Арден Том. Султан Луны и Звезд (Орокон - 3)

   Фаха Эджо заметил:
   - Да, но ведь ему пришлось это доказать, верно? Для начала он нам помог в мечети Пяти Ветров, а уж потом вы решили, что он нам сгодится, хоть и весь в прыщах с головы до ног. Ну, что скажешь, ваган? Хочешь - мы испытаем тебя?
   Раджал не успел ответить. Мальчишки принялись фыркать и смеяться.
   - Да что эти ваганы паршивые умеют?
   - В-ваганы не м-могут ла-азать!
   - И беду приносят!
   - И воняют!
   Но у Фахи Эджо появилась идея.
   - С мечетью Пяти Ветров мы разобрались, а что скажете насчет Дворца с Благоуханными Ступенями? Ведь тебя там как гостя принимали, верно, ваган? Только вот не на самом верху, правда. Ну а как насчет того, чтобы повыше подняться?
   Губач, глянув на Сыра, озадаченно пробормотал:
   - Чего это он плетет, в толк не возьму?
   Сыр пожал плечами. Фаха Эджо повел свечкой из стороны в сторону. Пламя заплясало. Предводитель "поддеров" загадочно прошептал:
   - Мерцай, мерцай...
   - Что он у-удумал? - ошарашенно выдавил Аист.
   - А тебе не все одно? - равнодушно буркнул Рыба. Заскучав, он извлек из складок набедренной повязки свой талисман. Рассеянно вертя в руках засушенный антилопий фаллос, он думал о том, как было бы здорово, если бы это и вправду была штука, приносящая удачу. Говорили, будто это так и есть. Поерзав, Рыба вдруг почувствовал бедром что-то теплое.
   Потухшая лампа. Рыба оттолкнул ее.
   - Мерцающая принцесса, - пустился в пояснения Фаха Эджо. - Про нее много чего болтают, правильно? А особо много стало слухов после того, как явился Рашид Амр Рукр. Ну, не за нами же он явился, так? Не мы же ему так сильно нравимся? Не-е-ет... Ему очень сильно нравится принцесса.
   - Н-но о-она же по-омолвле-ена с с-сынком су-ултана, - возразил Аист.
   - Пф-ф-ф! - фыркнул Фаха Эджо. - Уабину-то до этого какое дело? Ну, была помолвка, и что с того? Была, да только много солнцеворотов назад. А вот братец мой Эли говорит, что будет новая помолвка. На уабинский лад.
   Аист раззявил беззубый рот.
   Раджал продолжал молча скручивать веревку.
   - А при чем тут я, Фаха?
   - Во-во, - подхватил Сыр, - при чем тут ваган этот вонючий?
   - Куда угря моего подевали? - проворчал Губач.
   - Заткнись, жирный поросенок, - буркнул Фаха Эджо. - А теперь, ребята, слушайте меня, и слушайте хорошенько. Эта принцесса - самое главное сокровище в городе. Есть ли добыча драгоценнее в самом дворце и за его стенами, а? - Он помедлил и снова помахал факелом. - Нету? Правильно. Ну а ежели бы какой-то парень выкрал ее, а?
   - Что?! - ахнул Раджал.
   - Ты-ы же не про-о то, ч-что ва-ган ее мо-ожет у-умык-нуть? пролепетал Аист.
   - Ваган выкрадет, как же, - презрительно хмыкнул Сыр.
   Рыба продолжал равнодушно поглаживать свой амулет. Сыр вырвал его и стал подбрасывать.
   - Отдай! - замахнулся на Сыра Рыба.
   - Угря спер? - проворчал Губач, шаря ладонями по грязному полу.
   - Братцы, братцы! - попытался урезонить мальчишек Фаха Эджо. Он повернулся по кругу, и пламя факела уподобилось огненной ленте. - Думаете, никому из парней к ей не подобраться, да? Можно подобраться, ежели, конечно, парень не робкого десятка.
   Он резко шагнул к Раджалу и зашипел, как змея.
   - Кобры! - выдохнул Раджал.
   - Чего-чего? - недоуменно проговорил Рыба.
   - Ров с кобрами! - надтреснутым голосом воскликнул Раджал.
