Страница:
– Привет тебе от курбаши и пожелание удачи в борьбе с неверными. Он велел сообщить, что русские собаки наконец-то решили покинуть нашу страну. Теперь, чем больше мы убьем солдат, тем скорее «шурави» уберутся на родину, тем милостивее будет к нам Аллах. На рассвете сюда прибудет сам Белибек с крупным отрядом моджахедов. Завтра ожидается отступление большой колонны техники на север. Мы ударим по ней и победим.
Керим, внимательно слушая «стервятника», с горечью понимал, что снова рушится мир и покой. Не глядя в лицо Ахмета, грустно рассудил:
– Знаю, что уходят, и слава Аллаху. Пусть идут. Зачем нападать? В крупной колонне будут танки, артиллерия, воздушное прикрытие. О какой победе ты говоришь? Нас разобьют в пух и прах. Помнишь, как десять лет назад. Я не хочу нового кровопролития.
Наконец-то пробил час стервятника! Не забыл Ахмет и никому не простил, как с позором был изгнан из кишлака. Помнил, ох помнил свои последние слова. Сейчас он их хрипло выплюнул, брызгая слюной:
– Во славу Аллаха мы будем стрелять в каждого, кто против священной войны. Усмири гордыню, не накликай беды на весь свой род, выполняй приказ и готовь людей к бою. Жди Белибека и его людей, выбора у тебя нет.
Молодой командир уклонился от ссоры, понимая, что Ахмет лишь исполнитель чужой воли. Курбаши Белибек. С ним шутки плохи. Заносчив, прямолинеен, но умный и рассудительный человек. Его отряды останавливались на отдых в кишлаке и не нарушали законов гостеприимства. Ходил и Керим под его началом в те первые военные годы. Неплохой стратег, умел производить внезапные налеты и вовремя отходить. Неужели выдержка изменила ему? Ударить в лоб по колонне, затяжной бой... Верная смерть. Он не кровожадный Ахмет и за просто так не будет рисковать людьми. Тут что-то другое. Какой-то важный политический заказ. Нужно обсудить на совете план спасения жителей, поставить курбаши перед фактом.
Приход «черного вестника» ни для кого не остался незамеченным. Всевозможные слухи повисли в воздухе, люди потянулись к мечети, где на небольшой площади проводились общие сборы.
Керима встретил встревоженный гул голосов, стихший при виде его поднятой руки. Тревожные глаза воинов и старейшин с надеждой смотрели на молодого мужчину, которому когда-то доверили свою защиту. Он поклонился им и решил сразу предложить свой план действий.
– Земляки, война кончается. Это большая радость для всех нас. Нам долго удавалось сохранять нейтралитет и оберегать женщин, детей, стариков, свои жилища, поля, водные каналы. Но судьба приготовила нам новое испытание. Завтра по дороге пройдет большая колонна советских войск, русские возвращаются на Родину. Знаю одно, если мы пропустим их через ущелье, то они уйдут без единого выстрела. Так было не раз за последние годы. Ночью к нам придет курбаши Белибек со своим отрядом. Они нападут на колонну. Отговорить их не удастся, скорее всего, это политический приказ, где моя, ваша жизнь не принимается в расчет, как и жизнь самого курбаши и его воинов. Мы оказались между двух огней. Нам остается попытаться спасти женщин и детей – будущее рода. Прятать в горах поздно и опасно. Русские пробомбят каждый каньон и расщелину вблизи кишлака. Я предлагаю разбить лагерь на равнине за водньм каналом, на виду, вывесить белые и красные флаги. Их спецназ сразу проверит, кто находится в лагере. Не должно быть и намека угрозы на возможный удар в спину. Поэтому все мужчины останутся здесь. Ближе к дороге, между лагерем и колонной, расположаться старики, одетые в белые одежды и без оружия. Поставьте в известность русских, что это нападение совершено не по нашей вине, тогда есть надежда на их милосердие. Долго бойня не продлится. В открытом бою решает все техника. Первым делом они уничтожат наши жилища, которые люди курбаши превратят в крепости. Затем по долинам, ущельям, высотам ударит авиация. Я предвижу полный разгром, печальный конец, который, увы, бессилен предотвратить. Наш отряд должен участвовать в этой политической игре, иначе с нами расправятся за предательство. Вы это знаете не хуже меня. Постараюсь уговорить Белибека уйти в горы, но вряд ли он согласится. Главное, сохранить людей и колодцы, тогда будем жить. Сейчас попрощаемся и в путь. Аллах велик и не допустит нашей гибели.
Быстры на сборы потомки древних кочевников в минуту опасности. Без суеты, без паники, присущих большим городам, покидали кишлак люди. Уже через час навьюченные верблюды и ослы послушно перешли дорогу в сторону песчаной равнины. Из домов вывезли все, вплоть до консервных банок, зная наверняка, что жилища будут разграблены и уничтожены артиллерией и авиацией.
После полуночи прибыли моджахеды курбаши Белибека, они заняли кишлак, часть зеленки и приступили к строительству линии обороны. К утру пробили в саманных стенах домов амбразуры, вырыли окопы, закопали взрывные фугасы. На возвышенности замаскировали два безоткатных орудия. Быстро перекусили и приготовились к бою.
Курбаши Белибек, поджарый, красивый, чернобородый сорокалетний мужчина, одетый в полувоенную пакистанскую форму с неизменной чалмой на голове, дал последние указания своим людям и повернулся к терпеливо ожидавшему Кериму. Жестом пригласил присесть рядом на услужливо поданную подушку. Взял в руки кривую палку, рассеянно ковырнул ею золу в прогоревшем костре, неожиданно улыбнулся и наконец-то заговорил мягким, приятным голосом:
– Пока я доволен твоими действиями, сотник Исламбеков. Посмотри на костер. Видишь, зола быстро остывает, когда нет огня. Вот и в тебе нет огня, ты забыл лютую смерть отца, матери, сестер, остыл, превратился в холодную золу, в которую можно тыкать палкой, растоптать ногами, а она и не огрызнется. Теперь надо вновь зажечь в сердце костра огонь, и тогда пламя сожрет палку, омолодит золу, которая испепелит, изгонит из костра любое инородное тело. Ненависть – это отличное топливо для огня, которое будет вечно подогревает золу, и горящие угли не дадут никогда властвовать чужаку в твоем костре.
