Страница:
А потом, в середине девяностых, вдруг объявилась красавица в норковом манто, надменная, дерзкая, направилась прямиком в кабинет к директору, поставила на стол какие-то заграничные коробки.
Директор шаркнул ножкой, рассыпался в благодарностях и предложить гостье кофейку. Кофеек был растворимый, индийский. Гостья лишь пригубила. Директор смотрел на нее восторженно, очарованный взглядом ореховых глаз и мягким, едва приметным иностранным акцентом. А гостья вынула пачку сигарет, но курить не стала, лишь положила пачку на стол и предложила на нужды музея фантастическую сумму. Директор не поверил и переспросил. Когда цифра была названа вновь, пожилой музейщик схватился за сердце. Деньги были переведены на счет музея в течение трех недель. Первым делом иностранный дар предназначался на покупку уцелевшим птичницам квартир в ближайшем городе, на ремонт здания и на зарплату двум новым сотрудницам, которых миллионерша просила принять на работу. Да, деньги музей получил, но с ними произошло то же, что происходило почти со всеми деньгами в то время. Они утекли. Причем неизвестно куда. Все, что успел директор, это выселить одну птичницу с семьей в задрипанную квартирку. Зато у хозяина фирмы, что подрядилась ремонтировать усадьбу, неподалеку вырос двухэтажный особняк. Музей продолжал разваливаться, сам директор жил по-прежнему в домике без удобств, на работу ходил пешком за три километра и никак не мог понять, как же все несообразно получилось.
Явившись через год, красавица в норковом манто обвела гневным взором стены, оклеенные обоями семидесятых годов, одарила директора убийственным взором и объявила, что сама будет покупать и привозить все, что необходимо музею.
Эту историю рассказал по дороге в усадьбу Баз, и хотя он не называл имен, Роману и так было ясно, что роль щедрой миллионерши играла его Надя. Роман улыбнулся, представив, как эффектно должна была выглядеть его любимая в этой роли. Неясно было другое: зачем Гамаюнову понадобилась усадьба? Поскольку в сентиментальный порыв Ивана Кирилловича Роман не верил, то усадьба должна была сыграть какую-то роль в создании Беловодья. Но какую?
В излучине реки в низинных берегах сохранился клочок старинного парка с беседкой и живописно нависающими над водой плакучими ивами. Дорожку, что вела к главному зданию усадьбы, скудно присыпали песком. Здание было кирпичное, двухэтажное, штукатурку с него ободрали, а новую не нанесли, так и стояло оно ржаво-красное, похожее своей красно-кирпичностью на казарму, лишь колонны у входа сверкали поддельной белизной. Уныло смотрели прямо перед собой тусклые, давно не мытые зарешеченные окна. Казалось, там внутри кто-то есть. Не живет, но прячется.
От прочих построек остались только стены — ни крыш, ни дверей, ни рам, лишь черные провалы, наспех укрепленные гнилыми досками.
— Надо ж, как все разбомбили, хулиганы, — пробормотал дядя Гриша.
Три новые бетонные ступеньки были врезаны в старый раскрошившийся фундамент. Двери тоже совершенно новенькие, даже не подделка под старину, а просто новодел. Хотя сама ручка — бронзовая, с виньеткой, — возможно, открывала когда-то старинную дверь. Справа у входа была прибита бронзовая табличка. Для сохранности ее прикрыли решеткой. Надпись на табличке гласила: «Беловодье».
Но здесь, за пограничной чертой, было не озеро с волшебной водой, а крошечная прихожая, темная, освещенная лампочкой под стеклянным абажуром с трещиной. Справа стоял большой письменный стол, слева — вешалка послевоенных времен. Роман припоминал, что у матери в доме висела точно такая же. От остальных комнат прихожую отделяла пыльная портьера из шерстяной ткани неопределимого цвета. Лишь дверь отворилась, легкий ветерок поднялся в комнатах, скрипнули запертые двери, колыхнулись шторы. Где-то хлопнула дверца шкафа.
— Эй! — крикнул Роман. — Посетители явились. Ему никто не ответил.
Роман откинул портьеру и очутился в просторной гостиной. Стены обиты бежевым тисненым шелком, в центре комнаты — столик с мозаичной столешницей, а вокруг — кресла с витыми ручками и изогнутыми ножками. Новенький шелк блестел в бледном свете осеннего солнца. Весело плясал огонь в огромном камине. На стенах — несколько пейзажей, писанных маслом; рамы тяжелые, резные, густо позолоченные.
Роман присвистнул. Все было точь-в-точь как в гостиной Гамаюнова в Беловодье. Только там — призрачное, колдовское. А здесь настоящее. Вернее — почти.
— Музей еще не работает, — сообщила женщина лет тридцати с небольшим, появляясь из соседней комнатки.
Берегиня музея была невысокого роста, в темном костюме и бежевой блузке. Гладкие волосы, чуть тронутые сединой, отсвечивали маслянистой желтизной. Губы ярко накрашены. Только губы. Типичный музейный работник.
— Я ищу Эда Меснера, мы с ним договорились о встрече, — отвечал Роман.
— Так это вы ему звонили ночью?
— Я. Вместе с Базом Зотовым.
— А где Баз? — живо спросила женщина.
— В машине нас ждет. Вы его знаете? Женщина запнулась, сообразив, что разговаривает с незнакомым человеком.
— А вы-то кто, можно узнать?
— Я — Роман Вернон, колдун из Темногорска. А это Григорий Иванович.
— Лучший в мире хулиган, — отрекомендовался тот. — Здесь не требуется похулиганить?
— У нас не хулиганят, — заявила женщина, не поняв шутки. — Я сотрудник музея Галина Сергеевна, — представилась она. — Эд сейчас подойдет. Он просил немного подождать.
— Подождать! — взорвался дядя Гриша. — Мы гнали всю ночь, а нас просят подождать. Что за хулиганство!
— Буквально полчаса. Он сказал, что ему надо подготовиться. А вы можете пока осмотреть музей.
Колдун промолчал. Выходит, Меснер здорово обеспокоен возвращением Сазонова.
Роман окинул женщину взглядом. Возраста она примерно такого, как и другие участники проекта. В музее работает кто-то из людей Гамаюнова. Стен упоминал, что среди спасшихся во время бойни в Германии была девушка по имени Галя. Да, скорее всего, она из учеников Гамаюнова. То, что она здесь, свидетельствовало лишь об одном: Иван Кириллович полагал, что о Марье Гавриловне и ее усадьбе никому больше из опасных людей не известно. Возможно, он ошибался, как и в других случаях.
— Ну что ж, давайте посетим покои Марьи Гавриловны, — предложил Роман.
— Мы что, за этим сюда ехали? — пробурчал дядя Гриша, демонстративно вытащил из-за пазухи бутылку и хлебнул. — У вас, голубушка, глазированного сырка на закуску не найдется? Нет? Жаль.