   - Неплохо, неплохо, - довольно произнес Фаха Эджо. - Ты уже много знаешь про наш прекрасный город, ваган. Быстро освоился, молодчина. Ну?
   Лицо Раджала, освещенное факелом, было подобно застывшей маске. Он запрокинул голову. Острый кадык выпятился. Волшебная веревка туго обмоталась вокруг его запястий, кисти рук вспухли от скопившейся крови. Остальные смотрели на него неотрывно и встревоженно. Только Губач был занят делом: он сосредоточенно стряхивал тараканов с найденного на полу куска угря. Было тихо - вернее, почти тихо. Над головами у мальчишек по-прежнему поскрипывали половицы, потрескивала горящая свечка в руке у Фаха Эджо, да еще Губач, снова принявшись за угря, громко чавкал.
   Пламя факела больно обжигало лицо Раджала. На его разгоряченном лбу набухли бусинки пота.
   - Ну? - повторил Фаха Эджо. - Принимаешь вызов или как?
   Потом, по прошествии времени, Раджал думал о том, что в то мгновение ему следовало бы вскочить и броситься по лесенке к люку, выбраться и бежать куда глаза глядят. Если бы он так поступил, многое - очень важное - не случилось бы. Хорошо это было бы или плохо - над этой загадкой Раджал размышлял долгие годы. Однако пути судьбы неисповедимы. Они извилисты. Они трудны и тернисты. Раджал до боли прикусил нижнюю губу. Что бы ни случилось, он обязан был найти кристалл. Он снова вспомнил о принцессе на балконе. Если была хоть малейшая возможность попасть в ее покои и поискать там кристалл, он должен был использовать эту возможность. Но как он мог преодолеть высоченный дворцовый забор, если по ту сторону тянулся ров, в котором кишели ядовитые змеи?
   В это время Губач покончил с угрем и снова запустил руку в вонючий мешок. На этот раз он извлек из него какой-то странный предмет - трубочку с шарообразным утолщением и дырочками.
   - Это еще что за?.. - с отвращением вскрикнул Губач и был готов отшвырнуть свою находку, но Раджал успел выхватить ее. Сыр начал возмущенно лопотать про то, что это он нашел эту штуку на рыночной площади, а потом сунул в мешок Губача, но его никто не слушал. Раджал резко поднялся. В одной руке он держал свернутую в кольцо веревку, а в другой, словно драгоценный трофей, - дудочку, оброненную одним из стариков-танцоров.
   - Ладно, Фаха, - процедил он сквозь зубы. - Я принимаю твой вызов.
   Бывший пастух был готов насмешливо поздравить Раджала с принятым решением и одарить своих недоверчивых приспешников победным взором, но в это мгновение язычок пламени свечки задел полотнище мешковины. Послышались вопли, ругательства. "Царство Под" могло в одно мгновение превратиться в пылающую преисподнюю, но, на счастье, один из завсегдатаев харчевни "Полумесяц" выбрал именно этот момент для того, чтобы обильно помочиться прямо на пол. Сквозь щели в потолке хлынул едко пахнущий водопад и пролился прямехонько на пылающую мешковину.
   "Поддеры" бурно возрадовались.
   Глава 44
   ПОДВИГ ПРЫЩАВОГО
   - Буби? Куда ты ходи, мой девочки? - прошептал капитан Порло уже не в первый раз.
   Маленькая обезьянка, обернувшись, одарила своего хозяина все тем же встревоженным, очень серьезным взглядом и запрыгала дальше. Она завела капитана уже довольно далеко по лабиринту перепутанных коридоров. Сгустилась тьма, а светильники здесь, как назло, были развешаны редко. Колонны и странные скульптуры, стоявшие вдоль стен, отбрасывали длинные, причудливые тени. Капитану было нелегко поспевать за обезьянкой. Он пыхтел и бормотал проклятия по адресу своей неуклюжей деревянной ноги. Время от времени до его слуха доносились гулкие шаги стражников, обходивших дворец, и тогда капитан с обезьянкой прятались за колоннами или в густых черных тенях.
