Страница:
благодеяния], не бывает ни жалоб, ни ссор, ибо никто не сердится на
человека, питающего дружбу и делающего добро, напротив, в меру своей
учтивости (kharieis) отплачивают ему, делая добро в свою очередь. А кто
[делает добро] с избытком, достигая при этом цели своих стремлений, не
станет, конечно, жаловаться на друга, ведь стремится каждый к благу. Редки
жалобы у друзей ради удовольствия; в самом деле, оба, коль скоро они
наслаждаются совместным времяпрепровождением, одновременно получают то, к
чему стремятся, и, жалуясь на того, кому он не нравится, человек показался
бы смешным: есть же возможность не проводить дни совместно.
Зато дружба из соображений пользы чревата жалобами; обращаясь друг к
другу за поддержкой, всегда нуждаются в большем, причем уверены, что имеют
меньше, чем прилично, и упрекают за то, что получают не столько, сколько
нужно, хотя они этого достойны; но делающие добро не способны оказывать
поддержку в той мере, в какой нуждаются те, кто ее принимает.
Кажется, подобно тому как правосудие бывает двух видов - одно
неписаное, а другое по закону, так и в дружбе ради пользы различаются дружба
на нравственной и на законной [основе]. Таким образом, больше всего жалоб
возникает, когда завязали и расторгли [дружественные отношения], имея в виду
не один и тот же [их вид].
[Отношения] на основе закона - это [отношения] на оговоренных условиях,
причем или чисто торгашеские - "из рук в руки", или более свободные с точки
зрения сроков, но при соглашении, кому что [причитается].
В этой [разновидности] обязательства ясны и не являются предметом
разногласий, отсрочка же делается по-дружески. Поэтому кое у кого такие
случаи не относятся к ведению правосудия, напротив, люди уверены, что,
заключив сделку на доверии, нужно примириться [с последствиями].
Что же касается дружбы ради пользы на нравственной основе, то она
[существует] не [на оговоренных условиях], так что подарок или другую
какую-то [любезность] делают как другу, однако ожидают получить [в ответ]
столько же или больше, словно не подарили, а дали взаймы. И если при
расторжении отношений [положение будет] не таково, как была при их
завязывании, будут жаловаться. Это происходит потому, что, хотя все или
большинство желают прекрасного, выбор свой останавливают (proaireisthai)
все-таки на выгодном. Между тем прекрасно само по себе делать добро, а не
[делать его], чтобы получить [добро] в ответ; что же касается принятия
благодеяний, то оно выгодно, [а не прекрасно].
Итак, если есть возможность, следует отдать назад стоимость полученного
[блага], {тому, кто этого хочет}, (ибо не следует делать другом против воли;
напротив, как совершивший вначале ошибку и принявший благодеяние, от кого не
следовало, т. е. не от друга и не от того, кто творит [добро] ради самого
добра, облагодетельствованный должен расторгнуть ["дружбу"] так, словно она
на оговоренных условиях), + причем то, что и сам [человек] согласился бы +
возвратить при возможности, а при невозможности даже даятель не стал бы
требовать. Словом, если есть возможность, следует возвращать полученное. И
надо внимательно следить, кто оказывает благодеяние и на каких [условиях],
чтобы либо принять его на этих [условиях], либо не [принять].
Спорным является вопрос, что следует считать мерой, чтобы
соответственно отдавать назад: выгоду принявшего благодеяние или же [само]
благодеяние сделавшего [доброе дело]? Действительно, принявши [какое-нибудь
благодеяние], утверждают, что получили от благодетелей то, что для последних
ничего не стоит и что можно получить у других, преуменьшая тем самым
[благодеяние]. А те в свою очередь [говорят], что это самое большое из того,
что есть у них самих, чего к тому же нельзя было получить у других, да к
тому же [сами они] были в опасности или испытывали нужду именно в этом.
В таком случае, не правда ли, мерой при дружбе ради пользы является
выгода того, кто ее получает? Ведь это он нуждается, и [благодетель]
оказывает ему поддержку, имея в виду получить такую же. А значит, поддержка
была таких размеров, как полученная выгода, и отдавать следует столько,
сколько досталось, или даже больше, ибо это прекрасней.
Но в дружбах, основанных на добродетели, не бывает жалоб, мерой же
служит, вероятно, сознательный выбор совершившего [доброе дело], ибо с точки
зрения добродетели и нрава главное заключено в сознательном выборе.
16 (XIV). Разногласия бывают и в дружбах, основанных на превосходстве,
потому что обе стороны требуют большего; всякий раз, как это происходит,
дружба расторгается. Действительно, лучший уверен, что ему самому прилично
иметь больше, ибо добродетельному [должны] уделять больше; так же
[рассуждает и тот, кто] оказывает больше помощи, ведь говорят, что
бесполезному не следует иметь равную [с другими долю] и что получается
повинность, а не дружба, если от дружбы будут получать не по стоимости
[затраченных] трудов. Они думают, что, как при имущественных
взаимоотношениях больше получает тот, кто сделал больший взнос, так должно
быть и в дружбе. А нуждающийся и занимающий более низкое положение считает
наоборот: добродетельному другу, моя, свойственно оказывать поддержку
нуждающимся [друзьям], ибо говорят: в чем польза быть другом
добропорядочному человеку или государю, если не будешь от этого ничего
иметь?
Так что, похоже, требования обеих сторон правильны и каждому следует
уделять от дружбы большую [долю], однако не одного и того же, но обладающему
превосходством больше чести, а нуждающемуся - прибыли, ибо для добродетели и
благодеяния честь - это награда, а для нужды прибыль - это поддержка. Так
же, очевидно, обстоят дела и в государственном устройстве, а именно не
оказываются почести тем, кто не приносит обществу никакого блага;
действительно, общее [благо] дается тому, кто благодетельствует па общее
[благо], а почесть и есть такое сообща воздаваемое [благо]. Нельзя, в самом
деле, получать [от государства] одновременно и деньги, и почести, ибо никто
не потерпит обойденности во всем. Так что обойденному в деньгах уделяют
честь, а падкому на дары - деньги, ибо соответствие достоинству создает
справедливое равенство и, как было сказано, сохраняет дружбу, [или
дружественность].