— Здесь нельзя пить! — возмутилась Галина Сергеевна.
— Мне можно. Я хулиганом работаю. Какой же хулиган в музее без бутылки? Райкина не смотрели? Неужто? Здесь, правда, у вас греческого зала нет. Может, римский найдется? Я без выпивки в вашем музее никак не могу. Сердце просит. Mihi sic est usus, tibi ut opus fasto est, face [1]. — Вид у него был мрачный. Он постоянно оглядывался, будто ожидал нападения.
Галина Сергеевна обиженно поджала губы.
— Выйдите тогда! — приказала.
— Куда выйти?
— В прихожую.
— Да пожалуйста. Кто бы был против. — Дядя Гриша демонстративно затопал назад. — Там у нас, в сумке, закусь должна иметься.
Роман прежде всего оглядел гостиную. Приметил три рамочки на стене, прикрытые синими шторками, подошел, бесцеремонно тронул ткань. Под занавесками были акварели. На двух — портреты мальчиков в матросских костюмчиках. Оба необыкновенно схожи. У одного рыжий вихор на макушке, у другого — темный. Роман прочел подписи. «Кирилл Гамаюнов» — под одним и «Севастьян Гамаюнов» — под другим.
Неужели этот смахивающий на амурчика малыш — дед Севастьян? Роман пытался отыскать сходство если не с дедом, то хотя бы с собой или, вернее, с теми детскими фотографиями, что хранились в семейном альбоме. Пожалуй, малыш Сева имел что-то общее с Ромой Воробьевым в детстве. Как удивительны пути рока. Повернись судьба всей страны иначе, и маленький Роман рос бы в этой усадьбе, а не в поселке Пустосвятово. Он бы учил французский и латынь, читал книги взахлеб из семейной библиотеки, его бы не дразнили в детстве и… у него бы не было волшебной реки. Или все-таки была бы? Кто знает, может, мы всегда выбираемся на тот берег, который нам предназначен? Вот только у немногих сил хватает доплыть.
Колдун окинул взглядом портрет Кирилла. Почему-то Роман считал, что в лице маленького Киры должно проступать что-то неприятное. Но ничего отталкивающего не обнаружил — очень милое личико.
Третья акварель — портрет девочки. Хорошенькая. Немного похожа на мать Романа. Вернее, на ее фото в детстве. До войны сделанное. До Второй мировой.
— Это старшая дочь Марьи Гавриловны. Умерла в возрасте семи лет. Порок сердца. В тот же год первый муж Марьи Гавриловны растратил огромную сумму и утопился. Ужасный был человек, — прокомментировала Галя.
Роман толкнул дверь в соседнюю комнату. В Беловодье в этой комнате томилась Надя. Здесь же был уютный кабинетик, на окнах — болотного оттенка шторы с густой бахромой и кистями. В комнате стоял полумрак, и ярко освещена была лишь картина в небольшой апсиде. Юная девушка собиралась купаться и трогала ножкой воду, проверяя, не холодная ли. Фон темный, но краски свежи, будто вчера полотно писано. Девушка была миленькая и почти как живая. Одна белая грудь с розовым соском обнажена. Картина не шедевр, конечно, но и не кич. Хорошая академическая школа рисунка и живописи. Ни глаз в пол-лица, ни фальшивых жестов. Роман подумал, что на это картину можно глядеть и два, и три часа. В одиночестве. Да, бездельно сидеть в мягком кресле и смотреть. Была у «Купальщицы» милая сентиментальность, в которой не принято признаваться на людях, но к которой многие и многие склонны. Ожерелье слегка подрагивало и ощутимо покалывало шею.
— Это Марья Гавриловна? — спросил колдун.
— Она. Хороша, правда? Она удивительной красавицей была, — зачем-то пояснила Галя, хотя и так было видно, что на полотне женщина красоты необыкновенной.
— Удивительно, что все это уцелело!
— К сожалению, далеко не все. Великолепная коллекция импрессионистов, которую Марья Гавриловна привезла из Франции, пропала в, революцию. Она покупала их по тридцать-сорок франков, так они были дешевы. Но несколько картин удалось найти и вернуть. Мы их пока не выставляем. Две картины Клода Моне и две — Альфреда Сислея. Пейзажи. И все — с водой.
— Давайте найдем остальные, — предложил вдруг Роман, чувствуя, что у него комок подступает к горлу.
Пейзажи с водой…
— Вы шутите?
— У меня есть тарелка кузнецовского фарфора, нальем сейчас воду, вы руку на поверхность положите и подумаете о пропавших картинах. И мы увидим их. — Роман демонстративно вынул из кармана серебряную флягу с пустосвятовской водой.
— Ну, я не знаю. Это как-то… — Галина Сергеевна замялась.
— А почему бы и нет? Вы не верите в колдовство? Не может быть! Взгляните. — Роман расстегнул ворот рубахи, демонстрируя ожерелье. — У вас точно такое же, не правда ли? Ну, что же медлите?
Галя молчала.
Роман вернулся в прихожую, где оставил сумку. Дядя Гриша сидел на стуле и приканчивал бутылку.
— Сильно нахулиганили? — спросил и спрятал бутылку за пазуху.
Роман отрицательно покачал головой. Ему не нравилось, что Меснера до сих пор нет. Прошло не полчаса — целый час. А вдруг Эд рванул в Беловодье принести присягу на верность Сазонову? А они здесь, как дураки, теряют время. Конечно, можно воскликнуть: «Плевать на Беловодье!» — что еще кричать проигравшему? Но только с помощью города мечты Роман рассчитывал вернуть Надю. Надя, Надежда… Роман не мог ее потерять. Ладно, будем надеяться, что Меснер не предаст.
Колдун вернулся в гостиную, поставил тарелку на столик и наполнил водой.
Галя явно робела.
— Я не знаю, можно ли… И потом, вдруг это как-то повредит…
— Со мною можно все. Обратитесь мысленно к воде, — повелел господин Вернон, беря Галю за руку, — и просто подумайте о коллекции Марьи Гавриловны.
— Нет, ничего не получится! — Галя испугалась, рванула руку, но колдун держал крепко.
— Обратитесь к воде, — повторил колдун и положил ладонь Гали на водную поверхность.
В следующее мгновение господин Вернон опрокинулся на пол, рядом грохнулась и разлетелась на сотни осколков белая тарелка. А верхом на Романе сидел Меснер, одной рукой схватив поверженного колдуна за горло, а второй приставив к его лбу «беретту».
— Не двигаться! — рявкнул Меснер.
Предупреждение относилось не столько к Роману, сколько к дяде Грише, что возник на пороге гостиной.
— Еще один хулиган, — пробормотал тот и поднял руки. — Прям целая коллекция…
— Меснер, что ты делаешь?!.. — Роман с трудом ворочал языком — «беретта» оказывала на него парализующее действие. — Мы же к тебе за помощью…
Меснер не ответил, вскочил необыкновенно проворно для его комплекции и рывком поднял колдуна, потащил к боковой двери.
