Баранова Наталья. Легенда об Иных Мирах

   Он шел, кивая знакомым, словно отдавая легкомысленный поклон. И слышал, как за его спиной рождаются слова, легкий шепоток, колкости, подтрунивания. К нему, только завидев, подошла Фориэ, улыбнувшись, пошла рядом. Он узнал под маской, сопровождавшей ее, лицо Донтара. Доэл и Ордо таились от взглядов в стороне, о чем-то тихо разговаривая. У окна стоял Вероэс, держал в руке бокал вина, задумчивый, улыбался, чему-то своему.
   Теплые глаза вспыхнули, увидев фигуру вельможи, одетую в драгоценный ирнуальский шелк.
   — Ты без маски? — заметил медик удивленно, и пожал плечами, добавив, — помню, когда-то, прежним хозяином было заведено, что в полночь снимались маски, открывая лица. Золотое было времечко.
   Да-Деган пожал плечами, взяв с подноса бокал с вином, алым, как кровь, ничего не ответил.
   В этот вечер ушла тоска, оставив душу в покое, перестав грызть и рвать, перестав мучить сомнениями. И недавнее решение показалось нелепым. Глядя в лицо Фориэ, мужчина подумал, что глупо бежать, глупо отказываться, глупо, сто раз глупо, ведь от судьбы не убежать. Этот вечер дарил прощение и сказку. Второй такой возможности не было. Он поймал свое отражение в зеркале, посмотрев, словно впервые увидев.
   Молодость этого лица была привычна и была внове, как и блеск глаз, и белая кожа и сарказм, навечно застывший в уголках губ. Он посмотрел отражению в глаза, задав вопрос, тот на который не было ответа и вновь сердце забилось глухо, пропустив на мгновенье удар. И пришло решение. Да-Деган отошел в тень, не желая быть замеченным, наблюдал за своими гостями.
   «Жизнь не кончена», — подумал он, отбрасывая сомнения, отбрасывая тяжесть, что осадком лежала в душе после пребывания на Эрмэ, тяжесть, от которой доселе никак не удавалось избавиться. Улыбнувшись, мужчина, в который раз, пожал плечами, словно сомневаясь. Но сомнений не было. «Ну что? — сказал он себе, — все складывается как нельзя лучше».
   Фориэ Арима нашла его в его убежище, подошла и встала рядом.
   — Зачем вы прячетесь? — спросила она, для чего тогда бал.
   — Эти люди здесь пришли не ко мне, — заметил мужчина странным, будто ломающимся голосом, кашлянул, замолчав, перевел взгляд в зал, — им нужен Ареттар, — добавил спокойно, — только он.
   — Бросьте, — проговорила Фориэ, — мы с вами знаем, что это невозможно. И был ли певец — тоже вопрос.
   Он покачал головой.
   — Ошибаетесь, — заметил сухо, и Фориэ заметила, как блеснули маслянисто, как у кота наевшегося сметаны, серые, обычно холодные глаза. — Именно этот сюрприз я б и хотел преподнести. Так получилось, что вы угадали.
   — Он будет?
   Да-Деган скупо кивнул.
   — Когда?
   — Откуда я знаю? — заметил вельможа, спарывая нить вышивки, выдергивая ниточки из своего драгоценного одеяния, — он — ветер, а ветру трудно назначить время. Как вы думаете, разве он не сможет сегодня сюда не прийти?
   Фориэ пожала плечами, покачала головой.
   — Не знаю, — ответила женщина и тихо удалилась.
   Да-Деган вышел на воздух, там, где под куполом неба танцевали пары, беззаботно кружили в танце, улыбались друг другу. Этот бал был первым праздником, первым, которому он был рад, первым, где царила столь легкая, беззаботная обстановка, ощущение ничем не омраченного торжества.
   Кто-то коснулся его плеча. Он, остановившись, посмотрел на женщину в маске, одетую в густо-синий, с голубыми разводами шелк. Маска, прикрывавшая лицо, словно была сплетена из степных, светлых цветов, крылья бабочек, присевших на маску, тихо сияли и тихо, на грани слуха, звенели. Маска, что оставляла открытыми только глаза, подбородок, губы. Глаза смотрели, улыбаясь, и струилось по спине лунное серебро светлых кос.
   — Лиит, — прошептал он, пораженно, узнавая.