Так должно происходить общение и у неравных, причем тот, кому оказана
поддержка деньгами или в добродетели, должен в ответ выказывать почтение,
отвечая тем, чем может. В дружбе ведь ищут возможного, а не [воздаяния
точно] по достоинству, да и не во всех случаях это возможно, как, например,
в почестях богам и родителям, ибо никто, пожалуй, никогда не воздаст им
достойную честь, но, кто посильно (eis dynamin) чтит их, считается добрым
человеком.
Вероятно, поэтому считается, что сыну невозможно отречься от отца, а
отцу от сына [можно], ибо сын должен отдавать долг, но, что бы он ни сделал,
он не сделает того, что достойно полученного прежде [от отца], а значит, он
вечный должник. У тех же, кому должны, есть возможность отказаться [от
должника], и, следовательно, [она есть] у отца. Вместе с тем никто, пожалуй,
и, по-видимому, никогда не отступается [от сына], если он не чрезмерно
[погряз] в пороке; помимо естественной [родительской любви] дружбы человеку
[свойственно] не отказываться от поддержки и услуг [сына]. А плохой [сын]
взбегает или не старается оказывать [отцу] поддержку; большинство ведь
желает получать благодеяния, а делать добро избегает, как невыгодного
[занятия].
Будем считать, что об этом сказано.
1(I). Во всех разнородных дружбах пропорциональность приравнивает и
сохраняет дружбу, как то и было сказано; так, при государственной [дружбе]
башмачник за башмаки по [их] стоимости (kaf axian) получает вознаграждение,
и ткач тоже, и прочие. В этом случае наготове общая мера - монета, и с ней
поэтому все соотносится, ею и измеряется. Что же до любовной [дружбы], то
влюбленный иногда жалуется, что при избытке дружбы с его стороны он не
получает ответной дружбы, при этом он, может статься, не обладает ничем, что
служит предметом дружеской приязни; возлюбленный же часто жалуется, что
влюбленный прежде сулил все, а теперь ничего не исполняет. Такое случается
всякий раз, когда влюбленный дружит с возлюбленным из-за удовольствия, а
возлюбленный с влюбленным - из-за пользы, но у обоих нет того, [чего они
ждут друг от друга]. Именно при дружбе ради этих [целей] ее расторжение
происходит всякий раз, когда не получают того, ради чего дружили, ибо в этом
случае любят не самих друзей, а то, что у них имеется, это, между тем,
непостоянно, а потому таковы и дружбы. Но [дружба] нравов, существующая сама
но себе, постоянна, как и было сказано.
Разногласия возникают и тогда, когда получают другое, т. е. не то, к
чему стремились, ибо не получать того, к чему тянет, все равно что ничего не
получать; так, например, [в случае] с кифаредом, которому [царь] посулил тем
большую плату, чем лучше он будет петь, но наутро на его требование
обещанного сказал, что за удовольствие ему уже было отплачено удовольствием.
Если бы, действительно, каждый из них желал того, [что получил, то каждый]
получил бы достаточно, но если один желал веселья, а другой - заработка и
одни имеет, что желал, а другой нет, при таких взаимоотношениях не будет,
пожалуй, ничего хорошего, потому что человек обращается за тем, в чем
нуждается, и, во всяком случае, ради этого он отдаст, что имеет.
Но кому же из двух установить стоимость: тому ли, кто первым расточает,
или тому, кто первым взял? Ведь тот, кто дает первым, [оценивать свое
даяние,] похоже, предоставляет другому. Говорят, это делал Протагор, ибо
всякий раз, как он обучил чему бы то ни было, он приказывал ученику оценить,
сколько, по его мнению, стоят [полученные] знания, и столько брал. В
подобных случаях некоторые довольствуются [правилом] "плати, сколько
спросят"; а на тех, кто, взяв сначала деньги, потом ничего из того, о чем
говорили, не делают, потому что их обещания были чрезмерны, - на тех,
разумеется, жалуются, ибо они не исполняют того, о чем было соглашение.
Софисты, вероятно, были вынуждены делать это, [т. е. брать, плату вперед],
потому что никто не дал бы денег за их знания. Так что на них, конечно,
жалуются как на людей, которые не делают того, за что взяли плату.
О расточающих первыми ради самих друзей в тех случаях, когда соглашения
о [взаимном] содействии не бывает, сказано, что они не вызывают жалоб (ибо
именно такова дружба по добродетели). А вознаграждение здесь должно
соответствовать сознательному выбору [того, кто дал первым], ибо
[сознательный выбор блага для другого] отличает друга и добродетель. Так,
видимо, должно быть и у тех, кто занялся сообща философией, [т. е. у
учителей и учеников], ибо здесь стоимость не измеряется в деньгах да и
равновеликого воздаяния (time), пожалуй, не существует, однако, быть может,
в этом случае достаточно того, что посильно, точно так, как и в отношении к
богам в родителям.
Но если даяние не такого рода, но предполагает [воздаяние], то прежде
всего нужно, наверное, чтобы обе стороны признавали воздаяние достойным, а
если этого не произойдет, то, по-видимому, не только необходимым, но и
правосудным покажется, чтобы тот, кто первым решил принять [услугу или
помощь], устанавливал [их стоимость]. Действительно, сколько один взял себе
в поддержку или сколько он согласился [отдать] за [полученное им]
удовольствие, столько, получив назад, давший первым будет иметь в качестве
стоимости, определенной тем, кто первым взял.
Оказывается, так бывает и при купле-продаже, и кое-где есть законы,
которые запрещают судебное разбирательство добровольных сделок (ta hekoysia
symbolaia), подразумевая тем самым, что с тем, кому оказал доверие, [сделка]
должна быть расторгнута на тех же основаниях, на каких вступили во
взаимоотношения. В самом деле, считается более правосудным, чтобы
[стоимость] установил тот, кому была предоставлена возможность [это
сделать], а не тот, кто ее предоставил. Ведь для большинства вещей владельцы
и желающие получить эти вещи назначают не равную цену, потому что свое
собственное, к тому же отдаваемое, каждому кажется стоящим много. Но
вознаграждение все-таки соответствует тому, сколько установят принимающие
[даяние]. Нужно, наверное, чтобы цену назначили не ту, что кажется достойной
владельцу, а ту, что он назначал, прежде чем стал владельцем.
