Страница:
— Видите ли, у нас пропала без вести одна сотрудница, гример. Вы нам всегда так помогаете. Не могли бы вы взять это дело под свой контроль?
Услышав слова «пропала без вести», Саша подобрался и сосредоточился. Теперь он смотрел на Лизавету не мигая, как ловчий сокол на охоте.
Иванов же явно расслабился. Лизавета услышала звук, похожий на шипение сдувающегося воздушного шарика. Оно и понятно. «Взять под контроль» — это ровным счетом ничего не означает. Вот если бы Елизавета Зорина с телевидения потребовала объяснить, по какой такой причине сотрудники некоего РУВД отколошматили военных моряков, или попросила прокомментировать шумное дело о милиционерах, которые по совместительству подрабатывали сутенерами, — тогда другое дело. А «под контроль» — сколько угодно.
— Это очень важно, у нас все не на шутку беспокоятся, — продолжала давить Лизавета. — Так вы проверите, что там и как? Поскорее, если можно.
— Конечно, конечно, постараюсь, все, что смогу. Как, вы говорите, ее зовут? — бодро отвечал начальник пресс-центра.
Лизавета продиктовала Иванову имя и прочие данные Леночки, тот сказал, что все записал, и обещал перезвонить, как только что-нибудь прояснится.
— Да, пожалуйста, перезвоните, я вам буду очень признательна.
— А что это вы так переживаете? — подозрительно спросил начальник пресс-центра. Телевизионные люди часто беспокоили его и по «личным вопросам». У кого-то отобрали водительские права, кто-то «залетел» в вытрезвитель… Эта просьба в обычный ряд не вписывалась.
— Тут довольно загадочная история, и… — Лизавета хотела было упомянуть, что эта история может быть связана с другим, не менее загадочным инцидентом, но передумала. Нечего волновать начальника. Если Иванов решит, что она старается для репортажа, — наверняка ничего не сделает. — Ну, в общем, она хороший человек, все очень переживают. Помогите, пожалуйста.
— Что могу — сделаю, — повторил Анатолий Егорович.
— Спасибо. — Лизавета не слишком рассыпалась в благодарностях и не слишком верила, что услышит в ближайшее время его голос. Разве что приедет с очередной инспекцией начальство из Москвы и надо будет снимать сюжет. Тогда Иванов, может быть, и вспомнит о «взятом под контроль» деле.
А вот Саша взял в голову все услышанное, он даже вспомнил саму Леночку, и как только Лизавета положила трубку, начал задавать вопросы:
— Леночка? Это которая Хрущева делала? Ты сказала, она живет в Рыбацком. Это Невское РУВД?
Лизавета не разбиралась в территориально-милицейском делении. Саша и не думал, что она разбирается, он просто проверял себя. Теперь он внимательно листал свой неизменный блокнот.
— У тебя есть кто в Невском? — спросила Лизавета.
— Есть-то есть. Не знаю, что мне сейчас ответят. — Саша продолжал листать исписанные мелким почерком страницы.
Лизавета догадывалась, почему он ответил так неопределенно. С приходом в ГУВД нового руководства и с назначением нового начальника пресс-центра в милиции начались гонения на сотрудников, напрямую сдающих информацию прессе. Именно из-за этого Саша Маневич не любил майора Иванова. Он лишил Маневича многих информаторов. А как известно, найти труднее, чем потерять.
— Этот Змей Горыныч развел такие строгости, что я уже не знаю, куда можно звонить, а куда нельзя, — буркнул Саша и стал набирать номер.
В милиции трудятся такие же люди, как и везде. Чуть более циничные или чуть более самоотверженные. Карьеристы и бессребреники. Весельчаки и угрюмцы. Компанейские ребята и законченные индивидуалисты. Правдолюбцы и лжецы. Словом, люди. Как везде, эти люди, вооруженные казенными пистолетами и красными книжечками, ссорились и мирились, помогали друг другу и подсиживали недругов. Поэтому, несмотря на строгие циркуляры «сверху», Сашины друзья в милиции продолжали с ним дружить. Только стали более осторожными.
Саша ждал, когда ответят, и лицо у него было напряженное. Услышав «алло», он прямо-таки преобразился. Вероятно, подошел «правильный» человек.
— Алло, Слава, Маневич беспокоит. У нас тут сотрудница пропала, по вашей территориальности. — Саша прекрасно владел милицейским жаргоном. — Я понимаю, что глухарь, ты все-таки поразузнай, что и как. Лады?
Уже через час он получил полный расклад по делу Елены Михайловны Кац, тридцати восьми лет, гримера-художника Петербургского телевидения. Саша ворвался в Лизаветин кабинет, как торнадо, и тут же выложил все, что удалось узнать.
— Она уехала две недели назад, дома сказала, что в командировку, на три дня. Снимать какой-то клип. Когда Елена не вернулась ни через три дня, ни через семь, ее муж, — Саша заглянул в свой блокнот, — Валерий Кац обратился в милицию. Точнее, сначала он попытался отыскать жену сам, ходил и звонил на работу. Когда же не получилось, подал заявление. Дело досталось дознавателю Кротову. Славка его не знает, новый человек, что положено — сделал, но сама понимаешь, как ищут потеряшек!
Лизавета и раньше знала почти все, о чем сейчас рассказывал Саша. Она успела переговорить с мужем Леночки еще до того, как позвонила майору Иванову.
— Единственная зацепка — клип, — продолжал кричать Саша. — Вряд ли Леночка соврала. И нам найти этих клипмейкеров проще, чем дознавателю Кротову. Каким бы он ни был — новым или старым.
Нужных клипмейкеров они разыскали за три часа. Лизавета обзвонила знакомых режиссеров, Маневич ударил по прочему персоналу — операторам, осветителям, звуковикам… Они справились быстро, потому как знали, что и где искать. Им было не так сложно разведать, кто халтурит на выборах, кто — на концертах, а у кого большой заказ от завода «Турбинные лопатки». Дознаватель Кротов всего этого не знал. А если бы и знал, на его вопросы отвечали бы куда менее охотно. О левых заработках с чужими говорить не принято.
К тому же видеомир вообще и видеомир Петербурга, в частности, довольно тесен. Не так много клипов снимается одновременно в городе на Неве. За последние две недели запустили в производство всего четыре.