— Эд, я не понимаю… — начала было Галя.
Но Эд явно недооценил хулиганские способности дяди Гриши. Едва Меснер повернулся, чтобы протолкнуть пленника в дверь, как Григорий Иванович выхватил из-за пазухи бутылку и швырнул. Стеклотара точнехонько угодила Меснеру в висок. Эд осел на пол. Конвульсивно его пальцы нажали на спусковой крючок, грохнул выстрел. Галя завизжала и присела, зажав уши ладонями. Роман застыл на месте, не в силах двинуться. Зато дядя Гриша налетел на Меснера, придавил к полу и взгромоздился верхом, как несколько секунд назад сидел на Романе сам Меснер. «Беретта» очутилась в руках главного хулигана.
— Ну что, похулиганим? — последовал вопрос.
Эд промычал невнятное.
Он по стеночке выбрался в прихожую, достал из сумки бутылку с пустосвятовской водой, глотнул. Немного полегчало. Колдун вернулся в гостиную и плеснул водой Меснеру в лицо.
— Почему ты на меня напал? А?
Меснер фыркнул, приходя в себя. Попробовал встать — не тут-то было: дядя Гриша был куда сильнее и отпускать пленника пока не собирался. Теперь ствол меснеровской «беретты» упирался своему хозяину в лоб.
— Так в чем дело? — Роман вновь глотнул из бу-тылки.
— Ты бросил Стена, бросил профессора, Беловодье, всех… предал, — прохрипел Меснер.
— Ты видел Сазонова?
— Да. Зачем ты провез его в Беловодье? Вы вдвоем все это задумали? Вы все сделали?
— Я задумал? Ха! Да этот ваш сумасшедший Сазонов чуть меня не убил!
В гостиную влетел Баз.
— Я слышал выстрел… — Тут он увидел дядю Гришу и Меснера. — Что? Что такое? — Добрый доктор хотел было кинуться к живописной группе на полу, но Роман ухватил его за руку.
— Небольшое хулиганство, — объяснил дядя Гриша.
Баз подбежал к Гале, обнял ее за плечи, помог встать. Она лишь всхлипывала и не могла ничего сказать. Баз усадил ее на стул.
— Все в порядке, — проговорил добрый доктор со своей неизменно мягкой интонацией.
— Еще какой порядок! Эд схватил меня за грудки, приставил пистолет к виску и потащил куда-то, — сказал Роман.
— Ты должен немедленно вернуться! — закричал Меснер и вновь дернулся.
— Остынь! — прикрикнул дядя Гриша.
— Я и сам этого хочу! — тоже закричал Роман и в ярости грохнул кулаком по столу. — Но мне нужно найти хоть какое-то средство против Сазонова! Ты хоть знаешь, что случилось? Да ни черта ты не знаешь! Я соврал Сазонову, что ограда готова. И тогда он накинулся на меня с ножом. А нож с водным лезвием! Он мог срезать мое ожерелье! — Роман передернулся. — Нельзя возвращаться в Беловодье с голыми руками — Сазонов повелевает четырьмя стихиями.
— Ты ж говорил, что самый сильный, — напомнил дядя Гриша. — Самый сильный водный колдун. А теперь жалобишься.
— Я самый сильный, — подтвердил Роман. — И Беловодье — это вода. И мне надо лишь найти способ сладить с Сазоновым. Но ты, дядя Гриша, мне ничего не подсказал. Лишь шутканул — и только.
— Да не знаю я его слабостей. Нет их у него. Он будто в панцире али в броне.
— Эд, ты можешь выстрелить из «беретты» в Беловодье? — спросил колдун.
— Нет, конечно.
— А он стреляет. Только летят не пули, а огненные стрелы. Ну, что теперь скажешь? Я ищу хоть какое-то оружие против него!
— Этот мэн может с меня слезть? — спросил Меснер.
— А ты будешь вести себя как хороший мальчик? Не хулиганить? — Дядя Гриша немного подобрел.
— Я буду стараться. Верь мне.
— Да? Что-то нет охоты. — Дядя Гриша все же отпустил Эда и встал не торопясь. — Только пушку я тебе не отдам.
Эд поднялся, кряхтя. Грузно опустился на стул. Роману показалось, что Меснер притворяется. И для надежности колдун отодвинулся к двери.
— Кто это с тобой приехал? — Меснер кивнул на. дядю Гришу.
— Родственник База.
— Можете мне все вкратце объяснить?
— Попробуем. Этот Сазонов… — Дядя Гриша кашлянул. — Он принял облик моего племянника Васьки Зотова. Никто от настоящего отличить не смог, даже я. А Васятка, завернутый в одеяло, все это время у меня в погребе лежал. А Сазонов… я так понимаю, теперь в этом вашем Беловодье хулиганит.
— Я Сазонову никогда не доверял. Он опасный человек. Для него главное — иметь цель. И он к этой цели идет. Как идти — неважно. — Меснер потер висок. — Но профессор был ему обязан. Очень сильно обязан. Был. Теперь — нет. Профессор Сазонову заплатил. Гамаюнов открыл Сазонову тайну изготовления бриллиантов из воды.
Ого… Машин жених, оказывается, парень не промах.
— Не знаю, зачем Сазонов вернулся. — Роман протянул Меснеру бутылку с водой. Тот глотнул. — Но мне нужно попасть в Беловодье, вытащить оттуда Стена, Юла и Лену. И еще я должен оживить Надю.
— Так ты вернешься, если будешь знать, как пленить Сазонова?
— А зачем я прибыл сюда?! Музей поглядеть?
— Почему нет? — обиделась Галя. — К нам из-за границы люди приезжают…
— Сладить с врагом в Беловодье очень просто. Надо лишь бросить твое кольцо в воды озера и попросить пленить Сазонова.
— И лишиться последней защиты? Ловко придумано! Вы меня что, за идиота считаете?
— Если ты не починишь ограду в ближайшие часы, Стен умрет. И возможно, Лена и Юл — тоже. Стен согласился поддержать ограду, потому что верил, что ты справишься. А ты ушел.
— Я бы и справился. Но этот живой мертвец Сазонов все планы расстроил. И как мы за несколько часов доберемся до Беловодья? К тому же нужно еще время, чтобы починить ограду.
— Путь я беру на себя, — пообещал Меснер.
— Не успеем. Даже на вертолете.
— Путь я беру на себя, — повторил Меснер. — Все случится очень быстро.
— Кто тебе сказал про кольцо?
— Иван Кириллович.
— Получается, и Сазонов знает?
— Мне удалось поговорить с профессором без свидетелей.
Лжет? Нет? Лену бы сюда… Но приходилось верить на слово. То есть делать вид, что веришь. Потому как Гамаюнову Роман не верил ни капельки. А Меснеру — фифти-фифти.
