Арсан Эммануэль. Эммануэль

   «Какой?» — спросила себя Эммануэль, но как-то вяло, без истинного любопытства. И какая комбинация лучше: две женщины и один мужчина или одна женщина и двое мужчин? Последнее сочетание показалось ей более соблазнительным. Вторым мужчиной мог бы быть Кристофер. Или Марио. Нет, не Марио. И Кристофер — тоже нет.
   — А что вы думаете об этом? — спросила она молодого человека.
   — Две женщины кажутся мне более логичным вариантом, особенно если они к тому же лесбиянки. Но, во всяком случае, главное — это начать. Тем путем или этим — разница небольшая. Я пришлю вам свою книгу…
   — Что-нибудь о браке втроем?
   — И еще о многом другом.
   — Хорошо, я должна ее прочесть, потому что я ведь толком не знаю, как это делается. Наверное, это напоминает танец втроем?
   — Совершенно верно.
   Эммануэль постаралась показать свое удивление по поводу такого простого решения вопроса. Но собеседник продолжал:
   — Правда, это немного покрепче, слава Богу! Если бы это напоминало детские игры, то что же здесь хорошего, правда? Не было бы ничего возбуждающего!
   Мы здесь не для того, чтобы забавляться, подумала Эммануэль. Мы пришли в этот мир, чтобы дать завтрашним существам их шанс, не бросить вызов морали, не переступить ее, а создать новую. В эпоху звездолетов смешными кажутся мученья сэра Галахада. Пить яблочный сидр добрых старых дней, старой доброй морали можно было в старые добрые времена. Но мы должны найти нечто лучшее, если мы намерены лететь к Бетельгейзе.
   «Однако, — подумала она, — я играю роль Марио».
   — Я не думаю, что мы сможем в самом деле все это изменить, — продолжала она свои размышления вслух, — но если мы хотим, чтобы наши дети были смелее нас, мы должны идти этим путем.
   Собеседник кивнул с самым серьезным видом.
   — Вы сентиментальны.
   — Я? — возмутилась Эммануэль.
   — Для нас, для нас. Мы проницательны и умны, но наши чувства выше вашего понимания. Мы рассуждаем подобно Эйнштейну, а любим в стиле Поля и Виргинии.
   Она пожала плечами:
   — Законы Эйнштейна не имеют и никогда не будут иметь отношения к человеческой любви. Любовь — не предмет физики.
   — Совершенно верно, совершенно верно, — согласился молодой человек. — Здесь и начинаются трудности. Человечество знает только теперешнюю жалкую ступень любви. В этом трагедия рода. Мы должны сосредоточиться на том, чтобы сейчас уже превзойти наши возможности, но пока мы можем только конструировать нашу любовь для нас самих. Неудивительно, что конструкция так неудачна.
   — Мир, — сказала Эммануэль, — холодный, гладкий кусок перкаля, но мы должны сделать его более выразительным, собрать в складки, поставить на нем свое личное клеймо.
   — Время — великий утюг, оно позаботится об этом. Вернитесь через пару тысячелетий назад и посмотрите, останутся ли ваши следы от вашего портновского искусства.
   — Может быть, любви больше и не будет, но следы ее останутся.
   Молодой человек прихлебнул из большою бокала и решил переменить тему:
   — Провести афинскую ночь с целым стадом мужчин — это дело не метафизики, это дело фантазии. Вы здесь прекрасно проводите каникулы. Но это же исключение из правил вашей обычной жизни: вы уклонились от морали, но не создали никакой новой, своей.
   — Вы ошибаетесь, я пришла сюда и делала всю ночь то, что я делала, потому что считаю это правильным!