Один музыкальный. Развеселая поп-звезда заказала модный в этом концертном сезоне фильм в псевдонародном стиле. Искусственные березки и околица, столь же искусственные парни с балалайками и она сама, в сарафане, поющая о несчастной любви с косой в руках, — предполагалось, что «звезда» идет-бредет с сенокоса. Об этом клипе Лизавете подробно рассказал режиссер Мустангов. На нем Леночка не работала.
Два клипа были политическими. Потенциальные кандидаты в президенты от северной столицы пожелали при помощи видеолент растолковать жителям города и избирателям, чем и как они хороши. Одна группа, занятая политической съемкой, вообще работала только с натурой — листовками, портретами, городскими пейзажами, толпами и демонстрантами. Следовательно, в услугах визажиста там не нуждались. Зачем гримировать листовки?
На втором клипе гример, конечно, был нужен. Там наличествовал только один герой — кандидат собственной персоной. Его снимали дома в кругу семьи и в рабочем кабинете за письменным столом, камера наблюдала, как он встречается с рабочими на стройплощадке и со студентами в университетской разваливающейся аудитории. Апофеозом должны были стать кадры, запечатлевшие претендента на Финском заливе, где он стоял на берегу не совсем чтобы пустынных волн полный, по мысли режиссера, великих и государственных дум. Незначительный рост и явная пухлость героя мешали сделать его окончательно похожим на великого основателя града Петрова, так что на этих съемках работы у гримера было больше чем достаточно, но Елену Михайловну Кац туда не приглашали.
Найти след Леночки удалось, когда Лизавета дозвонилась до молодого мэтра телережиссуры, который по заказу восходящей звезды от политики снимал музыкально-политический клип.
«Да, она у нас работала, первые три дня, когда нужен был визаж. А теперь мы монтируем», — солидно придыхая в телефонную трубку, ответил двадцатипятилетний мэтр и радостно согласился встретиться и побеседовать. В глубине души он был уверен, что женщины ищут встреч с ним исключительно на почве искренней, тайной и безответной любви. Внимание красивой и известной девушки, каковой была Лизавета, ему льстило.
Лизавета договорилась, что подъедет на «Ленфильм», где шел монтаж великого произведения политического киноискусства, и постучала в стенку: два длинных, два коротких — так они с Маневичем, работавшим в соседнем кабинете, вызывали друг друга.
Тот не заставил себя ждать и возник на пороге ровно через три секунды.
— Все, нашла.
— Слава Богу, а то я охрип, и палец распух. Ведь с каждым надо поболтать, каждого порасспросить. Политес! — Маневич любил исторические романы и архаичные выражения. — И кто?
— Новоситцев. Ваяет шедевр с одним из кандидатов, — тут же поправилась Лизавета. Она, по долгу службы, не прощала себе мелкие политические ошибки. — Нечто эстрадно-политическое. Я договорилась, что подъеду через полчаса.
— Я с тобой, — решительно заявил Саша, — а потом вернемся, есть кое-какое видео. Я сегодня с Зотовым виделся и даже подснял интервью.
— Можно подумать, я интервью с Зотовым не видела, — хмыкнула Лизавета.
— Такого не видела. Он, между прочим, кое-что про школу говорил. Про нашу школу… — Саша многозначительно прикрыл глаза, — там кое-что есть…
— И что же?
Саша промолчал. А на «Ленфильм» они отправились вместе. По пути Лизавета не стала расспрашивать об этом «кое-что» — захочет, сам расскажет.
Услышав слова «пропала без вести», Саша подобрался и сосредоточился. Теперь он смотрел на Лизавету не мигая, как ловчий сокол на охоте.
Иванов же явно расслабился. Лизавета услышала звук, похожий на шипение сдувающегося воздушного шарика. Оно и понятно. «Взять под контроль» — это ровным счетом ничего не означает. Вот если бы Елизавета Зорина с телевидения потребовала объяснить, по какой такой причине сотрудники некоего РУВД отколошматили военных моряков, или попросила прокомментировать шумное дело о милиционерах, которые по совместительству подрабатывали сутенерами, — тогда другое дело. А «под контроль» — сколько угодно.
— Это очень важно, у нас все не на шутку беспокоятся, — продолжала давить Лизавета. — Так вы проверите, что там и как? Поскорее, если можно.
— Конечно, конечно, постараюсь, все, что смогу. Как, вы говорите, ее зовут? — бодро отвечал начальник пресс-центра.
Лизавета продиктовала Иванову имя и прочие данные Леночки, тот сказал, что все записал, и обещал перезвонить, как только что-нибудь прояснится.
— Да, пожалуйста, перезвоните, я вам буду очень признательна.
— А что это вы так переживаете? — подозрительно спросил начальник пресс-центра. Телевизионные люди часто беспокоили его и по «личным вопросам». У кого-то отобрали водительские права, кто-то «залетел» в вытрезвитель… Эта просьба в обычный ряд не вписывалась.
— Тут довольно загадочная история, и… — Лизавета хотела было упомянуть, что эта история может быть связана с другим, не менее загадочным инцидентом, но передумала. Нечего волновать начальника. Если Иванов решит, что она старается для репортажа, — наверняка ничего не сделает. — Ну, в общем, она хороший человек, все очень переживают. Помогите, пожалуйста.
— Что могу — сделаю, — повторил Анатолий Егорович.
— Спасибо. — Лизавета не слишком рассыпалась в благодарностях и не слишком верила, что услышит в ближайшее время его голос. Разве что приедет с очередной инспекцией начальство из Москвы и надо будет снимать сюжет. Тогда Иванов, может быть, и вспомнит о «взятом под контроль» деле.
А вот Саша взял в голову все услышанное, он даже вспомнил саму Леночку, и как только Лизавета положила трубку, начал задавать вопросы:
— Леночка? Это которая Хрущева делала? Ты сказала, она живет в Рыбацком. Это Невское РУВД?
Лизавета не разбиралась в территориально-милицейском делении. Саша и не думал, что она разбирается, он просто проверял себя. Теперь он внимательно листал свой неизменный блокнот.
— У тебя есть кто в Невском? — спросила Лизавета.
— Есть-то есть. Не знаю, что мне сейчас ответят. — Саша продолжал листать исписанные мелким почерком страницы.
Лизавета догадывалась, почему он ответил так неопределенно. С приходом в ГУВД нового руководства и с назначением нового начальника пресс-центра в милиции начались гонения на сотрудников, напрямую сдающих информацию прессе. Именно из-за этого Саша Маневич не любил майора Иванова. Он лишил Маневича многих информаторов. А как известно, найти труднее, чем потерять.
