Страница:
не есть высшее из всего в мире. Далее, если "здоровое" и "благое" для людей
и рыб различно, но "белое" и "прямое" всегда одно и то же, то и мудрым все
бы признали одно и то же, а "рассудительным" разное. Действительно,
рассудительным назовут того, кто отлично разбирается в том или ином деле,
{касающемся [его] самого}, и предоставят это на его усмотрение. Вот почему
даже иных зверей признают "рассудительными", а именно тех, у кого, видимо,
есть способность предчувствия того, что касается их собственного
существования. Так что ясно, что мудрость и искусство управлять государством
не будут тождественны, ибо если скажут, что [умение разбираться] в
собственной выгоде есть мудрость, то много окажется мудростей, потому что не
существует одного [умения] для [определения] блага всех живых существ
совокупно, но для каждого - свое, коль скоро и врачебное искусство тоже не
едино для всего существующего.
А если [сказать], что человек лучше [всех] прочих живых существ, то это
ничего не меняет, ибо даже человека много божественнее по природе другие
вещи, взять хотя бы наиболее зримое - [звезды], из которых состоит небо
(kosmos).
Из сказанного, таким образом, ясно, что мудрость - это и научное
знание, и постижение умом вещей по природе наиболее ценных. Вот почему
Анаксагора и Фалеса и им подобных признают мудрыми, а рассудительными нет,
так как видно, что своя собственная польза им неведома, и признают, что
знают они [предметы] совершенные, достойные удивления, сложные и
божественные, однако бесполезные, потому что человеческое благо они не
исследуют.
8. Рассудительность же связана с человеческими делами и с тем, о чем
можно принимать решение; мы утверждаем, что дело рассудительного - это,
прежде всего, разумно принимать решения (to ey boyleyesthai), а решения не
принимают ни о вещах, которым невозможно быть и такими и инакими, ни о тех,
что не имеют известной цели, причем эта цель есть благо, осуществимое в
поступке. А безусловно способный к разумным решениям (еуboylos) тот, кто
благодаря расчету (kata ton logismon) умеет добиться высшего из осуществимых
в поступках блага для человека.
И не только с общим имеет дело рассудительность, но ей следует быть
осведомленной в частных [вопросах], потому что она направлена на поступки, а
поступок связан с частными [обстоятельствами]. Вот почему некоторые, не
будучи знатоками [общих вопросов], в каждом отдельном случае поступают лучше
иных знатоков [общих правил] и вообще опытны в других вещах. Так, если,
зная, что постное мясо хорошо переваривается и полезно для здоровья, не
знать, какое [мясо бывает] постным, здоровья не добиться, и скорее добьется
[здоровья] тот, кто знает, что постное и полезное для здоровья [мясо] птиц.
Итак, рассудительность направлена на поступки, следовательно, [чтобы
быть рассудительным], нужно обладать [знанием) и того и другого [- и
частного, и общего] или даже в большей степени [знанием частных вопросов].
Однако и в этом случае имеется своего рода управляющее, (arkhitektomke)
[знание, или искусство, т. е. политика]. И государственное [искусство], и
рассудительность - это один и тот же склад, хотя эти понятия и не
тождественны.
(VIII). Рассудительность в делах государства (politike phronesis)
[бывает двух видов]: одна как управляющая представляет собою законодательную
[науку], другая как имеющая дело с частными [вопросами] носит общее название
государственной науки, причем она предполагает поступки и принимание
решений, ибо что решено голосованием [народного собрания] как последняя
данность (to eskhaton) осуществляется в поступках. Поэтому только об этих
людях говорят, что они занимаются государственными делами, так как они
действуют подобно ремесленникам.
Вместо с тем, согласно общему мнению, рассудительностью по преимуществу
является та, что связана с самим человеком, причем с одним; она тоже носит
общее имя "рассудительность". А из тех [рассудительностей, что направлены не
на самого ее обладателя,] одна хозяйственная, другая законодательная, третья
государственная, причем последняя подразделяется на рассудительность в
принимании решений и в судопроизводстве.
9. Итак, знание {блага] для себя будет одним из видов познания, но он
весьма отличается от прочих. И согласно общему мнению, рассудителен знаток
собственного блага, который им и занимается; что же до государственных
мужей, то они лезут в чужие дела. Потому Еврипид и говорит:
Я рассудительный? да я бы мог без суеты
И вместе с многими причисленный к полку
И долю равную иметь.
Но те, кто лучше, дело есть кому везде...
Люди ведь преследуют свое собственное благо и уверены, что это и надо
делать. Исходя из такого мнения, и пришли [к убеждению], что эти, [занятые
своим благом люди], рассудительные, хотя собственное благо, вероятно, не
может существовать независимо от хозяйства и устройства государства. Более
того, неясно и подлежит рассмотрению, как нужно вести свое собственное
хозяйство.
Сказанное подтверждается также и тем, что молодые люди становятся
геометрами и математиками и мудрыми в подобных предметах, но, по всей
видимости, не бывают рассудительными. Причина этому в том, что
рассудительность проявляется в частных случаях, с которыми знакомятся на
опыте, а молодой человек не бывает опытен, ибо опытность дается за долгий
срок. Впрочем, можно рассмотреть и такой [вопрос]: почему, в самом деле,
ребенок может стать математиком, но мудрым природоведом не может. Может
быть, дело в том, что [предмет математики] существует отвлеченно, а начала
[предметов философии - мудрости и физики} постигаются из опыта? И юноши не
имеют веры [в начала философии и физики], но только говорят [с чужих слов],
а в чем суть [начал в математике], им совершенно ясно? А кроме того, решение
может быть принято ошибочно либо с точки зрения общего, либо с точки зрения
частного, ведь [можно ошибаться], как полагая, что плоха всякая вода с
примесями, так и считая, что в данном случае она их содержит.
