Страница:
На кухне колдун напился свежей воды. Сейчас бы поехать на речку, искупнуться. И Лешку с собой взять. Но Роман прогнал эту мысль. Он и так отнял слишком много сил у реки. Нельзя. Напротив, ему бы сейчас, после долгого отсутствия, речку свою приголубить, а не отбирать последнее. А выходило, что он берет и берет. А когда вернет? Когда такой час настанет? Никогда, верно…
«Не поеду сегодня», — сам себя ограничил. Все равно перед Синклитом придется отправиться на поклон к Пустосвятовке, новой силы набираться.
А сегодня пользуйся, колдун, тем, что есть. Вон, из речки Темной можно забрать, из озера, из прудов. Дождь вызвать…
Ну конечно, вызвать дождь! Вмиг полило так, что железо на крыше загремело. Вот и отлично, вот и ладушки, ступай, колдун, под дождь и пей силушку, сколько влезет.
Роман разделся и выскочил во двор. Струи застучали по голове, по плечам. Колдун поднял руки, запрокинул голову. До чего хорош дождик! Силы восстанавливались с каждой минуткой.
В том дожде, что рушился стеной с неба, была частичка живительной силы его реки. Постаралась Пустосвятовка, поделилась со своим любимцем всем, что имела. О, Вода-царица, как же я тебя отблагодарю, родная?
Стен надел свой светлый костюм. Рубашка расстегнута на груди, на ногах домашние тапочки. Роман тоже приоделся ради подобного случая. Смокинг надевать не стал, смокинг для Синклита берег, а вот новенький костюм надел. Для Лены Тина выбрала что-то из своего гардероба. Пришлось, правда, расставлять платье, но совсем немного.
Чествование спасенного и колдуна-победителя проходило в сугубо домашней осбтановке. Стен то и дело проводил рукою по волосам и хмурился, будто не понимал, что же сейчас происходит, кончился кошмар минувшего года или еще вернется?
Самое радостное — бояться, когда все уже миновало. Что-то вроде фильма ужасов. Смотришь, пугаешься, а в глубине души знаешь — ничего тебе не грозит.
Утром после «операции» Лена сошла вниз с Казиком, и отец в первый раз взял ребенка на руки, осторожно, как какую-то невероятно хрупкую вещь. В тот миг испытывал он не радость, не любовь, а лишь чудесную легкость: ну вот, кончились все тяготы, все нелепые испытания позади, и можно наконец приступить к жизни — самой обычной, суетливой, с пеленками, детскими болезнями, бодрствованием по ночам, жизни такой, как у всех, но прежде недоступной и потому особенно желанной.
После полудня в столовой царила суматоха. Тина расставляла тарелки, Лена раскладывала салат. Господин Вернон разливал пустосвятовскую воду по стаканам и шептал заклинания. При этом он не забывал ухватить с тарелки ломоть колбасы или лимона и чмокнуть в щеку Тину.
— А ну тебя… — отмахивалась та: мол, не мешай.
— Сейчас упьемся… — потирая руки, воскликнул Роман. — В доску… в зюзик… как никогда!
— Вусмерть… — поддакнул Стен.
— Я пить не буду, — предупредила Лена.
— Это же не спирт! — хихикнула Тина. — А вода, чистейшая вода. На тебя подействует, а ребеночек только спать лучше будет. Клянусь водою.
Лена взяла стакан с опаской.
— За долгую жизнь всех присутствующих, мои успехи и водную стихию, чтоб никогда она своей милостью нас, носящих ее ожерелья, не оставила! — произнес тост Роман.
Лена поднесла стакан к губам, потянула носом. Пахло свежестью. Выпила без опаски. И тут же зашлась, замахала ладошкой и, наконец, судорожно вздохнула. Почти не соображая, схватила пучок петрушки и куснула, зажевала пахучими листьями.
— Что ж такое… — изумилась.
— Вода, вода заговоренная, — засмеялся Роман и наполнил стакан Алексея.
Тот принял и опрокинул с послушанием прилежного ученика. Он был как будто и не в себе. То, что с ним произошло этой ночью, никак не могло отступить в прошлое и постоянно наплывало, наслаивалось на нынешнее, и оттого все мутилось, сливалось и превращалось в непонятную смесь. Все происходило одновременно: Гамаюнов резал из его кожи ожерелье, и тут же тело грыз проклятый червяк, и в эту же секунду Стен возвращался из небытия под шепот Романа. Остановленное время, как в Беловодье. Надо рассказать Роману. Или еще нельзя?
А в ушах все шумела, шумела вода… И в то же время Алексей сидел в столовой Романова дома и смотрел на мир, уже не испытывая ни страха, ни боли, и лишь слушал веселые бессвязные речи опьяненного успехом и заговоренной водой колдуна. И только немолчный звон в ушах напомнил о недавно пережитом.
— Я спас своего друга. Наверное, это чего-то стоит само по себе. Даже если об этом никто не узнает. Вообще никто. Не скрою: я страшно честолюбив, самолюбив и т. д. и т. ц. Но я стараюсь, радоваться самому доброму делу как таковому, — обняв Тину за плечи, говорил колдун.
— А как же твоя теория? — улыбнулась Тина. — Не лечить, ибо это отнимает слишком много энергии.
— Это было не излечение, а снятие порчи, — объяснил Роман. — Опасное, надо сказать, дело. — Он подмигнул Тине. Ему было весело, будто он явился с разухабистой танцульки, а не прогулялся без страховки над пропастью. Водная нить могла не выдержать. И тогда… Только Вода-царица ведает, что было бы тогда. Но если хочешь чего-то добиться, если жаждешь победить, о риске просто не думаешь. Только и всего. Мелькнул вдруг перед мысленным взором давний миг, когда дед Севастьян ожерелье с водной нитью внуку на шею надел. Умрет колдун — и нить его распадется. — У меня сегодня день такой — не поверите… — бормотал Роман заплетающимся языком — его уже изрядно развезло от собственной заговоренной влаги. — Стен будет жить. У него ребенку месяц, жена молодая, а он — нате… приговорен. А теперь нет… уже нет…
— Боже мой, Роман, мы же все перед тобой в долгу! — воскликнула Лена. — И за Беловодье, и теперь…
— Тсс! — Стен приложил палец к губам. — О Беловодье ни слова.
— Это почему?
— Колдовской запрет. Личная просьба господина Вернона. Будь добра, исполни.
Роман засмеялся:
— А ведь ты должен быть необыкновенно богат, Стен.
— С чего ты взял?
— Ты же предвидишь будущее. Можешь узнать заранее котировки акций, курс доллара…
Стен покраснел. Залился краской до корней волос. Чего Роман прежде никогда не видел.
— Что, я угадал? У тебя дилерская контора?
— Он преподает историю в лицее, — вмешалась Лена. — Он всегда на истории был помешан.
