- Что?
- Я не поверила ни единому твоему лживому слову, с той самой минуты,
как ты переступил порог. И почему я сразу не повесила трубку, когда услышала
твой голос? Сделай милость, убирайся вон.
- Но, боже мой, Пегги! Ты просто обязана мне поверить!
- Если ты не уберешься, я буду кричать. Я не шучу.
- Ты что, не веришь, что Ренни Морган собирается пустить себе пулю в
лоб? - закричал я.
Она и в самом деле завопила во весь голос, и мне пришлось зажать ей
ладонью рот. Она лягалась, молотила меня кулаками и попыталась укусить за
руку. Я толкнул ее обратно в кресло и сел - верхом - ей на колени, чтобы
нейтрализовать ноги, а свободной рукой схватил за горло. Силенок ей было не
занимать, и я едва-едва удерживал ее на месте - с Ренни у меня и этого бы не
вышло.
- Все гораздо серьезней, чем тебе кажется! Я сказал, что женюсь на
тебе, и я не шутил, и готов это повторить, хотя, честное слово, сию же
секунду задушу тебя к чертовой матери, если ты откажешься мне помочь.
Глаза у нее стали совершенно круглыми, я отнял руку и, едва она опять
принялась голосить, как следует сжал ей глотку - без дураков, вогнав большой
и указательный пальцы в ямки по обе стороны горла.
- Перестань! - просипела она. Я тут же убрал руки, испугавшись - а
вдруг у нее и в самом деле что-нибудь там сломается. Она хватанула воздуха,
со скрежетом, на всхрипе.
- Как зовут специалиста? - я не дал ей опомниться.
- Да не было, не было специалиста, - держась за горло, сказала она. -
Не знаю я никаких специалистов! Я просто хотела...
Я врезал ей от всей души и выбежал вон.
Все, полный тупик: был я с ней честен или нет, врала она сама или
говорила правду, не имело теперь никакого значения. Я поехал домой и уселся
в кресло-качалку. Была уже половина двенадцатого. Соломинок, за которые
имело смысл цепляться, не осталось ни одной, силы у меня кончились, я был
опустошен и выжат как тряпка. Я было попытался напрячь воображение и
выдумать еще какую-нибудь лихую комбинацию, но в голову шла одна только
Ренни, как она молча направляется из гостиной в чулан, и до сцены этой
осталось не то десять, не то восемь часов. Джо, вероятнее всего, будет
сидеть за письменным столом, уткнувшись в тетрадку. Наверное, он услышит,
как Ренни отложит в сторону - газету? - и пойдет к чулану. А он так и будет
тупо смотреть в тетрадку, не видя ни слова, или, может статься, повернет
голову и проследит, как она откроет дверь в чулан. Мальчики спят себе в
дальней комнате. Ренни, конечно же, не станет возвращаться в гостиную. Там,
в чулане, где от Джо ее отделит приотворенная дверь, она возьмет с полки
кольт, снимет с предохранителя, приставит дуло к виску и тут же спустит
курок, прежде чем металлический холодок ствола чуть правей и выше глаза
успеет вызвать у нее рвотный рефлекс. Да, а сначала она, скорей всего, сядет
на пол.
Дальше моя фантазия отказывалась меня пускать, потому что мне еще ни
разу в жизни не приходилось видеть убитого человека- в луже крови, и все
такое. Часа, наверное, два - где-то до половины второго - эта сцена раз за
разом прокручивалась у меня в голове, до точки взрыва. Крутые меры: я мог
отправиться туда и - что, ворваться в дом и схватить пистолет? И что я с ним
буду делать? Они даже с места не встанут, просто будут сидеть и смотреть на
меня, а Ренни вечером выдумает что-нибудь другое. Скрутить Ренни руки и,
если получится, удерживать силой? Что, всю жизнь? Позвонить в полицию и
сказать им, что женщина вот-вот покончит жизнь самоубийством? А они что
смогут сделать? Ренни тихо-мирно сидит дома и читает газету, Джо трудился за
письменным столом. Сказать ей, что я договорился насчет аборта - с кем? На
когда? Сказать ей - что?
Амплитуда кресла сошла понемногу на нет. Кроме образа Ренни с кольтом у
виска и образа свинцовой блямбы, затаившейся в глубине железного своего
дупла, - и это был даже не образ, а некая физическая напряженность, вроде
жужжания или гула за ушами, - ничего другого в голове не осталось. Мой
мочевой пузырь был переполнен: надо было бы сходить в ванную, но я не пошел.
Через какое-то время в ванную идти перехотелось. Я попытался запустить
Пепси-кола в точку бьет, но после первого куплета забыл начать второй.
Желание помочиться вернулось - и куда сильней, чем прежде. Я никак не мог
решиться встать.
Внизу кто-то врубил радио, и я вскочил. Было три часа: мне казалось, я
не мог себя заставить встать и отправиться в ванную полминуты, не больше, а
прошел час с четвертью! Минутой позже я скатился с лестницы и прыгнул в
машину; я пронесся мимо дома Морганов на скорости шестьдесят миль в час - из
города, вон, в сторону Вайнленда и дальше, на Ферму. В холле миссис Доки
увязывала шпагатом какие-то коробки из гофрированного картона.
- Где Доктор? Я должен видеть его прямо сейчас.
Она мотнула головой в глубь дома. Я прошел через приемную - там были
свернутые рулонами ковры, составленная в кучу мебель и снова коробки,
коробки, коробки.
- Вы чем-то расстроены, - едва меня увидев, проницательно подметил
Доктор. Одетый в черный шерстяной костюм, он читал воскресную газету на
задней веранде, которая с наступлением холодов превращалась в некое подобие
солярия. К счастью, он был один: пациенты в большинстве своем либо грелись
на солнышке у переднего крыльца, либо сидели в приемной. - Присаживайтесь.
- У меня сегодня днем опять было что-то вроде приступа, - сказал я.
- Обездвиженье? - Он отложил газету и посмотрел на меня более
внимательно. - Значит, вы манкируете терапевтическими курсами.
- Да нет, я бы вам сразу так и сказал. Хотя - последнее время я был
очень занят.
Снаружи было прохладно, пожалуй что даже и холодно, но солнце сияло
вовсю, и над заболоченной речушкой позади дома неподвижно висела поймавшая
встречный ветер большая скопа. Я не знал, с чего начать.
- Если это и в самом деле так, - недоверчиво сказал Доктор, - тогда я
отказываюсь понимать, с чего это вы вдруг потеряли способность двигаться.
- Я, кажется, могу вам объяснить. Я был занят тем, что пытался
разрешить две-три возникшие в последнее время проблемы.
- Н-да. На сей раз, боюсь, мне придется ознакомиться с сутью этих ваших
проблем, поскольку они возникли уже после того, как мы начали курс лечения.
Может, переместимся в Комнату Директив и Консультаций?
- Я все могу вам рассказать прямо здесь. Это не займет много времени.
