Страница:
— Ему нужны семь новых ожерелий с водными нитями, чтобы создать семь дополнительных кругов. Он полагает, что в этом случае Беловодье включится.
— Что значит — включится?
— Сейчас оно хаотически реагирует на некие приказы. А потом… Это только гипотеза… Если круги будут созданы, Беловодье начнет осуществлять направленное преобразование мира.
— Под руководством Сазонова?
— Я всего лишь хочу объяснить логику этого человека. Вы сейчас думаете, что все поняли и все знаете. А на самом деле ничего не поняли и не знаете ничего. А когда сами ошибетесь, когда вас будут упрекать, вот тогда меня и вспомните.
— Иван Кириллович!
— Я вам зла не желаю. Но говорю: вспомните. Имейте в виду, то, что я вам рассказал, — гипотеза Сазонова. А теперь идите… И не забудьте перед уходом забрать ваше кольцо. Когда вы покинете Беловодье, оно вновь станет моим. Моим… — Гамаюнов повернулся к окну, и вымученная улыбка появилась на его губах. — Вам, Роман Васильевич, на самом деле Беловодье не нужно. Вам только хотелось доказать, что вы сильнее, что можете и не такое? И главное, надо было меня одолеть. Так ведь?
Признаваться, что это правда, не хотелось. Но и лгать колдун не желал. Особенно при Наде.
— Так, — выдохнул Роман.
— Ну что ж, вы доказали. Вы победили.
— Нет. Не победил. Беловодье создали вы. Как бы то ни было. — Каждое слово давалось с трудом. На Надю Роман не смотрел. — Мне такое не под силу.
— Еще создадите. Какие ваши годы. — Роману показалось, что весь этот разговор вел какой-то другой, не прежний Гамаюнов. Прежний ни за что бы так не сказал. — Вы счастливец, — вздохнул Иван Кириллович. — У вас нет своего Сазонова.
— У меня есть ваш Сазонов, — не удержался, чтобы не съязвить, Роман.
— А мы с тобой будем счастливы? — спросил Роман Надю, когда они вернулись в усадьбу.
— Конечно.
— Эта спальня точь-в-точь как у Марьи Гавриловны. — Надя упала на широченную кровать под балдахином. — Моя спальня.
Они вновь поцеловались.
В этот миг время замедлилось во всем Беловодье, мечта погрузилась в аморфное ничто, остановилось мгновение, в котором Роман был наконец с Надеждой.
— Ты все-таки добился своего. — Она положила ему голову на грудь и смотрела на сгусток света, что плавал над их кроватью. В этом свете кожа казалась платиновой. И волосы Надежды тоже отливали белым металлом.
— Я всегда добиваюсь своего, — улыбнулся Роман. — Когда я в первый раз увидел тебя, понял: ты будешь моей.
— Приз, который надо выиграть?
— Может быть. Но думаю, что ты — моя судьба. И путеводная нить. И звезда. — Он запнулся. Потому что ожидал, что она начнется насмешничать.
Но Надя лишь спросила:
— Не слишком ли много?
— Мало… напротив. Ты — мое проклятие и мое мучение.
— Пожалуй, хватит. А то еще сочинишь, что я — твоя смерть.
— Кто знает. Надо у Стена будет спросить — может, это и так.
— Сотри мне память, чтоб я не помнила о прошлом. Ни про Антона, ни про роман с Лешкой. И Гамаюнова тоже хочу забыть. Ну их всех в болото. Будем ты и я. Будем жить без оглядки. И чтоб прошлое не холодило спину. Наслаждаться жизнью будем. Я так хочу!
— Я не хочу ничего в тебе стирать. А то станешь похожа на других.
— Боишься, значит?
— Может быть. Я оружия огнестрельного боюсь. Огня. И еще — тебя.
— И правильно делаешь, что боишься. Я у тебя всю силу отберу. Выпью тебя, одна шкурка останется. Возьму и ту шкурку выброшу.
— Нет, ты обманываешь. Напротив — ты мне силы даешь.
— Значит, я воскресла какой-то другой, не той Надей, которая умерла. Не помню, чтобы я хоть кому-то прежде могла что-то дать. Если не употреблять, конечно, это слово в пошлом смысле.
— Мне нравится, когда ты говоришь пошлости.
— Это тебя возбуждает? А что, если наша любовь разрушит Беловодье? Ты не боишься? Если каждый оргазм подталкивает творение Гамаюнова к гибели?
— Тогда мы погибнем вместе с ним.
— Ну что ж, давай разрушим его поскорее.
И ночь их счастья продолжалась год…
Роман вновь выплыл из прошлого в настоящее. Но еще один черный лоскуток беспамятства остался. Несколько дней? В Беловодье всего лишь несколько минут. Их тоже предстояло вспомнить. Колдун прикрыл глаза и так лежал, не в силах поверить, что там, в его снах, Надя только что была рядом. Была и исчезла… Почему? Где она?
Вспоминай, Роман, вспоминай скорее!
Остались последние
ВОСПОМИНАНИЯ…
Что произошло, Роман сказать не мог. Удара как такового не было — физического удара. Кажется, сначала он летел куда-то, а перед глазами его сыпалось крошево стекол и мелькало серое, зеленое, коричневое, потом опять зеленое, пока наконец не вспыхнуло ослепительно, как блик солнца на воде, и оборвалось черной непроглядностью. Потом в воспоминаниях пошла тьма. Будто сон без сновидений. Роман не мог вспомнить то, чего не видел и не знал.
…Он слетел с кровати от удара. Хотел подняться, но кто-то наступил ему ногой на грудную клетку. Хотел произнести формулу изгнания воды — губы не шевельнулись. Тело сделалось ватным, бессильным, в мозгу — тоже вата, туман, нет, не туман — дым, дым… Да что ж это такое?
— Быстрее, — крикнул кто-то из темноты, и Роман узнал голос Сазонова.
Как же Беловодье его отпустило? Ведь велел… Неужели этот колдунчик смог пересилить господина Вернона? Нет, конечно, не колдунчик, Сазонов силен, и очень даже. Роман рванулся, губы шевельнулись, но заклятия не выдохнули.
— Скорее, — повторил Сазонов.
Мелькнул свет — кто-то зажег свечу. Клубы дыма наполняли комнату. Колдуну казалось, что кто-то держит его за руки и за ноги. Но нет, никто его не держал. Только руки и ноги его приросли к полу. К полу, который был частью Беловодья. И свечу держал над колдуном край занавески. Скрутился, обратившись подобием руки, и прислуживал. Сазонов нагнулся над колдуном. Острое лезвие вспороло кожу на груди.
— Быстрее, — бормотал Сазонов, орудуя скальпелем.
Кому он приказывал? Сам себе? Или кому-то другому? Или… скальпелю? И Надя? Где Надя?