Молодой командир неторопливо отпил несколько глотков чая из пластмассовой кружки и решил выдержать манеру разговора курбаши. Он подобрал брошенную на землю палку, повертел в руках, осторожно положил в потухший костер, философски ответил:
– Нет ничего вечного в мире, кроме Аллаха. В конце концов и палка, и угли превратятся в холодную золу, которую ветер разгонит по свету. Ненависть опасное топливо для человека, ответственного за судьбы людей. А я в ответе за продолжение жизни моего рода. Можно сгореть раньше времени и утащить за собой в огонь ни в чем не повинных людей. Я отомстил за своих родных, ты хорошо знаешь об этом, теперь разум руководит моими действиями. Он подсказывает, что оппозиционную войну мы никогда не выиграем. Я противник предстоящей бойни, ты это хорошо знаешь. Мирные люди кишлаков выведены на равнину. Ставлю тебя в известность, что старейшины рода попросят русских не открывать огонь по полевому лагерю. Это мое право спасти людей. Твои воины готовы и в лоб ударят по колонне, но твой тыл не прикрыт. Там, – Керим рукой показал в горы, – есть широкое, ровное плато, удобная позиция для высадки десанта. «Шурави» не дураки и постараются перекрыть тебе тыл. Удар нанесут с двух сторон и уничтожат нас в считанные минуты. Я предлагаю своим отрядом блокировать десант, что даст тебе возможность дольше продержаться здесь, в кишлаке. Повторяю, я не верю в успех авантюры, на ненависти далеко не уедешь. Своими действиями я продлю агонию твоего отряда. У русских нет выхода, они возвращаются домой. Своими танками, артиллерией и авиацией они сотрут нас в порошок. Ты сам это хорошо понимаешь, кур-баши. Я буду надежно прикрывать вашу спину, пока жив, но и ты не провоцируй врагов на уничтожение стариков и женщин. Пусть мы погибнем, раз так суждено, но живут дети. Белибек, последний вопрос к тебе. Они уходят, уходят навсегда, к чему новые жертвы?
– Для избежания более кровавых событий, Керим. Генералы в Москве, марионетки в Кабуле затягивают вывод войск. В Советском Союзе задурили народу головы идеей интернациональной помощи. Со мной прибыли западные журналисты, которые напишут правду. Во всем мире люди должны понять, что в Афганистане давно идет война. Кто-то должен пожертвовать собой и провести показательный бой. Жребий выпал нам. Это судьба. Ты сделал правильно, что удалил женщин и детей на равнину, и я не шакал устраивать провокации против своего народа. Я принимаю твой план – ты прикрываешь тыл. Но запомни, если предашь или струсишь... Я накажу за подлость весь твой род, по закону кровавой мести. Вот такой наш будет договор, согласен? И последнее. Возьмешь с собой Ахмета и журналистов. Старик своим присутствием будет напоминать о договоре, а газетчики наблюдать сверху о ходе боя. Если я погибну, ты отвечаешь за них собственной головой. Там, в Пешаваре, знают об этом. Тогда спасай своих родичей, как сумеешь. Думаю, Аллах тебя за это не осудит. Прощай и ступай с миром. Помни наш договор.
Бой длился всего несколько часов. Точнее, шла перегруппировка техники внутри советской колонны, воздушная разведка и плотная бомбардировка всеми видами оружия кишлака, «зеленки» и горных вершин.
Внезапный удар моджахедов Белибека не принес видимого успеха. Армейская колонна, состоявшая только из боевой техники, танков, артиллерии, зенитных комплексов, боевых машин пехоты и десанта замерли при подрыве передней машины. Немедленно вперед выползли три тяжелых танка, надежно прикрыв нос колонны. На разминирование пустили саперов и спецмашину по обезвреживанию взрывных устройств. Корректировщики молниеносно засекли батарею безоткатных орудий моджахедов и выдали координаты на зенитный ракетный комплекс. Ураган снарядов разворотил вершину высоты, уничтожив орудия курбаши. Колонна развернула стволы пушек и пулеметов в сторону кишлака и открыла дружную беспорядочную стрельбу.
Отлично понимал Белибек, что в позиционной войне техника противника раздолбает его в два счета. Но такого беспощадного, скоротечного разгрома он не ожидал. Залитый и харкающий кровью, курбаши жил последние секунды и думал о тех двух журналистах, ушедших с Керимом, которые видели бой своими глазами и должны написать правду. Успокоив себя тем, что свой долг выполнил до конца, он закрыл глаза и умер. Погибли почти все, кто нападал на колонну из «зеленки» и кишлака, не успел вовремя отступить в глубь ущелья. Получился бестолковый, глупый бой со стороны моджахедов. Схватка ящерицы со слоном, правда, в будущем сыгравшая определенную роль в оперативных сводках боевых потерь и войсковых операций на последнем этапе войны. А оставшиеся в живых журналисты подлили масла в огонь, рассказав о героической смерти Белибека и его людей. Эти сводки и публикации делали свое дело в высших советских штабах и умах генералов, торопили их вылезти из опасной трясины, в которую попала великая страна десять лет назад.
Это будет позже, а в тот солнечный день смерть собирала обильную жатву, пыталась скосить в свой ужасный бункер и отряд Керима. Его бойцы укрылись в скалах по периметру широкого горного плато и могли только догадываться и слышать о трагедии, разыгравшейся в кишлаке. Их молодой командир занял удобную позицию, откуда хорошо просматривался лагерь на равнинной местности. Он видел, как при первых выстрелах моджахедов от хвоста колонны оторвался клочок пылящей брони и направился напрямую к лагерю. На полпути бронемашины встретила делегация старейшин в белоснежных халатах, с белыми флагами в руках. Керим удовлетворенно вздохнул, заметив, как солдаты подсадили несколько стариков на броню боевых машин, развернулись и помчались обратно к колонне. Остальная техника окружила кольцом лагерь мирных жителей в ожидании результатов переговоров. Его наблюдения прервал мрачный, тяжелый шепот Ахмета:
– «Вертушки» в круг встали, по нам ударят, значит, десант будет.
Действительно, его пророчества не заставили себя ждать. Боевые вертолеты своей стрельбой прижали моджахедов к земле, прикрывая огнем десантников, высаживаемых на плато.
Полуоглохший от взрывов Керим попытался вновь навести бинокль на лагерь, но резкий толчок в плечо нарушил его план.
– Курбаши Белибек убит, и все его люди погибли, услышал он вновь голос Ахмета, – удалось спастись лишь пятерым. Теперь ты за главного. Русские как на ладони, прикажи открыть огонь.
