Ассиди Орлова. Застывший огонь

      -- А сколько тебе лет? -- Мэнсон задал этот вопрос, чтобы хоть как-то
разговорить Лалу, но этот диалог ее совершенно не интересовал.
      -- У тебя ничего не болит? -- спросила девушка.
      -- Нет, я в полном порядке.
      -- Тогда я принесу тебе поесть, -- сказала Дала и направилась к двери.
      -- Очень кстати, -- добавил вдогонку Джеф, когда за Ладой уже опустилась
циновка.
      "Куда же я попал?" -- задал себе вопрос Мэнсон. Он встал с лежанки и,
прокравшись к двери, выглянул наружу.
      Ничего существенного он не обнаружил. Только еще с десяток стоящих на
песке хижин и лес. Около одной из хижин дымился костер, и женщина, одетая
как Дала, мешала в большом котле кипевшее варево.
      Первая разведка ничего не прояснила, но выходить из хижины Джеф все еще
опасался, решив разузнать побольше от девушки. Он снова вытянулся на лежанке
и стал вспоминать все произошедшие за последние несколько дней события.
      Блуждание по лесу, дикие муравьи, речные чудовища -- все это Джеф
помнил. Затем несколько невнятно он воспроизвел в памяти угон катера, а
потом, увы, был провал.
      "А очнулся я уже здесь..." -- заключил Джеф, оглядывая стены хижины.
      Циновка поднялась, и снова появилась Дала. В руках она держала
сложенный вчетверо пальмовый лист, на котором стояла большая консервная
банка. Из банки шел пар и, судя по запаху, в ней были речные дары.
      "Ну конечно, а откуда им взять что-то другое?" -- подумал Джеф. Девушка
поставила блюдо на край лежанки и протянула Джефу заостренную палочку.
      -- Спасибо, Дала, -- сердечно поблагодарил он, однако девушка только
равнодушно кивнула. -- Может, поешь со мной?
      Девушка отрицательно покачала головой и, как показалось Джефу,
изобразила на лице брезгливую гримасу.
      -- Ну как хочешь, -- пожал плечами Джеф и внезапно почувствовал, как он
оголодал и стосковался по горячей пище. Поедание древесных дынь помогало не
умереть с голоду, но никак не способствовало нормальному пищеварению, и
последние пару дней Джеф страдал диареей.
      Он ткнул палочкой в мутный бульон и вытащил дымящийся клубень речной
кувшинки. Джеф знал, что это съедобно. По крайней мере, так говорилось в
специальных инструкциях. Вареный корешок был немного горьковат, но вполне
ничего. Следом за ним последовал еще один клубень, а затем несколько
моллюсков и пара раков. Когда последний панцирь был тщательно обсосан, Джеф
удовлетворенно вздохнул и сказал:
      -- Спасибо тебе, добрая хозяйка. Надеюсь, теперь можно пойти помыть
руки?
      -- Сиди здесь, я принесу воду, -- сказала как отрезала Дала и, взяв
опустошенную банку, покинула хижину.
      "Странно, -- подумал Джеф, -- чтобы молодая девушка без интереса смотрела
на такого видного парня, как я? Это нетипично..."
      После еды Джефа потянуло в сон, и он прилег на ставший привычным лежак.
      "Наверное, что-то подмешала в суп, змеюка..." -- уже засыпая,
предположил Джеф.
      Он проспал несколько часов и проснулся, когда его коснулась рука Лалы.
Ее пальцы дотронулись до лица Джефа, и он сразу, без перехода, перешел в
состояние бодрствования.
      В хижине было абсолютно темно, и только сполохи неясного света
обозначали отверстие в крыше.
      -- Лала... -- позвал Джеф и вдохнул запах ее рук, прижав их к своему
лицу. Это был букет лекарственных трав, медовых плодов, речных водорослей и
рыбы.
      -- Вставай, -- прозвучал в темноте голос девушки.
      -- Мы куда-то пойдем? -- спросил Джеф, садясь на своем топчане.