— Этот Змей Горыныч развел такие строгости, что я уже не знаю, куда можно звонить, а куда нельзя, — буркнул Саша и стал набирать номер.
В милиции трудятся такие же люди, как и везде. Чуть более циничные или чуть более самоотверженные. Карьеристы и бессребреники. Весельчаки и угрюмцы. Компанейские ребята и законченные индивидуалисты. Правдолюбцы и лжецы. Словом, люди. Как везде, эти люди, вооруженные казенными пистолетами и красными книжечками, ссорились и мирились, помогали друг другу и подсиживали недругов. Поэтому, несмотря на строгие циркуляры «сверху», Сашины друзья в милиции продолжали с ним дружить. Только стали более осторожными.
Саша ждал, когда ответят, и лицо у него было напряженное. Услышав «алло», он прямо-таки преобразился. Вероятно, подошел «правильный» человек.
— Алло, Слава, Маневич беспокоит. У нас тут сотрудница пропала, по вашей территориальности. — Саша прекрасно владел милицейским жаргоном. — Я понимаю, что глухарь, ты все-таки поразузнай, что и как. Лады?
Уже через час он получил полный расклад по делу Елены Михайловны Кац, тридцати восьми лет, гримера-художника Петербургского телевидения. Саша ворвался в Лизаветин кабинет, как торнадо, и тут же выложил все, что удалось узнать.
— Она уехала две недели назад, дома сказала, что в командировку, на три дня. Снимать какой-то клип. Когда Елена не вернулась ни через три дня, ни через семь, ее муж, — Саша заглянул в свой блокнот, — Валерий Кац обратился в милицию. Точнее, сначала он попытался отыскать жену сам, ходил и звонил на работу. Когда же не получилось, подал заявление. Дело досталось дознавателю Кротову. Славка его не знает, новый человек, что положено — сделал, но сама понимаешь, как ищут потеряшек!
Лизавета и раньше знала почти все, о чем сейчас рассказывал Саша. Она успела переговорить с мужем Леночки еще до того, как позвонила майору Иванову.
— Единственная зацепка — клип, — продолжал кричать Саша. — Вряд ли Леночка соврала. И нам найти этих клипмейкеров проще, чем дознавателю Кротову. Каким бы он ни был — новым или старым.
Нужных клипмейкеров они разыскали за три часа. Лизавета обзвонила знакомых режиссеров, Маневич ударил по прочему персоналу — операторам, осветителям, звуковикам… Они справились быстро, потому как знали, что и где искать. Им было не так сложно разведать, кто халтурит на выборах, кто — на концертах, а у кого большой заказ от завода «Турбинные лопатки». Дознаватель Кротов всего этого не знал. А если бы и знал, на его вопросы отвечали бы куда менее охотно. О левых заработках с чужими говорить не принято.
К тому же видеомир вообще и видеомир Петербурга, в частности, довольно тесен. Не так много клипов снимается одновременно в городе на Неве. За последние две недели запустили в производство всего четыре.
Один музыкальный. Развеселая поп-звезда заказала модный в этом концертном сезоне фильм в псевдонародном стиле. Искусственные березки и околица, столь же искусственные парни с балалайками и она сама, в сарафане, поющая о несчастной любви с косой в руках, — предполагалось, что «звезда» идет-бредет с сенокоса. Об этом клипе Лизавете подробно рассказал режиссер Мустангов. На нем Леночка не работала.
Два клипа были политическими. Потенциальные кандидаты в президенты от северной столицы пожелали при помощи видеолент растолковать жителям города и избирателям, чем и как они хороши. Одна группа, занятая политической съемкой, вообще работала только с натурой — листовками, портретами, городскими пейзажами, толпами и демонстрантами. Следовательно, в услугах визажиста там не нуждались. Зачем гримировать листовки?
На втором клипе гример, конечно, был нужен. Там наличествовал только один герой — кандидат собственной персоной. Его снимали дома в кругу семьи и в рабочем кабинете за письменным столом, камера наблюдала, как он встречается с рабочими на стройплощадке и со студентами в университетской разваливающейся аудитории. Апофеозом должны были стать кадры, запечатлевшие претендента на Финском заливе, где он стоял на берегу не совсем чтобы пустынных волн полный, по мысли режиссера, великих и государственных дум. Незначительный рост и явная пухлость героя мешали сделать его окончательно похожим на великого основателя града Петрова, так что на этих съемках работы у гримера было больше чем достаточно, но Елену Михайловну Кац туда не приглашали.
Найти след Леночки удалось, когда Лизавета дозвонилась до молодого мэтра телережиссуры, который по заказу восходящей звезды от политики снимал музыкально-политический клип.
«Да, она у нас работала, первые три дня, когда нужен был визаж. А теперь мы монтируем», — солидно придыхая в телефонную трубку, ответил двадцатипятилетний мэтр и радостно согласился встретиться и побеседовать. В глубине души он был уверен, что женщины ищут встреч с ним исключительно на почве искренней, тайной и безответной любви. Внимание красивой и известной девушки, каковой была Лизавета, ему льстило.
Лизавета договорилась, что подъедет на «Ленфильм», где шел монтаж великого произведения политического киноискусства, и постучала в стенку: два длинных, два коротких — так они с Маневичем, работавшим в соседнем кабинете, вызывали друг друга.
Тот не заставил себя ждать и возник на пороге ровно через три секунды.
— Все, нашла.
— Слава Богу, а то я охрип, и палец распух. Ведь с каждым надо поболтать, каждого порасспросить. Политес! — Маневич любил исторические романы и архаичные выражения. — И кто?
— Новоситцев. Ваяет шедевр с одним из кандидатов, — тут же поправилась Лизавета. Она, по долгу службы, не прощала себе мелкие политические ошибки. — Нечто эстрадно-политическое. Я договорилась, что подъеду через полчаса.
— Я с тобой, — решительно заявил Саша, — а потом вернемся, есть кое-какое видео. Я сегодня с Зотовым виделся и даже подснял интервью.
— Можно подумать, я интервью с Зотовым не видела, — хмыкнула Лизавета.
— Такого не видела. Он, между прочим, кое-что про школу говорил. Про нашу школу… — Саша многозначительно прикрыл глаза, — там кое-что есть…
— И что же?
Саша промолчал. А на «Ленфильм» они отправились вместе. По пути Лизавета не стала расспрашивать об этом «кое-что» — захочет, сам расскажет.