   Теперь же стражники словно пропали. Это было хорошо, поскольку капитан изнемог от долгой ходьбы. О, как жгуче он ненавидел эту треклятую сушу за то, что здесь приходилось преодолевать такие большие расстояния. Пусть "Катаэйн" раскачивалась на бурных волнах, но ведь по палубе всегда было так легко добраться, куда нужно! Да и придержаться было за что...
   Обезьянка, а следом за ней и капитан свернули за угол. В воздухе витали ароматы благовоний. Капитан наморщил нос. Ему этот запах казался омерзительным. А вот Буби он, похоже, взволновал. Она принялась подпрыгивать и царапать коготками створки золоченых дверей.
   - Буби? - неуверенно вымолвил капитан, прохромал к двери, подергал за ручку. Дверь оказалась заперта. - Ты чего, мои девочка? Там что-то быть? Что-то такой, что надо повидай старые Фарис Порло? - Глаза капитана сверкнули. - Уж не сыскал ли ты сокровище, Буби? Нет? Что там такой? Капитан сдвинул кустистые брови. - Кто-то плохо? Беда?
   Тут Буби оставила в покое двери и пропрыгала по коридору дальше. Она остановилась около других дверей. Эти, тонкие, резные, вели на террасу. Обезьянка вцепилась в дверную ручку.
   - Да что теперь такой, Буби? Надо ходи туда, ты так мне хотеть говорить? Попробуй залезать через окно, да? Не думай я, что старые Фарис Порло моги залезай в окно, ну да давай посмотреть, моя хорошенькие, а?
   Капитан начинал нравиться себе. Он уже не сомневался в том, что где-то рядом кроется какая-то тайна, что Буби привела его к какой-то загадке. Капитан любовно всколыхнул воспоминания о собственной юности, о своих героических подвигах во время бомбардировки Варля, на далеких островах Ананда, в джунглях Ороконы. С ногой или без ноги, уж если кто был создан для приключений, так это Фарис Порло! Уж он покажет этим иноземцам, этим мерзавцам куатанийцам, которые повязывали свои дурацкие головы кухонными полотенцами!
   Однако бравада, охватившая капитана, быстро пошла на убыль. Во-первых, он вдруг испытал сильнейшую физиологическую потребность, немедленное отправление которой стало намного важнее любого приключения, каким бы вожделенным оно ни казалось. Кроме того, вот-вот Порло предстояло освежить кое-какие неприятные воспоминания. Он следом за Буби вышел на террасу. Это оказалось просто: двери не были заперты. Буби пропрыгала в сторону и уцепилась за подоконник. Взобравшись на него, она принялась подпрыгивать и шипеть, давая тем самым капитану знак поспешить.
   Но в это мгновение внимание капитана привлекло совсем другое шипение.
   Он медленно развернулся и, осторожно перегнувшись через парапет, взглянул вниз.
   Вот тут костыль вдруг выскользнул из-под мышки у капитана, а деревянная нога подвернулась, и Порло, рухнув на пол и пребольно ударившись, позорно обмочился. Ухватившись за парапет, он рыдал и стонал:
   - Кобр-ра, кобр-ра!
   Перепуганная Буби вернулась к поверженному хозяину и, дрожа от страха, прижалась к нему.
   На этом месте гораздо позже их обнаружили стражники и сопроводили в отведенные капитану покои. Стражники предположили, что капитан напился запрещенной браги и заблудился во дворце.
   - Старый дурак. Совсем из ума выжил. Да еще и штаны обмочил!
   Ну и смеялись же они!
   Не было тихо. Не было пусто. Даже темно - и то не было. Над "Царством Под" звучали скрипы и грохот из забегаловки наверху. Эти звуки казались уродливой, безобразной музыкой, к которой добавлялся стук капель, падавших на пол с промокшей от мочи мешковины. Свет проникал в каморку только через трещины в потолке, и в этом свете мелькнули подрагивающие усики, потом вильнувший голый хвост, потом - тускло сверкнула лежавшая в углу перевернутая медная лампа.
   - Ну, вот мы и дома!
   Застонали ржавые петли крышки люка. Двое оборванцев спрыгнули вниз. Крысы разбежались.
   - Куда они все подевались? - озадаченно проговорил Прыщавый, вглядываясь в темноту. - Видишь, что ты наделал, Писун? Все тебя ищут, поди.