      -- Да, нас ждет Аюпа.
      -- Кто такой Аюпа? -- спросил Джеф.
      -- Не бойся, он не причинит тебе вреда, -- Сейчас голос Лалы звучал более
приветливо, чем днем. Это Джеф сразу заметил.
      -- Я не боюсь. Пойдем к Аюпе.
      Рука Лалы сжала запястье Мэнсона и потянула в темноту. Джеф покорно
последовал за девушкой, и они вместе вышли из хижины. Ночь осветилась ярким
костром, горевшим в центре деревни. Вокруг костра сидели местные жители. Они
оживленно разговаривали и обсуждали какие-то новые приобретения, лежавшие на
расстеленном у костра коврике. Джефу показалось, что некоторые предметы ему
знакомы.
      Лала не отпускала руку Мэнсона и вела его все дальше, прочь от яркого
костра и от людей. Он уже стал рисовать себе смелые картины, когда девушка
остановилась возле хижиныи, отодвинув циновку, втолкнула Джефа внутрь.
      В глаза ударил свет, и Мэнсон прикрыл лицо ладонью.
      -- Проходи, садись, злой человек, -- послышался из темного угла голос
хозяина, -- Сейчас твои глаза при-выкнут...
      Рассмотрев в хижине некое подобие стула, Джеф сел и огляделся.
      Яркий свет исходил от подвешенной на крюке спиртовой тыквы. Фитиль
горел синеватым пламенем, а банка с отбитым дном помогала пламени не дрожать
от возмущений воздуха.
      В самом темном углу были накиданы одеяла, на которых в позе "лотоса"
сидел человек. Возраст его определить было трудно, но, судя по голосу, этот
человек уже давно жил на свете.
      -- Как тебя зовут, злой человек? -- спросил хозяин.
      -- Джеф, сэр. Джеф Мэнсон.
      -- Мне проще произносить Жефа.
      -- Как вам будет угодно, сэр.
      -- Не называй меня "сэр". Называй меня Аюпа,
      -- Да, сэр. То есть да, мистер Аюпа, -- поправился Джеф. Он понимал, что
в темном углу сидел дикарь, но сила, которую излучал старческий голос,
заставляла Мэнсона соблюдать субординацию.
      -- Зачем ты пришел к нам, злой человек? -- спросил Аюпа.
      -- У меня не было выбора, мистер Аюпа. Я надеялся спасти на острове свою
жизнь. Мне показалось, что здесь нет этой нечисти вроде пауков, речных
чудовищ и прочего...
      -- А как ты оказался на Танжере, злой человек? -- спросил Аюпа, и Джеф
отметил, что старик произнес Танжер как Анже.
      -- За мной гнались, мистер Аюпа, и мне ничего не оставалось, как прыгать
в джунгли, -- объяснил Джеф и добавил: -- Я спасал свою жизнь.
      -- Злые люди очень дорожат своей жизнью. Не так ли?
      -- Но это нормально, мистер Аюпа.
      -- Нормально? Какой смысл дорожить жизнью, состоящей только из красного
зла?
      "Ничего себе заявочки -- "из красного зла", -- промелькнуло в голове
Джефа.
      -- Мне не совсем понятно, мистер Аюпа...
      -- Должны ли мы оставить тебе жизнь, злой человек? -- спросил Аюпа.
      Джеф видел только его силуэт, и это, безусловно, мешало установлению
контакта.
      -- Э... С точки зрения гуманистических принципов, мистер Аюпа, я не
нанес вам никакого вреда и оскорбления, а следовательно, нет причин лишать
меня жизни. По-моему, это очевидно... -- сделал заявление Джеф и подумал: "И
куда, интересно, подевался мой пистолет?"
      -- Для тебя очевидно, а для меня нет. Но я думаю, что ты поживешь у нас
какое-то время...
      "Откормят и сожрут, сволочи..." -- промелькнуло в голове Джефа.