ТЕСТ НА ТВОРЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ
В комнате было темно, светился только экран. А на экране…
Шеренга красивых, улыбчивых и белозубых на американский манер людей, одетых исключительно в белое, дружно шагала в сторону горизонта, за которым скрывалось светлое будущее. Потом шеренга распалась на отдельные пары. Блондинистый парень шел, приобняв за плечи длинноволосую шатенку в хитоне. Старик с седой шевелюрой и неправдоподобно благородным лицом нес на руках розово-белого младенца, точь-в-точь такого, что рекламируют непромокаемые подгузники. Две очаровательные дамы средних лет тоже куда-то вышагивали рука об руку, мило беседуя о возвышенном. Причем шли они все не по чисту полю, а по просторному Невскому, прямо по проезжей части, которая вовсе и не была проезжей — машин не просматривалось, — так что, получалось, сбылась мечта тех, кто боролся за экологию города в конце восьмидесятых — главный проспект города стал пешеходной зоной. А куда они все направлялись, судя по всему, знал хмурый, но явно добрый человек, тоже в белом, безукоризненно белом костюме. Он слабо, как и положено человеку серьезному, улыбался, и в глубине его глаз играла хитринка.
Эй, кто-нибудь!
Несмотря ни на что, мы отправились в путь,
Мы держим путь в сторону солнца! — дружно комментировала шествие веселая бит-троица. Комментировала, разумеется, за кадром.
— Отлично, теперь мягкий, очень медленный микшер… — приказал укрытый темнотой режиссер. Монтажер послушно «смешал» картинку — медленно испарилось мудрое лицо политика, растеклась по белой простыне шеренга. Режиссер продолжал распоряжаться: — Переходим на историю про любовь… — Только теперь Витя Новоситцев заметил Лизавету и Сашу Маневича, которые уже минут двадцать стояли в углу монтажной и наблюдали.
Лизавета подозревала, что видеомэтр слышал, как они вошли, и намеренно тянул время, чтобы показать, сколь глубоко погружается в работу подлинно творческая личность. Свои догадки она оставила при себе.
— Привет, гости с Чапыгина! — Витя, как обычно, изъяснялся при помощи намеков и недомолвок.
— Здравствуй, Витенька. Ты, конечно, знаком с Сашей Маневичем. Наш самый знаменитый репортер. — Лизавета подошла к мэтру поближе, чтобы не надо было по два раза повторять одно и то же. Он иногда разыгрывал глухого. Когда общался с простыми смертными
— Конечно. — Витя если и встречал Маневича, то, вечно погруженный в себя, не обращал на него внимания. Но не знать кого-то «самого знаменитого» он не мог по определению. Мужчины обменялись рукопожатиями.
— Мы не мешаем? — Лизавета умела найти верный подход к чересчур творческим индивидуумам.
— Да нет, я буду продолжать клеить.
«Клеить» в переводе с телевизионного — это монтировать. Явный анахронизм, пережиток кино, а не видеосъемок. Теперь никто не режет ножницами пленку и не подклеивает один кадр к другому. Нынче это делают умные машины. Кое-где уже и пленки как таковой нет — все сгоняют в компьютер. Пленки нет, клея нет, а термин остался.
— Работай, работай, — успокоила его Лизавета. Кто ж посмеет остановить поэта, которого посетила муза?
Рядом с Новоситцевым муза видеоклипа жила всегда.
— Так, второй куплет. — Витя повернулся к экрану и заглянул в монтажные листы: там, как и положено, было расписано все происходящее на экране — слева видеоряд, справа текст.
Новоситцев прочел первую фразу:
— "И вновь я слышу голос, он твердит: «Старик, оставь любовь ханжам». — Витя отыскал глазами, вернее, стеклами очков, ассистента. — Так, посмотри, где у нас «любовь».
Парень, забившийся в дальний угол, мгновенно ответил:
— Кассета «В-26», нужный дубль на двадцать шестой минуте, — и передал Новоситцеву серую коробочку.
Видеоинженер запихнул протянутую Витей кассету в плейер и стал отматывать до нужной точки. Витя же отдал свободную минуту посетителям.
— Так что вас интересует?
— Леночка Кац у тебя работала?
— Да, визажа много было. Клиент хотел, чтобы сделали красиво.
— Получилось, — искренне сказала Лизавета.
Режиссер Новоситцев расцвел, даже по-девичьи зарделся. Вероятно, потупил глаза, спрятанные за круглыми темными очками. Витя носил непроницаемые очки, как и полагалось (он в это свято верил) подлинной звезде. Одевался и причесывался он так же, как голливудско-европейская кинознаменитость. Вернее, так, как с точки зрения российской околокиношной тусовки должна одеваться знаменитость столь высокого ранга. Витя носил очень яркие шелковые рубашки, пестренькие жилетки, черные пиджаки как бы «от Кензо», мешковатые брюки и либо черные, либо яркие — красные, зеленые, карамельно-розовые — замшевые ботиночки «о натюрель». В мочке уха поблескивала маленькая золотая сережка. Вот за сережку он и схватился, услышав Лизаветино «получилось»:
— Стараемся, старуха, стараемся. Ты же понимаешь, в нашем деле просто снять — значит ничего не снять…
Держался Витя Новоситцев также очень по-звездному, громко, звонко, с апломбом. Знал все, что должна знать в наши дни истинная знаменитость — от культового Кастанеды до культовых Тарантино и Родригеса. Конечно, он по нескольку раз видел все их фильмы и мог часами описывать монтажные склейки в «Отчаянном» или «Криминальном чтиве». Впрочем, его кругозор был шире просто «культового».
Витя умел ориентироваться на рынок, умел набивать себе цену и нравиться клиентам, которым по большому счету было начихать на тусовочный культ, им требовались иные знаки.
Поэтому Витя провел немало часов и дней у голубого экрана, рассматривая рекламные ролики. Ролик потенциального петербургского претендента по сценарию был похож на рекламу шампуня «Хед энд Шоулдерз», а отдельные фрагменты повторяли ролики телевизоров «Сони», прокладок «Олвэйз ультра» и памперсов «Хаггиз». Куплет номер два был склеен по мотивам «Сони».
В качестве иллюстрации Витя показывал красивую девушку в белом, ту самую, что вместе с красивым юношей шагала по Невскому в светлую даль, но в этом случае она грустно смотрела в эту самую даль, положив наманикюренные пальчики на капот автомобиля марки «Мерседес», видно, любимый пострадал при тушении пожара.