Что рассудительность не есть наука, [теперь] ясно, ведь она, как было
сказано, имеет дело с последней данностью, потому что таково то, что
осуществляется в поступке. Рассудительность, таким образом, противоположна
уму, ибо ум имеет дело с [предельно общими] определениями, для которых
невозможно суждение, [или обоснование], а рассудительность, напротив, - с
последней данностью, для [постижения] которой существует не наука, а
чувство, однако чувство не собственных [предметов чувственного восприятия],
а такое, благодаря которому {в математике} мы чувствуем, что последнее
[ограничение плоскости ломаной линией] - это треугольник, ибо здесь и
придется остановиться. Но [хотя] по сравнению с рассудительностью это в
большей степени чувства, оно представляет собою все-таки особый вид
[чувства].
10. Поиски (to dzetein) отличаются от принимания решений (to
boyleyesthai), потому что принимание решения - это один из видов поисков.
Что касается разумности в решениях (eyboylia), то надо понять, в чем ее
суть, является ли она своего рода знанием, [или наукой], мнением, наитием,
или это нечто другого рода.
Конечно, это не знание, ведь не исследуют то, что знают, а разумность в
решениях - это разновидность принимания решения, и тот, кто принимает
решение, занимается поисками и расчетом. Но это, конечно, и не наитие, ибо
наитие [обходится] без [рас]суждения и [является] внезапно, между тем как
решение принимают в течение долгого времени; и пословица гласит: решенью
скоро выполняться, приниматься медленно. Наконец, и проницательность
отличается от разумности в решениях, ибо проницательность - это своего рода
наитие.
И конечно, разумность в решениях не совпадает с мнением. Но поскольку
тот, кто плохо принимает решения, ошибается, а кто разумно - [поступает]
правильно, ясно, что разумность в решениях - это разновидность правильности,
однако правильности не науки и не мнения, потому что правильность для науки
не существует (ибо не существует и ошибочность), а для мнения правильность -
[это] истинность, [а не разумность], и вместе с тем все, о чем имеется
мнение, уже определено, [а решение принимают о неопределенном]. Однако
разумность в решениях не чужда и рассуждению. Остается, стало быть,
правильность мысли, ибо мысль - это еще не утверждение. Ведь и мнение - это
не поиски (dzetesis), но уже некое утверждение, а кто принимает решение -
разумно он это делает или плохо, - нечто ищет и рассчитывает. Разумность в
решениях - это разновидность правильности в решениях, поэтому сначала надо
исследовать, что такое принимание решения и к чему оно относится.
Поскольку "правильность" (orthotes) [говорят] во многих смыслах, ясно,
что правильность в решениях - это еще не вся правильность. Действительно,
невоздержный и дурной человек достигнет поставленной цели по расчету (ek toy
logismoy), а следовательно, будет человеком, который принял решение
правильно, но приобрел великое зло. Считается, однако, что разумно принять
решение - это своего рода благо, потому что такая правильность решения
означает разумность в решениях, которая умеет достигать блага. Однако благо
можно получить и при ложном умозаключении, [т. е. силлогизме), а именно:
получить, что должно сделать, но способом, каким не должно, [потому что]
ложен средний член силлогизма. Следовательно, такая правильность, в силу
которой находят то, что нужно, но все же не тем способом, каким должно, не
есть разумность в решениях. Кроме того, один находит, [что нужно], долго
обдумывая решение, а другой [решает] быстро. Значит, правильность в этом
смысле тоже не является разумностью в решениях, а является ею правильность с
точки зрения выгоды, так же как с точки зрения цели, средств и срока.
Наконец, решение может быть разумным безотносительно и относительно
определенной цели. И конечно, безотносительно разумное решение правильно для
безотносительной цели, а решение, разумное в каком-то определенном
отношении, - для относительной цели. Поскольку же принимать разумные решения
свойственно рассудительным, разумность в решениях будет правильностью с
точки зрения средств, нужных (to kata to sympheron) для достижения той или
иной цели, рассудительность относительно которых и есть истинное
представление.
11 (X). Соображение и сообразительность, в силу которых мы зовем людей
соображающими и сообразительными, не тождественны науке или мнению в целом
(ибо тогда все были бы соображающими) и не являются какой-либо одной из
частных наук, как, скажем, врачебная [наука], связанная со здоровьем, или
геометрия, связанная с величинами. Соображение ведь не относится ни к вечно
сущему, ни к неизменному, ни к чему бы то ни было, находящемуся в
становлении, но к тому, о чем можно задаться вопросом и принять решение. А
потому, будучи связано с тем же, с чем связана рассудительность, соображение
не тождественно рассудительности. Рассудительность предписывает, ведь ее
цель [указать], что следует делать и чего не следует, а соображение способно
только судить. Соображение и сообразительность (synesis kai eysynesia) [no
сути] одно и то же, так же как соображающие и сообразительные (synetoi kai
eysynetoi)
Соображение не состоит ни в обладании рассудительностью, ни в
приобретении оной, но подобно тому, как применительно к научному знанию
усваивать означает соображать, так применительно к мнению соображать
означает судить о том, в чем [сведущ] рассудительный, когда говорит об этом
другой человек, причем судить хорошо, потому что "сообразительно" (еу) и
"хорошо" (kalos) одно и то же.
Отсюда и происходит слово "соображение" и соответственно
"сообразительные", а именно от соображения при усвоении знаний, ибо часто мы
говорим "соображать" вместо "усваивать".
(XI). Так называемая совесть, которая позволяет называть людей
совестящимися и имеющими совесть, - это правильный суд доброго человека. Это
подтверждается [вот чем]: доброго мы считаем особенно совестливым, а иметь
совестливость в иных вещах - это свойство доброты.
Совестливость же - это умеющая судить совесть доброго человека, причем
судить правильно, а правилен [этот суд], когда исходит от истинно [доброго
человека].
12. Разумеется, все эти склады имеют одну и ту же направленность, ведь
мы применяем понятия "совесть", "соображение", "рассудительность" и "ум" к
одним и тем же людям и говорим, что они имеют совесть и уже наделены умом и
что они рассудительные и соображающие.