Керим повернул голову в сторону плато, поднес бинокль к глазам. О, Аллах! Этого не может быть! В окулярах стекол он увидел широкоплечего русского офицера, который, выпрыгнув из вертолета, что-то прокричал солдатам, повернулся лицом в сторону канала, низко поклонился, достал из-за пазухи голубую материю, снял кепку и умело обмотал ею голову. Керим с надеждой, внимательно разглядывал скуластое, загорелое лицо офицера, с радостью разглядел крупную родинку на щеке. Это был он – его русский друг, который все же вернулся на землю, где похоронен отец.
– Без команды не стрелять, – громко крикнул Керим, вдруг поверив, что именно сейчас можно прекратить кровопролитие.
В сопровождении телохранителей ловко пополз к кромке скалистого плато. Спрятался в широкой расщелине и несколько раз, на удивление охранников, гортанно ухнул. Выкрикнул на полузабытом русском языке:
– Вадим, Вадим! Я здесь...
И тут раздался ответный их боевой клич и звонкий ликующий возглас детского друга:
– Керим! Я, иду к тебе. Не стрелять, ребята, не стрелять! В безудержном порыве, забыв обо всем и обо всех, как будто нет войны, командир моджахедов вскочил на ноги и пошел навстречу.
– Щенок, предатель, – услышал позади визгливый голос Ахмета и зловещий щелчок затвора винтовки в его руках. Мгновенно упал лицом вниз, повернул в руках ствол автомата и нажал на спусковой крючок.
Все же Ахмет успел сделать один выстрел и, скрючившись пополам, выпустив из рук дымящуюся винтовку, кувыркнулся с отвесной скалы в пропасть. Раненный его выстрелом в плечо Вадик проследил взглядом за летящим в небытие телом врага и, смутно понимая, что сейчас может случиться страшная бойня, морщась от боли, раскинул в стороны руки:
– Не стрелять, ребята, не стрелять! Их командир мой друг. Слышите, друг. Договоримся, обойдемся без войны. Ребята, не стрелять!
Керим уже стоял на ногах и, направив ствол автомата в сторону своих, громко кричал:
– Кто следующий желает попасть в ад? Всем положить оружие перед собой на землю. Джамиль, проверь, – повернулся он к командиру охраны. – Тех, кто не выполнит приказ, расстрелять на месте. Пока я жив – не стрелять в русских. Все слышали?
Сзади его обняли крепкие руки Вадима и прижали к груди. Они долго смотрели друг другу в лицо, сжимая в крепком рукопожатии ладони. На глазах изумленных врагов афганец бережно перебинтовал раненное плечо друга, неожиданно вспомнил:
– Как мне в правое плечо. Помнишь, тогда ваш солдат из пулемета врезал? Теперь мы оба мечены. Еще одна отличительная тайна.
– Ты меня снова спас, своего убил. Не жалеешь?
– Такие стервятники не дают людям в мире жить. Это тогда он первым выстрелил в колонну, а сейчас в тебя. Аллах моей рукой покарал гадюку, больше не будет смертельно кусать людей. Теперь надо решить, что делать дальше.
– Немедленно прекрати бой, Керим, и пропусти по дороге колонну. Мы уходим, друг мой, уходим на Родину.
– Знаю. Бой начинал не я, старейшины должны объяснить вашим, что и как. Курбаши Белибек убит, за старшего теперь я и предлагаю вам мир. Срочно по рации передай в колонну: там, на равнине, только мирные жители. Прошу сохранить им жизнь. Твой отряд в сопровождении моих проводников может немедленно спускаться по ущелью в долину. Мы пойдем замыкающими. Передай, что больше ни один выстрел не нарушит движение колонны по нашей территории. Такой выход устроит всех.
Вадим одобряюще кивнул, приказал радисту связаться с колонной и доложил командованию о ситуации, сложившейся в горах после высадки десанта.
– Действуй по обстановке, – услышал он глухой голос полковника. – Командиру моджахедов, твоему знакомому, как ты говоришь, передай: лагерь не тронем, вечером колонна уйдет. Мы не хотим человеческих жертв и новых сюрпризов. Начинай спуск вниз, к дороге, и держи связь с «вертушками». Вертолеты будут постоянно кружиться над твоей головой – не ровен час, подлянку устроят. Доверяй, но и проверяй. Мир так мир. А кто против?
– Освобождай ущелье, Керим, будем спускаться, постарайся без сюрпризов, командир согласен, – радостно сообщил лейтенант афганцу. – Ты иди к своим, я – к своим. Как тогда, девять лет назад, дадим указания и встретимся здесь, – грустно добавил он, возвращаясь на плато.
Керим приказал Джамилю собрать командиров на дне ущелья, следом спустился сам. Обвел взглядом их суровые лица, с надеждой смотревшие на него.
– Договорился. Обойдемся без стрельбы. Помните русского инженера, строившего канал? Десантом командует его сын. Обстановка такая: отряд курбаши Белибека уничтожен, он сам погиб. Мы блокированы в ущелье снизу и сверху, воевать нет смысла – все погибнем, но и позорно сдаваться не будем. Нам надо покинуть ущелье, освободить проход десантников к колонне. Уведите людей на запасные позиции в скальные укрытия. Спрячьте журналистов и оберегайте их. После ухода колонны вернетесь в кишлак, будем строить новую жизнь. Со мной останется только охрана, мы будем в роли заложников. Любая провокация для нас смерть. Хватит одного шакала, как Ахмет, чтобы снова начать войну. Не поможет и мой друг. Все понятно? Не теряйте времени, начинайте отход.
Когда авангард десантников занял ущелье и вышел в долину, начался спуск основных сил. Настороженно всматриваясь в горные вершины и нагромождения скальных пород, держа оружие наизготовку, отделение за отделением покинули плато. Последними, в полный рост, шли два друга детства, ставшие противниками не по своей воле и союзниками в желании прекратить бесславный бой.
Керим с Вадимом прощались на берегу канала, где под мирно журчащей темной водой вырисовывался силуэт памятного камня. Вдвоем они сколотили из добротных досок от зеленых снарядных ящиков новый православный крест и врыли его глубоко в землю, рядом со старым памятником, сделанньм когда-то Керимом.
Афганец бережно снял с шеста свой знак кровавой мести: – Контингент ушел... Нельзя жить вечно в ненависти и злобе, ты сам меня учил любви и доброте к людям, уважению к великим соседям. Прости нас с Вадимом за все, отец...
