Коллектив Авторов
 
Горячие точки

Валерий КУРИЛОВ

ОПЕРАЦИЯ «ШТОРМ-333» (АФГАНИСТАН-79) [1]Документальная повесть

Пролог
    Мне бы хотелось предварить свое повествование некоторыми замечаниями.
    В те времена мы, сотрудники КГБ СССР, жили по правилу: то, что тебе положено знать, твое руководство тебе сообщит, а что не положено – не надо и пытаться узнать. Эта формула – золотое правило всех спецслужб мира. Именно поэтому и я, и другие офицеры-оперработники, став бойцами отряда специального назначения «Зенит», прекрасно понимали свою роль. Мы тогда были просто бойцами. Мы осознавали, что к нам будет поступать только та информация и в том объеме, который необходим для выполнения конкретного задания, приказа. Каким бы фантастическим или абсурдным этот приказ ни казался, мы были готовы выполнить его точно и в срок! Нас учили, что для спецназа невыполнимых задач нет.
    Поэтому, не обладая в те времена всей полнотой информации, зачастую я не мог доподлинно знать истинной подоплеки событий, поводов и побудительных причин поступков государственных деятелей, которые толкали, двигали колесо истории в ту или другую сторону (газетные публикации и так называемые «официальные» версии событий по понятным соображениям я в расчет не принимаю). Хотя, конечно, о многом я и догадывался, наблюдая движения этого самого «колеса», а также то, что происходило при мне или при моем участии.
    Мне и сейчас трудно дать однозначную оценку правомерности наших действий с точки зрения политической целесообразности и необходимости, поскольку я не располагаю необходимым объемом документальных материалов, которые могли бы подтвердить или опровергнуть ту или иную точку зрения на начало афганских событий. Да и не хочется сбиваться на политику, которая и так всем надоела (хотя от нее никуда не деться!).
    Велик был соблазн рассматривать эти события с точки зрения того, что известно сейчас, когда всем и все можно говорить, когда появилось множество описаний афганской эпопеи, причем все они в той или иной мере разнятся между собой, во многом противоречат друг другу. По возможности я старался избегать этого.
    Человеческое восприятие уникально и неповторимо: одни и те же люди, наблюдавшие одни и те же события, могут совершенно искренне и «объективно» описывать их совершенно по-разному. Это отлично знают ученые-психологи, следователи и оперработники спецслужб. Так уж устроен человек! Иногда и впрямь задумаешься: а возможно ли на самом деле объективно реконструировать события прошлого?
    В нашей стране (да и не только в нашей – так уж, повторю, устроен человек; так уж устроено человечество) с приходом к власти нового политического лидера всегда первым делом «исправлялась» и «переписывалась» заново история, которая с каждым новым политическим «сдвигом» становилась все запутаннее и недостовернее.
    В результате мы имеем то, что имеем. Ведь порой история бывает схожа с действительно имевшими место событиями только некоторыми датами да еще местом событий. Но исходя из «политических принципов» и «воспитательных соображений» можно изменить и даты и места! А можно и вообще «опустить» сами эти события. И когда умрут их последние очевидцы, – окажется, что этих событий и не было вовсе!
    А мне очень бы не хотелось такого результата.
    В те уже далекие времена мы были молоды, энергичны и простодушны. Нас связывала крепкая боевая дружба. Причастность к одному из наиболее элитных специальных боевых формирований, которому было поручено реализовать совершенно фантастическую операцию, придавала нам чувство гордости и за себя и за Державу. Именно память о тех временах, память о моих друзьях заставляет меня взяться за перо и запечатлеть на бумаге то, что может так легко забыться и кануть в Лету.
    Я не исключаю, что в моем повествовании могут встретиться неточности в изложении каких-то деталей: ведь я тогда не фиксировал специально чьи-то слова, высказывания, не вел дневник (это было категорически запрещено!), не копил про запас черновики секретных оперативных документов (как и положено, эти черновики я уничтожал в установленном порядке).
    Просто я постарался изложить события так, как я это видел и воспринимал тогда, в далеком 1979 году...