Дело в том, что все эти способности существуют для последних данностей
(ta eskhata) и частных случаев (ta kath hekaston). И если человек способен
судить о том, с чем имеет дело рассудительность, то он соображающий,
добросовестный, или совестящийся, ибо доброта - общее свойство вообще всех
добродетельных людей в их отношении к другому.
К частным же случаям и последним данностям относится вообще все, что
осуществляется в поступках, ведь нужно, чтобы и рассудительный их знал; и
соображение вместе с совестью тоже существует для поступков, а они
представляют собою последнюю данность. И ум тоже имеет дело с последними
данностями, [но последними] в обе стороны, ибо и для первых определений и
для последних данностей существует ум (а не суждение), и если при
доказательствах ум имеет дело с неизменными и первыми определениями, то в
том, что касается поступков, - с последней данностью, т. е. с допускающим
изменения и со второй посылкой; эти [последние, или вторые посылки], -
начала в смысле целевой причины, потому что к общему [приходят] от частного;
следовательно, нужно обладать чувством этих [частных, последних данностей],
а оно-то и есть ум.
Поэтому считается, что данные [способности] - природные, и если никто
не бывает мудр от природы, то совесть, соображение и ум имеют от природы.
Это подтверждается нашей уверенностью в том, что эти способности появляются
с возрастом и определенный возраст обладает умом [-разумом] и совестью, как
если бы причиной была природа. {Вот почему ум - это начало и конец, [или,
принцип и цель]: доказательства исходят из [начал] и направлены [на
последнюю данность]}.
Поэтому недоказательным утверждениям и мнениям опытных и старших {или
рассудительных} внимать следует не меньше, чем доказательствам. В самом
деле, благодаря тому что опыт дал им "око", они видят [все] правильно.
Таким образом, сказано, что такое рассудительность и мудрость, к чему
та и другая может относиться и что то и другое является добродетелью разных
частей души.
13 (XII). Можно задать вопрос: зачем они нужны? Мудрость ведь не учит
(oyden theorei), отчего человек будет счастлив, ибо ничто становящееся не
есть ее предмет, рассудительность же занимается этим. Но какая в ней
надобность, коль скоро предмет рассудительности - правосудное, прекрасное и
добродетельное применительно к человеку, а это и есть поступки, какие
свойственны добродетельному мужу? Причем благодаря [одному только] знанию
того, что [правосудно, добродетельно и прекрасно], мы ничуть не способнее к
осуществлению такого в поступках (поскольку добродетели суть склады [души]),
точно так как не [становятся здоровее и закаленнее], зная, что такое
"здоровое" и "закалка" (если только понимать под [здоровым и закалкой] не
то, что создает [такое состояние], а то, что при таком состоянии-складе
имеет место); действительно, обладая [наукой] врачевания или гимнастики, мы
ничуть не более способны к соответствующим поступкам.
Если же надо говорить, что рассудительный существует не ради этих
(знаний], но ради возникновения [добродетельных устоев], то [людям уже]
добропорядочным [рассудительный] совершенно бесполезен, более того, и тем,
кто не обладает [добродетелью], - тоже, ибо не будет различия, сами ли [они]
обладают [добродетелью] или слушаются тех, кто ею обладает; и пожалуй,
достаточно, если [мы будем поступать] так, как со здоровьем: желая быть
здоровыми, мы все же не изучаем врачевания.
Далее, нелепым кажется, если, будучи ниже мудрости, рассудительность
окажется главнее она ведь начальствует как творческая способность и отдает
приказания для частных случаев.
Об этом-то и следует говорить, а пока мы только поставили вопросы.
Итак, прежде всего надо сказать, что эти добродетели с необходимостью
являются предметом выбора как таковые уже потому, что каждая из них - это
добродетель соответствующей части души, даже если ни та, ни другая
добродетель ничего не производит. Но при всем этом они нечто производят,
однако не так, как [искусство] врачевания - здоровье, а как здоровье -
[здоровую жизнь]; и в таком же смысле мудрость создает счастье, потому что,
будучи частью добродетели в целом, она делает человека счастливым от
обладания добродетелью и от деятельного ее проявления (toi energein).
И далее: назначение [человека] выполняется благодаря рассудительности и
нравственной добродетели, ведь добродетель делает правильной цель, а
рассудительность [делает правильными] средства для ее достижения. Но для
четвертой, т. е. способной к питанию, части души нет такой добродетели,
потому что от этой части не зависит свершение или не свершение поступка. Что
же касается утверждения, что от рассудительности мы ничуть не делаемся
способнее совершать нравственно прекрасные и правосудные поступки, то тут
нужно начать несколько более издалека и вот что принять за начало.
Если, как мы говорим, некоторые, совершая правосудные поступки, еще не
являются правосудными [по устоям] (например, те, кто делают, что приказывают
законы, или против воли, по неведению, или по другой какой [причине], но не
ради самих правосудных поступков, хотя бы они совершали при этом поступки
должные и те, что подобают добропорядочному), то кажется возможным, чтобы,
имея определенный склад, человек поступал в каждом отдельном случае так,
чтобы быть добродетельным, т. е. быть таким человеком, чьи поступки
обусловлены сознательным выбором и совершаются ради самих этих поступков.
Итак, правильным сознательный выбор делает добродетель, но не к
добродетели, а к другой способности относится то, что естественно делать,
чтобы осуществить [избранное].
Если мы намереваемся изучить [это], нужно дать некоторые пояснения.
Существует способность под названием "изобретательность" (demotes);
свойство ее состоит в способности делать то, что направлено к предложенной
цели, и достигать ее. Поэтому, если цель прекрасна, такая способность
похвальна, а если дурна, то это изворотливость (panoyrgia), недаром даже
рассудительных мы называем изобретательными и изворотливыми. Но
рассудительность не является этой способностью, однако и без этой
способности она не существует. И [добродетельным] складом, [т. е.
рассудительностью, изобретательность] становится при наличии того "ока души"
[и] при условии добродетели, что и было сказано, да и ясно. Действительно,
силлогизмы, имеющие своим предметом поступки, включают исходный принцип:
"поскольку такая-то цель и есть наилучшее..." (причем безразлично, что
именно, ибо при рассуждении эти может быть что угодно), но, что есть
[наилучшее], никому, кроме добродетельного, не видно, так как испорченность
сбивает с толку, заставляя обманываться насчет исходных принципов поступков.