Вскоре два бронетранспортера запылили вдогонку скрывшейся за поворотом колонны. Долго видел Керим силуэт друга, сидевшего на броне и прощально махавшего здоровой рукой. В душе надеялся, что Вадим когда-нибудь вернется помогать строить оросительные каналы. И сбудутся тогда мечты отцов, их жизнь повторится в деталях. Счастиливо будут жить жители кишлака. Без войны.
Сергей БЕЛОГУРОВ
СЫН ПОЛКА. Рассказ
– Вставай, Лешка! Завтрак проспишь, – голос дежурного по роте рассеивает видение подмосковного леса. Лешка садится на кровати, спросонья трет глаза. Черт, такой сон! Нет, положительно, самое неприятное на военной службе – это утренние подъемы. Хорошо еще, что сегодня воскресенье и не надо бежать на зарядку. В казарме уже светло, слышны голоса, топот ног, хлопанье дверей. Несколько соседних коек заправлены – значит Андрей с группой все-таки уехал ночью на границу. Лешка надевает шлепанцы и идет на улицу умываться.
Солнце только-только показалось из-за гор, и воздух еще хранит следы ночной свежести, термометр у входа в казарму показывает всего тридцать два градуса. Прохладна и вода в умывальнике, а вот после обеда она будет как кипяток. Возле крыльца, что-то насвистывая, разгуливают индийские скворцы – желтоголовые майны.
Наскоро ополоснувшись и расчесывая на ходу волосы, Лешка возвращается в казарму, одевается и заправляет койку. «Выходи строиться!» – доносится с улицы крик дежурного. Лешка спешит к выходу, на секунду задержавшись у висящего в коридоре зеркала, поправляет на голове черный берет разведчика. Вот так и чуть-чуть набекрень, как учил его Андрей. Теперь скорее в строй. Дисциплина в армии существует для всех без исключения, даже если тебе всего тринадцать лет.
После армии Сергей пошел работать на завод в бригаду отца, умершего за каких-нибудь полтора месяца до его возвращения. Зарабатывал неплохо, в профкоме ему, как участнику войны, пообещали в скором времени выделить квартиру. Однако вскоре «почтовый ящик», выпускавший какие-то хитроумные снаряды, прекратили финансировать. За следующий год брат сменил три или четыре работы, по ночам подрабатывая на разгрузке вагонов. А потом он стал надолго пропадать.
Все началось с болезни матери. Воспрянувшая и помолодевшая с возвращением старшего сына, Александра Трофимовна вскоре слегла, – сказались и неожиданная смерть мужа и многолетняя работа в формовочном цеху. Узнав, какая сумма нужна для операции и лечения, брат не спал всю ночь, курил, расхаживая из угла в угол. А наутро ушел и появился только через неделю, привезя с собой деньги. «Занял у приятелей», – объяснил он тогда Лешке.
Увы, медицина оказалась бессильной – слишком запущенной была болезнь, и через два месяца Серега с Лешкой осиротели. После похорон матери Лешка переселился к ее младшей сестре, а Сергей окончательно куда-то пропал. Правда, тетка регулярно получала от него почтовые переводы, но Лешке мало что перепадало из этих денег – все пропивали многочисленные «дяди», не оставлявшие без внимания веселую вдовушку. Он старался появляться дома как можно реже, а потом и вовсе перестал там бывать, ночуя на пригородном вокзале.
Неожиданно появился Сергей и объявил, что уезжает служить к своему прежнему командиру в Таджикистан. Найдя младшего брата спящим на лавке в зале ожидания, он, не раздумывая, забрал его с собой, и через трое суток они оказались в полку. Здесь Лешка впервые увидел капитана Андрея Истомина.
Надо сказать, что первая встреча даже разочаровала, уж больно не походил невысокий худощавый офицер в застиранном «хэбэ» на героический образ, навеянный рассказами брата. Коротко переговорив с Сергеем, он тут же отправил его получать какое-то имущество, а Лешке велел пока обождать с вещами в каптерке и не крутиться под ногами. Забот у ротного в те дни было выше головы: полк спешно разворачивался для прикрытия границы, и в него со всех концов России стекались контрактники. Кого только не было в солдатском строю: разорившийся владелец коммерческого банка из Москвы и кубанский казак, воевавший в Приднестровье, матрос с подводной лодки, тонувший в Норвежском море, и двое «афганцев», служивших с Сергеем в Джелалабаде. Теперь предстояло превратить эту разноликую массу в единый организм, именуемый разведротой, и капитан Истомин с подчиненными целыми днями пропадал на полигоне: стрелял, водил, отрабатывал тактические задачи.
Так продолжалось до того страшного сентябрьского вечера, когда в казарме разведчиков появился лейтенант из военной прокуратуры в сопровождении двух вооруженных солдат и объявил Сергею Соловьеву, что он арестован. Лешка помнил, как вскочил старший брат, словно собираясь куда-то бежать, а потом бессильно опустился на табурет и протянул руки, на которые лейтенант тут же надел наручники. «Прости, братишка», – виновато сказал Сергей, когда за ним пришла машина, и добавил, обращаясь к ротному: «Командир, об одном прошу, отправь пацана домой».
Вся рота ломала головы, что такое мог натворить старший сержант Соловьев. Случалось, что в полк прибывали контрактники, скрывавшиеся от долгов или алиментов, но чтоб забирали в наручниках – такое впервые! Пытались расспросить Лешку, но он вырвался и убежал. За оградой автопарка, на пустыре, заставленном старой боевой техникой, он дал волю слезам. Серега, Сере-га! Что же ты наделал! Лешка, конечно же, догадывался, что за долгими отлучками старшего брата стояли какие-то темные дела, но, попав в Таджикистан, он считал, что все осталось в прошлом, и теперь они с братом начинают жить заново. И вот новый мир, только что открывшийся перед ними, рушился, как карточный домик: Сергей арестован, а его, Лешку, как брата преступника, с позором отправят обратно в Челябинск, к тетке. Обессилев от слез и переживаний, он уснул, свернувшись калачиком на башне ржавого танка.
Керим, внимательно слушая «стервятника», с горечью понимал, что снова рушится мир и покой. Не глядя в лицо Ахмета, грустно рассудил:
– Знаю, что уходят, и слава Аллаху. Пусть идут. Зачем нападать? В крупной колонне будут танки, артиллерия, воздушное прикрытие. О какой победе ты говоришь? Нас разобьют в пух и прах. Помнишь, как десять лет назад. Я не хочу нового кровопролития.