— Да, да, я знаю: кто знает историю Древнего мира, тот может предсказывать будущее. Но как ты на эти деньги живешь?
— Я преподаю историю, — подтвердил Стен. — А на жизнь зарабатываю как раз тем, о чем ты сказал, — угадываю котировки акций…
— Вот жулик, а! Я ведь знал, что ты жулик. И праведник, и жулик.
— Почему жулик? Ты, когда в тарелку смотришь, себя жуликом не называешь?
— Логично. Как всегда. А будущее предсказывал другим?
— Да, пару раз.
— Ну и как к этому люди относятся?
— Без восторга.
— У нас в Темногорске Аглая заявляет, что будущее видит. Но ей до тебя, как отсюда до Тихого океана. Слушай, Стен, давай покупай в Темногорске дом, предсказателем будешь. Я тебя в Синклит протащу.
— Роман, не шути. У меня эти видения из будущего — как озарения. А если намеренно хочу что-нибудь узнать, ничего не получается. Если можно так сказать, я предсказатель по вдохновению. Я ведь и на бирже не всегда угадываю. Если вдохновения нет.
— Это потому, что дилетант. А как станешь профессионалом, так без всякого вдохновения начнешь работать. То есть когда вдохновение — это отлично. Но и без него тоже можно. Умение вывозит. Дефолт небось угадал?
— Угадал.
— Вот видишь — а говоришь, дилетант.
— Нет! — твердо заявил Стен. — Может так получиться, что я вдохновение растеряю, а умения твоего не приобрету. Что тогда? Пустота? Нет и нет. Уж лучше я дилетантом останусь. В отличие от тебя, мастера.
— Я исхалтурился, Стен. Что-то не ладится у меня в жизни, — вдруг неожиданно даже для себя признался колдун. Никогда прежде он так не говорил и не думал даже. А теперь вдруг слова сами собой вырвались. Может, потому, что Роман видел Беловодье? — Сил так много, что, кажется, звезду с неба могу достать или сам звезду сотворить. А как за дело примусь — ничего не получается. Малости одни выходят. Не звезды — осколки жалкие. Скажи, почему? Я такое могу закрутить… Но нет. Всех несчастными делаю.
— Ну, положим, не всех, — уточнил Алексей и хлопнул его по плечу так, что колдун едва не опрокинулся со стула.
— Но мне-то самому плохо! Так плохо, что волком выть хочется!
— У тебя река есть, — напомнил Стен. — Разве этого мало?
— Да, река. Вспоминаю — радуюсь. А потом вновь тоска нападает.
— Это из-за Нади, — решил Алексей.
— Да, наверное… Я ее воскресить хотел. Но если сумел, если чудо случилось, то где она? Почему не со мной? Значит, она умерла? Так? То есть она была в кольце прошлого, и я, осел, не вытащил ее оттуда?
— Я не знаю, — честно признался Алексей. — Что ты делал весь этот год?
— Не помню… — Роман уронил голову на руки. — Я так устал, Лешка. Дышать даже тяжело — так я устал. А мне еще столько вспомнить надо… Не успею, наверное. Или умру. Или надорвусь. — Он ничуть не рисовался. Потому что чувствовал — дошел до края, до предела всяческих сил. Или, вернее, за этот предел перевалил. И ничего — дышит, живет.
— Ты бы выспался, — посоветовала Лена.
— Я спать не могу — наяву грежу. Должен успеть вспомнить все до Синклита. И еще должен спасти Чудодея. Эх, Лешка, если бы ты подсказал — как.
— Хотел бы, да не мгу. Я же не видел ничего конкретного. Только его… мертвого… двор какой-то, ступени. И пес рядом бегает, листву носом роет. Похоже, что утро, туман…
— Плевал я на твои предсказания! — выкрикнул вдруг Роман и кинулся вон из дома.
Глава 9
Глава 10
«Не поеду сегодня», — сам себя ограничил. Все равно перед Синклитом придется отправиться на поклон к Пустосвятовке, новой силы набираться.
А сегодня пользуйся, колдун, тем, что есть. Вон, из речки Темной можно забрать, из озера, из прудов. Дождь вызвать…
Ну конечно, вызвать дождь! Вмиг полило так, что железо на крыше загремело. Вот и отлично, вот и ладушки, ступай, колдун, под дождь и пей силушку, сколько влезет.
Роман разделся и выскочил во двор. Струи застучали по голове, по плечам. Колдун поднял руки, запрокинул голову. До чего хорош дождик! Силы восстанавливались с каждой минуткой.
В том дожде, что рушился стеной с неба, была частичка живительной силы его реки. Постаралась Пустосвятовка, поделилась со своим любимцем всем, что имела. О, Вода-царица, как же я тебя отблагодарю, родная?
Стен надел свой светлый костюм. Рубашка расстегнута на груди, на ногах домашние тапочки. Роман тоже приоделся ради подобного случая. Смокинг надевать не стал, смокинг для Синклита берег, а вот новенький костюм надел. Для Лены Тина выбрала что-то из своего гардероба. Пришлось, правда, расставлять платье, но совсем немного.
Чествование спасенного и колдуна-победителя проходило в сугубо домашней осбтановке. Стен то и дело проводил рукою по волосам и хмурился, будто не понимал, что же сейчас происходит, кончился кошмар минувшего года или еще вернется?
Самое радостное — бояться, когда все уже миновало. Что-то вроде фильма ужасов. Смотришь, пугаешься, а в глубине души знаешь — ничего тебе не грозит.
Утром после «операции» Лена сошла вниз с Казиком, и отец в первый раз взял ребенка на руки, осторожно, как какую-то невероятно хрупкую вещь. В тот миг испытывал он не радость, не любовь, а лишь чудесную легкость: ну вот, кончились все тяготы, все нелепые испытания позади, и можно наконец приступить к жизни — самой обычной, суетливой, с пеленками, детскими болезнями, бодрствованием по ночам, жизни такой, как у всех, но прежде недоступной и потому особенно желанной.
После полудня в столовой царила суматоха. Тина расставляла тарелки, Лена раскладывала салат. Господин Вернон разливал пустосвятовскую воду по стаканам и шептал заклинания. При этом он не забывал ухватить с тарелки ломоть колбасы или лимона и чмокнуть в щеку Тину.
— А ну тебя… — отмахивалась та: мол, не мешай.
— Сейчас упьемся… — потирая руки, воскликнул Роман. — В доску… в зюзик… как никогда!
— Вусмерть… — поддакнул Стен.
— Я пить не буду, — предупредила Лена.
— Это же не спирт! — хихикнула Тина. — А вода, чистейшая вода. На тебя подействует, а ребеночек только спать лучше будет. Клянусь водою.
Лена взяла стакан с опаской.
— За долгую жизнь всех присутствующих, мои успехи и водную стихию, чтоб никогда она своей милостью нас, носящих ее ожерелья, не оставила! — произнес тост Роман.