Таким образом ясно, что быть рассудительным, не будучи добродетельным,
невозможно.
(XIII). Теперь нужно снова рассмотреть добродетель, так как в случае с
добродетелью имеет место такое же соотношение, как между рассудительностью и
изобретательностью: с одной стороны, это не одно и то же, а с другой -
[нечто] подобное; так и природная (physike) добродетель соотносится с
добродетелью в собственном смысле слова (kyria). Действительно, всем
кажется, что каждая [черта] нрава дана в каком-то смысле от природы, ведь и
правосудными, и благоразумными, и мужественными, и так далее [в каком-то
смысле] мы бываем прямо с рождения, однако мы исследуем некое иное
"добродетельное", [или "благо"], в собственном смысле слова, и такие
[добродетели] даны иным способом [нежели от природы]. В самом деле, и детям,
и зверям даны природные [склады], но без руководства ума они оказываются
вредными. Это же, наверное, видно при таком сравнении: как сильное тело,
двигаясь вслепую, сильно ушибается, потому что лишено зрения, так и в данном
случае [возможен вред]. Когда же человек обрел ум, он отличается по
поступкам [от неразумных детей и дверей], и [только] тогда склад [души],
хотя он и подобен [природной добродетели], будет добродетелью в собственном
смысле слова.
Следовательно, подобно тому как у производящей мнения части души (to
doxastikon) есть два вида [добродетели]: изобретательность и
рассудительность, так и у нравственной ее части тоже два вида: одна
добродетель природная и другая - в собственном смысле слова, а из них та,
что добродетель в собственном смысле, возникает [и развивается] при участии
рассудительности.
Именно поэтому некоторые утверждают, что все добродетели - это
[разновидности] рассудительности, и Сократ, исследуя добродетель, в одном
был прав, а в другом заблуждался, а именно: он заблуждался, думая, что все
добродетели - это [виды] рассудительности, и правильно считал, что
добродетель невозможна без рассудительности. Вот тому подтверждение, и ныне
все [философы] при определении добродетели, сказавши, что это склад [души] и
с чем он имеет дело, прибавляют: "согласный с верным суждением", а верное
суждение согласуется с рассудительностью. Значит, по-видимому, все так или
иначе догадываются, что именно такой склад есть добродетель - склад,
согласный с рассудительностью. Но нужно сделать еще один шаг. Дело в том,
что добродетель - это не только склад [души], согласный с верным суждением
(kata ton orthon logon), но и склад, причастный ему (meta toy orthoy logoy),
а рассудительность - это и есть верное суждение о соответствующих вещах.
Таким образом, если Сократ думал, что добродетели - это [верные] суждения
(logoi) (потому что, [по его мнению], все они представляют собою знания), то
мы считаем, что они лишь причастны [верному] суждению.
Итак, ясно из сказанного, что невозможно ни быть собственно
добродетельным без рассудительности, ни быть рассудительным без нравственной
добродетели. И тогда можно опровергнуть довод (logos), с помощью которого
было бы диалектически обосновано, что добродетели существуют отдельно друг
от друга. [Довод такой]: один и тот же человек не бывает от природы
исключительно предрасположен ко всем добродетелям сразу, а значит, [в любой
данный миг] одну он уже обрел, а другую еще нет. Но возможно это [лишь] при
природных добродетелях, а при тех, при коих человек определяется как
добродетельный безотносительно, это невозможно. Ведь при наличии
рассудительности, хотя это [только] одна [из добродетелей], все
[нравственные добродетели] окажутся в наличии.
Очевидно, что, даже если бы рассудительность не была направлена на
поступки, в ней все-таки была бы нужда, потому что она является добродетелью
одной из частей души и потому, что как без рассудительности, так и без
добродетели сознательный выбор не будет правильным, ибо вторая создает цель,
а первая позволяет совершать поступки, ведущие к цели.
Но рассудительность все же не главнее мудрости, и лучшей части души,
так же как врачевание не главнее здоровья, ибо рассудительность не
пользуется мудростью, но только следит, чтобы мудрость возникала [и
развивалась]. А потому предписания рассудительности - это предписания ради
мудрости, но не ей [самой]. Добавим к этому: сказать, [что рассудительность
главенствует над мудростью], - это все равно что сказать, будто наука о
государстве начальствует над богами, так как она предписывает все, что имеет
отношение к государству.
1(I). А теперь, исходя из другого принципа, надо сказать, что
существует три вида такого, чего избегают в нравах: порок, невоздержность,
зверство (kakia, akiasia, theriotes). Что противоположно первому и второму,
ясно, ибо одно мы зовем добродетелью, а другое - воздержностью, зверству же
более всего подобает противопоставить ту добродетель, что превыше нас, - как
бы героическую и божественную (так и Гомер сочинил слова Приама о Гекторе,
что он-де был весьма добродетелен:
Так, не смертного иужа казался он сыном, но бога!)
Так что, если, как говорится, при избытке добродетели из людей
становятся богами, то, очевидно, именно такой склад [души] противоположен
зверскому, и, как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не
свойственны они и богу, но [у него] есть нечто, ценимое выше добродетели, а
у [зверя] - некий род [нрава], отличный от порочности.
Но как человек редко бывает "божественным" (сравним это с обычным
обращением лаконцев: когда они кем-то восхищены чрезвычайно, они говорят
"божеский муж"), так редко встречается среди людей и звероподобный, причем
главным образом среди варваров, да еще рождаются такими из-за болезней и
уродств; и мы клеймим этим [словом] тех между людьми, кто от порочности
преступает [всякую] меру.