   - Я тебе не Писун.
   - Ну, Малявка.
   - И не так меня зовут.
   - Хороша благодарность!
   Мальчишка фыркнул и пошарил рукой по полу.
   - Куда лампа подевалась?
   - А где-то свечка должна быть.
   - Ой, тьфу! Занавеска вся мокрая.
   Малявка негромко выругался.
   - Чего-то она мокрая, Писун?
   - Обмочил кто-то, - победно отозвался мальчишка.
   - Ладно, давай я тебя лучше Писуном звать не буду.
   Ругаясь на чем свет стоит, Прыщавый зажег свечку, шлепнулся на грязный матрас, понял, что матрас промок, со вздохом поднялся и, побродив между мешками, бочонками и ящиками, вытащил откуда-то свернутый в рулон коврик. Развернув рулон, он расстелил коврик поверх матраса. Прыщавый сильно устал и был готов снова плюхнуться на матрас, но на миг коврик привлек его внимание. Уж очень богатым был рисунок, необыкновенно яркой - расцветка. Огонек свечки осветил завитки, спирали, пятнистые змейки, павлиньи перья с радужными "глазками".
   - Что-то я тут раньше такого не видал, - пробормотал Прыщавый.
   - Так его только вчера сперли. Султанский коврик.
   - Чего-чего?
   - А ты песню про султана не слыхал? - Малявка зевнул и ткнул пальцем в коврик. - Ну... было пять султанов, и у каждого - свое царство...
   Прыщавый никакой такой песни не слыхал, но нагнулся ниже и стал рассматривать коврик более пристально. Вскоре рисунок перед его глазами преобразился, и какие-то его детали стали похожими на реки, а другие - на горы и деревья, а еще какие-то - на планеты и падучие звезды. В самой середине Прыщавый не без труда различил фигуры мужчин, хитро спрятанные за причудливым орнаментом. Все мужчины были в одеждах разных цветов, и каждый из них держал в руке, словно некий дар, сверкающий кристалл, и кристаллы тоже были разного цвета. От кристаллов исходили символически вытканные лучи. Они накладывались друг на друга, пересекались. Мелкие стежки, которыми были изображены лучи, тянулись до самых краев ковра.
   На мгновение Прыщавый замер, словно его зачаровали. Но тут Малявка, устав от ожидания, бросился к матрасу и разлегся на лежащем поверх него коврике. Свеча угасла. Пьяные матросы наверху, в харчевне, затянули развеселую песню и стали притоптывать в такт. Чары развеялись. Прыщавый растянулся на матрасе рядом со свернувшимся калачиком Малявкой. Каким мягким оказался ковер, какой сладкий аромат исходил от него! Прыщавый перевернулся на живот, уткнулся лицом в пушистую, мягкую шерсть, блаженно вдохнул пропитанный запахом ковра воздух. Этот запах перебил мерзкие миазмы "Царства Под".
   Прыщавому было тоскливо. Вообще-то говоря, ему всегда было тоскливо, но когда он обнаружил Малявку, притаившегося за башенкой на галерее, Прыщавый испытал победную радость. Гадать не приходилось: завидев страшного стражника-уабина, малыш вскарабкался вверх и спрятался, а потом боялся спуститься один. Так бы он и сидел в своем шатком убежище, а потом либо соскользнул вниз и разбился насмерть, либо его в конце концов заметили бы уабины. Ну и натерпелся же он страха, наверное! Сам Малявка в этом признаваться не желал, но это не имело значения. Прыщавый, словно кошка, перепрыгнул через провал, подхватил перепутанного малыша, а потом, продолжая ловко прыгать с крыши на крышу, в конце концов доставил мальчишку домой. Когда они мчались по извилистым проулкам к "Царству Под", грудь Прыщавого просто-таки распирало от гордости и счастья. Он лелеял мысль о том, как обрадуются его новые дружки. Более того, он представлял себя в роли настоящего героя. Его будут хлопать по спине, обнимать, целовать, выкрикивать его имя...