Наконец-то пробил час стервятника! Не забыл Ахмет и никому не простил, как с позором был изгнан из кишлака. Помнил, ох помнил свои последние слова. Сейчас он их хрипло выплюнул, брызгая слюной:
– Во славу Аллаха мы будем стрелять в каждого, кто против священной войны. Усмири гордыню, не накликай беды на весь свой род, выполняй приказ и готовь людей к бою. Жди Белибека и его людей, выбора у тебя нет.
Молодой командир уклонился от ссоры, понимая, что Ахмет лишь исполнитель чужой воли. Курбаши Белибек. С ним шутки плохи. Заносчив, прямолинеен, но умный и рассудительный человек. Его отряды останавливались на отдых в кишлаке и не нарушали законов гостеприимства. Ходил и Керим под его началом в те первые военные годы. Неплохой стратег, умел производить внезапные налеты и вовремя отходить. Неужели выдержка изменила ему? Ударить в лоб по колонне, затяжной бой... Верная смерть. Он не кровожадный Ахмет и за просто так не будет рисковать людьми. Тут что-то другое. Какой-то важный политический заказ. Нужно обсудить на совете план спасения жителей, поставить курбаши перед фактом.
Приход «черного вестника» ни для кого не остался незамеченным. Всевозможные слухи повисли в воздухе, люди потянулись к мечети, где на небольшой площади проводились общие сборы.
Керима встретил встревоженный гул голосов, стихший при виде его поднятой руки. Тревожные глаза воинов и старейшин с надеждой смотрели на молодого мужчину, которому когда-то доверили свою защиту. Он поклонился им и решил сразу предложить свой план действий.
– Земляки, война кончается. Это большая радость для всех нас. Нам долго удавалось сохранять нейтралитет и оберегать женщин, детей, стариков, свои жилища, поля, водные каналы. Но судьба приготовила нам новое испытание. Завтра по дороге пройдет большая колонна советских войск, русские возвращаются на Родину. Знаю одно, если мы пропустим их через ущелье, то они уйдут без единого выстрела. Так было не раз за последние годы. Ночью к нам придет курбаши Белибек со своим отрядом. Они нападут на колонну. Отговорить их не удастся, скорее всего, это политический приказ, где моя, ваша жизнь не принимается в расчет, как и жизнь самого курбаши и его воинов. Мы оказались между двух огней. Нам остается попытаться спасти женщин и детей – будущее рода. Прятать в горах поздно и опасно. Русские пробомбят каждый каньон и расщелину вблизи кишлака. Я предлагаю разбить лагерь на равнине за водньм каналом, на виду, вывесить белые и красные флаги. Их спецназ сразу проверит, кто находится в лагере. Не должно быть и намека угрозы на возможный удар в спину. Поэтому все мужчины останутся здесь. Ближе к дороге, между лагерем и колонной, расположаться старики, одетые в белые одежды и без оружия. Поставьте в известность русских, что это нападение совершено не по нашей вине, тогда есть надежда на их милосердие. Долго бойня не продлится. В открытом бою решает все техника. Первым делом они уничтожат наши жилища, которые люди курбаши превратят в крепости. Затем по долинам, ущельям, высотам ударит авиация. Я предвижу полный разгром, печальный конец, который, увы, бессилен предотвратить. Наш отряд должен участвовать в этой политической игре, иначе с нами расправятся за предательство. Вы это знаете не хуже меня. Постараюсь уговорить Белибека уйти в горы, но вряд ли он согласится. Главное, сохранить людей и колодцы, тогда будем жить. Сейчас попрощаемся и в путь. Аллах велик и не допустит нашей гибели.
Быстры на сборы потомки древних кочевников в минуту опасности. Без суеты, без паники, присущих большим городам, покидали кишлак люди. Уже через час навьюченные верблюды и ослы послушно перешли дорогу в сторону песчаной равнины. Из домов вывезли все, вплоть до консервных банок, зная наверняка, что жилища будут разграблены и уничтожены артиллерией и авиацией.
После полуночи прибыли моджахеды курбаши Белибека, они заняли кишлак, часть зеленки и приступили к строительству линии обороны. К утру пробили в саманных стенах домов амбразуры, вырыли окопы, закопали взрывные фугасы. На возвышенности замаскировали два безоткатных орудия. Быстро перекусили и приготовились к бою.
Курбаши Белибек, поджарый, красивый, чернобородый сорокалетний мужчина, одетый в полувоенную пакистанскую форму с неизменной чалмой на голове, дал последние указания своим людям и повернулся к терпеливо ожидавшему Кериму. Жестом пригласил присесть рядом на услужливо поданную подушку. Взял в руки кривую палку, рассеянно ковырнул ею золу в прогоревшем костре, неожиданно улыбнулся и наконец-то заговорил мягким, приятным голосом:
– Пока я доволен твоими действиями, сотник Исламбеков. Посмотри на костер. Видишь, зола быстро остывает, когда нет огня. Вот и в тебе нет огня, ты забыл лютую смерть отца, матери, сестер, остыл, превратился в холодную золу, в которую можно тыкать палкой, растоптать ногами, а она и не огрызнется. Теперь надо вновь зажечь в сердце костра огонь, и тогда пламя сожрет палку, омолодит золу, которая испепелит, изгонит из костра любое инородное тело. Ненависть – это отличное топливо для огня, которое будет вечно подогревает золу, и горящие угли не дадут никогда властвовать чужаку в твоем костре.
Молодой командир неторопливо отпил несколько глотков чая из пластмассовой кружки и решил выдержать манеру разговора курбаши. Он подобрал брошенную на землю палку, повертел в руках, осторожно положил в потухший костер, философски ответил:
– Нет ничего вечного в мире, кроме Аллаха. В конце концов и палка, и угли превратятся в холодную золу, которую ветер разгонит по свету. Ненависть опасное топливо для человека, ответственного за судьбы людей. А я в ответе за продолжение жизни моего рода. Можно сгореть раньше времени и утащить за собой в огонь ни в чем не повинных людей. Я отомстил за своих родных, ты хорошо знаешь об этом, теперь разум руководит моими действиями. Он подсказывает, что оппозиционную войну мы никогда не выиграем. Я противник предстоящей бойни, ты это хорошо знаешь. Мирные люди кишлаков выведены на равнину. Ставлю тебя в известность, что старейшины рода попросят русских не открывать огонь по полевому лагерю. Это мое право спасти людей. Твои воины готовы и в лоб ударят по колонне, но твой тыл не прикрыт. Там, – Керим рукой показал в горы, – есть широкое, ровное плато, удобная позиция для высадки десанта. «Шурави» не дураки и постараются перекрыть тебе тыл. Удар нанесут с двух сторон и уничтожат нас в считанные минуты. Я предлагаю своим отрядом блокировать десант, что даст тебе возможность дольше продержаться здесь, в кишлаке. Повторяю, я не верю в успех авантюры, на ненависти далеко не уедешь. Своими действиями я продлю агонию твоего отряда. У русских нет выхода, они возвращаются домой. Своими танками, артиллерией и авиацией они сотрут нас в порошок. Ты сам это хорошо понимаешь, кур-баши. Я буду надежно прикрывать вашу спину, пока жив, но и ты не провоцируй врагов на уничтожение стариков и женщин. Пусть мы погибнем, раз так суждено, но живут дети. Белибек, последний вопрос к тебе. Они уходят, уходят навсегда, к чему новые жертвы?