Но об этой наклонности нам надо будет упомянуть позже, а о порочности
было рассказано ранее, [теперь же] надо сказать о невоздержности,
изнеженности (malakia) и избалованности, (tryphe), с одной стороны, и о
воздержности - с другой. Дело в том, что ни тот, ни другой склад [души]
нельзя представлять тождественным соответственно с добродетелью или
и рыб различно, но "белое" и "прямое" всегда одно и то же, то и мудрым все
бы признали одно и то же, а "рассудительным" разное. Действительно,
рассудительным назовут того, кто отлично разбирается в том или ином деле,
{касающемся [его] самого}, и предоставят это на его усмотрение. Вот почему
даже иных зверей признают "рассудительными", а именно тех, у кого, видимо,
есть способность предчувствия того, что касается их собственного
существования. Так что ясно, что мудрость и искусство управлять государством
не будут тождественны, ибо если скажут, что [умение разбираться] в
собственной выгоде есть мудрость, то много окажется мудростей, потому что не
существует одного [умения] для [определения] блага всех живых существ
совокупно, но для каждого - свое, коль скоро и врачебное искусство тоже не
едино для всего существующего.
А если [сказать], что человек лучше [всех] прочих живых существ, то это
ничего не меняет, ибо даже человека много божественнее по природе другие
вещи, взять хотя бы наиболее зримое - [звезды], из которых состоит небо
(kosmos).
Из сказанного, таким образом, ясно, что мудрость - это и научное
знание, и постижение умом вещей по природе наиболее ценных. Вот почему
Анаксагора и Фалеса и им подобных признают мудрыми, а рассудительными нет,
так как видно, что своя собственная польза им неведома, и признают, что
знают они [предметы] совершенные, достойные удивления, сложные и
божественные, однако бесполезные, потому что человеческое благо они не
исследуют.
8. Рассудительность же связана с человеческими делами и с тем, о чем
можно принимать решение; мы утверждаем, что дело рассудительного - это,
прежде всего, разумно принимать решения (to ey boyleyesthai), а решения не
принимают ни о вещах, которым невозможно быть и такими и инакими, ни о тех,
что не имеют известной цели, причем эта цель есть благо, осуществимое в
поступке. А безусловно способный к разумным решениям (еуboylos) тот, кто
благодаря расчету (kata ton logismon) умеет добиться высшего из осуществимых
в поступках блага для человека.
И не только с общим имеет дело рассудительность, но ей следует быть
осведомленной в частных [вопросах], потому что она направлена на поступки, а
поступок связан с частными [обстоятельствами]. Вот почему некоторые, не
будучи знатоками [общих вопросов], в каждом отдельном случае поступают лучше
иных знатоков [общих правил] и вообще опытны в других вещах. Так, если,
зная, что постное мясо хорошо переваривается и полезно для здоровья, не
знать, какое [мясо бывает] постным, здоровья не добиться, и скорее добьется
[здоровья] тот, кто знает, что постное и полезное для здоровья [мясо] птиц.
Итак, рассудительность направлена на поступки, следовательно, [чтобы
быть рассудительным], нужно обладать [знанием) и того и другого [- и
частного, и общего] или даже в большей степени [знанием частных вопросов].
Однако и в этом случае имеется своего рода управляющее, (arkhitektomke)
[знание, или искусство, т. е. политика]. И государственное [искусство], и
рассудительность - это один и тот же склад, хотя эти понятия и не
тождественны.
(VIII). Рассудительность в делах государства (politike phronesis)
[бывает двух видов]: одна как управляющая представляет собою законодательную
[науку], другая как имеющая дело с частными [вопросами] носит общее название
государственной науки, причем она предполагает поступки и принимание
решений, ибо что решено голосованием [народного собрания] как последняя
данность (to eskhaton) осуществляется в поступках. Поэтому только об этих
людях говорят, что они занимаются государственными делами, так как они
действуют подобно ремесленникам.
Вместо с тем, согласно общему мнению, рассудительностью по преимуществу
является та, что связана с самим человеком, причем с одним; она тоже носит
общее имя "рассудительность". А из тех [рассудительностей, что направлены не
на самого ее обладателя,] одна хозяйственная, другая законодательная, третья
государственная, причем последняя подразделяется на рассудительность в
принимании решений и в судопроизводстве.
9. Итак, знание {блага] для себя будет одним из видов познания, но он
весьма отличается от прочих. И согласно общему мнению, рассудителен знаток
собственного блага, который им и занимается; что же до государственных
мужей, то они лезут в чужие дела. Потому Еврипид и говорит:
Я рассудительный? да я бы мог без суеты
И вместе с многими причисленный к полку
И долю равную иметь.
Но те, кто лучше, дело есть кому везде...
Люди ведь преследуют свое собственное благо и уверены, что это и надо
делать. Исходя из такого мнения, и пришли [к убеждению], что эти, [занятые
своим благом люди], рассудительные, хотя собственное благо, вероятно, не
может существовать независимо от хозяйства и устройства государства. Более
того, неясно и подлежит рассмотрению, как нужно вести свое собственное
хозяйство.
Сказанное подтверждается также и тем, что молодые люди становятся
геометрами и математиками и мудрыми в подобных предметах, но, по всей
видимости, не бывают рассудительными. Причина этому в том, что
рассудительность проявляется в частных случаях, с которыми знакомятся на
опыте, а молодой человек не бывает опытен, ибо опытность дается за долгий
срок. Впрочем, можно рассмотреть и такой [вопрос]: почему, в самом деле,
ребенок может стать математиком, но мудрым природоведом не может. Может
быть, дело в том, что [предмет математики] существует отвлеченно, а начала
[предметов философии - мудрости и физики} постигаются из опыта? И юноши не
имеют веры [в начала философии и физики], но только говорят [с чужих слов],
а в чем суть [начал в математике], им совершенно ясно? А кроме того, решение
может быть принято ошибочно либо с точки зрения общего, либо с точки зрения
частного, ведь [можно ошибаться], как полагая, что плоха всякая вода с
примесями, так и считая, что в данном случае она их содержит.