2(II). Трудности заключаются и в следующих вопросах: предоставлять ли
все на усмотрение отца и во всем слушаться его, или же при недуге надо
верить врачу, а военачальником назначать способного вести войну? А также:
кому больше оказывать услуги - другу или добропорядочному человеку и что
важнее - воздать благодарность благодетелю или расточать [благодеяния]
товарищу, если и для того, и для другого [одновременно] нет возможности? Не
правда ли, нелегко точно определить все такие случаи? В самом деле, часто
они бывают отличны по самым разным признакам: по величине и ничтожности, по
нравственной красоте и необходимости.
Совершенно ясно, что не следует предоставлять все на усмотрение одного
и того же лица и что в большинстве случаев следует, скорее, воздавать за
благодеяния, нежели угождать товарищам, точно так же, как прежде, чем давать
товарищу, следует возвратить долг тому, кому должен.
Но может быть, так следует поступать не всегда. Например, следует ли
выкупленному у разбойников в свою очередь выкупить освободителя, кем бы тот
ему ни был, или отплатить ему, даже не попавшему в плен, но требующему
воздаяния, [когда] выкупить нужно отца? Не правда ли, принято считать, что
отца надо выкупить скорее, чем даже самого себя.
Стало быть, в общем, как уже сказано, долг следует вернуть, но, если
это даяние перевешивают нравственно прекрасное или необходимое, следует
отклониться в их сторону. Ведь иногда и вознаграждение за первоначально
полученное не дает справедливого равенства, а именно когда один делает
добро, зная, что другой человек добропорядочный, а этому другому приходится
воздавать тому, кого он считает испорченным. Иногда ведь не следует давать в
свой черед взаймы даже заимодавцу, потому что он дал взаймы доброму
человеку, уверенный, что получит [обратно], а добрый не надеется получить от
подлого [что-нибудь назад]. Так что если все действительно обстоит так,
притязания [первого] несправедливы; если же дела обстоят иначе, но думают,
[что так], то и тогда, пожалуй, не покажется, что делать это нелепо. Таким
образом, как уже не раз было сказано, суждения о страстях и поступках
обладают такой же [и не большей] определенностью, как и то, к чему относятся
эти [суждения].
Совершенно ясно, таким образом, что не всем следует воздавать одинаково
и даже отцу не все [причитается], подобно тому как не все жертвы приносят
Зевсу. А поскольку разное [причитается] родителям, братьям, товарищам и
благодетелям, то и уделять каждому следует свойственное ему и подобающее.
Так, видимо, и делают. Ведь на свадьбу зовут родственников, ибо у них общий
род, а совершаемые действия имеют отношение [к роду]; по той же причине и на
похороны, как принято считать, прежде всего надо приглашать родственников.
Если же говорить о пропитании, то тут в первую очередь, видимо, следует
оказывать поддержку родителям, поскольку мы их должники, а кроме того,
оказывать ее виновникам [самого нашего] существования прекраснее, чем самим
себе; и почет родителям [положен], словно богам, но не всякий;
действительно, отцу [положен] не такой же почет, как матери, и равным
образом не такой, [что положен] мудрецу или военачальнику, но отцу оказывают
отцовы почести и соответственно матери, и любому, кто старше, соответственно
его возрасту оказывают почет, вставая ему навстречу, укладывая его и так
далее; в отношении же товарищей, а равным образом и братьев, напротив,
свобода речи (parrhesia) и равенство (keinotes) во всем. Нужно всегда
стараться уделять и родственникам, и членам своей филы, и согражданам, и
всем остальным, что им подходит, и сопоставлять принадлежащее каждому из них
с родством, добродетелью или полезностью. Если речь идет о людях сходного
происхождения, сопоставить это сравнительно просто; более трудоемкое дело,
когда они разны. Отступать из-за этого тем не менее не следует, но надо так
провести разграничение, как это окажется возможным.
3(III). Труден и вопрос о том, расторгать или нет дружеские связи с
теми, кто не остаются прежними. Может быть, нет ничего странного в
расторжении дружбы с теми, кто нам друзья из соображений пользы или
удовольствия, когда ни того, ни другого в них уже не [находят]? Друзьями-то
были тем [выгодам и удовольствиям], а когда они исчерпались, вполне разумно
не питать дружбы. Однако будет подан повод к жалобе, если, любя за пользу
или удовольствие, делали вид, что за нрав. Именно это мы уже сказали в
начале: большинство разногласий возникает между друзьями тогда, когда они
являются друзьями не в том смысле, в каком думают. Поэтому всякий раз, как
человек обманулся и предположил, что к нему питают дружбу за его нрав, в то
время как другой ничего подобного не делает, пусть он винит самого себя; но
всякий раз, когда он введен в заблуждение притворством другого, он вправе
жаловаться на введшего в заблуждение, причем даже больше, чем на
фальшивомонетчика, настолько, насколько ценнее [предмет], на который
обращено коварство.
А когда человека принимают, считая его добродетельным, а он оказывается
испорченным и обнаруживает [это], то разве надо все еще питать к нему
дружбу? Это же невозможно, коль скоро не все, [что угодно], предмет приязни,
а только собственно благо. Подлое же и не является предметом дружеской
приязни, и не должно им быть, ибо не следует ни быть другом подлости
(philoponeros), ни уподобляться дурному: сказано ведь, что подобное - в
дружбе с подобным. Надо ли в таком случае расторгать дружбу немедленно, или,
может быть, не со всеми, но с неисцелимыми в своей испорченности? Однако
помощь тем, у кого есть возможность исправиться, должна иметь в виду скорее
нрав, а не состояние, в той мере, в какой нрав выше [имущества] и теснее
связан (oikeiоteron) с дружбой. Расторгая [дружбу с неисцелимо порочным,
человек] не делает, видимо, ничего странного, ведь другом он был не такому,
[а прежнему], и вот, будучи не в состоянии спасти изменившегося друга, он от
него отступается.
Если же один остается прежним, а другой становится более добрым
человеком и начинает намного отличаться от первого добродетелью, надо ли
обращаться с первым как с другом? или это невозможно? При большом
расхождении становится особенно ясно, [что это невозможно], например, в
дружбах с детства; действительно, если один по образу мыслей (tеn dianoian)
остается ребенком, а другой становится мужем в лучшем смысле слова (hoios
kratistos), то как им быть друзьями, когда им нравится не одно и то же и
радуются и страдают [они по разным поводам]? Ведь даже отношение друг к
другу у них будет не совпадать, а без этого, как мы видели, нельзя быть
друзьями, ибо без этого невозможно иметь общий образ жизни (symbioyn). Об
этом уже было сказано.