   — «В чистоте все чисто, и нет ничего нечистого самого по себе», — говорит святой Павел, но добавляет: «Все позволено, но не все из этого обязательно». Если вы хотите изменить мир, то не думаете же вы, что его можно изменить только на таких веселых вечеринках. Вы должны приступить к осуществлению вашей новой морали у себя дома, и не только по праздникам, но и в будни. Ваше отношение к делу приобретет вескость неопровержимого доказательства, коль скоро ваше поведение в Малигате станет для вас ежедневной рутиной. А пока вы остаетесь конформистом, примирившимся с условностями, пока вы превращаетесь в неистового любовника только после захода солнца, что же я могу думать об этом? Я только тогда стану вашим последователем, когда вы скажете, например, что вы привели Жана к Маре. Или когда вы расскажете своему супругу, что после обеда отдались его друзьям. Не по секрету, а на виду у всех. Не только этой ночью, но и во всякую ночь.
   Он замолчал. Эммануэль встала, не боясь показаться невежливой. Интересно, можно ли отыскать снова Мерви? Вдруг она наткнулась на металлический орнамент двери. Она не думала уходить, но дверь была открыта, и Эммануэль воспользовалась ею. Она прошла пустынную галерею. Была жаркая ночь. Она заглядывала в разные комнаты, все были полны народу. И вдруг она увидела Марио! Она вскрикнула от радости, но он не услышал ее, не заметил: он слишком был занят любовью с каким-то юным Ганимедом…
   Она подошла на цыпочках, стараясь сдержать смешок, и заглянула через плечо Марио на бьющееся под ним обнаженное тело. Это была Би.
   Эммануэль чуть не потеряла сознание. Ее чистая маленькая Би! Марио, который никогда не интересовался женщинами, яростно совокупляется с той, к кому Эммануэль напрасно стремится уже столько дней. Она еще раз взглянула, но глаза ее уже ничего не могли различить. Слезы обиды застилали ее взор. Она пошла, сама не зная куда, пока в одной из комнат не увидела Ариану, сидящую в группе гостей. Эммануэль кинулась к ней, упала на колени, положила голову на бедра графини.
   — Возьми меня отсюда, — взмолилась она, — Я не хочу здесь больше оставаться. Пойдем отсюда!
   — Но в чем дело дорогая, — спросила Ариана с притворным участием, — кто-нибудь обидел тебя?
   — Нет. Никто. Но я хочу домой.
   — Домой? Но там никого нет. Что ты будешь там делать?
   — Тогда возьми меня к себе.
   — Ты в самом деле хочешь ко мне?
   — Да.
   — И останешься у меня?
   — Да, да!
   — И будешь моей?
   — Да, обещаю. Буду. Я хочу этого.
   — Ты не обманываешь?
   — Разве ты не видишь, у меня нет никого, кроме тебя!
   Ариана наклонилась и поцеловала ее.
   — Поехали!
   Эммануэль провела рукой по волосам Арианы.
   — Я буду делать все, что ты захочешь Подруга взяла ее за руку и повела по залитым лунным светом мраморным ступеням вниз, в сад.
   — Но я же совсем голая, — пожаловалась капризным голосом избалованного ребенка Эммануэль, — А, какая разница!
   Они ехали в автомобиле Арианы, не нарушая молчания. Голова Эммануэль лежала на плече Арианы. Начинался рассвет, один за другим гасли уличные фонари. Мимо них проплывали автобусы, торговцы устанавливали свои тележки. На перекрестке, где машины и люди ждали зеленого света, уличные мальчишки таращили глаза на открытый «родстер», в котором сидела совершенно обнаженная женщина.
   Лакей открыл тяжелые двери посольства. Обе женщины поднялись в комнаты Арианы. Эммануэль тут же кинулась в постель, свернулась калачиком. Голос Арианы долетал до нее уже сквозь сон.
   Графиня сняла кимоно, свидетеля ее подвигов в Малигате. Открыла маленькую дверь в соседнюю комнату.
   — Иди-ка сюда, посмотри, — произнесла она, прижав палец к губам. Ее муж подошел к краю кровати.
   — Смотри на нее, — прошептала Ариана. — Она моя, но я буду ее одалживать тебе.