Лизавета дождалась, пока Витя в очередной раз распорядится сделать очень медленный мягкий микшер, и спросила:
— Сколько дней она у вас проработала?
— Пять дней, от начала до конца съемок.
— И где снимали?
— Натуру — часть здесь, часть в Выборге. Павильон — в Выборге.
— Вот и командировка, ведь в павильоне работы для гримера больше, чем на натуре, — вмешался в разговор Саша Маневич.
— Мы и на натуре светили, так что… — горделиво заметил Витя. Он даже встал в сознании собственного величия.
Действительно, видеомастера, даже творцы, занятые высокохудожественными съемками, благополучно похоронили киношное умение подсвечивать натурные кадры, в том числе и при свете дня. А зря. При подсветке картинка и на видеопленке получается гораздо вкуснее. Витя это знал и, не обращая внимания на стоны операторов и осветителей, широко пользовался «устаревшим» приемом. Подсвеченный день был лишь одним из незамысловатых секретов его мастерства, которые и превратили ничем не примечательного ассистента режиссера на телевидении в великого Новоситцева.
Саша нашел свободный стул и принес его Лизавете. Она благодарно кивнула и продолжила допрос:
— Леночка в Выборге работала?
Витя сел, ответил утвердительно и перешел к третьему куплету предвыборного эстрадного клипа.
— Двадцать седьмая кассета. Второй дубль самый удачный, это шестая минута.
— Шестая минута, двадцать седьмая кассета! — продублировал Новоситцев.
Видеоинженер послушно выполнял распоряжения режиссера.
— Так сколько дней она там с вами… — договорить Лизавета не успела.
— Все три дня.
— А потом с вами же и вернулась в город? — нетерпеливо вмешался в неспешный допрос Саша Маневич. За это Зорина наградила его укоризненным взглядом — пока они ехали до «Ленфильма», Лизавета подробно проинструктировала спутника и попросила не подавать голоса во время разговора с Новоситцевым. Не потому, что не доверяла Саше, а из-за самолюбивой нервности мэтра: он мог неожиданно обидеться, и тогда — прощай, информация.
Опасения Лизаветы оказались напрасными. Витя охотно общался и с Маневичем. Скорее всего, доброе расположение духа видеомаэстро было связано с успешным завершением прибыльного заказа. Предвыборные недели — страдная пора для многих журналистов и телевизионщиков, некоторые потом год живут на то, что собрали с кандидатов во властители города или страны.
— Нет, она уехала раньше. С продюсером.
— С Ольгой? — уточнила Лизавета. Все знали, что бессменным продюсером при Новоситцеве трудилась Ольга Петрова, его любовница, жена и подруга. А заодно — девушка пробивная и настырная, что и требуется для того, чтобы работать продюсером.
— Нет, с продюсером нашего кандидата.
Саша тихонько присвистнул. Лизавета тоже удивилась, продюсер кандидата в президенты — это нечто новенькое в телевизионно-рекламном репертуаре.
— Ты его знаешь?
Ответа пришлось ждать довольно долго — третья часть клипа оказалась самой ответственной, поскольку героем был сам заказчик. Именно ему некий голос свыше растолковывал за кадром, что нужно или не нужно нашим людям. Герой в этот момент ехал по улицам Петербурга в автомобиле, и те проспекты и переулки, асфальта которых коснулись шины его демократичной отечественной «Волги», неуловимо преображались: становились чище, светлее, радостнее. Как раз тут и работал секрет с подсветкой на натуре.
Наконец город стал чище и веселее, и Витя опять оторвал глаза от монитора.
— Конечно. Престранный дядечка. Или скорее парень. Он ее увез. Съемки еще не закончились, ну да мне все равно было — оставалась Маринка, второй наш гример. А нам там ничего особого и не требовалось. Ну, попудрить, подмазать… Я Ленке за полные дни заплатил, и адью. Она мне хорошо этого деятеля нарисовала. — Новоситцев кивнул в сторону монитора, где в стоп-кадре застыл портрет кандидата. — Он ведь на лицо — серый монах, а я попросил, чтобы в нем проступало что-нибудь от Франклина Рузвельта и Рональда Рейгана. И проступает. Причем не навязчиво. Без явного сходства. Это, конечно, не то что полный портрет сделать, но тоже работа для мастера. А Ленка мастером была. И правильно, что дорого брала…
Витя успешно справился со сложным монтажным фрагментом. Явно довольный собой, он решил устроить перерыв. Встал, потянулся и пригласил всех попить кофе.
В ленфильмовской кофейне Саша и Лизавета быстро выведали то, что их интересовало. Лизавета даже умудрилась вытянуть из Новоситцева координаты продюсера. Обычно такую информацию не разглашают — зачем снабжать конкурентов потенциальными клиентами?
— А что вы так все выспрашиваете? У вас заказ какой-нибудь денежный? — ревниво спросил мэтр, продиктовав имя и фамилию продюсера.
— Нет, заказа нет, просто Леночка исчезла. Неделю назад!
Новоситцев ничуть не забеспокоился.
— Ерунда, неделю назад она была со мной в Выборге.
— А теперь ты здесь, а ее нигде нет! — Лизавета отодвинула подальше пепельницу, переполненную окурками.
— Значит, работает! Ленка — она до работы страсть жадная. Да и понять ее можно. Мужик-то у нее — не сеет, не пашет. Так… декоративная собачка. Может, этот помощник ей работу предложил. По-моему, клиент был доволен, как она его подмазала. — Витя допил кофе. — Не волнуйтесь. Ленка — баба четкая, в историю не впутается. А я побежал, работа…
— Ладно, спасибо за помощь, милый! — Лизавета нежно чмокнула маэстро в щеку, пусть «великий» потешится.
Саша и Лизавета выкатились из кофейни и тут же попали в иной мир. Замер от ужаса перед будущим пустой, темный и тихий коридор, который за долгие кинематографические десятилетия привык к шуму массовки, к грохоту машинерии и актерским шуткам. Теперь миру являлось черное безмолвие, лишь иногда тенью воспоминаний мелькал поселившийся на территории кинофабрики бомж, будто герой фильма конца восьмидесятых из той серии, что получила гордое наименование «чернуха-мрачнуха». «Ленфильм» давно превратился в городок контрастов.