— Если я отдам кольцо… Беловодье по моей просьбе пленит Сазонова. Замечательно! — Роман сделал вид, что необычайно рад подсказке. — Оно что, станет при этом мне подчиняться? — Меснер кивнул. — Как это произойдет? Мгновенно?
— Да.
— Отлично, идем. — Колдун шагнул к двери, потом обернулся: — Помнится, ты говорил когда-то, что убьешь любого, кто причинит вред профессору или Стену.
— Я себя не меняю.
— Похвально. Кстати, а что ты здесь делаешь?
— Галя — моя жена. Я взял отпуск, чтобы ее навестить.
— Да, время сейчас самое отпускное, — усмехнулся Роман.
— Я попросил у Гамаюнова два дня, — холодно отозвался Эд. — Я должен был приехать.
Дядя Гриша поднял разбитую бутылку, сокрушенно покачал головой:
— А ведь в бутылке еще оставалось. М-да… Только ты это, того, хулиган Меснер, учти, я с вами в это Беловодье поеду. Во-первых, моих племянников-охламонов не брошу. А во-вторых, мне с Сазоновым потолковать надо.
— В Беловодье пропуск нужен, — сказал Роман.
— И тут пропуск? У вас, может, там и ВОХР есть?
— ВОХРа нет, а граница имеется. И, как всякая граница, — на замке. Пропуском водное ожерелье служит.
— Ну, так в чем дело? Сваргань мне по-быстрому ожерелье. Можешь?
— Это не украшение. Ожерелье все усложняет. Навсегда, — попытался растолковать ситуацию водный колдун. — И снять ты его уже не сможешь.
— Да ладно, пугать-то. Я не из пугливых. Делай, говорю. Или еще скажешь, что хулиганить меньше буду?
— Нет, напротив. Куда чаще, чем хочется.
— Ну и отлично! А то я чего-то примерным стал в последнее время — ужас. А похулиганить охота. Давай, давай, не болтай — делай.
— Не дари ему ожерелье! — запротестовал Меснер. — Он — лишний. Всем подряд раздавать ожерелья нельзя.
— Он — мой дядя. А родственников у меня раз, два, три… Пересчитать по пальцам можно. Без дяди Гриши не пойду, — заявил Роман, вспомнив ту действенную помощь, которую оказал ему главный хулиган.
— Мы торопимся, — напомнил Эд.
— Несколько минут, не больше, — пообещал колдун. — Вода при мне. Волосы, правда, у меня после того пожара в Пустосвятове коротковаты, но ничего, справимся. Вот только один вопрос меня мучает. Чем занимался Вадим Федорович в Суетеловске?
— Как чем? Торговля у него. Да и не только в Суетеловске — и в Питере есть магазин, и в Москве.
— И что за торговля?
— Ювелирная.
Глава 12
Директор шаркнул ножкой, рассыпался в благодарностях и предложить гостье кофейку. Кофеек был растворимый, индийский. Гостья лишь пригубила. Директор смотрел на нее восторженно, очарованный взглядом ореховых глаз и мягким, едва приметным иностранным акцентом. А гостья вынула пачку сигарет, но курить не стала, лишь положила пачку на стол и предложила на нужды музея фантастическую сумму. Директор не поверил и переспросил. Когда цифра была названа вновь, пожилой музейщик схватился за сердце. Деньги были переведены на счет музея в течение трех недель. Первым делом иностранный дар предназначался на покупку уцелевшим птичницам квартир в ближайшем городе, на ремонт здания и на зарплату двум новым сотрудницам, которых миллионерша просила принять на работу. Да, деньги музей получил, но с ними произошло то же, что происходило почти со всеми деньгами в то время. Они утекли. Причем неизвестно куда. Все, что успел директор, это выселить одну птичницу с семьей в задрипанную квартирку. Зато у хозяина фирмы, что подрядилась ремонтировать усадьбу, неподалеку вырос двухэтажный особняк. Музей продолжал разваливаться, сам директор жил по-прежнему в домике без удобств, на работу ходил пешком за три километра и никак не мог понять, как же все несообразно получилось.
Явившись через год, красавица в норковом манто обвела гневным взором стены, оклеенные обоями семидесятых годов, одарила директора убийственным взором и объявила, что сама будет покупать и привозить все, что необходимо музею.
Эту историю рассказал по дороге в усадьбу Баз, и хотя он не называл имен, Роману и так было ясно, что роль щедрой миллионерши играла его Надя. Роман улыбнулся, представив, как эффектно должна была выглядеть его любимая в этой роли. Неясно было другое: зачем Гамаюнову понадобилась усадьба? Поскольку в сентиментальный порыв Ивана Кирилловича Роман не верил, то усадьба должна была сыграть какую-то роль в создании Беловодья. Но какую?
В излучине реки в низинных берегах сохранился клочок старинного парка с беседкой и живописно нависающими над водой плакучими ивами. Дорожку, что вела к главному зданию усадьбы, скудно присыпали песком. Здание было кирпичное, двухэтажное, штукатурку с него ободрали, а новую не нанесли, так и стояло оно ржаво-красное, похожее своей красно-кирпичностью на казарму, лишь колонны у входа сверкали поддельной белизной. Уныло смотрели прямо перед собой тусклые, давно не мытые зарешеченные окна. Казалось, там внутри кто-то есть. Не живет, но прячется.
От прочих построек остались только стены — ни крыш, ни дверей, ни рам, лишь черные провалы, наспех укрепленные гнилыми досками.
— Надо ж, как все разбомбили, хулиганы, — пробормотал дядя Гриша.
Три новые бетонные ступеньки были врезаны в старый раскрошившийся фундамент. Двери тоже совершенно новенькие, даже не подделка под старину, а просто новодел. Хотя сама ручка — бронзовая, с виньеткой, — возможно, открывала когда-то старинную дверь. Справа у входа была прибита бронзовая табличка. Для сохранности ее прикрыли решеткой. Надпись на табличке гласила: «Беловодье».
Но здесь, за пограничной чертой, было не озеро с волшебной водой, а крошечная прихожая, темная, освещенная лампочкой под стеклянным абажуром с трещиной. Справа стоял большой письменный стол, слева — вешалка послевоенных времен. Роман припоминал, что у матери в доме висела точно такая же. От остальных комнат прихожую отделяла пыльная портьера из шерстяной ткани неопределимого цвета. Лишь дверь отворилась, легкий ветерок поднялся в комнатах, скрипнули запертые двери, колыхнулись шторы. Где-то хлопнула дверца шкафа.
— Эй! — крикнул Роман. — Посетители явились. Ему никто не ответил.