   Потом, сделав ему знак, чтобы он ушел, она упала на постель рядом со спящей Эммануэль. Обхватила ее обеими руками и провалилась в сон.

СЧАСТЬЕ АРИАНЫ

   Жизнь у Арианы стерла и дни, и ночи. Долго ли оставалась у нее Эммануэль? Вернулся ли уже ее муж? Она не имела об этом ни малейшего представления.
   — Всякий раз, когда я застану тебя бездельничающей, я буду тебя наказывать, — так предупредила Ариана Эммануэль. И она держала свое слово, ведя точный учет часам, которые Эммануэль проводила, наслаждаясь своим телом самостоятельно. Если же Эммануэль слишком долго спала по утрам или же проводила много времени за туалетом, ее подвергали немедленному наказанию. Она обязана проводить время в постели, подвергаясь обучению интенсивному и в строгом ритме, таком, какого она не знала до сих пор.
   — Будь ненасытной, — увещевала ее наставница, и, к своему великому изумлению, Эммануэль такой и становилась.
   «Аутоэрастия» — так называла этот вид занятий Ариана, и хвалебная песнь этой страсти постоянно звучала из ее уст.
   — Это необходимо так же, как нужна меткость в бейсболе или крокете… Любить — без этого человек не может обойтись так же, как без еды и дыхания. И если кто-то считает мастурбацию потерянным временем, тогда потерянное время — и писание портретов на холсте, и сочинение концерта для флейты… Если хочешь знать, мастурбация — это поэзия!
   И еще она говорила:
   — Я могла бы перенести, если бы ты сказала, что больше не хочешь заниматься любовью, но я бы тебя убила, услышав, что ты отказываешься от мастурбации.
   И еще:
   — Когда ты познакомишься с новой девицей, спроси ее, сколько раз в день она забавляется сама с собой. И если она делает это не так часто, как ты, она не стоит твоего внимания.
   Или же:
   — Знаешь ли, что многие мужчины женятся, даже не пытаясь узнать, мастурбировали ли когда-нибудь их невесты? Что за любовь может быть у них? И снабжала это таким примечанием:
   — Есть мужчины, которые предпочитают жениться на женщинах, совершенно равнодушных к своему полу… Я думаю, что это извращение!
   Ариана заставляет свою узницу ласкать самое себя до изнеможения. Потом она вытягивается на ее неподвижном теле и трется о ее ноги, ее живот, грудь, лицо, пока сама не оказывается в сладком обмороке.
   Порой она ложится на спину, закинув руки за голову, и Эммануэль приникает к ней. Бутон плоти Арианы, выпуклый и твердый, вырастает от прикосновения языка Эммануэль, и та иногда подолгу держит его во рту.
   Когда Ариана утомляется, она зовет Жильбера и указывает на Эммануэль:
   — Теперь ты!
   И он сливается с Эммануэль по два, по три, по четыре раза в день. Теперь он занимается любовью только с нею. И когда он изливается в Эммануэль, Ариана наклоняется к ней и пьет этот коктейль.
   — Ты не думаешь, — сказала она однажды своему супругу, — что Эммануэль была бы для тебя идеальной женой? И твоим друзьям она очень подойдет — они имели бы ее, когда захотят.
   Когда они снова оставались одни, Ариана продолжала наставлять Эммануэль:
   — Одного супруга тебе никак не должно хватать.
   — Но… А как же ты?
   — Я люблю раздаривать своих мужей.
   — Мужей? Разве их у тебя несколько? Прекрасная графиня засмеялась:
   — Я имею в виду будущих.
   Эммануэль подозрительно посмотрела на подругу:
   — Ты больше не любишь Жильбера?
   — Почему ты так думаешь?
   — Но ты же отдаешь его мне.
   — Если бы я его не любила, я бы его тебе никогда не дала.
   — Значит, ты решила делить его с другими?
   — Не совсем так… Ты знаешь, я никогда ничего не решаю заранее. Я прихожу в ужас от всяких планов и проектов. Я жив и живу. И что бы ни происходило, все идет к лучшему.