– Для избежания более кровавых событий, Керим. Генералы в Москве, марионетки в Кабуле затягивают вывод войск. В Советском Союзе задурили народу головы идеей интернациональной помощи. Со мной прибыли западные журналисты, которые напишут правду. Во всем мире люди должны понять, что в Афганистане давно идет война. Кто-то должен пожертвовать собой и провести показательный бой. Жребий выпал нам. Это судьба. Ты сделал правильно, что удалил женщин и детей на равнину, и я не шакал устраивать провокации против своего народа. Я принимаю твой план – ты прикрываешь тыл. Но запомни, если предашь или струсишь... Я накажу за подлость весь твой род, по закону кровавой мести. Вот такой наш будет договор, согласен? И последнее. Возьмешь с собой Ахмета и журналистов. Старик своим присутствием будет напоминать о договоре, а газетчики наблюдать сверху о ходе боя. Если я погибну, ты отвечаешь за них собственной головой. Там, в Пешаваре, знают об этом. Тогда спасай своих родичей, как сумеешь. Думаю, Аллах тебя за это не осудит. Прощай и ступай с миром. Помни наш договор.
Бой длился всего несколько часов. Точнее, шла перегруппировка техники внутри советской колонны, воздушная разведка и плотная бомбардировка всеми видами оружия кишлака, «зеленки» и горных вершин.
Внезапный удар моджахедов Белибека не принес видимого успеха. Армейская колонна, состоявшая только из боевой техники, танков, артиллерии, зенитных комплексов, боевых машин пехоты и десанта замерли при подрыве передней машины. Немедленно вперед выползли три тяжелых танка, надежно прикрыв нос колонны. На разминирование пустили саперов и спецмашину по обезвреживанию взрывных устройств. Корректировщики молниеносно засекли батарею безоткатных орудий моджахедов и выдали координаты на зенитный ракетный комплекс. Ураган снарядов разворотил вершину высоты, уничтожив орудия курбаши. Колонна развернула стволы пушек и пулеметов в сторону кишлака и открыла дружную беспорядочную стрельбу.
Отлично понимал Белибек, что в позиционной войне техника противника раздолбает его в два счета. Но такого беспощадного, скоротечного разгрома он не ожидал. Залитый и харкающий кровью, курбаши жил последние секунды и думал о тех двух журналистах, ушедших с Керимом, которые видели бой своими глазами и должны написать правду. Успокоив себя тем, что свой долг выполнил до конца, он закрыл глаза и умер. Погибли почти все, кто нападал на колонну из «зеленки» и кишлака, не успел вовремя отступить в глубь ущелья. Получился бестолковый, глупый бой со стороны моджахедов. Схватка ящерицы со слоном, правда, в будущем сыгравшая определенную роль в оперативных сводках боевых потерь и войсковых операций на последнем этапе войны. А оставшиеся в живых журналисты подлили масла в огонь, рассказав о героической смерти Белибека и его людей. Эти сводки и публикации делали свое дело в высших советских штабах и умах генералов, торопили их вылезти из опасной трясины, в которую попала великая страна десять лет назад.
Это будет позже, а в тот солнечный день смерть собирала обильную жатву, пыталась скосить в свой ужасный бункер и отряд Керима. Его бойцы укрылись в скалах по периметру широкого горного плато и могли только догадываться и слышать о трагедии, разыгравшейся в кишлаке. Их молодой командир занял удобную позицию, откуда хорошо просматривался лагерь на равнинной местности. Он видел, как при первых выстрелах моджахедов от хвоста колонны оторвался клочок пылящей брони и направился напрямую к лагерю. На полпути бронемашины встретила делегация старейшин в белоснежных халатах, с белыми флагами в руках. Керим удовлетворенно вздохнул, заметив, как солдаты подсадили несколько стариков на броню боевых машин, развернулись и помчались обратно к колонне. Остальная техника окружила кольцом лагерь мирных жителей в ожидании результатов переговоров. Его наблюдения прервал мрачный, тяжелый шепот Ахмета:
– «Вертушки» в круг встали, по нам ударят, значит, десант будет.
Действительно, его пророчества не заставили себя ждать. Боевые вертолеты своей стрельбой прижали моджахедов к земле, прикрывая огнем десантников, высаживаемых на плато.
Полуоглохший от взрывов Керим попытался вновь навести бинокль на лагерь, но резкий толчок в плечо нарушил его план.
– Курбаши Белибек убит, и все его люди погибли, услышал он вновь голос Ахмета, – удалось спастись лишь пятерым. Теперь ты за главного. Русские как на ладони, прикажи открыть огонь.
Керим повернул голову в сторону плато, поднес бинокль к глазам. О, Аллах! Этого не может быть! В окулярах стекол он увидел широкоплечего русского офицера, который, выпрыгнув из вертолета, что-то прокричал солдатам, повернулся лицом в сторону канала, низко поклонился, достал из-за пазухи голубую материю, снял кепку и умело обмотал ею голову. Керим с надеждой, внимательно разглядывал скуластое, загорелое лицо офицера, с радостью разглядел крупную родинку на щеке. Это был он – его русский друг, который все же вернулся на землю, где похоронен отец.
– Без команды не стрелять, – громко крикнул Керим, вдруг поверив, что именно сейчас можно прекратить кровопролитие.
В сопровождении телохранителей ловко пополз к кромке скалистого плато. Спрятался в широкой расщелине и несколько раз, на удивление охранников, гортанно ухнул. Выкрикнул на полузабытом русском языке:
– Вадим, Вадим! Я здесь...
И тут раздался ответный их боевой клич и звонкий ликующий возглас детского друга:
– Керим! Я, иду к тебе. Не стрелять, ребята, не стрелять! В безудержном порыве, забыв обо всем и обо всех, как будто нет войны, командир моджахедов вскочил на ноги и пошел навстречу.