Еще один порез, и еще… Роман пытался произнести заклинание, но не мог. В мозгу плавал серый разъедающий мысли дым. Как Сазонов вырвался? Не мог он, не мог. Вода-царица… Еще один порез… Колдун, прежде почти всемогущий, чувствовал себя беспомощным поросенком, которого собрались прирезать. Он не мог даже кричать от боли. Боль стекала внутрь, переполняя душу. Когда сам создаешь ожерелье и ведешь скальпелем по коже, боли нет. Лишь ощущаешь прикосновение металла. А тут саднило, как при настоящем порезе. Чужое колдовство! Новый порез. Каждый куда длиннее того, что необходимы для создания ожерелья. Что Сазонову нужно? Зачем? Семь новых кругов Беловодья? Чепуха. Бесконечная пытка. Все качалось и плыло. Роман подумал с надеждой, что сейчас потеряет сознание. Но сознание не уходило. Он рванулся еще раз и выкрикнул самое простое заклятие, какое смог осилить. Тут же одну руку удалось освободить.
Сазонов в ответ тоже ругнулся магически. И Роман вновь был пленен.
— Лучше держи, — велел Сазонов.
Кому он приказывал? Роман не мог понять. Кроме них двоих в комнате никого. Неужели повелевает Беловодьем? Но как? Где Надя?
И такая ненависть вскипела в Романе, что ненавистью этой обожгло пленителя. Раздалось шипение, волна пробежала по полу и…
Сила, что его держала, ослабла на миг. Но вырваться Роман не смог — необоримой была сила. Лишь успел колдун пожелать:
— Чтоб вам мои ожерелья бедой обернулись.
Как простой смертный пожелал. А может, и как колдун — он и сам не понял. Но от всей души. Говорят, дурного желать нельзя, мстить нельзя, и все такое. Но эти правила не для колдунов писаны.
— Тихо, — повелел Сазонов. — На меня проклятия твои не действуют.
— Еще сочтемся, — пообещал Роман.
— Воду! — наконец крикнул Сазонов. И кувшин сам собою подъехал к нему.
И Сазонов вылил на колдуна полный кувшин пус-тосвятовской воды. Произнес заклинание, схватил пинцет и принялся ковыряться в ране, выдернул первую серебряную нить, вторую, третью…
— Ну что, говнюк, кто из нас сильнее? — раздался над Романом торжествующий голос, и плевок обжег щеку.
И колдун, наконец, потерял сознание.
— Грег! Грег! Где ты? Что случилось? Почему? — закричал Юл.
Грег вынырнул из толщи воды. В руках у него был небольшой черный саквояж. На вид — старинный.
— Я ухожу отсюда, — сказал Грег.
— Что случилось? Сазонов вырвался, а Роман…
Грег взял мальчишку за руку и покачал головой, заметив перстень на среднем пальце.
— Зачем ты надел кольцо? Этого нельзя было делать.
— Но ты же отдал мне этот перстень Романа и сказал…
— Сказал: береги. — Грег опять сокрушенно качнул головой. — Надевать его было нельзя.
— Я не знал! Ты во всем виноват!
Роман не сразу сообразил, что его ожерелье в миг беспамятства соединилось с ожерельем Юла и теперь колдун путешествует по воспоминаниям мальчишки. «Жаль…» — пробилась мысль сквозь колдовской сон наяву. Теперь воспоминания утратят чистоту. И сам колдун будет другим — не таким, как прежде. А каким станет? Впрочем, плевать. После всего, что уже вспомнилось, плевать…
Юл швырнул кольцо в воду с воплем:
— Повинуйся Роману. — Зеленый перстень сверкнул и пропал где-то в толще воды.
Грег проследил за кольцом взглядом.
— Ты зря обвиняешь меня. Я нашел кольцо и отдал тебе. Только и всего. А ты надел кольцо на палец. Не надо было. Роман утратил связь с Беловодьем, а Гамаюнов, видимо, восстановил.
— Я все исправил. Теперь Роман вновь будет повелевать Беловодьем!
— Ничего подобного. Твой приказ Беловодье не слышит. Кольцо — не твое.
— Откуда ты знаешь?
— Ты забыл? Я понимаю суть.
— Ты — охранник.
— Я — хранитель. И Беловодье сейчас делает то, что приказывает ему Иван Кириллович. А тому — Сазонов. — Грег отогнул ворот свитера. На шее у него не было ожерелья. — Да, я слишком хорошо понимаю, что происходит. И больше не хочу быть охранником. Ухожу. К счастью, для того чтобы выйти из Беловодья, не нужен пропуск. — Грег улыбнулся. — Я сказал, к счастью… Надо же.
Но Юлу было не до душевных переживаний Грега. Птенец Романов так и кипел:
— Ты знаешь, что делать?
— Кольцо ищи.
— А потом?
— Надень Роману на палец.
Юл бросился в глубину. Ему казалось, чтo сквозь толщу воды он различает слабое свечение зеленого камня.
Все закружилось.
Вода на веках высохла, и воспоминания прервались.
Роман вздохнул. Надо же! Оказывается, Юл все это устроил. Глупый мальчишка! Да, глупый мальчишка. Но Роман не злился на него. Почему-то не мог.
Посмотрел на кольцо на мизинце. Все-таки Юл вернул его. Нашел, значит…
Нет, нет, нельзя размышлять.
Назад, назад, в
ВОСПОМИНАНИЯ
уже свои…
Очнулся Роман, лежа на полу. Он был раздет, и боль была такая, что он едва сдерживался, чтобы не закричать в голос. Кто-то сидел рядом с ним на корточках и стирал платком кровь с тела.
— Кто здесь? — Он сёл рывком. Перед глазами все плыло. — Кто здесь?
— Это я, — узнал он Глашин голос.
— Где Надя? Что с ней?
— Роман… — Надя взяла его за другую руку.
— Что случилось? Как такое возможно?
— Возможно… — прозвучало эхом.
— Как?
— Беловодье не на нашей стороне. Теперь. А его пересилить ни у кого нет сил.
— А как же кольцо? Я отдал ему кольцо…
— Выходит, твой дар отринут.
И тут закружило. Комната куда-то поехала, как поезд, отходящий от перрона в никуда. Вещи и люди плыли вместе с комнатой. И Надино лицо менялось постоянно. Она то смеялась, то замирала, то вновь начинала хохотать. А сквозь пол просунулась рука и надела Роману на мизинец кольцо. И… будто лопнула невидимая нить. Комната прекратила кружение. И Роман осознал — но не сразу, — что ничто его больше не держит. Путы Беловодья исчезли.
— Эй, вы как? — донесся снаружи голос База.
— Сюда! — крикнула Надя. — Скорее! Помоги!
— Заперто. Я сейчас…
Раз, два, три,
Нам, Беловодье,
Замок отвори.
Стеклянная дверь разлетелась осколками, и в комнату вбежал Баз. Добрый доктор глянул на распростертого на полу Романа:
— Он жив?
— Живой. Только искалечен, — отозвалась Надя. Баз встал на колени рядом с колдуном, оттеснив
Глашу.
— Порезы неглубокие. Надо швы наложить… Роман, тебя всего трясет. Похоже на шок.
— Это и есть шок. Постколдовской.
— Так эти порезы — колдовство?
— Не только.
— Пустосвятовская вода поможет?
— Не знаю. Должна… Только не купаться, а облиться водой…
— Скорее, уходим! Вдвоем с Глашей Баз помог колдуну подняться.
