономию, лишенную кожи…
Колдун закричал и разодрал веки.
Глава 6
Слева от дороги, прорезая молоко тумана, виднелась черная полоса — будто в небо уходил недвижный столб черного дыма. Но это был не дым — что-то другое. Роман смотрел и ощущал тревогу, от которой все внутри цепенело.
Стен пригнулся, глянул в боковое стекло, но ничего не сказал. Но колдун заметил, как пальцы Алексея с силой стиснули руль, костяшки побелели.
Вторая граница оказалась куда прочнее первой. Джип вломился в нее, и сверху с шорохом посыпались льдистые осколки. Усилием воли колдун отталкивал их от себя, раскидывал по сторонам и отчетливо слышал за спиной мелодичный звон разбиваемых стекол. Дважды он все же не успел увернуться и почувствовал вполне ощутимую боль — будто лезвием полоснули по руке и плечу. Но следов не осталось.
Джип затормозил. Они остановились внутри — в Беловодье.
— Все не так уж и страшно, — засмеялся Юл.
Роман посмотрел на Надю, что покоилась у него на коленях. Ее лицо было по-прежнему подернуто льдом, глаза раскрыты, зрачки неподвижны. Чуда не произошло.
Путники стали вылезать из машины. Последним выпрыгнул Роман. Выпрыгнул и оторопел. Он был уверен, что увидит крохотное пространство, сдавленное тесным обручем, жалкое озерцо, бережок, коттеджи — воплощение простенькой мечты, некое подобие того, что он создал сам в лесу с помощью Юла, — то, что видели снаружи люди Колодина. Но здесь был иной размах, и все было иное.
Джип стоял на дороге. А дорога лежала на поверхности озера. Именно так — белые плиты покоились поверх воды с небольшими зазорами, и меж ними протекали тонкие струйки. Внутри круга было только огромное светлое озеро. И в центре прямо из воды поднималась белая церковка. В глубине, под толщей воды, горели негасимые свечи и угадывались крыши затонувших хоромин. Вода в озере была гораздо светлее неба, чего, вообще говоря, в природе не бывает. Над водой чернели отдельно стоящие вековые ели. А по воде, переплетаясь и вновь расходясь, пролегали тропинки из белого камня. Каждый камень лежал отдельно от другого. Тропинки сплетались с дорогой и убегали вдаль, заканчивая свой бег у крыльца какого-нибудь дома, или приводили к кольцевым парапетам из белого плавучего камня. Одно такое кольцо шло вдоль наружной стены Беловодья, второе окружало водный круг в центре. Дома поднимались из воды. Не в том смысле, что из воды выныривали, а в том, что сами были частью светлых вод. Они то погружались вглубь, то вновь поднимались. Контуры стен, наличники, ставни, черепица на крышах в флюгера над крышами — все менялось, и только глаз начинал привыкать к облику, как являлись уже другие очертания, чтобы через несколько мгновений сделаться прежними. Впрочем, в этом прежнем непременно проглядывало что-нибудь особенное, новое. Так валы, бегущие к берегу, повторяются раз за разом, но все время иные. Оттенки голубого, зеленого, серебристого, нигде ничего яркого, кричащего — колорит почти тернеровского пейзажа. Но порой вспыхивало ослепительно белое, как блеск лунной дорожки на воде. Тем чернее казались ели на фоне светлой воды.
Роман обо всем позабыл — он переводил взгляд с одного дома на другой, еще ничего не понимая и даже не пытаясь понять, но лишь пораженный до глубины души.
Он слышал, как рядом всхлипывает Лена, повторяя как заведенная:
— Невозможно, такое невозможно…
— Замечательно, — сказал колдун.
— Лешка! Наконец-то!
Все обернулись на крик. К ним по дорожке бежал парень лет тридцати, худощавый, темноволосый, с глубоко посаженными глазами и высоким, выдающимся вперед лбом.
— Грег! — Стен обрадовался, увидев старого друга. — Все еще стережешь?
— Как видишь. А ты, черт, бродяга, где тебя носило! — Грег смеялся, обнимая приятеля. — Ты же говорил, что никогда не вернешься.