Глава 1
   Снижаясь, самолет совершал множество кругов над серо-коричневым пространством с коробками домиков и полосками полей, которые лежали в кольце гор. Сверху эти горы, лишенные даже признаков растительности, были похожи на скомканную коричневую оберточную бумагу. Потом самолет пошел на посадку, содрогнулся, коснувшись колесами бетонки, заревел двигателями и задрожал, притормаживая.
   Только тогда я вспомнил, что сегодня день моего рождения. Тридцать лет – это тебе не шутка! Это уже возраст! И вот где довелось оказаться...
   Мы прилетели в Афганистан! И наш самолет бежал по взлетно-посадочной полосе Кабульского международного аэропорта.
   Мы – это отряд специального назначения КГБ СССР под кодовым названием «Зенит»: тридцать восемь офицеров, тридцать восемь молодых и здоровых бойцов, прошедших парашютно-десантную, минно-взрывную и специальную оперативную подготовку. Каждый из нас владел одним или двумя иностранными языками, приемами рукопашного боя, холодным и огнестрельным оружием, имел опыт контрразведывательной и разведывательной деятельности. Мы были обучены в автономном режиме вести поиск и осуществлять дерзкие силовые акции на вражеской территории. Мы были готовы выполнить любой приказ и жаждали на деле испытать приобретенные навыки.
   Мы ничего и никого не боялись. Не боялись и смерти: чем страшнее, тем интереснее! В то, что смерть может настигнуть кого-то из нас, тогда просто никто не верил. Каждый в душе полагал, что уж он-то наверняка уцелеет. А если и придется. Ну что ж, наверное, ничего страшного: это ведь очень быстро: чик – и нету!
   Самолет неторопливо катился, переваливаясь и постепенно замедляя ход. Все припали к иллюминаторам. За бортом проплывали неказистые аэродромные строения, самолеты на стоянках: транспортники, истребители с зачехленными двигателями. На отдельной стоянке приткнулись вертолеты с обвисшими лопастями винтов. Аэродром лежал в чаше между голых каменистых гор.
   Наконец мы остановились, заглохли двигатели. Подкатили трап. Техник в аэрофлотовской форме открыл люк, и в салон хлынул полуденный пыльный жар. Воздух над бетонными плитами аэродрома дрожал и переливался, искажая перспективу.
   Афганистан. Кабул. Июль 1979 года...
   Что мы тогда знали об этой стране? Да почти ничего.
   Ну промелькнуло как-то в газетах сообщение о том, что в Афганистане произошла какая-то революция. Да еще на память приходило название старого фильма «Миссия в Кабуле», где игравший нашего разведчика-нелегала актер Глузский под видом хазарейца в лохмотьях катал по городу тележку и что-то там разведывал, кого-то спасал... Еще вспоминалось, что там жарко, что там живут кочевники («на лицо ужасные, добрые внутри!») и что у нас с Афганистаном всегда были хорошие отношения. А еще зимой этого года в наших газетах были сообщения о том, что в Кабуле какие-то террористы убили американского посла. Вот, пожалуй, и все.
   Правда, перед вылетом нам предоставили справочные материалы о стране: в Афганистане проживает, по приблизительным подсчетам, около 13–15 миллионов человек, промышленности практически нет, большинство населения занято сельским хозяйством, скотоводством. Долгое время страной правил король Захир-Шах – вроде был неплохой мужик и к нам относился хорошо. Потом был дворцовый переворот, и место короля, который, кстати, успел уехать в Италию (молодец, сумел выбрать хорошее место!), занял его дядя по имени Дауд. Но Дауд тоже не смог удержать власть: в 1978 году здоровые силы афганского общества объединились и сплотились вокруг Народно-демократической партии Афганистана (сокращенно – НДПА), которая считала Дауда тираном. Ведомый партией, добрый, веселый и трудолюбивый афганский народ совершил Великую Апрельскую революцию. Тиран был свергнут. К власти пришел народ во главе с хорошим лидером по имени товарищ Hyp Мухаммед Тараки. Именно он был главой Народно-демократической партии Афганистана.
   Но силы реакции не успокоились. Они организовали активное сопротивление прогрессивному режиму народной власти и стали осуществлять саботаж, террор и диверсии. За контрреволюцией стояли США, Китай, еще какие-то злобные силы, которые в бессильной злобе... ну и так далее. Развязан террор. Гибнут лучшие сыны афганского народа.