Правда, кое-что кое-где еще успешно работало — та же высококлассная аппаратная, занятая сейчас политико-музыкальным монтажом. Еще теплилась жизнь в кофейне и столовой, еще висели таблички с названиями фильмов на некоторых дверях… Но даже директор киногиганта не знал, в каком году приступили к съемкам той или иной ленты и завершат ли их в последнем году нынешнего тысячелетия.
Лизавета обернулась, провожая взглядом живописного бродягу в лохмотьях под бурлака. Вероятно, он пополнил свой гардероб в местной костюмерной.
— Как ты думаешь, зачем этому продюсеру понадобилась Леночка? — спросила она Маневича.
— Ума не приложу. — Менее впечатлительный Саша шел с ней рядом, не обращая внимания на бомжей и прочую экзотику, — Может, и впрямь кандидата пудрить, а может… Видишь, и Новоситцев про этот портретный грим говорил. А Зотов… он очень странно себя повел, когда я спросил про «школу».
— С какого перепугу ты вдруг стал интервьюировать Зотова?
— Я же с ним не о текущем моменте беседовал, — объяснил Саша свой необъяснимый с точки зрения профессионала поступок: говорливый депутат Зотов давно намозолил глаза всем — и телезрителям, и теленачальству.
— О чем же тогда? И зачем ты к нему поехал?
— Чтобы спросить. — Маневич опять скорчил загадочное лицо. — Спросить о смерти соратника! И не торопи события, все покажу, все расскажу. Ты лучше разъясни, что должен означать сей видеосон, показанный Новоситцевым?
— Что свято место пусто не бывает, — рассмеялась Лизавета. — Этот мужичок в белом — не первый и не последний политик, решивший улучшить собственный имидж посредством всенародно любимых артистов и мелодий. А то, что в клипе снимается, — тоже ничего удивительного. С одной стороны, дивный промоушн в молодежной среде — как иначе юнцы запомнят его физиономию? С другой, — Лизавета назидательно помахала тонким наманикюренным пальчиком, — возможность практически бесплатно попорхать по голубым экранам. Ведь за показ музыкального клипа не платят, как за политическую рекламу! Музыкальный клип можно впихнуть в любой молодежный эстрадный бардак по весьма сходной цене. И контроль не такой суровый. Оттуда про политику не ожидают. Это своего рода обходной маневр.
— Ты о том, что во всех этих музпрограммах за показы клипов не платят? — возмутился всегда болеющий за справедливость Саша.
— Платят, но не все, не везде и не всегда официально. А за политическую рекламу берут по полному тарифу, без скидок! Вообще же эту смычку поп-музыки и большой политики придумала одна практичная думская дама. Она сама все сочинила, сама сыграла главную роль — не то принцессы, не то ясна-солнышка в шлягере из Бременских музыкантов. Там, кстати, совсем нахально экономили. Витя хотя бы все сам снял. А на том клипе только «думицу» собственной персоной и запечатлели. Все остальное — фрагменты из мультика. Без затей.
Шеренга красивых, улыбчивых и белозубых на американский манер людей, одетых исключительно в белое, дружно шагала в сторону горизонта, за которым скрывалось светлое будущее. Потом шеренга распалась на отдельные пары. Блондинистый парень шел, приобняв за плечи длинноволосую шатенку в хитоне. Старик с седой шевелюрой и неправдоподобно благородным лицом нес на руках розово-белого младенца, точь-в-точь такого, что рекламируют непромокаемые подгузники. Две очаровательные дамы средних лет тоже куда-то вышагивали рука об руку, мило беседуя о возвышенном. Причем шли они все не по чисту полю, а по просторному Невскому, прямо по проезжей части, которая вовсе и не была проезжей — машин не просматривалось, — так что, получалось, сбылась мечта тех, кто боролся за экологию города в конце восьмидесятых — главный проспект города стал пешеходной зоной. А куда они все направлялись, судя по всему, знал хмурый, но явно добрый человек, тоже в белом, безукоризненно белом костюме. Он слабо, как и положено человеку серьезному, улыбался, и в глубине его глаз играла хитринка.
Эй, кто-нибудь!
Несмотря ни на что, мы отправились в путь,
Мы держим путь в сторону солнца! — дружно комментировала шествие веселая бит-троица. Комментировала, разумеется, за кадром.
— Отлично, теперь мягкий, очень медленный микшер… — приказал укрытый темнотой режиссер. Монтажер послушно «смешал» картинку — медленно испарилось мудрое лицо политика, растеклась по белой простыне шеренга. Режиссер продолжал распоряжаться: — Переходим на историю про любовь… — Только теперь Витя Новоситцев заметил Лизавету и Сашу Маневича, которые уже минут двадцать стояли в углу монтажной и наблюдали.
Лизавета подозревала, что видеомэтр слышал, как они вошли, и намеренно тянул время, чтобы показать, сколь глубоко погружается в работу подлинно творческая личность. Свои догадки она оставила при себе.
— Привет, гости с Чапыгина! — Витя, как обычно, изъяснялся при помощи намеков и недомолвок.
— Здравствуй, Витенька. Ты, конечно, знаком с Сашей Маневичем. Наш самый знаменитый репортер. — Лизавета подошла к мэтру поближе, чтобы не надо было по два раза повторять одно и то же. Он иногда разыгрывал глухого. Когда общался с простыми смертными
— Конечно. — Витя если и встречал Маневича, то, вечно погруженный в себя, не обращал на него внимания. Но не знать кого-то «самого знаменитого» он не мог по определению. Мужчины обменялись рукопожатиями.
— Мы не мешаем? — Лизавета умела найти верный подход к чересчур творческим индивидуумам.
— Да нет, я буду продолжать клеить.
«Клеить» в переводе с телевизионного — это монтировать. Явный анахронизм, пережиток кино, а не видеосъемок. Теперь никто не режет ножницами пленку и не подклеивает один кадр к другому. Нынче это делают умные машины. Кое-где уже и пленки как таковой нет — все сгоняют в компьютер. Пленки нет, клея нет, а термин остался.
— Работай, работай, — успокоила его Лизавета. Кто ж посмеет остановить поэта, которого посетила муза?
Рядом с Новоситцевым муза видеоклипа жила всегда.
— Так, второй куплет. — Витя повернулся к экрану и заглянул в монтажные листы: там, как и положено, было расписано все происходящее на экране — слева видеоряд, справа текст.