Лена поднесла стакан к губам, потянула носом. Пахло свежестью. Выпила без опаски. И тут же зашлась, замахала ладошкой и, наконец, судорожно вздохнула. Почти не соображая, схватила пучок петрушки и куснула, зажевала пахучими листьями.
— Что ж такое… — изумилась.
— Вода, вода заговоренная, — засмеялся Роман и наполнил стакан Алексея.
Тот принял и опрокинул с послушанием прилежного ученика. Он был как будто и не в себе. То, что с ним произошло этой ночью, никак не могло отступить в прошлое и постоянно наплывало, наслаивалось на нынешнее, и оттого все мутилось, сливалось и превращалось в непонятную смесь. Все происходило одновременно: Гамаюнов резал из его кожи ожерелье, и тут же тело грыз проклятый червяк, и в эту же секунду Стен возвращался из небытия под шепот Романа. Остановленное время, как в Беловодье. Надо рассказать Роману. Или еще нельзя?
А в ушах все шумела, шумела вода… И в то же время Алексей сидел в столовой Романова дома и смотрел на мир, уже не испытывая ни страха, ни боли, и лишь слушал веселые бессвязные речи опьяненного успехом и заговоренной водой колдуна. И только немолчный звон в ушах напомнил о недавно пережитом.
— Я спас своего друга. Наверное, это чего-то стоит само по себе. Даже если об этом никто не узнает. Вообще никто. Не скрою: я страшно честолюбив, самолюбив и т. д. и т. ц. Но я стараюсь, радоваться самому доброму делу как таковому, — обняв Тину за плечи, говорил колдун.
— А как же твоя теория? — улыбнулась Тина. — Не лечить, ибо это отнимает слишком много энергии.
— Это было не излечение, а снятие порчи, — объяснил Роман. — Опасное, надо сказать, дело. — Он подмигнул Тине. Ему было весело, будто он явился с разухабистой танцульки, а не прогулялся без страховки над пропастью. Водная нить могла не выдержать. И тогда… Только Вода-царица ведает, что было бы тогда. Но если хочешь чего-то добиться, если жаждешь победить, о риске просто не думаешь. Только и всего. Мелькнул вдруг перед мысленным взором давний миг, когда дед Севастьян ожерелье с водной нитью внуку на шею надел. Умрет колдун — и нить его распадется. — У меня сегодня день такой — не поверите… — бормотал Роман заплетающимся языком — его уже изрядно развезло от собственной заговоренной влаги. — Стен будет жить. У него ребенку месяц, жена молодая, а он — нате… приговорен. А теперь нет… уже нет…
— Боже мой, Роман, мы же все перед тобой в долгу! — воскликнула Лена. — И за Беловодье, и теперь…
— Тсс! — Стен приложил палец к губам. — О Беловодье ни слова.
— Это почему?
— Колдовской запрет. Личная просьба господина Вернона. Будь добра, исполни.
Роман засмеялся:
— А ведь ты должен быть необыкновенно богат, Стен.
— С чего ты взял?
— Ты же предвидишь будущее. Можешь узнать заранее котировки акций, курс доллара…
Стен покраснел. Залился краской до корней волос. Чего Роман прежде никогда не видел.
— Что, я угадал? У тебя дилерская контора?
— Он преподает историю в лицее, — вмешалась Лена. — Он всегда на истории был помешан.
— Да, да, я знаю: кто знает историю Древнего мира, тот может предсказывать будущее. Но как ты на эти деньги живешь?
— Я преподаю историю, — подтвердил Стен. — А на жизнь зарабатываю как раз тем, о чем ты сказал, — угадываю котировки акций…
— Вот жулик, а! Я ведь знал, что ты жулик. И праведник, и жулик.
— Почему жулик? Ты, когда в тарелку смотришь, себя жуликом не называешь?
— Логично. Как всегда. А будущее предсказывал другим?
— Да, пару раз.
— Ну и как к этому люди относятся?
— Без восторга.
— У нас в Темногорске Аглая заявляет, что будущее видит. Но ей до тебя, как отсюда до Тихого океана. Слушай, Стен, давай покупай в Темногорске дом, предсказателем будешь. Я тебя в Синклит протащу.
— Роман, не шути. У меня эти видения из будущего — как озарения. А если намеренно хочу что-нибудь узнать, ничего не получается. Если можно так сказать, я предсказатель по вдохновению. Я ведь и на бирже не всегда угадываю. Если вдохновения нет.
— Это потому, что дилетант. А как станешь профессионалом, так без всякого вдохновения начнешь работать. То есть когда вдохновение — это отлично. Но и без него тоже можно. Умение вывозит. Дефолт небось угадал?
— Угадал.
— Вот видишь — а говоришь, дилетант.
— Нет! — твердо заявил Стен. — Может так получиться, что я вдохновение растеряю, а умения твоего не приобрету. Что тогда? Пустота? Нет и нет. Уж лучше я дилетантом останусь. В отличие от тебя, мастера.
— Я исхалтурился, Стен. Что-то не ладится у меня в жизни, — вдруг неожиданно даже для себя признался колдун. Никогда прежде он так не говорил и не думал даже. А теперь вдруг слова сами собой вырвались. Может, потому, что Роман видел Беловодье? — Сил так много, что, кажется, звезду с неба могу достать или сам звезду сотворить. А как за дело примусь — ничего не получается. Малости одни выходят. Не звезды — осколки жалкие. Скажи, почему? Я такое могу закрутить… Но нет. Всех несчастными делаю.
— Ну, положим, не всех, — уточнил Алексей и хлопнул его по плечу так, что колдун едва не опрокинулся со стула.
— Но мне-то самому плохо! Так плохо, что волком выть хочется!
— У тебя река есть, — напомнил Стен. — Разве этого мало?
— Да, река. Вспоминаю — радуюсь. А потом вновь тоска нападает.
— Это из-за Нади, — решил Алексей.
— Да, наверное… Я ее воскресить хотел. Но если сумел, если чудо случилось, то где она? Почему не со мной? Значит, она умерла? Так? То есть она была в кольце прошлого, и я, осел, не вытащил ее оттуда?
— Я не знаю, — честно признался Алексей. — Что ты делал весь этот год?
— Не помню… — Роман уронил голову на руки. — Я так устал, Лешка. Дышать даже тяжело — так я устал. А мне еще столько вспомнить надо… Не успею, наверное. Или умру. Или надорвусь. — Он ничуть не рисовался. Потому что чувствовал — дошел до края, до предела всяческих сил. Или, вернее, за этот предел перевалил. И ничего — дышит, живет.
— Ты бы выспался, — посоветовала Лена.
— Я спать не могу — наяву грежу. Должен успеть вспомнить все до Синклита. И еще должен спасти Чудодея. Эх, Лешка, если бы ты подсказал — как.