Что рассудительность не есть наука, [теперь] ясно, ведь она, как было
сказано, имеет дело с последней данностью, потому что таково то, что
осуществляется в поступке. Рассудительность, таким образом, противоположна
уму, ибо ум имеет дело с [предельно общими] определениями, для которых
невозможно суждение, [или обоснование], а рассудительность, напротив, - с
последней данностью, для [постижения] которой существует не наука, а
чувство, однако чувство не собственных [предметов чувственного восприятия],
а такое, благодаря которому {в математике} мы чувствуем, что последнее
[ограничение плоскости ломаной линией] - это треугольник, ибо здесь и
придется остановиться. Но [хотя] по сравнению с рассудительностью это в
большей степени чувства, оно представляет собою все-таки особый вид
[чувства].
10. Поиски (to dzetein) отличаются от принимания решений (to
boyleyesthai), потому что принимание решения - это один из видов поисков.
Что касается разумности в решениях (eyboylia), то надо понять, в чем ее
суть, является ли она своего рода знанием, [или наукой], мнением, наитием,
или это нечто другого рода.
Конечно, это не знание, ведь не исследуют то, что знают, а разумность в
решениях - это разновидность принимания решения, и тот, кто принимает
решение, занимается поисками и расчетом. Но это, конечно, и не наитие, ибо
наитие [обходится] без [рас]суждения и [является] внезапно, между тем как
решение принимают в течение долгого времени; и пословица гласит: решенью
скоро выполняться, приниматься медленно. Наконец, и проницательность
отличается от разумности в решениях, ибо проницательность - это своего рода
наитие.
И конечно, разумность в решениях не совпадает с мнением. Но поскольку
тот, кто плохо принимает решения, ошибается, а кто разумно - [поступает]
правильно, ясно, что разумность в решениях - это разновидность правильности,
однако правильности не науки и не мнения, потому что правильность для науки
не существует (ибо не существует и ошибочность), а для мнения правильность -
[это] истинность, [а не разумность], и вместе с тем все, о чем имеется
мнение, уже определено, [а решение принимают о неопределенном]. Однако
разумность в решениях не чужда и рассуждению. Остается, стало быть,
правильность мысли, ибо мысль - это еще не утверждение. Ведь и мнение - это
не поиски (dzetesis), но уже некое утверждение, а кто принимает решение -
разумно он это делает или плохо, - нечто ищет и рассчитывает. Разумность в
решениях - это разновидность правильности в решениях, поэтому сначала надо
исследовать, что такое принимание решения и к чему оно относится.
Поскольку "правильность" (orthotes) [говорят] во многих смыслах, ясно,
что правильность в решениях - это еще не вся правильность. Действительно,
невоздержный и дурной человек достигнет поставленной цели по расчету (ek toy
logismoy), а следовательно, будет человеком, который принял решение
правильно, но приобрел великое зло. Считается, однако, что разумно принять
решение - это своего рода благо, потому что такая правильность решения
означает разумность в решениях, которая умеет достигать блага. Однако благо
можно получить и при ложном умозаключении, [т. е. силлогизме), а именно:
получить, что должно сделать, но способом, каким не должно, [потому что]
ложен средний член силлогизма. Следовательно, такая правильность, в силу
которой находят то, что нужно, но все же не тем способом, каким должно, не
есть разумность в решениях. Кроме того, один находит, [что нужно], долго
обдумывая решение, а другой [решает] быстро. Значит, правильность в этом
смысле тоже не является разумностью в решениях, а является ею правильность с
точки зрения выгоды, так же как с точки зрения цели, средств и срока.
Наконец, решение может быть разумным безотносительно и относительно
определенной цели. И конечно, безотносительно разумное решение правильно для
безотносительной цели, а решение, разумное в каком-то определенном
отношении, - для относительной цели. Поскольку же принимать разумные решения
свойственно рассудительным, разумность в решениях будет правильностью с
точки зрения средств, нужных (to kata to sympheron) для достижения той или
иной цели, рассудительность относительно которых и есть истинное
представление.
11 (X). Соображение и сообразительность, в силу которых мы зовем людей
соображающими и сообразительными, не тождественны науке или мнению в целом
(ибо тогда все были бы соображающими) и не являются какой-либо одной из
частных наук, как, скажем, врачебная [наука], связанная со здоровьем, или
геометрия, связанная с величинами. Соображение ведь не относится ни к вечно
сущему, ни к неизменному, ни к чему бы то ни было, находящемуся в
становлении, но к тому, о чем можно задаться вопросом и принять решение. А
потому, будучи связано с тем же, с чем связана рассудительность, соображение
не тождественно рассудительности. Рассудительность предписывает, ведь ее
цель [указать], что следует делать и чего не следует, а соображение способно
только судить. Соображение и сообразительность (synesis kai eysynesia) [no
сути] одно и то же, так же как соображающие и сообразительные (synetoi kai
eysynetoi)
Соображение не состоит ни в обладании рассудительностью, ни в
приобретении оной, но подобно тому, как применительно к научному знанию
усваивать означает соображать, так применительно к мнению соображать
означает судить о том, в чем [сведущ] рассудительный, когда говорит об этом
другой человек, причем судить хорошо, потому что "сообразительно" (еу) и
"хорошо" (kalos) одно и то же.
Отсюда и происходит слово "соображение" и соответственно
"сообразительные", а именно от соображения при усвоении знаний, ибо часто мы
говорим "соображать" вместо "усваивать".
(XI). Так называемая совесть, которая позволяет называть людей
совестящимися и имеющими совесть, - это правильный суд доброго человека. Это
подтверждается [вот чем]: доброго мы считаем особенно совестливым, а иметь
совестливость в иных вещах - это свойство доброты.
Совестливость же - это умеющая судить совесть доброго человека, причем
судить правильно, а правилен [этот суд], когда исходит от истинно [доброго
человека].
12. Разумеется, все эти склады имеют одну и ту же направленность, ведь
мы применяем понятия "совесть", "соображение", "рассудительность" и "ум" к
одним и тем же людям и говорим, что они имеют совесть и уже наделены умом и
что они рассудительные и соображающие.
Дело в том, что все эти способности существуют для последних данностей
(ta eskhata) и частных случаев (ta kath hekaston). И если человек способен
судить о том, с чем имеет дело рассудительность, то он соображающий,
добросовестный, или совестящийся, ибо доброта - общее свойство вообще всех
добродетельных людей в их отношении к другому.