      -- Ты поживешь у нас, поскольку я не вижу тебя полностью. Какие-то
неясные тени закрывают тебя от моего взора.
      "Надеюсь, он не имеет в виду плохое освещение?" -- предположил Мэнсон и
сказал:
      -- Безусловно, мистер Аюпа, мы должны лучше узнать друг друга.
Скоропалительные выводы никогда не приводили ни к чему хорошему...
      -- Внутри тебя, злой человек, я вижу еще большее зло... -- словно бы не
слыша Джефа, продолжил свой монолог Аюпа.

47

      Ноги уже сами несли лейтенанта Хаммера. Он, конечно, побежал бы, но на
территории базы это выглядело бы несолидно, и Хаммер намеренно сдерживал
себя. Излишняя нервозность ударяла в ноги, и оттого походка лейтенанта
делала его похожим на гуляющего турвинкля -- торфяного пингвина, которые в
изобилии водились в болотистых долинах Танжера.
      "... Один, два, три, четыре..." -- считал свои шаги Хаммер. Он знал, что
до места наблюдения их ровно пятьсот тридцать четыре.
      Тяжелый бинокль был убран в офицерский планшет, но всякая собака на
базе знала, что к шестнадцати ноль-ноль сам лейтенант Хаммер и его любимый
шестидесятикратный бинокль активного действия проследуют на берег.
      Все, кто в этот час попадался на пути лейтенанта, старались свернуть с
дороги -- встреча с безумцем не сулила ничего хорошего. Один только рядовой
Патрик Пшепански проявлял к Хаммеру живой интерес. На берегу лейтенант часто
курил свои короткие сигары, а потом приходил Патрик и собирал его "бычки".
Не то чтобы Пшепански не хватало курева, но лейтенантские окурки казались
ему особенно хорошими.
      С реки потянуло ветерком, и Хаммер зажмурился. Пахло скорым свиданием с
Элеонорой. Лейтенант миновал проходную, и дорога пошла под уклон. Легко
прыгая по выбитым ступеням, Хаммер спустился до самой воды и пошел вдоль
линии прибоя, ориентируясь на кусты герцибидуса, где находился основной
наблюдательный пункт.
      Пока Хаммер шел по берегу, он старался не смотреть на противоположную
сторону. Во-первых, без бинокля все равно ничего не было видно, а во-вторых,
это притупляло впечатление от первого взгляда. Это Хаммер уже усвоил четко.
Последние несколько метров он преодолел практически в три прыжка и очутился
в рощице герцибидусов, издававших такой уместный горьковатый аромат.
      Лейтенант сел на отполированный до блеска булыжник и привычным
движением достал из планшета бинокль. До появления Элеоноры оставалось не
более пяти минут, но Хаммеру не нужно было смотреть на часы, он собственными
внутренностями чувствовал вибрацию этих последних волнительных секунд.
      Как всегда, первыми появились женщины постарше. Группой из семи-восьми
человек они заходили в реку чуть левее и там, завершив водные процедуры,
переходили к стирке белья. Когда они уже выходили на берег, наступало время
Элеоноры.
      Она появлялась из зарослей ивового кустарника уже без одежды и, ступая
как королева, медленно погружала свое тело в реку. В эти волнующие минуты
лейтенант Хаммер сливался со своим биноклем в единое целое. Он смотрел на
Элеонору, совершенно не анализируя происходящее, слепо предаваясь
составленному сюжету, как зритель на просмотре премьеры. Элеонора, будто
зная, что за ней наблюдают, выверяла каждое свое движение и даже поворот
головы. Она то исчезала в воде, мелькнув словно речной тигр, то выпрыгивала,
оттолкнувшись ото дна, и вода струилась по ее молодому телу, и каждый кадр
этого представления отпечатывался в мозгу лейтенанта Хаммера.
      Вот в нескольких метрах от девушки промелькнул спинной плавник
лиматокуса. Кровожадный хищник проплывал совсем рядом, однако не трогал
девушку.