— Хотел бы, да не мгу. Я же не видел ничего конкретного. Только его… мертвого… двор какой-то, ступени. И пес рядом бегает, листву носом роет. Похоже, что утро, туман…
— Плевал я на твои предсказания! — выкрикнул вдруг Роман и кинулся вон из дома.
Глава 9
ЗАГАДКА ОБРУЧА
Спасти Чудака, спасти вопреки всем предсказателям! Мало ли что им пригрезилось наяву! Ну, предрек Алексей смерть Чудодею. И Аглая Всевидящая предсказала. Что из того? Изменим будущее, если прошлое не в нашей власти. Вон, Стеновскому когда-то привиделось, что Романа хоронят заживо. Так ведь не похоронили! Выбрался он из могилы, спасся, избег участи! И Чудодей избегнет. Надо лишь одно-единственное дело сделать, немыслимое, невозможное сотворить — четыре стихии вместе объединить, и тогда — не властно ни прошлое, ни будущее над нами. Неопределенность. Да, да, четыре стихии — это неопределенность.
Господин Вернон шагал прямиком по лужам. Ничего, мы еще повоюем, Вода-царица! Я не сдамся.
Пол-Темногорска разнесу, а найду того, кто обручи проклятые делает.
Роман взбежал на крыльцо, нетерпеливо постучал в дверь Большерука. Послышалось шлепанье босых пяток, и Данила Иванович явился на крыльце в застиранной майке и трикотажных штанах.
— Роман… что такое? — Большерук, кажется, смутился. — Ты проходи, вот сюда…
Он провел водного колдуна в знакомую уже гостиную.
— Знаешь, что опасность угрожает Чудодею? — спросил Роман.
— А в чем, собственно, дело?
— Так знаешь или нет?
Большерук замялся:
— Об этом все говорят.
— Мы должны действовать, и немедленно.
— Колдуны не воюют с судьбой.
— Это не судьба. Это, друг мой, интриги. Кто-то хочет устранить Чудодея и встать во главе Синклита. И этот кто-то «обручает» колдунов.
— Мне лично неведомо, кто за этим стоит! — заявил Большерук.
Роман вытащил из кармана осколок.
— Взгляни. В нем соединены все четыре стихии — это чувствуется, хотя и не сразу. Далеко не сразу. Мне подвластна вода, тебе — воздух. Надо лишь найти еще двоих, кто повелевает землей и огнем. И тогда создатель обручей — наш: объединим усилия и пленим.
— Слаевич связан с землей. Но его звездный час миновал, — напомнил Большерук. — С огнем управляется Максим Костерок, но он — начинающий колдун. — Большерук с сомнением покачал головой. — Но не это главное. Главное в том, что никто не полезет в это дело накануне Синклита. Слишком опасно. Ослабишь себя, и собратья съедят живьем. Тихохонько так скушают, ни одна косточка не хрустнет. Особенно если Чудодей в самом деле уйдет еще до… Я делать сейчас ничего не буду. Силы коплю, вольным воздухом запасаюсь, и так на Слаевича столько извел! И тебе советую энергию воды поберечь. Стихия у тебя, понятно, неукротимая, но ведь и у нее силы не беспредельны.
— Данила Иванович, мы должны поддержать Чудодея.
— Я поддержу, — пообещал Большерук. — Но только не сейчас. После Синклита. В будущем поддержу! Вольный воздух со всеми стихиями дружен.
— Ему сейчас помощь нужна! Данила… Ему же смерть угрожает. Провидцы грают… После Синклита поздно будет.
— Но он о помощи не просит, так ведь?
— О, Вода-царица!
— Не надо взывать к своей стихии в доме другого колдуна! — остерег Данила Иванович.
— Если бы я мог один все сделать!
— Ты не пьян, случайно? Не пахнет вроде от тебя, а ведешь себя как пьяный. Заговоренной водой никак набрался. Роман, да ты что?! Иди выспись, — посуровел Данила Иванович. — С помощью стихии пьянеть — последнее дело. Сколько колдунов так вот себя порешило — страсть. От тебя, признаться, не ожидал. На что силы, глупый, мечешь? На что? А?
Роман выругался и выскочил на крыльцо. Ярость его душила. Спасение рядом, а не спасти. Да, прав Данила. У Слаевича звездный час миновал, а из земляных колдунов больше никто не поможет. Да и зачем помощь земли, если воздушный океан укротить некому?
Господин Вернон постоял немного, вдыхая влажный воздух. Ах, если бы Надя была сейчас с ним! Надя, Надежда, способная усиливать чужой дар! Но где она? Что с ней? Дар подсказывал Роману: жива. Но, возможно, грозит ей опасность, страшная опасность, Надя зовет на помощь, а он, Роман Вернон, не слышит.
Он зашагал по дороге, потом остановился, будто споткнулся. Надо к Аглае Всевидящей отправиться и узнать, что она видела. Что, если другое, не то, что Алексею почудилось? Может, намек какой подаст, хоть маленький, чуточный, но намек. К Аглае идти не хотелось смертельно. Роман ее никогда не любил, у них с Аглаей было сильнейшее колдовское отторжение. Тяжко им было подле друг друга. Ради себя никогда бы колдун не пошел к Аглае. Умер бы лучше. А тут…
Он ускорил шаги. Почти побежал. И вдруг налетел на человека, что выворачивал из-за угла. Едва не сбил того с ног. В последний момент успел схватить за руку и удержать. Тонкая, но сильная рука в кожаной перчатке. В свете фонаря он различил блестевший от влаги плащ и из-под капюшона русую прядь волос. Женщина, кажется, молодая, высокого роста, стройная. Талия, перетянутая пояском, просто осиная.
— Извините… Я задумался… извините…
Женщина откинула капюшон с лица. Курносый носик, обсыпанный веснушками, полные улыбающиеся губы. Глаза в пол-лица. Волосы густой волной. Ну просто с картинки. Да и фигура, и походка… За такой мужики толпой должны валить.
— Простите, — повторил Роман.
Женщина засмеялась. Что тут смешного? А впрочем, вид у него был наверняка глупый, когда он уставился на незнакомку.
— Роман! — воскликнула женщина. — О Господи, Роман!
Он не понимал ее удивления. Прежде эту красавицу никогда не видел. Или… видел? Лицо вроде как знакомое… но нет, нет, он бы запомнил.
— Я думала, ты погиб! — Она вдруг обняла его и поцеловала в губы. — А ты живой. Какое счастье!
— Погиб? — переспросил он растерянно. — Когда?
— Что с тобой? Не узнаешь? Меня?! — Она схватила его за плечи и повернула так, чтобы свет фонаря лучше осветил ей лицо. — Глянь только! Это же я! Я!
Он наконец узнал, не лицо — голос.
— Как… — только и выдохнул он. — Глаша?..