Должно ли в таком случае отношение к [другу детства] не иметь никаких
отличий, как если бы он никогда не был другом? Нет, пожалуй, следует хранить
память о былой близости, и, подобно тому как друзьям, по нашему мнению,
следует угождать больше, чем посторонним, так и бывшим друзьям ради прежней
дружбы нужно уделять какое-то [внимание] в тех случаях, когда дружба была
расторгнута не из-за чрезмерной испорченности.
4 (IV). Проявления, [или признаки], дружбы (ta philika) к окружающим,
по которым и определяются дружбы, похоже, происходят из отношения к самому
себе. В самом деле, другом полагают того, кто желает блага и делает благо,
[истинное] (tagatha) или кажущееся, ради другого, или того, кто желает во
имя самого друга, чтобы тот существовал и жил; именно это дано испытывать
матерям к детям и тем из друзей, кто рассорился. А другие признают другом
того, кто проводит с другим время и вместе с ним на одном и том же
останавливает выбор иди же делит с ним горе и радости. И это все тоже в
первую очередь бывает у матерей [в их отношении к детям]. По одному из этих
признаков и определяют дружбу. Каждый из данных признаков присутствует в
отношении доброго человека к самому себе (а у остальных - в той мере, в
какой они такими себе представляются, ведь, как уже было сказано,
добродетели и добропорядочному человеку в каждом частном случае положено
быть мерой): он ведь находится в согласии с самим собой и вся душа [его во
всех ее частях] стремится к одним и тем же вещам. Далее, он желает для себя
самого того, что является и кажется благами (tagatha kai phainomena), и
осуществляет это в поступках (ибо добродетельному свойственно усердие в
благе), причем [и желает, и осуществляет он это] ради самого себя, а именно
ради мыслящей части души (to dianoetikon), которая, как считается, и
составляет [самость] каждого (hoper hekastos). Кроме того, он желает, чтобы
он сам был жив, цел и невредим, и прежде всего та его часть, благодаря
которой он разумен (phronei). В самом деле, "быть" - благо для
добропорядочного человека, и каждый желает собственно благ себе, так что
никто не выберет для себя владеть хоть всем [благом] при условии, что он
станет другим [существом] (а ведь бог-то как раз и обладает [всем благом]);
напротив, [только] при условии, что 6п останется тем, кто есть, - кем бы он
ни был - [человек желает себе блага]. Между тем каждый - это, пожалуй, его
понимающая часть (to nooyn), или прежде всего она. И [добропорядочный]
человек желает проводить время сам с собою, ибо находит в этом удовольствие,
ведь и воспоминания о совершенных поступках у него приятные, и надежды на
будущее добрые (agathai), а такие вещи доставляют удовольствие. И для его
мысли в изобилии имеются предметы умозрения (theoremata). И горе, и
удовольствие он лучше всего разделит с самим собою, потому что страдание ему
причиняют и удовольствие доставляют во всех случаях одни и те же вещи, а не
один раз одно, другой - другое, он ведь чужд запоздалому раскаянию.
Итак, поскольку каждый из этих признаков присутствует в отношении
доброго человека к самому себе, а к другу относятся, как к самому себе
(потому что друг - это иной [я сам]), постольку считается, что и дружба
есть, если есть тот или иной признак, а друзья - те, в чьих отношениях
имеются эти [признаки]. Оставим пока вопрос о том, возможна или нет дружба с
самим собою. По всей видимости эта дружба возможна, поскольку [душа] состоит
из двух или более ,[частей], и еще потому, что чрезмерность в дружбе
сравнивается с [дружбой] к самому себе.
На первый взгляд названные [признаки], кажется, имеются в отношении к
себе у большинства людей, хотя бы эти люди были дурными. А в таком случае
причастны ли они к данным [признакам] в той мере, в какой они сами себе
нравятся и представляются себе добрыми? Ведь ни у одного из окончательно
дурных и нечестивых их все-таки нет, да и не кажется, [будто есть]. Навряд
ли имеются эти [черты] у [просто] дурных, ибо они находятся в разладе с
самими собою и влечения их обращены к одному, а желания - к другому; таковы,
например, невоздержные: тому, что им самим кажется благом, они предпочитают
удовольствия, хотя бы и вредоносные. Так и другие из трусости ли или из
праздности перестают делать то, что, по их же мнению, самое для них лучшее.
А те, кто много совершили ужасных поступков и ненавистны за порочность
(mokhteria), бегут из жизни и убивают себя. И порочные ищут, с кем вместе
провести время, избегая при этом самих себя. Дело в том, что наедине с собою
они вспоминают много отвратительного [в прошлом] и [в будущем] ожидают
другое [такое же], но с другими людьми они забываются. Не имея в себе
ничего, вызывающего дружбу (oyden phileton), они не испытывают к себе ни
одного из дружеских чувств (oyden philikon). Наконец, такие люди не делят с
самими собою ни радости, ни горя, потому что в их душе разлад, т. е. при
воздержании от чего-либо одна часть души из-за порочности чувствует
огорчение, а другая получает удовольствие, и одна тянет в одну, другая в
другую сторону, словно хотят разорвать [на части]. И поскольку невозможно
испытывать страдание и удовольствие одновременно, то вскоре после
[удовольствия человек] все-таки страдает от того, что получил удовольствие,
и хотел бы, чтобы этого удовольствия у него не было: в самом деле, дурные
люди полны раскаянья.
Таким образом, оказывается, что дурной человек не настроен дружески
даже к самому себе, потому что в нем нет ничего, что вызывало бы дружбу
(phileton). А коль скоро такое состояние слишком злосчастно, то и нужно изо
всех сил избегать порочности (mokhteria) и стараться быть добрым. В самом
деле, тогда и к себе можно относиться дружески, и стать другом для иного
человека.
5(V). Расположение (eynoia) похоже на дружеское отношение (to
philikon), но это тем не менее не дружба, потому что расположение может быть
обращено к незнакомым и быть тайным, а в дружбе это невозможно. Прежде это
было сказано.