      Поначалу Хаммера удивляло такое поведение водяных монстров, ведь сам он
неоднократно видел, как лиматокусы атаковали людей, однако со временем, так
и не найдя подходящего объяснения этому феномену, лейтенант просто перестал
задавать себе этот вопрос.
      Вслед за первым лиматокусом появился второй. Потом третий, и вскоре уже
целый хоровод из блестящих черных спин кружил вокруг Элеоноры.
      Девушка закончила купание и направилась к берегу. Она покидала реку
также по-королевски -- не поднимая брызг и не совершая резких движений.
      Затем последовал ее традиционный поклон, который Элеонора дарила реке,
но иногда лейтенанту Хаммеру казалось, что этот поклон был предназначен
именно ему. Ведь он был тем единственным восторженным зрителем, который не
пропускал ни одного спектакля.
      Когда купальщица начала подниматься на берег, где лежала ее одежда,
Хаммер опустил бинокль, чтобы острое желание не искажало его безупречных
чувств.
      Девушка давно ушла, ушли и все остальные купальщицы, а лейтенант Хаммер
продолжал сидеть у реки, погружаясь в растворяющие мир сумерки. В те дни,
когда он не был в наряде, Хаммер любил задержаться на берегу подольше. Он
слушал плеск воды, крики птиц, далекие раскаты смеха пьяных солдат и, только
насладившись своим одиночеством, вновь возвращался на базу. Случалось, что с
наступлением темноты над островом появлялись непонятные светящиеся столбы.
Лейтенант считал их неким "атмосферным явлением" или "природным феноменом".
Столбы загорались неярким желтоватым светом, а потом исчезали. Однажды
Хаммер поделился своими наблюдениями с начальником базы майором Рейнольдсом,
но тот с ходу предложил обстрелять остров из минометов, и тогда эту тему
пришлось закрыть.

48

      Еще целый день Мэнсону пришлось просидеть в выделенной ему хижине, и
лишь один раз его уединение нарушила Дала -- она принесла ему поесть и
отвела в туалет. Вернее, она только показала то место на острове, которое
жители деревни использовали как туалет, и Джеф был несколько смущен,
поскольку до этого он выбирал его совершенно произвольно.
      Деревенское отхожее место выглядело очень своеобразно. Вокруг него
бегали быстроногие песчаные муравьи. Они пощипывали Джефа за ноги и торопили
его, а когда он наконец ушел, муравьи туг же принялись за уборку.
      "И никаких тебе очистных сооружений..." -- оценил всю систему Мэнсон.
      Едва он вышел из-за кустов, как возле него снова появилась Лала. Она
отвела Джефа обратно, а на его предложение сходить к реке ответила отказом.
      -- Но почему бы нам не побродить по острову? Мне надоело быть запертым в
четырех стенах.
      -- Нельзя, -- покачала головой Лала. -- Аюпа не раз-решает. Может быть,
позже.
      -- Слушай, а почему днем в деревне нет мужчин?
      -- Они охотятся.
      -- На острове?
      -- И на острове, и на том берегу, -- махнула девушка в противоположную от
базы сторону.
      -- А солдат они не боятся?
      -- Мы уже пришли, -- сказала Лала, остановившись возле входа в хижину.
      -- Ты зайдешь?
      -- Зачем?
      -- Поговорить -- время скоротать.
      -- Ты странный, Жефа. Злые люди вообще непонятны.
      -- Почему ты называешь меня злым человеком?
      -- Иди в хижину. Потом поговорим.
      Джефу ничего не оставалось, как, пожав плечами, скрыться за циновкой.
От нечего делать он снова улегся на лежанку и долго смотрел на подвешенные
под крышей высохшие букеты. Не покидала мысль о побеге, но куда бежать на
диком Танжере?
      В конце концов Джеф пришел к выводу, что общество туземцев ему
подходило больше, чем общество диких котов и водяных чудовищ.
      "Надо ждать..." -- вздохнул Мэнсон и вскоре заснул. Он снова проспал до
самой темноты и так же, как и в прошлый раз, проснулся от прикосновения руки
Лалы.