- Нет. Мы пойдем в Комнату Директив и Консультаций. Идите вперед -
заглянете по пути к миссис Доки, чтобы она была в курсе, где мы, - а я сию
минуту вас догоню.
Я так и сделал; чуть погодя он вошел в комнату и сел напротив меня. Он
переоделся в белую докторскую тужурку.
- Ну, выкладывайте.
Я поставил колени прямо, руки скрестил на груди и рассказал ему о моем
скоротечном романе с Ренни и тех последствиях, к которым он привел.
Получалось это у меня на удивление гладко - до той поры, пока я
придерживался фактов и непытался вникать в чьи бы то ни было мотивы. Труднее
всего было с глазами: Доктор, как обычно, наклонился вперед и, гоняя из угла
в угол рта незажженную сигару, все время пялился мне прямо в лицо; я
попытался сосредоточиться сперва на его левом глазе, потом на правом, потом
на лбу, на переносице, на кончике сигары - и мне было жутко неудобно, оттого
что я не в состоянии удержать взгляд на одном и том же месте больше чем на
несколько секунд. Я в деталях рассказал ему, как искал врача, - даже о
свидании с Пегги Ранкин и то не забыл. Выговорился, и словно гора с плеч
упала.
- О том, что Ренни передумает, нечего и мечтать, - наконец подытожил я.
- Если я не смогу ей сообщить ничего определенного, она покончит с собой
сегодня же вечером, а я исчерпал все возможности сегодня к половине
двенадцатого утра. После этого, собственно, и наступил паралич, и длился
примерно час с четвертью, покуда кто-то на первом этаже не включил радио на
полную громкость. Она застрелится через пять-шесть часов!
- Такие, стало быть, у нас представления о тихом и спокойном образе
жизни, да? - раздраженно рявкнул Доктор. - Я говорил вам, чтобы вы избегали
всяческих сложностей! Я говорил, я особо настаивал на том, чтобы вы не
связывались с женщинами! Вы что, думали, я тут с вами в бирюльки играю? Вы
развлекаться сюда ко мне ездили?
- Я не знаю, сэр.
- Знаете, еще как знаете. Вы с самого начала считали меня шарлатаном,
чудиком или еще того хуже. Мне это было ясно с первого нашего свидания, но я
позволял вам держать ваше мнение при себе, покуда вы делали все, что вам
скажут, потому что в вашем случае подобный аттитюд сам по себе не лишен
терапевтического смысла. Но как только вы начали пренебрегать моими
рекомендациями, данный аттитюд стал более чем опасен, что мы, собственно, в
настоящий момент и наблюдаем,
- Так точно, сэр.
- Вы хоть понимаете, что, делай вы все, как вам было сказано, вы бы тут
сейчас не сидели? Если бы вы штудировали свой "Всемирный альманах", не
думали ни о чем, кроме уроков грамматики, и свято следовали правилам
Левосторонности, Первоочередности и Алфавитной Последовательности - особенно
в том случае, если бы вы считали их абсурдными и тем не менее соблюдали, -
ничего бы с вами не случилось, и не было бы никаких проблем.
- Доктор, если честно, я в последнее время больше думал о Морганах, чем
о себе.
- И что из этого вышло! Я не велел вам заводить друзей! Вам не
следовало думать ни о чем, кроме вашего ступора.
Самое бы время сказать ему о причине моего визита, но он все говорил и
говорил.
- Совершенно очевидно, что перед нами иной, чем прежде, тип паралича.
Тогда на вокзале, вас обездвижила невозможность сделать выбор. Этот случай
меня заинтересовал, и я его лечил. Но теперь вы просто-напросто загнали себя
в тупик
- вульгарное, идиотское положение, даже никакая и не дилемма, и, нате
вам, из-за этого идет насмарку вся проделанная работа.
- Доктор, я прошу прощения - женщина собирается покончить жизнь
самоубийством.
- Если ее муж после этого пристрелит еще и вас, вам это пойдет только
на пользу. Мифотерапия... Мифотерапия избавила бы вас ото всех возможных
видов вовлеченности, если бы вы только дали себе труд неукоснительно ее
практиковать. Собственно говоря, этим вы и занимались, но только выбрали
себе - как последнии идиот - самую невыгодную роль. Даже роль негодяя и то
бы подошла, но только настоящего, без страха и упрека! Но вам взбрело в
голову играть кающегося грешника, причем именно тогда, когда посыпать голову
пеплом уже не было никакого смысла, - а лучшей роли, чтобы вогнать вас в
полный паралич, я и представить себе не могу. Вот уж воистину! - вскричал
он, разойдясь не на шутку. - Ваш случай был самым любопытным за годы и годы
моей практики, а вы мне все изгадили!
Он полных две минуты молча жевал сигару и глядел на меня в упор злыми
черными глазами. А я физически ощущал, как утекает время.
- Не могли бы вы...
- Молчать! - раздраженно рявкнул он. - Если она и в самом деле покончит
с собой, на вас это окажет крайне антитерапевтическое воздействие. Пожалуй,
даже катастрофическое. Во-первых, вас может убить ее муж или, чего доброго,
вы сами застрелитесь, рецидивчик-то у вас не из приятных. Обе эти
возможности я мог бы предотвратить, оставив вас на Ферме, но он может
пустить по вашему следу полицию, как только обнаружит, что вы исчезли, а мне
тут только полиции не хватало. Как же вы все испакостили! Два года работы
псу под хвост - из-за дурацкой какой-то интрижки!
- А вы не могли бы сделать ей укол эрготрата, а, Доктор'? - быстро
спросил я. Доктор даже вынул на секунду сигару изо рта, чтобы
поуничижительнее на меня
глянуть.
- Дорогой вы мой, из каких таких соображений я стал бы держать здесь
эрготрат? Вы что, всерьез считаете, что эти леди и джентльмены совместными
усилиями способны кого-нибудь зачать?
Я покраснел.
- Ну... может, вы могли бы выписать рецепт?
- Не пытайтесь выглядеть большим идиотом, чем вам это на роду написано.
С тем же успехом вы его можете выписать собственноручно.
- Господи. Я не знаю, что делать.
- Хорнер, перестаньте валять дурака. Вы приехали сюда просить меня
сделать ей аборт, а не болтать об иммобилизации.
- А вы сделаете? - умоляющим голосом спросил я. - Я заплачу любые
деньги.
- Вздор. А если я запрошу семь тысяч долларов? Вы хотели сказать, что
готовы отдать долларов, ну, скажем, в пределах пятисот. А поскольку, едва я
закончу операцию, вы тут же забудете о необходимости расплатиться, реальная
сумма, скорее всего, сведется к сотне, ну, к двум. Если я не ошибаюсь, у вас
ведь на руках больше-то и нет?
- У меня сейчас около двухсот семидесяти пяти долларов, Доктор. И я вам
с радостью их отдам.