   — Так. Если ты останешься с мужем — это хорошо. А если ты его потеряешь — это тоже хорошо?
   — Конечно.
   — Значит, ты его не любишь.
   — В самом деле? — Ариана посмотрела на Эммануэль так, что та смутилась, но все же спросила:
   — Ариана, а ты пробуешь все просто потому, что тебе нравится все испытать?
   — Конечно.
   — И ничто не кажется тебе отвратительным?
   — О, почему же… Мне многое кажется отвратительным: все ограничения и все запреты. Все те, кто не хочет ничему научиться. Все люди, живущие, как слизни, в своей молочнокислой добродетели, удовлетворенные собственным окружением, упоенные своим нежеланием узнать что-либо. У них единственный резон — не хочу этого знать, потому что мне это не нравится. А ты спроси их, в чем причина их неприятия этого, почему им это не нравится, и они — к твоему удивлению — даже не смогут ответить. Вот в чем сущность зла, отвратительного, как ты выразилась, — в наслаждении собственным незнанием, в отсутствии любознательности, в отказе от жажды открытий.
   — Но разве, возможно заняться чем-то, что тебе не нравится?
   — Наслаждение можно найти во всем, если не мешает какой-то врожденный порок.
   — Но ведь и то, что доставляет наслаждение, может тоже надоесть.
   — Никогда, если ты умеешь обновлять себя. Вот мы говорим: «Ох, этот малый, как он был хорош в постели!». Но в постели все хороши, лишь бы это делать с кем-нибудь впервые.
   — Но зачем тогда выходить замуж?
   — А ты думаешь, брак — это какая-то наглухо запертая башня? Замуж выходят чтобы быть свободнее. Умная девушка докажет, что после свадьбы у нее будет больше любовников, чем прежде: разве это не стоящий сам по себе резон?
   — Это было бы прекрасно, если бы с этим соглашался муж. Но если женщина идет замуж, чтобы спать со многими мужчинами, мужчина-то женится на ней для того, чтобы она спала только с ним.
   — Так вот жена и должна его перевоспитать, а не хныкать и жаловаться.
   — Даже рискуя расстаться с ним?
   — А как же! Это все равно лучше, чем повернуть назад.
   — Твой муж думает точно так же. Почему же ты хочешь расстаться с ним?
   — Кто тебе сказал, что я этого хочу?
   — Но ты говоришь, что он должен жениться на мне.
   — А разве это означает, что он непременно должен разводится со мною? Жильбер может иметь другую женщину, он может вообще находиться в другом полушарии, но я все равно всегда буду существовать здесь для него.
   — Даже если снова выйдешь замуж?
   — Могу ли я перестать быть Арианой? Я просто буду любить на одного мужчину больше.
   — Но… Если у Жильбера другая женщина, а у тебя другой мужчина, что же общего останется между вами?
   — Наша любовь, разумеется.
   И, видя недоумевающий взгляд Эммануэль, Ариана продолжала:
   — Жильбер и я, мы любим друг друга, но это не та любовь, когда, вцепившись в руку другого, не могут отвести от него зачарованного взгляда. Самая большая радость для нас — видеть, что другой не упускает своего шанса.
   — Но ведь хорошо жить с тем, кого любишь.
   — Конечно, разве я это отрицаю?
   — Как будто…
   — Нет, моя радость, я вовсе этого не отрицаю. Я знаю только то, что жизнь состоит из перемен — вот это-то и прекрасно в ней. Не страшно, что перемены сопряжены с какой-то неизвестностью, приводят к непостоянству — жизнь за это обязательно вознаградит нас. И лучше броситься в этот ноток, жить жизнью. Как только ты подумаешь о том, что ты знаешь, чем это закончится, что ты нашла свою конечную форму и всеми силами своей души будешь стремиться эту форму сохранить, у тебя появится право на постоянство, приличествующее твоему возрасту, и ты получишь свое законное место среди прочих черепов и костей в фамильной усыпальнице, полной тех, кто успокоился раньше тебя.