   Дружески настроенное по отношению к нам новое правительство страны попросило у СССР помощи. Афганистану, нашему мирному южному соседу, грех не помочь: нельзя его отдавать на растерзание мировому империализму и реакции. Ну что ж, помочь – так помочь! И вот мы здесь.
   А для меня вся эта афганская эпопея началась почти год назад.
Глава 2
   За окном моросил мелкий нескончаемый дождь, и под порывами ветра холодные капли барабанили по стеклу. Я, тогда еще старший лейтенант, оперуполномоченный 1-го отделения 2-го отдела (контрразведывательная работа по инодипломатам и интуристам) областного Управления КГБ СССР, тихо и мирно сидел в своем кабинете на четвертом этаже недавно отстроенного здания (старое, постройки прошлого века, совсем пришло в негодность) и готовил отчет о работе за год. Радиоприемник вполголоса бубнил об итогах очередной битвы за урожай и подготовке к зиме тружеников полей. Позади был бурный туристический сезон, впереди маячила долгая и слякотная зима... Мне казалось, что в этой устоявшейся жизни не может быть никаких изменений, ничего не может случиться яркого, интересного.
   Я не мог знать, что именно сейчас затейница-судьба отсчитывает последние секунды перед решительным вмешательством в плавный и, казалось бы, нерушимый ход моей жизни.
   И вот свершилось: зазвонил телефон. В качестве гонца, принесшего мне известие о необходимости моего участия в грядущих событиях, был избран начальник моего отдела, который буркнул в трубку:
   – Зайди!
   Явившись на зов начальства, я узнал, что пришла разнарядка на учебу в Москву и руководство Управления решило направить именно меня, и что это – большая честь и огромная ответственность.
   По простоте душевной я тут же подумал, что меня хотят отправить учиться в 101-ю Школу (так тогда называлось учебное заведение, где готовили кадры для внешней разведки). Однако оказалось, что до 101-й Школы мне было еще очень далеко. Для такого рода учебы у нас в Управлении еще были не оприходованы более родовитые, чем я, молодые сотрудники (те, чьи родители или ближайшие родственники занимали хорошее служебное или партийное положение). Куда уж мне было с ними тягаться!
   Выяснилось, что меня отправляют учиться на Курсы усовершенствования офицерского состава, сокращенно – КУОС, а в просторечии – «курсы диверсантов».
   Учеба начиналась с января и заканчивалась в августе. Эти курсы, насколько я знал, находились под эгидой Управления «С» ПГУ КГБ СССР (нелегальная разведка). Прошедшие эти курсы молодые опера со знанием иностранных языков заносились в спецрезерв нелегальной разведки в качестве командиров или заместителей командиров групп специального назначения. При наступлении «особого периода» или во время войны эти группы, доукомплектованные резервистами: разведчиками, подрывниками и радистами, – планировалось забрасывать на вражескую территорию для реализации специальных силовых акций, а также для ведения агентурно-оперативной работы в тылу противника. Этим группам должна была передаваться агентура, находящаяся до поры до времени на связи у наших легальных резидентур. По завершении учебы прошедшие спецподготовку опера, как правило, возвращались в свои подразделения. Правда, по слухам, некоторым удавалось закрепиться в Москве, но таких было мало. Все отмечали, что на этих спецкурсах дают очень большую физическую нагрузку, и якобы некоторые не выдерживали, просились обратно в свои управления.
   Конечно, я мог бы отказаться, сославшись, например, на отсутствие постоянной квартиры (мы тогда снимали забронированную квартиру на окраине города), на многочисленность семьи (уже тогда у меня было двое детей) и прочие обстоятельства.
   Однако, с другой стороны, мне было вовсе небезразлично, что обо мне подумают начальство и коллеги по работе, если я откажусь.
   А кроме всего прочего, мне, сказать по правде, самому было очень интересно: нелегальная разведка, парашют, пятнистый маскхалат, диверсии в глубоком тылу врага, приказ сурового, но справедливого командира: «Идите, лейтенант, и без „языка“ не возвращайтесь!» Ну и так далее... Романтика!