Смотрел и не верил глазам. Стоял, завороженный, не в силах что-то сказать. Ну да, конечно, перед ним была Глаша. Только не уродина-утопленница, а живая красавица.
— Роман, да что с тобой? Замерз, что ли?
Ну разумеется, что-то от прежней Глаши в ней было. Особенно улыбка. И веснушки. И еще задорный смех.
— Как такое случилось? — выдавил он наконец.
— Как случилось? Да что за дурацкий вопрос? Ведь это ты меня…
— Нет, ничего не говори! — опомнился он и зажал ей рот рукой.
Она протестующе замычала.
— Только не говори! — Он отпустил ее.
— Да ладно. Могу не говорить. Мне-то что! — Она, кажется, немного обиделась. — У тебя-то все в порядке?
— В порядке… — то ли ответил он, то ли повторил ее последние слова. — Где ты живешь?
— А вот и не угадаешь. Ни за что! Роман, я так счастлива, ты не представляешь! — Она вновь расцеловала его. — Ну ладно, мне пора.
Глаша засмеялась, помахала ручкой и побежала по улице. Очень громко цокали её каблучки, остро впиваясь в расколотый асфальт обочины.
— Глаша!
Он хотел догнать ее и вдруг остановился. Потому что увидел, куда она бежит. Она спешила к особняку Медоноса. И ворота уже медленно открывались ей навстречу, и там, за металлическими створками, как и прежде, было ничего не разглядеть — только слепящий оранжевый блеск, и Глаша вошла туда.
Стой, предательница!
Он кинулся за ней, позабыв, что сам должен вспомнить все. Не мог он отпустить ее к Медоносу. Но Глаша была уже внутри, и ворота за ней закрывались. Роман поднял тучу брызг, выплеснул всю воду из луж и канав и, собирая за собой этот мутный смерч, с ветками, камнями, пустыми бутылками и пакетами, метнулся в металлические ворота. Они загудели, посыпалась ржавая труха, одна створка отломилась и стала крениться. Еще один удар, и ворота бы опрокинулись. Но он не сделал этого. Отступил. Глаша выбрала Медоноса — ее выбор. Он, Роман, ей указывать не имеет права. Противно, когда друзья предают. Да только здесь разве речь о дружбе?
Он повернулся и зашагал по улице. И вдруг остановился. Если Глаша жива, значит, и Надя — тоже! Быть такого не может, чтобы он Глашу оживил, а Надю не смог. Надя жива! Надежда его окрылила. Все остальное теперь неважно. Главное, Надя жива… Немедленно домой, сейчас же!
— Нет! — выкрикнул он сам себе, как приказ.
Надя жива — и хорошо. И ладненько. И прелестно. Перетерпи, подожди, хотя любое ожидание — пытка. Вспомнишь ещё, узнаешь, где она. Но прежде — Чудак. Вернее, Аглая Всевидящая. К ней скорее. И только потом — домой.
Аглая в тот вечер была дома. Узнав, что речь идет о предстоящем Синклите, согласилась на встречу немедленно. Ассистентка (приживалка?) провела Романа в приемную, где стояли огромные, будто страдающие ожирением, кресла и между ними, зажатый, прорастал грибом рахитичный столик. Аглая в красном шелковом халате раскинулась в одном из кресел, выставив на обозрение шею и очень даже соблазнительные полуобнаженные груди.
Роман не стал развивать перед нею свою гипотезу о четырех стихиях, лишь сказал, что обеспокоен судьбой Чудодея, намерен предотвратить беду, и просил поведать, что открылось Аглае в ее видениях. С мельчайшими подробностями, потому что от этого зависит жизнь Михаила Евгеньевича.
Та сосредоточенно разглядывала холеные пальчики, потом приняла задумчивый вид и сообщила, не отрывая взгляда от фиолетовых ноготков:
— Пять тысяч.
В первый момент Роман не понял, Потом сообразил, и волна ярости захлестнула его. Хорошо, что в тот миг он Аглаи не касался. А то бы превратил в мумию. Мгновенно.
— Речь идет о жизни Чудодея!
— Милый мой, задарма никто больше не вкалывает. Прошли те идиотские времена. Труд чужой надо ценить. Я лично свой ценю. Так вот, если хочешь узнать, что я видела, — плати.
Роман затряс головой.
— Ценишь? Да такой таксы нет — пять тысяч за предсказание.
— За предсказание, от которого зависит жизнь Михаила Евгеньевича, — уточнила она. Имя главы Синклита Аглая произнесла очень уважительно. — Или жаль для Чудодея этих денег?
А что, если облить этой твари голову водой да заставить в колдовском сеансе все выболтать? Фляга с водой у Романа была при себе. Из Синклита господина Вернона за такой фокус могут выставить. А хоть и выгонят, что с того?
— Дело в том, что наличными у меня таких денег нет. Вы же знаете: целый год отсутствовал. — Роман почти натурально вздохнул и сел так, чтобы Аглая не могла видеть, как он достает флягу из кармана джинсов. — Я бы мог заплатить тысячу, а на остальное дать расписку. — Фляга была уже зажата в кулаке. — Через месяц все оплачу.
— У меня принцип — расписок не брать. Только наличные. Всегда.
— Может быть, сделаете исключение для меня? — Роман улыбнулся самой обворожительной улыбкой. — Все-таки коллеги…
Он привстал и сделал вид, что хочет поцеловать ей руку. То есть галантно ее за ручку взял, а свободной рукой из фляги воду на макушку плеснул. Всевидящая замерла. Глаза остекленели и смотрели прямо перед собой, не мигая.
— Ну, а теперь говори, Аглаюшка, — приказал водный колдун, глядя Всевидящей в глаза, — говори, любезная, что ты в своих прозрениях видала? Какая судьба Чудодея ждет?
— Смерть… — отвечала Аглая, глядя в пустоту.
— От чего?
— Неведомо. Сядет на ступени и умрет. Тихо умрет. Безбольно… — падали осенними листьями слова.
— В чем причина?
— Неведомо… муть… туман… туман…
— Когда умрет?..
— Скоро… Два дня… три… день… туман…
— Где наступит смерть?
— На улице… двор… собака… туман…
— Обруча у него на голове не видишь?
— Нет обруча… туман есть…
— Кто из людей рядом?
— Никого… собака бегает… туман…
Роман вновь плеснул водой Всевидящей на макушку и проговорил назидательно:
— А теперь забудь, что у нас с тобой разговор был. Ни словечка мы с тобой еще не сказали, я только что в дверь вошел…
И господин Вернон отпустил Аглаину руку. Та изумленно хлопнула глазами, уставилась на колдуна, ничего не понимая, потом почувствовала, что вода стекает ей за шиворот. Взвизгнула, вскочила.
— Вода! — заорала она. — Ты больной! Зачем ты меня облил?
— Какая вода? Где? — изобразил колдун изумление.
Аглая провела ладонью по волосам — они уже высохли. Схватилась за шею — кожа сухая.