— Пришлось.
— Ну и отлично! Значит, опять вместе? Все вместе, да? Может, в этот раз все получится, а?
— Надя погибла.
— Знаю. — Грег нахмурился. — Иван Кириллович рассказал.
— Как он? — спросил Стен.
— Старик хорошо держится. Замечательно. Мужественно. Уважаю. Да вот он, идет…
Все обернулись.
К ним по белой дорожке шагал Гамаюнов в светло-синем клеенчатом плаще до пят.
В реальности он выглядел куда тщедушнее и старше, чем в своих сеансах колдовской связи, отметил про себя Роман, глядя на хозяина Беловодья. Во-первых, Иван Кириллович был мал ростом, во-вторых, кожа казалось тонкой, как бумага, а губы — по-стариковски лиловыми. И главное, он был какой-то неухоженный — под плащом поношенный свитер с высоким горлом, одна брючина заправлена в сапог, другая выбилась, спустилась до самой воды и намокла.
— Как я рад! — Гамаюнов в первый момент как будто видел только Алексея. — Стен! Мой мальчик! — Они обнялись. — А ты по-прежнему такой же строптивец. За то и люблю. — Иван Кириллович отстранился и только теперь поглядел на остальных. — Леночка, наконец-то! — воскликнул он таким тоном, как будто давно ее здесь ждал, а она почему-то не ехала. — А это наш удивительный господин Вернон, надо полагать?
И Гамаюнов повернулся к Роману. Глянул внимательно, изучающе, будто оценивал, на что способен колдун.
«Он уверен, что я увижу в нем гуру, а я не вижу. Хоть убейте меня — не могу. Все же я обязан быть с ним почтителен, хотя бы из уважения. И еще за то, что он создал Беловодье».
— Как у вас это получилось? — спросил Роман. Еще за секунду до этого не хотел спрашивать и все же спросил — слова будто сами собой вырвались.
— Очень просто. То, что в душе хранил, здесь отразилось. — Иван Кириллович торжествующе улыбнулся.
— И здесь, в Беловодье, возможно все?
— Где Надя? — спросил Иван Кириллович. — Я должен ее видеть.
— Она здесь, с нами.
Гамаюнов говорил о ней как о живой, и за это Роман многое был готов ему простить. Ревности, во всяком случае, колдун сейчас не испытывал. Он сам достал из машины Надино тело. Сбросил ткань. От холодного сияния Беловодья лед посверкивал, и казалось, что Надя улыбается, а ресницы дрожат.
Иван Кириллович пошатнулся. Если бы он не держал Грега за руку, то наверняка упал бы в воду. А так устоял. Свободной рукой стиснул горло, лицо его посерело. Роман понял, что несправедлив был к старику: потеря Нади оказалась для Гамаюнова страшным ударом.
— Что вы намерены делать? — спросил Роман.
— А что теперь можно сделать? — бесцветным голосом отозвался Иван Кириллович. — Что?.. — Он вновь схватился за горло. Ему не хватало воздуха.
— Но мы в Беловодье! Еще есть время! — крикнул колдун. — Я наложил трехдневное заклятие льдом. Еще можно оживить ее… Слышите?! Еще время есть!
— Время? — переспросил Гамаюнов. — О, время как раз неважно… То есть… Я продлю ваше заклинание на три дня. Потом еще на три дня… Дней сколько угодно.
— А живая вода? Здесь есть живая вода?
— Об этом я скажу завтра.
Романа как будто повело из стороны в сторону. Волна подхватила и понесла…
«Возможно все… сумей… дерзай…» — шептала вода и несла за собой.
Водный колдун пришел в себя и огляделся. Кто с ним говорил? Кто утешал?
«Дерзай, ты сможешь…» — уговаривал неведомый голос.
— …А джип спрячьте, — сказал Иван Кириллович.
Гамаюнов, по-прежнему держа Грега за запястье, поднял его руку, потом повел ею вниз, и джип медленно стал погружаться в глубину, проходя сквозь белые плиты дороги, будто они были такой же водой, как и все остальное Беловодье. Или они и были?..