– Щенок, предатель, – услышал позади визгливый голос Ахмета и зловещий щелчок затвора винтовки в его руках. Мгновенно упал лицом вниз, повернул в руках ствол автомата и нажал на спусковой крючок.
Все же Ахмет успел сделать один выстрел и, скрючившись пополам, выпустив из рук дымящуюся винтовку, кувыркнулся с отвесной скалы в пропасть. Раненный его выстрелом в плечо Вадик проследил взглядом за летящим в небытие телом врага и, смутно понимая, что сейчас может случиться страшная бойня, морщась от боли, раскинул в стороны руки:
– Не стрелять, ребята, не стрелять! Их командир мой друг. Слышите, друг. Договоримся, обойдемся без войны. Ребята, не стрелять!
Керим уже стоял на ногах и, направив ствол автомата в сторону своих, громко кричал:
– Кто следующий желает попасть в ад? Всем положить оружие перед собой на землю. Джамиль, проверь, – повернулся он к командиру охраны. – Тех, кто не выполнит приказ, расстрелять на месте. Пока я жив – не стрелять в русских. Все слышали?
Сзади его обняли крепкие руки Вадима и прижали к груди. Они долго смотрели друг другу в лицо, сжимая в крепком рукопожатии ладони. На глазах изумленных врагов афганец бережно перебинтовал раненное плечо друга, неожиданно вспомнил:
– Как мне в правое плечо. Помнишь, тогда ваш солдат из пулемета врезал? Теперь мы оба мечены. Еще одна отличительная тайна.
– Ты меня снова спас, своего убил. Не жалеешь?
– Такие стервятники не дают людям в мире жить. Это тогда он первым выстрелил в колонну, а сейчас в тебя. Аллах моей рукой покарал гадюку, больше не будет смертельно кусать людей. Теперь надо решить, что делать дальше.
– Немедленно прекрати бой, Керим, и пропусти по дороге колонну. Мы уходим, друг мой, уходим на Родину.
– Знаю. Бой начинал не я, старейшины должны объяснить вашим, что и как. Курбаши Белибек убит, за старшего теперь я и предлагаю вам мир. Срочно по рации передай в колонну: там, на равнине, только мирные жители. Прошу сохранить им жизнь. Твой отряд в сопровождении моих проводников может немедленно спускаться по ущелью в долину. Мы пойдем замыкающими. Передай, что больше ни один выстрел не нарушит движение колонны по нашей территории. Такой выход устроит всех.
Вадим одобряюще кивнул, приказал радисту связаться с колонной и доложил командованию о ситуации, сложившейся в горах после высадки десанта.
– Действуй по обстановке, – услышал он глухой голос полковника. – Командиру моджахедов, твоему знакомому, как ты говоришь, передай: лагерь не тронем, вечером колонна уйдет. Мы не хотим человеческих жертв и новых сюрпризов. Начинай спуск вниз, к дороге, и держи связь с «вертушками». Вертолеты будут постоянно кружиться над твоей головой – не ровен час, подлянку устроят. Доверяй, но и проверяй. Мир так мир. А кто против?
– Освобождай ущелье, Керим, будем спускаться, постарайся без сюрпризов, командир согласен, – радостно сообщил лейтенант афганцу. – Ты иди к своим, я – к своим. Как тогда, девять лет назад, дадим указания и встретимся здесь, – грустно добавил он, возвращаясь на плато.
Керим приказал Джамилю собрать командиров на дне ущелья, следом спустился сам. Обвел взглядом их суровые лица, с надеждой смотревшие на него.
– Договорился. Обойдемся без стрельбы. Помните русского инженера, строившего канал? Десантом командует его сын. Обстановка такая: отряд курбаши Белибека уничтожен, он сам погиб. Мы блокированы в ущелье снизу и сверху, воевать нет смысла – все погибнем, но и позорно сдаваться не будем. Нам надо покинуть ущелье, освободить проход десантников к колонне. Уведите людей на запасные позиции в скальные укрытия. Спрячьте журналистов и оберегайте их. После ухода колонны вернетесь в кишлак, будем строить новую жизнь. Со мной останется только охрана, мы будем в роли заложников. Любая провокация для нас смерть. Хватит одного шакала, как Ахмет, чтобы снова начать войну. Не поможет и мой друг. Все понятно? Не теряйте времени, начинайте отход.
Когда авангард десантников занял ущелье и вышел в долину, начался спуск основных сил. Настороженно всматриваясь в горные вершины и нагромождения скальных пород, держа оружие наизготовку, отделение за отделением покинули плато. Последними, в полный рост, шли два друга детства, ставшие противниками не по своей воле и союзниками в желании прекратить бесславный бой.
Керим с Вадимом прощались на берегу канала, где под мирно журчащей темной водой вырисовывался силуэт памятного камня. Вдвоем они сколотили из добротных досок от зеленых снарядных ящиков новый православный крест и врыли его глубоко в землю, рядом со старым памятником, сделанньм когда-то Керимом.
Афганец бережно снял с шеста свой знак кровавой мести: – Контингент ушел... Нельзя жить вечно в ненависти и злобе, ты сам меня учил любви и доброте к людям, уважению к великим соседям. Прости нас с Вадимом за все, отец...
Вскоре два бронетранспортера запылили вдогонку скрывшейся за поворотом колонны. Долго видел Керим силуэт друга, сидевшего на броне и прощально махавшего здоровой рукой. В душе надеялся, что Вадим когда-нибудь вернется помогать строить оросительные каналы. И сбудутся тогда мечты отцов, их жизнь повторится в деталях. Счастиливо будут жить жители кишлака. Без войны.
Сергей БЕЛОГУРОВ
СЫН ПОЛКА. Рассказ
1
Лыжи с легким шорохом скользят по крутому склону, по сторонам мелькают разлапистые заснеженные ели. «Поберегись!» – раздается сзади предостерегающий окрик. Лешка оборачивается и, не удержавшись, кубарем летит в глубокий сугроб. Мимо, весело хохоча, проносится Андрей, высекая на поворотах искрящуюся снежную пыль. По лесу разносится его удаляющийся крик: «Вставай, Лешка! Встава-а-ай!»– Вставай, Лешка! Завтрак проспишь, – голос дежурного по роте рассеивает видение подмосковного леса. Лешка садится на кровати, спросонья трет глаза. Черт, такой сон! Нет, положительно, самое неприятное на военной службе – это утренние подъемы. Хорошо еще, что сегодня воскресенье и не надо бежать на зарядку. В казарме уже светло, слышны голоса, топот ног, хлопанье дверей. Несколько соседних коек заправлены – значит Андрей с группой все-таки уехал ночью на границу. Лешка надевает шлепанцы и идет на улицу умываться.