— Иллюзия. Иногда бывает, — с покаянным видом сообщил господин Вернон. — Меня люди видят, и вдруг им казаться начинает, что вода по коже течет. Неприятно, понимаю.
Она ему не верила, но уличить не могла.
— Что тебе нужно?
— Пять тысяч… — изобразив смущение, проговорил Роман. — В долг пришел просить. Пять тысяч зеленых. Меня год не было, а тут Синклит, расходы…
— Что? Кто тебе сказал, что я даю в долг?
— Я просто решил, что ты могла бы помочь. Мы же с тобой коллеги. — Он улыбнулся.
— Слушай, иди отсюда. Хватит мое время тратить. Денег я никому не даю.
— Правило, что ли, такое?
— Считай, что правило. Ты не пьян, часом? — Всевидящая подозрительно нахмурилась.
— Аглая Ильинична! Что вы! Я же не пью!
— Все вы непьющие! А по канавам валяетесь. Иди, иди. Мне к Синклиту готовиться надо.
Господин Вернон шагал прямиком по лужам. Ничего, мы еще повоюем, Вода-царица! Я не сдамся.
Пол-Темногорска разнесу, а найду того, кто обручи проклятые делает.
Роман взбежал на крыльцо, нетерпеливо постучал в дверь Большерука. Послышалось шлепанье босых пяток, и Данила Иванович явился на крыльце в застиранной майке и трикотажных штанах.
— Роман… что такое? — Большерук, кажется, смутился. — Ты проходи, вот сюда…
Он провел водного колдуна в знакомую уже гостиную.
— Знаешь, что опасность угрожает Чудодею? — спросил Роман.
— А в чем, собственно, дело?
— Так знаешь или нет?
Большерук замялся:
— Об этом все говорят.
— Мы должны действовать, и немедленно.
— Колдуны не воюют с судьбой.
— Это не судьба. Это, друг мой, интриги. Кто-то хочет устранить Чудодея и встать во главе Синклита. И этот кто-то «обручает» колдунов.
— Мне лично неведомо, кто за этим стоит! — заявил Большерук.
Роман вытащил из кармана осколок.
— Взгляни. В нем соединены все четыре стихии — это чувствуется, хотя и не сразу. Далеко не сразу. Мне подвластна вода, тебе — воздух. Надо лишь найти еще двоих, кто повелевает землей и огнем. И тогда создатель обручей — наш: объединим усилия и пленим.
— Слаевич связан с землей. Но его звездный час миновал, — напомнил Большерук. — С огнем управляется Максим Костерок, но он — начинающий колдун. — Большерук с сомнением покачал головой. — Но не это главное. Главное в том, что никто не полезет в это дело накануне Синклита. Слишком опасно. Ослабишь себя, и собратья съедят живьем. Тихохонько так скушают, ни одна косточка не хрустнет. Особенно если Чудодей в самом деле уйдет еще до… Я делать сейчас ничего не буду. Силы коплю, вольным воздухом запасаюсь, и так на Слаевича столько извел! И тебе советую энергию воды поберечь. Стихия у тебя, понятно, неукротимая, но ведь и у нее силы не беспредельны.
— Данила Иванович, мы должны поддержать Чудодея.
— Я поддержу, — пообещал Большерук. — Но только не сейчас. После Синклита. В будущем поддержу! Вольный воздух со всеми стихиями дружен.
— Ему сейчас помощь нужна! Данила… Ему же смерть угрожает. Провидцы грают… После Синклита поздно будет.
— Но он о помощи не просит, так ведь?
— О, Вода-царица!
— Не надо взывать к своей стихии в доме другого колдуна! — остерег Данила Иванович.
— Если бы я мог один все сделать!
— Ты не пьян, случайно? Не пахнет вроде от тебя, а ведешь себя как пьяный. Заговоренной водой никак набрался. Роман, да ты что?! Иди выспись, — посуровел Данила Иванович. — С помощью стихии пьянеть — последнее дело. Сколько колдунов так вот себя порешило — страсть. От тебя, признаться, не ожидал. На что силы, глупый, мечешь? На что? А?
Роман выругался и выскочил на крыльцо. Ярость его душила. Спасение рядом, а не спасти. Да, прав Данила. У Слаевича звездный час миновал, а из земляных колдунов больше никто не поможет. Да и зачем помощь земли, если воздушный океан укротить некому?
Господин Вернон постоял немного, вдыхая влажный воздух. Ах, если бы Надя была сейчас с ним! Надя, Надежда, способная усиливать чужой дар! Но где она? Что с ней? Дар подсказывал Роману: жива. Но, возможно, грозит ей опасность, страшная опасность, Надя зовет на помощь, а он, Роман Вернон, не слышит.
Он зашагал по дороге, потом остановился, будто споткнулся. Надо к Аглае Всевидящей отправиться и узнать, что она видела. Что, если другое, не то, что Алексею почудилось? Может, намек какой подаст, хоть маленький, чуточный, но намек. К Аглае идти не хотелось смертельно. Роман ее никогда не любил, у них с Аглаей было сильнейшее колдовское отторжение. Тяжко им было подле друг друга. Ради себя никогда бы колдун не пошел к Аглае. Умер бы лучше. А тут…
Он ускорил шаги. Почти побежал. И вдруг налетел на человека, что выворачивал из-за угла. Едва не сбил того с ног. В последний момент успел схватить за руку и удержать. Тонкая, но сильная рука в кожаной перчатке. В свете фонаря он различил блестевший от влаги плащ и из-под капюшона русую прядь волос. Женщина, кажется, молодая, высокого роста, стройная. Талия, перетянутая пояском, просто осиная.
— Извините… Я задумался… извините…
Женщина откинула капюшон с лица. Курносый носик, обсыпанный веснушками, полные улыбающиеся губы. Глаза в пол-лица. Волосы густой волной. Ну просто с картинки. Да и фигура, и походка… За такой мужики толпой должны валить.
— Простите, — повторил Роман.
Женщина засмеялась. Что тут смешного? А впрочем, вид у него был наверняка глупый, когда он уставился на незнакомку.
— Роман! — воскликнула женщина. — О Господи, Роман!
Он не понимал ее удивления. Прежде эту красавицу никогда не видел. Или… видел? Лицо вроде как знакомое… но нет, нет, он бы запомнил.
— Я думала, ты погиб! — Она вдруг обняла его и поцеловала в губы. — А ты живой. Какое счастье!
— Погиб? — переспросил он растерянно. — Когда?
— Что с тобой? Не узнаешь? Меня?! — Она схватила его за плечи и повернула так, чтобы свет фонаря лучше осветил ей лицо. — Глянь только! Это же я! Я!
Он наконец узнал, не лицо — голос.
— Как… — только и выдохнул он. — Глаша?..