- Хорнер, я не занимаюсь подпольными абортами. За всю свою жизнь я их
сделал, наверное, не больше десятка, и это было очень давно. Согласившись, я
поставлю на карту, во-первых, это вот мое заведение, во-вторых, будущее
благополучие моих пациентов и, в-третьих, собственную свободу. И что,
по-вашему, ради двухсот семидесяти пяти долларов стоит рискнуть? Или ради
пяти тысяч, если уж на то пошло?
- Мне больше нечего вам предложить.
- Есть, и если вы это сделаете, я сделаю барышне аборт.
- Я согласен на любые условия.
- Еще бы. Другое дело - собираетесь ли вы сдержать свое слово. Я
намерен переменить дислокацию Фермы - вы, конечно, обратили внимание, какой
у нас в холле и в приемной бардак. В виде исключения мы на сей раз
переезжаем по собственной воле, а не потому, что нас к этому вынуждают; я
нашел местечко получше, в Пенсильвании, и в среду мы отсюда снимемся. Миссис
Доки должна была с вами завтра связаться - но раз уж вы все равно здесь...
Если бы не переезд, насчет аборта можно было бы и не заикаться; но поскольку
нас все равно здесь скоро не будет, я сделаю его сегодня же ночью.
Меня от неожиданности прошибла слеза, и я ни с того ни с сего
рассмеялся.
- Лучше всего было бы просто дать вам для барышни катетер. Она бы
походила с ним денек-другой, начались бы схватки, и - выкидыш обеспечен.
Плюс, конечно, сильное кровотечение, но тут уж ни одна больница ей в приеме
не откажет, в порядке экстренной медицинской помощи. А нравится мне этот
вариант потому, что ей не нужно было бы сюда приезжать; однако дело это
нескорое, схватки могут начаться только в среду, а катетер в матке доставит
ей такие незабываемые ощущения, что она, глядишь, и без того пустит себе
пулю в лоб. Привезете ее сегодня ночью сюда, я вычищу зародыш, и все дела.
- Привезу, конечно, привезу. Господи, как здорово!
- Ничего здорового. Дело это грязное и неприятное до крайности, но я
возьмусь за него - как за последнюю возможность спасти ваш случай. Взамен вы
не только отдадите мне все ваши деньги - этот переезд вылетит мне в
копеечку, - но и сами уволитесь с работы и поедете с нами. Мне это нужно по
двум причинам: во-первых, и это главное, для того, чтобы успешно вернуть вас
в график терапевтических процедур, я должен иметь вас под рукой двадцать
четыре часа в сутки; во-вторых, мне понадобится молодой мужчина - пока мы
окончательно не устроимся на новом месте, у нас будет масса тяжелой
физической работы. Это и будет ваш первый терапевтический курс.
Трудотерапия. Может, цена чересчур высока?
Я вспомнил о старичках в дормитории.
- Не тяните резину, Хорнер, - сурово сказал Доктор, - я ведь могу и
передумать. Ваш случай - это мое хобби, и я им увлечен, но не до
одержимости, а вы раздражаете меня едва ли не чаще, чем забавляете.
- Я согласен, - сказал я.
- Превосходно. Сегодня ночью я сделаю ей аборт. По случаю воскресенья
деньги отдадите чеком. Завтра скажете в колледже, что уходите с работы, а в
среду утром будьте на вайкомикском автовокзале, терминал "Грейхаунд", в
восемь тридцать. Там встретитесь с миссис Доки и кое с кем из пациентов - и
отправитесь с ними вместе на автобусе.
- Хорошо.
- Стоит вам объяснять, что я могу сделать, чтобы принудить вас сдержать
слово или по крайней мере заставить горько раскаяться, если вы его все-таки
нарушите?
- Нет необходимости, Доктор, - сказал я. - У меня больше просто нет
сил. И слово я сдержу.
- Вот и мне тоже так кажется, - он улыбнулся, - безотносительно к
силам. Ну что ж, на том и порешим. - Он встал. - Пациенты ложатся в девять.
Барышню доставите в половине десятого. Не светите фарами в окна и не
поднимайте шума, а то вы мне весь дом перебудите. И чек привезете вместе с
банковской книжкой, чтобы я мог убедиться, что он выписан на всю имеющуюся
сумму. До свидания.
Я вышел; в холле миссис Доки все так же флегматично увязывала шпагатом
картонные коробки.
- Доктор мне объяснил насчет переезда, - сказал я ей. - Похоже, я еду с
вами, по крайней мере на какое-то время.
- Ясно, - рыкнула она, даже не подняв ко мне лица. - Встречаемся ровно
в восемь тридцать. Автобус отходит в восемь сорок пять.
- Буду, - сказал я и почти бегом кинулся к машине. Дело шло к пяти.
Я стоял у Морганов в гостиной, не сняв плаща, потому как вовсе и не
ожидалось, что я останусь
Я стоял у Морганов в гостиной, не сняв плаща, потому как вовсе и не
ожидалось, что я останусь к ужину или зачем-нибудь еще. И Джо и Ренни были в
кухне, готовили, не торопясь, детям ужин. Настроение у них, судя по всему,
было превосходное, и они, видимо, даже шутили.
- Ну, и где ты был на этот раз? - спросила Ренни.
- Я все устроил, - сказал я.
- Тебе нужно всего лишь навсего успеть на ближайший рейс до Ватикана, -
подхватил Джо, подладившись под мой голос и под мою усталость с облегчением
пополам, - и объяснить по прибытии, что ты сожительница Папы Римского.
- Я раз и навсегда официально заявила, что больше врать не стану, -
рассмеялась Ренни.
- Я заеду за тобой в девять, - сказал я. - Нам назначено на
полдесятого. И это будет не эрготрат.
Улыбка на лице у Ренни как-то вдруг увяла; она даже побледнела немного.
- Ты что, действительно кого-то нашел?
- Да. Он врач, сейчас на пенсии, содержит в Вайнленде реабилитационный
центр.
- Как его фамилия? - спросил Джо; он тоже перестал улыбаться.
- Он пожелал остаться неизвестным. Я думаю, его можно понять. Но врач
он хороший. До того как я сюда приехал, мы уже несколько лет были знакомы.
По правде говоря, на преподавательскую работу я устроился именно по его
совету.
Вид у них был слегка ошарашенный.
- Никогда не слышала, чтобы в тех краях был центр реабилитации, - с
сомнением в голосе сказала Ренни.
- Просто он не слишком жалует посторонних - и пациентам так спокойней,
да и сам он негр, а клиентура у него исключительно белая. Мало кто о нем
знает.
- Он хороший специалист? - неуверенно спросил Джо. К этому времени они
уже оба стояли у кухонной двери, в проеме.
- Это не важно, - быстро сказала Ренни и вернулась к плите.
- Соберешься к девяти? - спросил я.
- Соберусь.
- Ты тоже, наверное, захочешь поехать? - я посмотрел на Джо.
- Не знаю, - как-то тускло сказал он. - Позже решу. Было такое
впечатление, будто я им что-то испортил.