      -- Добрый вечер, -- поздоровался Джеф, но девушка ничего не ответила и
потянула его за руку.
      Мэнсон последовал за своей проводницей, и они опять прошли через всю
деревню. Возле некоторых костров в этот вечер царило оживление: женщины
скребли кухонную утварь и обсуждали свои женские проблемы.
      Поодаль, отдельно от женщин, у костров сидели мужчины. Застыв словно
статуи, они неподвижно смотрели на пламя.
      -- Что они делают? -- спросил Джеф у Лалы, но девушка пропустила этот
вопрос мимо ушей.
      Они подошли к жилищу Аюпы, и Лала, как и в прошлый раз, чувствительно
подтолкнула Мэнсона внутрь хижины.
      -- Здравствуйте, мистер Аюпа Рад вас видеть снова, -- кивнул Джеф. В
ответ старик указал на прежнее место Мэнсона, а когда тот сел, начал
говорить, будто не прерывал вчерашнего разговора:
      -- Внутри тебя, Жефа, я вижу еще большее зло. "Ну вот, опять он за
старое..." -- вздохнул Мэнсон и спросил:
      -- Что вы имеете в виду, мистер Аюпа? Что за зло?
      -- Это черное зло, которое стремится убивать и насыщаться кровью...
      Старик замолчал, а Джеф стал принюхиваться к сладковатому аромату,
который начал распространяться по жилищу. Белый дым струился из
отшлифованного панциря черепахи и, поднимаясь к потолку, постепенно заполнял
все пространство хижины.
      -- Зачем этот дым, мистер Аюпа? -- забеспокоился Джеф.
      -- Он не принесет тебе вреда, Жефа, но поможет мне лучше увидеть твое
черное зло.
      "Похоже, старика заклинило..." -- подумал Мэн-сон и почувствовал легкое
беспокойство, что-то вроде раздражения, постепенно переходящего во вспышки
короткого гнева. Где-то далеко в сознании промелькнула трусливая мысль --
выскочить из задымленного жилища, но некая сила заставила Джефа терпеть и
оставаться на месте.
      Аюпа поднялся из своего темного угла и стал приближаться к Джефу. И по
мере того как он выходил на освещенное лампой пространство, Мэнсон
убеждался, что Аюпа не так уж стар. Он совершенно не горбился, его кожа
казалось упругой, а глаза молодыми. Вот только длинные волосы выдавали его
возраст -- они были совершенно седы.
      Вместе с дымом хижина стала наполняться нестерпимым жаром. Штаны и
куртка Мэнсона мгновенно пропитались потом, а лицо покраснело.
      Аюпа стоял уже в трех шагах и, слегка щурясь, вглядывался в Джефа,
словно тот был стеклянной игрушкой. Кровь гулко стучала в ушах, и ритм
сердца заслонял собой все окружавшие звуки. В какой-то момент Джеф перестал
видеть Аюпу и перенесся на незнакомое плоскогорье
      Со стороны моря дул ветер, и Джеф различал в нем множество разных
запахов. И самый главный из них -- запах диких лошадей.
      Джеф пошел против ветра, затем побежал. Запах то пропадал, то появлялся
вновь. Было время отлива, и табун передвигался вдоль линии прибоя, где
лошади подбирали йодистые водоросли.
      Вскоре Джеф уже несся, перемахивая через скальные обломки и поваленные
бурей стволы сухих дере-вьев. Там, возле песчаных дюн, уже темнело очертание
растянувшегося табуна, и запах конского пота приятно щекотал нос.
      Мозолистые лапы затопали по плотному песку, и, не замечая сухих
колючек, охотник рванулся к добыче. В табуне его тоже заметили, и, развевая
по ветру нечесаные гривы, лошади понеслись по мокрому песку, храпя от ужаса
и взбивая пену набегавших волн.