   Каким же он был самонадеянным тупицей! Возвращение домой обернулось крушением всех надежд для Прыщавого. Вероятно, остальные могли вот-вот вернуться, но теперь Прыщавый понимал, что ни радости, ни благодарности он от них не дождется. Это было бы на них непохоже, и к тому же "поддеры" относились к Прыщавому с отвращением. Жизнь Прыщавого началась на каучуковой плантации, и там он мечтал только о побеге. Как ему хотелось убежать к морю! А потом, когда он попал на корабль капитана Порло, он снова стал мечтать - на этот раз о новой жизни в новой, незнакомой стране. И вот теперь он оказался в новой, незнакомой стране и опять предавался мечтам. Он вытянул покрытую разодранными в кровь прыщами худую руку, почесал шею. Песня, звучавшая наверху, в "Полумесяце", близилась к развязке. То была грубая матросская песня. Прыщавый ее уже не раз слышал.
   Эй, дружище, ты в оба смотри, не зевай!
   Посмазливей жену для себя выбирай!
   После свадьбы узнаешь восторги любви,
   Вот тогда и гори, вот тогда и живи!
   Так что горя не знай
   Пламеней-полыхай!
   Что бы это значило? Этого Прыщавый не понимал. Песню прервали грубые ругательства содержательницы притона. В наступившей тишине Прыщавый слышал, как где-то в углу копошится крыса, как шелестят бьющиеся о сваи причалов волны моря. Он вздохнул. Может быть, ему стоило вернуться на "Катаэйн"? Или лучше поискать другое местечко - где-нибудь посреди странного царства Унанг-Лиа? Прыщавый не знал, как ему быть. Он знал одно: что жутко, отчаянно устал. Нужно было постараться уснуть, пока матросы не разгулялись вновь, не принялись опять горланить свои песни и стучать по полу тяжелыми ботинками.
   Прыщавый передвинулся поближе к Малявке и обнял мальчика. Тот дышал глубоко и ровно, но вряд ли уже успел заснуть. Ох, Писун, Писун... Какой же он был славный! Прыщавый нежно погладил грязные волосенки Малявки. Никто из остальных мальчишек ни за что бы его так близко к себе не подпустил. Самым противным был Губач, да и Сыр не лучше... На самом деле Прыщавый подозревал, что и господину Раджу он внушает отвращение - пусть тот и не выказывает своих чувств открыто. Но это было очевидно. Вспоминая о том, как спас Малявку, как вытащил его из-за башенки на галерее, как потом нес на руках, Прыщавый думал о том, как повели бы себя другие на месте малыша, если бы потребовалось спасать их? Небось отшатнулись бы от него, от его протянутых к ним, изуродованных прыщами рук? Нет, никого из них он не смог бы спасти. Не теперь.
   - Ты спишь, Писун? - шепотом спросил Прыщавый.
   - Я тебе не Писун, - прошептал в ответ малыш.
   Они оба любили шептаться. Слишком часто им приходилось слышать крики, грубые шутки и смех. Пошептаться - это было для них особой, редкой и потому драгоценной радостью. Прыщавый опасливо глянул наверх - туда, где располагалась крышка люка. Прислушался - не доносится ли топот ног бегущих по проулку "поддеров"? Чары могли быть в любое мгновение разрушены. Он прижался губами к уху малыша.
   - А как же тебя зовут на самом деле?
   - Не знаю. Ну, то есть мама-то меня как-то назвала, а папаша меня просто Малявкой кличет.
   - У тебя есть мать? - спросил Прыщавый недоуменно, словно самая мысль об этом показалась ему странной. - И отец есть?
   - Мамы нет. Папаша ее продал... давным-давно.
   - Ну а отец?
   Малявка вздохнул.
   - Да ты ж его знаешь. Его все знают, и все зовут как положено, по имени. Вот только у него сразу три имени.
   Прыщавый крепче обнял малыша.
   - Малявка, ты уж ли не про Эли Оли Али говоришь? - Эта новость сама по себе была удивительной, но Малявка трижды кивнул - вероятно, в знак каждого из трех имен отца. - Он твой отец - и засунул тебя сюда?
   - Нужно же ему было куда-то меня пристроить. Ну, он так сказал. Малявка пошевелился, теснее прижался к другу. - А ты, Прыщавый... Есть у тебя имя?