Едва я вернулся домой, впервые за последние несколько дней расправив
плечи, началась реакция не только на недавнюю суету, но и на всю и всяческую
взятую мною на себя ответственность. Почувствовать облегчение от того, что
удалось-таки предотвратить самоубийство Ренни, было несложно, куда труднее
было вывести из этого всего некую мораль, а я именно и хотел вывести для
себя мораль. Я хотел, чтобы эта авантюра научила меня - по отношению к
самому себе - следующему: что каких бы там расплывчатых и подвижных - если
рассуждать абстрактно - этических норм я ни придерживался, но играть
сколь-нибудь последовательно одну и ту же роль (быть "настоящим", в
терминологической системе Ренни) и, значит, глубоко входить в жизни других
людей, не причиняя при этом вреда - не только им, но и собственному
спокойствию, - я не способен; что мои не поддающиеся рациональному
объяснению вспышки совестливости и жестокости, сострадательности и цинизма -
проще говоря, все та же моя неспособность выступить достаточно долго в одном
амплуа - могут в равной степени причинять боль не только окружающим, но и
мне самому; и что эта вот непоследовательность сводит на нет мою способность
подолгу и со спокойствием душевным пребывать в неприятных для меня ситуациях
- каковой способностью обладает, к примеру, Джо. Не то чтобы я постоянно
нуждался в друзьях или стремился их завести, но разве не ясно (и этому я
тоже хотел бы себя научить), что, принявши во внимание мой собственный,
особый вариант личной целостности, я, ежели вообще говорить о друзьях,
должен избегать вовлеченности - должен оставить их в покое.
Урок несложный, но читать самому себе мораль я, похоже, так пока и не
научился. Я чувствовал все сразу: нелепость ситуации, и облегчение, и
замешательство, и злость, и неловкость, и сентиментальную привязанность к
Морганам, и раздражение - а зачем они такие идиоты, а зачем я такой идиот, -
плюс судорожный коктейль из прочих разных чувств, включая полное безразличие
ко всей этой дурацкой ситуации.
Кроме того, я ни капли не устал ни от собственной персоны, состоящей из
более мелких и частных персон, ни от самой этой моей маленькой тайны. И
хотя, по правде говоря, я не собирался держать данное Доктору слово и ехать
за ним в Пенсильванию, я все же написал доктору Шотту записку с известием о
том, что увольняюсь: играть в ответственность мне в самом деле надоело, и я
дозрел до желания оставить и Вайкомико, и Морганов. В новом городе, с новыми
друзьями, даже и с новым именем - может, у меня и выйдет изобразить на
публику достаточную долю цельности, чтоб притвориться личностью и жить с
миром в мире; может, при наличии определенной актерской выучки и практики...
Может, я женюсь на Пегги Ранкин; возьму ее фамилию; сделаю ей ребенка. Я
улыбнулся.
Без нескольких минут девять я заехал за Ренни - они с Джо как раз
заканчивали поздний ужин при свечах.
- Есть что отметить, - сухо сказал Джо. Он тут же включил свет, задул
свечи, и я увидел, что на ужин у них были сосиски в тесте и кислая капуста.
Джо предоставил Ренни возможность самой надеть плащ и занялся посудой.
- Это надолго? - спросил он меня.
- Не знаю, Джо, - мне стало вдруг ужасно неловко. - Не думаю, чтобы
слишком.
- Я готова, - сказала Ренни. Вид у нее был еще тот: бледная, руки
дрожат. Джо дотронулся до ее лица губами, включил кран и принялся мыть
тарелки.
- Ты не едешь? - спросил я. -Нет.
- Ну, значит... - начал было я; Ренни уже шла к дверям. - До скорого.
Мы вышли наружу. Ренни нелепою своей припрыжкой протопала вперед меня
к машине и открыла дверцу прежде, чем я успел ей помочь. Она пару раз
шмыгнула носом, но сумела загнать слезы в какой-то свой дальний угол. Я
вырулил на вайнлендскую трассу.
- Да уж, нечего сказать, попали в переплет, - сочувственно сказал я.
Она молча глядела в окно. - Извини, что так все получилось.
Она была непроницаема. И я вдруг остро ощутил, насколько же она
одинока, со всем тем, что уже с ней случилось и что ей еще предстоит
пережить, - фундаментальным, окончательным одиночеством всякого попавшего в
экстремальную ситуацию живого существа. Оно никогда не бывает до конца
взаправдашним, это одиночество, но есть такие моменты в жизни, когда оно
подступает вплотную, и вот тогда, в машине, я понял, насколько Ренни далека
от Джо, и от меня, от ценностей, мотивов, от мира и от истории - одинокий
зверь, загнанный, попавший в западню.
И Джо, там, дома, моет тарелки. Одинокие звери! И нет таких причин,
таких решений или философских систем, в которые мы бы сумели заткнуть себя
без остатка, так, чтобы хоть малая наша часть не осталась снаружи -
удивляться и быть одинокой.
- Он правда хороший доктор, - минутою позже сказал я.
Ренни окинула меня непонимающим взглядом, как если бы я вдруг заговорил
на иностранном языке.
- Ренни, может, отвезти тебя назад, домой?
- Если ты отвезешь меня домой, я застрелюсь, - хрипло сказала Ренни.
Когда до конца проселка, шедшего от дороги к Ферме, осталось совсем немного,
я выключил фары и тихо въехал во двор. Я, конечно, объяснил Ренни, что
Доктор просил меня не тревожить пациентов, но, боюсь, что эдакая
театральность не прибавила ей присутствия духа. У входа в дом я взял ее под
руку: она дрожала. Миссис Доки и Доктор ждали нас в приемной. Оба тут же
весьма недвусмысленно уставились на Ренни, причем у миссис Доки выражение
лица было откровенно презрительным.
- Добрый вечер, миссис Морган, - сказал Доктор. - Начать можем прямо
сейчас. Миссис Доки проводит вас в Комнату Процедур.
Не говоря ни слова, миссис Доки направилась к Комнате Процедур; Ренни,
после секундного колебания, тоже вдруг встрепенулась и пристроилась к
броненосцу в кильватер. У меня на глаза навернулись слезы. Я не слишком
понимаю разницу между состраданием и любовью: наверное, то, что я чувствовал
к ней, было чистой воды сострадание.
- Вы привезли с собой чек и банковскую книжку? - требовательным тоном
спросил Доктор.
- Да, - я вручил ему книжку. На предпоследнем корешке была проставлена
итоговая сумма: двести восемьдесят семь долларов тридцать два цента;
следующий чек был выписан на всю эту сумму без остатка и подписан. - Я не
знал, на чье имя выписывать.
- Имя я и сам впишу. Ну что ж, тогда за дело. Я хочу, чтобы вы при сем
присутствовали, в воспитательных целях.
- Нет уж, я лучше здесь подожду.
- Если вы хотите, чтобы я сделал ей аборт, - сказал Доктор, - тогда
идите со мной и смотрите от и до.