      Джеф сделал стремительный рывок, и его передние конечности вонзили
когти в спину жертвы. Лошадь сделала еще несколько шагов и упала,
перекувыркнувшись через голову, а Джеф ловко соскочил на песок, чтобы
уберечься от случайного удара копытом.
      Спустя секунду клыки сомкнулись на горле жертвы, и Джеф ощутил безумное
ликование. Неожиданно его затошнило, и он пришел в себя...
      Аюпа уже сидел в своем темном углу, а дурманящий дым рассеялся и вышел
через отверстие в крыше.
      -- Ты видел? -- спросил старик.
      -- Видел... -- хрипло отозвался Джеф.
      -- Теперь ты понимаешь, о чем я говорил?
      -- Да, понимаю.
      -- А знаешь ли ты, чего тебе следует бояться? -- спросил Аюпа.
      -- Пока мне многого нужно опасаться...
      -- Ты не понял. Тебе нужно бояться слова.
      -- Слова?
      -- Да, Жефа, тайного слова. Стоит тебе его услышать, и ничто не спасет
тебя. Ты не достигнешь той силы и легкости, ты не побежишь и не нападешь. Ты
умрешь, истекая нечистотами и испорченными соками тела...
      -- Но я... -- начал было Джеф и, спохватившись, замолчал, едва не сказав
об одном успешном превращении.
      Черты лица старика едва проступали из полумрака, но Джеф заметил, что
Аюпа усмехнулся.
      -- То, что было, Жефа, уже не повторится. Теперь твои силы на исходе, и
их не хватит на то, чтобы стать счастливым зверем, собирающим свою кровавую
жатву... Берегись тайного слова.
      -- Тебе легко говорить, старик, а что мне делать? Говоря твоим языком,
мне суждено встретиться с тайным словом. Но так было задумано. Рано или
поздно я услышу это слово и умру, истекая всей той гадостью, которую ты так
хорошо описал... -- ощутив свою уязвимость, Джеф впервые заговорил совершенно
искренне, забыв про субординацию... -- К тому же ты обещал меня убить... --
напоследок обронил Мэнсон.
      Аюпа помолчал, а потом ответил:
      -- Добить раненого -- чести немного... Он поднялся со своего места и,
подойдя к Джефу, взял его за руку.
      -- Пойдем со мной, тебе нужно глотнуть свежего воздуха.
      Джеф послушно последовал за Аюпой и, оказавшись снаружи, сразу
почувствовал себя лучше. Голова стала яснее, а желудок сократился от
голодного спазма.
      "Это от дыма..." -- догадался Мэнсон.
      Горевшие в деревне костры были уже погашены, из чего Мэнсон сделал
вывод, что он пробыл в гостях у Аюпы не двадцать минут, а несколько часов.
Вслед за Аюпой Джеф посмотрел на ночное небо и попытался сориентироваться в
запутанной карте звезд.
      -- Где твой дом, Жефа? -- спросил старик, сделав приглашающий жест в
сторону звездного неба.
      -- Что? -- не понял Джеф.
      -- Где твоя планета? Откуда ты?
      -- Я... -- начал было Джеф, но остановился, поняв, что собирается
сказать данные из "легенды". По "легенде" он родился на Шакуте, а на самом
деле... А на самом деле Джеф не помнил.
      "Я не помню, где я родился!.. -- ужаснулся он. -- Стоп, но я должен
помнить хотя бы город... Или свое настоящее имя. Вспомнил! Мое имя Ленни
Фрозен!"
      Однако секунду спустя Джеф вспомнил и то, что Ленни Фрозен -- это имя
из предыдущей "легенды". Мэнсон посмотрел на Аюпу, интуитивно ожидая от него
поддержки, но старик продолжал смотреть на небо, будто не замечая
затруднений Мэнсона.
      Джеф попробовал повспоминать еще, но всякий раз он наталкивался только
на обрывки "легенд" и фрагменты устаревших секретных инструкций.
      -- Вот именно это я и называю "злой человек" или "злые люди", -- обронил
Аюпа, продолжая смотреть на небо.