К частным же случаям и последним данностям относится вообще все, что
осуществляется в поступках, ведь нужно, чтобы и рассудительный их знал; и
соображение вместе с совестью тоже существует для поступков, а они
представляют собою последнюю данность. И ум тоже имеет дело с последними
данностями, [но последними] в обе стороны, ибо и для первых определений и
для последних данностей существует ум (а не суждение), и если при
доказательствах ум имеет дело с неизменными и первыми определениями, то в
том, что касается поступков, - с последней данностью, т. е. с допускающим
изменения и со второй посылкой; эти [последние, или вторые посылки], -
начала в смысле целевой причины, потому что к общему [приходят] от частного;
следовательно, нужно обладать чувством этих [частных, последних данностей],
а оно-то и есть ум.
Поэтому считается, что данные [способности] - природные, и если никто
не бывает мудр от природы, то совесть, соображение и ум имеют от природы.
Это подтверждается нашей уверенностью в том, что эти способности появляются
с возрастом и определенный возраст обладает умом [-разумом] и совестью, как
если бы причиной была природа. {Вот почему ум - это начало и конец, [или,
принцип и цель]: доказательства исходят из [начал] и направлены [на
последнюю данность]}.
Поэтому недоказательным утверждениям и мнениям опытных и старших {или
рассудительных} внимать следует не меньше, чем доказательствам. В самом
деле, благодаря тому что опыт дал им "око", они видят [все] правильно.
Таким образом, сказано, что такое рассудительность и мудрость, к чему
та и другая может относиться и что то и другое является добродетелью разных
частей души.
13 (XII). Можно задать вопрос: зачем они нужны? Мудрость ведь не учит
(oyden theorei), отчего человек будет счастлив, ибо ничто становящееся не
есть ее предмет, рассудительность же занимается этим. Но какая в ней
надобность, коль скоро предмет рассудительности - правосудное, прекрасное и
добродетельное применительно к человеку, а это и есть поступки, какие
свойственны добродетельному мужу? Причем благодаря [одному только] знанию
того, что [правосудно, добродетельно и прекрасно], мы ничуть не способнее к
осуществлению такого в поступках (поскольку добродетели суть склады [души]),
точно так как не [становятся здоровее и закаленнее], зная, что такое
"здоровое" и "закалка" (если только понимать под [здоровым и закалкой] не
то, что создает [такое состояние], а то, что при таком состоянии-складе
имеет место); действительно, обладая [наукой] врачевания или гимнастики, мы
ничуть не более способны к соответствующим поступкам.
Если же надо говорить, что рассудительный существует не ради этих
(знаний], но ради возникновения [добродетельных устоев], то [людям уже]
добропорядочным [рассудительный] совершенно бесполезен, более того, и тем,
кто не обладает [добродетелью], - тоже, ибо не будет различия, сами ли [они]
обладают [добродетелью] или слушаются тех, кто ею обладает; и пожалуй,
достаточно, если [мы будем поступать] так, как со здоровьем: желая быть
здоровыми, мы все же не изучаем врачевания.
Далее, нелепым кажется, если, будучи ниже мудрости, рассудительность
окажется главнее она ведь начальствует как творческая способность и отдает
приказания для частных случаев.
Об этом-то и следует говорить, а пока мы только поставили вопросы.
Итак, прежде всего надо сказать, что эти добродетели с необходимостью
являются предметом выбора как таковые уже потому, что каждая из них - это
добродетель соответствующей части души, даже если ни та, ни другая
добродетель ничего не производит. Но при всем этом они нечто производят,
однако не так, как [искусство] врачевания - здоровье, а как здоровье -
[здоровую жизнь]; и в таком же смысле мудрость создает счастье, потому что,
будучи частью добродетели в целом, она делает человека счастливым от
обладания добродетелью и от деятельного ее проявления (toi energein).
И далее: назначение [человека] выполняется благодаря рассудительности и
нравственной добродетели, ведь добродетель делает правильной цель, а
рассудительность [делает правильными] средства для ее достижения. Но для
четвертой, т. е. способной к питанию, части души нет такой добродетели,
потому что от этой части не зависит свершение или не свершение поступка. Что
же касается утверждения, что от рассудительности мы ничуть не делаемся
способнее совершать нравственно прекрасные и правосудные поступки, то тут
нужно начать несколько более издалека и вот что принять за начало.
Если, как мы говорим, некоторые, совершая правосудные поступки, еще не
являются правосудными [по устоям] (например, те, кто делают, что приказывают
законы, или против воли, по неведению, или по другой какой [причине], но не
ради самих правосудных поступков, хотя бы они совершали при этом поступки
должные и те, что подобают добропорядочному), то кажется возможным, чтобы,
имея определенный склад, человек поступал в каждом отдельном случае так,
чтобы быть добродетельным, т. е. быть таким человеком, чьи поступки
обусловлены сознательным выбором и совершаются ради самих этих поступков.
Итак, правильным сознательный выбор делает добродетель, но не к
добродетели, а к другой способности относится то, что естественно делать,
чтобы осуществить [избранное].
Если мы намереваемся изучить [это], нужно дать некоторые пояснения.
Существует способность под названием "изобретательность" (demotes);
свойство ее состоит в способности делать то, что направлено к предложенной
цели, и достигать ее. Поэтому, если цель прекрасна, такая способность
похвальна, а если дурна, то это изворотливость (panoyrgia), недаром даже
рассудительных мы называем изобретательными и изворотливыми. Но
рассудительность не является этой способностью, однако и без этой
способности она не существует. И [добродетельным] складом, [т. е.
рассудительностью, изобретательность] становится при наличии того "ока души"
[и] при условии добродетели, что и было сказано, да и ясно. Действительно,
силлогизмы, имеющие своим предметом поступки, включают исходный принцип:
"поскольку такая-то цель и есть наилучшее..." (причем безразлично, что
именно, ибо при рассуждении эти может быть что угодно), но, что есть
[наилучшее], никому, кроме добродетельного, не видно, так как испорченность
сбивает с толку, заставляя обманываться насчет исходных принципов поступков.