Но расположение - это и не дружеское чувство, потому что в нем нет ни
напряжения, ни стремления, а они сопутствуют чувству дружеской
привязанности. Кроме того, чувство дружеской привязанности обусловлено
[длительной] взаимной близостью, (meta synetheias), а расположение может
возникнуть внезапно, как, например, к участникам состязаний: люди становятся
человека, питающего дружбу и делающего добро, напротив, в меру своей
учтивости (kharieis) отплачивают ему, делая добро в свою очередь. А кто
[делает добро] с избытком, достигая при этом цели своих стремлений, не
станет, конечно, жаловаться на друга, ведь стремится каждый к благу. Редки
жалобы у друзей ради удовольствия; в самом деле, оба, коль скоро они
наслаждаются совместным времяпрепровождением, одновременно получают то, к
чему стремятся, и, жалуясь на того, кому он не нравится, человек показался
бы смешным: есть же возможность не проводить дни совместно.
Зато дружба из соображений пользы чревата жалобами; обращаясь друг к
другу за поддержкой, всегда нуждаются в большем, причем уверены, что имеют
меньше, чем прилично, и упрекают за то, что получают не столько, сколько
нужно, хотя они этого достойны; но делающие добро не способны оказывать
поддержку в той мере, в какой нуждаются те, кто ее принимает.
Кажется, подобно тому как правосудие бывает двух видов - одно
неписаное, а другое по закону, так и в дружбе ради пользы различаются дружба
на нравственной и на законной [основе]. Таким образом, больше всего жалоб
возникает, когда завязали и расторгли [дружественные отношения], имея в виду
не один и тот же [их вид].
[Отношения] на основе закона - это [отношения] на оговоренных условиях,
причем или чисто торгашеские - "из рук в руки", или более свободные с точки
зрения сроков, но при соглашении, кому что [причитается].
В этой [разновидности] обязательства ясны и не являются предметом
разногласий, отсрочка же делается по-дружески. Поэтому кое у кого такие
случаи не относятся к ведению правосудия, напротив, люди уверены, что,
заключив сделку на доверии, нужно примириться [с последствиями].
Что же касается дружбы ради пользы на нравственной основе, то она
[существует] не [на оговоренных условиях], так что подарок или другую
какую-то [любезность] делают как другу, однако ожидают получить [в ответ]
столько же или больше, словно не подарили, а дали взаймы. И если при
расторжении отношений [положение будет] не таково, как была при их
завязывании, будут жаловаться. Это происходит потому, что, хотя все или
большинство желают прекрасного, выбор свой останавливают (proaireisthai)
все-таки на выгодном. Между тем прекрасно само по себе делать добро, а не
[делать его], чтобы получить [добро] в ответ; что же касается принятия
благодеяний, то оно выгодно, [а не прекрасно].
Итак, если есть возможность, следует отдать назад стоимость полученного
[блага], {тому, кто этого хочет}, (ибо не следует делать другом против воли;
напротив, как совершивший вначале ошибку и принявший благодеяние, от кого не
следовало, т. е. не от друга и не от того, кто творит [добро] ради самого
добра, облагодетельствованный должен расторгнуть ["дружбу"] так, словно она
на оговоренных условиях), + причем то, что и сам [человек] согласился бы +
возвратить при возможности, а при невозможности даже даятель не стал бы
требовать. Словом, если есть возможность, следует возвращать полученное. И
надо внимательно следить, кто оказывает благодеяние и на каких [условиях],
чтобы либо принять его на этих [условиях], либо не [принять].
Спорным является вопрос, что следует считать мерой, чтобы
соответственно отдавать назад: выгоду принявшего благодеяние или же [само]
благодеяние сделавшего [доброе дело]? Действительно, принявши [какое-нибудь
благодеяние], утверждают, что получили от благодетелей то, что для последних
ничего не стоит и что можно получить у других, преуменьшая тем самым
[благодеяние]. А те в свою очередь [говорят], что это самое большое из того,
что есть у них самих, чего к тому же нельзя было получить у других, да к
тому же [сами они] были в опасности или испытывали нужду именно в этом.
В таком случае, не правда ли, мерой при дружбе ради пользы является
выгода того, кто ее получает? Ведь это он нуждается, и [благодетель]
оказывает ему поддержку, имея в виду получить такую же. А значит, поддержка
была таких размеров, как полученная выгода, и отдавать следует столько,
сколько досталось, или даже больше, ибо это прекрасней.
Но в дружбах, основанных на добродетели, не бывает жалоб, мерой же
служит, вероятно, сознательный выбор совершившего [доброе дело], ибо с точки
зрения добродетели и нрава главное заключено в сознательном выборе.
16 (XIV). Разногласия бывают и в дружбах, основанных на превосходстве,
потому что обе стороны требуют большего; всякий раз, как это происходит,
дружба расторгается. Действительно, лучший уверен, что ему самому прилично
иметь больше, ибо добродетельному [должны] уделять больше; так же
[рассуждает и тот, кто] оказывает больше помощи, ведь говорят, что
бесполезному не следует иметь равную [с другими долю] и что получается
повинность, а не дружба, если от дружбы будут получать не по стоимости
[затраченных] трудов. Они думают, что, как при имущественных
взаимоотношениях больше получает тот, кто сделал больший взнос, так должно
быть и в дружбе. А нуждающийся и занимающий более низкое положение считает
наоборот: добродетельному другу, моя, свойственно оказывать поддержку
нуждающимся [друзьям], ибо говорят: в чем польза быть другом
добропорядочному человеку или государю, если не будешь от этого ничего
иметь?
Так что, похоже, требования обеих сторон правильны и каждому следует
уделять от дружбы большую [долю], однако не одного и того же, но обладающему
превосходством больше чести, а нуждающемуся - прибыли, ибо для добродетели и
благодеяния честь - это награда, а для нужды прибыль - это поддержка. Так
же, очевидно, обстоят дела и в государственном устройстве, а именно не
оказываются почести тем, кто не приносит обществу никакого блага;
действительно, общее [благо] дается тому, кто благодетельствует па общее
[благо], а почесть и есть такое сообща воздаваемое [благо]. Нельзя, в самом
деле, получать [от государства] одновременно и деньги, и почести, ибо никто
не потерпит обойденности во всем. Так что обойденному в деньгах уделяют
честь, а падкому на дары - деньги, ибо соответствие достоинству создает
справедливое равенство и, как было сказано, сохраняет дружбу, [или
дружественность].