— А с тобой что случилось, Баз? — спросила Надя.
— Ничего не понял. Сначала я вдруг прирос к полу своей комнаты и сделался пленником. А сейчас все закружилось, а потом… потом сила, меня державшая, исчезла.
— А Сазонов где? — спросил Роман.
— Меснер сказал, что его уже нет в Беловодье. Ушел через комнату с картинами.
— Пустосвятовская вода. В гостиной должна быть еще бутыль.
Надя с Глашей кинулись искать. Баз взял колдуна за руку.
— Ну у тебя и пульс! А у меня с собой из лекарств ничего нет. И Беловодье не откликается…
— Сазонов, тина болотная… постарался.
— Да, он мерзавец, к сожалению. Но человек дела. Единственный среди нас. Если он создаст семь новых кругов, Беловодье оживет. Все изменится. Вся жизнь. Может, это и к лучшему.
— Когда он успел тебя убедить?
— Он ни в чем меня не убеждал. Но мы много с ним говорили. Всю долгую ночь, пока ты был с Надей. Я не принимаю его методов, ни в коем случае… но…
Надя вернулась, принесла бутылку с водой. Роман глотнул, стало легче.
— Баз, Надя… Идите в ту комнату, где картины. Снимите часть со стен, поставьте на пол и поверните красочным слоем к стенам. Остальные пусть висят. Но тоже переверните.
— Гамаюнов вновь их повесит.
— Нет, — слабо улыбнулся Роман. — Он слишком боится своего старого приятеля.
Они выбежали из усадьбы и бросились к границе круга. Белые плавучие дорожки колебались под ногами. И все Беловодье волновалось и куда-то плыло. Куда — Роман не мог разобрать. Его вели, он не сопротивлялся.
— Дядя Гриша где? — спросил Роман.
— Да вон он стоит. Матерится. Его тоже скрутило. Он из молока очередную бутылку водки сделал. А выпить не успел. Пузырь рядом, а он дотянуться не может. Теперь глотнул и еще больше разозлился. Грозит начать хулиганить.
— А Юл?
— Ушел вместе со Стеном.
Роман отрицательно мотнул головой:
— Нет, Юл вернулся.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. — Роман снял руку с плеча База и указал на воду: — Под водой… Внутри Беловодья.
— И как нам до него добраться?
— Сам выйдет. Ему никто не поможет, — сказала Надя.
— Будем ждать.
— Нет времени. Нужно снять шок! — запротестовал Баз.
— Я без него не уйду.
Роман уперся, и сдвинуть его с места ни Надя, ни Баз не могли.
И тут вода взметнулась фонтаном, и из воды, окатив всех водою, поднялся меснеровский джип. За рулем сидел Юл. Он отворил дверцу. Наружу хлынула вода.
— Эй, ребята! Вы что, пешком драпать собрались? По-моему, на колесах удобнее.
— У нас есть вертолет, — напомнил Баз. — Стоит возле моей клиники. Роману надо как можно быстрее в Пустосвятово. Так что полетим на геликоптере.
Колдун с трудом вникал в смысл слов. Глаша и Баз помогли ему сесть в машину.
— О, Вода-царица, что же они с ним сделали! — причитала Глаша.
— Как ты? — спросил мальчишка колдуна.
— Нормально…
— Врешь. Я знаю, как тебе тошно. А про Беловодье все вранье…
— Вранье… — эхом отозвался Роман. Он с трудом понимал, что ему говорят и о чем спрашивают. Чужое колдовство отравило его сильнее самого сильного яда.
— Ну да, вранье. Никакая это не Шамбала. То есть его можно использовать как Шамбалу. Но не это главное…
— А что главное? — механически повторил колдун.
— Главное, что оно похоже на комп, в котором не хватает больше половины программ. Постоянно глючит.
— По-моему, оно похоже на глупую бабу, — заметила Надя.
— Нет, на чокнутый комп, — уперся Юл. — Я там был внутри, я знаю. И оно ждет, что кто-то наконец запустит программу.
Мотор взревел, и они вырвались из города счастья.
— Стойте! — закричал Роман. — Стойте!
Он не стал ничего объяснять, вылез из машины и, шатаясь, побежал назад по стеклянной дороге. Добрался до границы Беловодья. Прижал кольцо с зеленым камнем к ограде и произнес заклинание. Никто теперь через ограду не войдет. Выйти сможет, а обратно вернуться — нет. Не попасть тебе внутрь, Сазонов, никогда не пройти без соизволения господина Вернона.
— Роман, ты сам себя прикончишь! — крикнул Баз, подбегая, ухватил колдуна за плечи и повел к машине.
Колдовская просека серебристой дорожкой пролегла по густому лесу. И вдали блестел какой-то свет. Они мчались к нему. Летели…
Тут был провал. Но он был и в памяти Романа. Колдун очнулся уже в вертолете. Сидел в кресле, ноги его были закутаны одеялом. Надя рядом. Баз — в кресле пилота. Четвертой в винтокрылой птице помещалась Глаша. Судя по всему, летели они уже давно: повязка на груди, наложенная Базом, намокла. Надя с Глашей дремали.
— Где Юл? Дядя Гриша? Меснер? — спросил Роман, оглядываясь.
Надя проснулась, глубоко вздохнула. Взгляд у нее был отсутствующий. Она провела ладонью по лицу, потом уставилась на Романа, будто видела того впервые.
— Они на колесах. Мы торопимся, — последовал ответ База. — Мы добрались до клиники, я сделал тебе укол, но не помогло.
Романа продолжала бить дрожь.
— Только ты сам себя и можешь излечить, — добавил Баз. — Или кто-то из твоей братии.
Надя обняла колдуна.
— Так лучше?
— Конечно, — соврал Роман.
И тут же вновь согнулся. Его мутило. Не от болтанки воздушной, а оттого, что все внутри переворачивалось.
— Меня сейчас вырвет, — пробормотал он.
— Потерпи чуток. Уже недалеко.
— Да?.. — неопределенно протянул Роман. Глянул вниз. В самом деле, места были знакомые. Надя открыла дверцу. Вихрь свежего воздуха ворвался в кабину.
— Так легче дышать?
Роман глотнул воздуха, как воды…
И тут почувствовал сильный толчок в спину. Кувыркаясь, он полетел вниз, не сообразив даже, что произошло.
«Надя выкинула меня из кабины», — пробилась сквозь колдовской сон догадка из реальности. Потому что там, во сне, Роман такого подумать не мог.
— Стой! — завопил Баз. И вслед донеслось:
Приземляйся мягко.
О, Вода-царица! Как такое возможно! Как допускается, чтобы человек мог сочинять подобные заклинания?!
Ну вот, все встало на свои места: далее было совсем просто — беспамятство, а после краткой темно ты Роман Вернон очнулся в доме Данилы Ивановича Большерука.
Сон кончился, но колдун не мог разлепить веки.
Надя предала его! Любовь предала его! — повторял он как заклинание, и от заклинания этого нестерпимая боль рвала сердце. Предательница! Дрянь! Он бы убил ее, если б встретил.