Смотрел и не верил глазам. Стоял, завороженный, не в силах что-то сказать. Ну да, конечно, перед ним была Глаша. Только не уродина-утопленница, а живая красавица.
— Роман, да что с тобой? Замерз, что ли?
Ну разумеется, что-то от прежней Глаши в ней было. Особенно улыбка. И веснушки. И еще задорный смех.
— Как такое случилось? — выдавил он наконец.
— Как случилось? Да что за дурацкий вопрос? Ведь это ты меня…
— Нет, ничего не говори! — опомнился он и зажал ей рот рукой.
Она протестующе замычала.
— Только не говори! — Он отпустил ее.
— Да ладно. Могу не говорить. Мне-то что! — Она, кажется, немного обиделась. — У тебя-то все в порядке?
— В порядке… — то ли ответил он, то ли повторил ее последние слова. — Где ты живешь?
— А вот и не угадаешь. Ни за что! Роман, я так счастлива, ты не представляешь! — Она вновь расцеловала его. — Ну ладно, мне пора.
Глаша засмеялась, помахала ручкой и побежала по улице. Очень громко цокали её каблучки, остро впиваясь в расколотый асфальт обочины.
— Глаша!
Он хотел догнать ее и вдруг остановился. Потому что увидел, куда она бежит. Она спешила к особняку Медоноса. И ворота уже медленно открывались ей навстречу, и там, за металлическими створками, как и прежде, было ничего не разглядеть — только слепящий оранжевый блеск, и Глаша вошла туда.
Стой, предательница!
Он кинулся за ней, позабыв, что сам должен вспомнить все. Не мог он отпустить ее к Медоносу. Но Глаша была уже внутри, и ворота за ней закрывались. Роман поднял тучу брызг, выплеснул всю воду из луж и канав и, собирая за собой этот мутный смерч, с ветками, камнями, пустыми бутылками и пакетами, метнулся в металлические ворота. Они загудели, посыпалась ржавая труха, одна створка отломилась и стала крениться. Еще один удар, и ворота бы опрокинулись. Но он не сделал этого. Отступил. Глаша выбрала Медоноса — ее выбор. Он, Роман, ей указывать не имеет права. Противно, когда друзья предают. Да только здесь разве речь о дружбе?
Он повернулся и зашагал по улице. И вдруг остановился. Если Глаша жива, значит, и Надя — тоже! Быть такого не может, чтобы он Глашу оживил, а Надю не смог. Надя жива! Надежда его окрылила. Все остальное теперь неважно. Главное, Надя жива… Немедленно домой, сейчас же!
— Нет! — выкрикнул он сам себе, как приказ.
Надя жива — и хорошо. И ладненько. И прелестно. Перетерпи, подожди, хотя любое ожидание — пытка. Вспомнишь ещё, узнаешь, где она. Но прежде — Чудак. Вернее, Аглая Всевидящая. К ней скорее. И только потом — домой.
Аглая в тот вечер была дома. Узнав, что речь идет о предстоящем Синклите, согласилась на встречу немедленно. Ассистентка (приживалка?) провела Романа в приемную, где стояли огромные, будто страдающие ожирением, кресла и между ними, зажатый, прорастал грибом рахитичный столик. Аглая в красном шелковом халате раскинулась в одном из кресел, выставив на обозрение шею и очень даже соблазнительные полуобнаженные груди.
Роман не стал развивать перед нею свою гипотезу о четырех стихиях, лишь сказал, что обеспокоен судьбой Чудодея, намерен предотвратить беду, и просил поведать, что открылось Аглае в ее видениях. С мельчайшими подробностями, потому что от этого зависит жизнь Михаила Евгеньевича.
Та сосредоточенно разглядывала холеные пальчики, потом приняла задумчивый вид и сообщила, не отрывая взгляда от фиолетовых ноготков:
— Пять тысяч.
В первый момент Роман не понял, Потом сообразил, и волна ярости захлестнула его. Хорошо, что в тот миг он Аглаи не касался. А то бы превратил в мумию. Мгновенно.
— Речь идет о жизни Чудодея!
— Милый мой, задарма никто больше не вкалывает. Прошли те идиотские времена. Труд чужой надо ценить. Я лично свой ценю. Так вот, если хочешь узнать, что я видела, — плати.
Роман затряс головой.
— Ценишь? Да такой таксы нет — пять тысяч за предсказание.
— За предсказание, от которого зависит жизнь Михаила Евгеньевича, — уточнила она. Имя главы Синклита Аглая произнесла очень уважительно. — Или жаль для Чудодея этих денег?
А что, если облить этой твари голову водой да заставить в колдовском сеансе все выболтать? Фляга с водой у Романа была при себе. Из Синклита господина Вернона за такой фокус могут выставить. А хоть и выгонят, что с того?
— Дело в том, что наличными у меня таких денег нет. Вы же знаете: целый год отсутствовал. — Роман почти натурально вздохнул и сел так, чтобы Аглая не могла видеть, как он достает флягу из кармана джинсов. — Я бы мог заплатить тысячу, а на остальное дать расписку. — Фляга была уже зажата в кулаке. — Через месяц все оплачу.
— У меня принцип — расписок не брать. Только наличные. Всегда.
— Может быть, сделаете исключение для меня? — Роман улыбнулся самой обворожительной улыбкой. — Все-таки коллеги…
Он привстал и сделал вид, что хочет поцеловать ей руку. То есть галантно ее за ручку взял, а свободной рукой из фляги воду на макушку плеснул. Всевидящая замерла. Глаза остекленели и смотрели прямо перед собой, не мигая.
— Ну, а теперь говори, Аглаюшка, — приказал водный колдун, глядя Всевидящей в глаза, — говори, любезная, что ты в своих прозрениях видала? Какая судьба Чудодея ждет?
— Смерть… — отвечала Аглая, глядя в пустоту.
— От чего?
— Неведомо. Сядет на ступени и умрет. Тихо умрет. Безбольно… — падали осенними листьями слова.
— В чем причина?
— Неведомо… муть… туман… туман…
— Когда умрет?..
— Скоро… Два дня… три… день… туман…
— Где наступит смерть?
— На улице… двор… собака… туман…
— Обруча у него на голове не видишь?
— Нет обруча… туман есть…
— Кто из людей рядом?
— Никого… собака бегает… туман…
Роман вновь плеснул водой Всевидящей на макушку и проговорил назидательно:
— А теперь забудь, что у нас с тобой разговор был. Ни словечка мы с тобой еще не сказали, я только что в дверь вошел…
И господин Вернон отпустил Аглаину руку. Та изумленно хлопнула глазами, уставилась на колдуна, ничего не понимая, потом почувствовала, что вода стекает ей за шиворот. Взвизгнула, вскочила.
— Вода! — заорала она. — Ты больной! Зачем ты меня облил?
— Какая вода? Где? — изобразил колдун изумление.