   Та кивнула, улыбнулась, отступив, потерялась среди толпы, средь людского веселья. Он, улыбнувшись, вспомнил сияющего света, окружившего ее, сдержано мерцающего здесь, среди яркого света. Постояв несколько минут на месте, не решившись искать ее, пошел в дом....
   В темноте кабинета, средь старых полотен, праздник за окнами казался призрачной феерией, открыв сейф, мужчина достал аволу, укутанную шелком, взяв в руки, коснулся серебряных струн. Авола отозвалась, послушная каждому движению тонких, проворных пальцев. Авола пела, звуки текли, бархатные, мягкие, густые, они обволакивали и манили. Да-Деган, покачав головой, заставил себя остановиться, отложить аволу в сторону, снял кольца, бросив их на стол.
   За окном, вспарывая темный бархат неба, пронеслась сияющая искра, и, словно ударившись о преграду, разбилась на сотни осколков, сияющих брызг. Он угадал удивление, восторг, смех. В небо, одна за другой, взлетали яркие искры салюта, расцветая бутонами и куполами, превращаясь в цветы и звездный дождь.
   Подойдя к окну, вельможа смотрел на яркие сполохи, окрашивавшие небо во все цвета радуги, потом, в конце аллеи неожиданно закрутилось огненное колесо, все убыстряя бег.
   Он выпустил из рук тонкую ткань портьеры, взяв в руки аволу, спустился в сад. Лиит стояла, ожидая у порога, чему-то улыбались ее глаза. Она, взяв его за руку, увлекла в сторону, туда, где под кронами деревьев, у берега пруда, стояла каменная скамья. Опустившись, она посмотрела на него снизу вверх, ее внимательный взгляд остановился на аволе, что мужчина держал в руках.
   — Спой — попросила Леди, глядя прямо в его глаза. Он выдержал этот взгляд.
   — О чем? — спросил, чувствуя, что не в силах больше сдерживать серебро и бархат голоса, показывая лишь ломкое стекло.
   — Спой мне «Аюми Файэ», Аретт, — попросила Лиит, — я хочу услышать, что все вернется, и что Аюми, Странные Странники еще придут в этот мир, и то, что им, быть может, найдется место в этом мире, — она, улыбнувшись, коснулась руками мрамора скамьи, и, повернувшись, вновь заглянула в лицо с точеными чертами аристократа.
   — Почему? — спросил вельможа.
   Женщина, не ответив, пожала плечами, посмотрела в небо, расчерченное сполохами.
   — Ты знаешь ответ, — проговорила, помедлив.
   Он кивнул, отвернувшись от сияния глаз Лиит, посмотрел на дом, на толпу, застывшую, молчаливую, глаза людей прикованные к феерии огня не замечали ни его, ни его спутницу. Улыбнувшись, вельможа перевел взгляд на искусно вырезанную женскую головку на грифе. Пальцы коснулись струн, извлекая мелодию, потонувшую в окружающем грохоте.
   Авола пела. И голос ее, послушный движениям его рук, звучал то тихо и страстно, то весело и звонко. Звуки струн, которых касались его пальцы, словно сами выговаривали слова, слова мерещились в напеве мелодии, и казалось, что где-то рядом тихо, вторя мелодии, поет человек.
   Авола пела о любви и о разлуках, о счастье, и страданьях, о том, что у всего в этом мире есть оборотная сторона. И о том, что в этих переходах проходит жизнь.
   Авола пела, послушная его воспоминаниям и чувствам. Авола пела. И пел он. Тихий голос набирал уверенность и силу, играл как бриллиант, то бархатный, то шелковый, то горестный, то нежный. Завораживали интонации, захлестывая, вызванными им пенными шквалами чувств, обрушивались, как волна, вызывая слезы.
   И когда стих грохот салюта, и стих удивленный гул, только этот голос, чистый, как родник, мягкий, светлый, пронзал сердца, будил и будоражил, манил и обещал, говоря о любви. Ареттар пел в полной, окружившей дом тишине, произнося слова, как пророчество и сам в пророчество это веря. Его слова касались душ, словно пальцы его перебирали не струны аволы, а оголенные нервы, от звука этого голоса в сердцах рождался свет, даря очищение и веру, даря надежду, заставляя забыть горе и ненависть.
 
   18.01.2004 год.