Солнце только-только показалось из-за гор, и воздух еще хранит следы ночной свежести, термометр у входа в казарму показывает всего тридцать два градуса. Прохладна и вода в умывальнике, а вот после обеда она будет как кипяток. Возле крыльца, что-то насвистывая, разгуливают индийские скворцы – желтоголовые майны.
Наскоро ополоснувшись и расчесывая на ходу волосы, Лешка возвращается в казарму, одевается и заправляет койку. «Выходи строиться!» – доносится с улицы крик дежурного. Лешка спешит к выходу, на секунду задержавшись у висящего в коридоре зеркала, поправляет на голове черный берет разведчика. Вот так и чуть-чуть набекрень, как учил его Андрей. Теперь скорее в строй. Дисциплина в армии существует для всех без исключения, даже если тебе всего тринадцать лет.
2
Лешка приехал в Таджикистан вместе с братом Сергеем. Здесь он впервые увидел горы – громадные, неприступные, с красноватыми склонами и белыми шапками ледников. Серега много рассказывал про них после того, как в 89-м вернулся из Афганистана. Тогда Лешке казалось, что весь мир завидует ему, не говоря уже об обитателях маленького рабочего поселка на окраине Челябинска. К нему с войны вернулся старший брат-десантник с медалью «За отвагу» и с красной нашивкой за ранение. По вечерам на кухне коммуналки собирались соседи и слушали про перевалы и горные тропы, про бескрайние пустыни, где спецназовцы во главе с лихим командиром Андреем Истоминым подстерегали «духовские» караваны.После армии Сергей пошел работать на завод в бригаду отца, умершего за каких-нибудь полтора месяца до его возвращения. Зарабатывал неплохо, в профкоме ему, как участнику войны, пообещали в скором времени выделить квартиру. Однако вскоре «почтовый ящик», выпускавший какие-то хитроумные снаряды, прекратили финансировать. За следующий год брат сменил три или четыре работы, по ночам подрабатывая на разгрузке вагонов. А потом он стал надолго пропадать.
Все началось с болезни матери. Воспрянувшая и помолодевшая с возвращением старшего сына, Александра Трофимовна вскоре слегла, – сказались и неожиданная смерть мужа и многолетняя работа в формовочном цеху. Узнав, какая сумма нужна для операции и лечения, брат не спал всю ночь, курил, расхаживая из угла в угол. А наутро ушел и появился только через неделю, привезя с собой деньги. «Занял у приятелей», – объяснил он тогда Лешке.
Увы, медицина оказалась бессильной – слишком запущенной была болезнь, и через два месяца Серега с Лешкой осиротели. После похорон матери Лешка переселился к ее младшей сестре, а Сергей окончательно куда-то пропал. Правда, тетка регулярно получала от него почтовые переводы, но Лешке мало что перепадало из этих денег – все пропивали многочисленные «дяди», не оставлявшие без внимания веселую вдовушку. Он старался появляться дома как можно реже, а потом и вовсе перестал там бывать, ночуя на пригородном вокзале.
Неожиданно появился Сергей и объявил, что уезжает служить к своему прежнему командиру в Таджикистан. Найдя младшего брата спящим на лавке в зале ожидания, он, не раздумывая, забрал его с собой, и через трое суток они оказались в полку. Здесь Лешка впервые увидел капитана Андрея Истомина.
Надо сказать, что первая встреча даже разочаровала, уж больно не походил невысокий худощавый офицер в застиранном «хэбэ» на героический образ, навеянный рассказами брата. Коротко переговорив с Сергеем, он тут же отправил его получать какое-то имущество, а Лешке велел пока обождать с вещами в каптерке и не крутиться под ногами. Забот у ротного в те дни было выше головы: полк спешно разворачивался для прикрытия границы, и в него со всех концов России стекались контрактники. Кого только не было в солдатском строю: разорившийся владелец коммерческого банка из Москвы и кубанский казак, воевавший в Приднестровье, матрос с подводной лодки, тонувший в Норвежском море, и двое «афганцев», служивших с Сергеем в Джелалабаде. Теперь предстояло превратить эту разноликую массу в единый организм, именуемый разведротой, и капитан Истомин с подчиненными целыми днями пропадал на полигоне: стрелял, водил, отрабатывал тактические задачи.
3
Лешка, предоставленный в ту пору самому себе, целыми днями болтался по полку: загорал, до одури купался в бассейне, объедался фруктами, словом, чувствовал себя прекрасно. Он даже завел несколько полезных знакомств: с чумазым и вечно пьяным Колей-кочегаром, с которым так хорошо было покурить в котельной и поболтать о всякой всячине, с продавцом Бахой, у которого в военторговском магазине не переводилась свежая халва, наконец, с толстым усатым полковником, как-то раз угостившим Лешку конфетой и оказавшимся командиром полка.Так продолжалось до того страшного сентябрьского вечера, когда в казарме разведчиков появился лейтенант из военной прокуратуры в сопровождении двух вооруженных солдат и объявил Сергею Соловьеву, что он арестован. Лешка помнил, как вскочил старший брат, словно собираясь куда-то бежать, а потом бессильно опустился на табурет и протянул руки, на которые лейтенант тут же надел наручники. «Прости, братишка», – виновато сказал Сергей, когда за ним пришла машина, и добавил, обращаясь к ротному: «Командир, об одном прошу, отправь пацана домой».
Вся рота ломала головы, что такое мог натворить старший сержант Соловьев. Случалось, что в полк прибывали контрактники, скрывавшиеся от долгов или алиментов, но чтоб забирали в наручниках – такое впервые! Пытались расспросить Лешку, но он вырвался и убежал. За оградой автопарка, на пустыре, заставленном старой боевой техникой, он дал волю слезам. Серега, Сере-га! Что же ты наделал! Лешка, конечно же, догадывался, что за долгими отлучками старшего брата стояли какие-то темные дела, но, попав в Таджикистан, он считал, что все осталось в прошлом, и теперь они с братом начинают жить заново. И вот новый мир, только что открывшийся перед ними, рушился, как карточный домик: Сергей арестован, а его, Лешку, как брата преступника, с позором отправят обратно в Челябинск, к тетке. Обессилев от слез и переживаний, он уснул, свернувшись калачиком на башне ржавого танка.