Новоситцев прочел первую фразу:
— "И вновь я слышу голос, он твердит: «Старик, оставь любовь ханжам». — Витя отыскал глазами, вернее, стеклами очков, ассистента. — Так, посмотри, где у нас «любовь».
Парень, забившийся в дальний угол, мгновенно ответил:
— Кассета «В-26», нужный дубль на двадцать шестой минуте, — и передал Новоситцеву серую коробочку.
Видеоинженер запихнул протянутую Витей кассету в плейер и стал отматывать до нужной точки. Витя же отдал свободную минуту посетителям.
— Так что вас интересует?
— Леночка Кац у тебя работала?
— Да, визажа много было. Клиент хотел, чтобы сделали красиво.
— Получилось, — искренне сказала Лизавета.
Режиссер Новоситцев расцвел, даже по-девичьи зарделся. Вероятно, потупил глаза, спрятанные за круглыми темными очками. Витя носил непроницаемые очки, как и полагалось (он в это свято верил) подлинной звезде. Одевался и причесывался он так же, как голливудско-европейская кинознаменитость. Вернее, так, как с точки зрения российской околокиношной тусовки должна одеваться знаменитость столь высокого ранга. Витя носил очень яркие шелковые рубашки, пестренькие жилетки, черные пиджаки как бы «от Кензо», мешковатые брюки и либо черные, либо яркие — красные, зеленые, карамельно-розовые — замшевые ботиночки «о натюрель». В мочке уха поблескивала маленькая золотая сережка. Вот за сережку он и схватился, услышав Лизаветино «получилось»:
— Стараемся, старуха, стараемся. Ты же понимаешь, в нашем деле просто снять — значит ничего не снять…
Держался Витя Новоситцев также очень по-звездному, громко, звонко, с апломбом. Знал все, что должна знать в наши дни истинная знаменитость — от культового Кастанеды до культовых Тарантино и Родригеса. Конечно, он по нескольку раз видел все их фильмы и мог часами описывать монтажные склейки в «Отчаянном» или «Криминальном чтиве». Впрочем, его кругозор был шире просто «культового».
Витя умел ориентироваться на рынок, умел набивать себе цену и нравиться клиентам, которым по большому счету было начихать на тусовочный культ, им требовались иные знаки.
Поэтому Витя провел немало часов и дней у голубого экрана, рассматривая рекламные ролики. Ролик потенциального петербургского претендента по сценарию был похож на рекламу шампуня «Хед энд Шоулдерз», а отдельные фрагменты повторяли ролики телевизоров «Сони», прокладок «Олвэйз ультра» и памперсов «Хаггиз». Куплет номер два был склеен по мотивам «Сони».
— грустил за кадром весельчак из трио.
Старик, оставь любовь ханжам,
Сегодня сердце так горит,
А завтра плюнешь, и погас пожар!
В качестве иллюстрации Витя показывал красивую девушку в белом, ту самую, что вместе с красивым юношей шагала по Невскому в светлую даль, но в этом случае она грустно смотрела в эту самую даль, положив наманикюренные пальчики на капот автомобиля марки «Мерседес», видно, любимый пострадал при тушении пожара.
Витя умудрился снять пустынный Невский так, что он неуловимо напоминал длинное американское шоссе, которое правильней называть хайвей — скоростная трасса. Зато не было сомнений, где заря и где солнце. Солнцем, несомненно, был новорожденный политический мессия местного разлива.
Такое возможно вполне!
Но все же кажется мне!
Если кругом горят мосты,
Есть сомнение в том, что заря на Востоке.
Лизавета дождалась, пока Витя в очередной раз распорядится сделать очень медленный мягкий микшер, и спросила:
— Сколько дней она у вас проработала?
— Пять дней, от начала до конца съемок.
— И где снимали?
— Натуру — часть здесь, часть в Выборге. Павильон — в Выборге.
— Вот и командировка, ведь в павильоне работы для гримера больше, чем на натуре, — вмешался в разговор Саша Маневич.
— Мы и на натуре светили, так что… — горделиво заметил Витя. Он даже встал в сознании собственного величия.
Действительно, видеомастера, даже творцы, занятые высокохудожественными съемками, благополучно похоронили киношное умение подсвечивать натурные кадры, в том числе и при свете дня. А зря. При подсветке картинка и на видеопленке получается гораздо вкуснее. Витя это знал и, не обращая внимания на стоны операторов и осветителей, широко пользовался «устаревшим» приемом. Подсвеченный день был лишь одним из незамысловатых секретов его мастерства, которые и превратили ничем не примечательного ассистента режиссера на телевидении в великого Новоситцева.
Саша нашел свободный стул и принес его Лизавете. Она благодарно кивнула и продолжила допрос:
— Леночка в Выборге работала?
Витя сел, ответил утвердительно и перешел к третьему куплету предвыборного эстрадного клипа.
Молчаливый ассистент подал голос:
И скажет кто-то —
Ведь нельзя же быть таким наивным, старина!
Оставь гитару, нашим людям не нужна она!
— Двадцать седьмая кассета. Второй дубль самый удачный, это шестая минута.
— Шестая минута, двадцать седьмая кассета! — продублировал Новоситцев.
Видеоинженер послушно выполнял распоряжения режиссера.
— Так сколько дней она там с вами… — договорить Лизавета не успела.
— Все три дня.
— А потом с вами же и вернулась в город? — нетерпеливо вмешался в неспешный допрос Саша Маневич. За это Зорина наградила его укоризненным взглядом — пока они ехали до «Ленфильма», Лизавета подробно проинструктировала спутника и попросила не подавать голоса во время разговора с Новоситцевым. Не потому, что не доверяла Саше, а из-за самолюбивой нервности мэтра: он мог неожиданно обидеться, и тогда — прощай, информация.
Опасения Лизаветы оказались напрасными. Витя охотно общался и с Маневичем. Скорее всего, доброе расположение духа видеомаэстро было связано с успешным завершением прибыльного заказа. Предвыборные недели — страдная пора для многих журналистов и телевизионщиков, некоторые потом год живут на то, что собрали с кандидатов во властители города или страны.
— Нет, она уехала раньше. С продюсером.
— С Ольгой? — уточнила Лизавета. Все знали, что бессменным продюсером при Новоситцеве трудилась Ольга Петрова, его любовница, жена и подруга. А заодно — девушка пробивная и настырная, что и требуется для того, чтобы работать продюсером.
— Нет, с продюсером нашего кандидата.