Но она же любила его! Он чувствовал это… Так почему?..
Мысленно он попытался вернуться к тем мгновениям, что провели они вместе в Беловодье. Счастье во всей его приторности. Счастье, от которого прерывается дыхание… Но нет. Он не хотел больше вспоминать. Последующее предательство все перечеркнуло. Горечь, горечь одна…
— Ненавижу! — выкрикнул он, открыл глаза и сел на диване.
Кто-то постучал в дверь кабинета.
— Что еще?!
— К тебе пришли, — услышал он Тинин голос.
— Кто? Я не принимаю. Завтра Синклит. Ты забыла, что ли? Мне сегодня в Пустосвятово ехать, в реке купаться.
— Я осмелилась впустить. — Голос у Тины был отрешенный, чужой. Будто она теперь мечтает поступить в дикторы на телевидение и с утра тренируется.
— Ну, кто еще? — Роман накинул махровый халат, шагнул к двери, отворил.
И увидел Надю. Свою Надю. Светлые волосы разбросаны по плечам, глаза смотрят дерзко. Губы улыбаются. Еще он заметил, что на ней белая кожаная курточка и белые брюки. Сапоги на каблуках, какая-то стильная сумка. На шее — легкий бежевый шарф. Ослепительно красива. Как всегда.
Сзади стояла Тина. Губы поджаты, в глазах — покорность: с этакой красоткой не ей, Тине, тягаться.
«Можно мы останемся друзьями?» — услышал он отчетливо Тинин вопрос.
— Заходи, — только и сказал Роман и распахнул дверь чуть шире.
Надя вошла, колдун захлопнул дверь и прошептал заклинание. Гостья ничуть не смутилась. Нежный друг, страстная любовница… предательница… Ненавижу… Она бросила сумку на кресло, зашелестела молния курки, раскрываясь. Он наблюдал за ее движениями. Как она снимает куртку, поправляет джемпер. Джемпер горчичного цвета в обтяжку с глубоким вырезом. Каждая деталь туалета подобрана так, чтобы оттенить Надину красоту. Да, она красива как никогда. Что с того? Роман испытывал одну боль. И от этой боли все внутри леденело. Легкий шарф облаком скользнул на кресло, потом на пол. Запах духов… Колдун терпеть не мог резкие запахи.
Он ударил ее, хотя руки остались в карманах халата. Он бы никогда не посмел пальцем ее тронуть. Но с ненавистью, что обернулась колдовским ударом, сладить не смог. Надю отшвырнуло к стене, удар отразился от водных зеркал и бросил предательницу назад, к ногам господина Вернона. Она упала, распласталась на ковре. Роман обошел ее, сел в кресло. Никакого облегчения. Напротив, на душе стало совсем черно. Он вдруг понял, что ненавидит ее не за предательство. Разумеется, нет! За это смешно ненавидеть. Надя — всего лишь игрушка в руках Гамаюнова. Прикажет повелитель столкнуть с вертолета — столкнет. Прикажет ночью задушить в постели — придушит. Он понимал, что она невольница. И ненавидел ее за послушание. За то, что его львица так легко повинуется надетому ошейнику. За то, что послушно наносит удар, когда велит дрессировщик. За то, что она не львица, а преданная псина.
Ненавижу!
Надя приподнялась. Откинула волосы с лица. Из носа шла кровь. Она стерла ее ладонью. Роман внутренне содрогнулся. Он сам ее раб. Раб рабыни… Смешно.
— Что ты делаешь?! — В голосе ее был гнев. Ни намека на вину или растерянность. — Ты что, не видишь?!..
Ого! Она еще выдвигает претензии! Это даже забавно. Псина пытается играть роль львицы. А ведь он любил ее… Надя вскочила и шагнула к столу.
— Не видишь? Или ты спишь? Так раскрой глаза и смотри.
Она уперлась руками в стол, нагнулась так, что ее шея, похожая на стебель цветка, оказалась на уровне его глаз. Ее кожа. Запах духов…
— Смотри же!
И он увидел. Наконец увидел. На шее у нее не было ожерелья. Лишь тонкий белый след на коже там, где прежде была плетенка. След походил на шрам, на заживший порез от ножа.
— Кто? — только и выдохнул он. — Кто снял?.. Гамаюнов?..
— Сама! — объявила она с торжеством. И отступила. Вызывающе усмехнулась.
Он рванулся к ней.
— Не подходи! — Она предостерегающе вскинула руку. — Если ты еще раз ударишь, убью.
— Клянусь, никогда…
Она вытащила из сумочки платок и зеркало, стала стирать кровь с лица и пальцев.
— Клянусь, никогда… — повторил он.
— Не верю клятвам. Тем более твоим.
Ну вот, она еще заставит извиняться за то, что пыталась его убить. Но в когтях львицы можно извиниться за все на свете.
— Хорошо, не буду клясться. Но, помнится, убить ты меня уже пыталась. Так что считай, мы квиты.
Если он думал, что она смутится, то ошибся.
— Я действовала по чужому приказу. Но так больше не будет. Я срезала водную нить.
— Ты сама? Так не бывает! Ну, допустим, перерезать водным лезвием водную нить ты можешь. Но кто-то должен принять разрезанное ожерелье.
— Разумеется.
— Так кто принял? Гамаюнов? Она покачала головой:
— А ты угадай. — В ее ореховых глазах вновь плясали торжествующие искорки. Неужели он посмел ее ударить?! О, Вода-царица! — Подсказать?
— Подскажи, — согласился он покорно.
— Нет, и не надейся. — Она рассмеялась. — Пусть это тебя мучит.
— Значит, ты кому-то отдала власть над собой?
— Ну да. Баз убедился, что ты остался жив, и мы улетели. Я должна была освободиться…
— Так это Баз?
— Нет.
— Но я бы мог снять с тебя ожерелье!
— Ты?! — Надя опять рассмеялась. — Нет, Роман, не выйдет. Мне не нужен такой повелитель.
— Но, клянусь водой, я…
— Гамаюнов тоже клялся, что забудет о своей власти. Но как раз это и невозможно. И потом, не желаю тебя искушать лишний раз. Вдруг ты не выдержишь испытания? Это меня очень разочарует. Как сегодня.
— Прости.
— Ты считаешь, что этого фальшивого словечка достаточно?
— Что еще?
— А ты подумай.
Он привлек ее к себе, впился губами в ее ярко накрашенные губы. От резкого запаха ее духов кружилась голова.
— Если ты еще раз меня ударишь, я тебя убью, — вновь пообещала Надя.
— Никогда больше. Обещаю. Но с одним условием.
— Каким же?
— Ты не будешь больше душиться.
— Что?! Тебе не нравятся мои духи?
— Мне вообще не нравятся духи. Или ты забыла, что у меня обостренное обоняние?
— Какой кошмар! Никаких духов. Может быть, компромисс? Чуть-чуть духов, самую малость?
— Но тогда я сам буду их выбирать, — предупредил Роман.
Глава 15
— Что значит — включится?
— Сейчас оно хаотически реагирует на некие приказы. А потом… Это только гипотеза… Если круги будут созданы, Беловодье начнет осуществлять направленное преобразование мира.