Таким образом ясно, что быть рассудительным, не будучи добродетельным,
невозможно.
(XIII). Теперь нужно снова рассмотреть добродетель, так как в случае с
добродетелью имеет место такое же соотношение, как между рассудительностью и
изобретательностью: с одной стороны, это не одно и то же, а с другой -
[нечто] подобное; так и природная (physike) добродетель соотносится с
добродетелью в собственном смысле слова (kyria). Действительно, всем
кажется, что каждая [черта] нрава дана в каком-то смысле от природы, ведь и
правосудными, и благоразумными, и мужественными, и так далее [в каком-то
смысле] мы бываем прямо с рождения, однако мы исследуем некое иное
"добродетельное", [или "благо"], в собственном смысле слова, и такие
[добродетели] даны иным способом [нежели от природы]. В самом деле, и детям,
и зверям даны природные [склады], но без руководства ума они оказываются
вредными. Это же, наверное, видно при таком сравнении: как сильное тело,
двигаясь вслепую, сильно ушибается, потому что лишено зрения, так и в данном
случае [возможен вред]. Когда же человек обрел ум, он отличается по
поступкам [от неразумных детей и дверей], и [только] тогда склад [души],
хотя он и подобен [природной добродетели], будет добродетелью в собственном
смысле слова.
Следовательно, подобно тому как у производящей мнения части души (to
doxastikon) есть два вида [добродетели]: изобретательность и
рассудительность, так и у нравственной ее части тоже два вида: одна
добродетель природная и другая - в собственном смысле слова, а из них та,
что добродетель в собственном смысле, возникает [и развивается] при участии
рассудительности.
Именно поэтому некоторые утверждают, что все добродетели - это
[разновидности] рассудительности, и Сократ, исследуя добродетель, в одном
был прав, а в другом заблуждался, а именно: он заблуждался, думая, что все
добродетели - это [виды] рассудительности, и правильно считал, что
добродетель невозможна без рассудительности. Вот тому подтверждение, и ныне
все [философы] при определении добродетели, сказавши, что это склад [души] и
с чем он имеет дело, прибавляют: "согласный с верным суждением", а верное
суждение согласуется с рассудительностью. Значит, по-видимому, все так или
иначе догадываются, что именно такой склад есть добродетель - склад,
согласный с рассудительностью. Но нужно сделать еще один шаг. Дело в том,
что добродетель - это не только склад [души], согласный с верным суждением
(kata ton orthon logon), но и склад, причастный ему (meta toy orthoy logoy),
а рассудительность - это и есть верное суждение о соответствующих вещах.
Таким образом, если Сократ думал, что добродетели - это [верные] суждения
(logoi) (потому что, [по его мнению], все они представляют собою знания), то
мы считаем, что они лишь причастны [верному] суждению.
Итак, ясно из сказанного, что невозможно ни быть собственно
добродетельным без рассудительности, ни быть рассудительным без нравственной
добродетели. И тогда можно опровергнуть довод (logos), с помощью которого
было бы диалектически обосновано, что добродетели существуют отдельно друг
от друга. [Довод такой]: один и тот же человек не бывает от природы
исключительно предрасположен ко всем добродетелям сразу, а значит, [в любой
данный миг] одну он уже обрел, а другую еще нет. Но возможно это [лишь] при
природных добродетелях, а при тех, при коих человек определяется как
добродетельный безотносительно, это невозможно. Ведь при наличии
рассудительности, хотя это [только] одна [из добродетелей], все
[нравственные добродетели] окажутся в наличии.
Очевидно, что, даже если бы рассудительность не была направлена на
поступки, в ней все-таки была бы нужда, потому что она является добродетелью
одной из частей души и потому, что как без рассудительности, так и без
добродетели сознательный выбор не будет правильным, ибо вторая создает цель,
а первая позволяет совершать поступки, ведущие к цели.
Но рассудительность все же не главнее мудрости, и лучшей части души,
так же как врачевание не главнее здоровья, ибо рассудительность не
пользуется мудростью, но только следит, чтобы мудрость возникала [и
развивалась]. А потому предписания рассудительности - это предписания ради
мудрости, но не ей [самой]. Добавим к этому: сказать, [что рассудительность
главенствует над мудростью], - это все равно что сказать, будто наука о
государстве начальствует над богами, так как она предписывает все, что имеет
отношение к государству.
1(I). А теперь, исходя из другого принципа, надо сказать, что
существует три вида такого, чего избегают в нравах: порок, невоздержность,
зверство (kakia, akiasia, theriotes). Что противоположно первому и второму,
ясно, ибо одно мы зовем добродетелью, а другое - воздержностью, зверству же
более всего подобает противопоставить ту добродетель, что превыше нас, - как
бы героическую и божественную (так и Гомер сочинил слова Приама о Гекторе,
что он-де был весьма добродетелен:
Так, не смертного иужа казался он сыном, но бога!)
Так что, если, как говорится, при избытке добродетели из людей
становятся богами, то, очевидно, именно такой склад [души] противоположен
зверскому, и, как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не
свойственны они и богу, но [у него] есть нечто, ценимое выше добродетели, а
у [зверя] - некий род [нрава], отличный от порочности.
Но как человек редко бывает "божественным" (сравним это с обычным
обращением лаконцев: когда они кем-то восхищены чрезвычайно, они говорят
"божеский муж"), так редко встречается среди людей и звероподобный, причем
главным образом среди варваров, да еще рождаются такими из-за болезней и
уродств; и мы клеймим этим [словом] тех между людьми, кто от порочности
преступает [всякую] меру.
Но об этой наклонности нам надо будет упомянуть позже, а о порочности
было рассказано ранее, [теперь же] надо сказать о невоздержности,
изнеженности (malakia) и избалованности, (tryphe), с одной стороны, и о
воздержности - с другой. Дело в том, что ни тот, ни другой склад [души]
нельзя представлять тождественным соответственно с добродетелью или