   - Да было вроде, когда я маленький был. Вроде мужик главный его в книжке записал, когда меня заставили работать - ну, там где из деревьев каучуковый сок добывают. А чего раньше было - плохо помню.
   - Ну а как тебя раньше звали-то?
   - Знаешь, я пробовал вспомнить. Может, и не так было, да только вроде бы Джорвелом меня звали. Я спросил у одного матроса на корабле, так он мне сказал, что это вроде бы эджландское имечко. Может, так отца моего звали не знаю. Ничего не знаю. Только по вантам лазать здорово умею. И по деревьям каучуковым еще.
   Какое-то время оба молчали. Прыщавый рассеянно поглаживал ручонку Малявки и вдруг почувствовал, какой тот холодный. Сюда, в "Царство Под", редко проникала дневная жара, а если и проникала, то надолго не задерживалась, и мальчишки зачастую просыпались среди ночи, дрожа от холода. Прыщавый подумал: не порыться ли в груде тряпья и не найти ли чего-нибудь, чем можно было бы укутать Малявку, но ему хотелось еще немного продлить прекрасные мгновения задушевной беседы. Он крепче прижал к себе малыша, принялся растирать его холодные ручонки. Пусть они оба были голодны, пусть замерзли, пусть от них обоих неприятно пахло - но сейчас они были счастливы. По крайней мере - пока.
   Малявка пробормотал:
   - Прыщавый? Хочешь, я буду звать тебя Джорвелом?
   Сначала в ответ прозвучал стон. А в следующее мгновение Прыщавый проговорил:
   - Когда-нибудь назовешь меня так, когда у меня прыщи сойдут. А до тех пор я останусь Прыщавым. А все-таки приятно помечтать про то, что в один прекрасный день я стану Джорвелом... когда-нибудь...
   И снова наступила тишина. Прыщавый и Малявка лежали, тесно прижавшись друг к другу, и слушали, как в другой стороне, у стенки подземной кладовой скребется крыса. Казалось, этот звук доносится откуда-то издалека. Как ни странно, мальчики чувствовали себя в полной безопасности на своем ковровом островке.
   Вдруг Малявка пробормотал:
   - Прыщавый? А может быть, тебе Султан поможет? Ну, сделает тебя покрасивее, в смысле.
   - Султан? Какой еще султан?
   - Из песни. Тот султан, про которого в песне поется.
   И снова наступила пауза. Малявка задышал еще медленнее и ровнее, но Прыщавый шепотом позвал его:
   - Писун? То есть... Малявка? А может, споешь мне эту песню?
   - Не знаю... не вспомню.
   Прыщавый стиснул руку друга.
   - Ну попробуй вспомнить, Малявка.
   Но малыш наконец уснул. Прыщавый снова погладил его. Он был просто переполнен любовью и нежностью. Как ему хотелось прямо сейчас взять Малявку на руки, поднять и унести куда-нибудь, где было бы красивее и лучше! Странные, спутанные мечты сгустились вокруг него в темноте, подобно облакам. Скоро, очень скоро Прыщавый должен был погрузиться в эти облака, утонуть в них с головой, но не сейчас, не сейчас... Вдруг им овладело другое, более острое желание...
   Нет!
   Прыщавый резко откатился подальше от малыша, в отчаянии сжал край ковра, уставился в темноту. О, это случилось давным-давно, до того, как он стал таким отвратительным. Теперь казалось, что это случилось не с ним, а с другим мальчиком, но он никогда, никогда не смог бы забыть ту жуткую боль.
   Нет. Только не Малявка.
   Откуда-то сверху в каморку проникал тусклый свет. Вот он мелькнул - и Прыщавый заметил плавные очертания металлического предмета. Это была лампа, лежавшая на боку. Прыщавый протянул к ней руку, взял, прижал холодную медь ко лбу, к груди.
   - Прыщавый? Ты чего? Ты плачешь, что ли?
   Нет-нет, он не мог заплакать - ведь от слез бы пребольно защипало кожу, покрытую прыщами.
   - Уснуть не могу никак, вот и все.
   - Спеть тебе песню?