   Ариана де Сайн улыбнулась портретам своих высоко-добродетельных предков.
   — Конечно, я рада, что у меня такой муж, как Жильбер. Но каждый из нас будет рад за другого, если тот отправится в какое-то новое плавание. Перемена — не потеря, и сопротивляться этому — просто малодушно.
   Ариана посмотрела задумчиво на свою гостью:
   — Если Жильбер умрет, я покончу с собой. Ты не представляешь, что означает это слово: любовь.
   — Может быть, — согласилась Эммануэль, — может быть, ты права: я еще не знаю, что это такое. Но я учусь.
   В другой раз Эммануэль стала размышлять о мистериях Малигата.
   — Кто эта девица с дикой львиной гривой?
   — Командорша нашего Ордена.
   — Она, должно быть, вступила в него в очень нежном возрасте?
   — Нет, просто ее достоинства были оценены с самого начала.
   — Мне хочется поближе узнать ее.
   — Я могу тебя с ней познакомить.
   — Не беспокойся, мы уже познакомились. Правда, не очень близко.
   — А зачем тебе это знакомство!
   — Глупый вопрос!
   — Смотри, не обожги крылышки на этом огне!
   — Слышала от тебя такие предостережения! Ты же всегда звала меня к новым приключениям и трудным испытаниям.
   — Видишь ли, я не знаю, как далеко ты собралась зайти.
   — Скажи мне лучше, какие опасности мне грозят?
   — Ну, знаешь ли, есть наслаждения и смертельные…
   — От чего это зависит? Какие-нибудь сильные наркотики?
   — Не совсем то, что тебе кажется… Не спрашивай меня больше!
   — Но… А у тебя уже были подобные опыты?
   — Я тебе сказала — не спрашивай больше!
   — Все-таки мне ужасно хочется узнать Мерви поближе.
   — Позволь тогда тебя спросить: а что ты сделаешь, чтобы она тебя захотела?
   — А разве недостаточно, чтобы хотела я?
   Ариана смотрела на Эммануэль оценивающим взглядом.
   — Скажи-ка, — спросила она, — все-таки ты в самом деле больше любишь женщин, чем мужчин? Эммануэль нахмурилась, задумалась. Она и сама не могла решить для себя этот вопрос.
   — Я сама не знаю точно. Они мне нравятся. Я люблю это: притрагиваться к грудям, играть языком в их рту, прижиматься к ним и чтобы они ложились на меня. Я люблю их бедра между моими бедрами. Я люблю ощущать их сок на своих губах…
   В ее глазах появилось мечтательное выражение, потом она призналась:
   — Но я люблю и сок Сатира. И еще люблю, когда в меня что-то вонзается.
   — Что касается этого, то тут я могу тебе помочь.
   — Нет, это совсем не то же самое.
   — У меня может быть кое-что и получше.
   — Это зависит от того, кто берется за дело, — усмехается Эммануэль.
   — Решайся же! Хочешь, чтобы я привела сюда какого-нибудь мужчину или положишься на меня?
   — Да лучше ты! — воскликнула Эммануэль. Ариана наклонилась и поцеловала ее: «В награду я позволю тебе опорожнить Жильбера».
   Она вышла и тут же вернулась, неся в руках сундучок из флорентийской кожи с позолоченными застежками по углам. Он был величиной со шляпную картонку и так тяжел, что Ариана несла его с видимым усилием.
   Она поставила ношу на край кровати.
   — Ну-ка, открой.
   Эммануэль поискала хоть какую-нибудь щель в плотной обшивке. Тщетно.
   — Эта штука, видно, с секретом, — констатировала она.
   Ариана торжествующе взглянула на нее и кончиком ногтя поддела невидимую пружинку. Крышка откинулась, и Эммануэль всплеснула руками:
   — Вот это коллекция! — Она засмеялась и спрыгнула с кровати под жалобный стон пружинного матраца.