— Если вы не сумеете, я сумею! — выкрикнул Роман. — Вот увидите, я сумею. Здесь, в Беловодье… Все смогу. Куда отнести Надино тело? — спросил колдун. — Скажите…
— Я сам. — Иван Кириллович забрал у Романа умершую жену и понес, будто тело было невесомо. Роман шагнул за ним. — Не ходите за мной, — приказал Гамаюнов, не оборачиваясь.
— Вы слышите, я создам живую воду! — крикнул ему вслед Роман.
Иван Кириллович не ответил.
Журчала вода, то поднимаясь выше дорожки, то понижаясь. И тогда из светлых вод выныривала странная стеклянная трава и такие же странные цветы — живые и неживые одновременно. Их прозрачные лепестки опадали и тут же растворялись в плещущей о дорожку волне. Вдруг возник каркас из белых планок, белых, как молоко, заструился выросший из воды плющ, оплел каркас, несколько листьев сорвались и на лету превратились в капли. Уже начинало смеркаться. Осеннее небо быстро гасло, а вода в озере оставалась все такой же светлой. Огоньки в глубине сделались ярче и отчетливее. Теперь уже можно было разобрать переплетенье причудливых строений под водной толщей — они наплывали друг на друга, одна стена прорастала из другой, как в безумных гравюрах Эшера, один дом заключался в другом, и сквозь одно окно проглядывала целая анфилада.
Грег повел Романа и его спутников к домику для гостей.
— Располагайтесь, отдыхайте. Иван Кириллович очень рад, что вы приехали. — Грег остановился перед высоким резным крылечком. — Ты, Роман, здесь. Алексей, Юл и Лена будут в соседнем доме. Спокойной ночи.
— Что вы намерены делать?
— Завтра поговорим. Иван Кириллович наверняка все отлично устроит. Но сегодня отдыхайте. Вы устали с дороги.
Грег повернулся и зашагал по дорожке.
— Мне здесь не нравится, — сказал Юл. — И потом, как тут с питанием? Кругом одна вода. Я на одной воде жить не могу. Жрать охота.
— Не волнуйся, это же Беловодье. Здесь должно быть все.
— Роман, пошли к нам, — предложил Стен.
— Я должен осмотреть свой дом. — Колдун взбежал по ступеням, толкнул незапертую дверь.
Тут же сам собой зажегся свет в прихожей — свет явно не электрический: так блестит вода на солнце. И этот свет играл, как вода: то вспыхивал, то ослабевал. Пустое помещение с полупрозрачными стенами, вешалка, похожая на отростки льда. Витая лестница уходила наверх. Роман помчался на второй этаж, потом на третий. Ему хотелось ото всех скрыться. Сейчас он ни с кем не мог говорить, даже со Стеном.
Роман почувствовал легкое движение — дом поднимался вместе с ним, менялся, вытягивался. Колдун выглянул в узкое стрельчатое окно. Озеро было далеко внизу, все такое же светлое, мелкая волна рябила, набегая на фундамент. А сам Роман, судя по всему, был в какой-то высокой башне. Колдун открыл ближайшую дверь и вошел в спальню. Он и планировал очутиться в спальне. Круглая просторная комната, огромная кровать посередине, застланная белым пушистым пледом. Роман пересек комнату и распахнул окно. Внизу раскинулся город — огромный, сияющий тысячами огней, разноцветные панно рекламы вспыхивали на фоне темного неба, цепочки круглых светильников вдоль широких бульваров лучами уходили вдаль. Но при этом пахло озером — свежий запах воды струился в комнату.
С Романом еще не бывало такого, чтобы он пришел в чужой дом и ощутил, что этот дом его. Сейчас ощутил.