Делать было нечего, я пошел. Доктор нацепил свою белую куртку, и мы
- Я не поверила ни единому твоему лживому слову, с той самой минуты,
как ты переступил порог. И почему я сразу не повесила трубку, когда услышала
твой голос? Сделай милость, убирайся вон.
- Но, боже мой, Пегги! Ты просто обязана мне поверить!
- Если ты не уберешься, я буду кричать. Я не шучу.
- Ты что, не веришь, что Ренни Морган собирается пустить себе пулю в
лоб? - закричал я.
Она и в самом деле завопила во весь голос, и мне пришлось зажать ей
ладонью рот. Она лягалась, молотила меня кулаками и попыталась укусить за
руку. Я толкнул ее обратно в кресло и сел - верхом - ей на колени, чтобы
нейтрализовать ноги, а свободной рукой схватил за горло. Силенок ей было не
занимать, и я едва-едва удерживал ее на месте - с Ренни у меня и этого бы не
вышло.
- Все гораздо серьезней, чем тебе кажется! Я сказал, что женюсь на
тебе, и я не шутил, и готов это повторить, хотя, честное слово, сию же
секунду задушу тебя к чертовой матери, если ты откажешься мне помочь.
Глаза у нее стали совершенно круглыми, я отнял руку и, едва она опять
принялась голосить, как следует сжал ей глотку - без дураков, вогнав большой
и указательный пальцы в ямки по обе стороны горла.
- Перестань! - просипела она. Я тут же убрал руки, испугавшись - а
вдруг у нее и в самом деле что-нибудь там сломается. Она хватанула воздуха,
со скрежетом, на всхрипе.
- Как зовут специалиста? - я не дал ей опомниться.
- Да не было, не было специалиста, - держась за горло, сказала она. -
Не знаю я никаких специалистов! Я просто хотела...
Я врезал ей от всей души и выбежал вон.
Все, полный тупик: был я с ней честен или нет, врала она сама или
говорила правду, не имело теперь никакого значения. Я поехал домой и уселся
в кресло-качалку. Была уже половина двенадцатого. Соломинок, за которые
имело смысл цепляться, не осталось ни одной, силы у меня кончились, я был
опустошен и выжат как тряпка. Я было попытался напрячь воображение и
выдумать еще какую-нибудь лихую комбинацию, но в голову шла одна только
Ренни, как она молча направляется из гостиной в чулан, и до сцены этой
осталось не то десять, не то восемь часов. Джо, вероятнее всего, будет
сидеть за письменным столом, уткнувшись в тетрадку. Наверное, он услышит,
как Ренни отложит в сторону - газету? - и пойдет к чулану. А он так и будет
тупо смотреть в тетрадку, не видя ни слова, или, может статься, повернет
голову и проследит, как она откроет дверь в чулан. Мальчики спят себе в
дальней комнате. Ренни, конечно же, не станет возвращаться в гостиную. Там,
в чулане, где от Джо ее отделит приотворенная дверь, она возьмет с полки
кольт, снимет с предохранителя, приставит дуло к виску и тут же спустит
курок, прежде чем металлический холодок ствола чуть правей и выше глаза
успеет вызвать у нее рвотный рефлекс. Да, а сначала она, скорей всего, сядет
на пол.
Дальше моя фантазия отказывалась меня пускать, потому что мне еще ни
разу в жизни не приходилось видеть убитого человека- в луже крови, и все
такое. Часа, наверное, два - где-то до половины второго - эта сцена раз за
разом прокручивалась у меня в голове, до точки взрыва. Крутые меры: я мог
отправиться туда и - что, ворваться в дом и схватить пистолет? И что я с ним
буду делать? Они даже с места не встанут, просто будут сидеть и смотреть на
меня, а Ренни вечером выдумает что-нибудь другое. Скрутить Ренни руки и,
если получится, удерживать силой? Что, всю жизнь? Позвонить в полицию и
сказать им, что женщина вот-вот покончит жизнь самоубийством? А они что
смогут сделать? Ренни тихо-мирно сидит дома и читает газету, Джо трудился за
письменным столом. Сказать ей, что я договорился насчет аборта - с кем? На
когда? Сказать ей - что?
Амплитуда кресла сошла понемногу на нет. Кроме образа Ренни с кольтом у
виска и образа свинцовой блямбы, затаившейся в глубине железного своего
дупла, - и это был даже не образ, а некая физическая напряженность, вроде
жужжания или гула за ушами, - ничего другого в голове не осталось. Мой
мочевой пузырь был переполнен: надо было бы сходить в ванную, но я не пошел.
Через какое-то время в ванную идти перехотелось. Я попытался запустить
Пепси-кола в точку бьет, но после первого куплета забыл начать второй.
Желание помочиться вернулось - и куда сильней, чем прежде. Я никак не мог
решиться встать.
Внизу кто-то врубил радио, и я вскочил. Было три часа: мне казалось, я
не мог себя заставить встать и отправиться в ванную полминуты, не больше, а
прошел час с четвертью! Минутой позже я скатился с лестницы и прыгнул в
машину; я пронесся мимо дома Морганов на скорости шестьдесят миль в час - из
города, вон, в сторону Вайнленда и дальше, на Ферму. В холле миссис Доки
увязывала шпагатом какие-то коробки из гофрированного картона.
- Где Доктор? Я должен видеть его прямо сейчас.
Она мотнула головой в глубь дома. Я прошел через приемную - там были
свернутые рулонами ковры, составленная в кучу мебель и снова коробки,
коробки, коробки.
- Вы чем-то расстроены, - едва меня увидев, проницательно подметил
Доктор. Одетый в черный шерстяной костюм, он читал воскресную газету на
задней веранде, которая с наступлением холодов превращалась в некое подобие
солярия. К счастью, он был один: пациенты в большинстве своем либо грелись
на солнышке у переднего крыльца, либо сидели в приемной. - Присаживайтесь.
- У меня сегодня днем опять было что-то вроде приступа, - сказал я.
- Обездвиженье? - Он отложил газету и посмотрел на меня более
внимательно. - Значит, вы манкируете терапевтическими курсами.
- Да нет, я бы вам сразу так и сказал. Хотя - последнее время я был
очень занят.
Снаружи было прохладно, пожалуй что даже и холодно, но солнце сияло
вовсю, и над заболоченной речушкой позади дома неподвижно висела поймавшая
встречный ветер большая скопа. Я не знал, с чего начать.
- Если это и в самом деле так, - недоверчиво сказал Доктор, - тогда я
отказываюсь понимать, с чего это вы вдруг потеряли способность двигаться.
- Я, кажется, могу вам объяснить. Я был занят тем, что пытался
разрешить две-три возникшие в последнее время проблемы.
- Н-да. На сей раз, боюсь, мне придется ознакомиться с сутью этих ваших
проблем, поскольку они возникли уже после того, как мы начали курс лечения.
Может, переместимся в Комнату Директив и Консультаций?
- Я все могу вам рассказать прямо здесь. Это не займет много времени.