Аглая провела ладонью по волосам — они уже высохли. Схватилась за шею — кожа сухая.
— Иллюзия. Иногда бывает, — с покаянным видом сообщил господин Вернон. — Меня люди видят, и вдруг им казаться начинает, что вода по коже течет. Неприятно, понимаю.
Она ему не верила, но уличить не могла.
— Что тебе нужно?
— Пять тысяч… — изобразив смущение, проговорил Роман. — В долг пришел просить. Пять тысяч зеленых. Меня год не было, а тут Синклит, расходы…
— Что? Кто тебе сказал, что я даю в долг?
— Я просто решил, что ты могла бы помочь. Мы же с тобой коллеги. — Он улыбнулся.
— Слушай, иди отсюда. Хватит мое время тратить. Денег я никому не даю.
— Правило, что ли, такое?
— Считай, что правило. Ты не пьян, часом? — Всевидящая подозрительно нахмурилась.
— Аглая Ильинична! Что вы! Я же не пью!
— Все вы непьющие! А по канавам валяетесь. Иди, иди. Мне к Синклиту готовиться надо.
Глава 10
ДОБРЫЙ ДОКТОР
Роман вышел от Аглаи почти в веселом расположении духа. Забавно вышло. Легко. Играючи. Но радость быстро улетучилась. Какая ж тут забава? Так, поизгалялея немного в стиле Трищака.
Практически ничего нового Роман не узнал. Все то же самое: собака, прогулка, смерть. А что, если Чудодея убьют не колдовским, а самым примитивным, самым распространенным способом? Нож, пистолет, даже кулак — все подходит. Может, охранять Чудодея во время этих прогулок? А почему бы и нет? Решено — надо вместо со Стеной по утрам сопровождать Чудодея и идти следом. Протестовать будет? Пусть! От колдовства Чудодей сам себя уберечь должен — тут особенно не поможешь, только своей силой чужую погасишь. А вот чисто физически его оборонить надо.
О, Вода-царица! Какое простое решение. Примитивное даже. Роман бросился домой со всех ног. В столовой все еще пировали. Слышался Тинин голос. Она что-то говорила. Пьяным-пьяна. Лена смеялась. Стен тоже. Пусть радуются, колдун им мешать не станет. На кухне Роман взял бутыль с водой. Через минуту он был уже в спальне.
Плеснул водою на веки, и
ВОСПОМИНАНИЯ
обступили его.
Он был вновь в своем доме. Только не наверху, в спальне, а внизу, в кабинете. За мгновение до этого он поговорил с Юл ом и предупредил его. Надо разработать хотя бы приблизительный план действий. Впрочем, разрабатывать особенно нечего. План прост и ясен: отправиться на реку, набрать пустосвятов-ской воды, потом мчаться в Беловодье… Нет, не сразу, не очертя голову. Все не так просто. Надо подумать.
Неужели Гамаюнов приказал Базу срезать с Романа ожерелье? Получается, что после восстановления ограды водный колдун должен был потерять свой дар… А Надя… О, Вода-царица! Она же там, в этой клетке, в руках неизвестно кого!
Колдун загасил свечи и вышел из кабинета. Свет уличного фонаря отразился в лезвии ножа. Обычный кухонный нож — не водный. Роман успел мысленно брызнуть водой, и лезвие, коснувшись кожи, вмиг рассыпалось ржою. Колдун схватил нападавшего за руку, вывернул тонкую кисть.
— Больно! — выкрикнул женский голос.
Роман нажал выключатель. На коленях перед ним стояла Тина в одной ночной рубашке, с нелепо вывернутой назад рукою — Роман по-прежнему сжимал ее кисть. Какое счастье, что он ощутил ее ауру и не применил изгнание воды!
— Тина… Девочка моя! — Он выпустил ее руку
Она что ж, не поняла, кто ходит в доме? А как же дар? Впрочем, сильный страх заглушает любой дар — этот эффект колдунам известен.
— Ромка, ты? — прошептала она, баюкая онемевшую руку.
Он поднял ее и поставил на ноги.
— А ты как думаешь? Ты-то как? Не сильно я тебя приложил?
Она прижалась к нему, замерла.
Практически ничего нового Роман не узнал. Все то же самое: собака, прогулка, смерть. А что, если Чудодея убьют не колдовским, а самым примитивным, самым распространенным способом? Нож, пистолет, даже кулак — все подходит. Может, охранять Чудодея во время этих прогулок? А почему бы и нет? Решено — надо вместо со Стеной по утрам сопровождать Чудодея и идти следом. Протестовать будет? Пусть! От колдовства Чудодей сам себя уберечь должен — тут особенно не поможешь, только своей силой чужую погасишь. А вот чисто физически его оборонить надо.
О, Вода-царица! Какое простое решение. Примитивное даже. Роман бросился домой со всех ног. В столовой все еще пировали. Слышался Тинин голос. Она что-то говорила. Пьяным-пьяна. Лена смеялась. Стен тоже. Пусть радуются, колдун им мешать не станет. На кухне Роман взял бутыль с водой. Через минуту он был уже в спальне.
Плеснул водою на веки, и
ВОСПОМИНАНИЯ
обступили его.
Он был вновь в своем доме. Только не наверху, в спальне, а внизу, в кабинете. За мгновение до этого он поговорил с Юл ом и предупредил его. Надо разработать хотя бы приблизительный план действий. Впрочем, разрабатывать особенно нечего. План прост и ясен: отправиться на реку, набрать пустосвятов-ской воды, потом мчаться в Беловодье… Нет, не сразу, не очертя голову. Все не так просто. Надо подумать.
Неужели Гамаюнов приказал Базу срезать с Романа ожерелье? Получается, что после восстановления ограды водный колдун должен был потерять свой дар… А Надя… О, Вода-царица! Она же там, в этой клетке, в руках неизвестно кого!
Колдун загасил свечи и вышел из кабинета. Свет уличного фонаря отразился в лезвии ножа. Обычный кухонный нож — не водный. Роман успел мысленно брызнуть водой, и лезвие, коснувшись кожи, вмиг рассыпалось ржою. Колдун схватил нападавшего за руку, вывернул тонкую кисть.
— Больно! — выкрикнул женский голос.
Роман нажал выключатель. На коленях перед ним стояла Тина в одной ночной рубашке, с нелепо вывернутой назад рукою — Роман по-прежнему сжимал ее кисть. Какое счастье, что он ощутил ее ауру и не применил изгнание воды!
— Тина… Девочка моя! — Он выпустил ее руку
Она что ж, не поняла, кто ходит в доме? А как же дар? Впрочем, сильный страх заглушает любой дар — этот эффект колдунам известен.
— Ромка, ты? — прошептала она, баюкая онемевшую руку.
Он поднял ее и поставил на ноги.
— А ты как думаешь? Ты-то как? Не сильно я тебя приложил?
Она прижалась к нему, замерла.