Он сел на кровать, вцепился пальцами в волосы. И вдруг закричал от нестерпимой боли. Он не мог понять почему, но Беловдье его оглушило. Зависть? Да, он завидовал, тут не стоит спорить. Он бы и сам мечтал создать такое… Он бы хотел. Но не создал. Не наколдовал. Все, что он делал, казалось теперь таким незначительным. Мелочь, мелкая-премелкая мелочь. То есть по сравнению с другими колдунами, может, и не мелочь, может, даже и получше, чем у других, но сравнивать-то надо не с чужим, а со своим даром. Малы были дела, а дар велик. Вот же нелепость! Он сам окоротил себя, сам оставил в круге своих дел только легкое, понятное, достижимое. Да, достижимое — это преснятина, сухарь, ломоть вчерашнего хлеба. Но погоня за недостижимым — и вовсе отсутствие хлеба. А хлеб дает радость конкретную, принося лишь то, что может принести, не больше и не меньше. Порой за эту определенность можно отдать многое. Если не сказать, что все.
А здесь он увидел непомерное. Да, да, вот истинное слово — непомерное.
Беловодье существовало. Неважно, кто его задумал и как создал, но оно было выше любого дара. Замкнутое в круг, оно не имело границ. Оно было больше своего создателя, и от его светлых вод веяло таким простором, что томительно и сладко становилось душе. И еще — боязно. Хотелось немедленно бежать отсюда. Но еще больше хотелось остаться.
Да, да, вот что его томило. Страх… Роман явственно ощущал опасность, исходящую от Беловодья. Город счастья внушал ему чисто физический ужас. Невидимый, неощущаемый ужас. Как будто от светлых вод шла смертельная радиация.
Водный колдун должен быть счастлив, увидев такое чудо, а он воет от отчаяния и готов кинуться на первого встречного с кулаками…
Какая чушь! Счастлив? Как он может быть счастлив, если Надя умерла?
Роман понял в этот миг, что горе его, связанное с Надиной смертью, как-то померкло, притупилось, заслоненное Беловодьем. То ли сам воздух Беловодья, то ли его блеск, ласкающий и манящий, но что-то утишило боль и как будто отдалило потерю. Будто не два дня назад все случилось, а год назад… Нет, такого не может быть! Ведь он так любил Надю! Как могло статься, что боль исчезла? Надя! Ему вдруг почудилось, что они стоит у него за спиной. Оглянулся. В спальне никого не было.
Он сбежал на первый этаж, кинулся к двери и замер. Куда он бежит? Зачем?
Вернулся. Зашел в просторную кухню с очагом, в котором не было огня, но от которого исходило ровное тепло, как от нагретой воды. Вообще в доме было тепло и очень тихо. Какая-то неестественная мертвая тишина. Белые с разводами стены кухни напоминали узор на стекле в морозный день. Треть кухни занимал огромный диван, обитый белой кожей. И стол, и шкафы тоже были ослепительной белизны. На столе — стеклянный кувшин, наполненный до краев молоком. И рядом — несколько стаканов. Горка стеклянных разнокалиберных тарелок — совершенно пустых. Ножи, вилки, ложки, точь-в-точь из серебра. Но Роман знал, что это не настоящее серебро.
Роман только теперь почувствовал, что от голода у него подвело живот.
— Неужели молоко небесной коровы — это все, чем питаются обитатели Беловодья? — усмехнулся колдун. — А ножи зачем? Чтобы резать молоко?
Он налил в стакан молоко до краев. Глотнул. На вкус — легкий коктейль. Роман сам умел создавать такие из воды заклинанием. А в кувшине молока вновь прибыло по самое горлышко.
Колдун подумал мгновение и налил молоко в тарелку.
Прикинул, что хочет на ужин.
«Пюре и курица», — решил наконец.
В тарелке произошло легкое движение, молоко загустело. Колдун взял вилку и ковырнул белую массу.
— Интересно, что это такое? Я манной каши лет пятнадцать не ел.
На вкус оказалось, как картофельное пюре. И кусочек курицы вполне натуральный, зажаренный, с перцем и чесноком. И перца и чеснока в меру. Вот только надо закрывать глаза, чтобы иллюзия была полной. Почти диетическое питание. В следующий раз надо будет что-нибудь другое заказать.
Тарелка мигом опустела. Надо бы сотворить добавку. Интересно, а что едят в соседнем домике? Но зачем гадать, если можно заглянуть в гости.