   Надо сказать, что в те времена мы были простодушны и доверчивы. Мы полагали, что нашей могучей державой руководят мудрые и толковые головы, которые, на основе единственно правильной и верной марксистско-ленинской теории, все просчитывают и учитывают. Мы верили, что временные трудности и перебои с продовольствием рано или поздно кончатся, рассосутся как-нибудь; что впереди у нас – светлое, блистательное и спокойное для всего нашего народа будущее. Только вот несколько раздражал престарелый Леонид Ильич, который неутомимо награждал себя все новыми и новыми наградами. Это было очень чудно: и смех и грех! А вообще-то, воспринималось, как невинное чудачество старого, постепенно выживающего из ума человека, за спиной которого, однако, как нам представлялось, стоят мудрые и верные, недремлющие и не знающие сомнений. Уж они-то маху не дадут, они-то твердо знают, куда и зачем нам всем надо идти!
Глава 3
   Кабул лета 1979 года даже и не подозревал, что по его улицам уже едут те, кому всего через несколько месяцев будет суждено первыми вступить в бестолковую, наверное, никому не нужную (а может быть, и нужную – кто его разберет!) войну. Эта война с нашим участием продлится десять долгих лет, исковеркает жизни не одному поколению людей. И даже когда мы уйдем из Афганистана, война не остановится, а вспыхнет с новой силой и уже полностью разорит и практически развеет по ветру то, что когда-то называлось государством Афганистан. А ведь намерения вроде бы были самые хорошие: мы просто хотели навести порядок. Но, как сказал какой-то мудрец, в этом мире осталось очень много беспорядка после тех, кто хотел привести его в порядок.
   Да мы тогда не знали и не могли представлять возможных последствий нашего появления здесь. А посему мы просто с любопытством глазели из окон автобуса на мелькавшие мимо многочисленные витрины дуканов, базарчики, на чудно одетых в просторные светлые портки и рубахи местных мужиков и на закутанных в чадру (по такой жаре сопреть можно!) женщин, на запряженных в тележки осликов. Мимо проезжали иностранные легковые автомобили: допотопные «опели» и «фольксвагены», блестящие новенькие «тойоты» со скошенными практически на нет капотами (последний писк автомобильной моды!). Здесь были и наши «Волги», УАЗы, «Жигули». Ревели смрадно чадящие разномастные грузовики с высокими кузовами, расписанными яркими примитивными картинками, изображавшими каких-то невиданных животных, китов и птиц. В одном месте на перекрестке я заметил бэтээр. На глаза часто попадались солдаты, одетые в форму мышиного цвета. Некоторые были с оружием: встречались наши АКМы, ППШ, карабины и винтовки. Реже в толпе мелькали щеголеватые офицеры в фуражках с неимоверно высокими тульями.
   Когда автобусы заворачивали на проспект Даруль-Аман, где располагалось наше посольство, я заметил на углу портняжную мастерскую, на витрине которой красовались афганские офицерские кители и фуражки. Я подумал, что неплохо было бы купить такую фуражку в качестве сувенира, чтобы потом, когда все кончится, рассказывать о своих приключениях в далеких краях и под охи и ахи родственников, друзей и знакомых демонстрировать чудной головной убор. Я тогда и думать не думал, что через десяток с небольшим лет и в нашу армию придет латиноамериканско-азиатская мода на офицерские фуражки с вызывающе высокой тульей и блестящими бляшками. Мне до сих пор эта мода кажется смешной, а кроме того, вроде бы стыдно армии великой державы перенимать украшательские элементы с формы войск развивающихся стран. И вообще, это похоже на то, как в былые времена солдаты стройбата, остро чувствующие свою неполноценность как воинов (многие из них за всю службу и автомата в руках не держали!), на дембель цепляли себе на мундиры купленные значки парашютистов, «За кругосветное плавание» и прочие атрибуты воинской «крутизны». Кстати сказать, фуражку я так и не купил.
   На территорию советского посольства мы заехали через запасные ворота и стали разгружаться. В отдельном помещении поселилось наше руководство: командир отряда полковник Бояринов Григорий Иванович, инструктор по специальной физической подготовке, а ныне – заместитель командира подполковник Долматов Александр Иванович, еще один заместитель (по политической части) – Глотов Василий Степанович, который был офицером Первого Главка, а также несколько наших преподавателей с КУОСа и трое наших бойцов. Это был наш штаб. Там же хранились ящики с оружием и боеприпасами, все наши съестные припасы (сухпайки). Ребята развернули радиостанцию для связи с Центром, работа началась.