Роман откинул портьеру и очутился в просторной гостиной. Стены обиты бежевым тисненым шелком, в центре комнаты — столик с мозаичной столешницей, а вокруг — кресла с витыми ручками и изогнутыми ножками. Новенький шелк блестел в бледном свете осеннего солнца. Весело плясал огонь в огромном камине. На стенах — несколько пейзажей, писанных маслом; рамы тяжелые, резные, густо позолоченные.
Роман присвистнул. Все было точь-в-точь как в гостиной Гамаюнова в Беловодье. Только там — призрачное, колдовское. А здесь настоящее. Вернее — почти.
— Музей еще не работает, — сообщила женщина лет тридцати с небольшим, появляясь из соседней комнатки.
Берегиня музея была невысокого роста, в темном костюме и бежевой блузке. Гладкие волосы, чуть тронутые сединой, отсвечивали маслянистой желтизной. Губы ярко накрашены. Только губы. Типичный музейный работник.
— Я ищу Эда Меснера, мы с ним договорились о встрече, — отвечал Роман.
— Так это вы ему звонили ночью?
— Я. Вместе с Базом Зотовым.
— А где Баз? — живо спросила женщина.
— В машине нас ждет. Вы его знаете? Женщина запнулась, сообразив, что разговаривает с незнакомым человеком.
— А вы-то кто, можно узнать?
— Я — Роман Вернон, колдун из Темногорска. А это Григорий Иванович.
— Лучший в мире хулиган, — отрекомендовался тот. — Здесь не требуется похулиганить?
— У нас не хулиганят, — заявила женщина, не поняв шутки. — Я сотрудник музея Галина Сергеевна, — представилась она. — Эд сейчас подойдет. Он просил немного подождать.
— Подождать! — взорвался дядя Гриша. — Мы гнали всю ночь, а нас просят подождать. Что за хулиганство!
— Буквально полчаса. Он сказал, что ему надо подготовиться. А вы можете пока осмотреть музей.
Колдун промолчал. Выходит, Меснер здорово обеспокоен возвращением Сазонова.
Роман окинул женщину взглядом. Возраста она примерно такого, как и другие участники проекта. В музее работает кто-то из людей Гамаюнова. Стен упоминал, что среди спасшихся во время бойни в Германии была девушка по имени Галя. Да, скорее всего, она из учеников Гамаюнова. То, что она здесь, свидетельствовало лишь об одном: Иван Кириллович полагал, что о Марье Гавриловне и ее усадьбе никому больше из опасных людей не известно. Возможно, он ошибался, как и в других случаях.
— Ну что ж, давайте посетим покои Марьи Гавриловны, — предложил Роман.
— Мы что, за этим сюда ехали? — пробурчал дядя Гриша, демонстративно вытащил из-за пазухи бутылку и хлебнул. — У вас, голубушка, глазированного сырка на закуску не найдется? Нет? Жаль.
— Здесь нельзя пить! — возмутилась Галина Сергеевна.
— Мне можно. Я хулиганом работаю. Какой же хулиган в музее без бутылки? Райкина не смотрели? Неужто? Здесь, правда, у вас греческого зала нет. Может, римский найдется? Я без выпивки в вашем музее никак не могу. Сердце просит. Mihi sic est usus, tibi ut opus fasto est, face [1]. — Вид у него был мрачный. Он постоянно оглядывался, будто ожидал нападения.
Галина Сергеевна обиженно поджала губы.
— Выйдите тогда! — приказала.
— Куда выйти?
— В прихожую.
— Да пожалуйста. Кто бы был против. — Дядя Гриша демонстративно затопал назад. — Там у нас, в сумке, закусь должна иметься.
Роман прежде всего оглядел гостиную. Приметил три рамочки на стене, прикрытые синими шторками, подошел, бесцеремонно тронул ткань. Под занавесками были акварели. На двух — портреты мальчиков в матросских костюмчиках. Оба необыкновенно схожи. У одного рыжий вихор на макушке, у другого — темный. Роман прочел подписи. «Кирилл Гамаюнов» — под одним и «Севастьян Гамаюнов» — под другим.
Неужели этот смахивающий на амурчика малыш — дед Севастьян? Роман пытался отыскать сходство если не с дедом, то хотя бы с собой или, вернее, с теми детскими фотографиями, что хранились в семейном альбоме. Пожалуй, малыш Сева имел что-то общее с Ромой Воробьевым в детстве. Как удивительны пути рока. Повернись судьба всей страны иначе, и маленький Роман рос бы в этой усадьбе, а не в поселке Пустосвятово. Он бы учил французский и латынь, читал книги взахлеб из семейной библиотеки, его бы не дразнили в детстве и… у него бы не было волшебной реки. Или все-таки была бы? Кто знает, может, мы всегда выбираемся на тот берег, который нам предназначен? Вот только у немногих сил хватает доплыть.
Колдун окинул взглядом портрет Кирилла. Почему-то Роман считал, что в лице маленького Киры должно проступать что-то неприятное. Но ничего отталкивающего не обнаружил — очень милое личико.
Третья акварель — портрет девочки. Хорошенькая. Немного похожа на мать Романа. Вернее, на ее фото в детстве. До войны сделанное. До Второй мировой.
— Это старшая дочь Марьи Гавриловны. Умерла в возрасте семи лет. Порок сердца. В тот же год первый муж Марьи Гавриловны растратил огромную сумму и утопился. Ужасный был человек, — прокомментировала Галя.
Роман толкнул дверь в соседнюю комнату. В Беловодье в этой комнате томилась Надя. Здесь же был уютный кабинетик, на окнах — болотного оттенка шторы с густой бахромой и кистями. В комнате стоял полумрак, и ярко освещена была лишь картина в небольшой апсиде. Юная девушка собиралась купаться и трогала ножкой воду, проверяя, не холодная ли. Фон темный, но краски свежи, будто вчера полотно писано. Девушка была миленькая и почти как живая. Одна белая грудь с розовым соском обнажена. Картина не шедевр, конечно, но и не кич. Хорошая академическая школа рисунка и живописи. Ни глаз в пол-лица, ни фальшивых жестов. Роман подумал, что на это картину можно глядеть и два, и три часа. В одиночестве. Да, бездельно сидеть в мягком кресле и смотреть. Была у «Купальщицы» милая сентиментальность, в которой не принято признаваться на людях, но к которой многие и многие склонны. Ожерелье слегка подрагивало и ощутимо покалывало шею.
— Это Марья Гавриловна? — спросил колдун.
— Она. Хороша, правда? Она удивительной красавицей была, — зачем-то пояснила Галя, хотя и так было видно, что на полотне женщина красоты необыкновенной.
— Удивительно, что все это уцелело!
— К сожалению, далеко не все. Великолепная коллекция импрессионистов, которую Марья Гавриловна привезла из Франции, пропала в, революцию. Она покупала их по тридцать-сорок франков, так они были дешевы. Но несколько картин удалось найти и вернуть. Мы их пока не выставляем. Две картины Клода Моне и две — Альфреда Сислея. Пейзажи. И все — с водой.