Колдун выбежал на крыльцо. И сразу же отчетливо ощутил присутствие Нади. Она будто стояла подле, еще миг — и коснется его локтя. Он потянулся к ней и едва не упал с крыльца. Ступени сами выросли под ногой и его подхватили. Он сбежал на дорожку.
— Роман… — отчетливо услышал он Надин голос.
Он повернулся. Никого. И вдруг ощущение присутствия пропало. Напротив, возникло острое чувство одиночества. И тут же вернулась боль потери. Надя! Он был уверен, что она только что была здесь, ее душа на миг его коснулась. И вновь улетела.
Надя! Роман помчался наугад, перепрыгивая с тропинки на тропинку. Надя! Надя! Она же была здесь. Но нет, он больше ничего не ощущал. Метался взад и вперед. Остановился. Ожерелье вибрировало. И казалось, что кто-то пересчитывает холодными влажными пальцами позвонки. Перед глазами все плыло.
«Ты сможешь… ты сумеешь… Дерзай…» — журчал ласковый голос.
Роман едва не упал в воду, Тряхнул головой, провел ладонями по лицу. И направился к соседнему домику. Постучал. И тут же удивился — зачем он стучит? Дверь наверняка не заперта. Так и было. Он вошел. Большая прихожая освещалась двумя матовыми шарами, что висели в воздухе сами по себе. За стеной слышались голоса.
Колдун толкнул дверь в столовую. Лена, Стен и Юл сидели за столом. Они пока его не видели.
— …Я не поняла, о чем ты говоришь? Здесь можно получить все? — спросила Лена.
— Не получить, а создать. Если, конечно, твои желания впишутся в круг Беловодья, — отвечал Стен. Он сидел, уперевши локти в стол и положив на сплетенные пальцы подбородок.
— Не понимаю.
— Что тут не понимать? — ответил вместо брата Юл. — Как всегда: делай, что хочешь, но делать не смей. Все вокруг может быть только белым и только молочным, даже шашлык. А это самый мерзкий шашлык из тех, что мне приходилось пробовать. — Юл оттолкнул тарелку.
— А самый вкусный? — живо спросила Лена, и стало ясно, что шашлык — ее творение. — Какой был самый вкусный?
— В ресторане «Черный кот», куда мы с отцом ходили на мой день рождения, — последовало безапелляционное заявление.
— Судя по названию ресторана, это был шашлык из кошки, — съязвил Стен.
— Я обиделся!
И тут они заметили Романа.
— Ну, наконец-то! — крикнул Юл.
— Роман! — в отчаянии воскликнула Лена. — Может быть, у тебя шашлык из молока получится?
— У меня? Я не большой специалист по шашлыкам, в отличие от Юла. Пусть он и угостит нас блюдом этой самой ресторанной кондиции.
Роман уселся за стол. Лена налила в большую тарелку молоко. Юл заерзал на стуле.
— Да я, честно говоря…
— Ну, давай, — подтолкнул его колдун. — Три порции.
На тарелке сей же миг явилась гора белых клецок. От них шел пар, и пахло довольно аппетитно.
Роман взял вилку и отправил в рот горячую клецку. На всякий случай закрыл глаза.
— Это лук, — сказал он, и попробовал вторую клецку. — А это помидор. Где же тогда мясо?
Юл вскочил и выбежал из-за стола.
— Переходный возраст, — произнесла Лена универсальную формулу.
Роман наполнил вторую тарелку молоком, пошептал заклинания, тронул молоко ногтем. И вмиг явились все те же клецки. Только в этот раз запах был явно не помидорный. Попробовали. Оказался шашлык из свинины. Во рту так и таял.
— Юл! — закричала Лена радостно. — Мы нашли мясо.
Никакого ответа. Роман бросил выразительный взгляд на Стена.
— Юл, — возвысил тот голос. — Мясо было внизу. Мы его нашли.
Мальчишка вернулся.
— Все вы врете, — заявил не слишком уверенно. Лена протянула ему вилку. Он всадил ее в верхний кусок, пожевал.
— Ну вот, я же говорил, как в «Коте»! — произнес он с торжеством.
Тарелка опустела мгновенно. Пришлось повторить. В этот раз Юл принялся за дело уверенно. Роман даже не помогал ему. Почти.