   От непривычно сухого воздуха (более полутора тысяч метров над уровнем моря – недостаток кислорода) во рту все пересохло, страшно хотелось пить и спать.
   Мы расположились в большой комнате на раскладушках. Постельного белья пока не было, да и Бог с ним, и без него было жарко и душно. Вещмешок с личными вещами – под раскладушку, обернутый полотенцем полиэтиленовый пакет с чистыми носками – под голову (чем не подушка!), автомат и поясной офицерский ремень с пистолетом, ножом, подсумками и гранатами – под правую руку; вот и все размещение.
   Всухомятку кое-как перекусили. Я достал припасенную бутылку водки (в отряде был введен строгий «сухой закон», но ведь мы еще не начали воевать, а только размещаемся), и все по глотку выпили за новорожденного, то есть за меня, хорошего. Вот и отпраздновал свой день рождения!
   Поступила команда: «Выходи строиться!»
   Построились в коридоре. Все были одеты в новую, еще не обношенную толком спецназовскую форму песочного цвета, которую нам выдали в Москве.
   Командир произнес небольшую речь, смысл которой сводился к тому, что мы теперь переходим к жизни в условиях военного времени. Обстановка тревожная. Возможны провокации со стороны сил, оппозиционных нынешнему прогрессивному режиму страны. Не исключены нападения на наше посольство. Предельная бдительность и осторожность. Беспрекословное подчинение. То, что нужно будет довести до нашего сведения, будет доводиться по мере необходимости.
   Наша ближайшая задача – круглосуточная охрана и оборона территории посольства, изучение обстановки, рекогносцировка на местности.
   Потом выступил офицер безопасности посольства полковник Сергей Гаврилович Бахтурин. Он предупредил нас, что морально-психологический климат в посольстве весьма своеобразен, и поэтому нам не следует общаться с сотрудниками и служащими посольства, особенно с одинокими женщинами (которых здесь, оказывается, очень много – секретарши, машинистки и т. п.). Эти одинокие женщины, по словам офицера безопасности, будут пытаться устанавливать с нами интимные отношения.
   – Так вот, кого застукаю – немедленно откомандирую в двадцать четыре часа, с позором и вонью! – вещал Бахтурин, оглядывая нас осуждающим взглядом, словно мы уже неоднократно совершили аморальные действия со всеми сексуально озабоченными одинокими женщинами посольства и его окрестностей.
   Из его дальнейшей речи следовало, что нам по возможности вообще надо избегать попадаться посольским на глаза. Тем более с оружием и в форме. Особенно предостерег в отношении жены посла (посольские за глаза называли ее «мама»). Оказывается, она заранее вознегодовала, узнав, что приедут «солдаты» – по ее представлению, грязные, вонючие и грубые, – которые будут жить в посольской школе.
   – Ведь там потом дети должны будут учиться! – содрогаясь в благородном ужасе, говорила послица.
   «Мама» заявила, что сама, лично каждый день будет контролировать состояние помещений и прилегающей территории.
   Пользование большим бассейном посольства «мама» категорически исключила для нас: «Ведь там купаются женщины и дети!»
   Нам нельзя было купаться и в маленьком бассейне перед школой.
   – А где же мыться? – спросил кто-то из строя.
   – Душевых здесь вроде бы не видно... – вполголоса озабоченно заметил Долматов, – бойцам необходимо соблюдать гигиену.
   Оказывается, и этот вопрос «мама» предусмотрела. Мыться (и стираться?) нам можно будет на заднем глухом дворе школы, пользуясь резиновым шлангом для поливки газонов.
   Мы переглядывались друг с другом: как-то все это звучало диковато и малопонятно. Ведь мы приехали сюда не по своей прихоти и не отдыхать: мы приехали защищать, проливать за них и чужую, и свою кровь! А здесь такое отношение... Что же они – нелюди?