   Беспорядочно разбросанные, различной длины, в причудливом разнообразии окрасок и форм — фаллосы! Целая плантация этих растений!
   Одни были змееобразные, другие напоминали грибы. Были прямолинейные, с отверстиями, уставившимися в небо; были и изогнутые, восточного типа, окрашенные в медный цвет; одни длинные, другие короткие, стройные тонконожки и коренастые крепыши, гладкие и шершавые… Основания стволов были скрыты в чем-то мягком.
   Владелица, гордясь, вынимала фаллосы из сундука один за другим. Некоторые из них были сделаны из пористой резины, на ощупь напоминающей человеческую плоть, другие — из фарфора или фаянса и могли извергать из себя жидкость. Они выстроились теперь по порядку — от гигантских шишек до сущих крысиных хвостиков. Часть была снабжена грушеобразной приставкой — нажмешь на нее, и размер увеличивается вдвое, а то и больше. Некоторые, сделанные из дерева, раскрашенные и полированные, воскресили в памяти Эммануэль храм, куда пришла она с Марио и где пережила свое первое бангкокское потрясающее приключение. Далеко же она ушла от того места!
   Эммануэль выбирает вещь из эбенового дерева, взвешивает ее в руке. Черные узловатые жилы выступают на поверхности, напоминая корни баньяна. Другие не привлекают Эммануэль. Нет, она предпочитает это изделие из редкого материала. Вот он, «олисбос», плавно изогнутый, такой приятный на ощупь — она так хорошо отдастся ему!
   Но у Арианы на уме другое.
   — Да брось ты эти натюрморты! А вот что ты скажешь об этом произведении?
   И она показывает своей ученице предмет из слоновой кости. Он совершенно необычайной формы. Вовсе не заботясь о правдоподобии, смело и бесстыдно импровизируя, мастер создал что-то вроде короткого вздутого банана, закругленного с обоих концов. Эммануэль не может понять, как удержать эту штуку после того, как введешь ее. Чего доброго» она выскользнет из пальцев и совсем исчезнет в гроте Венеры.
   — Вот как надо им пользоваться, — приступила к объяснению Ариана, — Видишь: он внутри полый и наполнен ртутью. Тебе совсем не надо использовать его как любовника, по методу «ввести-вывести». Ты просто вводишь его и оставляешь там. А теперь можешь походить или усесться в кресло-качалку.
   — В кресло-качалку?
   — Я же тебе сказала: полость наполнена ртутью. А ртуть все время в движении, разбухает там, съеживается, переливается, ударяет в бока, ни на секунду не останавливаясь. Разве тебе непонятно, как это можно использовать?
   — Я хочу прямо сейчас попробовать!
   — Подожди. Взгляни сначала и на это…
   С первого взгляда в новом экспонате не было ничего замечательного. Сделанный из какого-то блестящего металла, средних размеров, традиционной формы, он ничем не мог заинтересовать. Правда, поражал его вес. И еще Эммануэль заметила длинный шнур, отходящий от его основания.
   — Это, кажется электролюбовник? — догадалась она.
   — Это вибромассажер. Он доставит тебе те же ощущения, которые ты испытала, когда я тебя водила в одно купальное заведение. Но он заставит тебя ощутить это в самом твоем нутре, а не на периферии, как было там.
   — Так это должно быть забавным?
   — Да неплохо, но есть кое-что и получше. Вот здесь. И Ариана вытащила из сундучка новый предмет. Он выглядел столь убедительно, что сердце Эммануэль забилось: так это именно то, что есть у каждого настоящего мужчины! Крепость, подвижность этого инструмента, линии и складки его кожи и даже теплота, как будто исходящая от него, — поразительно! Эммануэль схватила его, и он тотчас же напрягся и вспух, словно она прикоснулась к живому существу. Эммануэль пронзительно вскрикнула и уронила игрушку.
   «Слава Богу, — подумала она неожиданно, — он упал на постель, ему не больно».