— Под руководством Сазонова?
— Я всего лишь хочу объяснить логику этого человека. Вы сейчас думаете, что все поняли и все знаете. А на самом деле ничего не поняли и не знаете ничего. А когда сами ошибетесь, когда вас будут упрекать, вот тогда меня и вспомните.
— Иван Кириллович!
— Я вам зла не желаю. Но говорю: вспомните. Имейте в виду, то, что я вам рассказал, — гипотеза Сазонова. А теперь идите… И не забудьте перед уходом забрать ваше кольцо. Когда вы покинете Беловодье, оно вновь станет моим. Моим… — Гамаюнов повернулся к окну, и вымученная улыбка появилась на его губах. — Вам, Роман Васильевич, на самом деле Беловодье не нужно. Вам только хотелось доказать, что вы сильнее, что можете и не такое? И главное, надо было меня одолеть. Так ведь?
Признаваться, что это правда, не хотелось. Но и лгать колдун не желал. Особенно при Наде.
— Так, — выдохнул Роман.
— Ну что ж, вы доказали. Вы победили.
— Нет. Не победил. Беловодье создали вы. Как бы то ни было. — Каждое слово давалось с трудом. На Надю Роман не смотрел. — Мне такое не под силу.
— Еще создадите. Какие ваши годы. — Роману показалось, что весь этот разговор вел какой-то другой, не прежний Гамаюнов. Прежний ни за что бы так не сказал. — Вы счастливец, — вздохнул Иван Кириллович. — У вас нет своего Сазонова.
— У меня есть ваш Сазонов, — не удержался, чтобы не съязвить, Роман.
— А мы с тобой будем счастливы? — спросил Роман Надю, когда они вернулись в усадьбу.
— Конечно.
— Эта спальня точь-в-точь как у Марьи Гавриловны. — Надя упала на широченную кровать под балдахином. — Моя спальня.
Они вновь поцеловались.
В этот миг время замедлилось во всем Беловодье, мечта погрузилась в аморфное ничто, остановилось мгновение, в котором Роман был наконец с Надеждой.
— Ты все-таки добился своего. — Она положила ему голову на грудь и смотрела на сгусток света, что плавал над их кроватью. В этом свете кожа казалась платиновой. И волосы Надежды тоже отливали белым металлом.
— Я всегда добиваюсь своего, — улыбнулся Роман. — Когда я в первый раз увидел тебя, понял: ты будешь моей.
— Приз, который надо выиграть?
— Может быть. Но думаю, что ты — моя судьба. И путеводная нить. И звезда. — Он запнулся. Потому что ожидал, что она начнется насмешничать.
Но Надя лишь спросила:
— Не слишком ли много?
— Мало… напротив. Ты — мое проклятие и мое мучение.
— Пожалуй, хватит. А то еще сочинишь, что я — твоя смерть.
— Кто знает. Надо у Стена будет спросить — может, это и так.
— Сотри мне память, чтоб я не помнила о прошлом. Ни про Антона, ни про роман с Лешкой. И Гамаюнова тоже хочу забыть. Ну их всех в болото. Будем ты и я. Будем жить без оглядки. И чтоб прошлое не холодило спину. Наслаждаться жизнью будем. Я так хочу!
— Я не хочу ничего в тебе стирать. А то станешь похожа на других.
— Боишься, значит?
— Может быть. Я оружия огнестрельного боюсь. Огня. И еще — тебя.
— И правильно делаешь, что боишься. Я у тебя всю силу отберу. Выпью тебя, одна шкурка останется. Возьму и ту шкурку выброшу.
— Нет, ты обманываешь. Напротив — ты мне силы даешь.
— Значит, я воскресла какой-то другой, не той Надей, которая умерла. Не помню, чтобы я хоть кому-то прежде могла что-то дать. Если не употреблять, конечно, это слово в пошлом смысле.
— Мне нравится, когда ты говоришь пошлости.
— Это тебя возбуждает? А что, если наша любовь разрушит Беловодье? Ты не боишься? Если каждый оргазм подталкивает творение Гамаюнова к гибели?
— Тогда мы погибнем вместе с ним.
— Ну что ж, давай разрушим его поскорее.
И ночь их счастья продолжалась год…
Роман вновь выплыл из прошлого в настоящее. Но еще один черный лоскуток беспамятства остался. Несколько дней? В Беловодье всего лишь несколько минут. Их тоже предстояло вспомнить. Колдун прикрыл глаза и так лежал, не в силах поверить, что там, в его снах, Надя только что была рядом. Была и исчезла… Почему? Где она?
Вспоминай, Роман, вспоминай скорее!
Остались последние
ВОСПОМИНАНИЯ…
Что произошло, Роман сказать не мог. Удара как такового не было — физического удара. Кажется, сначала он летел куда-то, а перед глазами его сыпалось крошево стекол и мелькало серое, зеленое, коричневое, потом опять зеленое, пока наконец не вспыхнуло ослепительно, как блик солнца на воде, и оборвалось черной непроглядностью. Потом в воспоминаниях пошла тьма. Будто сон без сновидений. Роман не мог вспомнить то, чего не видел и не знал.
…Он слетел с кровати от удара. Хотел подняться, но кто-то наступил ему ногой на грудную клетку. Хотел произнести формулу изгнания воды — губы не шевельнулись. Тело сделалось ватным, бессильным, в мозгу — тоже вата, туман, нет, не туман — дым, дым… Да что ж это такое?
— Быстрее, — крикнул кто-то из темноты, и Роман узнал голос Сазонова.
Как же Беловодье его отпустило? Ведь велел… Неужели этот колдунчик смог пересилить господина Вернона? Нет, конечно, не колдунчик, Сазонов силен, и очень даже. Роман рванулся, губы шевельнулись, но заклятия не выдохнули.
— Скорее, — повторил Сазонов.
Мелькнул свет — кто-то зажег свечу. Клубы дыма наполняли комнату. Колдуну казалось, что кто-то держит его за руки и за ноги. Но нет, никто его не держал. Только руки и ноги его приросли к полу. К полу, который был частью Беловодья. И свечу держал над колдуном край занавески. Скрутился, обратившись подобием руки, и прислуживал. Сазонов нагнулся над колдуном. Острое лезвие вспороло кожу на груди.
— Быстрее, — бормотал Сазонов, орудуя скальпелем.
Кому он приказывал? Сам себе? Или кому-то другому? Или… скальпелю? И Надя? Где Надя?
Еще один порез, и еще… Роман пытался произнести заклинание, но не мог. В мозгу плавал серый разъедающий мысли дым. Как Сазонов вырвался? Не мог он, не мог. Вода-царица… Еще один порез… Колдун, прежде почти всемогущий, чувствовал себя беспомощным поросенком, которого собрались прирезать. Он не мог даже кричать от боли. Боль стекала внутрь, переполняя душу. Когда сам создаешь ожерелье и ведешь скальпелем по коже, боли нет. Лишь ощущаешь прикосновение металла. А тут саднило, как при настоящем порезе. Чужое колдовство! Новый порез. Каждый куда длиннее того, что необходимы для создания ожерелья. Что Сазонову нужно? Зачем? Семь новых кругов Беловодья? Чепуха. Бесконечная пытка. Все качалось и плыло. Роман подумал с надеждой, что сейчас потеряет сознание. Но сознание не уходило. Он рванулся еще раз и выкрикнул самое простое заклятие, какое смог осилить. Тут же одну руку удалось освободить.