Так должно происходить общение и у неравных, причем тот, кому оказана
поддержка деньгами или в добродетели, должен в ответ выказывать почтение,
отвечая тем, чем может. В дружбе ведь ищут возможного, а не [воздаяния
точно] по достоинству, да и не во всех случаях это возможно, как, например,
в почестях богам и родителям, ибо никто, пожалуй, никогда не воздаст им
достойную честь, но, кто посильно (eis dynamin) чтит их, считается добрым
человеком.
Вероятно, поэтому считается, что сыну невозможно отречься от отца, а
отцу от сына [можно], ибо сын должен отдавать долг, но, что бы он ни сделал,
он не сделает того, что достойно полученного прежде [от отца], а значит, он
вечный должник. У тех же, кому должны, есть возможность отказаться [от
должника], и, следовательно, [она есть] у отца. Вместе с тем никто, пожалуй,
и, по-видимому, никогда не отступается [от сына], если он не чрезмерно
[погряз] в пороке; помимо естественной [родительской любви] дружбы человеку
[свойственно] не отказываться от поддержки и услуг [сына]. А плохой [сын]
взбегает или не старается оказывать [отцу] поддержку; большинство ведь
желает получать благодеяния, а делать добро избегает, как невыгодного
[занятия].
Будем считать, что об этом сказано.
1(I). Во всех разнородных дружбах пропорциональность приравнивает и
сохраняет дружбу, как то и было сказано; так, при государственной [дружбе]
башмачник за башмаки по [их] стоимости (kaf axian) получает вознаграждение,
и ткач тоже, и прочие. В этом случае наготове общая мера - монета, и с ней
поэтому все соотносится, ею и измеряется. Что же до любовной [дружбы], то
влюбленный иногда жалуется, что при избытке дружбы с его стороны он не
получает ответной дружбы, при этом он, может статься, не обладает ничем, что
служит предметом дружеской приязни; возлюбленный же часто жалуется, что
влюбленный прежде сулил все, а теперь ничего не исполняет. Такое случается
всякий раз, когда влюбленный дружит с возлюбленным из-за удовольствия, а
возлюбленный с влюбленным - из-за пользы, но у обоих нет того, [чего они
ждут друг от друга]. Именно при дружбе ради этих [целей] ее расторжение
происходит всякий раз, когда не получают того, ради чего дружили, ибо в этом
случае любят не самих друзей, а то, что у них имеется, это, между тем,
непостоянно, а потому таковы и дружбы. Но [дружба] нравов, существующая сама
но себе, постоянна, как и было сказано.
Разногласия возникают и тогда, когда получают другое, т. е. не то, к
чему стремились, ибо не получать того, к чему тянет, все равно что ничего не
получать; так, например, [в случае] с кифаредом, которому [царь] посулил тем
большую плату, чем лучше он будет петь, но наутро на его требование
обещанного сказал, что за удовольствие ему уже было отплачено удовольствием.
Если бы, действительно, каждый из них желал того, [что получил, то каждый]
получил бы достаточно, но если один желал веселья, а другой - заработка и
одни имеет, что желал, а другой нет, при таких взаимоотношениях не будет,
пожалуй, ничего хорошего, потому что человек обращается за тем, в чем
нуждается, и, во всяком случае, ради этого он отдаст, что имеет.
Но кому же из двух установить стоимость: тому ли, кто первым расточает,
или тому, кто первым взял? Ведь тот, кто дает первым, [оценивать свое
даяние,] похоже, предоставляет другому. Говорят, это делал Протагор, ибо
всякий раз, как он обучил чему бы то ни было, он приказывал ученику оценить,
сколько, по его мнению, стоят [полученные] знания, и столько брал. В
подобных случаях некоторые довольствуются [правилом] "плати, сколько
спросят"; а на тех, кто, взяв сначала деньги, потом ничего из того, о чем
говорили, не делают, потому что их обещания были чрезмерны, - на тех,
разумеется, жалуются, ибо они не исполняют того, о чем было соглашение.
Софисты, вероятно, были вынуждены делать это, [т. е. брать, плату вперед],
потому что никто не дал бы денег за их знания. Так что на них, конечно,
жалуются как на людей, которые не делают того, за что взяли плату.
О расточающих первыми ради самих друзей в тех случаях, когда соглашения
о [взаимном] содействии не бывает, сказано, что они не вызывают жалоб (ибо
именно такова дружба по добродетели). А вознаграждение здесь должно
соответствовать сознательному выбору [того, кто дал первым], ибо
[сознательный выбор блага для другого] отличает друга и добродетель. Так,
видимо, должно быть и у тех, кто занялся сообща философией, [т. е. у
учителей и учеников], ибо здесь стоимость не измеряется в деньгах да и
равновеликого воздаяния (time), пожалуй, не существует, однако, быть может,
в этом случае достаточно того, что посильно, точно так, как и в отношении к
богам в родителям.
Но если даяние не такого рода, но предполагает [воздаяние], то прежде
всего нужно, наверное, чтобы обе стороны признавали воздаяние достойным, а
если этого не произойдет, то, по-видимому, не только необходимым, но и
правосудным покажется, чтобы тот, кто первым решил принять [услугу или
помощь], устанавливал [их стоимость]. Действительно, сколько один взял себе
в поддержку или сколько он согласился [отдать] за [полученное им]
удовольствие, столько, получив назад, давший первым будет иметь в качестве
стоимости, определенной тем, кто первым взял.
Оказывается, так бывает и при купле-продаже, и кое-где есть законы,
которые запрещают судебное разбирательство добровольных сделок (ta hekoysia
symbolaia), подразумевая тем самым, что с тем, кому оказал доверие, [сделка]
должна быть расторгнута на тех же основаниях, на каких вступили во
взаимоотношения. В самом деле, считается более правосудным, чтобы
[стоимость] установил тот, кому была предоставлена возможность [это
сделать], а не тот, кто ее предоставил. Ведь для большинства вещей владельцы
и желающие получить эти вещи назначают не равную цену, потому что свое
собственное, к тому же отдаваемое, каждому кажется стоящим много. Но
вознаграждение все-таки соответствует тому, сколько установят принимающие
[даяние]. Нужно, наверное, чтобы цену назначили не ту, что кажется достойной
владельцу, а ту, что он назначал, прежде чем стал владельцем.