   — О, это уж слишком, — протестует она. — Это, наверное, подарок самого дьявола. Ариана усмехнулась:
   — Я никак не думала, что ты из секты манихейцев. Она поднимает этот плод своего договора с Князем Тьмы, поглаживает его. Мгновенно он словно переполняется, делается пурпурного, цвета, пульсирует в ее руке. Железы набухают, натягивается кожа — он готов к работе.
   — Видишь, он уже как будто в тебе, а ты ведь ничего еще с ним не делала. Ты можешь спокойно лечь и лежать совсем неподвижно, а все остальное — это уже его забота. Он будет двигаться туда-сюда, становиться тоньше, короче, потом снова расти и делаться твердым, как палка. Будет меняться его температура, ритм, он сможет даже посылать волны, от которых ты будешь извиваться и кричать. И, наконец, когда он убедится, что ты уже не один раз испытала оргазм, он прольется в тебя.
   — Послушай, ты что, принимаешь меня за идиотку?
   — Ну, если ты мне не веришь, попробуй его прямо тут же.
   Но Эммануэль не соблазняется. Дивный прибор, по правде говоря, даже пугает ее.
   — У него внутри ведь что-то есть?
   — Сплошная электроника: батарейки, транзисторы, всякая всячина. Он великолепно оборудован, если ты понимаешь что-нибудь в таких вещах. Знаешь, честно говори, он для меня слишком кибернетичен.
   — Ну, не знаю. Иногда хочется попробовать что-то экстравагантное. Ариана размышляет некоторое время:
   — Вообще советую тебе быть в этих делах поэкстравагантней.
   Обиженный вид Эммануэль снова вызывает улыбку Арианы:
   — Мне хотелось бы посмотреть на тебя в доме одного моего знакомого. Там ты могла бы поиграть с более искусными механизмами, а не с такой игрушечкой, как эта. Но ты, кажется, противница прогресса.
   Ее гостья не реагирует на это провокационное заявление, и Ариана продолжает:
   — Я вижу, тебе неинтересны вещи, о которых я могу рассказать?
   Любопытство Эммануэль оказывается явно сильнее ее осторожности, и, уяснив себе это, Ариана становится хозяйкой положения:
   — Что ты мне пообещаешь в обмен на мою историю?
   — Я отброшу последний стыд.
   — Хорошо, тогда вот что. Сегодня вечером, на теннисе, ты надень свою плиссированную юбочку и чтобы под ней ничего не было. И не обращай на это внимания, прыгай, как горная коза.
   — И для кого же этот бенефис?
   — Для Каминада. Он еще не встречался с тобой и очень этого хочет.
   — Ты никогда мне о нем не говорила.
   — А мне нечего о нем сказать. Он для меня сплошной вопросительный знак.
   — Он молодой или старый?
   — Твоих лет.
   — Бедняга, ему не повезло!
   — А разве ты вышла замуж не за молодого? И, кажется, ты не отказываешься от совсем невинных.
   — Чтобы учиться чему-то, мне нужны люди постарше, поопытней. Или ты думаешь, что я уже настолько продвинулась в своем обучении, что могу сама давать полезные уроки?
   — Уроки мальчишкам, которые выстраиваются в очередь, чтобы увидеть твои ноги и умереть от желания?
   — Ну, пусть так. Но я думаю, что ты поможешь мне обучать их чему-то лучшему в жизни. Мы могли бы вести наши занятия вместе.
   — Вот для начала ты и можешь попробовать моего приятеля Каминада.
   — В чем он наиболее слаб?
   — Ему пока не хватает удовлетворения. Но вот, представь себе, что ты ведешь урок в своем классе. Что ты будешь делать, чтобы твой ученик не занемог от неудовлетворенного желания?
   — Я постараюсь претворить его мечты в действительность.
   — Но тогда ты ни в чем не должна будешь отказывать! Это будет совсем новый мир.
   — Ты мне сказала, что первую фазу уже втайне изучила.