- Нет. Мы пойдем в Комнату Директив и Консультаций. Идите вперед -
заглянете по пути к миссис Доки, чтобы она была в курсе, где мы, - а я сию
минуту вас догоню.
Я так и сделал; чуть погодя он вошел в комнату и сел напротив меня. Он
переоделся в белую докторскую тужурку.
- Ну, выкладывайте.
Я поставил колени прямо, руки скрестил на груди и рассказал ему о моем
скоротечном романе с Ренни и тех последствиях, к которым он привел.
Получалось это у меня на удивление гладко - до той поры, пока я
придерживался фактов и непытался вникать в чьи бы то ни было мотивы. Труднее
всего было с глазами: Доктор, как обычно, наклонился вперед и, гоняя из угла
в угол рта незажженную сигару, все время пялился мне прямо в лицо; я
попытался сосредоточиться сперва на его левом глазе, потом на правом, потом
на лбу, на переносице, на кончике сигары - и мне было жутко неудобно, оттого
что я не в состоянии удержать взгляд на одном и том же месте больше чем на
несколько секунд. Я в деталях рассказал ему, как искал врача, - даже о
свидании с Пегги Ранкин и то не забыл. Выговорился, и словно гора с плеч
упала.
- О том, что Ренни передумает, нечего и мечтать, - наконец подытожил я.
- Если я не смогу ей сообщить ничего определенного, она покончит с собой
сегодня же вечером, а я исчерпал все возможности сегодня к половине
двенадцатого утра. После этого, собственно, и наступил паралич, и длился
примерно час с четвертью, покуда кто-то на первом этаже не включил радио на
полную громкость. Она застрелится через пять-шесть часов!
- Такие, стало быть, у нас представления о тихом и спокойном образе
жизни, да? - раздраженно рявкнул Доктор. - Я говорил вам, чтобы вы избегали
всяческих сложностей! Я говорил, я особо настаивал на том, чтобы вы не
связывались с женщинами! Вы что, думали, я тут с вами в бирюльки играю? Вы
развлекаться сюда ко мне ездили?
- Я не знаю, сэр.
- Знаете, еще как знаете. Вы с самого начала считали меня шарлатаном,
чудиком или еще того хуже. Мне это было ясно с первого нашего свидания, но я
позволял вам держать ваше мнение при себе, покуда вы делали все, что вам
скажут, потому что в вашем случае подобный аттитюд сам по себе не лишен
терапевтического смысла. Но как только вы начали пренебрегать моими
рекомендациями, данный аттитюд стал более чем опасен, что мы, собственно, в
настоящий момент и наблюдаем,
- Так точно, сэр.
- Вы хоть понимаете, что, делай вы все, как вам было сказано, вы бы тут
сейчас не сидели? Если бы вы штудировали свой "Всемирный альманах", не
думали ни о чем, кроме уроков грамматики, и свято следовали правилам
Левосторонности, Первоочередности и Алфавитной Последовательности - особенно
в том случае, если бы вы считали их абсурдными и тем не менее соблюдали, -
ничего бы с вами не случилось, и не было бы никаких проблем.
- Доктор, если честно, я в последнее время больше думал о Морганах, чем
о себе.
- И что из этого вышло! Я не велел вам заводить друзей! Вам не
следовало думать ни о чем, кроме вашего ступора.
Самое бы время сказать ему о причине моего визита, но он все говорил и
говорил.
- Совершенно очевидно, что перед нами иной, чем прежде, тип паралича.
Тогда на вокзале, вас обездвижила невозможность сделать выбор. Этот случай
меня заинтересовал, и я его лечил. Но теперь вы просто-напросто загнали себя
в тупик
- вульгарное, идиотское положение, даже никакая и не дилемма, и, нате
вам, из-за этого идет насмарку вся проделанная работа.
- Доктор, я прошу прощения - женщина собирается покончить жизнь
самоубийством.
- Если ее муж после этого пристрелит еще и вас, вам это пойдет только
на пользу. Мифотерапия... Мифотерапия избавила бы вас ото всех возможных
видов вовлеченности, если бы вы только дали себе труд неукоснительно ее
практиковать. Собственно говоря, этим вы и занимались, но только выбрали
себе - как последнии идиот - самую невыгодную роль. Даже роль негодяя и то
бы подошла, но только настоящего, без страха и упрека! Но вам взбрело в
голову играть кающегося грешника, причем именно тогда, когда посыпать голову
пеплом уже не было никакого смысла, - а лучшей роли, чтобы вогнать вас в
полный паралич, я и представить себе не могу. Вот уж воистину! - вскричал
он, разойдясь не на шутку. - Ваш случай был самым любопытным за годы и годы
моей практики, а вы мне все изгадили!
Он полных две минуты молча жевал сигару и глядел на меня в упор злыми
черными глазами. А я физически ощущал, как утекает время.
- Не могли бы вы...
- Молчать! - раздраженно рявкнул он. - Если она и в самом деле покончит
с собой, на вас это окажет крайне антитерапевтическое воздействие. Пожалуй,
даже катастрофическое. Во-первых, вас может убить ее муж или, чего доброго,
вы сами застрелитесь, рецидивчик-то у вас не из приятных. Обе эти
возможности я мог бы предотвратить, оставив вас на Ферме, но он может
пустить по вашему следу полицию, как только обнаружит, что вы исчезли, а мне
тут только полиции не хватало. Как же вы все испакостили! Два года работы
псу под хвост - из-за дурацкой какой-то интрижки!
- А вы не могли бы сделать ей укол эрготрата, а, Доктор'? - быстро
спросил я. Доктор даже вынул на секунду сигару изо рта, чтобы
поуничижительнее на меня
глянуть.
- Дорогой вы мой, из каких таких соображений я стал бы держать здесь
эрготрат? Вы что, всерьез считаете, что эти леди и джентльмены совместными
усилиями способны кого-нибудь зачать?
Я покраснел.
- Ну... может, вы могли бы выписать рецепт?
- Не пытайтесь выглядеть большим идиотом, чем вам это на роду написано.
С тем же успехом вы его можете выписать собственноручно.
- Господи. Я не знаю, что делать.
- Хорнер, перестаньте валять дурака. Вы приехали сюда просить меня
сделать ей аборт, а не болтать об иммобилизации.
- А вы сделаете? - умоляющим голосом спросил я. - Я заплачу любые
деньги.
- Вздор. А если я запрошу семь тысяч долларов? Вы хотели сказать, что
готовы отдать долларов, ну, скажем, в пределах пятисот. А поскольку, едва я
закончу операцию, вы тут же забудете о необходимости расплатиться, реальная
сумма, скорее всего, сведется к сотне, ну, к двум. Если я не ошибаюсь, у вас
ведь на руках больше-то и нет?
- У меня сейчас около двухсот семидесяти пяти долларов, Доктор. И я вам
с радостью их отдам.