2(II). Трудности заключаются и в следующих вопросах: предоставлять ли
все на усмотрение отца и во всем слушаться его, или же при недуге надо
верить врачу, а военачальником назначать способного вести войну? А также:
кому больше оказывать услуги - другу или добропорядочному человеку и что
важнее - воздать благодарность благодетелю или расточать [благодеяния]
товарищу, если и для того, и для другого [одновременно] нет возможности? Не
правда ли, нелегко точно определить все такие случаи? В самом деле, часто
они бывают отличны по самым разным признакам: по величине и ничтожности, по
нравственной красоте и необходимости.
Совершенно ясно, что не следует предоставлять все на усмотрение одного
и того же лица и что в большинстве случаев следует, скорее, воздавать за
благодеяния, нежели угождать товарищам, точно так же, как прежде, чем давать
товарищу, следует возвратить долг тому, кому должен.
Но может быть, так следует поступать не всегда. Например, следует ли
выкупленному у разбойников в свою очередь выкупить освободителя, кем бы тот
ему ни был, или отплатить ему, даже не попавшему в плен, но требующему
воздаяния, [когда] выкупить нужно отца? Не правда ли, принято считать, что
отца надо выкупить скорее, чем даже самого себя.
Стало быть, в общем, как уже сказано, долг следует вернуть, но, если
это даяние перевешивают нравственно прекрасное или необходимое, следует
отклониться в их сторону. Ведь иногда и вознаграждение за первоначально
полученное не дает справедливого равенства, а именно когда один делает
добро, зная, что другой человек добропорядочный, а этому другому приходится
воздавать тому, кого он считает испорченным. Иногда ведь не следует давать в
свой черед взаймы даже заимодавцу, потому что он дал взаймы доброму
человеку, уверенный, что получит [обратно], а добрый не надеется получить от
подлого [что-нибудь назад]. Так что если все действительно обстоит так,
притязания [первого] несправедливы; если же дела обстоят иначе, но думают,
[что так], то и тогда, пожалуй, не покажется, что делать это нелепо. Таким
образом, как уже не раз было сказано, суждения о страстях и поступках
обладают такой же [и не большей] определенностью, как и то, к чему относятся
эти [суждения].
Совершенно ясно, таким образом, что не всем следует воздавать одинаково
и даже отцу не все [причитается], подобно тому как не все жертвы приносят
Зевсу. А поскольку разное [причитается] родителям, братьям, товарищам и
благодетелям, то и уделять каждому следует свойственное ему и подобающее.
Так, видимо, и делают. Ведь на свадьбу зовут родственников, ибо у них общий
род, а совершаемые действия имеют отношение [к роду]; по той же причине и на
похороны, как принято считать, прежде всего надо приглашать родственников.
Если же говорить о пропитании, то тут в первую очередь, видимо, следует
оказывать поддержку родителям, поскольку мы их должники, а кроме того,
оказывать ее виновникам [самого нашего] существования прекраснее, чем самим
себе; и почет родителям [положен], словно богам, но не всякий;
действительно, отцу [положен] не такой же почет, как матери, и равным
образом не такой, [что положен] мудрецу или военачальнику, но отцу оказывают
отцовы почести и соответственно матери, и любому, кто старше, соответственно
его возрасту оказывают почет, вставая ему навстречу, укладывая его и так
далее; в отношении же товарищей, а равным образом и братьев, напротив,
свобода речи (parrhesia) и равенство (keinotes) во всем. Нужно всегда
стараться уделять и родственникам, и членам своей филы, и согражданам, и
всем остальным, что им подходит, и сопоставлять принадлежащее каждому из них
с родством, добродетелью или полезностью. Если речь идет о людях сходного
происхождения, сопоставить это сравнительно просто; более трудоемкое дело,
когда они разны. Отступать из-за этого тем не менее не следует, но надо так
провести разграничение, как это окажется возможным.
3(III). Труден и вопрос о том, расторгать или нет дружеские связи с
теми, кто не остаются прежними. Может быть, нет ничего странного в
расторжении дружбы с теми, кто нам друзья из соображений пользы или
удовольствия, когда ни того, ни другого в них уже не [находят]? Друзьями-то
были тем [выгодам и удовольствиям], а когда они исчерпались, вполне разумно
не питать дружбы. Однако будет подан повод к жалобе, если, любя за пользу
или удовольствие, делали вид, что за нрав. Именно это мы уже сказали в
начале: большинство разногласий возникает между друзьями тогда, когда они
являются друзьями не в том смысле, в каком думают. Поэтому всякий раз, как
человек обманулся и предположил, что к нему питают дружбу за его нрав, в то
время как другой ничего подобного не делает, пусть он винит самого себя; но
всякий раз, когда он введен в заблуждение притворством другого, он вправе
жаловаться на введшего в заблуждение, причем даже больше, чем на
фальшивомонетчика, настолько, насколько ценнее [предмет], на который
обращено коварство.
А когда человека принимают, считая его добродетельным, а он оказывается
испорченным и обнаруживает [это], то разве надо все еще питать к нему
дружбу? Это же невозможно, коль скоро не все, [что угодно], предмет приязни,
а только собственно благо. Подлое же и не является предметом дружеской
приязни, и не должно им быть, ибо не следует ни быть другом подлости
(philoponeros), ни уподобляться дурному: сказано ведь, что подобное - в
дружбе с подобным. Надо ли в таком случае расторгать дружбу немедленно, или,
может быть, не со всеми, но с неисцелимыми в своей испорченности? Однако
помощь тем, у кого есть возможность исправиться, должна иметь в виду скорее
нрав, а не состояние, в той мере, в какой нрав выше [имущества] и теснее
связан (oikeiоteron) с дружбой. Расторгая [дружбу с неисцелимо порочным,
человек] не делает, видимо, ничего странного, ведь другом он был не такому,
[а прежнему], и вот, будучи не в состоянии спасти изменившегося друга, он от
него отступается.
Если же один остается прежним, а другой становится более добрым
человеком и начинает намного отличаться от первого добродетелью, надо ли
обращаться с первым как с другом? или это невозможно? При большом
расхождении становится особенно ясно, [что это невозможно], например, в
дружбах с детства; действительно, если один по образу мыслей (tеn dianoian)
остается ребенком, а другой становится мужем в лучшем смысле слова (hoios
kratistos), то как им быть друзьями, когда им нравится не одно и то же и
радуются и страдают [они по разным поводам]? Ведь даже отношение друг к
другу у них будет не совпадать, а без этого, как мы видели, нельзя быть
друзьями, ибо без этого невозможно иметь общий образ жизни (symbioyn). Об
этом уже было сказано.