— Давайте найдем остальные, — предложил вдруг Роман, чувствуя, что у него комок подступает к горлу.
Пейзажи с водой…
— Вы шутите?
— У меня есть тарелка кузнецовского фарфора, нальем сейчас воду, вы руку на поверхность положите и подумаете о пропавших картинах. И мы увидим их. — Роман демонстративно вынул из кармана серебряную флягу с пустосвятовской водой.
— Ну, я не знаю. Это как-то… — Галина Сергеевна замялась.
— А почему бы и нет? Вы не верите в колдовство? Не может быть! Взгляните. — Роман расстегнул ворот рубахи, демонстрируя ожерелье. — У вас точно такое же, не правда ли? Ну, что же медлите?
Галя молчала.
Роман вернулся в прихожую, где оставил сумку. Дядя Гриша сидел на стуле и приканчивал бутылку.
— Сильно нахулиганили? — спросил и спрятал бутылку за пазуху.
Роман отрицательно покачал головой. Ему не нравилось, что Меснера до сих пор нет. Прошло не полчаса — целый час. А вдруг Эд рванул в Беловодье принести присягу на верность Сазонову? А они здесь, как дураки, теряют время. Конечно, можно воскликнуть: «Плевать на Беловодье!» — что еще кричать проигравшему? Но только с помощью города мечты Роман рассчитывал вернуть Надю. Надя, Надежда… Роман не мог ее потерять. Ладно, будем надеяться, что Меснер не предаст.
Колдун вернулся в гостиную, поставил тарелку на столик и наполнил водой.
Галя явно робела.
— Я не знаю, можно ли… И потом, вдруг это как-то повредит…
— Со мною можно все. Обратитесь мысленно к воде, — повелел господин Вернон, беря Галю за руку, — и просто подумайте о коллекции Марьи Гавриловны.
— Нет, ничего не получится! — Галя испугалась, рванула руку, но колдун держал крепко.
— Обратитесь к воде, — повторил колдун и положил ладонь Гали на водную поверхность.
* * *
То, что он увидел, его почти не удивило. Там, в водном зеркале, распахнулась дверь из гостиной и возник просторный зал, увешанный картинами. Стены были обиты пунцовым штофом, и оттого теплый отсвет ложился на замкнутые в прямоугольниках рам небо и воду. Рассеянный свет лился из окон. А за окнами колыхалось светлое озеро Беловодья…В следующее мгновение господин Вернон опрокинулся на пол, рядом грохнулась и разлетелась на сотни осколков белая тарелка. А верхом на Романе сидел Меснер, одной рукой схватив поверженного колдуна за горло, а второй приставив к его лбу «беретту».
— Не двигаться! — рявкнул Меснер.
Предупреждение относилось не столько к Роману, сколько к дяде Грише, что возник на пороге гостиной.
— Еще один хулиган, — пробормотал тот и поднял руки. — Прям целая коллекция…
— Меснер, что ты делаешь?!.. — Роман с трудом ворочал языком — «беретта» оказывала на него парализующее действие. — Мы же к тебе за помощью…
Меснер не ответил, вскочил необыкновенно проворно для его комплекции и рывком поднял колдуна, потащил к боковой двери.
— Эд, я не понимаю… — начала было Галя.
Но Эд явно недооценил хулиганские способности дяди Гриши. Едва Меснер повернулся, чтобы протолкнуть пленника в дверь, как Григорий Иванович выхватил из-за пазухи бутылку и швырнул. Стеклотара точнехонько угодила Меснеру в висок. Эд осел на пол. Конвульсивно его пальцы нажали на спусковой крючок, грохнул выстрел. Галя завизжала и присела, зажав уши ладонями. Роман застыл на месте, не в силах двинуться. Зато дядя Гриша налетел на Меснера, придавил к полу и взгромоздился верхом, как несколько секунд назад сидел на Романе сам Меснер. «Беретта» очутилась в руках главного хулигана.
— Ну что, похулиганим? — последовал вопрос.
Эд промычал невнятное.
* * *
После тесного контакта с «береттой» колдуна тошнило.Он по стеночке выбрался в прихожую, достал из сумки бутылку с пустосвятовской водой, глотнул. Немного полегчало. Колдун вернулся в гостиную и плеснул водой Меснеру в лицо.
— Почему ты на меня напал? А?
Меснер фыркнул, приходя в себя. Попробовал встать — не тут-то было: дядя Гриша был куда сильнее и отпускать пленника пока не собирался. Теперь ствол меснеровской «беретты» упирался своему хозяину в лоб.
— Так в чем дело? — Роман вновь глотнул из бу-тылки.
— Ты бросил Стена, бросил профессора, Беловодье, всех… предал, — прохрипел Меснер.
— Ты видел Сазонова?
— Да. Зачем ты провез его в Беловодье? Вы вдвоем все это задумали? Вы все сделали?
— Я задумал? Ха! Да этот ваш сумасшедший Сазонов чуть меня не убил!
В гостиную влетел Баз.
— Я слышал выстрел… — Тут он увидел дядю Гришу и Меснера. — Что? Что такое? — Добрый доктор хотел было кинуться к живописной группе на полу, но Роман ухватил его за руку.
— Небольшое хулиганство, — объяснил дядя Гриша.
Баз подбежал к Гале, обнял ее за плечи, помог встать. Она лишь всхлипывала и не могла ничего сказать. Баз усадил ее на стул.
— Все в порядке, — проговорил добрый доктор со своей неизменно мягкой интонацией.
— Еще какой порядок! Эд схватил меня за грудки, приставил пистолет к виску и потащил куда-то, — сказал Роман.
— Ты должен немедленно вернуться! — закричал Меснер и вновь дернулся.
— Остынь! — прикрикнул дядя Гриша.
— Я и сам этого хочу! — тоже закричал Роман и в ярости грохнул кулаком по столу. — Но мне нужно найти хоть какое-то средство против Сазонова! Ты хоть знаешь, что случилось? Да ни черта ты не знаешь! Я соврал Сазонову, что ограда готова. И тогда он накинулся на меня с ножом. А нож с водным лезвием! Он мог срезать мое ожерелье! — Роман передернулся. — Нельзя возвращаться в Беловодье с голыми руками — Сазонов повелевает четырьмя стихиями.
— Ты ж говорил, что самый сильный, — напомнил дядя Гриша. — Самый сильный водный колдун. А теперь жалобишься.
— Я самый сильный, — подтвердил Роман. — И Беловодье — это вода. И мне надо лишь найти способ сладить с Сазоновым. Но ты, дядя Гриша, мне ничего не подсказал. Лишь шутканул — и только.
— Да не знаю я его слабостей. Нет их у него. Он будто в панцире али в броне.
— Эд, ты можешь выстрелить из «беретты» в Беловодье? — спросил колдун.