- Хорнер, я не занимаюсь подпольными абортами. За всю свою жизнь я их
сделал, наверное, не больше десятка, и это было очень давно. Согласившись, я
поставлю на карту, во-первых, это вот мое заведение, во-вторых, будущее
благополучие моих пациентов и, в-третьих, собственную свободу. И что,
по-вашему, ради двухсот семидесяти пяти долларов стоит рискнуть? Или ради
пяти тысяч, если уж на то пошло?
- Мне больше нечего вам предложить.
- Есть, и если вы это сделаете, я сделаю барышне аборт.
- Я согласен на любые условия.
- Еще бы. Другое дело - собираетесь ли вы сдержать свое слово. Я
намерен переменить дислокацию Фермы - вы, конечно, обратили внимание, какой
у нас в холле и в приемной бардак. В виде исключения мы на сей раз
переезжаем по собственной воле, а не потому, что нас к этому вынуждают; я
нашел местечко получше, в Пенсильвании, и в среду мы отсюда снимемся. Миссис
Доки должна была с вами завтра связаться - но раз уж вы все равно здесь...
Если бы не переезд, насчет аборта можно было бы и не заикаться; но поскольку
нас все равно здесь скоро не будет, я сделаю его сегодня же ночью.
Меня от неожиданности прошибла слеза, и я ни с того ни с сего
рассмеялся.
- Лучше всего было бы просто дать вам для барышни катетер. Она бы
походила с ним денек-другой, начались бы схватки, и - выкидыш обеспечен.
Плюс, конечно, сильное кровотечение, но тут уж ни одна больница ей в приеме
не откажет, в порядке экстренной медицинской помощи. А нравится мне этот
вариант потому, что ей не нужно было бы сюда приезжать; однако дело это
нескорое, схватки могут начаться только в среду, а катетер в матке доставит
ей такие незабываемые ощущения, что она, глядишь, и без того пустит себе
пулю в лоб. Привезете ее сегодня ночью сюда, я вычищу зародыш, и все дела.
- Привезу, конечно, привезу. Господи, как здорово!
- Ничего здорового. Дело это грязное и неприятное до крайности, но я
возьмусь за него - как за последнюю возможность спасти ваш случай. Взамен вы
не только отдадите мне все ваши деньги - этот переезд вылетит мне в
копеечку, - но и сами уволитесь с работы и поедете с нами. Мне это нужно по
двум причинам: во-первых, и это главное, для того, чтобы успешно вернуть вас
в график терапевтических процедур, я должен иметь вас под рукой двадцать
четыре часа в сутки; во-вторых, мне понадобится молодой мужчина - пока мы
окончательно не устроимся на новом месте, у нас будет масса тяжелой
физической работы. Это и будет ваш первый терапевтический курс.
Трудотерапия. Может, цена чересчур высока?
Я вспомнил о старичках в дормитории.
- Не тяните резину, Хорнер, - сурово сказал Доктор, - я ведь могу и
передумать. Ваш случай - это мое хобби, и я им увлечен, но не до
одержимости, а вы раздражаете меня едва ли не чаще, чем забавляете.
- Я согласен, - сказал я.
- Превосходно. Сегодня ночью я сделаю ей аборт. По случаю воскресенья
деньги отдадите чеком. Завтра скажете в колледже, что уходите с работы, а в
среду утром будьте на вайкомикском автовокзале, терминал "Грейхаунд", в
восемь тридцать. Там встретитесь с миссис Доки и кое с кем из пациентов - и
отправитесь с ними вместе на автобусе.
- Хорошо.
- Стоит вам объяснять, что я могу сделать, чтобы принудить вас сдержать
слово или по крайней мере заставить горько раскаяться, если вы его все-таки
нарушите?
- Нет необходимости, Доктор, - сказал я. - У меня больше просто нет
сил. И слово я сдержу.
- Вот и мне тоже так кажется, - он улыбнулся, - безотносительно к
силам. Ну что ж, на том и порешим. - Он встал. - Пациенты ложатся в девять.
Барышню доставите в половине десятого. Не светите фарами в окна и не
поднимайте шума, а то вы мне весь дом перебудите. И чек привезете вместе с
банковской книжкой, чтобы я мог убедиться, что он выписан на всю имеющуюся
сумму. До свидания.
Я вышел; в холле миссис Доки все так же флегматично увязывала шпагатом
картонные коробки.
- Доктор мне объяснил насчет переезда, - сказал я ей. - Похоже, я еду с
вами, по крайней мере на какое-то время.
- Ясно, - рыкнула она, даже не подняв ко мне лица. - Встречаемся ровно
в восемь тридцать. Автобус отходит в восемь сорок пять.
- Буду, - сказал я и почти бегом кинулся к машине. Дело шло к пяти.
Я стоял у Морганов в гостиной, не сняв плаща, потому как вовсе и не
ожидалось, что я останусь
Я стоял у Морганов в гостиной, не сняв плаща, потому как вовсе и не
ожидалось, что я останусь к ужину или зачем-нибудь еще. И Джо и Ренни были в
кухне, готовили, не торопясь, детям ужин. Настроение у них, судя по всему,
было превосходное, и они, видимо, даже шутили.
- Ну, и где ты был на этот раз? - спросила Ренни.
- Я все устроил, - сказал я.
- Тебе нужно всего лишь навсего успеть на ближайший рейс до Ватикана, -
подхватил Джо, подладившись под мой голос и под мою усталость с облегчением
пополам, - и объяснить по прибытии, что ты сожительница Папы Римского.
- Я раз и навсегда официально заявила, что больше врать не стану, -
рассмеялась Ренни.
- Я заеду за тобой в девять, - сказал я. - Нам назначено на
полдесятого. И это будет не эрготрат.
Улыбка на лице у Ренни как-то вдруг увяла; она даже побледнела немного.
- Ты что, действительно кого-то нашел?
- Да. Он врач, сейчас на пенсии, содержит в Вайнленде реабилитационный
центр.
- Как его фамилия? - спросил Джо; он тоже перестал улыбаться.
- Он пожелал остаться неизвестным. Я думаю, его можно понять. Но врач
он хороший. До того как я сюда приехал, мы уже несколько лет были знакомы.
По правде говоря, на преподавательскую работу я устроился именно по его
совету.
Вид у них был слегка ошарашенный.
- Никогда не слышала, чтобы в тех краях был центр реабилитации, - с
сомнением в голосе сказала Ренни.
- Просто он не слишком жалует посторонних - и пациентам так спокойней,
да и сам он негр, а клиентура у него исключительно белая. Мало кто о нем
знает.
- Он хороший специалист? - неуверенно спросил Джо. К этому времени они
уже оба стояли у кухонной двери, в проеме.
- Это не важно, - быстро сказала Ренни и вернулась к плите.
- Соберешься к девяти? - спросил я.
- Соберусь.
- Ты тоже, наверное, захочешь поехать? - я посмотрел на Джо.
- Не знаю, - как-то тускло сказал он. - Позже решу. Было такое
впечатление, будто я им что-то испортил.