Сазонов в ответ тоже ругнулся магически. И Роман вновь был пленен.
— Лучше держи, — велел Сазонов.
Кому он приказывал? Роман не мог понять. Кроме них двоих в комнате никого. Неужели повелевает Беловодьем? Но как? Где Надя?
И такая ненависть вскипела в Романе, что ненавистью этой обожгло пленителя. Раздалось шипение, волна пробежала по полу и…
Сила, что его держала, ослабла на миг. Но вырваться Роман не смог — необоримой была сила. Лишь успел колдун пожелать:
— Чтоб вам мои ожерелья бедой обернулись.
Как простой смертный пожелал. А может, и как колдун — он и сам не понял. Но от всей души. Говорят, дурного желать нельзя, мстить нельзя, и все такое. Но эти правила не для колдунов писаны.
— Тихо, — повелел Сазонов. — На меня проклятия твои не действуют.
— Еще сочтемся, — пообещал Роман.
— Воду! — наконец крикнул Сазонов. И кувшин сам собою подъехал к нему.
И Сазонов вылил на колдуна полный кувшин пус-тосвятовской воды. Произнес заклинание, схватил пинцет и принялся ковыряться в ране, выдернул первую серебряную нить, вторую, третью…
— Ну что, говнюк, кто из нас сильнее? — раздался над Романом торжествующий голос, и плевок обжег щеку.
И колдун, наконец, потерял сознание.
— Грег! Грег! Где ты? Что случилось? Почему? — закричал Юл.
Грег вынырнул из толщи воды. В руках у него был небольшой черный саквояж. На вид — старинный.
— Я ухожу отсюда, — сказал Грег.
— Что случилось? Сазонов вырвался, а Роман…
Грег взял мальчишку за руку и покачал головой, заметив перстень на среднем пальце.
— Зачем ты надел кольцо? Этого нельзя было делать.
— Но ты же отдал мне этот перстень Романа и сказал…
— Сказал: береги. — Грег опять сокрушенно качнул головой. — Надевать его было нельзя.
— Я не знал! Ты во всем виноват!
Роман не сразу сообразил, что его ожерелье в миг беспамятства соединилось с ожерельем Юла и теперь колдун путешествует по воспоминаниям мальчишки. «Жаль…» — пробилась мысль сквозь колдовской сон наяву. Теперь воспоминания утратят чистоту. И сам колдун будет другим — не таким, как прежде. А каким станет? Впрочем, плевать. После всего, что уже вспомнилось, плевать…
Юл швырнул кольцо в воду с воплем:
— Повинуйся Роману. — Зеленый перстень сверкнул и пропал где-то в толще воды.
Грег проследил за кольцом взглядом.
— Ты зря обвиняешь меня. Я нашел кольцо и отдал тебе. Только и всего. А ты надел кольцо на палец. Не надо было. Роман утратил связь с Беловодьем, а Гамаюнов, видимо, восстановил.
— Я все исправил. Теперь Роман вновь будет повелевать Беловодьем!
— Ничего подобного. Твой приказ Беловодье не слышит. Кольцо — не твое.
— Откуда ты знаешь?
— Ты забыл? Я понимаю суть.
— Ты — охранник.
— Я — хранитель. И Беловодье сейчас делает то, что приказывает ему Иван Кириллович. А тому — Сазонов. — Грег отогнул ворот свитера. На шее у него не было ожерелья. — Да, я слишком хорошо понимаю, что происходит. И больше не хочу быть охранником. Ухожу. К счастью, для того чтобы выйти из Беловодья, не нужен пропуск. — Грег улыбнулся. — Я сказал, к счастью… Надо же.
Но Юлу было не до душевных переживаний Грега. Птенец Романов так и кипел:
— Ты знаешь, что делать?
— Кольцо ищи.
— А потом?
— Надень Роману на палец.
Юл бросился в глубину. Ему казалось, чтo сквозь толщу воды он различает слабое свечение зеленого камня.
Все закружилось.
Вода на веках высохла, и воспоминания прервались.
Роман вздохнул. Надо же! Оказывается, Юл все это устроил. Глупый мальчишка! Да, глупый мальчишка. Но Роман не злился на него. Почему-то не мог.
Посмотрел на кольцо на мизинце. Все-таки Юл вернул его. Нашел, значит…
Нет, нет, нельзя размышлять.
Назад, назад, в
ВОСПОМИНАНИЯ
уже свои…
Очнулся Роман, лежа на полу. Он был раздет, и боль была такая, что он едва сдерживался, чтобы не закричать в голос. Кто-то сидел рядом с ним на корточках и стирал платком кровь с тела.
— Кто здесь? — Он сёл рывком. Перед глазами все плыло. — Кто здесь?
— Это я, — узнал он Глашин голос.
— Где Надя? Что с ней?
— Роман… — Надя взяла его за другую руку.
— Что случилось? Как такое возможно?
— Возможно… — прозвучало эхом.
— Как?
— Беловодье не на нашей стороне. Теперь. А его пересилить ни у кого нет сил.
— А как же кольцо? Я отдал ему кольцо…
— Выходит, твой дар отринут.
И тут закружило. Комната куда-то поехала, как поезд, отходящий от перрона в никуда. Вещи и люди плыли вместе с комнатой. И Надино лицо менялось постоянно. Она то смеялась, то замирала, то вновь начинала хохотать. А сквозь пол просунулась рука и надела Роману на мизинец кольцо. И… будто лопнула невидимая нить. Комната прекратила кружение. И Роман осознал — но не сразу, — что ничто его больше не держит. Путы Беловодья исчезли.
— Эй, вы как? — донесся снаружи голос База.
— Сюда! — крикнула Надя. — Скорее! Помоги!
— Заперто. Я сейчас…
Раз, два, три,
Нам, Беловодье,
Замок отвори.
Стеклянная дверь разлетелась осколками, и в комнату вбежал Баз. Добрый доктор глянул на распростертого на полу Романа:
— Он жив?
— Живой. Только искалечен, — отозвалась Надя. Баз встал на колени рядом с колдуном, оттеснив
Глашу.
— Порезы неглубокие. Надо швы наложить… Роман, тебя всего трясет. Похоже на шок.
— Это и есть шок. Постколдовской.
— Так эти порезы — колдовство?
— Не только.
— Пустосвятовская вода поможет?
— Не знаю. Должна… Только не купаться, а облиться водой…
— Скорее, уходим! Вдвоем с Глашей Баз помог колдуну подняться.
— А с тобой что случилось, Баз? — спросила Надя.
— Ничего не понял. Сначала я вдруг прирос к полу своей комнаты и сделался пленником. А сейчас все закружилось, а потом… потом сила, меня державшая, исчезла.