   Прыщавый что-то согласно пробормотал. Медленно и нежно, как нечто хрупкое, он гладил лампу, прижатую к груди, а Малявка тихонько, еле слышно, запел:
   Всадник в одеждах лиловых, грустно вершащий свой путь,
   Если ты грезишь о славе, лучше о ней забудь.
   Царство твое - Катакомбы, удел твой прост:
   Скорбь, униженье, досада и вечный пост.
   Разве тебе сравниться с Султаном Луны и Звезд?
   Вождь в зеленых одеждах, в джунглях живущий вождь,
   Там, где листва густая, там где годами дождь,
   Ты не купайся тщетно в облаке сладких грез
   И не копи напрасно умыслов и угроз:
   Не сокрушишь ты Султана Луны и Звезд!
   Наверное, если бы Малявка спел еще, Прыщавый попросил бы его объяснить смысл слов песни. Наверное, потом они бы зажгли медную лампу, сели бы рядышком на корточки и принялись бы рассматривать рисунок на ковре. Но все время, пока Малявка напевал, Прыщавый поглаживал лампу, и вот тут-то все и случилось.
   Малявка замолчал.
   Прыщавый вскрикнул.
   Облако разноцветного дыма заполнило каморку. Дым местами чернел, местами сквозь него просвечивали вспышки молний. А потом столь же неожиданно дым развеялся, а рядом с Прыщавым и Малявкой на ковре очутился пузатый коротышка. Он уселся, скрестив под собой ноги и сложив короткие ручки на животе. Коротышка загадочно улыбался, и от него исходило странное свечение.
   Прыщавый и Малявка испуганно вскочили, но не успели они раскрыть рты, чтобы задать коротышке вопрос, как тот сам им ответил - ну, если так можно выразиться. Глазки его засверкали, и он разразился потоком слов:
   - Небось гадаете, кто я такой? И не замечаете сходства? Ну, приглядитесь же! Ох, да вы, похоже, простолюдины, - вздохнул коротышка. Как бы то ни было, мой дорогой братец настаивал на том, чтобы я носил это дурацкое обличье. Да уж, братец! Столько времени миновало - узнает ли он меня? Бедняга Оман! И я бедняга! Какие ужасные страдания мне пришлось пережить! Солнцеворот за солнцеворотом я томился в этой лампе, а лампа валялась на дне сундука, принадлежавшего дряхлому старику, и я мечтал только об одном: чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь потер лампу. И кто же ее потер? Домечтался! Ее потер этот козлобородый негодяй, который пожелал оказаться здесь! А когда козлобородый забыл про лампу, я так боялся, что мне придется торчать в этой зловонной яме до скончания времен. В каком я был отчаянии, ребята, и не передать! - Коротышка выпучил глаза. - Но позвольте, однако же, представиться, а вас я знаю. Пожалуй, мой прыщавый дружок, ты более склонен к приключениям, чем козлобородый, а? Я так сразу и подумал, что ты обожаешь приключения - ведь ты столько всего увидел, просто держа в руках лампу! И услышал. Неплохое представление я вам устроил, а, ребята? - Джинн пристально уставился на Прыщавого. - Ну, надеюсь, ты не поведешь себя, как козлобородый? Более дурацких желаний мне еще никогда не...
   - Заткнись! - вырвалось у Прыщавого.
   - Прыщавый, осторожно! - прошипел Малявка. - Он же волшебник!
   Как раз в этом Прыщавый нисколько не сомневался. Он держал в руке медную лампу, из носика которой все еще струился дым. Коротышка по-прежнему светился, а когда Прыщавый опустил глаза, то невольно зажмурился: таким ярким стал рисунок на ковре, озаренном странным сиянием.
   Прыщавый посмотрел на коротышку.
   - Кто ты такой? Чего ты хочешь?
   Все это время улыбка не сходила с лица коротышки, а тут он громко расхохотался.
   - О-хо-хо! Молодо-зелено! Ну ладно, извини, я тебя оскорбил в присутствии товарища, но ты ведь меня понял... Достаточно будет сказать, дружок, что я... - коротышка тяжело, сокрушенно вздохнул, - что я - джинн, раб той самой лампы, которую ты держишь в руках. И это означает, что я должен спросить у тебя, чего ты хочешь. - Презрительно скривившись, джинн добавил: - Господин.