Едва я вернулся домой, впервые за последние несколько дней расправив
плечи, началась реакция не только на недавнюю суету, но и на всю и всяческую
взятую мною на себя ответственность. Почувствовать облегчение от того, что
удалось-таки предотвратить самоубийство Ренни, было несложно, куда труднее
было вывести из этого всего некую мораль, а я именно и хотел вывести для
себя мораль. Я хотел, чтобы эта авантюра научила меня - по отношению к
самому себе - следующему: что каких бы там расплывчатых и подвижных - если
рассуждать абстрактно - этических норм я ни придерживался, но играть
сколь-нибудь последовательно одну и ту же роль (быть "настоящим", в
терминологической системе Ренни) и, значит, глубоко входить в жизни других
людей, не причиняя при этом вреда - не только им, но и собственному
спокойствию, - я не способен; что мои не поддающиеся рациональному
объяснению вспышки совестливости и жестокости, сострадательности и цинизма -
проще говоря, все та же моя неспособность выступить достаточно долго в одном
амплуа - могут в равной степени причинять боль не только окружающим, но и
мне самому; и что эта вот непоследовательность сводит на нет мою способность
подолгу и со спокойствием душевным пребывать в неприятных для меня ситуациях
- каковой способностью обладает, к примеру, Джо. Не то чтобы я постоянно
нуждался в друзьях или стремился их завести, но разве не ясно (и этому я
тоже хотел бы себя научить), что, принявши во внимание мой собственный,
особый вариант личной целостности, я, ежели вообще говорить о друзьях,
должен избегать вовлеченности - должен оставить их в покое.
Урок несложный, но читать самому себе мораль я, похоже, так пока и не
научился. Я чувствовал все сразу: нелепость ситуации, и облегчение, и
замешательство, и злость, и неловкость, и сентиментальную привязанность к
Морганам, и раздражение - а зачем они такие идиоты, а зачем я такой идиот, -
плюс судорожный коктейль из прочих разных чувств, включая полное безразличие
ко всей этой дурацкой ситуации.
Кроме того, я ни капли не устал ни от собственной персоны, состоящей из
более мелких и частных персон, ни от самой этой моей маленькой тайны. И
хотя, по правде говоря, я не собирался держать данное Доктору слово и ехать
за ним в Пенсильванию, я все же написал доктору Шотту записку с известием о
том, что увольняюсь: играть в ответственность мне в самом деле надоело, и я
дозрел до желания оставить и Вайкомико, и Морганов. В новом городе, с новыми
друзьями, даже и с новым именем - может, у меня и выйдет изобразить на
публику достаточную долю цельности, чтоб притвориться личностью и жить с
миром в мире; может, при наличии определенной актерской выучки и практики...
Может, я женюсь на Пегги Ранкин; возьму ее фамилию; сделаю ей ребенка. Я
улыбнулся.
Без нескольких минут девять я заехал за Ренни - они с Джо как раз
заканчивали поздний ужин при свечах.
- Есть что отметить, - сухо сказал Джо. Он тут же включил свет, задул
свечи, и я увидел, что на ужин у них были сосиски в тесте и кислая капуста.
Джо предоставил Ренни возможность самой надеть плащ и занялся посудой.
- Это надолго? - спросил он меня.
- Не знаю, Джо, - мне стало вдруг ужасно неловко. - Не думаю, чтобы
слишком.
- Я готова, - сказала Ренни. Вид у нее был еще тот: бледная, руки
дрожат. Джо дотронулся до ее лица губами, включил кран и принялся мыть
тарелки.
- Ты не едешь? - спросил я. -Нет.
- Ну, значит... - начал было я; Ренни уже шла к дверям. - До скорого.
Мы вышли наружу. Ренни нелепою своей припрыжкой протопала вперед меня
к машине и открыла дверцу прежде, чем я успел ей помочь. Она пару раз
шмыгнула носом, но сумела загнать слезы в какой-то свой дальний угол. Я
вырулил на вайнлендскую трассу.
- Да уж, нечего сказать, попали в переплет, - сочувственно сказал я.
Она молча глядела в окно. - Извини, что так все получилось.
Она была непроницаема. И я вдруг остро ощутил, насколько же она
одинока, со всем тем, что уже с ней случилось и что ей еще предстоит
пережить, - фундаментальным, окончательным одиночеством всякого попавшего в
экстремальную ситуацию живого существа. Оно никогда не бывает до конца
взаправдашним, это одиночество, но есть такие моменты в жизни, когда оно
подступает вплотную, и вот тогда, в машине, я понял, насколько Ренни далека
от Джо, и от меня, от ценностей, мотивов, от мира и от истории - одинокий
зверь, загнанный, попавший в западню.
И Джо, там, дома, моет тарелки. Одинокие звери! И нет таких причин,
таких решений или философских систем, в которые мы бы сумели заткнуть себя
без остатка, так, чтобы хоть малая наша часть не осталась снаружи -
удивляться и быть одинокой.
- Он правда хороший доктор, - минутою позже сказал я.
Ренни окинула меня непонимающим взглядом, как если бы я вдруг заговорил
на иностранном языке.
- Ренни, может, отвезти тебя назад, домой?
- Если ты отвезешь меня домой, я застрелюсь, - хрипло сказала Ренни.
Когда до конца проселка, шедшего от дороги к Ферме, осталось совсем немного,
я выключил фары и тихо въехал во двор. Я, конечно, объяснил Ренни, что
Доктор просил меня не тревожить пациентов, но, боюсь, что эдакая
театральность не прибавила ей присутствия духа. У входа в дом я взял ее под
руку: она дрожала. Миссис Доки и Доктор ждали нас в приемной. Оба тут же
весьма недвусмысленно уставились на Ренни, причем у миссис Доки выражение
лица было откровенно презрительным.
- Добрый вечер, миссис Морган, - сказал Доктор. - Начать можем прямо
сейчас. Миссис Доки проводит вас в Комнату Процедур.
Не говоря ни слова, миссис Доки направилась к Комнате Процедур; Ренни,
после секундного колебания, тоже вдруг встрепенулась и пристроилась к
броненосцу в кильватер. У меня на глаза навернулись слезы. Я не слишком
понимаю разницу между состраданием и любовью: наверное, то, что я чувствовал
к ней, было чистой воды сострадание.
- Вы привезли с собой чек и банковскую книжку? - требовательным тоном
спросил Доктор.
- Да, - я вручил ему книжку. На предпоследнем корешке была проставлена
итоговая сумма: двести восемьдесят семь долларов тридцать два цента;
следующий чек был выписан на всю эту сумму без остатка и подписан. - Я не
знал, на чье имя выписывать.
- Имя я и сам впишу. Ну что ж, тогда за дело. Я хочу, чтобы вы при сем
присутствовали, в воспитательных целях.
- Нет уж, я лучше здесь подожду.
- Если вы хотите, чтобы я сделал ей аборт, - сказал Доктор, - тогда
идите со мной и смотрите от и до.
Делать было нечего, я пошел. Доктор нацепил свою белую куртку, и мы