— А Сазонов где? — спросил Роман.
— Меснер сказал, что его уже нет в Беловодье. Ушел через комнату с картинами.
— Пустосвятовская вода. В гостиной должна быть еще бутыль.
Надя с Глашей кинулись искать. Баз взял колдуна за руку.
— Ну у тебя и пульс! А у меня с собой из лекарств ничего нет. И Беловодье не откликается…
— Сазонов, тина болотная… постарался.
— Да, он мерзавец, к сожалению. Но человек дела. Единственный среди нас. Если он создаст семь новых кругов, Беловодье оживет. Все изменится. Вся жизнь. Может, это и к лучшему.
— Когда он успел тебя убедить?
— Он ни в чем меня не убеждал. Но мы много с ним говорили. Всю долгую ночь, пока ты был с Надей. Я не принимаю его методов, ни в коем случае… но…
Надя вернулась, принесла бутылку с водой. Роман глотнул, стало легче.
— Баз, Надя… Идите в ту комнату, где картины. Снимите часть со стен, поставьте на пол и поверните красочным слоем к стенам. Остальные пусть висят. Но тоже переверните.
— Гамаюнов вновь их повесит.
— Нет, — слабо улыбнулся Роман. — Он слишком боится своего старого приятеля.
Они выбежали из усадьбы и бросились к границе круга. Белые плавучие дорожки колебались под ногами. И все Беловодье волновалось и куда-то плыло. Куда — Роман не мог разобрать. Его вели, он не сопротивлялся.
— Дядя Гриша где? — спросил Роман.
— Да вон он стоит. Матерится. Его тоже скрутило. Он из молока очередную бутылку водки сделал. А выпить не успел. Пузырь рядом, а он дотянуться не может. Теперь глотнул и еще больше разозлился. Грозит начать хулиганить.
— А Юл?
— Ушел вместе со Стеном.
Роман отрицательно мотнул головой:
— Нет, Юл вернулся.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. — Роман снял руку с плеча База и указал на воду: — Под водой… Внутри Беловодья.
— И как нам до него добраться?
— Сам выйдет. Ему никто не поможет, — сказала Надя.
— Будем ждать.
— Нет времени. Нужно снять шок! — запротестовал Баз.
— Я без него не уйду.
Роман уперся, и сдвинуть его с места ни Надя, ни Баз не могли.
И тут вода взметнулась фонтаном, и из воды, окатив всех водою, поднялся меснеровский джип. За рулем сидел Юл. Он отворил дверцу. Наружу хлынула вода.
— Эй, ребята! Вы что, пешком драпать собрались? По-моему, на колесах удобнее.
— У нас есть вертолет, — напомнил Баз. — Стоит возле моей клиники. Роману надо как можно быстрее в Пустосвятово. Так что полетим на геликоптере.
Колдун с трудом вникал в смысл слов. Глаша и Баз помогли ему сесть в машину.
— О, Вода-царица, что же они с ним сделали! — причитала Глаша.
— Как ты? — спросил мальчишка колдуна.
— Нормально…
— Врешь. Я знаю, как тебе тошно. А про Беловодье все вранье…
— Вранье… — эхом отозвался Роман. Он с трудом понимал, что ему говорят и о чем спрашивают. Чужое колдовство отравило его сильнее самого сильного яда.
— Ну да, вранье. Никакая это не Шамбала. То есть его можно использовать как Шамбалу. Но не это главное…
— А что главное? — механически повторил колдун.
— Главное, что оно похоже на комп, в котором не хватает больше половины программ. Постоянно глючит.
— По-моему, оно похоже на глупую бабу, — заметила Надя.
— Нет, на чокнутый комп, — уперся Юл. — Я там был внутри, я знаю. И оно ждет, что кто-то наконец запустит программу.
Мотор взревел, и они вырвались из города счастья.
— Стойте! — закричал Роман. — Стойте!
Он не стал ничего объяснять, вылез из машины и, шатаясь, побежал назад по стеклянной дороге. Добрался до границы Беловодья. Прижал кольцо с зеленым камнем к ограде и произнес заклинание. Никто теперь через ограду не войдет. Выйти сможет, а обратно вернуться — нет. Не попасть тебе внутрь, Сазонов, никогда не пройти без соизволения господина Вернона.
— Роман, ты сам себя прикончишь! — крикнул Баз, подбегая, ухватил колдуна за плечи и повел к машине.
Колдовская просека серебристой дорожкой пролегла по густому лесу. И вдали блестел какой-то свет. Они мчались к нему. Летели…
Тут был провал. Но он был и в памяти Романа. Колдун очнулся уже в вертолете. Сидел в кресле, ноги его были закутаны одеялом. Надя рядом. Баз — в кресле пилота. Четвертой в винтокрылой птице помещалась Глаша. Судя по всему, летели они уже давно: повязка на груди, наложенная Базом, намокла. Надя с Глашей дремали.
— Где Юл? Дядя Гриша? Меснер? — спросил Роман, оглядываясь.
Надя проснулась, глубоко вздохнула. Взгляд у нее был отсутствующий. Она провела ладонью по лицу, потом уставилась на Романа, будто видела того впервые.
— Они на колесах. Мы торопимся, — последовал ответ База. — Мы добрались до клиники, я сделал тебе укол, но не помогло.
Романа продолжала бить дрожь.
— Только ты сам себя и можешь излечить, — добавил Баз. — Или кто-то из твоей братии.
Надя обняла колдуна.
— Так лучше?
— Конечно, — соврал Роман.
И тут же вновь согнулся. Его мутило. Не от болтанки воздушной, а оттого, что все внутри переворачивалось.
— Меня сейчас вырвет, — пробормотал он.
— Потерпи чуток. Уже недалеко.
— Да?.. — неопределенно протянул Роман. Глянул вниз. В самом деле, места были знакомые. Надя открыла дверцу. Вихрь свежего воздуха ворвался в кабину.
— Так легче дышать?
Роман глотнул воздуха, как воды…
И тут почувствовал сильный толчок в спину. Кувыркаясь, он полетел вниз, не сообразив даже, что произошло.
«Надя выкинула меня из кабины», — пробилась сквозь колдовской сон догадка из реальности. Потому что там, во сне, Роман такого подумать не мог.
— Стой! — завопил Баз. И вслед донеслось:
Приземляйся мягко.
О, Вода-царица! Как такое возможно! Как допускается, чтобы человек мог сочинять подобные заклинания?!
Ну вот, все встало на свои места: далее было совсем просто — беспамятство, а после краткой темно ты Роман Вернон очнулся в доме Данилы Ивановича Большерука.
Сон кончился, но колдун не мог разлепить веки.
Надя предала его! Любовь предала его! — повторял он как заклинание, и от заклинания этого нестерпимая боль рвала сердце. Предательница! Дрянь! Он бы убил ее, если б встретил.
Но она же любила его! Он чувствовал это… Так почему?..
Мысленно он попытался вернуться к тем мгновениям, что провели они вместе в Беловодье. Счастье во всей его приторности. Счастье, от которого прерывается дыхание… Но нет. Он не хотел больше вспоминать. Последующее предательство все перечеркнуло. Горечь, горечь одна…
— Ненавижу! — выкрикнул он, открыл глаза и сел на диване.