Саша тихонько присвистнул. Лизавета тоже удивилась, продюсер кандидата в президенты — это нечто новенькое в телевизионно-рекламном репертуаре.
— Ты его знаешь?
Ответа пришлось ждать довольно долго — третья часть клипа оказалась самой ответственной, поскольку героем был сам заказчик. Именно ему некий голос свыше растолковывал за кадром, что нужно или не нужно нашим людям. Герой в этот момент ехал по улицам Петербурга в автомобиле, и те проспекты и переулки, асфальта которых коснулись шины его демократичной отечественной «Волги», неуловимо преображались: становились чище, светлее, радостнее. Как раз тут и работал секрет с подсветкой на натуре.
Наконец город стал чище и веселее, и Витя опять оторвал глаза от монитора.
— Конечно. Престранный дядечка. Или скорее парень. Он ее увез. Съемки еще не закончились, ну да мне все равно было — оставалась Маринка, второй наш гример. А нам там ничего особого и не требовалось. Ну, попудрить, подмазать… Я Ленке за полные дни заплатил, и адью. Она мне хорошо этого деятеля нарисовала. — Новоситцев кивнул в сторону монитора, где в стоп-кадре застыл портрет кандидата. — Он ведь на лицо — серый монах, а я попросил, чтобы в нем проступало что-нибудь от Франклина Рузвельта и Рональда Рейгана. И проступает. Причем не навязчиво. Без явного сходства. Это, конечно, не то что полный портрет сделать, но тоже работа для мастера. А Ленка мастером была. И правильно, что дорого брала…
Витя успешно справился со сложным монтажным фрагментом. Явно довольный собой, он решил устроить перерыв. Встал, потянулся и пригласил всех попить кофе.
В ленфильмовской кофейне Саша и Лизавета быстро выведали то, что их интересовало. Лизавета даже умудрилась вытянуть из Новоситцева координаты продюсера. Обычно такую информацию не разглашают — зачем снабжать конкурентов потенциальными клиентами?
— А что вы так все выспрашиваете? У вас заказ какой-нибудь денежный? — ревниво спросил мэтр, продиктовав имя и фамилию продюсера.
— Нет, заказа нет, просто Леночка исчезла. Неделю назад!
Новоситцев ничуть не забеспокоился.
— Ерунда, неделю назад она была со мной в Выборге.
— А теперь ты здесь, а ее нигде нет! — Лизавета отодвинула подальше пепельницу, переполненную окурками.
— Значит, работает! Ленка — она до работы страсть жадная. Да и понять ее можно. Мужик-то у нее — не сеет, не пашет. Так… декоративная собачка. Может, этот помощник ей работу предложил. По-моему, клиент был доволен, как она его подмазала. — Витя допил кофе. — Не волнуйтесь. Ленка — баба четкая, в историю не впутается. А я побежал, работа…
— Ладно, спасибо за помощь, милый! — Лизавета нежно чмокнула маэстро в щеку, пусть «великий» потешится.
Саша и Лизавета выкатились из кофейни и тут же попали в иной мир. Замер от ужаса перед будущим пустой, темный и тихий коридор, который за долгие кинематографические десятилетия привык к шуму массовки, к грохоту машинерии и актерским шуткам. Теперь миру являлось черное безмолвие, лишь иногда тенью воспоминаний мелькал поселившийся на территории кинофабрики бомж, будто герой фильма конца восьмидесятых из той серии, что получила гордое наименование «чернуха-мрачнуха». «Ленфильм» давно превратился в городок контрастов.
Правда, кое-что кое-где еще успешно работало — та же высококлассная аппаратная, занятая сейчас политико-музыкальным монтажом. Еще теплилась жизнь в кофейне и столовой, еще висели таблички с названиями фильмов на некоторых дверях… Но даже директор киногиганта не знал, в каком году приступили к съемкам той или иной ленты и завершат ли их в последнем году нынешнего тысячелетия.
Лизавета обернулась, провожая взглядом живописного бродягу в лохмотьях под бурлака. Вероятно, он пополнил свой гардероб в местной костюмерной.
— Как ты думаешь, зачем этому продюсеру понадобилась Леночка? — спросила она Маневича.
— Ума не приложу. — Менее впечатлительный Саша шел с ней рядом, не обращая внимания на бомжей и прочую экзотику, — Может, и впрямь кандидата пудрить, а может… Видишь, и Новоситцев про этот портретный грим говорил. А Зотов… он очень странно себя повел, когда я спросил про «школу».
— С какого перепугу ты вдруг стал интервьюировать Зотова?
— Я же с ним не о текущем моменте беседовал, — объяснил Саша свой необъяснимый с точки зрения профессионала поступок: говорливый депутат Зотов давно намозолил глаза всем — и телезрителям, и теленачальству.
— О чем же тогда? И зачем ты к нему поехал?
— Чтобы спросить. — Маневич опять скорчил загадочное лицо. — Спросить о смерти соратника! И не торопи события, все покажу, все расскажу. Ты лучше разъясни, что должен означать сей видеосон, показанный Новоситцевым?
— Что свято место пусто не бывает, — рассмеялась Лизавета. — Этот мужичок в белом — не первый и не последний политик, решивший улучшить собственный имидж посредством всенародно любимых артистов и мелодий. А то, что в клипе снимается, — тоже ничего удивительного. С одной стороны, дивный промоушн в молодежной среде — как иначе юнцы запомнят его физиономию? С другой, — Лизавета назидательно помахала тонким наманикюренным пальчиком, — возможность практически бесплатно попорхать по голубым экранам. Ведь за показ музыкального клипа не платят, как за политическую рекламу! Музыкальный клип можно впихнуть в любой молодежный эстрадный бардак по весьма сходной цене. И контроль не такой суровый. Оттуда про политику не ожидают. Это своего рода обходной маневр.
— Ты о том, что во всех этих музпрограммах за показы клипов не платят? — возмутился всегда болеющий за справедливость Саша.
— Платят, но не все, не везде и не всегда официально. А за политическую рекламу берут по полному тарифу, без скидок! Вообще же эту смычку поп-музыки и большой политики придумала одна практичная думская дама. Она сама все сочинила, сама сыграла главную роль — не то принцессы, не то ясна-солнышка в шлягере из Бременских музыкантов. Там, кстати, совсем нахально экономили. Витя хотя бы все сам снял. А на том клипе только «думицу» собственной персоной и запечатлели. Все остальное — фрагменты из мультика. Без затей.