Должно ли в таком случае отношение к [другу детства] не иметь никаких
отличий, как если бы он никогда не был другом? Нет, пожалуй, следует хранить
память о былой близости, и, подобно тому как друзьям, по нашему мнению,
следует угождать больше, чем посторонним, так и бывшим друзьям ради прежней
дружбы нужно уделять какое-то [внимание] в тех случаях, когда дружба была
расторгнута не из-за чрезмерной испорченности.
4 (IV). Проявления, [или признаки], дружбы (ta philika) к окружающим,
по которым и определяются дружбы, похоже, происходят из отношения к самому
себе. В самом деле, другом полагают того, кто желает блага и делает благо,
[истинное] (tagatha) или кажущееся, ради другого, или того, кто желает во
имя самого друга, чтобы тот существовал и жил; именно это дано испытывать
матерям к детям и тем из друзей, кто рассорился. А другие признают другом
того, кто проводит с другим время и вместе с ним на одном и том же
останавливает выбор иди же делит с ним горе и радости. И это все тоже в
первую очередь бывает у матерей [в их отношении к детям]. По одному из этих
признаков и определяют дружбу. Каждый из данных признаков присутствует в
отношении доброго человека к самому себе (а у остальных - в той мере, в
какой они такими себе представляются, ведь, как уже было сказано,
добродетели и добропорядочному человеку в каждом частном случае положено
быть мерой): он ведь находится в согласии с самим собой и вся душа [его во
всех ее частях] стремится к одним и тем же вещам. Далее, он желает для себя
самого того, что является и кажется благами (tagatha kai phainomena), и
осуществляет это в поступках (ибо добродетельному свойственно усердие в
благе), причем [и желает, и осуществляет он это] ради самого себя, а именно
ради мыслящей части души (to dianoetikon), которая, как считается, и
составляет [самость] каждого (hoper hekastos). Кроме того, он желает, чтобы
он сам был жив, цел и невредим, и прежде всего та его часть, благодаря
которой он разумен (phronei). В самом деле, "быть" - благо для
добропорядочного человека, и каждый желает собственно благ себе, так что
никто не выберет для себя владеть хоть всем [благом] при условии, что он
станет другим [существом] (а ведь бог-то как раз и обладает [всем благом]);
напротив, [только] при условии, что 6п останется тем, кто есть, - кем бы он
ни был - [человек желает себе блага]. Между тем каждый - это, пожалуй, его
понимающая часть (to nooyn), или прежде всего она. И [добропорядочный]
человек желает проводить время сам с собою, ибо находит в этом удовольствие,
ведь и воспоминания о совершенных поступках у него приятные, и надежды на
будущее добрые (agathai), а такие вещи доставляют удовольствие. И для его
мысли в изобилии имеются предметы умозрения (theoremata). И горе, и
удовольствие он лучше всего разделит с самим собою, потому что страдание ему
причиняют и удовольствие доставляют во всех случаях одни и те же вещи, а не
один раз одно, другой - другое, он ведь чужд запоздалому раскаянию.
Итак, поскольку каждый из этих признаков присутствует в отношении
доброго человека к самому себе, а к другу относятся, как к самому себе
(потому что друг - это иной [я сам]), постольку считается, что и дружба
есть, если есть тот или иной признак, а друзья - те, в чьих отношениях
имеются эти [признаки]. Оставим пока вопрос о том, возможна или нет дружба с
самим собою. По всей видимости эта дружба возможна, поскольку [душа] состоит
из двух или более ,[частей], и еще потому, что чрезмерность в дружбе
сравнивается с [дружбой] к самому себе.
На первый взгляд названные [признаки], кажется, имеются в отношении к
себе у большинства людей, хотя бы эти люди были дурными. А в таком случае
причастны ли они к данным [признакам] в той мере, в какой они сами себе
нравятся и представляются себе добрыми? Ведь ни у одного из окончательно
дурных и нечестивых их все-таки нет, да и не кажется, [будто есть]. Навряд
ли имеются эти [черты] у [просто] дурных, ибо они находятся в разладе с
самими собою и влечения их обращены к одному, а желания - к другому; таковы,
например, невоздержные: тому, что им самим кажется благом, они предпочитают
удовольствия, хотя бы и вредоносные. Так и другие из трусости ли или из
праздности перестают делать то, что, по их же мнению, самое для них лучшее.
А те, кто много совершили ужасных поступков и ненавистны за порочность
(mokhteria), бегут из жизни и убивают себя. И порочные ищут, с кем вместе
провести время, избегая при этом самих себя. Дело в том, что наедине с собою
они вспоминают много отвратительного [в прошлом] и [в будущем] ожидают
другое [такое же], но с другими людьми они забываются. Не имея в себе
ничего, вызывающего дружбу (oyden phileton), они не испытывают к себе ни
одного из дружеских чувств (oyden philikon). Наконец, такие люди не делят с
самими собою ни радости, ни горя, потому что в их душе разлад, т. е. при
воздержании от чего-либо одна часть души из-за порочности чувствует
огорчение, а другая получает удовольствие, и одна тянет в одну, другая в
другую сторону, словно хотят разорвать [на части]. И поскольку невозможно
испытывать страдание и удовольствие одновременно, то вскоре после
[удовольствия человек] все-таки страдает от того, что получил удовольствие,
и хотел бы, чтобы этого удовольствия у него не было: в самом деле, дурные
люди полны раскаянья.
Таким образом, оказывается, что дурной человек не настроен дружески
даже к самому себе, потому что в нем нет ничего, что вызывало бы дружбу
(phileton). А коль скоро такое состояние слишком злосчастно, то и нужно изо
всех сил избегать порочности (mokhteria) и стараться быть добрым. В самом
деле, тогда и к себе можно относиться дружески, и стать другом для иного
человека.
5(V). Расположение (eynoia) похоже на дружеское отношение (to
philikon), но это тем не менее не дружба, потому что расположение может быть
обращено к незнакомым и быть тайным, а в дружбе это невозможно. Прежде это
было сказано.
Но расположение - это и не дружеское чувство, потому что в нем нет ни
напряжения, ни стремления, а они сопутствуют чувству дружеской
привязанности. Кроме того, чувство дружеской привязанности обусловлено
[длительной] взаимной близостью, (meta synetheias), а расположение может
возникнуть внезапно, как, например, к участникам состязаний: люди становятся