 
   До этого никто из нас за границей еще не был, и мы, естественно, не могли знать, что многие посольские, торгпредские и прочие члены совколоний (колоний советских граждан, находящихся в загранкомандировке) – это особая каста, которая здорово отличается от нормальных людей. Это было общество избранных, в котором, несмотря на постоянную текучку кадров (загранкомандировки ведь не вечны!), десятилетиями сохранялись и действовали совершенно непонятные и для непосвященного человека странные, никем не писанные, но свято оберегаемые и неуклонно соблюдаемые нравы, нормы и правила поведения и взаимоотношений.
   Этот абсурдный мир существовал сам по себе, он был создан, взлелеян, детально расписан и накрепко вбит в души людей, видимо, нашими номенклатурными бонзами – «слугами народа». Ведь именно многие из них, проворовавшись, оскандалившись, натворив или отчебучив что-то такое, что не лезло ни в какие ворота, что не укладывалось не только в рамки приличия, но и в рамки законодательства, отправлялись не в тюрьму, не на увольнение без пенсии, а – с глаз долой: руководящими работниками за границу.
   Обо всех этих внутрипосольских делах я узнал много позже. Да... Тогда мы еще многого не знали. Хотя и догадывались, что «не все ладно в датском королевстве». Но ведь мы и сами были детьми этого мира, а поэтому многое воспринимали как само собой разумеющееся: сначала кажется диковатым, а потом – вроде бы так и надо. А вообще-то, по сравнению с нынешними «закидонами» сильных мира сего и существующими в настоящее время порядками (а вернее сказать – «понятиями») в наших заграничных, да и иных учреждениях, все прошлые дела кажутся просто детскими шалостями!
Глава 4
   И вот потянулись дни по формуле «шесть через двенадцать». Это означало, что шесть часов боец несет службу, двенадцать часов отдыхает. Вернее, на время для отдыха (сна) было выделено всего шесть часов, остальные шесть – пребывание в резервной группе быстрого реагирования. То есть бодрствовать в форме и при оружии.
   На плоских крышах четырехэтажных зданий по всему периметру обширной территории посольства мы оборудовали огневые ячейки из мешков с песком. В наряд заступали двое. Вооружение штатное: автомат, пистолет, двойной боекомплект, штык-нож, гранаты. А кроме этого еще один ручной пулемет (или снайперская винтовка), бинокль, радиостанция.
   Днем, лежа на плащ-палатке, брошенной на бетон крыши, я часами, глядя в бинокль, наблюдал чужую жизнь чужого для меня народа – афганцев.
   Строения местных жителей начинались метрах в ста от каменного посольского забора. Дома были одноэтажные и двухэтажные, причем первые этажи, как правило, были сложены из самана (самодельные кирпичи из обожженной глины) и побелены, а вторые были деревянными и напоминали наши голубятни. Над домами торчали какие-то шесты с болтающимися на них полуистлевшими тряпками, над некоторыми крышами были антенны. Каждый дом был обнесен корявым забором из того же самана, хотя кое-где участки забора были из гофрированного металла. Территория вокруг была захламленная и пыльная. Под испепеляющими лучами солнца лениво бродили облезлые собаки и кошки.
   В пыли копошились одетые в лохмотья грязные дети. В бинокль я смог разглядеть, что у маленьких девочек, несмотря на убогую одежду, лица нарумянены, глаза и губы подкрашены. Тогда я только подивился этому, а позже узнал, что по местным обычаям, особенно в деревнях, детей специально одевают плохо, более того, им специально пачкают лица: это якобы спасает их от дурного глаза. А макияж на девочек наносят их матери, чтобы с самого детства они выглядели красиво.
   На небольшой площадке подростки постарше, пыля, азартно играли в волейбол через веревку.
   По утрам из узких переулков выходили люди, в основном мужчины, одетые весьма прилично, многие в пиджаках, некоторые при галстуках. Они шли через пустырь к проспекту Даруль-Аман, видимо, на работу.
   Чуть позже появлялись женщины с сумками: наверное, шли на базары за покупками. Через какое-то время они возвращались, и над домами и двориками показывались небольшие дымки: готовилась еда. Иногда ветерок доносил до меня запахи свежеиспеченного хлеба или лепешек, реже – аромат жареной баранины: рядовые жители Кабула жили весьма скромно и мясо ели не каждый день.
   Потом, когда солнце поднималось в зенит и начиналась дикая жара, наступало затишье. Все живое пряталось в тень.