— А здесь довольно мило. Как в доме отдыха, — сказала Лена. — Я бы осталась. Надолго. Я как вошла сюда, у меня слезы сами собою потекли. Почему ты уехал отсюда, Стен?
Тот как-то потускнел, заледенел, что ли.
— Я отовсюду удираю, — попытался ускользнуть от ответа.
Роман хотел рассказать Алексею про свой страх, но при Лене и мальчишке говорить на эту тему было нельзя.
— Ну так расскажи, Стен, о Беловодье наконец. Что же на самом деле оно такое? В чем суть Шамбалы?
— Это не только Шамбала, — сказал Стен. — И, может быть, это даже не главное…
И тут на пороге столовой возникла утопленница Глаша. Но в каком виде: лицо ее было обожжено, мертвая кожа сползала струпьями, она беспомощно дергала руками и что-то пыталась выкрикнуть, но что — было не разобрать.
— Вот мерзость-то! — Юл передернулся. Лена отвернулась и зажала рот рукой.
Роман схватил утопленницу за руку и потащил вон из дома. У Глаши подогнулись ноги. Пришлось взвалить ее на плечо.
— Давай помогу, — предложил Стен, выскакивая следом. Кажется, на него единственного тошнотворный Глашин вид не подействовал.
— Я сам. — Колдун потащил утопленницу к своему дому.
Алексей нагнал его:
— Часа через три возвращайся. Мне поговорить с тобой надо, когда Юл и Лена заснут. Так, чтобы они не слышали. Это очень важно. Идет?
— Хорошо.
Роман опустил утопленницу на пол у себя на кухне. Сдернул рубашку. Все Глашино тело было в ожогах. Вот дура-то!
Колдун схватил кувшин с молоком и принялся поливать Глашу. Молоко, попадая на ее обожженную кожу, тут же сворачивалось. Русалка перестала корчиться и затихла.
— Купаться в озеро полезла? — Роман и сам глотнул молока из кувшина.
— Я же в джипе сидела! А вы обо мне забыли! Бросили! — всхлипнула Глаша.
— Ты что, выскочить не могла?
— Я боялась. — Глаша поднялась — вид у нее был не особенно привлекательный: кожа почти вся сошла, осталось бледное, вымоченное в воде мясо.
— Чего боялась?
— Не знаю. Боялась, и все. Просто так.
— Есть хочешь? — предложил колдун.
— Я же не ем людскую пищу.
— А это не людская пища, а волшебная. Молоко небесной коровы. Из него любую пищу можно сделать — и для меня, и для тебя. Заказывай, что хочешь. Как в ресторане.
— Рыбу хочу.
Роман поставил перед утопленницей стеклянную тарелку и плеснул в нее молоко. Запахло рыбой. Настоящую еду Глаша есть не могла. А эту за обе щеки уплетала.
— Молока-то сколько! — Глаша облизнулась. — Я молоко люблю. Давненько я его не пила. А вот когда у мамки корова была… — Она мечтательно причмокнула.
— Ты не вспомнила, о каком свойстве кольца Марья Севастьяновна говорила? — поинтересовался колдун. — Может, ожог твою память освежил?
— Не-а… Ничегошеньки не вспомнила. Я уж если забываю, то навсегда.
— Да, знаю. Ты и в школе все постоянно забывала. Особенно домашние задания делать.
— Ой, не все! Я, Ромка, много чего помню. Как ты думаешь, кто тебе на день рождения в портфель кулек с конфетами положил, а?
— Ты, конечно. Я сразу догадался.
— Чего ж спасибо не сказал, а?
— Смеяться бы стали.
— Ах, вот как! Ну, конечно! Ты таким трусишкой был!
— Ты-то у нас больно смелая! Помнишь, как ты Марью Севастьяновну боялась?
— Да ее все в поселке боялись. Эх, Ромка… Если бы у меня такой талант был, как у тебя или у мамки твоей, я бы знаешь что сделала?
— И что бы ты сделала?!
— Я бы себя красавицей сделала. Такой красавицей, чтобы все мужчины с ума сошли.