— Нет, конечно.
— А он стреляет. Только летят не пули, а огненные стрелы. Ну, что теперь скажешь? Я ищу хоть какое-то оружие против него!
— Этот мэн может с меня слезть? — спросил Меснер.
— А ты будешь вести себя как хороший мальчик? Не хулиганить? — Дядя Гриша немного подобрел.
— Я буду стараться. Верь мне.
— Да? Что-то нет охоты. — Дядя Гриша все же отпустил Эда и встал не торопясь. — Только пушку я тебе не отдам.
Эд поднялся, кряхтя. Грузно опустился на стул. Роману показалось, что Меснер притворяется. И для надежности колдун отодвинулся к двери.
— Кто это с тобой приехал? — Меснер кивнул на. дядю Гришу.
— Родственник База.
— Можете мне все вкратце объяснить?
— Попробуем. Этот Сазонов… — Дядя Гриша кашлянул. — Он принял облик моего племянника Васьки Зотова. Никто от настоящего отличить не смог, даже я. А Васятка, завернутый в одеяло, все это время у меня в погребе лежал. А Сазонов… я так понимаю, теперь в этом вашем Беловодье хулиганит.
— Я Сазонову никогда не доверял. Он опасный человек. Для него главное — иметь цель. И он к этой цели идет. Как идти — неважно. — Меснер потер висок. — Но профессор был ему обязан. Очень сильно обязан. Был. Теперь — нет. Профессор Сазонову заплатил. Гамаюнов открыл Сазонову тайну изготовления бриллиантов из воды.
Ого… Машин жених, оказывается, парень не промах.
— Не знаю, зачем Сазонов вернулся. — Роман протянул Меснеру бутылку с водой. Тот глотнул. — Но мне нужно попасть в Беловодье, вытащить оттуда Стена, Юла и Лену. И еще я должен оживить Надю.
— Так ты вернешься, если будешь знать, как пленить Сазонова?
— А зачем я прибыл сюда?! Музей поглядеть?
— Почему нет? — обиделась Галя. — К нам из-за границы люди приезжают…
— Сладить с врагом в Беловодье очень просто. Надо лишь бросить твое кольцо в воды озера и попросить пленить Сазонова.
— И лишиться последней защиты? Ловко придумано! Вы меня что, за идиота считаете?
— Если ты не починишь ограду в ближайшие часы, Стен умрет. И возможно, Лена и Юл — тоже. Стен согласился поддержать ограду, потому что верил, что ты справишься. А ты ушел.
— Я бы и справился. Но этот живой мертвец Сазонов все планы расстроил. И как мы за несколько часов доберемся до Беловодья? К тому же нужно еще время, чтобы починить ограду.
— Путь я беру на себя, — пообещал Меснер.
— Не успеем. Даже на вертолете.
— Путь я беру на себя, — повторил Меснер. — Все случится очень быстро.
— Кто тебе сказал про кольцо?
— Иван Кириллович.
— Получается, и Сазонов знает?
— Мне удалось поговорить с профессором без свидетелей.
Лжет? Нет? Лену бы сюда… Но приходилось верить на слово. То есть делать вид, что веришь. Потому как Гамаюнову Роман не верил ни капельки. А Меснеру — фифти-фифти.
— Если я отдам кольцо… Беловодье по моей просьбе пленит Сазонова. Замечательно! — Роман сделал вид, что необычайно рад подсказке. — Оно что, станет при этом мне подчиняться? — Меснер кивнул. — Как это произойдет? Мгновенно?
— Да.
— Отлично, идем. — Колдун шагнул к двери, потом обернулся: — Помнится, ты говорил когда-то, что убьешь любого, кто причинит вред профессору или Стену.
— Я себя не меняю.
— Похвально. Кстати, а что ты здесь делаешь?
— Галя — моя жена. Я взял отпуск, чтобы ее навестить.
— Да, время сейчас самое отпускное, — усмехнулся Роман.
— Я попросил у Гамаюнова два дня, — холодно отозвался Эд. — Я должен был приехать.
Дядя Гриша поднял разбитую бутылку, сокрушенно покачал головой:
— А ведь в бутылке еще оставалось. М-да… Только ты это, того, хулиган Меснер, учти, я с вами в это Беловодье поеду. Во-первых, моих племянников-охламонов не брошу. А во-вторых, мне с Сазоновым потолковать надо.
— В Беловодье пропуск нужен, — сказал Роман.
— И тут пропуск? У вас, может, там и ВОХР есть?
— ВОХРа нет, а граница имеется. И, как всякая граница, — на замке. Пропуском водное ожерелье служит.
— Ну, так в чем дело? Сваргань мне по-быстрому ожерелье. Можешь?
— Это не украшение. Ожерелье все усложняет. Навсегда, — попытался растолковать ситуацию водный колдун. — И снять ты его уже не сможешь.
— Да ладно, пугать-то. Я не из пугливых. Делай, говорю. Или еще скажешь, что хулиганить меньше буду?
— Нет, напротив. Куда чаще, чем хочется.
— Ну и отлично! А то я чего-то примерным стал в последнее время — ужас. А похулиганить охота. Давай, давай, не болтай — делай.
— Не дари ему ожерелье! — запротестовал Меснер. — Он — лишний. Всем подряд раздавать ожерелья нельзя.
— Он — мой дядя. А родственников у меня раз, два, три… Пересчитать по пальцам можно. Без дяди Гриши не пойду, — заявил Роман, вспомнив ту действенную помощь, которую оказал ему главный хулиган.
— Мы торопимся, — напомнил Эд.
— Несколько минут, не больше, — пообещал колдун. — Вода при мне. Волосы, правда, у меня после того пожара в Пустосвятове коротковаты, но ничего, справимся. Вот только один вопрос меня мучает. Чем занимался Вадим Федорович в Суетеловске?
— Как чем? Торговля у него. Да и не только в Суетеловске — и в Питере есть магазин, и в Москве.
— И что за торговля?
— Ювелирная.
Глава 12
ВОЗВРАШЕНИЕ В БЕЛОВОДЬЕ
Итак, музей закрывается. А посетители? Подождут. Сторожа — в отпуск. А как от воров отбиваться? Не волнуйтесь, Галина Сергеевна, колдун на музей заклинание наложит — никто из воров не войдет. А вы, Галина Сергеевна, — с нами. У вас есть ожерелье? Разумеется. Ну, во-первых, не всех участников проекта Гамаюнов осчастливил, а во-вторых, путешествие у нас опасное. Ладно, как-нибудь выкрутимся.
— Поедем на «тойоте?» — спросил Роман, не понимая, впрочем, как они смогут добраться до Беловодья за несколько часов.
— Нет, — отозвался Меснер. — Бери что нужно из багажника и — за мной.
— Тогда на твоей тачке?
— Я отдал джип вам. Разве ты забыл?