      В этот момент возле легкого навеса, стоявшего на краю деревни, начало
разгораться светлое пятно. Оно разгоралось все сильнее, а затем в ночное
небо ударил яркий столб света. Он жил только долю секунды, а потом растаял,
поглощенный ночным мраком.
      Джеф хотел задать Аюпе вопрос, но с интервалом в пару секунд необычный
феномен повторился еще два раза.
      Предотвращая готовые вырваться вопросы, на плечо Мэнсона легла рука
Лалы. Джеф понятливо кивнул и покорно последовал за девушкой. Доведя гостя
до его хижины, Лала пропустила его вперед и, придержав циновку, сказала:
      -- Завтра пойдем купаться, Жефа, -- от тебя уже плохо пахнет.
      -- Да, конечно. Давно пора... И бритву мне найди, а то я бреюсь тупым
ножом...
      -- Хорошо, Жефа. Спокойной ночи.
      -- Спокойной ночи, Лала.
      Шаги девушки растаяли в тишине, а Джеф, нащупав свою лежанку, с
облегчением повалился на соломенный тюфяк. Он чувствовал себя совершенно
разбитым. Не сделав никакой физической работы, он вымотался только от
путешествия в неизвестное и попыток вспомнить свое настоящее имя.
      "Настоящее имя... А было ли оно у меня?.."

49

      Фрэнк стоял возле окна и с ноткой ностальгии смотрел на неухоженный
скверик, находившийся как раз под его окном. Во всей Чипиере это было
единственное место, хоть как-то напоминавшее знакомые Фрэнку миры.
      Несколько оставшихся в сквере скамеек занимали бродяги. Они не покидали
своих мест, а если и уходили, то оставляли на скамьях пустые ящики, давая
понять, что территория занята.
      На заросшей чертополохом лужайке целыми днями шумели дети. Они играли в
салки и бегали вокруг непонятного бетонного гриба, так неуместно
оказавшегося на территории сквера. По виду он напоминал военное сооружение,
и, как Горовиц ни гадал, он не мог определить, что это такое.
      В дверь его комнаты постучали.
      -- Войдите...
      Дверь приоткрылась, и показалась голова мадам Консератос.
      -- Ваш обед готов, мистер Кертис.
      -- Спасибо, я уже иду. -- Фрэнк отошел от окна, на секунду заглянул в
потрескавшееся зеркало и спустился в хозяйскую столовую, из которой
доносились аппетитные запахи.
      Фрэнк прошел к обеденному столу и, потянув носом, спросил:
      -- Чем это так вкусно пахнет? Что у нас на обед?
      -- Суп из ревеня и пшенная каша с мясом, -- гордо сообщила хозяйка.
      -- О, это очень кстати, -- улыбнулся Горовиц, усаживаясь за стол.
      По настроению мадам Консератос нетрудно было догадаться, что данное
меню олицетворяло для нее верх королевской роскоши.
      "Интересно, чем же она питается, когда не удается заполучить жильца?.."
-- подумал Фрэнк, принимая от хозяйки тарелку с горячим супом. По виду это
была зеленоватая вода с утопленными в ней корешками. К тому же на
поверхности супа не плавало ни одной капельки жира.
      "Ничего, в нем наверняка полно витаминов..." -- успокоил себя Горовиц и
под взглядом мадам Консе-ратос зачерпнул первую ложку. Суп оказался
кисловат, но Фрэнку приходилось есть вещи и похуже. На одном дыхании он
опустошил тарелку и, отставив ее в сторону, благодарно кивнул хозяйке.
      -- Еще тарелочку? -- радостно спросила она.
      -- О нет, благодарю вас. У меня осталось место только на порцию второго.
      -- Ну как хотите... -- Вдова вышла на кухню, а Фрэнк принялся
рассматривать райских птиц, которыми была расшита некогда роскошная
скатерть. Сейчас она превратилась в ветхую тряпочку, любовно заштопанную