— Думаешь, красавицы счастливые? — Роман тут же вспомнил Надю. Впрочем, он о ней все время помнил. Только в, определенные минуты — сильнее, в другие — чуть-чуть меньше.
— А я все равно красивой хочу стать. Мечта у меня такая. Чтобы шла я по улице и все на меня оглядывались. А, тебе этого не понять!
— Зачем?
— Я же сказала: тебе не понять. Знаю, глупо о таком мечтать, если у меня рост метр шестьдесят и жопа как два арбуза. Но мечтать всякий может о чем-нибудь недоступном. О доступном мечтать скучно. Так ведь? Вот если б стать такой же красивой, как Надя, я бы всех мужиков с ума свела!
Надя, Надежда! А вдруг Стен откроет сейчас тайну, которая даст возможность ее воскресить? Ведь в Беловодье можно создать все… Значит, и живую воду — тоже. В принципе, любая вода — живая. Надо лишь заставить ее делать то, что тебе нужно. А кому, как не повелителю вод, приказывать? Кому, как не господину Вернону, повелевать в Беловодье?!
Глаша уже начала зевать, и Роман завернул ее в плед, как ребенка, и уложил на диване.
Теперь можно было без помех вернуться к Лешке и переговорить о том важном, что он собирался поведать. Роман вышел. Было довольно светло, вода освещала Беловодье. Ее призрачный мягкий свет лился одновременно отовсюду, тогда как небо было совершенно черным. Едва слышно шептала вода…
И сквозь водное стекло стали проступать очертания комнаты…
ВИДЕНИЯ иссякли.
И Роман погрузился в самый обычный сон. Ему снилось, что он грезит наяву и сквозь сомкнутые веки видит то, что происходит в комнате.
И будто в комнату входит Надя и останавливается подле Романа. Наклоняется над ним, улыбается… И лицо ее превращается в отвратительную Глашину физиономию, лишенную кожи…
Колдун закричал и разодрал веки.
Глава 6
ЗАМКНУТЫЙ КРУГ
Лена стояла перед запертыми воротами и смотрела на табличку с надписью «Приема нет. Записи на прием нет». Попробовала открыть калитку, но не смогла — заперто, причем надежно. Напрасно Лена приподнималась на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь. Забор был высокий. Поверх видны были лишь кроны деревьев и второй этаж дома с закрытыми ставнями. Такое впечатление, что в доме никто не живет. Что же делать? Куда ей идти? Где искать колдуна? Малютка Казик в люльке развопился не на шутку. Почти машинально Лена укачивала его, но Казик только орал сильнее, требуя чистый подгузник, молоко, водичку и, прежде всего, чтобы его взяли на руки. Лена вздохнула и уже собиралась двинуться обратно по Ведьминской, когда кто-то схватил ее за руку. Какой-то неприятный тип с болезненным худым лицом, в черных очках.
— Что вам надо? — выкрикнула она и выронила сумку. Люльку с Казиком, однако, удержала.
Она уже собиралась закричать: «На помощь!», но тут сквозь незнакомые черты на мгновение проступило совсем другое лицо. Мелькнуло и исчезло.
— Роман! — выдохнула она радостно.
— Не так громко! Совсем не обязательно привлекать внимание. Здесь на улице дежурят несколько человек и требуют немедленно их принять. А я не могу. Пока.
Он поднял сумку, внутри которой звякало и булькало, взял Лену за руку и открыл ворота.
— Лешка ушел от меня, ты знаешь?
— Что вам надо? — выкрикнула она и выронила сумку. Люльку с Казиком, однако, удержала.
Она уже собиралась закричать: «На помощь!», но тут сквозь незнакомые черты на мгновение проступило совсем другое лицо. Мелькнуло и исчезло.
— Роман! — выдохнула она радостно.
— Не так громко! Совсем не обязательно привлекать внимание. Здесь на улице дежурят несколько человек и требуют немедленно их принять. А я не могу. Пока.
Он поднял сумку, внутри которой звякало и булькало, взял Лену за руку и открыл ворота.
— Лешка ушел от меня, ты знаешь?