— Помню. Но сюда ты на чем-то приехал?
— Я приехал на «мерседесе» Колодина. Ты хочешь, чтобы я и дальше на нем ездил? Какие еще будут вопросы? В чем ты меня имеешь наглость подозревать?
— Имею наглость подозревать тебя в утаивании информации. Но хочу предупредить, что эта тачка тоже не особенно чистенькая. Я ее угнал.
— Я надеюсь, не у Колодина.
— Он мертв. Или ты боишься его и мертвого?
— Exactly [2].
Каждый взял по две канистры с пустосвятовской водой. Машину загнали в полуразрушенную пристройку, где прежде находились барские службы. Здесь ничего не осталось — ни рам в окнах, ни перегородок, ни даже крыши. Одна железная дверь имелась. Дверь заперли. Затем вошли в дом Марьи Гавриловны.
— Сюда. — Меснер указал на дверь из гостиной направо.
Эта комната, тоже гостиная, обитая пунцовым штофом, была точной копией той, что Роман видел на дне тарелки в колдовском сеансе. Мебели никакой. На стенах — четыре картины. И все. На писанных маслом пейзажах — розовый отсвет. На всех четырех полотнах — пейзажи с водой. Вода плескалась.
— Сюда, — повторил Меснер и отворил потайную дверь. Различить ее без подсказки на фоне стены было невозможно.
Он вошел первым. Роман — за ним. Они стояли в схожей комнате. За окном светились воды озера. На стенах — пейзажи импрессионистов.
— Скорее! — сказал Меснер. — Кольцо! Мне кажется, Сазонов в соседней комнате.
Роман шагнул к окну. Распахнул раму. Неужто расстаться с кольцом? Неужто?
— О, Вода-царица! О, светлые воды Беловодья! Плените отцов-основателей этого мира, Гамаюнова и Сазонова. — Колдун сорвал кольцо с пальца и швырнул в воду.
— Профессора?! — изумился Меснер. — Его-то зачем?
Но заклинание уже было произнесено.
Роман рванулся к другой двери, отворил ее. Он был в главной гостиной, но уже в Беловодье. В кресле, сцепив руки замком и опустив голову на грудь, дремал Гамаюнов. Он, видимо, мерз в городе мечты, потому что опять надел белый пушистый свитер с высоким горлом. А напротив него, тоже в кресле, сидел Сазонов. Теперь он предстал в настоящем виде. И оба отца-основателя со своими креслами срослись. Не различить, где кресло кончается, где начинается человек. Они, кажется, не поняли, в чем дело. Потому как Сазонов, увидев Романа, попытался встать. Дернулся раз-другой, на лице мелькнуло недоумение. Мелькнуло и тут же пропало. Сазонов очень хорошо владел собой.
— А, Роман Васильевич, наконец-то! — Гамаюнов поднял голову, улыбнулся блеклыми губами. Он, казалось, не заметил, что пленен. — Надеюсь, вы сумеете восстановить ограду к утру.
— Как Стев? Что с ним?!
— Все нормально. Не волнуйтесь. Чем быстрее вы будете действовать, тем лучше. Леша продержится, уверяю вас. Он молодец. Я всегда в него верил. Но поторопитесь, прошу. Надя вас ждет.
Ах, вот как! Что же получается? Иван Кириллович отдает ему Надю в награду?
— Поедем на «тойоте?» — спросил Роман, не понимая, впрочем, как они смогут добраться до Беловодья за несколько часов.
— Нет, — отозвался Меснер. — Бери что нужно из багажника и — за мной.
— Тогда на твоей тачке?
— Я отдал джип вам. Разве ты забыл?
— Помню. Но сюда ты на чем-то приехал?
— Я приехал на «мерседесе» Колодина. Ты хочешь, чтобы я и дальше на нем ездил? Какие еще будут вопросы? В чем ты меня имеешь наглость подозревать?
— Имею наглость подозревать тебя в утаивании информации. Но хочу предупредить, что эта тачка тоже не особенно чистенькая. Я ее угнал.
— Я надеюсь, не у Колодина.
— Он мертв. Или ты боишься его и мертвого?
— Exactly [2].
Каждый взял по две канистры с пустосвятовской водой. Машину загнали в полуразрушенную пристройку, где прежде находились барские службы. Здесь ничего не осталось — ни рам в окнах, ни перегородок, ни даже крыши. Одна железная дверь имелась. Дверь заперли. Затем вошли в дом Марьи Гавриловны.
— Сюда. — Меснер указал на дверь из гостиной направо.
Эта комната, тоже гостиная, обитая пунцовым штофом, была точной копией той, что Роман видел на дне тарелки в колдовском сеансе. Мебели никакой. На стенах — четыре картины. И все. На писанных маслом пейзажах — розовый отсвет. На всех четырех полотнах — пейзажи с водой. Вода плескалась.
— Сюда, — повторил Меснер и отворил потайную дверь. Различить ее без подсказки на фоне стены было невозможно.
Он вошел первым. Роман — за ним. Они стояли в схожей комнате. За окном светились воды озера. На стенах — пейзажи импрессионистов.
— Скорее! — сказал Меснер. — Кольцо! Мне кажется, Сазонов в соседней комнате.
Роман шагнул к окну. Распахнул раму. Неужто расстаться с кольцом? Неужто?
— О, Вода-царица! О, светлые воды Беловодья! Плените отцов-основателей этого мира, Гамаюнова и Сазонова. — Колдун сорвал кольцо с пальца и швырнул в воду.
— Профессора?! — изумился Меснер. — Его-то зачем?
Но заклинание уже было произнесено.
Роман рванулся к другой двери, отворил ее. Он был в главной гостиной, но уже в Беловодье. В кресле, сцепив руки замком и опустив голову на грудь, дремал Гамаюнов. Он, видимо, мерз в городе мечты, потому что опять надел белый пушистый свитер с высоким горлом. А напротив него, тоже в кресле, сидел Сазонов. Теперь он предстал в настоящем виде. И оба отца-основателя со своими креслами срослись. Не различить, где кресло кончается, где начинается человек. Они, кажется, не поняли, в чем дело. Потому как Сазонов, увидев Романа, попытался встать. Дернулся раз-другой, на лице мелькнуло недоумение. Мелькнуло и тут же пропало. Сазонов очень хорошо владел собой.
— А, Роман Васильевич, наконец-то! — Гамаюнов поднял голову, улыбнулся блеклыми губами. Он, казалось, не заметил, что пленен. — Надеюсь, вы сумеете восстановить ограду к утру.
— Как Стев? Что с ним?!
— Все нормально. Не волнуйтесь. Чем быстрее вы будете действовать, тем лучше. Леша продержится, уверяю вас. Он молодец. Я всегда в него верил. Но поторопитесь, прошу. Надя вас ждет.
Ах, вот как! Что же получается? Иван Кириллович отдает ему Надю в награду?