Кто-то постучал в дверь кабинета.
— Что еще?!
— К тебе пришли, — услышал он Тинин голос.
— Кто? Я не принимаю. Завтра Синклит. Ты забыла, что ли? Мне сегодня в Пустосвятово ехать, в реке купаться.
— Я осмелилась впустить. — Голос у Тины был отрешенный, чужой. Будто она теперь мечтает поступить в дикторы на телевидение и с утра тренируется.
— Ну, кто еще? — Роман накинул махровый халат, шагнул к двери, отворил.
И увидел Надю. Свою Надю. Светлые волосы разбросаны по плечам, глаза смотрят дерзко. Губы улыбаются. Еще он заметил, что на ней белая кожаная курточка и белые брюки. Сапоги на каблуках, какая-то стильная сумка. На шее — легкий бежевый шарф. Ослепительно красива. Как всегда.
Сзади стояла Тина. Губы поджаты, в глазах — покорность: с этакой красоткой не ей, Тине, тягаться.
«Можно мы останемся друзьями?» — услышал он отчетливо Тинин вопрос.
— Заходи, — только и сказал Роман и распахнул дверь чуть шире.
Надя вошла, колдун захлопнул дверь и прошептал заклинание. Гостья ничуть не смутилась. Нежный друг, страстная любовница… предательница… Ненавижу… Она бросила сумку на кресло, зашелестела молния курки, раскрываясь. Он наблюдал за ее движениями. Как она снимает куртку, поправляет джемпер. Джемпер горчичного цвета в обтяжку с глубоким вырезом. Каждая деталь туалета подобрана так, чтобы оттенить Надину красоту. Да, она красива как никогда. Что с того? Роман испытывал одну боль. И от этой боли все внутри леденело. Легкий шарф облаком скользнул на кресло, потом на пол. Запах духов… Колдун терпеть не мог резкие запахи.
Он ударил ее, хотя руки остались в карманах халата. Он бы никогда не посмел пальцем ее тронуть. Но с ненавистью, что обернулась колдовским ударом, сладить не смог. Надю отшвырнуло к стене, удар отразился от водных зеркал и бросил предательницу назад, к ногам господина Вернона. Она упала, распласталась на ковре. Роман обошел ее, сел в кресло. Никакого облегчения. Напротив, на душе стало совсем черно. Он вдруг понял, что ненавидит ее не за предательство. Разумеется, нет! За это смешно ненавидеть. Надя — всего лишь игрушка в руках Гамаюнова. Прикажет повелитель столкнуть с вертолета — столкнет. Прикажет ночью задушить в постели — придушит. Он понимал, что она невольница. И ненавидел ее за послушание. За то, что его львица так легко повинуется надетому ошейнику. За то, что послушно наносит удар, когда велит дрессировщик. За то, что она не львица, а преданная псина.
Ненавижу!
Надя приподнялась. Откинула волосы с лица. Из носа шла кровь. Она стерла ее ладонью. Роман внутренне содрогнулся. Он сам ее раб. Раб рабыни… Смешно.
— Что ты делаешь?! — В голосе ее был гнев. Ни намека на вину или растерянность. — Ты что, не видишь?!..
Ого! Она еще выдвигает претензии! Это даже забавно. Псина пытается играть роль львицы. А ведь он любил ее… Надя вскочила и шагнула к столу.
— Не видишь? Или ты спишь? Так раскрой глаза и смотри.
Она уперлась руками в стол, нагнулась так, что ее шея, похожая на стебель цветка, оказалась на уровне его глаз. Ее кожа. Запах духов…
— Смотри же!
И он увидел. Наконец увидел. На шее у нее не было ожерелья. Лишь тонкий белый след на коже там, где прежде была плетенка. След походил на шрам, на заживший порез от ножа.
— Кто? — только и выдохнул он. — Кто снял?.. Гамаюнов?..
— Сама! — объявила она с торжеством. И отступила. Вызывающе усмехнулась.
Он рванулся к ней.
— Не подходи! — Она предостерегающе вскинула руку. — Если ты еще раз ударишь, убью.
— Клянусь, никогда…
Она вытащила из сумочки платок и зеркало, стала стирать кровь с лица и пальцев.
— Клянусь, никогда… — повторил он.
— Не верю клятвам. Тем более твоим.
Ну вот, она еще заставит извиняться за то, что пыталась его убить. Но в когтях львицы можно извиниться за все на свете.
— Хорошо, не буду клясться. Но, помнится, убить ты меня уже пыталась. Так что считай, мы квиты.
Если он думал, что она смутится, то ошибся.
— Я действовала по чужому приказу. Но так больше не будет. Я срезала водную нить.
— Ты сама? Так не бывает! Ну, допустим, перерезать водным лезвием водную нить ты можешь. Но кто-то должен принять разрезанное ожерелье.
— Разумеется.
— Так кто принял? Гамаюнов? Она покачала головой:
— А ты угадай. — В ее ореховых глазах вновь плясали торжествующие искорки. Неужели он посмел ее ударить?! О, Вода-царица! — Подсказать?
— Подскажи, — согласился он покорно.
— Нет, и не надейся. — Она рассмеялась. — Пусть это тебя мучит.
— Значит, ты кому-то отдала власть над собой?
— Ну да. Баз убедился, что ты остался жив, и мы улетели. Я должна была освободиться…
— Так это Баз?
— Нет.
— Но я бы мог снять с тебя ожерелье!
— Ты?! — Надя опять рассмеялась. — Нет, Роман, не выйдет. Мне не нужен такой повелитель.
— Но, клянусь водой, я…
— Гамаюнов тоже клялся, что забудет о своей власти. Но как раз это и невозможно. И потом, не желаю тебя искушать лишний раз. Вдруг ты не выдержишь испытания? Это меня очень разочарует. Как сегодня.
— Прости.
— Ты считаешь, что этого фальшивого словечка достаточно?
— Что еще?
— А ты подумай.
Он привлек ее к себе, впился губами в ее ярко накрашенные губы. От резкого запаха ее духов кружилась голова.
— Если ты еще раз меня ударишь, я тебя убью, — вновь пообещала Надя.
— Никогда больше. Обещаю. Но с одним условием.
— Каким же?
— Ты не будешь больше душиться.
— Что?! Тебе не нравятся мои духи?
— Мне вообще не нравятся духи. Или ты забыла, что у меня обостренное обоняние?
— Какой кошмар! Никаких духов. Может быть, компромисс? Чуть-чуть духов, самую малость?
— Но тогда я сам буду их выбирать, — предупредил Роман.
Глава 15
НЕВЕРОЯТНАЯ
— Как тебе моя река? — спросил Роман.
— Замечательная. Но ты плохо о ней заботишься. Где гранитные берега? Где набережные с бульварами? Фонари? Подсветка? Ничего нет. Безобразие!
— Замечательная. Но ты плохо о ней заботишься. Где гранитные берега? Где набережные с бульварами? Фонари? Подсветка? Ничего нет. Безобразие!